Маленькая трагедия. Часть 3

Нет правды на земле. Писателя на «А» не дал нам Бог. Пошел в «Ивкнигу», там все наши как на ладони, на полочках рядком стоят. На «А» точно нет. На «Б» не нашел (и хорошо). Нашел на «Г», ничего ближе нет к началу алфавита. Посмотрел на цену на форзаце карандашиком бледно, неуверенно как бы и удивляясь даже (я еще помню времена, когда на обложке в верхнем левом углу четко было оттиснуто на такой вот примерно книжке, 1 р. 25 к.). Посмотрел-посмотрел. Триста двадцать пять рублей! Мать! Это за «Г»-то?
– Что делать, Фауст?
Смотрю внимательнее. Обложка жесткая, добротная, но чуть смята у корешка в расставе. Несколько экземпляров, и все с таким изъяном. Для сравнения беру не глядя любую книжку с верхней левой полки, где стоят не наши. Нет такого изъяна! Ровнешенький желобок отделяет личико книги от корешка, как и должно быть. Опять беру в руки жертву, открываю. Открывается хорошо, не сопротивляется почти. Что значит жесткая обложка! Внутри мякоть белая, не газетная. Хорошо! Буковки… Буковки вот не нравятся! Это не офсет. Да и мелковаты. Да и по форме… Шрифт выбран неудачно, не для читателя. Скорее для издателя, экономичный. Читаю выходные сведения у задней обложки. «ОАО «Издательство Иваново». Печать плоская». Ясно, что плоская, площе не бывает. Название шрифта не указано. УДК, ББК, Иэсбиэн – все на месте. Не самиздат какой. Тираж 300, без комментариев. Там, где должна быть аннотация, говорится почему-то про иллюстратора. Не стандарт, однако. Аннотации же вообще нет. Открываю середину, нюхаю – все как должно быть. Бывает, ризограф пахнет как офсет. Здесь так. Но бывает и выглядит почти как офсет. Может быть, автор порадует содержанием?
 Александр Горохов. «Там и здесь. Повести и рассказы». На обложке Нийорк и парящий над ним дракон. Западник, значит. Да, знаю я его. Журналюга! Борода рыжая, глазки мелкие, пивное брюшко. Сподвигнулся, значит, тиснуть свою первую книгу. А какой журналист… был! Не из последних. Да что там – один из первых. Политика, экономика, все грамотно так, со знанием дела, без желтизны.
Продавец, приятная тетенька, привыкшая к странностям книжных покупателей, но уже жжет взглядом мне спину. Или это моя мнительность? Вот сейчас она скажет: «Молодой человек, здесь у нас не читальный зал». Нет, не скажет. И давненько уже ко мне так не обращались. И стрижка у меня уже другая.
Взяв книгу, покорно иду к прилавку. На обложке от руки испарина. Современные обложки таких, как я не щадят, выдают наше волнение, потнорукость. Мой врач Иван Петрович сказал бы, что это нормально, это адреналин. Я как-то спросил его, чем мне намазать руки, чтобы на виниловых обложках современных книг не было от них испарины. Он заулыбался понимающе и говорит: «Это, говорит, хорошо. Испарина на руках – значит ты живой человек. Доктор Фрейд объяснил бы сублимацией, преломлением вожделения, стремлением в глубь. Но мы сейчас от этой теории отошли, официальная психиатрическая доктрина ее не приемлет». Да. Иван Петрович, умный человек, далеко теперь от меня, ни поделиться с ним, ни посоветоваться. Писать боюсь, звонить – тем более. Шпик не спит. Спит не Шпик. Шпик не Спик.
Ладно, сейчас приду домой и сразу пустырничка, может, валерьяночки. Может, настойку ландыша? Иван Петрович рекомендовал и его. «Поменьше, говорит, химии принимай, больше травок». Травок… Они уж не действуют. Разве вот процедуры Ромбугевича…
Кладу тетеньке три несвежие купюры и круглые десячки. Руки-то дрожат от волненья. Два желтых десячка и белый большой пятак. Тетенька медленно выбивает чек. Очень медленно, боюсь посмотреть ей в лицо. Так, наверное, пьяница покупает в аптеке настойку боярышника. Что ж, у каждого своя болезнь и свои насекомые. Беру чек. Мне он не нужен, но так надо, чтобы не было подозрений. Иван Петрович говорил, что чек надо брать, потому что так делают все, потом его можно незаметно выбросить.
Уф! Вот я и дома. Мою руки. Соседка по коммуналке опять говорит по телефону, голос как иерихонская труба. Услышала, что я вошел, закрылась в своей комнате. Как надоела мне, старая ведьма. Она работает в салоне красоты уборщицей, но я подозреваю, что она засланная Шпиком. Дверь в ее комнату уж слишком глухая, утеплитель с двух сторон, словно в прихожей мороз. Но я слышу иногда по ночам тихо-тихо так, будто бы она марсельезу поет. Или мне кажется? Несколько раз уже. Проснешься и слышишь. Или от того и проснешься, что слышишь. Подойдешь на цыпочках к ее двери – замолкает сразу. А утром как ни в чем не бывало молчит, меня не видит. Всегда так. Ни здрасьте тебе, ни про погоду сказать. Двенадцать лет уж так. Мымра! Холодильник в общей кухне на навесной замок заперт. Натурально! Цепь собачья и замок. Нигде такого не видел, кому расскажи – не поверят. Сначала думал: продукты боится съем. Но видно, тут глубже, как-то обмолвилась случайно, боится, видно, отравлю, да комнату себе наследую. Дура, не хочу и говорить про нее.
Прохожу с чистыми руками в свою комнату, запираюсь изнутри. Никто ко мне не войдет, знаю, но так спокойнее. Беру в руки книгу. Моя первая жертва, мой первенец. До автора ли мне сейчас?
Эх, Горохов, Горохов! Когда же мне не до тебя!
А вот ты и сам на фото, с ноутбуком. Круглая голова неестественно полуповернута, красавец, похож чем-то на Тяпкова. А что, такой же скоро будет, шарообразный. Хотя совершенство формы не всегда подтверждает совершенство содержания. (Это не про Тяпкова.)
«Начнем с того, что эту книгу написал не я». Конечно, не ты. Ты циничный современный журналист-проныра, не Хавин какой-нибудь, неудачник, защитник природы. Ты состоялся, твои темы самые денежные. Жизнь удалась! А свербит мысль, мол, где же тот нежный студент, которого чуть подташнивало в автобусе каждый раз по пути от дома в Рубилово. Больше любил поезд. Но от райцентра-то все равно на автобусе. Общага с кухней посредине этажа и туалетом в конце коридора. Тогда ты писал другое и не за деньги. Но зато теперь заработанное можно потратить на то, чтобы тогда написанное публиковать. Спонсора не забыть указать на первом листе. Зажал ему, спонсору-то, яики в тиски свои журналистские, как тут не отсыпать чутка монет. А мечталось когда-то, чтобы за это-то вот писательство и получить гонорар. Чего уж тут.
«Профессор Таганов сказал обо мне однажды так». И цитата, цитата. Красиво так. А хотелось бы, читается прям, чтобы сам Таганов и тиснул бы два слова, предваряющих, так сказать… Не снизошел!
Игорь Жуков снизошел. Старший брат. Ну не брат, так друг. Ну не друг, дак так, знакомый. С крокодильчиками. Он еще получит от меня свое. На букве «Жо».
«Ты, друг, кокетничаешь, менжуешься, а зря. Принимаем мы тебя в пишущую братию. В пишущую ху-до-жественно». Все! Про саму книгу ничего. На обложке сзади – Рахманьков, Ломосков, Котляр. Сказали тоже что-то подбадривающее. А в сущности – ничего. Ничего о книге. Только об авторе. Прикольный, мол, он. Пиво пить с ним весело. А хотелось-то тебе о книге что-то, так ведь?
Так я тебе честно скажу, Серега: гумно твоя книга. Зря ты ее написал. Зря время жизни своей, молодое еще время-то, самое-то нужное, потратил. Лучше бы ты пиво пил. А фэнтези свои устно бы ты лучше девушкам на ушко нашептывал, Эдельвейсику какому-нибудь.
Заявлены рассказы и повести, но есть и стишок. Вот за стишок, наверное, Таганов и хвалил (имеет слабость!), но тогда еще, в 1995-м.
Я разбавил мелодию смыслом
И теперь из поэзии выслан
Во владение прозы земной.
Х-м…, Х-м…
А теперь в прозаическом мире
Поселился, как в новой квартире,
И хозяев не предупредил.

Неплохо, не плохо. Манифест прямо-таки. Жаль даже, что других стихов в книге нет. Да и суть такова, что ухожу, мол, в прозаики. А ведь были, помнится, в «Ленинце» что ли публиковался, что-то малолиричное, едковатое.

Фантастический мир я оставил
В этом – вида на жительство жду.

Не люблю рифмоплетов, проза всегда честнее. Но здесь иной случай. Стишок-то повкусней всей оставшейся книги будет. В конце причем на реванш намекает:

Только если пропустит таможня
С контрабандой стихов, то, возможно,
В вашу жизнь незаметно войду.

Наивно, самонадеянно и… трогательно! Это был еще студент Горохов, а не журналист Негорохов. Но маловато матерьяльчика.
Если б только это мне сунул кто, эти вот стишки, и спросил бы: «Как?», не назвав фамилью. Я сказал бы: «Хорошо! Подает надежды». А может быть, даже я расчувствовался бы от неожиданности и воскликнул бы: «Самородок!».
 Но, изучив весь этот типографский дебют, прихожу к выводу, что не пришлось нам увидеть золота. Патина сошла, соскреблась, а под ней то же, что и у очень, очень многих. Да! Ко-каш-ки…
Фэнтези вообще судить не буду. Фи! Все девочки-семиклассницы такую фигню писали, а повзрослев, и не думали это шлифовать, да издавать.
Вот если только «8 декабря (повесть о безвременье)». На примере этого, с позволения сказать, произведения, разобрать творчество, с позволения сказать, автора.
Ну, что ж… Есть композиция, выдержан стиль, если это стиль, наличествуют некоторые фенечки, проблески образности. Но больше-то водички мутненькой, да окологенитального юмора.
Из хорошего, вот например, стр. 171:

«Если бы мы рассматривали точку соприкосновения нашего восприятия мира с самим этим миром глазами нашего почтенного героя Василия Петровича Светозарычева, то в этот день, 8 декабря 1996 года, мы увидели бы еще не так уж много. Шумная комната с орущим магнитофоном, танцующие девчонки, прекращающие танцевать затем лишь только, чтобы приветить нового гостя, выпить за здоровье именинницы и снова закружиться в танце. Андрей Константинович и Павел Иванович, как два сообщающихся сосуда, несущих свое содержимое по домам («завтра на работу рано вставать»). Комната с темным светильником при входе. Светка, глядящая снизу вверх, ее губы, шепчущие что-то. Темнота. Затем снова коридор и снова темная комната. Так – нарезки кинопленки с кадрами, снятыми без четкой фокусировки».

Примерно так мог писать бы Горохов, если бы очень старался. Вкус есть. Не зря в авторском введении упоминается Годунов-Чердынцев, очевидно художественный ориентир Горохова. А уж этот-то писатель планку ставил высоко.

Теперь пару примеров как не надо бы:

«Вспомнилось, как пьяный Андрей Константинович изобрел неделю назад средство очищения трамвая от назойливых соседей: задняя площадка моментально опустела, едва только изобретатель изверг на пол оба литра выпитого перед тем портвейна» (стр. 143).

Не правдоподобно. Невозможно выпить два литра портвейна. Особенно плохо «изобретатель».
Или вот:

«– Добро не добро, а только так бабу удовлетворить, как я, вряд ли кто может.
Пушкин заржал. Он-то, несомненно, полагал, что новоявленному секс-гиганту до него, Пушкина, еще расти и расти» (стр. 165).

Слишком избита тема, особенно с Пушкиным. Вспоминается: «Приходит Пушкин в баню». Ха-ха-ха, уже смешно! Это одно. И второе. Споры доминантных самцов для студентов определенного уровня актуальны. Но печатать-то зачем? Типа, вспомнил и умилился?

Что еще можно сказать? Ошибок, опечаток не так уж и много. Обнаружил вот, на стр. 13 (несчастливая цифра):

«Мне даже жарко стало, командир, а элементарщины не разумеет. Старик помолчал…»

Здесь после слова «стало» препинак другой должен быть. Ни сам автор, ни редактор внимания не обратили.
В целом, орфография и пунктуация приятно удивили. Жаль лишь, как уже указывал, шрифтик подкачал, буковки не читабельные. Может, потому и ошибок мало нашел.
Предупреждаю всех, такой шрифт я читать больше не буду. Даже за деньги.
А эти деньги, 325 рэ, жалко ли мне их? Ну, уж не понесу господину Горохову книгу обратно с требованием вернуть мне деньги. Типа, ввел меня в заблуждение относительно потребительских своих свойств. Почитаю еще, может, поностальгирую.
Поностальгирую… Эх, времечко-то было! Да! Помню, водка стоила, Андроповская, 4,12, а самая дорогая «Сибирская» – 4,70. Книга же такого типа, упоминал выше, – 1 р. 25 к. Вот и составляй пропорцию:

1,25 : 4,12 = Х : 350.
Произведение крайних членов равно произведению средних членов. Иными словами, вместо одной бутылки водки, даже самой дешевой, можно было 4 книги купить в твердой обложке. А сейчас вместо одной не бог весть как сляпанной книги можно две бутылки водки купить. Дак, это после последнего подорожания на спиртное! Как тут не задаться вопросом: «Что есть опиум для народа и какова его красная цена?». Оттого ли пьянство, что нет книг (в руках, в голове, в душе), или оттого оно, что книги такие?