Маленькая трагедия. Часть 4

Спасибо, пиплы! Спасибо-спасибо, братцы. Не успел горем поделиться, что деньги 325 р. почти зря потратил на Горохова-то, шлют уж мне в личку, что дурак я старый. Я согласен, согласен и благодарен, да. Оказывается, книгу издательства «Иваново» можно вообще не покупать, а прямо на их сайте прочитать, Интернет-то ведь есть теперь. Решил впредь так и поступать.
 Потихоньку осваиваю Интернет. Как много тут всего интересного! Когда-то давно (еще до знакомства с Иваном Петровичем) пытался я приобщиться к нему из практических, в первую очередь, соображений. Заработать хоть что-то хотелось, деньги нужны были, пенсии еще не было. Не получилось тогда приобщиться-то: тут порно, тут кучки дерьма, извиняюсь, всех размеров. Отворачиваешься от экрана брезгливо, кликаешь потом на, казалось бы, нужную иконку, а вылетает опять оно. Так и забросил это дело.
 Купил тогда, помнится, с расстройства и на последние свои гроши у мужика нечистого, на самом входе слева стоявшего, еще до рядов, на рынке Рабочего поселка, пять томов ПСС К.Маркса и Ф.Энгельса. Помню, торговался, натыкал носом продавца, что много вырвано. Мужик повинился, кульки для семечек, мол, вертел, семечки раньше продавал, а ПСС ему для оберток дали. А как с черными поругался, свободным опять стал, так и решил продать ПСС-то. Простой мужик, хороший. Наш, ивановский. Сторговались, в общем, мы с ним, купил сразу все пять томов. Читал стихи влюбленного Маркса и восторгался чистой лирикой (ну чисто Пушкинс!). Размышляя опять же, сам ли Маркс так хорошо написал или наш советский переводчик постарался? Утешился я тогда этой пищей и забыл про Интернет с его говнами. Потом уж, когда у Ивана Петровича оказался, он говорил мне, что увлечение-то марксизмом-ленинизмом один из симптомов как раз, а я и не знал.
Теперь, смотрю, все по-другому и в процедурном, так сказать, аспекте, и в материальном. Машины поисковые, во-первых. Что запросишь, то сразу и находят, хоть по давности, хоть по релевантности. Порно стало меньше, но, однако ж, кучек вышеупомянутых пока все же многовато. Как будто весь народ и лезет в паутину лишь затем, чтобы опорожниться по-большому. Но есть и благо. Например, тот же сайт издательства «Иваново».
Что есть издательство «Иваново»? Это есть то самое издательство, которое было еще «до большого взрыва», то издательство, которое представляло Иваново на всю матушку-Россию или даже чуть шире. Не «Верхне-Волжское», конечно, по объему и статусу, но зато вполне основательное и вполне Наше.
Вот видятся мне мнущиеся в его коридорах седеющие от трудов своих непосильных юноши с рукописями в авоськах и в руках. Кто может принять у них рукопись? Вероятно, какой-нибудь помощник отдела работы с начинающими писателями и пропаганды социалистического искусства. (Я-то ведь не знаю, как все было-то, писателем не был. Я читатель передовой. Передовик!) Берет, мнится мне, с высокомерием и сочувствием даже этот помощник начальника отдела рукопись, кладет ее в пухлую папку «Начинающие», или «Наш авангард», или «Муть не сортированная», и говорит нарочито вежливо: «Зайдите, батенька, через месяц…» — смотрит «батеньке» в лицо пристально и уточняет, понизив голос: «А лучше через два». Песатель уходит с чувством радости и уныния одновременно. Приняли — это уже победа! Но сколько их, принятых, а потом и не принятых упало в эту Лету?
Месяц-два, а чаще три, рукопись читается помощником. Дальше, если тот сочтет нужным, рукопись попадет начальнику отдела. Потом, только если повезет и если рукопись действительно стоящая, окажется она у помощника заместителя главного редактора и там-то уж лежать будет не три месяца, а более.
Выдача на-гора книг дело серьезное. Советская власть это понимала. Это не пирожки печь. Пирожки — ответственно тоже, но если кто съел, например, один некачественный пирожок и по причине такой даже, предположим, Богу душу отдал... (Это худший случай, разумеется, я беру.) То ведь книга-то, да советским-то тиражом через типографию пропущенная, не одного ухайдакать может. По-разному причем. Видал я это все, знаю. Много наши порассказали. Кто-то, воодушевившись прочитанным, возьмет меч и пойдет рубить голову злу, да и свою сложит головушку-то за действием сим (зло, известно, не убиваемо). А кто-то под действием иной книги и сам порешить себя может. Не редкость, я вам скажу, Иван Петрович подтвердит. Дак, единицы еще что, а как кучки, а потом и тучки забурлят, а как гром из тучек грянет и дождь холодный хлынет? Вот оно как, с книгой-то… не пирожок!
И вот годков так через пять-шесть, а то и через пятнадцать, выходит в свет новая чистая, гладкая, постриженная, побритая, помытая, постиранная, по пути чуть запачканная, но повторно отмытая книга начинающего молодого (уже поседевшего) писателя.
О чем это я так длинно? Известно ведь и без меня, что зажимали в эпоху застоя живое слово-то, затыкали горячие рты и притесняли Правду-Матушку.
Но зато… тогда и не знали мы. Что нет правды-то на земле. А теперь — вот она!
Открываю я свежевыпущенную издательством «Иваново» книгу писателя (раз вышла книга, значит писатель, хотя по слогу видно, это был журналист до-гороховского времени) Е.М. Яновской. Открываю виртуально, как научили меня доброжелатели, спасибо им еще раз. Смотрю и читаю. Вот в аннотации есть справка об авторе, действительно журналист, выпускница факультета журналистики Ленинградского государственного университета (1967 г.в.). К нам приехала по распределению. Наша, значит.
Да! Время идет, все меняется. Чудеса из сказки приходят к нам на стол. Путь книги от автора к читателю (пытался вот описать тот-то путь, тогдашний, да устал) сократился, факт. Хорош ли этот факт сам по себе? Теперь вот, например, бабулька словоохотливая, рассказывавшая раньше на лавке перед подъездом сокровенное свое только соседке, может отнести это сокровенное-то в печать и превратить таким образом в настоящую КНИГУ, изданную в настоящем ИЗДАТЕЛЬСТВЕ. Том самом, в котором когда-то, в застойные времена, юноши в коридорах старели. Тираж, правда, не советский совсем. Сто экземпляров, на сколько пенсии хватило.
Сам-то я уж не молод, и даже по некоторым меркам стар. Был, помнится, пионером, носил на сердце звездочку красненькую с изображением ангелочка с золотыми волосами. Меня учили уважать старших, я научился. Это за мной которые уже шли, им промыла мозг волна девальваций и секвестров, они не помнят войну и хотят радоваться жизни безмятежно, не оглядываясь в чужое для них прошлое. Для меня наше прошлое еще совсем свое. И спасибо Путину, да, что он об этом нашем прошлом нам всем, электоральному болоту, напоминает, что не дал утонуть в грязи-то под лозунгами освобожденных открытых ртов, забитых гуманитарной сечкой. Путин, как и Пушкин, (как и мыши) — наше всё, это верно, это уж не отнимешь. (Шпик, не напрягайся!)
Уважаю я старших, научили меня. Но научили и честным быть и быть бдительным по отношению к Попутчику. Это тогда. Сейчас я ориентируюсь на Путина. Я жизнь готов за него отдать. Наш он. Я себя под Путиным чищу и раба золототелого выдавливаю. Я даже думаю сейчас, что так же честен я уже и бдителен как Путин, только глаза мои шире от страха, восторга и удивления (в таком порядке).
Книга Яновской состоит из автобиографической повести (жанр не указан, это уж сам я так) в пяти частях, поделенных на главы, а также рассказов. Иллюстрации — детские и юношеские фото автора. Приятно и грустно смотреть на старые фото.
Основное повествование (пятичастное) без названия начинается с момента первого осознания автором окружающей его действительности. Девочка вдруг увидела себя в этом мире (или мир пока), хлопает глазками, вертит головкой. Удивление и радость, страха нет. Страх появится совсем скоро и будет страшным. Идет война!
Читатель погружается в мир девочки, в ее окружение. Она сама еще мало что понимает, ничего не анализирует, лишь элементарная рефлексия, все остальное дорисовывается воображением читателя. Передовой-то читатель, я то есть, передовик, полагает обоснованно, что автором использован такой художественный метод с целью подчеркнуть, что описываемые события происходят с маленькой девочкой и воспринимаются ею непосредственно. Повзрослевший автор — не трожь!
Бабушка рассказывает сказки про Репку и Курочку Рябу. В доме поселяются танкисты, танк ставят у дома. Дома рояль. Но совсем скоро мама уже играет бравурную музыку, все танцуют. День Победы!
Первая подруга:
«В играх я часто проявляю неуступчивость, и мы с Таней ссоримся. Подруга медленно, заложив руки за спину, удаляется к себе. При этом ноги ее перестают сгибаться в коленях. По походке сразу видно — Таня обиделась». Прелесть! Про ноги, это правда. У меня была такая подруга, звали ее Влада, когда она обижалась, ноги у нее не гнулись.
Хорошо про море и фасолины (здесь не цитирую, сами читайте).
Пример рассказа, который мне понравился:
Облака
Теплый вечер. Солнце село, но еще совсем светло. Мы с Таней у нашей калитки смотрим на облака. Они выплывают из-за деревьев на горке и, меняя очертания, движутся в нашу сторону. Мы захвачены дивным зрелищем. На широком небесном полотне происходят удивительные превращения. Только что плыл кораблик с тугим парусом, и вот уже это зверь, непонятный, со вздыбленной гривой и длинным хвостом.
— Смотри, какие у него копыта…
— И не копыта вовсе, а когти, да это же лев!
— У-у, какой свирепый… Он приближается, он уже почти над крышей… Бежим!
С криками несемся от калитки к крыльцу, нам страшно от собственных выдумок и весело от игры.
«Таня!» — зовут из-за забора. Значит, время расходиться. Я провожаю подругу до ее калитки, потом она меня до полдороги, чтобы каждой идти одинаковое расстояние. Мы уже научились все делить поровну, чтоб без обид.

Да, это правда, у меня все так же было. И вечер, и облака, и также звали одного из нас домой и мы подолгу друг друга провожали, и все было поровну, а обиды очень быстро проходили.

Но вот обратный пример. Привожу в точности, дабы дать впечатление от художественной силы творца.
Звонить надо
Еще держалось летнее тепло, но на стол под ракитой уже начинали слетать первые желтые листики. «Скоро осень», — вздыхала баба, и становилось грустно.
Осенью рано смеркается, стоявший на отшибе сарай с наступлением сумерек исчезал из виду. В последний раз мама ходила к корове уже в темноте. Огонек керосиновой лампы проплывал по двору, чуть задерживался у калитки и, колеблясь от стремительной маминой походки, быстро скользил по дороге золотым пятном.
Однажды осенним вечером, вернувшись из сарая, мама со смехом рассказала: «Иду себе. Вдруг из темноты возникает фигура, шарахается в сторону и раздается сердитый голос: звонить надо! Отвечаю на ходу: чем я вам звонить буду? А он мне, уже вслед: извините, думал, вы на велосипеде»

Эх! Где вы, пионеры. Вот вам и макулатура.
Как следует из повествования, у автора-героини в семь лет диагностирован порок сердца. Потом бесконечные болезни, любовно описанные. Тревога мамы, пропуски школы, про кота Кузю («Кузя быстро подрастал, до упаду гоняясь за шуршащим бумажным бантиком и тренируясь забираться на дерево». Каково!), многократные поиски кота Кузи, причем подчеркивается, что это самоотверженно совершает девочка с пороком сердца.
Мама всем объясняет:
— Нельзя бегать, у нее порок сердца, а наш кот…
— Кому это интересно? — досадливо прервал папа.
«А по рельсам, рядом с которыми упал наш бедный Кузя, уже громыхал товарняк».
«Не знаю, что со мной стало бы, не найди я Кузю в последний момент».

Девочка спасает кота практически из-под колес бездушной металлической громады. Но чувствую я уже не пионерским своим чутьем, что где-то здесь теряется очарование непосредственности и читатель понимает, что повествует здесь не девочка, а тетенька-журналистка, окончившая в 1967 г. литинститут и на пенсии уже решившая осчастливить мир автобиографическим романом.
 О встрече мамы и папы:
«Выросшая в коллективе, она легко сходится с людьми. Окружающие ценят ее открытость и отзывчивость, слегка подтрунивают над наивностью. Не остается незамеченной и ее даровитость. Она прекрасно играет на пианино, поет, участвует в любительских спектаклях. И неважно, что происходит это вдали от больших городов, в провинциальной глуши пройдет и вся дальнейшая жизнь недавней петербурженки»
Да, даровитость обычно незамеченной не остается даже в провинциально глуши. Следующий абзац:
«Среди Еничкиных знакомых — студент-практикант Харьковского химико-технологического института Михаил Яновский, он тоже активный участник «культмассовых мероприятий» — трубач в духовом оркестре. Молодые люди симпатизируют друг другу и в двадцать четвертом году женятся».

Девочка выросла и стала теткой, пишущей передовые статьи в провинциальных газетах. Дальше подряд читать уж не могу. Ах Пушкинс, Пушкинс, восстань, взгляни на наше счастье!
В ушах пошумливает, в глазах темнеет и в темноте на белом фоне вдруг всплывает милый образ больничного фикуса, щели в половицах, тараканы бегут. Сны мальчика бананана. Но еще держусь, перелистываю страницы пучками, пытаюсь что-то найти. Увы. Как ходьба в распутицу по вспаханному полю — ноги засасывает, холодно, цели и конца пути не видно.
Фу ты! Посидел немного на краешке кровати. Опять дождь в открытой форточке. А может, и действительно в те времена, когда я пионером был, что-то хорошее было? Может быть, хорошо, что юноши седели в очереди в издательство «Иваново»?
Так это, или не так, а только зря бабушка потратила свою пенсию. Может быть, лучше бы написать честную детскую книжку советского типа, тем самым слогом. Жуков со своими русскими царями-дебилами уже достал, деньги, наверно, от Обамы получает. Им, что ли, заняться? Нет сил моих! Укрепи меня, Иван Петрович.
Да, книга называлась так: МЫ ЖИЛИ ТОГДА НА ПЛАНЕТЕ ДРУГОЙ: Рассказы, миниатюры.