Очередь

                ВЛАДИМИР ВЛАДЫКИН

                ОЧЕРЕДЬ
                (новелла)
                1
      Она  уже старая, маленькая, щупленькая, сгорбленная, всегда строгое, сморщенное в морщинах лицо. И отрешённый внутрь себя взгляд серых, блёклых глаз. Её страшно мучит астматическая одышка. И, несмотря на это она давно помногу курит, что уже трудно представить старую женщину без сигареты в руках. В связи с этим соседи иногда ей с вежливым смирением советовали бросить курить. Но она не знала, как можно было избавиться от застарелой вредной привычки, которая отнимала у неё по капле здоровье.
     «Как же можно бросить, если она вредная и пристала ко мне навсегда ещё с войны, когда совсем была молоденькой, – отвечала старая женщина, дрожащим, задыхающимся голосом. – Вы вот советуете бросить курить. А врачи, увы, не советуют! – она сокрушённо качала головой, и прибавляла:  –  значит, им видней»?
    И тут же кашель сотрясает всё её маленькое тело…
   
                2

      Каждый день она тем и занимается, что выгуливает по улице или по скверу во дворе комнатного спаниеля. Года два назад одинокая, углублённая в себя, похоронила со всеми почестями своего верного старого четвероногого друга. Он был из той же породы спаниелей. А когда он был ещё жив, она, предчувствуя скорое  прощание. Взяла молодого у своего доброго племянника, которому отписала приватизированную квартиру и всё своё имущество…
Она знала, что в одиночестве, без собаки, ей долго не прожить. Ведь одолевала нескончаемая скука. Своих детей ей Бог не дал, хотя с мужем прожили худо-бедно больше тридцати лет, а потом он умер. А ведь был охотником, работал в лесничестве.  И с тех пор завела собаку и вот пятнадцать лет с ней вместе прожила. А с молодым спаниелем только четвёртый годок.
      После сна она утром проводит с ним на улице с час, затем вместе завтракают, потом перед обедом часа два, да перед ужином ещё все три. А то, что выходит  и поздно ночью из квартиры, когда её одолевает неутолимая бессонница – то можно в счёт не брать. Спаниель покорно плетётся за своей старой хозяйкой. Но он понимает – так надо хозяйке и для вида немного жалобно поскулит-поскулит да и успокоится, видя, что хозяйку жалостью не проймёшь.
      А свежий ночной морозный воздух ободряет, он носится между заснеженных куртин, ловя разные запахи.

                3

     Днём она ходит в магазины, ведь надо  обойти и молочный. И овощной, и мясной. И заглянуть на рынок. А собака этим временем была в квартире лежала подле дверей, чутко ловя на площадке подъезда знакомые подшаркивающие шаги хозяйки. А стоило их заслышать, как она поднимала радостный, переполняющий душу скулёж.
     И снова, теперь после вкусного запоздалого обеда, прогулка по улице и по двору с верным спаниелем. Вот так каждый день старая женщина выполняла то, что зовётся жизнью. Хотя она понимала, что её-то как раз остаётся на последки  всё меньше и меньше. Но она уже не отчаивается и не унывает, как бывало это раньше, поскольку однообразное её бытие при плохом здоровье ей уже порядком надоело. Одинокая женщина давно смирилась со своим неизбежным уходом. А поскольку она ещё не ведает, когда придёт по её душу смерть, то к ней невольно на ум приходило печальное осознание. А ведь было время, когда было трудно с этим смириться и поверить, что настанет день и земное бытие её закончится. И начнётся потустороннее существование. Но каким оно будет, никто толком не знает, пока сама это не испытает. И она не хотела себя ублажать тем, что никогда оно не заменит ей земную реальность…
       И в таком ностальгическом настроении она прогуливалась по дворовому скверику с резвившимся четвероногим спутником. И в такт своим неспешным, раздумчивым шагам, а порой даже приходящим умным мыслям, что бывало с ней редко, ведь не приучилась к умственной работе мозг. Да и что толку в привычке рассуждать, коли и картины прошлого она редко воспроизводила в сознании.
       Собственно, зачем себя будоражить лишними воспоминаниями, ведь и без этого ясно, что в жизни у неё ничего хорошего не было. Одно и помнилось, что работа и работа, голод и голод, да лишения, да война. А в голове тем временем постукивают молоточком в такт её прогулочным шагам, выводя звуки всего из одного слова: очередь, очередь, когда подойдёт моя очередь? Это как будто кто-то добавляет вместо неё, но её же давно увядшими устами, что она непроизвольно подняла голову к небу и ничего там кроме серого зимнего марева не увидела. Старческие подслеповатые глаза слезятся на влажном ветру. А молодой собаке ни что невдомёк – знай себе задорно носится от куста до куста, от дерева к дереву. И вот невольно приходит беспокойная мысль, но скорее из любопытства, чем от сострадания: кто вперёд умрёт: она, старая, немощная женщина, или молодой спаниель? По всей видимости, сам по себе вопрос нелеп и глуп. Ну, конечно, она, ведь ей уже под восемьдесят… А вот таки и рассудила по-справедливому! И ей хорошо от этой мысли. Она закуривает и продолжает свою прогулку.

                4

     И в это время собака дружелюбно подбежала к хозяйке, приветливо завиляла перед ней хвостом, заигрывая со старухой глазами, уставилась на старческое лицо, словно весело говоря: «Вот я уже набегался славно, можно и домой отправляться отдыхать»!
      И хозяйка тотчас поняла своего четвероногого друга и пошла на выход из сквера по тропинке, протоптанной в глубоком снегу. А по пути она невольно думала: «Сколько здесь раньше и зимой бывало людей, а теперь, поди, никого нет. Дети и те куда-то подевались. Или совсем  не стали рождаться, тогда как люди неумолимо стареют и ждут своей очереди на тот свет. Да, чтобы они ни делали, а всё равно туда для всех одна дорога, когда, пройдя каждый свой отмеренный Всевышним отрезок, по жизни, подходит к неотвратимой очереди…
      И вот впервые за последнее время ей стало не по себе, разве она может не увидеть, как будет улучшаться со временем жизнь. И от этого её охватывало такое странное отчаяние, что она почувствовала себя несправедливо обкраденной. А не оттого ли, что всю свою жизнь, она прожила словно в тисках безжалостной советской власти, которая не давала ей свободно дышать и мыслить, не от этого ли она боится вспоминать прожитые годы, которые лежат на ней неустранимым гнётом, подавляя дух и разум? А что, разве было тогда по низким ценам столько разнообразных товаров, сколько их сейчас на рынке при нынешней дороговизне  большого выбора на любой вкус и продуктов, и товаров…
Нет, она должна, она обязана увидеть перемены к лучшему.

                5

      А потом с запозданием началась весна, сошли постепенно снега уже ближе к маю. И вдруг враз потеплело и на газоны, на кусты, на деревья брызнула напористая, сочная, душистая зелень. Всё живое зацвело, запело, заблагоухало, и скоро буйно разрослась. И сквер огласился безудержным гамом и звоном детворы…
И старой женщине стало уже совсем не до думок о той очереди. Да к тому же на носу очередные президентские выборы. Какая захватывающая борьба развернётся на политическом Олимпе! Телевизор об этом не умолкает трезвонить. А ровесники от неё ждут, что она непременно отдаст свой голос кандидату от коммунистов. Но вся её жизнь в сознании связывается с очередями и с зажатостью народного духа.
Нет, от неё они не дождутся, в очередь к ним она не станет. Отдаст свой  выбор за того, кто разогнал в таких муках борьбы очереди, и впредь будет их не допускать. И быть может, она ещё поживёт без ожидания этой проклятой очереди, ведь она отказывается быть в этой очереди. И для неё ещё есть впереди что-то светлое, хотя бы тот же сладкий воздух свободы…

Май 1996 год