Кривда

На танцплощадке сегодня, как никогда, «под завязку», потому что старшеклассники на каникулах, а студентов подвалило столько, что яблоку негде упасть, — молодые, здоровые танцуют, а когда стихнет музыка, стоят, отдыхиваются, оживленно переговариваясь.

Степан пристроил свой «Запорожец» почти вплотную к огромным кленам, которые тихо шелестели вверху раскидистыми кронами и, опустив стекло, наблюдал за молодежью. Только наблюдал, потому как отплясал свое на суровой земле Афганистана...

Ночь тогда выдалась темной, но вдруг впереди — яркая вспышка света. Он вскочил, бросился бежать, упал, поднялся снова — и вновь ничком к земле. Резануло нестерпимой болью левую ногу, да, собственно говоря, и не было той ноги, ее оторвало выше колена, а ниже почему-то гнездилась острая, жгучая боль. И не отступала. Командир подбежал первым, перетянул чем-то ногу, и уже не струилась кровь, и санитары на удивление быстро появились.

Вскоре культя зажила, но домой ехать не тянуло... Степан чувствовал себя обиженным. Некоторые его одногодки, едва-едва дотянули до десятого класса, а в институты поступили за отцовские деньги и под душманские пули не угодили... А чем они лучше его? Тем, что у них отцы, а он безотцовщина?..

Сколько раз Степан зарекался не ездить по воскресеньям на танцы, но никак не мог перебороть себя.

— Привет, Степушка! Знакомься — это Вера, моя невеста.

Перед ним стоял Марк, одноклассник. Майка пестро разрисована, джинсы вот-вот лопнут по швам. А его Вера, тоже голову в окно машины всунула, да так, что из-под кофточки сиськи едва не выскочили — бледные, поблекшие, аж смотреть противно.

Они ушли, а перед глазами все еще торчали отвратными жабами поблекшие груди. Он даже сплюнул от омерзения. В памяти возникла Аленка. Никак забыть ее не может. За день до армии лежали они на девичьей постели. Груди у Аленушки белые-белые и упругие. Она плакала и уверяла, что дождется его и будет ему верной. Не дождалась. Выскочила замуж за курсантика сразу же после проводов.

Первую женщину он поимел только в армии. Галка — наркоманка из вольнонаемных — за гашиш могла отдаться кому угодно. А потом бегали к «чекисткам» — госпитальных девчат так окрестили, ибо платили им за услуги чеками.

А еще была темная ночь. Они окружили кишлак и строчили и строчили из автоматов, аж тошнило от пороха. А оттуда по ним тоже стреляли. А потом в атаку шли: где свои, где чужие — не разберешь. Кто-то тенью за хлев юркнул. Степан хотел полосонуть по ней из автомата, но что-то сдержало движение его пальца. Побежал следом и, настигнув, привычным приемом сбил с ног. Свет фонарика выхватил ослепительные женские бедра, необыкновенно красивые, а, может, Степану так показалось, потому что последний чек в госпиталь он отнес неделю назад. Женщина и в самом деле оказалась сладкой: не
вырывалась, не кусалась, как другие. Лейтенант тогда едва не спотыкнулся о них. Мигнул светом.

— Ты, Скоробрух?

— Я, — Степан вскочил на ноги.

— Нашел время. Давай на преследование.

Вот тогда и женщина отозвалась, забормотала что-то тихонько, а потом, осмелев, заалалакала на всю горлянку, вспоминая Аллаха и всех его родственников. Степан навел на нее фонарик — смолистые глаза аж полыхали ненавистью — если б могла, то бросилась бы на него. Он щелкнул затвором, хотел было погасить тот взгляд автоматной очередью.

— Скоробрух, вперед! — скомандовал лейтенант.

— Что там она, сука, бормочет? — спросил он, зная, что лейтенант немного понимает по-ихнему. Тот оскалил зубы.

— Шлет тебе самые страшные проклятия. Вот неблагодарная! Ты ее...

— А мне ее Аллах вместе с Магометом до самой задницы... Я и своего не признаю, — сплюнул разомлевший Степан, так как душманка была-таки вкусненькой.
 
— Переведи ей.

— К чертям собачим! — как отрубил лейтенант. — Задачу надо выполнять. Вперед!

А душманка продолжала визжать, и Степану очень хотелось утихомирить ее. Он бы и сделал это, если б лейтенант репейником не прицепился.

... Через неделю ему оторвало ногу. Накаркала мерзавка...

— Эй, Степан, заснул, что ли? — Снова появился Марк, но уже с другой девочкой — дородной, красивой.

— Подкинь ее до Липовенького, — и подмигнул многозначительно. — Подкинь, а?

А Степану-то что, может и подбросить. Товар сам в руки плывет. Не вырвется. Кофточка плотно обтягивает налитые груди. Будет работенка!

Быстро под шины бежит дорога. При переключении скоростей, словно бы случайно прикоснулся к ее телу, и сердце заработало громче автомобильного мотора.
За огородами попросила поднять открытое стекло. Вот шлепнутая! Тут в душе зной африканский, а ей, вишь, холодно. Теперь ты черта с два вырвешься, хоть гляделки выцарапывай. Знала, голубушка, зачем садилась... Поднимая то стекло, буквально прикипел к ее телу, кровь в глаза бросилась. Уже и резинку на животике нащупал, но она остановила: сама.

Это даже остудило Степана — такая красивая и такая доступная. Осторожно сняла кофточку, юбку, там от той юбки одно название.

«Обыкновеннейшая «чекисточка», — мысленно отметил Степан. Однако что ему до этого.

Потом ехали и молчали. Да и о чем он мог говорить с ней? Но все-таки молчанка становилась гнетущей, как в разведке. И он не выдержал.
— Куда вы едете? — Степан так и не перешел на«ты».

— К тетке.

И снова наступила тишина, но вскоре Галя нарушила ее:

— Меня из общаги выгнали.

— Это почему? — для проформы спросил Степан, хотя прекрасно знал, за что девчат из общежитий выгоняют.

— Пронюхали, что я беременная... Забоялись, что потом, с ребенком комнату буду требовать... Там один собирался на мне жениться, да я его родителям не нравлюсь. Так-то вот... Им бы учительницу. Имеют дом двухэтажный, «Волгу»...

Степан как-то неожиданно для себя остановил машину.

— За меня пойдешь?

— Да зачем я тебе такая?

— А я? — он почувствовал как заболели несуществующие пальцы на ноге.

... Кузнечики в степи сладко поскрипывали...

— Нет, нет, ты не думай, — убеждала она скороговоркою, — я в больницу пойду, сделаю...

— Не пойдешь, пусть будет.

Окна «Запорожца» запотели — вот и хорошо. Любопытный месяц не мог заглянуть в салон машины. Да и не поехали они к Галиной тетке, а поутру умылись чистой водой из Южного Буга и Степан отвез девицу на работу. А вечером нужно было подрулить к общежитию, чтоб перевезти Галю к себе.

Но опоздал. У крыльца поблескивала «Волга», а в сторонке Галя разговаривала с пышнотелой женщиной. Мужчины упаковывали вещи.

Галя, увидев его, оцепенела. В глазах мучительная просьба: мол, не делай глупостей, уезжай отсюда.

И он уехал. Сиреневая рубашка, еще доармейская, резала под мышками.

Остановил машину, как взмыленного коня. Не заметил, как ночь подкралась. Из-за лесополосы выглянула душманка, заалалакала, осыпая проклятиями.Степан рванулся к оружию — нет... Ему невмоготу было слушать те проклятия. Ракета с шипением взвилась вверх и осветила все вокруг, как перед атакой. В душе Степана вдруг тоже вспыхнула сверкающая мысль, и он не дал ей самоуничтожиться.

Машина мчалась на предельной скорости. Казалось, что она вот-вот вспорхнет в вышину. Впереди серел Южный Буг и скалистая круча — высокая-превысокая...

Кузнечики на скрипочках наигрывали весело и беззаботно.