27 декабря, ночь

В голове шумит темнота.
Перед глазами свет тишины.
Мысль одна и не та.
Кажется, дни сочтены.

Да, кажется, именно так,
Ибо рисует по-своему
Старый унылый батрак.
Заряженный новой обоемой

Мой боевой пистолет.
Пуля, летящая мимо.
Дуло к виску или нет.   
И вот на крыле серафима

Осколок души. Эта грусть,
Что сковала нутро крепким жгутом,      
Тянет к себе. Ну и пусть,
Пусть станется мне добрым другом.

Поведую ей пару слов
И тайну, с десяток секретов.
Освободит от неких оков
Свобода и снимет запреты.

А после я убегу.
Куда? Хороший вопрос. Я не знаю.
Может быть, даже в пургу.
Неважно. Сейчас убегаю.

Не суть, если ноги сотру.
Не кости, а мясо и кожу.
Мелочи, я не умру,
Кровью умою сю рожу,

Черти по кругу кругом.
Все ждут куски живого и с плотью.
Глупы эти твари в одном.
Кукиш им с маслом и вонью.

Дальше бреду, и куда 
Ноги несут, я не знаю.
На горизонте вода.
Жажда силы толкает.

Глоток один и другой.
Разгорелося пламя волчицы.
Из поджаренной кожи спинной
Жар ушёл в ягодицы.

Обрубки разодранных тел
Крылья к небу (по команде) вздымают.
Хладный мой труп обгорел.
Жаль, ведь теперь не узнают,

Кто тут в песках лежал,
Ибо лицо - кладезь сажи.
Как человек погибал,          
Как он не плакал. Даже

Как умирал человек,
В агонии жёлтой и белой.
Никто не узнает вовек,
Поэтом было то тело.

Художник рисовал не людей,
А только абстракцию звуков...