Грушенька

Вечерело. Низко плывущие клочковатые облака заволокли небо. На берегу небольшого озерка, среди цветов, источающих аромат чудесный, томилась в ожидании Грушенька. Вид её был несколько растерянный и печальный.

Любовь у неё случилась с сыном помещика Петром, приехавшим из Петербурга. Было ему лет так под двадцать два, года на пять старше Грушеньки. Был он статным, бойким, весёлым и премиленько забавным. Всё в нём ей нравилось. Лицом Пётр был недурен: орлиный нос, карие, почти чёрные глаза, при его-то белокурости, ласковые, искристые, обрамлённые пушистыми ресницами, лёгкий румянец во всю щёку, а улыбка, сияющая из-под усиков, просто завораживала Грушеньку.

Вот и слюбились они. Оказывал он ей внимание всякое, по - юношески без утайки, открыто. При каждой встрече сиял, как месяц ясный в самую тёмную ночь, улыбался Грушеньке и при каждом удобном случае обнимал, да в щёчку зардевшуюся целовал. Девушка отталкивала и говорила: "Увидют, вы бы, барин, поостереглись. Беда случиться может. Сошлют меня. Видит бог, сошлют». На что он отвечал, прижимал любимую к себе: «Не бойся, душечка, не позволю я этого сделать». В губки нежные целовал. Таяла Грушенька, успокоенная словами Петра, льнула к нему, обнимала, не было сил отказать обаятельности молодого барина.

Родители любили Петеньку, очень, баловали. И, как только изволили заметить увлечённость сына дворовой девкой, строго - настрого запретили с ней встречаться. Но Пётр был упрям из-за возникших чувств к Грушеньке, девушке скромной, стыдливой и при этом прехорошенькой. Так ему виделось, быть с ней хотелось, вопреки гнева родительского. Встречаться они стали тайно, боясь, что прознают и сошлют Грушеньку в город, лишат Петра любимой, без которой он жить не мог. Так и говорил, обнимая Грушеньку, лёжа среди цветов, ароматом пьянящих, на разосланном покрывале, на бережку озерка:

 Нет жизни мне без тебя, голубушка моя. Не вынесу разлуки с тобой. Лучше вот в этом озерке погибель найду, – при этих словах Петенька целовал возлюбленную.

На что Грушенька, прижав к его губам пальчики, в испуге, что он может совершить такой пагубный поступок, отвечала:

-Нет-нет, только не это! Если вы это совершите, то и мне не жить. Ну, что вы делаете? Зачем пальчики целуете?

 На что Петенька говорил:

- Да что пальчики. Я готов всю тебя целовать…

И тут же не теряя ни секундочки, обнимал Грушеньку, прильнув к губкам её тёплым, да отвечавшим на его поцелуй. Всё враз и забывалось - родительский гнев, и страх разлуки.

Прошёл месяц тайных встреч, вдруг, как гром средь ясного неба, родители приказали Петру отбыть в Петербург. Огорчение было велико. Решились Грушенька с Петром последнюю встречу, в тайном месте, провести. Да не случилось у них. Родители не позволили. Быстренько собрали в дорогу сына, под строгим присмотром был молодой барин. Очень печалился Пётр, поглядывая на заплаканную Грушеньку, но ничего поделать, не мог. Так и уехал не простившись. Только когда мимо, в карете, проезжал, крикнул:

- Жди.

Тосковала Грушенька, ночами в подушку плакала. Прошёл ещё месяц. И вот, в один ненастный день, во двор въехала карета, из неё выпрыгнул Петенька. Грушенька навстречу выбежала, а он только посмотрел и мимо прошёл. Слова не молвил. Узнала девушка, что в городе у барина Петра невеста появилась, об этом ей сказывала Марфа тайно:

- Грушка, ты знаешь, Пётр Васильевич-то ожениться изволит осенью?

У Грушеньки ноги подкосились, чуть не упала, успела на стенку опереться. Ничего не сказала. Пошла. А тут Петенька мимо идёт да шепчет тихо так, чтоб никто не услышал:

- На прежнем месте жди!

Вот Грушенька уже несколько дней и приходила на тайное место, ждала.

«Что случилось? – думала девушка, – прихожу, жду-жду, а молодой барин не приходят, – огорчалась она, – а ведь обещали, как прибудут из Петербурга так и, встретимся. Вот и жду моего любезного Петеньку. Уж три недели как приехали, мимо прошли, на меня глянули, глазки в сторону отвели. Никак стыдятся меня или чего опасаются? Быть может, того и остерегаются, что на людях покажу любовь свою. Зря боятся. Тайна наша скрыта. Сами мне наказ давали, чтоб никому ни-ни. Я то, слово держу, а вот они. Совсем отчаялась я, избегает встречи со мной, а неделю назад встретились случайно. Они меня как увидели, глазки заблестели, проходит мимо и шепчет, мол, на прежнем месте жди. Вот и жду уже неделю, слёз, сколько пролила, а их всё нет, голубчика моего, не приходят. Зачем надо было намекать? Не понятно мне.  Знаю, что невеста у них появилась, из богатых, барских кровей. Я ведь понимаю, что не пара ему. Зачем так жестоко со мной поступают? Вспоминается мне, как весной приехать изволили, сразу на меня глаз положили, прохода не давали, ухаживали за мной украдкой, скрытно, в любви признавались, ласковые слова говорили. Противилась, как могла, и матушка с батюшкой меня предупреждали - от них подальше держаться. Так нет, не смогла. Везде меня находили, конфетками угощали, а сами так и норовили обнять да целовать. Не выдержала я его напора вот и случилась беда, вот на этом самом месте счастья испытала. На сносях я нынче, а они и видеть меня не хотят. Не видно пока, что тяжёлая я, от любимого. Что делать-то не знаю! Матушка узнала, сначала веником отходила, а потом села на кровать, и давай голосить, а потом и батюшка огорчались, сказывали, что замуж надо бы отдать за управляющего, давно он заглядывается на меня. Нет, не пойду за него! Лучше утопиться, ой, грех - то какой. Мысли грешные. Старый он! Годков уж сорок будет. Не пришли. Не дождаться мне Петеньки моего, – огорчалась Грушенька, – пора возвращаться, пока барыня не хватилась! Придётся мне за Кузьму Ивановича выйти, ох, придётся! Горе – то какое! Одна радость - дитя от любимого», – думала Грушенька, поглаживая животик. Постояла немного, вздохнула горестно, направилась к дому барскому, а оттуда навстречу ей Дуняша бежит.

– Груша, тебя барыня изволит искать. Иди уже! Гневаться начала!

Грушенька в покои барыни прошла, та сидела в кресле, гневно на девушку посматривая.

– Как смеешь по первому зову не являться?

– Простите, барыня, – сложив руки на животе, и уперев взгляд в пол, - прошептала Грушенька.

– Значит так, Груша, пойдёшь замуж за Кузьму Ивановича. Давно уж говорил, что непрочь тебя в жёны взять. Ведаю, беременна ты от сына моего. Знай, не брошу малыша. Вольную дам, потом. Но запомни - к Петру, ни ногой, ни взглядом не смей приближаться!! Чего молчишь?!

– Слушаюсь, барыня! – прошептала Грушенька, и вдруг упала на колени, прикрыв лицо руками, разрыдалась. – Не губите…

– Ещё чего удумала?! Слезами меня разжалобить хочешь?! Встань с колен – то! Утри слёзы! Будь довольно доброте моей. За хорошего человека идёшь! Ступай!

Грушенька с колен встала, фартуком утёрла слёзы, на барыню смотрит. Хотела что-то сказать, но та ей не дала и слова молвить.

– И помни кто ты, а кто Пётр! После венчания твоего вольную подпишу, негоже моему внуку быть рождённым девкой дворовой! Будешь получать денежное довольствие, и жить в имении, чтоб я не теряла дитя из виду. Петра забудь, если хочешь жить в довольстве. Ну, ежели узнаю, что ослушалась, берегись! Дитё отберу, а саму изгоню или ещё, какой способ найду от тебя избавиться. Поняла меня, Груша?

– Да, – молвила Грушенька.

– Ступай в воскресенье у тебя венчание, готовься! Наряд пришлю!



Прошёл год.

Грушенька привыкла к замужеству. Жила в довольстве и радости - замужней. Муж оказался добрым, ласковым, любящим жену и сына Коленьку. Со временем Грушенька полюбила мужа, который баловал нарядами, да работать не позволял.

Шли годы. Барыня с Барином приезжали частенько, привозили Малышу гостинцы, брали к себе в покои, с рук не спускали. Мальчик сильно им напоминал маленького Петра. Со временем забрали внука с собой в город, образование дать.

Пётр женился, жил в Петербурге, в имение не приезжал, маменька не велела. Детей пока бог не послал.

Грушенька, нет-нет да вспоминала о нём, но уже без тоски и горести. Народили с мужем троих деток, жили в имении безвыездно.