Тому назад одно мгновенье. Гл. 2

                2

                Письменный стол был забит исписанными толстыми тетрадями, нераспечатанными стопками бумаги, связками пожелтевших конвертов с письмами, какими-то черновиками, конспектами. Не страдая излишним любопытством, Александра Адамовна решила сегодня же вечером, когда стемнеет, снести весь этот хлам к мусорному контейнеру. Переодевшись в спортивные штаны и футболку, она вытряхнула содержимое ящиков прямо на пол и стала запихивать в полиэтиленовые мешки бумажные завалы.
                Почему она не сделала этого тогда, до ремонта? Поленилась. Она вообще стала ленивой к старости, хотя  раньше этим пороком не страдала. Пакет лопнул, и наружу полезли конверты, старые фотографии, какие-то квитанции. Александра Адамовна чертыхнулась и снова сгребла все  в кучу. Одна фотография перевернулась лицом кверху, и Александра Адамовна поднесла ее к глазам. На нее смотрела... она сама, молодая, почти девчонка, улыбка напряженная, взгляд серьезный, «комсомольский». И прическа же такая, строгая: гладкие черные волосы собраны сзади  в одну толстую косу... 
                Если бы Александра Адамовна не была так потрясена, она могла бы оценить собственное изображение как очень даже привлекательное: глаза большие ( не то, что сейчас – в воспаленных веках), скулы высокие, кожа безупречная... И никаких тебе собачьих складок у носа и поджатых по-стариковски губ. Нет, губы словно налитые...
                – Что же это? Откуда я тут взялась? У меня самой нет такой фотографии!
                Перевернула, прочла сделанную  неровным почерком карандашную надпись: «Сашенька Ташковская,  филфак, 1–й курс».
                Александра Адамовна ахнула и опустилась в кресло рядом с бумажным хламом. Теперь он не казался ей мусором – в нем  таилась разгадка.
                Фотография была с Доски почета. Это была единственная фотография, и Александра Адамовна вспомнила, как приглашенный фотограф добивался от нее «лица отличницы», а она сердилась. У нее и так было лицо отличницы, не умеющей по пустякам  смеяться.
                Так кто же снял это фото со стенда и зачем? Кто так нежно написал «Сашенька»? Почерк незнакомый. На курсе ее называли Сашей. И никто с нею особо не нежничал – была она с неудобным характером, слишком резкая, повода для особой любви не давала. Были дружбы, привязанности, но  приспосабливались к ее характеру единицы. Как приспособилась дворовая подружка Любаша.
                Александра Адамовна стала жадно копаться в пачке любительских снимков, но не нашла в них ничего интересного для себя. Она разгребла очередную порцию бумаг, приготовленных к выносу,  и обнаружила плотный пакет с фотографиями.
                Вот групповой снимок возле захудалого автобуса. Девочки в спортивных штанах и куртках, готовятся ехать в колхоз «на кукурузу». Первый курс. Они только поступили и еще не успели за первый месяц толком познакомиться. Да, это ее курс, но себя Александра Адамовна не нашла. И найти не могла: от «кукурузы» ее освободили на комсомольском бюро. Требовалась активистка для другой работы. Зато обнаружила свою соперницу – Машу. Притулилась сбоку…. Такая незаметная тихоня с детским личиком. После первого курса она исчезла и вновь возникла уже на другом курсе, как бы осталась на второй год. Лучше бы она исчезла навсегда.  Больше она не маячила перед глазами, и можно было бы о ней забыть, если бы ...   
                Александра Адамовна тяжело вздохнула. Она после первого инфаркта приказала себе прошлое не ворошить, дурные мысли гнать, неприятных людей избегать, тяжелых  фильмов не смотреть, по пустякам не волноваться и так далее. В жизни оставалось много приятных вещей, и она терпеть не могла жалобщиков всех мастей, особенно старух. Даже если у тебя нет замечательных внуков, а есть неблагополучные дети и куча болячек, остается еще просто жизнь – с ее маленькими радостями. А у нее как раз и внуки есть вполне удачные, и дети прилично живут, и она сама из инфаркта выкарабкалась довольно быстро. И не нужны ей чужие проблемы. Они и раньше ее не сильно волновали, Любаша даже обзывала ее эгоисткой, когда Александра Адамовна отмахивалась от жалостливых рассказов подруги о чужих несчастьях. Вот Любаша душу себе травила изо всех сил, точно своих бед  не хватало.
                И все-таки потянулась рука к другим фотографиям, словно хотела Александра Адамовна найти в них себя. Не нашла, зато везде была эта Машка.  Снимки не просто любительские, а паршивые, такие не хранят – никакой резкости. Но девочка Маша   узнаваема, смотрит широко открытыми глазами, точно ребенок, который ждет обещанной «птички». Среднего роста худышка, самой обыкновенной внешности, в спортивных штанах, как все остальные. Разве что этим взглядом и прической отличается. Все в косынках,  какие-то прилизанные, а у Машки на голове – точно шапку зимнюю напялила.
                Александра Адамовна впилась глазами в эту девицу, пытаясь понять, чем еще та отличается от толпы первокурсниц, кроме густых волос, едва прикрывающих уши. Здесь – ничем. Какого цвета глаза, не видно тоже, но Александра Адамовна вспомнила: они были темно-голубыми. Такие  славянские глаза она всегда считала невыразительными,  а значит - недостатком.
                А вот на другой фотографии  Маша на первом плане: девочки сидят на бричке, свесив ноги, а она стоит, и видно в профиль, какая у нее высокая грудь под майкой. А руки худые, бедра…и где они, эти бедра? Вот у нее, Саши, в этом возрасте было все, что полагается девушке. И, кстати, грудь у нее была не хуже Машкиной.
                Александра Адамовна вздохнула, честно признавшись себе, что дело не в женских прелестях, которым никто тогда не придавал значения, а в чем-то другом. Ведь именно эта девочка увела любимого человека – от нее, такой удачливой и яркой, какой она сама себя считала, потому что все вокруг думали точно так.
                «Увидеть бы ее сейчас, – вдруг подумала   злорадно.– Небось,   глазки полиняли, волосики вылезли, зубки выпали... Должен же Бог наказать за ворованое счастье?»
                Мысль была глупая – это Александра Адамовна сама с неудовольствием осознала. Даже улыбнулась: у нее-то самой  зубки выпали давно, и под носом поперли усы, в молодости мало  заметные. И разнесло ее во все стороны. С талией она распрощалась еще раньше,  родив дочку.
                Александра Адамовна уже сердито отпихнула от себя бумажную кучу:
                – Гори оно все ярким пламенем!
                Она охнула, пытаясь без палки вылезти  из  кресла, но с первого раза не получилось.
                – Выброшу и это чертово кресло, – сердито сказала себе, делая новую попытку. – Хоть Аське звони!
                Но и мобильный телефон был далеко от нее. Пришлось выкарабкиваться самостоятельно.
                Разозленная своей немощью, Александра Адамовна отложила на завтра свое решение вынести мусорный хлам. А на следующий день обнаружила, что залежи общих тетрадок оказались не конспектами, а... дневниками. Да еще пронумерованными! Это же надо – так старательно выставить даты! Год, месяц, число...
                Дневниковый жанр вызывал у Александры Адамовны неизменный скепсис. Она считала, что на дневник имеют право те, кто оставил в истории человечества  какой-то след. Прочие смертные,  могли, конечно, вести хронику собственных мелких страстей и поступков, если страдали графоманией. Но зачем их беречь? На кого они рассчитаны? На деток  и внуков? Тогда надо ох как постараться, чтобы никого не задеть, не обидеть. А это  невозможно. Да и вряд ли современное поколение страдает повышенным интересом к прошлому предков.
                Однако Александра Адамовна не стала выбрасывать тетрадки, тем более – жечь.   Не поленилась стоя просмотреть даты.  Некоторые годы выпали. Значит, и здесь были свои тайны, свой скелет в шкафу.
                – Так, разложим по полочкам, – сказала  она вслух и поморщилась: эта привычка – говорить с собою громко – была откровенно стариковской, противной, но почему-то прицепилась к ней намертво.
                – А это кто?
                Из одной тетрадки выпала большая фотография, и у Александры Адамовны  от волнения вдруг пересохло во рту. Ей улыбалась с легкой насмешкой  взрослая Маша – красивая женщина лет тридцати пяти, с модной по тем временам прической, напоминающей  шапочку одуванчика. Большие глаза казались почему-то темными, как и волосы.  Полные губы, красиво очерченные, едва тронуты улыбкой, зато глаза смеялись! Но как! В них была ирония или даже скрытая насмешка, адресованная ей, старухе Саше!
                – Бред какой-то, – проворчала Александра Адамовна, протирая собственные глаза. – Я схожу с ума. Откуда у этой дуры  ирония? Она же на семинарах двух слов не могла связать!
                Отвела подальше от глаз фотографию, снова приблизила, пытаясь разгадать тайну этой  улыбки во взгляде соперницы. «Это я –дура, – подумала с горечью. – Отличницей так и осталась: все должна довести до конца и сдать на пятерку. Оно мне надо – на старости лет?! Когда уже ничего не изменишь… Сжечь это все и навеки забыть».
                Вместо этого Александра Адамовна вернулась в свое кресло, прислонив к нему палку, и стала раскладывать аккуратно по датам чужой дневник.
Продолжение http://www.proza.ru/2015/01/02/1056