Продолжение романса

     Мой, уже такой « родной и близкий», радикулит свалил меня теперь уже на больничную койку. И это в летний  жаркий сезон. Люди из речной прохлады не вылезают, а я только один раз в свой новенький бассейн окунулась и вот, пожалуйста, мадам, получите приступ жесточайшей боли. Спасибо, сосед мой, невропатолог городской больницы,  взял надо мной шефство и заявил:
- Всё, Софьюшка, хватит самодеятельности! Самолечение результат, конечно, даст, но ненадолго. Надо провести капитальный курс комплексного лечения.  В субботу я дежурю и кладу тебя в своё отделение, по скорой помощи. Поняла? И никаких раздумий!
Пришлось согласиться с доводами Сергея. С докторами не  спорят! И вот  я уже целую неделю отсыпаюсь на довольно удобной, но жесткой постели, читаю, треплюсь со своей соседкой по двухместной палате. Палата у нас комфортная. Как гостиничный номер. У нас свой холодильник, мягкие два кресла, электрический чайник, телевизор и старенькая, но ещё очень приличная ковровая дорожка. Даже постельное бельё новое, цветное и совершенно не пахнет больницей. Короче, выхожу я из своей палаты очень редко, исключительно для того, чтобы посетить столовую и процедурные кабинеты. Вот как раз сегодня мне надо идти на массаж. Я нехотя бреду к лифтам, мимоходом отмечаю, что за сестринским постом двумя ширмами отгородили часть коридора, убрав все цветы и тумбочку с аквариумом. Немного удивившись, иду дальше. И вдруг из-за ширмы раздалось пение. Низкий, бархатный контральто зазвучал тихо, нежно, постепенно набирая мощь, полилась мелодия романса:
Не уходи, побудь со мною
Здесь так отрадно, так светло
Я поцелуями покрою
Уста и очи и чело.
Побудь со мной,
    Побудь со мной!
Песня оборвалась. Наступившая тишина прервалась всхлипом. Незнакомка, скрытая от глаз зарыдала, но быстро справившись с собой, опять запела:
     Не уходи, побудь со мною,
    Пылает страсть в моей груди
Восторг любви, нас ждёт с тобою,
      Не уходи, не уходи.
Побудь со мной,
            Побудь со мной!
Я стояла не шелохнувшись. Тоска, звучавшая в каждом звуке мелодии, в каждом слове вырывалась, казалось, не из человека, а из самой бесплотной души, накрывая трепетом слушателей. А их уже набилось в коридоре человек двадцать.
- Что здесь за сборище? Быстро, быстро по  палатам.
Пробегавший мимо врач разрушил впечатление. Нехотя все разошлись. Я побрела дальше. Но эмоции всё ещё бродили мурашками по всему телу. Возвращаясь уже к обеду в своё временное пристанище, инстинктивно прислушиваюсь, не звучит ли изуми-тельный голос. Но в коридоре - тишина. Подхожу к сидящей медсестре.
- Вера Степановна, Что за певицу вы за ширмой прячете?
- Это не наша. В психотделение привезли, а там мест нет. Вот временно её к нам на пару дней определили.
- А что с ней?
- Руки на себя наложила из-за любви несчастной. Девчонка совсем. Девятнадцать лет всего. На певицу учится. А вот надо же, влюбилась в какого-то старика. А он поигрался по  мере сил и желания, да бросил. А она не смогла с собой справиться. Пометалась, пометалась, да и в петлю. Хорошо соседка случайно увидела и из петли вынула. Жить говорит, не могу без него. Дурь, конечно. Но чувства у неё сильные. Да, у них у артистов разных и музыкантов вообще эмоции сильнее, чем у нас ,простых смертных. Вот так! Для кого любовь – счастье, а для кого – горе горькое. Мы ей успокоительное даём, чтобы спала и о своём любовнике не думала.
    Я поблагодарила и ушла в свою палату. Сон не шёл. Лежала и думала о девушке, переживающей такую сильную страсть. Через приоткрытую дверь опять послышались звуки пения. Я быстро накинула халатик и пошла на звук. Боже мой! Ничего подобного не слышала ни со сцены, ни с экранов. Теперь звучал другой романс. Я слышала его впервые. Первые строки я пропустила. Пронзительно, щемяще, вызывая ответные слёзы, тосковала и металась душа:
    Лишь ты один меня любил
    И называл своей мечтой,
    Минуты счастья мне дарил,
    Отрадно было так с тобой!
Но страсть прошла – и ты чужой,
Тебя томит любовь моя.
Ты разлюбил – но всё ж ты мой,
Как я всегда навек  твоя!
    О, вернись ко мне мой милый…
И опять жутковатая тишина обрушилась на мир и, казалось, сжала мою душу клещами. Я заглянула за ширму. На постели сидела полуобнажённая девушка. Распущенные длинные чёрные волосы обрамляли её лицо, подчёркивая бледность. Глаза закрыты. Чёрные стреловидные брови, большой выпуклый лоб, тонкие, сильно сжатые губы. Красива. Только резкие носогубные складки делали её гораздо старше. Левая рука её прижимала простыню, прикрывая маленькие грудки, а правая безвольно лежала на коленях. Она медленно покачивалась.
    Ещё раз я слышала её пение. А потом её увезли. Я долго помнила эту девочку-женщину, мысленно желая  ей быстрее излечиться от этой пагубной любви и быть счастливой, вновь любимой и желанной другим, достойным её страсти, мужчиной.
    Соскучившись по работе за время своего вынужденного отпуска, я пропадала в редакции чуть ли ни все 24 часа. Активная деятельность, масса информации заглушили во мне интерес к судьбе молодой женщины, чей трагический опыт любви потряс меня до глубины души. Лишь иногда подсознание выплёскивало слова, услышанных романсов.
    Время бежит неуловимо. Прошло несколько лет. Как-то волею судьбы я попала в небольшой подмосковный городок, куда меня пригласили, чтобы вести рубрику «ОН и ОНА» во вновь созданной городской газете. Я не захотела жить в гостинице и вообще в городе, поэтому сняла комнату в дачном посёлке недалеко от города. Транспортная связь была неплохая – электричка, автобус, да и моя машинка исправно справлялась с несложной задачей доставки меня в редакцию. Дачная жизнь мне нравилась. Свежий воздух, пьянящие ароматы цветов, вкусный дымок от жарившихся шашлыков по выходным, немудрящий пляж у быстрой речушки, шум незавершённых строек, весёлая колготня разновозрастных ребятишек, но главное – общение. Вечерами усталые за день ого-родники расправляли согбенные спины и выбирались из своих шестисоточных усадеб на улицу, чтобы по-болтать с соседями обо всём на свете, поругать погоду, помечтать о хорошем урожае, отмахиваясь от надоедливых комаров. Расслабленные отдыхом люди всегда больше готовы к разговорам, чем застёгнутые наглухо, возвращающиеся с работы городские жители.
    С недавнего времени моё внимание привлекла одна чета немолодых людей, Они каждый вечер выходили со своего участка и вели на прогулку такую же немолодую собаку. Собака была беспородной, крупной, сильно располневшей Её длинная мордочка освещалась очень умными и добрыми карими глазами. Одно ухо у неё стояло, второе свисало, видимо переломленное в средине. Это придавало ей несерьёзный вид, а приоткрытая пасть не угрожала, а, казалось, растянула чёрные губы в улыбке. Собака шла степенно рядом со своими хозяевами, слегка помахивая пышным хвостом и периодически заглядывая в их лица. А старики шли и всегда вели какую-то неторопливую беседу. Он бережно поддерживал её под руку, а она сломанной веточкой отмахивалась от мошкары. Иногда она опускала руку на голову собаки, ласково её поглаживая.
- Кто эти люди? – спросила я у своей хозяйки.
- Это муж с женой. Москвичи. Он -  художник, а она – домохозяйка. Как на пенсию вышли здесь обосновались. И зимой, и летом  на даче живут. Добрые люди, не конфликтные.
- Тётя Оля, познакомьте меня с ними.
- Да, пошли. Они гостеприимные. – она скинула фартук и косынку, помыла руки, пригладила волосы, и мы пошли.
- Наталья, встречай гостей. Мы к тебе чаёвничать пришли. На вот баночку клубничного варенья. Я только-только сварила.
- Ой, как вовремя. У меня оладьи готовы. Олеженька, спускайся. У нас гости -  позвала она мужа, подойдя к лестнице, ведущей в мансарду.
    Мы познакомились и сели к столу. Разговор завязался непринуждённый. Говорили о погоде, урожае, о болезнях растений и человеческих, о телепередачах, о культуре вообще и, конечно, о живописи.
- Вы, видимо, пришли картины посмотреть? Поднимайтесь в мансарду. Там мастерская у Олега. Только осторожно, лестница у нас крутая.
- Спасибо. Я с удовольствием посмотрю. Но я, Наталья Васильевна, больше к вам с вопросами. Я пишу статьи о взаимоотношениях полов. О семейных проблемах. О психологии и деформации любви при долгой совместной жизни. Вы мне показались очень счастливой парой. Расскажите о себе, муже, о том, что же надо делать, чтобы и в старости быть любимой и любящей.
    Наталья Васильевна внимательно посмотрела на меня и улыбнулась.
- Давайте мы поговорим об этом завтра. Олег уедет в Москву, и мы потрепимся вволю. Я читала ваши статьи. Они мне нравятся, поэтому я поделюсь своим жизненным опытом без сожаления. Надеюсь, что вы не употребите мой рассказ во зло. Жду вас к утренней чашечке кофе. До встречи.
    На завтра наша встреча состоялась. Мы проболтали целый день. Неожиданно её повествование связалось в моих мыслях  с пережитым некогда эпизодом. Вот вкратце её рассказ.
-  Мне уже много лет. И за спиной жизненный путь гораздо длиннее, чем передо мной. Много было светлого и доброго, но и зло и предательство меня стороной не обошли. Как я это пережила,  рассказать смогу, а вот дать совет, как надо поступить в том или ином случае, не смогу. Каждый решает за себя, что ему важно, что необходимо для счастья. Мне исполнилось восемнадцать лет, когда я встретила первую любовь. Удивил он меня тем, что, выросший в очень маленькой глухой деревне, был очень грамотным, начитанным и тянулся к знаниям. Розовые очки на моём восприятии окружающего мира, выделяли его самые хорошие качества характера, ума, внешности. Я влюбилась. Смело, призналась ему в этом. Мы поженились. Шесть счастливых лет, умения общаться, любить, прощать. Я помогала ему учиться в институте. Он поддерживал меня в тяжёлой борьбе за жизнь сына. Всё было непросто, так как  я лежала с ним в больнице больше года. Испытания  болезнью и смерть нашего первенца сблизили нас и сплотили. Между нами не было ни лжи, ни недопонимания. Отношения были светлыми и радостными. Я была счастлива. Всеобъемлюще счастлива. Родилась дочка. Мы оба закончили институты, имели хорошие должности на работе. Мама, с которой мы жили дружно, по- молодому была влюблена в своего одноклассника, к тому времени уже профессора математики МГУ. Своей любовью она заражала и нас. Мы получили клочок земли за городом для постройки дачи, завели собачку. Маленькую, беспородную, но всеми любимую. Но самое важное то, что я стала центром этого богатства! Я всем нужна. И отдаюсь целиком этой надобе, не деля на главное и второстепенное. У нас много друзей. Они любят приходить в нашу квартиру, открывая дверь с первой попытки, потому что она никогда не запирается. Счастье привлекает. Оно заразительно. Мой старший брат с же-ной и сыном живут рядом, на одной лестничной площадке с нами. Дети-ровесники и ходят в один детский сад. Мы собираемся на нашей шестиметровой кухне вечерами, когда завершены все дневные дела, уложены и мирно спят дети, и жареная картошка с луком ждет нас на  столе в большой «семейной» сковороде. Бабушка ворчит, что едим мы по «плебейски».
- Лодыри! Вам лень лишний раз посуду помыть, поэтому едите из общей миски. Ну, не в избе же таёжной, в Москве живёте, в институтах все учитесь. А культура где?
Но мы на неё не обижаемся.
- Бабуля, садись рядом. Присоединяйся – брат протягивает ей вилку, я - ломоть чёрного хлеба, а Толя ставит ей стул между нами. В самой атмосфере тесной кухоньки разлито счастье. Бабушка вскоре ушла. За закрытой дверью спален стоит сонная тишина. Спят родители и обязательно какой-нибудь приезжий родственник или знакомый. А у нас не кончаются новости. Их оказывается столько, что не хватит ночи, чтобы поделиться ими и услышать мнение близких людей на события и поступки. Под окном – шорох, и в проёме открытого окна показывается голова соседа, нашего друга.
- Привет, полуночники! К вам можно присоединиться?
- Чего спрашиваешь, лезь, давай.
И Юра легко перекидывает своё большое тело через подоконник. Благо, что наш первый этаж ни низок, ни высок, как в сказке, а Юра вырос до двух метро и к тому же спортсмен. Он – волейболист и играет в ЦСКА.
- А где Галка?
- Сейчас придёт.
И действительно, входная дверь, скрипнув, впускает Юрину жену.
Засвистел  вновь поставленный чайник. Из опрокинутой трёхлитровой банки в глубокую тарелку тяжёлой густой струёй течёт мёд. Его привезла моя сестра из Киргизии. У них с мужем своя пасека на горном плато. Мёд цвета тёмного янтаря. Он одуряюще пахнет горьковатым ароматом разнотравья.
    Галка достаёт из принесённого пакета буханку чёрного хлеба и пачку сливочного масла. Пока мальчишки обсуждают какие-то технические подробности нового Юриного автомобиля, мы мажем хлеб маслом и наливаем в кружки крепкий чай.
- Так! Хорош трепаться, а то мёд засохнет.
Задвигались стулья, приближаясь к столу. Разговор прервался и начался «пир на весь мир». На хлеб с маслом ложкой наливаешь мёд. Он так и норовит стечь по маслу и капнутьна стол или на грудь. И важно успеть откусить от истекающей сладостью вкуснятины, отхлебнуть чай, и, покрутив бутерброд, опять подхватить убегающую струйку, слизнув её с края.
    Однако эта безмятежность постепенно начала угасать. Дети подросли, пошли в школу. Быт всё больше и больше требовал усилий. После работы домашние заботы: стирка, уборка, проверка уроков и т.д. У мужа проблемы с вечно ломающимся   «москвичом». Да и слава богу, что дома не толчётся, а то: это -  подай, то - принеси. Или:
- Ну, где, чёрт возьми, кусачки или отвёртка, или молоток?
 Так что без него дело спорится быстрее. А по выходным – у нас с дочкой генеральная уборка, а у мужа - опять автомобильная стоянка. И всё чаще домой он возвращается пьяным. Как говорится «лыка не вяжет». Потом появились и «дамы». Тоня-Антонина жила в соседнем доме. Наглая была и бесстыжая. К нам в дом приходила без приглашения и уводила Анатолия с собой – «срочный вызов на работу». Они вместе работали в милиции. Потом появилась Нина. Эта работала врачом-инфекционистом в больнице на Соколиной горе. Поэтому она обеспечила ему гонорею. Сколько стыда, горя и обиды пришлось пережить при посещении вендиспансера, передать невозможно. До сих пор это осталось непроходящей болью в душе.
    Нина позвонила мне и попросила о встрече. Мы сидели с ней в метро на станции «Смоленская». Очень интересное лицо, пышные тёмно-русые волосы, эффектная модная одежда. Она говорила:
- Наташа, пойми меня. Муж меня бросил, а я  не могу жить без мужчины. Ты должна  отдать мне Анатолия, всё равно ведь, обиду ему ты простить не сможешь. А я его вылечу, и буду жить с ним. Он меня физически очень устраивает.
Я смотрела на неё, слушала и думала,  до какой же степени цинизма надо дойти, чтобы вот так встречаться с женой любовника, жаловаться на судьбу и требовать от неё то, что сама украла, заразила, принесла беду.
Что мне ей ответить?
- Нина, ты не по адресу обратилась. Решай всё с ним. Пойдёт с тобой – держать не буду. Не пойдёт – из дома не выгоню. Я живу в большой семье и скрываю от родителей и дочери твоё наличие в нашей жизни. Не хочу скандалов. Да и позор мне не нужен. Я уже закалена в борьбе с душевной болью.
    Он не ушёл. Пролечился и запил ещё больше. Видимо чувство вины угнетало. Я долго терпела. Теперь, правда, не понимаю – зачем? Сама себе объяснить не могу. Потом терпение кончилось и я стала его бить, когда он возвращался с работы за полночь еле шевеля языком. Однажды чуть не зарубила. Уже махнула топором, чтобы расколоть эту изуверскую голову, как орех, и освободить себя от вечного напряжения. Но низкие потолки в «хрущёбах» сослужили хорошую службу. На пути топора оказалась люстра, которая от удара раскололась на мелкие осколки. От испуга муж даже протрезвел. А на следующий день  купил новую и даже сам её повесил. Целую неделю был трезвым. Съездил к дочери в пионерский лагерь, отвез целую сумку фруктов и сладостей. А потом всё поехало в прежнем порядке :  водка, женщины, пятна крови на белье от чужих менструаций. И так ещё десяток лет тоски, душевной боли и раздробленности. Ведь душа страдает от непонимания того, почему вдруг стало невозможно объединить любимых и любящих и вернуть ощущение счастья. Почему ты становишься не-нужен, или нужен частично, только на уровне быта. Во время войны такая надобность называлось тылом. Тыл необходим, но это не значит, что его надо любить.
  Подошёл момент, когда я вдруг сочла себя свобод-ной от всех обязательств. Выпрямилась душой. И, видимо, поэтому смогла снова влюбиться. Олег к этому времени был уже женат вторично. Но что-то не ладилось и в этом браке. Всю прелюдию нашей любви рассказывать не буду. Олег поражал меня тем, что был удивительно заботлив. Он видел всё, что мне нужно, в чем нуждаюсь я, мои мама и дочка. Он одел нас, сделал в квартире ремонт, привёл в порядок могилу моего сына и полностью освободил меня от хождения по магазинам.
- Хватит тебе сумки таскать. Я всё привезу. У тебя домашней работы хватает. Я всё-таки мужчина и хочу, чтобы ты больше отдыхала. И потом, я тебя очень люблю.
- Вот если ты мне это через год скажешь, тогда поверю.
- А я сделаю так, что стану необходим тебе всегда.
И он, действительно,  снял с моих плеч всю мужскую работу по дому. Я даже поначалу ревностно относилась к тому, что полы циклюются без меня, в строительстве дачи я участвую только советом и так далее. Я, наконец, почувствовала себя женщиной. Женщиной желанной и необходимой. В трудные 90-е годы мы занялись бизнесом. Всё было не просто. Были успехи, и было банкротство. Но мы были вдвоём, плечо к плечу, поэтому выжили, выстояли вопреки всем невзгодам. Олег познакомился с местными художниками и начал серьёзно заниматься живописью. Со временем он стал настоящим художником. Дом, который мы построили, наполнился гостями. Двери ни для кого не закрывались. Нам было очень хорошо и комфортно с новыми друзьями. Творческий запал у Олега нарастал с каждым годом, и он добился успеха и начал выставлять свои работы в выставочных залах Москвы и Подмосковья.  Выставки давали ему уверенность в собственных силах и повышали самозначимость.
- Это ты принесла мне всё это. Я счастлив. Все считают тебя моей музой. И это действительно так.
- Я - просто твой помощник, твой секретарь и надёжный тыл. А остальное – твой талант, который был просто скрыт за бытовой суетой. Я горжусь тобой. У нас ещё всё впереди. Ты добьёшься многого. Только не остывай.
Наталья Васильевна замолчала. Подогрела, уже остывший чай. Сделала свежую заварку, наполнила наши чашки. Сделав несколько глотков, она продолжила рассказ.
- Моя знакомая как-то сказала:
- Наташка, у вас всё получается потому, что вы дополняете друг друга. У тебя - интеллект, у него – способности и энергия. А как известно, талант – это интеллект помноженный на трудолюбие. Если вы, не дай бог, расстанетесь, пострадаете оба. Без твоего интеллекта его творчество постепенно угаснет. А без его хозяйской хватки угаснешь ты.
Мудро. Очень мудро. И самое главное в точку. Я поверила в то, что Олег – моя вторая половинка, что с ним все невзгоды, болезни, старость – всё пустое. Ведь он рядом!
    Но вот мы купили компьютер, который очень хотел Олег. Но я почему-то сопротивлялась. Не помню доводов, просто не хотела я приобретать этот аппарат. Но Олежка так горел, так мечтал, что я не устояла. Да и сама понимала, что нельзя отставать от времени. Денег у нас было мало, поэтому мы купили компьютер старенький с маленьким экраном. Это значения не имело. Мой Олежек стал большим ребёнком. Он осваивал сложности электронного чуда с фанатичным рвением и радостью. Интернет потряс его воображение, и он включился в мировую сеть, откинув все свои и мои сомнения. Открыл страничку в «Моём мире», поместил фото своих картин, написал свою биографию и начал переписываться со всеми, кто просился к нему в друзья. В основном это были женщины. Многие из них занимались живописью, росписью матрёшек, разделочных досок, и писали хвалебные отзывы о работах Олега. Видимо ему это очень льстило. Он упивался перепиской. Одна из его почитательниц так активно вела переписку, что вскоре стала присылать любовные послания, потом начались переговоры по «Скайпу», потом и телефонные звонки. Все переговоры в основном велись, когда я уже засыпала. Чтобы я не слышала «Охов» и  вздохов, Олег купил микрофон и наушники. Но его беда заключалась в том, что  небольшая тугоухость мешала ему слышать свой громкий шёпот. Но зато я всё слышала. Наконец, мне на-доело наблюдать этот виртуальный взрыв страсти. Я всё сказала, что об этом думаю. Влюблённую Марину он исключил из своих друзей на интернетовском просторе. Тогда она начала звонить и писать SMS.
- Никто так не будет любить тебя, как я. Не бросай меня. Не отказывай мне … и т.д.
Одновременно с ней на страничке появилась девочка десятиклассница Кира из Уфы.
Опять активная переписка и опять признания в любви. Я возмутилась легкомыслием моего великовозрастного ловеласа.
- Олег, что ты делаешь? Это же ещё ребёнок. Для тебя это шутки, а для неё это может стать трагедией. В этом возрасте девочки очень влюбчивы, ранимы. Что ты ей морочишь голову?
- Ничего страшного я не делаю. Мне просто интересно.
Прошёл ещё год. Кира закончила школу. Одновременно училась вокалу. У неё оказался изумительный голос. Она присылала Олегу аудиозаписи своего вокального творчества. А на своей страничке в интерне-те выставляла всё новые и новые фотографии в разных нарядах. Повзрослевшая, интересная, изящная.
Теперь в какую бы программу я не вошла, везде сначала открывалась страница Киры Сафоновой. И только через неё можно было попасть на страницу Олега. Одним словом, где Олег – там Кира, а где Кира – там Олег. Я опять поскандалила. Олег выслушал и выкинул Киру из «Скайпа» и со своей странички. Но переговоры с кем-то невидимым продолжались. Как-то поздним вечером я закончила свои кухонные дела, сходила в душ,  подхожу к лестнице, ведущей в мансарду,  и слышу громкий окрик Олега: «Дура!». Я остолбенела. Потом уже  слова зазвучали гораздо тише:
- Ну, ложись в постельку с книжечкой. Почитай.
Дальше я уже ничего не слышала. В ушах стучало. Сердце колотилось. Я вбежала в мастерскую.
- Олег, ну сколько можно? С кем ты опять ведёшь тайные переговоры? Тебе надоело жить  нормально? Что ты творишь?
- Да я просто читал стихи Веры Минковой. Она посвятила их своей матери - говорит совершенно спокойно, прямо и нагло глядя мне в глаза.
    Я тогда написала ему письмо. Ругань никогда не помогает достигнуть нужного результата. Она озлобляет. Да  в ругани и не выскажешь всё то, что наболело в душе. Да и как говорить с Олегом, если он боится разговоров и убегает от моих прямых вопросов. И у меня вдруг открывается новая сущность человека, который прожил со мной два десятка лет в согласии и,верилось, что в любви. Оказывается, я видела его в одномерном измерении. А сейчас вдруг высветился второй лик – жестокий, эгоистичный, самовлюблённый. Этакий подвявший нарцисс.
    Наталья Васильевна встала, открыла книжный шкаф, достала папку с какими-то бумагами и достала из неё несколько исписанных листов.
- Вот это письмо. Прочитайте.
    Ложь, ложь, ложь…
-«Я просто читал стихи Веры Минковой» -
Это самая неправдоподобная ложь. И эта ложь тянет за собой другую. И ты это знаешь, но продолжаешь лгать. А я это знаю, ощущаю кожей, всё более оголяя нервы. Ты отдаляешься в свою утраченную молодость, не осознавая, что вспять жизнь не повернуть. Тебе уже не нужны мои глаза, обращённые на тебя, дотрагивающиеся до тебя руки, не замечаешь, как обходишь меня, если я вдруг встала на твоём пути.
- Что тебе? Что-то нужно сделать? Ты зачем пришла? – очень обидная и оскорбительная реакция на попытку вернуть твоё внимание. Ты отводишь глаза, чтобы не видеть моего призыва, чтобы самому не обнять, не прикоснуться губами. Только по просьбе и то мимолётно. Ты делаешь мне одолжение или убегаешь. Так проще.
Я раньше не знала, что ты труслив. Ты шкодишь и хочешь при этом  чувствовать себя правым и уверенным в своей правоте.
- Я – МУЖЧИНА!
- И что из того? То, чем ты сейчас  хвалишься, мы достигали вместе. То,  что мы имеем, мы заработали вместе. Ещё после первого твоего обмана, а, может, и не первого… (помнишь, Татьяна Борисовна сказала мне, что видела тебя в поликлинике. Ты тогда наплёл мне какую-то чушь. И я поняла, что ты лжёшь.), была надежда, что в тебе проснётся совесть. Хотя как может проснуться то, чего на самом деле нет.
- Я ведь уже всё стёр, чего ты так страдаешь? Что я такого сделал? Это же игра, развлечение.
Опять ложь, ложь, ложь…
- Не дури, не морочь голову. Зачем тебе уезжать? Я тебя не повезу, не пущу. Зачем ты рассказала детям?
А куда мне бежать? От обиды и горя, которые растут день ото дня от твоей лжи.
Смотрю в твои ледяные, поблекшие от возраста глаза. Мне жаль тебя. Тебе не дано быть счастливым всю жизнь. Старое лицо с отёкшими веками и мешками под глазами.
Мне жаль и себя. Обслуга в номерах! Принеси, подай, пошла вон! У прислуги разве могут быть эмоции? Что? есть душа? И сердце? Ну, и что?
- А мне льстит интерес других женщин! Я же физически тебе не изменяю.
- Да разве это что-то меняет? Ты же «ушёл» от меня. Ты меня предал! Как ты этого не поймёшь! Разрушилось главное – вера в счастье, надежда  на жизнь рука об руку в последние самые сложные годы. Одиночество вдвоём. Публичное одиночество!
Жить не хочу. Смерти не боюсь.Но кому я сделаю больно? Тебе? Нет! Тебе я принесу освобождение. Тебе будут сочувствовать- сбрендила, мол…
Сколько надо сил, чтобы простить. Видимо с годами силы поистрепались. Мне не хочется делать вид, что всё прошло. Куда деть эти три или уже четыре года недоверия? Марина, Галя, Кира… А сколько может быть ещё?
 Нет, не прощается. Но как жить дальше? Закрыть глаза, заткнуть уши и торопить конец жизни? Только ради чего? Страшно быть одной? Стыдно перед детьми и знакомыми? Не знаю.
 Переболеть и забыть. Но впереди так мало осталось времени, да и счастья уже не будет. Ты его украл у меня, думаю, что и у себя. Будет только совместный быт. Я всё равно не смогу тебе больше верить, а ты будешь злиться, что лишила тебя возможности ещё раз испытать счастье новой страсти. И что будем делать? Разбежимся? Я думаю, что ты даже быстрее меня состаришься в одиночестве, если, конечно, не приобретёшь себе новую «няньку». Старость – это испытание. Не каждый его достойно выдерживает. Ты уже не вы-держал. Жаль!

    Пока я читала письмо, Наталья Васильевна возилась у плиты, готовя обед Олегу Ивановичу, который должен был вот-вот вернуться из деловой поездки. Затопила камин и опять присела к столу.
- Наталья Васильевна, как  Олег отреагировал на письмо?
- Он прочитал его, даже прослезился и сказал:
- Клянусь своими детьми, что это больше не повторится.
Я заставила себя успокоиться. Но обида страшна тем, что постепенно разрушает самые сильные связи. Я стала жить в режиме ожидания очередной подлости или удара. И он не заставил себя долго ждать. Опять та же  ситуация – лестница, жаркий интимный шёпот. Вбегаю в спальню. Олег лежит на постели и делает вид, что только проснулся. Подхожу к нему и достаю из-под подушки телефон, ещё не успевший потухнуть после отключения.  Всё дальнейшее передать невозможно. Я окончательно потеряла контроль над собой. Месяцы напряжения сорвали все замки с эмоций. Телефон я грохнула об пол. Дала вскочившему мужу пощёчину, а пока он лазил и собирал части телефона, поддала ещё несколько раз по согбенной и уже ненавистной спине. Он ругался, выбегал на улицу, обвинял меня во всех смертных грехах и ничего не объяснял по сути своих поступков.
Я опять написала письмо. Отдала бумаге свои мысли, чтобы выплеснуть накопившуюся боль. Авторучка и бумага берут на себя поток грязи, гноя и боли, освобождая жизненные силы. Я хотела понять, что же движет им «Двуликим Янусом». Ведь за эти годы он растерял всех друзей. Я была единственная, всегда рядом, всегда готовая прийти на помощь. Теперь он и меня потерял. Ради чего?  Но ответа, конечно, не последовало.
 Олег затаился. Я видела его стремление куда-то спрятаться , чтобы позвонить. Телефон он переключил на беззвучный режим и не выпускал из нагрудного кармана. Все приходящие звонки он стирал. Я всё равно узнала телефон и позвонила. Ответил молодой, заспанный или заплаканный голос.
- Ну, здравствуйте. Давайте  знакомиться. Меня зовут Наталья Васильевна. А вас как зовут? Не молчите. Я не собираюсь вас оскорблять и говорить какие-то гадости. Просто давайте поговорим, как две женщины. Я уже начинаю сбиваться со счета, сколько на самом деле у Олега было и есть любовниц. Были живые  и виртуальные. Марина из Кисловодска, потом профессорша Галя, давшая своё немолодое тело на откровенную съёмку в какой-то гостинице. Её раздвинутые толстые ноги были не очень эстетичны, но, видимо, с точки зрения мужчин, эротичны. Была девочка Кира из Уфы, писавшая потрясающие любовные вирши.
- Кира – это я.
Я чуть не упала со стула.
- Кира, ты здесь?  Или я звоню в Уфу?
- Я уже год живу в Москве в общежитии института. О вас я всё знаю. Мне Олег много о вас рассказывал. Он вас уважает. А меня … - она всхлипнула -  меня он оскорбляет, называет дурой, проституткой и другими словами. А я его люблю. Хочу быть с ним. Если он узнает, что я с вами разговариваю, он меня убьёт.
- Как же тебя угораздило, девочка, вляпаться в эту любовь? Ведь он старик. Между вами огромная в 50 лет  разница.
Я всё равно люблю его, а он требует, чтобы я уехала.  А раньше обещал на мне жениться, когда вы умрёте.
- Ну, умирать я не собираюсь. Я тебе его и так отдам. Забирай. Всё равно я его выгоняю. Так он не уходит. Чем-то ты ему, видно, насолила.
- Почему, Наталья Васильевна, вы со мной так по-дружески разговариваете? Ведь я вас обидела.
- Ну, подумай, Кира, какой смысл мне с тобой ругаться. Я просто тебя жалею. Ты ещё девочка. Ты младше моей внучки. Тебе, я вижу, не сладко. А я уже битая жизнью. Просто вторично наступила на одни и те же грабли. Однако смогу за себя постоять.
 В это время в комнату вошёл мой муж.
- Ты с кем так долго трепешся? С дочкой?
- Нет, с твоей любовницей Кирой.
- Значит, всё-таки, докопалась. Тебе следователем надо было быть. Так знай, что это такая тварь, такая стерва. Она преследует меня, заставляет на ней жениться, хочет иметь детей меня. Я запрещаю ей звонить, а она звонит. Все наши переговоры – одна ругань.
 Если бы ты не хотел, заблокировал бы её телефон или сменил симкарту.
- Да она такая - разэтакая…
Слушаю и думаю о том, что видимо он приводил её сюда, в наш дом. В наше убежище от невзгод и жизненных бурь. Ведь даже угол снять ему сейчас не по карману. И это Олег? Какой цинизм. Бедная, глупая девчонка, спасибо тебе. Ты помогла понять  мне, что за маской прямодушия скрывается лживая, грязная, подлая сущность этого человека.
Много было разговоров, скандалов, опять разговоров.
- Прости, я виноват. Давай вернём прошлые отношения. Давай всё забудем. Это была ошибка.
Что только я не передумала за эти дни. Простить можно, а забыть – никогда. Боль души не даст. Да и доверие не вернёшь. Он не думал о мерзости своих поступков, а теперь хочет от них спрятаться за моей спиной? Нет! Цинизм, так цинизм! Звоню.
- Кира, давай я тебе его продам. Отдам недорого. Двести пятьдесят тысяч. Долги покрою и за моральный ущерб чуток возьму.
- У меня нет таких денег. Займи у мамы. Она директор крупного универмага, она тебе не откажет. Нотариально сделку оформим. Я дам развод. Женитесь, чего моей смерти дожидаться.
- А вы  как же?
- Я поигралась – хватит. Игрушка бракованная оказлась. Но так не отдам. Очень деньги нужны, а больше продать нечего.
Я засмеялась.
- Вы ещё шутите. А я ни спать, ни есть не могу. Жить не хочется.
- Ну, это ты зря. Жизнь прекрасна. Ты ещё встретишь хорошего парня, детей нарожаешь. Не вешай нос. Не стоит из-за какого-то старикашки жизнь свою губить.
- Простите меня, пожалуйста! Я больше звонить не буду.
- Прощай, девочка. Будь счастлива.

- И вы его простили? Как же так? Я бы не смогла.
- Есть очень мудрая поговорка: «На переправе коней не меняют». Да и в собственном доме мужские руки нужны. Моя бабушка учила меня, что худой мир лучше доброй ссоры. И она права.  Хотя боль не уходит, она просто притупляется, а вот вера ушла навсегда.  К сожалению,  душа это не дом, который можно отремонтировать, отстроить заново. Я примирилась. А простить? Нет! Предательство простить не возможно.
Мы замолчали.  Каждая из нас думала о своём. За окном накрапывал дождик. А в комнате было уютно, потрескивали поленья в камине, мерно тикали старинные ходики. Уходить не хотелось. Наталья Васильевна
  включила телевизор. В новостях культуры рассказывали о конкурсе исполнителей  старинного  русского романса. Первое место заняла  молодая певица из Уфы. На сцену вышла стройная черноволосая женщина.
Наталья  Васильевна всмотрелась в экран.
- Вот она, Кира.
Облик певицы показался мне смутно знакомым. Зазвучали первые звуки мелодии, и я тут же узнала этот бархатный контральто девушки, поющей за ширмой в больнице несколько лет тому назад.
Романс звучал так задушевно, так выстрадано, что слёзы потекли непроизвольно. Я не стала их вытирать, чтобы не потерять ни одного мига  великолепного исполнения.

Это было давно…
Я не помню,  когда это было…
Пронеслись, как виденья,
и канули в вечность года.
Утомлённое сердце
 о прошлом теперь позабыло…
    Это было давно…
    Я не помню, когда это было,
    Может быть, никогда…