Месть

Последние километры поезд тащился еле-еле, то и дело останавливался, лязгая своими сочленениями, как будто чего-то побаивался, осторожничал. Я мог бы, наверно, обогнать его пешком если бы сошел за несколько километров до городка.  Было пять утра, в плацкартном вагоне из пассажиров кроме меня  никого не осталось, все вышли раньше.  Я заварил оставшийся с вечера пакетик чая,  стоял в тамбуре  у окна и думал о Тимохиных.   

За окном тянулись какие-то повалившиеся, никогда не крашеные,  черные от времени сараи, аккуратные пирамиды ржавых рельсов, полосы борщевика, медленно проползли вдалеке несколько одноэтажных старых домов с завалившимися заборами. Теперь я думал о том, как  можно жить с завалившимся забором, каким должно быть  эстетическое развитие человека, чтобы жить окруженным таким забором, а, с другой стороны, – как такой забор влияет на  восприятие  действительности.     Мне стало уныло, но я другого и не ожидал от этого городка, не в Европу ведь ехал. У меня не было никакого плана.  Вернее, план заключался в том, чтобы убедиться, что Тимохины живут здесь,  а уж потом составить план.

Вагон проволочился мимо маленького грязно-желтого вокзала, заросшего кустами сирени,  и поезд остановился. Перроном  была полоса утоптанной земли.  Я никого не встретил кроме заспанной и наспех причесанной  проводницы.  По-моему, она даже не заметила меня. Я машинально подумал, что это хорошо, что  мне не нужны  свидетели. И, хотя, повторяю, у меня не было никакого плана, я подумал так, видимо, потому, что  допускал со своей стороны такие  действия,  которым свидетели были никак не нужны.   Войдя в вокзал,  я тоже никого не увидел, только лежавшая  грязная, вся в колтунах,  бродячая собака приподняла бровь и посмотрела на меня.
 
За вокзалом была маленькая не ровно,  но свежеасфальтированная  площадь, на которой стояла одна единственная  «четверка» со спящим внутри водителем. Стекло  было приспущено.  Я подошел и стукнул в него два раза пальцем.  Водитель вздрогнул, открыл глаза,  и глухим  спросонок  голосом спросил :
- Ленинградский пришел ? Вам куда ?   
- Да мне бы в гостиницу.
- Двести.
Я кивнул и подумал :  «Значит рядом, не больше пятидесяти рублей». 

Водитель  был пожилой мужчина, почти лысый, с толстой шеей,  крупными  чертами лица и детским  выражением.    Он был похож на доброго персонажа из какого-нибудь сказочного фильма.
- А адресный стол у вас в городе есть ? – спросил я.
- Ищете кого-то ? – вопросом на вопрос ответил он.
- Да, фронтового друга отца.
Он молчал. Я хотел снова спросить, но он вдруг повернулся и  беззлобно  сказал :
- И на черта он вам нужен. Жить надо, а не вспоминать.
Я разозлился, что он лезет в мои дела, но что-то в его словах меня остановило осадить его. Может быть, он прав ? Может быть, я зря все это затеял ? Зря потратил несколько месяцев времени, зря тащился сюда ?

Через несколько минут машина остановилась у двухэтажного вытянутого дома из силикатного кирпича, почему-то только  наполовину  облицованного модными навесными панелями. На  козырьке  над входом стояла сваренная из  арматуры тренога с названием гостиницы : «Уют».

Я расплатился с водителем,  который, видимо, жалея о сказанной резкости,  промолчал остаток пути, и подошел к двери. Дверь была закрыта и мне пришлось стучать пока я не услышал шарканье   тапочек  заспанной   толстой  администраторши.  В неуютном холле с умирающими цветами в ржавых тазиках я быстро заполнил анкету, указав в графе «цель приезда» «командировка»,  заплатил  за двое суток,  получил  ключ с брелоком такого размера и веса, что сразу пропадало желание класть его в карман,   поднялся в номер на втором этаже, бросил в холодильник не выпитую в поезде  банку пива  и  лег досыпать.   

     *   *   *

В этот город я поехал после событий, произошедших пол-года назад…

Ответ на письмо пришел через месяц и 6 дней. Все это время я не забывал о нем,  и где-то в глубине памяти одна ячейка постоянно была занята этим письмом. В напряженном ожидании я  почти видел, как его  пересылают из города в город,  прикалывают скрепкой  к запросам на разных официальных бланках, носят по коридорам и,  сделав выписки,  ищут по моей просьбе среди несчетного множества серых картонных папок на длинных стеллажах в помещениях без окон папку-дело моего отца.  Однако,  я  не ждал положительного ответа. В лучшем случае я ждал отписки «не имеется возможности», «за давностью времени не представляется возможным», «к сожалению, по вашему запросу ничего не найдено». И, наверно, я бы поверил этим словам, потому что папок этих,  должно быть,  миллионы, и где-то их нужно хранить не один десяток лет, а отношение к людям у  нашего государства было сами знаете какое. Но я оказался не прав. Ответ пришел, и, значит, огромная машина, которую я представлял, работала исправно. А это в свою очередь означало, что кому-то по каким-то причинам было важно хранить эти дела.

Ответ был коротким. Суть его заключалась в том, что дело моего отца направлено в местное отделение ФСБ и с ним можно ознакомиться,  предварительно договорившись по указанному телефону.

С  ФСБ ( а тогда еще это был КГБ )   меня связывал один эпизод, который произошел задолго до написания этого письма. Вообще-то связи  никакой не получилось, но эпизод остался  в моей памяти опять же в связи с отцом и, наверно, был  прилежно  задокументирован  где-то в архиве.

В 1986 году  зимним, но слякотным и пасмурным  утром мне позвонили из первого отдела института, в котором я тогда работал, и попросили зайти. В кабинете начальника сидел молодой парень и лежал раскрытый большой мокрый черный зонт. Начальник сказал, что гость его из КГБ и хочет поговорить со мной, после чего вышел.  Парень стал расспрашивать меня о моем родном городе,  из которого  я только что переехал в Ленинград,  попросил дать оценку  произошедшим  там  народным выступлениям против назаначения  нового первого секретаря-варяга, о семье.  После разговора он вдруг неожиданно спросил, не хотел бы я пройти специальную подготовку в одном из учебных заведений КГБ. Я  сразу согласился. Он не удивился  и, складывая зонт, сказал, что через некоторое время встретится со мной еще раз. Но ни через неделю, ни через месяц, ни через три другой встречи не было. Тогда я понял это так,  что что-то у них  не сложилось.
После же знакомства с  делом отца я  вспомнил этот случай и неожиданно понял, почему меня не пригласили на вторую встречу.   

           * * *

Я позвонил по указанному в письме  телефону и  мне рассказали, куда и когда нужно прийти, что нужно взять с собой,  что копии  делать нельзя, но можно сделать выписки. Я пришел по названному адресу, предъявил документы и меня отвели в маленькую комнату, мало чем отличающуюся  от допросной ( во всяком случае, именно так они выглядят в фильмах ). Через несколько минут  принесли  не очень толстую папку из пожелтевшего картона, на которой я увидел  написанные   чернилами номер дела,  фамилию, имя и отчество моего отца. Я уже отвык от рукописных документов и любой из них мне кажется старым, этой же папке с  библиотечным  запахом  старой бумаги и  книжной пыли было 60 лет ! 

Листая и читая документы этой  папки, в которой было сконцентрировано столько лжи, предательства, страха, трусости и подлости, я краснел, потел, мне не хватало воздуха, потому что вся эта  чудовищная смесь самых мерзких человеческих качеств как будто материализовалась  с  этих пожелтевших страниц и густым  липким клейстером  обволокла меня. Мне показалось, что от него теперь не избавиться, не отмыться.

Прочтя все и сделав выписки, я  оторвался от стула и подошел к толсто зарешеченному окну. Окно выходило  во внутренний двор, наполненный солнцем, летом, жизнью. Все это было совершенно несовместимо с содержимым папки.   Как же мне теперь с этим жить, думал я. Как мне примириться с тем, что люди, оклеветавшие моего отца, еще возможно безнаказанно  живут где-то рядом ?

Я смотрел на лежащие передо мной  листки с выписками из дела отца, на которые светило  яркое солнце и думал, что если оставить их здесь  на несколько дней, наверно, с них исчезнут 5 фамилий с анкетными данными, которые я особенно тщательно выписал из дела. И, конечно, они бы исчезли за 60 лет, если бы кто-то этого захотел. Но он не захотел, и благодаря этому я теперь мог попробовать  их  найти.  Их или их потомков.

Несколько дней я жил с  этой идеей, ничего не предпринимая, катая ее в голове, прислушивась к своему внутреннему голосу. Я попал в ловушку, из которой  было два выхода : забыть или отомстить.  Но, воспользуйся я любым,  и  я уже стану не я.

* * *

Я начал с самого простого – с интернета. Как информационный археолог, снимая один слой информации за другим, осторожно вскрывая толщу накопленных обрывочных и на первый взгляд малозначительных фактов вокруг искомого мной лица, возвращаясь назад и перепроверяя правильность пути, я в результате установил следующее :
1. Трое из пятерых были точно уже мертвы.
2. Место жительства двоих ( или их родственников ) удалось узнать с точностью до номера квартиры.   
Был ли я рад ? Наверно, да. Потому что теперь из абстрактных имен они превратились в зарегистрированных граждан, обросли родственниками, должностями и номерами телефонов.  Но и не рад одновременно, потому что я не знал, что с этим  делать. Два месяца  поисков  я как гончая бежал по следу. След вел меня, и я не особенно раздумывал.   Но вот след привел меня к норе,  и я заметался.   Чего я хотел ? Я хотел мщения. Я хотел, чтобы зло, предательство, подлость были наказаны, чтобы наказывались всегда, чтобы человек всегда помнил о неотвратимости наказания.  Но два вопроса волновали меня больше    всего : имел ли я право на месть и если имел, то какой она должна была быть.
Это были не простые вопросы и мне надо было найти на них ответы.
 

*   *    *
«Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь. Итак, если враг твой голоден, накорми  его; если жаждет, напой его: ибо, делая сие, ты соберёшь ему на голову горящие уголья» (Римлянам 12:19–20).
Вот что  было сказано о мести  в Библии. Но в десяти заповедях Божьих о ней нет ни слова.  Означало ли это, что месть все-таки  допустима  во взаимоотношениях людей ? Я искал ответ на этот вопрос, боясь найти табу.  Древние греки не раз обращались к размышлениям о мести, допуская ее при некоторых условиях :

Благородно мстить лишь равному себе и в равном положении.  Фукидид

Но все-таки мести как ответному действию старались противопоставить смирение, забвение или прощение : 

Многие, ища возмездия за легкие обиды, сами  делают  их более глубокими для себя. Велик и благороден тот, кто спокойно слушает лай мелких собачонок, как крупный и сильный зверь. Сенека

Лучшая месть – забвение, оно похоронит врага в прахе его ничтожества. Бальтазар Грасиан.
 
Сладчайшая месть это прощение. Исраэл Фридман.

Ибо месть все-таки считалась признаком мелкой и низкой души.
Пусть так. Пусть я мелок, низок и злопамятен. Но это не грех. Мнение Бога для меня важнее, чем людское и даже мое собственное.

Итак, первым в списке тех,  кто был,  возможно, жив и чье место жительства было тоже известно  был Тимохин Иван. 

*   *  *

Проснулся я около полудня. Не дождавшись горячей воды из крана,  принял холодный душ  и спустился вниз, чтобы поесть. Администраторша сменилась и вместо нее сидела молоденькая, но тоже уже толстая  девчонка, неуловимо  похожая на нее.
- Здравствуйте, барышня. Где у вас можно отобедать куриным фрикасе или на худой конец кроликом, запеченным  в сметане? – спросил я, желая слегка разнообразить ее представления о командированных.
Девчонка оторвала глаза, наверно, от какого-то женской книжки  и, даже не улыбнувшись,  кратко и  серьезено ответила  :
- В кафе у нас  ремонт, попробуйте в городе.
Выйдя из гостиницы,  я пошел наугад направо и скоро наткнулся на кафе.

В кафе я заказал салат, куриный окорочок гриль и томатный сок.  Сидя  за столиком, я думал о цели моей поездки.  Размышляя еще дома о вариантах мести,  я сразу же отбросил первую пришедшую мысль - убийство. По моим представлениям о кодексе мести,  она должна быть адекватна совершенному злодеянию. В моем случае несмотря на всю тяжесть содеянного против моего отца он остался жив. Кроме того,  я был просто на это не способен.   После того, как этот крайний вариант отпал,  выбор стал не проще, а сложнее : надо было найти соразмерный способ мести, а это было за пределами моего жизненного  опыта. Наконец, я не знал, что из себя представляли эти люди, какова была их жизнь, эмоциональная и психологическая конституция. Я допускал, что представленные доказательства для некоторых  уже могли стать наказанием на всю оставшуюся жизнь. Как, например,  для меня стали ожогом на всю мою  жизнь материалы этой папки-скоросшивателя. А для кого-то  они могли стать  причиной недоумения, не больше.  Но, повторюсь, я знал с высокой долей уверенности только некоторые  анкетные данные этих людей и не имел ни малейшего представления  о том, как они воспримут месть. Получалось, что операция была не подготовлена. Но я успокаивал   себя тем, что буду действовать по ситуации. В конце концов, этот мой приезд сюда был первым, я  всегда мог приехать еще и привести свой приговор в исполнение.  И где-то в глубине души это же был и путь отступления.

Сидя в кафе,  я  думал также об искренности своего поступка. Был ли я пострадавшим, или  я играл роль ?  Вспоминая детство и особенно подростковые годы,  я понял, что они могли бы быть другими.  Я страдал от того, что мой отец, будучи еще довольно молодым,  выглядел как дед. И в школе, когда он пришел  туда в первый раз, мне кричали  : «за тобой дедушка пришел !»  Я страдал, потому что он умер, когда мне было всего 11, когда еще чуть-чуть и мы могли бы стать друзьями. Я страдал, потому что не знал,  сколько лет жизни из его 55  на самом деле отняли 10 лет лагерей, но знал точно, что их было больше. Получалось, что я не кривил душой, взявшись за это дело. Может быть, все это надо было простить ? Как простили одни миллионы другим миллионам. Присоединиться к большинству. Не заметить того факта, что те, другие миллионы подлецов еще живут среди нас. 

              * * *

После обеда  делать было нечего и я решил осмотреть городок. У меня была схема, которую я нашел в интернете, я внимательно изучил  ее еще дома и теперь, бегло глянув и, найдя свое местоположение, наметил маршрут, который часа за два-три должен был познакомить меня с городком.
 
Планировку городу задавала река, которая как будто сжимала его в полукольцо, за рекой хоть и строили, но как-то вяло, пятнами. С запада город немного расползался вдоль левого берега вверх и вниз по течению и не резко терялся в зеленой заливке карты, обозначавшей лес.   Удивительно было, что река оказалась как бы за городом, за триста с лишним лет жителям как-то не пришло в голову расселиться по обоим берегам и превратить ее в  центр притяжения. В городе было две  церкви,   два рынка, старый парк, который  был в  сущности  частью  леса, полуостровом врезаясь  в городскую  черту – территория,  тоже почему-то не отвоеванная жителями.
 
Я решил пройти вначале до парка, потом повернуть направо и дойти до реки, а  вернуться назад, идя вдоль берега. Городок по-всему был тихий  и скучный,  с двух-трехэтажными многоквартирными  домами, а чаще с деревянными одноэтажными, обшитыми на один манер деревянной вагонкой,  с палисадниками,  обязательными  скамейками перед  ними  и растущей в них  сиренью.  Как и везде встречались строения современные, вернее отделанные современными материалами – в  основном магазины, парикмахерские и даже один ломбард, -  то, что принадлежало местным предпринимателям.

Я шел и пытался думать о Тимохиных,  пытался представить,  как проходила их  жизнь   в этом городе, чем они здесь  занимались, но ничего в голову не приходило. Старый асфальтированный тротуар иногда обрывался,  продолжаясь просто утоптанной землей, заросшей по краям полынью, подорожником. Примерно через пол-часа я вышел к реке и сразу понял, почему город расположился  только на одном берегу.  Противоположный, до которого было метров пятьдесят, был значительно положе и весной, наверно, подтоплялся. Река  на всем протяжении взгляда текла спокойно, делая только  небольшие  плавные  перекаты. Островов, насколько хватало глаз,  не было, пляжей тоже, только в нескольких местах были устроены пирсы, к которым были привязаны старые   лодки.   

Возвращался я,  как и запланировал, по хорошо натоптанной тропинке  вдоль высокого берега,  который  то проваливался в заросшие кустарником овражки, то дыбился  холмами. В гостиницу я пришел, когда  день уже заканчивался, солнце лежало низко, разливая  закатную красноту по линии горизонта.  От нее красное свечение расползлось  вокруг и  изменило все  цвета. Я достал из холодильника банку пива. Она была как в рекламе вся в капельках. После этого надорвал купленную по дороге большую пачку чипсов и, чтобы еще больше раздразнить чувство жажды  медленно съел  щепотку. После этого пиво буквально вскипело во мне,  когда я налил граненый  гостиничный стакан и медленно, со смаком выпил.       

Зазвонил телефон. Я снял трубку. Голос был женский, вернее девичий :
- Здрассьте, вы не хотите с девушкой отдохнуть ?
Вопрос был задан  с просительной интонацией.
В голове у меня промелькнуло несколько  вариантов ответа, но я согласился.  Не потому, что мне это было нужно, я  не планировал никаких развлечений, но согласился потому, что впереди был длинный вечер и пришлось бы  думать о том, как мне встретиться с Тимохиным, а я оттягивал этот момент. Ну а еще мне хотелось побольше узнать об этом городке.

Девушка объяснила мне, что город у них маленький и все друг друга знают, поэтому в гостинице никак нельзя, что за мной заедут через пол-часа и даже отвезут назад.  Через пол-часа я  увидел под окном белую «копейку» и стал спускаться. В машине сидел парень лет двадцати-двадцати пяти, с непропорционально большой  как у щенка головой ,  светлыми как будто только что расчесанными волосами. Молча тронулся, молча поехали. Ехали недолго, но вроде бы приехали на окраину, потому что переехали железную дорогу и дома здесь были частные, только одноэтажные.
- Приехали, - сказал он, остановившись у отдельно стоящего домика рядом отделением почты. - Деньги – мне, я  подожду.

В маленькой и низкой пристроенной веранде меня встретила девушка тоже лет двадцати, в  застиранном халатике, худенькая, но с широкими бедрами. Лицо было простое, очень русское и с покрасневшим, как будто простуженным носом.      
- Вас как зовут ? – голос был тоже простуженный, хриплый.
- Сергей, - соврал я. – А тебя ?
- Ира, - наверно тоже соврала она, проводя в комнату.
В комнате стоял разложенный диван с наброшенным пледом с нарисованным огромным тигром, тумбочка с настольной лампой и стул, на спинку которого были наброшены старенькие джинсы.
Я присел на край дивана, Ира достала из тумбочки презерватив и села передо мной на корточки.
- Слушай, у меня к тебе предложение, - сказал я. – Давай просто поговорим.
Удивление промелькнуло у нее на лице, она резко встала,  быстро убрала презерватив назад в тумбочку и, как мне показалось, с облегчением спросила :
- Чай будете ? 
Я кивнул и она пошла готовить.  Я пошел за ней.
- Вы из Питера  ?
- С чего ты взяла ?
Она усмехнулась.
- Так, проверяю свой жизненный опыт. Мужчин из Питера сразу видно…
Она осеклась и продолжила
- … с другими не сравнить.
- Да, в командировку приехал, - ответил я и чтобы снять еще вопрос добавил :
- В водоканал. 
В каждом городе есть водоканал, поэтому придраться было не к чему.
- А ты давно здесь живешь ?
- Родилась здесь.
- А чем занимаешься, ну, в смысле учишься или работаешь еще ?
- Да нет здесь работы, да и дед у меня не ходячий.
Вода  вскипела, она засыпала в старенький чайник заварки и через плечо спросила :
- С мятой любите ?
- Давай, - ответил я. – А родители ? 
- Отец спился и умер, а мать пропала.
- Как пропала ?
- А так. Ушла из дома и не вернулась. Я маленькая была, дед рассказал.
Она присела на стул, халат распахнулся,  и я увидел   синюшные острые коленки. Ирина, сидя,  достала из тумбы стола варенье, ложки, две разные розетки и печенье.
- Так ты,  получается, одна.
Она кивнула :
- Уже давно, дед не в счет.
- Ну а чем тут народ занимается ?
- Бухает тут народ. А что тут еще делать ?
- И ты ?
- Я-то нет, я принца жду на белом коне, все уж глазоньки изглядела, - она хрипло засмеялась.  – Ну, а вы там  в Питере как живете ?
- Да как живем,  дом-работа,  работа-дом.
- А фонтаны ? У вас же там где-то много фонтанов.
- Это в Петергофе. И только летом. Туда ехать надо.
- Ой, я бы туда каждый день ездила.
Мы выпили чаю,  и она  сказала :
- Вам уже идти надо, а то еще придется платить.
На улице меня ждал все тот же парень, который довез меня до гостиницы, не проронив ни слова. Да и мне говорить не хотелось.
 
                *     *     *

    Ночью было душно, открытое окно не спасло, только напустило комаров.  Я закрыл его, но было поздно. Я стащил  с одеяла пододеяльник и укрылся им  с головой, но жужжание заставляло ворочаться, отмахиваться, в общем,  все время держать оборону и быть в напряжении.  Только под утро мне показалось, что я уснул, потому что  начал сниться сон про отца.

Он вошел в гостиничный номер совсем молодой, темноволосый, без единой сединки, каким он был на фотографиях задолго до моего рождения,  сел на стул,  закурил.   Я отлично видел огонек сигареты,  сознавал,  где я нахожусь и зачем я здесь, помнил, что отец  давно  мертв,  слышал   мерзкий  комариный  писк  и эта  смесь  сна и реальности  не давала  уверенно  принять чью-то сторону. Отец помолчал, а потом начал  говорить и с первых слов стало ясно, что это будет не беседа, а монолог, что он хочет сделать заявление.
«Знаешь, Олежка, зря ты это затеял. В общем, по заслугам я получил,  не виноваты они. Как бы тебе объяснить… Обижен я очень был на Советскую власть, отца ведь раскулачили не потому, что он богатей был, так, середняк : две лошади, да корова, да дом – и все богатство. Хорошо помню как нас выгнали из дома, посадили на подводы и повезли в…. – я ведь уже большой был. Помню как трудно обустраивались на новом месте, как местные косились на нас. И потом, когда я хотел в аэроклуб записаться – как мне сказали : это, парень,  не для спецпереселенцев. В общем,  стали мы людьми второго сорта. А тут война. Немцы  поперли так, что, казалось, все, конец Советской власти. Ну и мы, конечно, с ребятами, такими же  как я, стали спорить кто кого. Я был за немцев.  А эти гниды услышали однажды. В чем ты прав, так это в том, что предательство во все времена предательство».

Я хотел было спросить его о том, как он пережил эти десять лет,  но  в этот момент огонек сигареты пропал. Я  вдруг увидел, что наступило утро и в комнате  никого нет. Я встал, выпил воды, подошел к окну и посмотрел время на телефоне. До звонка будильника оставался еще час. За окном было пасмурно, тополя  были мокрые от прошедшего дождя. Я открыл окно и глубоко вдохнул ввалившийся в комнату свежий воздух.
«Предательство всегда предательство».  Вот поэтому  я и здесь, отец.      
 
                * * *

Утром, за завтраком я решил провести мысленный эксперимент. Предположим, в худшем варианте  Тимохина уже нет в живых, а сын Тимохина – это я. Я знать ничего не знаю про эту историю с предательством, отец для меня как почти для  всех пацанов был примером. И вот ко мне приходит какой-то человек и говорит, что мой отец на самом деле – подлец. Как я должен на это реагировать ? Дать ему в морду сразу или, выслушав, попросить доказательств ? Но если человек приехал издалека с таким делом, то, скорее всего, доказательства у него есть. Но зачем мне они ?  Чтобы узнать, что мой отец все-таки подлец, а не храбрый, добрый, справедливый и честный, каким я его всегда знал ? Значит, все-таки в морду ? Так, на всякий случай…Результат мысленного эксперимента меня не удивил. Я и не надеялся на слезы раскаяния или благодарность за вскрытую правду.   

У меня был адрес Тимохина, найденный в интернете, но я не очень верил, что он верный. Уж очень легко и просто достался он мне,  нужно было проверить.  Если он окажется не верным – был вариант с адресным бюро, хотя в него верилось  еще меньше  – по-моему, эта служба давно умерла.  На случай,  если оба варианта не сработают у меня  пока не было решения.

После завтрака  я отправился по имевшемуся у меня адресу. Улица оказалась  не  очень далеко от моей гостиницы, заросшая старыми тополями и никогда,  наверно,  не кошенной  травой, со старыми   тротуарами, сквозь трещины  которых  с какой-то необъяснимой силой  пробивались молодые побеги тополей,  трехэтажными  полинялыми домами, построенными, похоже,   еще до войны.  Насколько я представлял карту города, улица эта  хордой стягивала  петлю  окружной дороги, проложенной в ответ повороту местной речки. Улица была тихая, почти без машин и людей, только недалеко от дома Тимохиных стоял  маленький   продовольственный магазинчик.

Первым делом я зашел в подъезд, где была предполагаемая квартира,  и осмотрел  почтовые ящики.  Осмотр ничего не дал : ящик Тимохиных был старый, глухой,  с маленьким навесным замочком, а сверху, через щель,   было видно, что он пуст.  Я поднялся на второй этаж и остановился  у серой железной двери без глазка,  без номера и даже без ручки. Ни на стенах вокруг, ни на самой  двери   никаких намеков на фамилию «Тимохин» не было.  Еще ничего не было известно,  да и цель у меня была пока  простая – удостовериться, что здесь живут именно Тимохины, а сердце уже колотилось так, как будто мне предстояло прыгать в первый раз с парашютом. Я нажал один раз  кнопку звонка, и услышал за дверью его приглушенный звук. Никакого движения или звука.  Я позвонил еще раз. Опять тишина. А если они в отпуске ? Почему-то я не подумал об этом раньше.  На площадке была еще квартира напротив. Я повернулся и позвонил в нее. Тоже никого.  Я вышел из подъезда и направился в магазин.    Около магазина  стояла скамейка, на ней сидел мальчишка лет шести в красной кепке и самозабвенно гонял муравьев тополиной веткой. У муравьев под скамейкой был выстроен целый микрорайон и от него пролегало несколько троп, по которым муравьи  бежали организованно по своим делам.   Задача, которую, видимо,  поставил перед собой пацан, - была нарушить это организованное движение, дезориентировать насекомых.
- Привет ! – сказал я, присаживаясь на скамейку.
Мальчишка посмотрел на меня из-под козырька кепки и ничего не ответил.
-  Ждешь кого-то ? – снова попробовал завязать разговор я.
- Бабушку, - буркнул он, продолжая елозить веткой по земле. 
- Ты, наверно, здесь всех знаешь ?
Он опять с подозрением посмотрел на меня из-под кепки и непонятно пожал плечами.
- Я ищу Тимохиных, они вроде бы в том доме живут, - кивнул я в ту сторону, откуда пришел.
- А вы там были ? – резонно спросил он.
- Был, но никого нет дома.
Он опять пожал плечами.  Из магазина вышла   старушка с небольшим пакетом и направилась к скамейке.
-  Миша, пойдем. Надо зайти еще на почту.
Он с облегчением, по-моему,  спрыгнул со скамейки и поплелся за бабушкой.

Можно было подвести  итоги этого утра и подумать,  что делать дальше.  Идея поехать к Тимохиным с утра была не правильной.  Я понял, что  поторопился. Нужно было ехать вечером, когда вероятность застать кого-то дома выше. Но не застав Тимохиных,  я избежал возможного прокола, потому что  визит мой был совершенно не подготовлен, это я теперь тоже понимал.

                *   *   *

Весь день я провалялся в гостинице с книжкой, не хотелось думать и даже есть. Под вечер я выполз из номера и отправился по известному адресу. Опять заглянув в почтовый ящик,  я увидел на дне какую-то бумажку. Достать ее оказалось не сложно и в руках у меня оказалось то, что я искал – счет за квартиру на имя Тимохина Ивана Кондратьевича. Значит, два месяца были потрачены не зря !   Я поднялся к квартире и нажал кнопку звонка. Ответом была тишина.

Я решил выйти и обдумать ситуацию. Присев на ту же скамейку у магазина, я стал думать, как застать Тимохина.  Очевидно было, что кто-то появляется в этой квартире, потому что ящик до сегодняшнего вечера был пустой. Я решил больше не звонить соседям, чтоб не привлекать к себе внимания и пожалел, что не подумал об  этом утром.
Размышляя так, я вдруг увидел вдалеке знакомый силуэт. Силуэт был женский. Фигура быстро  приближалась  и  теперь уже  не было  сомнения, что это проститутка  Ира.  В руке у нее был пакет, и направлялась она в тот подъезд, из которого я только что вышел. Я бросился следом инстинктивно, не понимая  вполне ее появление здесь, только предчувствуя что-то,  и едва нагнал ее у квартиры Тимохиных. Она уже почти открыла дверь.
- Вы ?! – удивилась она. – Откуда вы здесь ?
Чувствуя, что она может ответить на все мои вопросы, я сказал :
- Мне очень надо с вами поговорить.
Она засмеялась :.
- Разговор со мной стоит денег. Ну, заходите. 
Я вошел в длинную и темную посередине прихожую – почему-то она не включила свет,  и в нос мне ударил резкий запах мочи,  лекарств и старой, давно не проветриваемой квартиры. Справа и слева от прихожей были помещения, откуда шел свет.
- Можно не разуваться, - сказала она.- Проходите налево, на кухню.   
На кухне было чистенько, ничего лишнего и  создающего уют,  вся посуда убрана, только на плите стояла кастрюля с какой-то молочной кашей.
- Чаю хотите ? Или пива ? – спросила Ирина.
- Лучше чаю. – ответил я.
- А я – пива.
Я присел за маленький стол. Ирина достала из пакета банку, открыла ее, щелкнула кнопкой чайника, приложилась к банке, отпила, наверно, половину  и села напротив, сложив руки как за партой. 
- Так вы кто ?  И зачем вы пришли ?
Первое, что мне надо было узнать от нее – кто живет в этой квартире и  что ее связывало с этой квартирой.
- Я ищу Тимохина Ивана, 1925 года рождения. Я узнал, что он живет здесь.
- Это мой дед. Зачем он вам ?  Он – в соседней комнате.

У меня внутри как будто все оборвалось и полетело куда-то вниз. Я вскочил и бросился в комнату. Комната была маленькая, вытянутая. В комнате стояла кровать, прикроватная тумбочка, прикрытая свежей газетой, старый потертый шкаф. В кровати, на сбитой засаленной подушке  лежала сморщенная желтая голова с редкими седыми  волосами, правая половина которой была стянута напряженной гримасой, с полузакрытым глазом, на левой глаз был открыт, но смотрел куда-то безжизненно в стену. Кроме головы в постели, казалось,  ничего не было – тонкое одеяло под самую шею в старом грязноватом пододеяльнике почти не имело рельефа.

- Зачем он вам ? Он не разговаривает и ничего не слышит. – раздалось у меня за спиной.- Вы кто ?   
Я стоял и тупо смотрел на голову  этой мумии. Я был готов ко всему, но не к этому.  Я не стал ничего говорить ей о том, зачем я на самом деле искал ее деда.
- Мой отец учился с ним, они были друзьями, а во время войны потеряли друг друга, - соврал я. – Вот и попросил найти, передать привет.
- Ну, передавайте, - усмехнулась она. - Его парализовало, когда отец умер, уже пять лет как.
Говорить было больше не о чем, все было ясно. И было не до чая, надо было уходить. Она почувствовала это и вдруг как-то вспыхнула и тихо заговорила, сбиваясь :
- Слушайте, вы мне, конечно, ничего не должны…но если уж так случилось…я вижу, что вы хороший человек…ну, и если он друг вашего отца, может, вы могли бы дать мне денег…сколько можете…только я не смогу отдать…ну, или, может, когда-нибудь, не скоро, если вы оставите свой адрес...

Я достал кошелек и отдал ей почти все наличные, оставив себе немного на дорогу.
- Не надо ничего отдавать, - сказал я и пошел к двери.
- Спасибо вам.
Я кивнул и вышел.
У меня было удовлетворение от всего  увиденного, мое внутреннее понимание  наказания за совершенное зло совпало с тем, что я увидел. И я тут, к счастью,  был ни при чем.  Может, и не надо лезть не в свое дело ?  Бог действительно все видит и воздает по заслугам.  Мне было жаль только одного – что я  слишком поздно смог убедиться в этом. Шансов встретиться с остальными подлецами у меня теперь стало еще меньше, потому что Тимохин был самым молодым из них. Но они были. И надо было торопиться.
Я поехал на вокзал и купил обратный билет.

                *      *     *

Ночью опять приснился отец. На этот раз он сидел на веранде дома, который они построили вместе с дедом. Дома, в котором родился я.
 
«Нашел ты Тимохина ? Молодец ! Это он ведь на меня стукнул. Вместе с Гузман. Да ты, наверно, читал…Но я все равно дурак был, сам виноват. Не хотел на войну идти, не хотел умирать за Советскую власть.  Вот и не таился, говорил вроде как назло. А не подумал, дурак, что война пять лет будет, а сидеть мне десять придется.»

«Как же так, отец ?  Ты же  не виноват. Они же тебя оклеветали !».

«Оклеветали. И в 55-м признались. Да только и я не горный хрусталь. Не хочу тебе врать. Я, конечно, антисоветскую организацию не создавал, но и в любви Советской власти никогда не признавался. Не за что мне было любить ее. И, похоже,  был прав.»  Он вздохнул, поднялся и вышел в сад.

Я проснулся за два часа до отхода поезда, умылся, позавтракал, поймал машину  и поехал на вокзал. Это был не конец моих поисков.


Октябрь 2013 г.