Букет для учителя. Верное направление

Верное направление. Букет для учителя

    Девочка Наташа ходила в школу, что стояла от ее дома совсем близко. Утром она слышала крик горлиц, что ворковали с первым солнцем где-то в глубине небольшого леса, что рос с одного края дороги, по которой шла Наташа в школу. По дороге к ней присоединялись и другие девочки, которые шли с ней в один класс. По возрасту, казалось, они уже были большие, а по их маленькой жизни и они были еще маленькими.

      Под старыми туфельками Наташи шуршал мелкий песок, стертый ногами тех, кто шел из года в год на завод, что стоял огромным квадратом далеко от поселка за рядом пушистых, одинаковых сосен. На уже желтеющей траве у дорожки, на самых ее кончиках, висели капельки утренней росы. И стоило туфелькой коснуться этой капли, как она рвалась на мелкие цветные точки и дугами падала на серую землю рядом с дорожкой и на нос туфельки Наташи.

- Как, пойдем после уроков гулять? – спрашивала Любочка, высокая белокурая девочка, в красной, вязаной кофте. Энергичная и веселая Любочка уже утром знала, что ей нужно днем, куда бежать, с кем играть.
- Не могу, сегодня, - отвечала Наташа, - нужно к олимпиаде по математике готовиться.
- Тебе-то что готовиться? – спрашивала Любочка, стоя на ступеньках, что вели в школу.
- Нужно что-то посмотреть, а то вдруг что-то не знаю, - отвечала Наташа.

     У самой двери девочек заталкивали, и встречались они уже около класса, где у самой двери их ждала учительница Тамара Ивановна. В руках она держала длинную затертую указку и кусок мела. Из пучка серых волос выбивалась прядь, из-под вязаной кофты, с обвисшими карманами была видна белая блузка с кружевным воротничком.

     Тамара Ивановна была очень старательной учительницей, даже когда ее не было рядом, все ее подопечные ученики знали, что она всегда их видит и знает, что с ними происходит, какие беды они уже себе доставили, и что хорошее добавили в свою маленькую и ее большую жизнь. Указка, что была в ее руке, никогда не была грозным оружием, можно было даже подумать, что это дирижерская палочка, только вместо оркестра перед Тамарой Ивановной были беспокойные дети, что уже несли на себе отпечаток жизни их семей, и это было главным, от чего невозможно было никуда деться.  Словно горбики уже прикрепились и тянули маленькие беспомощные тельца к земле.

      Когда Тамара Ивановна смотрела на своих детей, что только на время были под ее надзором, то знала, что только с трудом, только с постоянным трудом, они могли в этой жизни идти. И пусть в своем детстве они еще не понимали, что их ждет, но она словно каким-то другим чувством видела те дорожки, по которым им предстояло идти.
- Опаздываем, - заметила Тамара Ивановна.
- Звонка не было, - ответила Любочка.
- Успеем, - добавила Наташа.

     Тамара Ивановна рассказывала на уроке про города, про реки и месторождения на просторах всего земного шара. И пусть те далекие неизвестные города становились известными по их названиям, и пусть далекие страны становились известными по их открывателям, но то, что рядом было еще интересней. Но, ни Любочка, ни Наташа от дома никуда не выезжали, и даже не думали, что нужно ехать куда-то далеко вместо того, чтобы бегать во дворе, а летом ехать в пионерский лагерь, который тянулся своими корпусами вдоль узкой маленькой речки, спрятанной в густых ветвях ивы. Но это лето было последним для них, когда еще можно было ехать в тот лагерь под низкими молодыми соснами, что тоже тянулись по песчаному склону к воде с ивами.

      Урок для Тамары Ивановны не только являлся рассказом о лесах Сибири, льдах севера, о золотых приисках, но временем, когда можно поговорить о текущей жизни, о мелких проблемах, что возникали каждую минуту совсем рядом, у ее учеников.

      С последней парты, где сидела Наташа, в окна класса было видно, что на небе  под лучами уже выкатившегося солнца стали появляться белые мелки облака, в которых не было ни капельки темного цвета, а значит, и не было дождевой мороси, что могла превратиться в капли дождя. Еще были видны верхушки сосен, зелеными неподвижными волнами уводящие в это голубое осеннее небо.
- Осеннее небо, а как летнее, - подумала Наташа.

     И Наташе хотелось что-то такое написать, как пишут в книгах, что она читала много и постоянно, написать так же красиво, об этом небе, что видят и все другие, но только сейчас она вся в нем растворялась, исчезала. Написать и дорожке, по которой шла, где среди низкой колосистой травы были и ворсистые листики низенького лопуха, что осенью перестал расти, но сохранил свой густой серо-зеленый цвет. Она совсем не слушала свою добрую учительницу, не запоминала тех названий, что сыпались, словно крупа на головы школьников, не слушала она и причитанию по поводу каких-то прегрешений, что к ней не отнеслись.
- Подойди ко мне, - сказала Тамара Ивановна Наташе, когда урок трескучим звонком был закончен.

    И та подошла, но Наташе хотелось поговорить с девочками в эту маленькую перемену, ведь у нее не получиться сегодня погулять вдоль одной из улиц поселка, вдоль которой все вечером гуляли. И это было обязательным ритуалом, до кинотеатра, что стоял в самом центре поселка, потом до дворца культуры, где заканчивалась улица, и потом нужно было поворачивать обратно. Только по такому пути, и обязательно несколько раз. Тогда можно всех увидеть, а потом возвратиться в свой двор и делать все, что угодно, пока не закончится теплый вечер.
- Пойдем лучше к учительской поближе, - сказала Тамара Ивановна.

     У учительской, конечно, было тише, но идти туда совсем не хотелось. И не только по тому, что за белой, густо покрашенной дверью нечего хорошего нельзя было ожидать, но и потому, что найдется тот еще учитель, который тоже захочет сказать Наташе, если там ее увидит, а, то просто придумает для нее полезное, но бессмысленное занятие, для ее же пользы, как думалось тем, кто о ней заботился во время, отведенное для этого.
- Вот уже седьмой класс закончился, теперь последний класс у тебя, восьмой, - ласково, проникновенно сказала Тамара Ивановна.

     Она наклонилась к Наташе, теперь даже можно было видеть ее серые глаза, со светлыми ресницами, что пучками собирались у опущенных уголков глаз.  Оправа очков была светло-коричневой с сероватыми вкраплениями черного цвета. На подбородке из родинки росла кудрявая волосинка. Конечно, эти серые глаза Тамары Ивановны не были строгими, в них была только жалость, которая обволакивала Наташу, не давала ей шевелиться, и сразу лишала ее мечтательности, спокойствия и живости.
- Словно вареньем намазали, - подумала Наташа, - густым, темным.
- Нужно тебе думать, куда пойти учиться, - продолжала Тамара Ивановна.

     Наташа уже знала, что она будет учиться математике, это у нее получалось хорошо, а больше она ничего и не думала. Математика, просто была для нее, как дыхание. Никакого напряжения она не испытывала, когда что-то там читала, а потом записывал решения.  Просто это было для нее, как речь, как разговор, для которого не требовалось никаких усилий. Это, как сейчас смотреть на клумбу, что была видна из окна, у которого стояли Тамар Ивановна и Наташа.
- Говорят, что у тебя математика хорошо получается. Вот математика в техникуме и пригодится. После восьмого класса очень даже хорошо пойти в техникум.
- Почему в техникум? – спросила Наташа.
 
    Совсем не хотелось ей говорить о техникуме. Она и не знала, что такое техникум. Наташе уже не хотелось смотреть в серые глаза Тамары Ивановны, и на ее черные туфли со стоптанными каблуками тоже не хотелось смотреть. И на свой черный фартук и край коричневого платья, который был отпущен, чтобы платье стало длиннее.
     Тамара Ивановна понимала, что только так, разговорами и убеждениями, она может помочь этой девочке, которую уже знала три года, с пятого класса. Вот и пришло время найти и для нее место там, где ее могут покормить, научить и поставить к станку на том заводе, что был спрятан за густыми, пахучими соснами. Но нужно было прийти к тому тяжелому станку, что тянул длинные крепкие нити, которые шли потом или на тонкие синтетические кофточки или на не рвущиеся тяжелые канаты, что положат тугим кольцом на кораблях, что пойдут к холодным водам океанов.
- Маме легче будет,  - тихо и спокойно объясняла Тамара Ивановна.
 
    Смотрела Тамара Ивановна на густые темные волосы Наташи, что лежали по плечам, хотелось ей достать расческу, расчесать эти вьющиеся пряди и скрутить в маленький пучок, чтобы ни сама Наташа ни те, кто был рядом не видели ее растущей и превращающейся в девушку, не отвлекали ее вниманием, не мешали ей становится на дорожку труда, чтобы потом, как-нибудь из него вырваться, если получится. 
     Перемена между уроками никак не могла закончиться, а с этой длинной переменой, что предназначалась для обеда, и разговор о техникуме.

    Дверь с белой ручкой, стертой до блеска в середине приоткрылась и на пороге оказалась именно Валентина Петровна, учительница по математике. Была она статной, пышной, туго сидела на ней юбка и кофта с бантом на шее.
- К олимпиаде готовимся? – спросила Валентина Петровна бодрым, звонким, с четким разделением слов,  голосом.
- Готовимся, - ответила Наташа.
- Вы ее та мне грузите своей географией, - утратилась Валентина Петровна к Тамаре Ивановне.
- Что-то вы плохо к моему предмету относитесь? – спросила Тамара Ивановна Валентину Петровну.

     Но ответа не последовало, белая дверь закрылась с тягучим скрипом. И Тамара Ивановна замолчала, но на ее лбу разбежались морщинки тонкими волнами, которые чуть меняли свои очертания, пока не разгладились.
- Понимаешь, если ты даже и будешь хорошо, а может и отлично учиться, то у твоей мамы нет денег, чтобы оправить тебя в другой город, так, что здесь нужно оставаться и так учиться, чтобы быстрее начать работать, - убедительно говорила Тамара Ивановна.

- Зачем быстрее?
- Вот ваши соседи, где все работают?
- На заводе.
- Вот там за свою работу получают деньги, чтобы жить, детей кормить.
- Но я тоже ем.
- Ешь, но мало. Вот денег у вас не хватает, хорошо, что школа помогает, даже пальто тебе в прошлом году купила.

    Зеленое, с темными мелкими квадратами пальто Наташе вручили в классе, при всех ее друзьях, еще и пришли матери из родительского комитета. Все смотрели на нее так, словно она сейчас должна была выйти и в плавном танце всех обойти и покланиться. Строже всех смотала на Наташу мать ее одноклассника, Олега, что был просто бездельником, она не просто смотрела, но и сказала, что Наташа должна помнить эту общую доброту и отвечать хорошей учебой.
- Лучше бы своему Олегу напомнила про учебу, - подумала Наташа.
- Наташа хорошо учится, не волнуйтесь, - успокоила мать Олега Тамара Ивановна, - старается.
- Что ей остается делать, - уже миролюбиво согласилась мать Олега. Эта высокая женщина, с высоко поднятым подбородком и высокой копной кудрей, стояла, словно, выше всех, кто был с ней рядом.
 
     Это ужасное пальто, напоминавшее шкуру змеи или ящерицы, Наташа потом никогда его и не носила. Просто завязывала теплый платок под осеннее пальто и добегала до школы, а потом так же быстро мчалась и домой. Ящериц, конечно, Наташа видела много, когда летом ходила  через цветущее поле пахучего разнотравья. А вот змею видела только раз, на тропинке, и то не всю, а только ее часть, что исчезла в густой траве, но даже эта встреча вызвала страх и отвращение, и серые и черные квадратики на блестящем, круглом теле гадюки вызывали отвращение.
- Не носила пальто, только, может быть, один раз, - вспомнила Наташа.

     Вид ткани, чуть шершавой, бугристой пугал Наташу. А когда она мерила это пальто, то словно растворялась в этом змеином цвете, и скользкое и мерзкое проливалось ей на кожу и проникало вовнутрь. И тогда исчезала и белизна рук и розовый цвет щек, словно и не она была, а какое-то неведомое, злое и скользкое животное, с которым нужно было смириться и жить рядом, а может быть и внутри этого животного. А так не хотелось этого Наташе. Но, как говорила мать Олега, это купленное школой пальто она запомнит, так и получилось, Наташа запомнила очень хорошо эту блестящую зеленую шкурку пальто.
- Про пальто, это к слову, - заметила Тамар Ивановна.
- Я поняла, - ответила Наташа.
- Так вот еще о выборе пути, - продолжила Тамара Ивановна.
- Нет, эта перемена на обед не закончится. Сама уже осталась без обеда, буду голодной, - подумала Наташа.

   Задумавшись, что еще сказать, Тамар Ивановна смотрела куда-то в сторону, а может и на Наташу, солнечные лучи попадали на стекло очков и отсвечивали круглыми пушистыми шариками, словно из очков вырастали пушистые, мягкие головки  одуванчиков, готовые облететь при малейшем легком движении.  Наташе нравилось это пушистое свечение, что было перед ее глазами, словно первое солнце новой весны пробудила желтое, потом превратив в белое, что разлетится далеко, а может и долетит до тех стран и городов, о которых всегда рассказывала Тамар Ивановна.
- Далеко улетят эти пушинки, - подумала Наташа.
- Значит, ты поняла, что выбор пути, это очень важное решение, - продолжила свою беседу Тамара Ивановна.

    Под окном на клумбе трава и цветы уже чувствовали осень, можно сказать, что она для них уже наступила. Цветы розовой и белой мальвы превратились в коричневые коробочки, что сморщенными помятыми фантиками несуществующих конфет прижимались к высокому стеблю, словно на елке, что уже осыпалась, но еще не убрана из маленькой комнаты. Некоторые коробочки уже были открытыми и м из них выпали семена ан еще сухую серую землю, что еще не была полита дождями, которые висели далеко в темных облаках, но еще не дошли до этого дома в рабочем поселке на окраине горда заводов и фабрик.

- Когда ты будешь учиться в техникуме, то ты к нам сможешь приходить, мы тебе всегда будем рады.
- Я думал, что и сейчас вы рады, что я здесь.
- Конечно, конечно, и сейчас  рады, а тогда будем рады тому, что у тебя будет профессия, - улыбнувшись по-доброму, как она это умела, ответила Тамара Ивановна.

    Белая дверь учительской открылась широко, из нее вышел завуч школы, Матвей Васильевич. Он был не единственным мужчиной в школе, еще в подвале, в мастерских в своем синем берете, обитал Василий Трофимович, а на уроках физкультуры свистел в маленький, милицейский свисток Борис Петрович, низенький, крошечный, и очень добрый бывший спортсмен, который умел далеко метать диск в своей молодости.
- Как ваши планы уроков уже сданы? - спросил Матвей Васильевич у Тамары Ивановны.
- Пишу, пишу, сдам, - скороговоркой ответила Тамара Ивановна.
- Надеюсь, надеюсь.

    Матвей Васильевич прошел дальше по коридору, может быть, в буфет, где брал несколько стаканов чая и пил их медленно во время своего свободного времени, когда у него по расписанию не было уроков. В школе, он ходил в полосатом костюме с металлическими пуговицами, которые блестели как маленькие огоньки. Наверное, эти пуговицы напоминали ему его военную службу, молодого танкиста, который выжил, а теперь учил молодежь жить в мирном времени, которое ему не досталось в его молодости. Преподавал он историю, говорил четко, ясно, но от детей был отстранен, никогда не делал никаких замечаний, не говорил лишнего, но следил за всем внимательно, больше за работой учителей, чем за учебой школьников. Из школы никогда никого не выгоняли, просто учили, иногда по три года в одном классе.

    После вопроса Матвея Васильевича тема, которая была важной еще минуту назад для Тамары Ивановны, стала тесниться другими заботами.
- Да, план нужно сделать, - сказал она себе тихо.
   Потом посмотрела на Наташу и добавила:
- Надеюсь, ты все поняла. Техникум выберем. Будешь довольна.

     Наступила свобода, беседа пришла к своему завершению, указка, что смотрела своим кончиком в пол, теперь была крепко зажата в руке и поднята выше головы Тамары Ивановны. Довольная, что она решила судьбу его одного создания, Тамара Ивановна открыла белую дверь учительской со следами многолетних слоев краски и исчезла в глубине комнаты, вход в которую ученикам был возможен только в самых критических обстоятельствах. Чаще же всего важные беседы проходили именно напротив этой двери у окна, под которым была клумба.
 
- Что там она тебе говорила? - спросила Любочка.
- За оценки ругала, - ответила Наташа.
- Тебя?
- Еще за рваные тетради, -добавила Наташа.
- За это можно, - согласилась Любочка, - только долго ругала.

    На тему выбора пути Тамара Ивановна с Наташей уже больше не говорила, но сморила всегда взглядом заговорщика, который участвует в тайном плане, о котором пока никто не знает, а когда дело будет сделано и все откроется. То можно будет все и рассказать, как все долго и заранее готовилось.
     По серой асфальтовой дорожке шла Наташа в школу. Горлицы в соснах пронзительно и коротко кричали, иногда в коротком полете поднимались над круглыми кронами сосен, а потом исчезали в их густой зелени. Вдоль дорожки росли густые букетики одуванчиков, которые уже превратили свой желтый цвет в белый круглый дым.

     Вчера в школе закончился выпускной вечер для тех, кто окончил восьмой класс, и сейчас в белом платье с серыми цветами шла Наташа еще раз в школу. Она шла одна, знала, что по дороге не встретит своих подружек, которые уже отдыхали, а может и спали в это теплое летнее утро.
    Под белыми туфельками на каблучке скрипел песок, каблучки стучали четко, громко, улица была пустой и тихой, те, кто работал на заводе, уже прошли густой толпой еще до того, как Наташа вышла на главную дорогу к заводу.

     Белая высокая дверь, в которую должна войти Наташа, была приоткрыта, солнце отражалось от гладких, пустых столов и наполняло комнату сиянием, словно лучи солнечные уходил сами в себя, встретившись с теми, что падали через окно. В этих лучах можно было смутно видеть учителей, которые, как и было положено, были на местах, но не в классах, классы были тихими и пустыми.

- Каникулы же, - сказал Матвей Васильевич.
- Она по важному делу, - сказала Тамара Ивановна.
    Наташа положила перед Матвеем Васильевичем маленький листок в клеточку.
- Ты уходишь? - спросил Матвей Васильевич.
- Уходит, уходит, - подтвердила Тамара Ивановна.
- Буду дальше учиться, - сказала Наташа.
- А почему не у нас?
- Там специализация, там готовят, куда мне нужно.
- В техникуме? – спросила Тамара Ивановна, которая что-то почувствовала неизвестное ей в этом разговоре.
- В другой школе. Буду учиться дальше.

       Тамара Ивановна смотрела на Наташу, молча. Доброта и жалость взгляда Тамары Ивановны обволакивали Наташу, которая понимала, что никогда ей уже не встретить такой доброты и жалости, никогда никто к ней уже никто не подойдет и не захочет помочь выбрать правильный путь.
    На улице легкий ветерок поднял в воздух прозрачные парашютики от одуванчиков, которые словно легкий снег повисали в воздухе, чтобы лететь в сказочные города, название которых как музыка звучали в рассказах учительницы Наташи.