истории, рассказанные бывшим сторожем бывшей строй

ИСТОРИИ,  РАССКАЗАННЫЕ  БЫВШИМ
              СТОРОЖЕМ  БЫВШЕЙ  СТРОЙКИ
                БЫВШЕЙ  ФИРМЫ   «ГАК»

    Как я попал  сюда – это отдельная история, поскольку это 1994-й  год,  и мы –  бывший главный инженер нашего специального конструкторского бюро Петя Ефре-мов и я –  бывший зав. проблемной лабораторией этого бюро – после того, как «новые» закрыли бюро и открыли  вместо него гостиницу и ресторан, чудом устрои-лись сторожами на эту стройку.
    Я как-то спросил у Сергея Сергеевича – директора нашей фирмы: «А чего у нас много ребят, «отсидевших» по несколько сроков?». На что он  мне сказал: «А у многих наших рабочих и паспортов-то нет, что и меня устраивает, да и им хорошо».
   Я вам скажу, что меня лично этот народ удивлял тем, что это, хотя и не совсем ходячие ангелы, но  симпатичные ребята. Слова, правда, у них  вылетают  всё время понимаете какие, но это беззлобно,  это просто автоматически, как украшение фраз. На любую вашу просьбу они откликаются с пониманием. Весьма уважительные, и я вам скажу, что в каком-то смысле  это интеллигентные люди, по крайней мере,   в отношениях  даже со сторожами, на которых другой народ смотрит, как на людей более низкого сорта.
     К примеру, возьмём нашего электрика – Жорика.
Это мастер на все руки: предложит вам починить вашу обувь и сделает это не хуже профессионального сапожника.  Надо вам что-то помочь в ремонте дома – пожалуйста. Одним словом, на любую просьбу ответ положительный. Но когда я просто так спросил: «Жорик, а за что ты мотал срок?». Он с доброй улыбкой сказал: «Пять ходок за убийство». Я не поверил, хотя он потом вполне серьёзно убеждал меня в том, что это правда.
     А вот из тех, кто  не  познал прелестей зоны и  считаются  вполне благопорядочными,  как потом выяснялось, таковыми не всегда являлись. Заканчи-ваю вступление –  перехожу  к историям.


                НАГЛЫЙ

   Все зовут его Наглый, я же зову его  Трусишка.  Дело в том, что он действительно наглый, но это я понял не сразу. Встретил он меня печальными глазами. Мы долго смотрели друг на друга, и я его спросил: «Что же ты такой печальный?».  Постепенно я сам себе начал давать ответ на этот вопрос.
   Первое и самое главное. По большой пьяни наши строители отрубили ему хвост,  да так, что ползадницы чуть не отхватили.
    В абсолютной антисанитарии, при постоянном нападении других щенков, в их играх больное место всё время травмировалось. Садистам братьям и сёстрам нравилось,  когда он жалобно скулил и визжал, спрятавшись от них  под какой-либо из вагончиков, а главное – он не мог дать сдачи, поэтому на него нападали чаще всего.
   Если он садился, то точно раной, поэтому жалобный визг стоял постоянно. Я думал, что он не выживет, но он выжил. Зато боялся всех и всего. Меня растрогали его печальные глаза, и я начал его жалеть, а, следовательно, немного баловать. Смотрит он грустно на меня, а я ему говорю: «Ну что, несчастный, обижают всё время?». А он глазами отвечает: «Ой, как обижают. Не знаю, куда и спрятаться от всех. А так хочется поиграть, да и поесть хочется,  а если спрячешься, то тебя не позовут родственники, когда кто-нибудь осчастливит кусочком еды».
   «Ну, ладно, –  говорю. –  Я тебе потихонечку, незаметно от других, буду давать то, что сам ем».
    Он печально глазами и вилянием попки – хвоста-то нет ни кусочка, – говорит: «Ну, давай. Чего же ты  ждёшь?».
    Началось. Все остальные собачки благородно ждут момента  вручения кусков и кусочков. Если один раз и обругаешь, то не лезут в  вагончик. Трус же  на любой взмах руки страшно завизжит, убежит, но через пару секунд уже опять лезет туда, откуда его прогнали. Короче – наглый.
   Наконец, место,  откуда раньше рос хвост, всё-таки зажило, но муки принесли свои плоды. Сверстники беззаботно играют со взрослыми, а он без визга сидит на зажившем месте и только глазами и мыслью играет с ними.               
      Наглый Трус, Жучка и я  повесили табличку на двери вагончика: «Я на обходе территории». Это не только для жуликов, чтобы они знали,  где я, но и для начальника, если он случайно заедет на фирму проверить, не разбежались  ли сторожа в неизвестном направлении.
     Мы не спеша обходили свои владения. Снег  был не глубже щиколотки. Мороз – градусов пятнадцать. Ветра нет. Поэтому идти было приятно.
   Вдруг на тропинке, протоптанной  собаками, стали попадаться  капли  крови.  Чаще и чаще, и вот… Мы остановились. На  пятачке  в  несколько  квадратных метров всё забрызгано кровью, валяется шерсть и… то, что было в кишках зайца. Да, я думаю,  здесь разыгралась драма для зайца  (он часто приходил к нам на стройку) и была удачная охота для какой-то из собак.   
   Ба, неужели это Белка? Я видел  её около вагончика с час назад. У неё на морде  засохла кровь.


                ЧЕРЕЗ  ПОЛГОДА

   Куцехвостого, значит, кто-то «оприходовал». Жалко. Самый большой пёс. Лаял басом. Единственный, кто мог хоть издали испугать мелких жуликов (крупных ничем не испугаешь). Саша-бригадир отказывается. Наоборот, сожалеет, что  кто-то его опередил.
    Что  Куцехвостого «оприходовали», это сейчас не удивительно – собачьи шапки и полушубки в цене, а совесть человеческая в цене резко падает.
     Меня  удивило  другое. Белка – подруга Куцехвостого, которую нельзя было увидеть без него, сего-дня  (через двое суток после «оприходования) пришла с новым!
     Я вначале обрадовался, подумал: ба, Куцехвостый жив! Но  смотрю, что-то он странно ведёт себя – не подходит, не крутит, как всегда, издали головой. Да и когда присмотрелся, то увидел, что хвост у этого  кобеля нормальный. И, хотя он по размерам и рас-краске шерсти очень похож на Куцехвостого,  всё-таки это не он.
   Ну и Белка! Ну и…! Быстро же ты своего друга забыла. А, может, и не так уж быстро. Ведь люди, бывает, и быстрее забывают.

                БИМКА

   Бимка почти в два раза ниже его, а по массе, пожалуй, раза  в  четыре меньше. Она такая лёгкая, изящная, говорливая – прелесть собачка. Всегда, встречая меня  своим каким-то грудным голосом, полузавывая, полулая, что-то  мне  суетливо рассказывает, перебирая быстро-быстро передними лапками, иногда вставая на задние.
   Он же, наш пришелец, в последние две недели упорно уговаривает по очереди то Бимку, то Белку, такую же простенькую дворняжку невысокого роста, грязно-белого цвета.  Но наши «дамы» как-то вежливо отказывали ему, хотя и не прогоняли.
   И  вот… Да, и вот свершилось.  Я хожу с лопатой, подчищая снег на дорожках, а Бимке кавалер упорно что-то шепчет на ухо. Раза два он вскакивал на неё. А она  несколько секунд молча осязает его процедуру, но потом жалобно взвизгнет и он  соскакивает.
    И вот я уже не придаю значения его наскокам – как-то привык к его холостым выстрелам.   Но после  очередного наскока на худенький  Бимкин  зад  наш «скрипач» секунд десять настраивал свою «скрипку» и  вдруг  как зачастит, да как прижмётся к Бимке, а она, несколько раз сильно взвизгнув,  как начала причитать!  Другого слова здесь, пожалуй, и не скажешь. Уж она и залает на него, и даже завыла так, что Белка  и щенок Куцый выскочили из прихожей вагончика и бросились на эту парочку  с  лаем, пытаясь как-то помочь бедной  Бимке. Да, именно бедной.
  Уж она и на передние лапки припадала, и ругалась на него, и плакала. На несколько секунд замолчит и снова зовёт всех на помощь.
  Я отвернулся от  этой интимной сцены и говорю: «Извини, Бимка, надо было соразмерять свои возможности.  Мы тут ни при чём.  Понимая, что вмешиваться бессмысленно я пошёл вокруг вагончика, ругая Бимку и сочувствуя ей. Она же продолжала жаловаться всему свету на то, что она, видите ли, не ожидала такого результата. Но при этом  в её монологе не было злых ноток и, если она и лаяла на «кавалера»,  то как-то вроде говоря: «Ну, что же так, ну, почему…».
    Достаточно быстро – минуты через две-три –  они разъединились. Он замер  в какой-то задумчивой позе, Бимка же начала бегать вокруг него и незлобно ворчать.
   Затем она подбежала ко мне и, сильно задрав головку вверх,  затараторила так быстро, что я не мог вставить ни одного слова.  Она причитала, и столько эмоций в её речи, что я забывал, что это собачка. Через некоторое время  я стал её прерывать и успокаивать. Говорю: «Ну всё, ну хватит. Мы тебе все сочувствуем и надеемся, что ты сделаешь соответствующие выводы».
   Через несколько минут она реже стала причитать. А затем,  поджав передние лапки, как бы скользит по снегу, то перевернётся на спину и делает какие-то вертикально продольные движения,  как бы встряхивая и массируя всю себя. Потом она как-то вежливо полаяла на него и он медленно куда-то ушёл.
    Через несколько минут все мои собачки мирно спали в  прихожей. Только я взял в руки книжку, слышу рычание, а потом кто-то залаял, и все мои друзья   выбежали  во двор. Я вышел посмотреть – что же там?
    Вижу: Бимка идёт по дорожке куда-то в сторону от вагончика, а он ей то ли шепчет что-то на ухо, то ли как-то неловко хочет обнять её сзади, и так они медленно удалились  куда-то.
    Жизнь продолжается.       


                ЛИРИЧЕСКИЙ   ЭТЮД    В  ПРОЗЕ               
   
    Он  стоял на третьем этаже строящегося корпуса цеха. В сторону леса и дороги стены ещё не было.  Мягкий пушистый снег плавно опускался  на  лес и  на стройку. А  он стоял, смотрел на лес и… пел.
    Наверное, соловей, когда поёт, не испытывает того чувства, которое  испытывал он.
    Голос. Это был и его, и не его голос. Иногда ему казалось, что это не  он  поёт, а звуки  сами откуда-то льются.  Тут была смесь романсов с ариями и народными песнями; помесь  русского  языка  с  итальянским.
   Иногда, в паузах между мелодиями был и художественный свист. Ну а пение… Голос звучал необыкновенно чисто, резонировал со всем  зданием.  Резкий  пере-ход от  громкого звучания  к  тихому  напоминал  эхо  в горах,  а  лес исполнял  грустные  напевы.   Казалось, что он не поёт, а слушает себя, и  звуки рождаются где-то  в глубине страдающей души, а он  только управляет их выходом. Это не пение, а  какое-то  мучительно сладостное наваждение. В этом наваждении  и мужество, и  пьянящая любовь, и  страдание, и тоска…. Тоска по тому  прекрасному, что  отпускает нам природа, но только лишь на краткий миг.
 И потому… вот  это пение.

             ВОТ  ТАКАЯ ОНА – РАБОТА СТОРОЖА
   
   Сегодня по графику – не моё дежурство, но Олег – один из напарников – звонил шефу, чего-то ему сказал, а шеф позвонил мне и попросил заступить на дежурство вне очереди.   
   Около двенадцати часов ночи я закрыл дверь вагончика на металлический прут и лёг спать.
   Проснулся  я от того, что вагончик вздрогнул так, будто началось землетрясение. Приподнялся. Прислушался. Тишина. Нехотя встаю и иду к двери.  Не знаю, почему, но я её не стал открывать, а стал смотреть в стекло, которое вверху этой двери. Фонарь на столбе горит ярко. Ничего передо мной непонятного нет. Боковым зрением вижу, что слева вверху болтаются какие-то тряпочки. Мелька-ет мысль: я же ничего там не вешал. Дело в том,–  что сторож помнит любую мелочь на охраняемом объекте. А тут… поворачиваю голову влево вверх и… вот это, да! Вижу руки в кожаных перчатках, а в них металлический прут или труба около полуметра длиной. А пальцы  нервно перебираются  в ожидании моего выхода из вагончика. Вот поэтому мне и показалось, что болтаются какие-то тряпочки.
    Этот… стоит, ждёт моего выхода, а во дворе шум едущей грузовой машины. Эге, думаю, выходить мне, мягко говоря, рискованно. Тем более, что у нас – сторожей, никакого оружия нет, да и  телефона нет.
    Потихоньку подошёл к маленькому окошечку с другой стороны – никого не вижу. Думаю, что если им удастся как-то сломать дверь,  это вряд ли возможно, буду отбиваться металлическим прутом – слава Богу, что хоть таким оружием запасся.
    Сижу и жду неизвестно чего. Слышу, как бьют чем-то тяжёлым по стене,  где у нас склад ядохимикатов.  Потом наступила тишина, которая длилась минут тридцать. Тот, что стоит  с прутом около моей двери, – настоящий часовой – со своего места – ни на шаг.
    Послышался разговор,  и к моему  «сторожу»  подошли двое. Что-то ему сказали.  Потом  разговор перемешивался со мехом, и они пошли, правда, через минуту из-за угла сарая напротив моей двери несколько раз кто-то выглядывал. Я же тихо говорю: «Идите, идите, я подожду выходить».
     Потом заворчала грузовая.  В окошечко я увидел как она поехала в сторону города, а за ней – два «жигулёнка».
     Долго рассказывать, как я потом бегал и искал, откуда мне позвонить нашему хозяину. Нашёл.  С трудом уговорил, чтобы меня впустили в помещение и разрешили позвонить. Шеф сказал: «Звони в милицию». Позвонил.
     Утром, когда рассвело, понаехали и менты, и следователи – весело было. Кстати, следователи  порасспросили меня и о моих коллегах – сторожах. Я, как человек весьма болтливый, рассказал и о том, что мой напарник Олег отсидел срок за бандитизм, но сейчас очень хороший семьянин и отпросился сегодня с работы из-за болезни ребёнка.
     Через пару месяцев меня вызывают в суд – поймали  разбойничков.  Как говорят,  жадность фраера сгубила – они начали продавать здесь в городе эти ядохимикаты.
     Интереснее  всего суд  российский. Ничего мне рассказать о том,  как всё было, не дали. Судья  задала   пару вопросов типа: «А сколько вам лет, как ваше самочувствие и настроение»  и т.п., а потом начали выступать какие-то люди, рассказывающие  о том, какие  хорошие семьянины подсудимые. Предоставили прекрасные  характеристики с места работы этих «ангелочков». Кстати сказать, двое из них охранники на заводе. Потом меня удалили, как ненужного свидетеля. Поэтому мне пришлось узнавать у моего шефа –  дали им хоть по несколько лет или же отпустили с благодарностью? Говорят, что по паре лет им всё-таки  дали, а может, это мне так сказали, чтоб отвязался. Да, Бог с ними со всеми. Сейчас этим никого не удивишь.      
    Через два месяца  я  всё-таки уволился, хотя и эта нищенская  зарплата  была  очень  нужной.