Посланник народа

                Идея для этого рассказа
                пришла мне после просмотра
                азербайджанского фильма "K;;;l;r; su s;pmi;;m"

Мы шли по пустыне уже третий день. Мы – это три друга. Мы пошли в пустыню, чтобы найти там поселение местных жителей. Это и было нашей изначальной целю. Нам было интересно узнать, живёт ли в этой пустыне кто-нибудь или нет. Мы шли уже третий день, и наши поиски были безуспешны. За эти три дня мы так ничего и не нашли. Мы подумали и решили, что этот день будет последним. Если мы ничего не найдём за весь этот день, то завтра мы уйдём обратно в город, откуда мы пришли. Мои друзья думали, что мы ничего не найдём. Но я был уверен, что стоит поискать ещё. Ведь эта пустыня огромна. Мы не обошли её даже и наполовину. Может быть, где-то в другой части пустыни и находится какое-нибудь поселение. Но мои друзья слишком устали и заморочились. Им надоело тупо ходить и видеть одно и тоже каждый день. А мне нет. Я любил это однообразие.
Но в чём-то мои друзья были правы. Надо было подумать и о провизии. Её запасы убывали. И хватило бы нам её ещё на пару дней. И тогда все дальнейшие поиски можно считать бесполезными. В этом случае они были правы. И я тоже решил пойти вместе обратно в город, если сегодня мы по-прежнему ничего не найдём. Ведь нет даже и намёков на то, что здесь кто-то живёт. Здесь везде одного и тоже. Пустыня, камни, перекати-поле и очень редкие деревья. Вот и всё, что мы видели каждый день. Видя всё это каждый день, начинаешь сомневаться в том, что здесь вообще может кто-то жить.
--Я же вам говорил, что не стоило идти сюда, что здесь ничего нет, кроме этого проклятого песка, от вида которого меня уже тошнит, - сказал нам Франклинелий, наш друг, который не отличался вежливостью и воспитанностью. Но, не смотря на это, он оставался нашим другом. Мы ценили и уважали его, несмотря на его грязный язык, который был неприятен почти всем. Он был очень самолюбив, хотел, чтобы исполнялось всё, что он хотел и желал. Он мог легко, не моргнув глазом, обмануть или предать человека. Но нам он вреда никакого вреда не приносил, потому что тоже считал нас друзьями. Он много раз нас выручал из беды, всегда помогал нам.
--Да, я согласен с тобой, Франк, мы зря пришли сюда, -  ответил Франклинелию ещё один наш друг Аделий. - Только время зря потратили. И запасы еды убывают. Если мы не уйдём отсюда уже сегодня, то завтра мы будем сидеть голодные. – Аделий был хорошим и добрым человеком, но очень вспыльчивым. Когда он нервничал, то начинал кричать и ругаться на того, кто его разозлил. Если для Франклинелия ругаться и кричать было обычным делом, потому что он это делал всегда, то для Аделия  - нет. Он не хотел этого делать, но делал, потому что не мог контролировать себя. Он никому не желал зла, но мог ответить на оскорбление или удар. Мы старались не злить его, но иногда Франк поддразнивал его. И Аделий отвечал. Но я всегда вмешивался и не позволял им подраться. Мне кажется, что если бы не я, то они бы давно бы уже поубивали друг друга. На мне держались все наши отношения. Они давно бы посеяли бы вражду между друг другом, если бы не я. Но пока я здесь, с ними, мне нечего бояться.
--А мне кажется, что надежда ещё есть, - сказал им я,  - мы можем попытаться ещё. Если мы продолжим поиски, то мы найдём здесь людей. Ведь мы и даже и половины пустыни не обошли, а уже торопимся домой.
--Но еды не хватит. Осталось только на сегодня и на завтрашнее утро, - ответил нам Аделий.
--Если ты будешь есть поменьше, то нам хватит и на неделю, - сказал ему Франклинелий и засмеялся.
Это задело Аделия. Они начали пререкаться. Франклинелий ругался, размахивая ружьём, которое он всегда носил с собой, и смеялся над тем, что Аделий злиться. Они чуть не подрались. Но я как всегда заступился и помешал подраться.
--Почему ты мне не даёшь побить его, Зирка?! – в гневе кричал на меня Аделий, который был очень зол.
--Потому что не надо драться, Адик, это ни к чему хорошему не приведёт, - ответил я. – Держи свой гнев в себе, не давай своей ярости овладеть тобой. Лучше бы мог поддержать Франка и посмеяться над его словами. Потому что он, по сути, не сказал ничего плохого. – Мы называли друг друга сокращённо. Франклинелия – Франком, Аделия – Адиком. А меня Зиркой, потому что моим настоящим именем было Зиркулярий. Но лично я сам предпочитал называть себя Посланником народа. Это имя я дал себе, когда был ещё ребёнком. Уже тогда, в далёком детстве, я полностью изменил свои взгляды на жизнь и дал себе это имя, потому что оно мне подходило. Мои друзья знали, что у меня такое прозвище, но не называли меня так. Более того, они даже никогда не спрашивали, что он означает, или почему я так себя назвал.
-Но он же специально сказал мне это, чтобы позлить меня. Хотел, чтобы я понервничал и позлился. А я не хочу злиться. Я не хочу ругаться или делать кому-то больно. Но он нарочно злит меня! Он получает удовольствие от того, что я злюсь! – говорил Аделий, весь пылая от ярости. По его голосу было понятно, насколько он зол, насколько сильно кипит в нём ярость. А Франклинелий всё смеялся и смеялся без конца. Аделий не выдержал и набросился на него, чтобы побить его как следует. Но я опять вмешался. Я стал держать Адика, чтобы он не подрался с Франком. Я знал, что эта драка плохо закончится для него, а не для Франка, который убил бы его, не моргнув глазом. Я был убеждён, что они не были друзьями, что они просто делали вид, что дружат. На самом они ненавидели друг друга. Вот только Аделий ненавидел его только тогда, когда был в гневе, а Франк ненавидел его постоянно. Но, не смотря на эту взаимную ненависть, Франк всегда поддерживал его и всегда помогал ему. А Аделий считал его другом и тоже старался делать хорошее. Но когда он был в ярости, он снова начинал ненавидеть его. Вот такая у нас была странная дружба. Но если я хочу, чтобы она не разрушилась, я должен вмешиваться всегда, я не должен покидать их, я должен быть с ними. Рано или поздно, они поймут, что оба были не павы и станут настоящими друзьями. Надо только верить в это.
Они всё же успокоились. Я опять помирил их. Как всегда. Как и прежде. Но я знал, что этот кратковременный мир продержится не долго. Что он закончится очень скоро. Что скоро, они опять будут пререкаться друг с другом, взаимно ненавидя, желая убить и уничтожить друг друга, посеяв вражду.
Наступил вечер. Мы решили лечь спать. Мы совсем уже забыли о ссоре, которая произошла днём. Сразу после неё, Франк и Адик опять стали смеяться и шутить, рассказывать друг другу случаи из жизни. Они снова стали друзьями. Мы прошли ещё несколько километров, пока не наступил вечер, так ничего и не найдя. Завтра утром мы должны вернуться обратно по своим домам. Мы поужинали и легли спать. Но я не мог уснуть. Я ворочался из стороны в сторону, но так и не уснул. Я просто лежал и смотрел вперёд. Вдруг я увидел, что Франклинелий встал с постели, и подошёл к своей сумки. Я сначала не поверил, думал, что это мне мерещится. Но мне не мерещилось. Фанк действительно делал это всё наяву. Он достал из своей сумки какой-то свёрток и раскрыл его. Я стал присматриваться, чтобы понять, что Франк делает и что это за свёрток. Так я и думал, - это была еда. Он стал есть еду из свёртка. Каждый ел свою еду, которую принёс с собой из дома. Так мы могли есть то, что мы любили, ели свою норму. Теперь мне стало всё понятно. Оказывается, Франк ел свою еду по ночам, чтобы днём есть нашу, потому что сказал, что его еда кончилась ещё в первый день. И мы делились с ним. Именно поэтому наша провизия кончилась так быстро.
Франк ел свою еду осторожно, чтобы никто не увидел и не проснулся. Он постоянно смотрел на нас, следил, чтобы мы не проснулись. Но он не знал, что я не спал. Поев немного, он опять завернул свёрток и положил его в сумку, а потом тихо, без шума, пошёл обратно в постель и уснул самым крепким сном. Я точно знал, что никому не расскажу про этот случай. Я не хочу, чтобы он пострадал из-за того, что я выдам его. Ведь если я выдам, то окажусь предателем и тем самым стану похожим на него. Да и смысла это не имеет. Всё равно утром мы возвращаемся обратно. Еды осталось ещё на пару дней. Как раз хватит нам на обратный путь. А Франклинелий может и дальше есть свою еду по ночам. Я оставлю его с его тайной. Пусть это останется на его совести.
Утром мы проснулись. Умывшись водой, которая уже стала тёплой от жары за эти три дня, мы пошли дальше. Но уже не в пустыню, а обратно. Было очень жарко. Пот лился с нас ручьями, нам ужасно хотелось пить. Даже ружьё Франклинелия стала раскалённым от жары. Он уже не размахивал им как раньше, а повесил за спину. Так мы и шли. Мы молчали. Охоты разговаривать у нас не было. Нам хотелось только пить и избавиться от жары. Странно то, что за всё то время, что мы здесь находимся, жара была не такая сильная. То есть жарко было, но не настолько. Иногда дул холодный ветерок, иногда было просто прохладно. А вот сегодня что-то было очень жарко. Даже ветер не дул.
--Говорят, что бога нет, - услышал я возглас Аделия, - но кто мог нам это послать, если не бог?! – Я увидел, что на земле лежат два спелых больших арбуза. Из-за них-то и восклицал Аделий. Он сразу заулыбался и пошёл смотреть на арбузы. Я тоже пошёл осматривать их. Я пощупал арбузы, они были холодные. Это прямо как гром среди ясного неба. Серьёзно, что могут делать арбузы, совершенно холодные, в этой пустыне, посреди этой жары? Но нас это уже слабо волновало. Мы тут же набросились на арбузы и стали есть. Нам сразу стало хорошо, жара спала с нас и мы уже чувствовали себя лучше. Один арбуз мы взяли с собой на случай, если нам опять станет жарко.
По дороге нам захотелось есть. Уже было время обеда. Мы сели на тёплый песок и принялись доставать нашу провизию. Франклинелий ничего не достал, объяснив это тем, что у него кончилась еда ещё во второй день нашего похода. Я сказал ему, что мы поделимся с ним нашей едой. Но Аделий стал возрожать:
--Он врёт! Есть у него еда! Он просто не ест её при нас! А по ночам! Я сам видел этой ночью, как он достал из своей сумки свёрток и стал есть! Я не  стал ничего говорить ни ему, ни тебе. Ждал просто удобного случая, когда можно будет слить его чистую воду. Он врёт нам, Зирка! Он специально так делает, чтобы мы с ним делились!
--Да не надо со мной делиться, - стал отговариваться и оправдываться Франклинелий, - я могу и голодным посидеть. Я уже привык к голоду. Помню, когда я служил, эти собаки морили нас голодом, чтобы проверить насколько нас хватит…
--Не переводи тему, - сказал Аделий, повысив голос. – Я прекрасно знаю, зачем ты это делаешь. Ждёшь, когда у нас закончится наша еда, чтобы потом втихаря есть свою. А пока ты будешь тайком есть, мы будем сидеть голодные.
--Не надо ссориться, парни, - вмешался я. – Я поделюсь с тобой, Франк, а ты, Адик, если хочешь, можешь не делиться.
--Не делись. У него же есть в сумке провизия. Пусть достаёт её и ест вместе с нами. Потому что я сам видел, как он встал ночью с постели и пошёл открывать свой свёрток.
--Я тоже видел это, друг, и что? Я думал, что ты спишь и не знаешь про его поступок. Оказывается, никто из нас не спал ночью.
--Вообще-то я спал, - опять стал оправдываться Франклинелий, - а в нашу палатку скорее всего зашёл вор, чтобы обокрасть нас. – Я знал, что Франк специально прикидывается идиотом, чтобы поиздеваться над нами и получить от этого удовольствие.
--Что ты несёшь?! – заорал Аделий. – Какие воры в этой глуши?! Тут даже никто не живёт! А свёрток у тебя есть! Сейчас я докажу вам это! – Он повалил Франка на землю, снял с него сумку, открыл её и порывшись в ней достал из неё свёрток. – Вот, что я вам говорил! Я не вру! Мы не будем делиться с тобой! Если ты поделишься с ним, Зирка, то можешь считать, что наша дружба на этом закончилась!
Я ничего не ответил. Я просто стоял и смотрел на них.
--Мне это подбросили, - сказал Франклинелий таким тоном, будто чем-то удивёлен, - я даже не знаю, что это за свёрток. Я вообще его первый раз в жизни вижу.
--Скотина! Как вообще тебя земля носит! – закричал Аделий во всё горло, зло смотря на него.
Франклинелий вдруг засмеялся. Он стал смеяться очень сильно. Как будто увидел что-то по-настоящему смешное. Этот смех вывел из себя Аделия. Он выхватил нож и набросился на него, чтобы убить его. Я побежал к ним, чтобы не дать Аделию убить Франка. Но не успел. Франк выстрелил из ружья в грудь Аделию ещё до того, как он успел приблизиться к нему. Вот и случилось то, чего я боялся больше всего. Я упал на колени возле умирающего Аделия. Франклинелий поднялся и подошёл к нам. И увидев, что он сделал, стал кричать:
--Извини! Я не хотел этого делать! Ружьё само выстрелило каким-то образом! Я не убивал его! Это несчастный случай! Извини! Прости меня! – Он положил свои ладони на грудь Аделия, которая была в крови. Потом убрал ладони с окровавленной груди и стал вытирать их об мою рубашку. Кровь с ладоней осталась на моей рубашке. – Прости меня, Зиркулярий! Я не хотел его смерти! Мне правда стыдно! Я никогда не прощу себе этого! Ты слышишь меня?! Я не прощу себе! – Он стал обнимать меня, и его руки, запачканные кровью, оставили кровавые следы ещё и на спине. Он делал вид, что плачет. – Прости меня! Прости! – Он встал и побежал куда-то вперёд. Он больше ничего не кричал, а просто бежал и бежал вперёд, пока полностью не исчез с поля зрения. Я продолжал стоять на коленях и смотреть на Аделия, который сейчас умрёт. Я ничем не мог помочь ему. Я просто смотрел на него. Мне было тяжело. Внутри меня сразу же скопилась вся негативная энергия, которая находилась во мне всё то время, пока я был в отношениях с этими людьми. Эта энергия не выходила из меня, и от этого мне было очень плохо. Меня мучила совесть, болела душа, а сердце сжалось так, как будто я падаю с огромной высоты. Мне хотелось плакать. Я не мог больше контролировать себя. Я заплакал самым искреннем и горьким плачем, какой только есть на планете. Плачь усиливался всё больше и больше. И я стал уже не плакать, а рыдать, как рыдают матери, когда у них умирают дети. Я рыдал, и слёзы капали на тело Аделия, который уже не дышал.
Вдруг я услышал сотни чьих-то голосов. И они всё приближались. Голоса становились всё отчётливее. Я не реагировал на эти голоса. Я продолжал стоять на коленях и рыдать. Голоса издавали люди, которые бежали ко мне. Их было очень много. Они бежали со всех сторон. Они окружили меня плотным кольцом. Я всё ещё не реагировал и даже не оборачивался. Они стали говорить между собой, показывая то на меня, то на мёртвого Аделия. Потом они схватили меня и куда-то стали уводить. Увели с собой они и тело Аделия. Я не стал сопротивляться. Я по-прежнему не реагировал и не замечал, что происходит вокруг. Мир просто перестал существовать для меня. Всё это было от того, что я был в шоке. Смерть Аделия стала таким тяжёлым ударом для меня, что я не скоро от него оправился.
Я ничего не замечал вокруг себя. Я как будто отключился. Я видел, как два человека обхватили мои локти и вели куда-то. Я видел песок под ногами, видел толпу людей позади себя, видел, как они на меня смотрели, видел, как на паланкине несут тело Аделия. Это всё, что я видел. Потом я отключился. Но потом я почувствовал, что они повалили меня на кровать, а потом ушли, закрыв дверь на замок. Больше я ничего не чувствовал внешне, а только внутренне. Мне всё ещё было плохо. С моих глаз капали маленькие капли слёз. Они падали на кровать, на которой я лежал. А потом я уснул.
Проснулся я уже только на следующее утро. Вернее меня разбудили. Разбудили и потащили куда-то, опять держа меня за локти. Сонный я ничего не понимал. Но по дороге я пришёл в себя. Они привели меня в какую-то комнату, посадили на стул и стали держать меня.
--Здравствуй, - сказал мне какой-то старик, сидевший за столом напротив меня.
--День добрый, - ответил я ему без настроения. Сил говорить не было.
--Ну, для кого-то он может и добрый, но уж точно не для тебя, - снова сказал старик. – Ну, давай не будем об этом. Ты, мне скажи лучше, кто убил этого юнца, которого нашли вместе с тобой?
--Я убил, - ответил я.
--Хорошо. А зачем? – не унимался старик.
--Я был голодным, а он не хотел со мной делиться своей едой. И тогда я убил его.
--Расскажи поподробней, как это произошло.
--Мы шли по этой пустыне. Умирали от жары. Потом мы устали. Решили отдохнуть. Пока отдыхали, нам захотелось есть. Своей еды у меня не было, но она была у моего спутника. Я попросил его поделиться со мной, пояснив это тем, что своей еды у меня нет, так как она кончилась ещё вчера. Он отказал. Я ему объяснил, что мы друзья, а друзья должны познаваться в беде. Он снова дал отказ. Тогда я опять сказал, что, так как мы друзья, мы должны помогать другу, - сегодня ты мне поможешь, а завтра я тебе. Но я снова получил отказ. Тогда я попросил еды в долг. Снова отказ. Тогда я стал умолять его, унижаться перед ним. Опять отказ. Тогда я стал угрожать, сказал ему, что если он не поделиться со мной, то я убью его. В ответ он только засмеялся. Я сказал, что я ухожу, что ему придётся продолжать свой путь без меня, так как я на него обиделся и не желаю больше находиться в его обществе. Он опять засмеялся. Я отошёл на несколько метров. Он больше не смотрел на меня, а принялся за еду, не обращая никакого внимания на меня. Я достал ружьё, прицелился и выстрелил ему в грудь. Он упал на землю. Я подошёл к нему. Он всё ещё был жив. Он вцепился в меня руками и стал проклинать меня, но я ничего не делал, а только смотрел на него и радовался его смерти. А дальше вы знаете.
Я закончил говорить. Старик смотрел на меня каким-то особым взглядом. Мне кажется, он знал, что я вру, покрывая кого-то.
--Интересно, – вновь заговорил старик после того, как я закончил говорить. – И что ты чувствуешь? Тебя мучает совесть?
--Нет, - сказал я, - не мучает. Я рад, что убил его. Он предал друга. Оставил его в беде, оставил голодным, не поделился. Я не жалею, что убил его. Я рад его смерти. Такие люди, как он не должны жить.
--Понятно. – сказал старик и встав из-за стола подошёл к одному из людей, державших меня и отведя его в сторону что-то сказал ему. Они начали переговариваться. Я не понимал о чём они говорят, но я  отчётливо услышал, как старик сказал тому человеку: «…не похож он на убийцу». Потом старик сел обратно за стол и  сказал мне:
--Ну и зачем ты врёшь?
--Я не вру, - ответил я
--Ты же не убивал его. Ты кого-то покрываешь. Берёшь всю вину на себя. Зачем? Ты же не похож на убийцу.
--Почему вы мне не верите? Настоящий убийца перед вами. Какой мне смысл врать вам?
Старик не ответил. Он вышел из комнаты. И те два человека, которые держали меня, тоже вышли.
 Я остался один. Я не понимаю, как у меня получилось так много сказать. Я чувствовал себя ужасно. За весь день и всю ночь негативная энергия не вышла из меня. Ничего не изменилось. Сердце всё ещё болело. Совесть мучила. Тяжесть внутри осталась. Я был готов опять заплакать, но сдержал себя. Я не мог плакать здесь, среди людей. Я не мог поверить тому, что Аделия больше нет. Мне тяжело без него. Он был мне другом. Я любил его. Но его больше нет. Его убийца убежал. Но куда он мог убежать, если здесь везде одна сплошная пустыня? Я взял всю его вину на себя. На это были причины. Я не хотел, чтобы из-за меня, он пострадал. Я – единственный свидетель. Если я скажу правду о том, кто убийца, кто виновник всего этого, то из-за этого пострадает ещё один человек, будет разрушена ещё одна жизнь. Из-за меня. Поэтому я ничего не скажу. Я буду хранить эту тайну до самой смерти. Но откуда здесь взялись люди? Пустыня не обитаема. Даже если и поселение находится так далеко, то, как они так быстро дошли до меня? Я не знаю. И почему они появились сразу же после убийства Адика, а не раньше? Ведь мы искали их три дня. Но лишь только теперь я один знаю, что поселения людей здесь есть. Значит, мы не зря пришли сюда.
Люди, которые привели меня сюда, вернулись. Они сказали, чтобы я шёл за ними.
Мы пришли опять к той комнате, где я давеча спал. Они заперли меня там и ушли. Я лёг на кровать, повернулся на бок, в позу эмбриона, и принялся горько плакать. Я плакал долго. Не мог остановиться. И чем больше я плакал, тем хуже мне становилось. Я не мог вынести смерти Аделия. Мне хотелось, чтобы он сейчас был жив, чтобы мы смеялись и веселились вдвоём где-нибудь в лесу или в поле. Но этого не будет. Никогда. Аделий ушёл навсегда, оставив меня одного. И теперь вся тяжесть свалилась на меня. Я испытываю горе. Я плачу и не могу остановиться. Мне тоскливо, очень одиноко, у меня всё болит внутри, ком застрял в горле. Ещё чуть-чуть и я не выдержу, сорвусь. Если я сорвусь, то у меня начнётся истерика. Я стану рыдать на весь посёлок, кричать. Я превращусь в одинокую мать, которой привезли тело мёртвого сына, и теперь у неё истерика, она кричит, очень громко рыдает, рвёт волосы на себе, не подпускает никого к телу сына, и её крики слышит вся улица, как она страдает, изнемогает, как она убита горем. Такое же состояние будет и у меня, если я сорвусь. Это может произойти очень скоро. Я чувствую это. Но я ведь даже не знаю, что сейчас с телом моего друга. Что с ним сделали, как захоронили, какой обряд совершили. А может быть, ничего этого  и не было? Может быть, тело выбросили как ненужную вещь или отдали на съедение диким животным? Но они что-то не похожи на людей, оскверняющие тела. Они не могут так поступить. Они знают, что я вру, что я покрываю убийцу моего друга. Они будут добиваться правды. Но они её не узнают. Даже если они будут пытать меня, резать меня по частям, варить заживо в котле или проводить на мне свои жестокие опыты, я всё равно не скажу им правды. Никогда. Я не могу позволить себе, чтобы из-за меня чья-то жизнь была разрушена.
Вдруг я услышал звук замка. Это ключом открывали дверь. Когда дверь открылась, в комнату вошёл тот самый старик, который недавно допрашивал меня. Он увидел, что я плачу.
--Я вижу, ты плачешь. Тебя, что, начала мучить совесть? – спросил у меня старик.
--Я плачу не от горя, - ответил я, - а от счастья. Я счастлив тому, что избавил мир от этого предателя.
Старик ничего не ответил, он только посмотрел на меня, так будто понял, что я не скажу правды, и сказал:
--Иди за мной.
Я послушался и пошёл за ним. Мы прошли длинный коридор, а потом вышли на улицу. Я стал осматриваться. Тут было красиво. Повсюду росли красивые деревья и цветы в клумбах. Стояли красивые квадратные дома с куполами вместо крыш. На улице было много людей. Все они смотрели на меня странными взглядами. Я не был удивлён этому, ведь я чужой среди них, пришелец, прибывший издалека. Мы остановились в каком-то дворе. Тут стоял большой накрытый стол с различной едой. За столом сидели люди.
--Садись за стол, - приказал мне старик.
Я сел за свободное место. Старик тоже сел. Сел возле меня.
--Ты же не убивал этого юношу, - начал говорить он, - ты не похож на убийцу. Ты не способен кого-то убить. Не то, что убить, даже обидеть никого не можешь. А ты врёшь, берёшь всю вину на себя, не говоришь нам, кто настоящий убийца.
--И никогда не скажу,- перебил я его. Врать и прикидываться убийцей больше не было смысла. Всё равно они мне не верят. – Сколько вы меня не пытайте, а правды вы не узнаете.
--Мы не будем пытать тебя. Мы никого не убиваем. Любое убийство запрещено здесь. Именно поэтому ты и попал сюда, в наш город. Мы услышали звук выстрела и поняли, что здесь кого-то убили. И мы сразу побежали к тому месту. Мы поняли по-твоему виду, что ты не убивал того парня. У нас не было в планах пытать тебя и наказывать за убийство. Мы никого не наказываем за убийства, а только отпускаем с миром того, кто убил, и забираем у него абсолютно всё, кроме одежды, которая на нём. Но можешь не бояться изгнания. Тебе оно не грозит. Можешь оставаться здесь сколько хочешь. Чувствуй себя как дома.
---Но как такое возможно, что мы искали здесь поселение людей целых три дня, но так ничего и не нашли, а как только погиб мой друг, вы сразу появились? – я говорил уверенно и спокойно. Мне было уже лучше. Я уже не плакал и не грустил.
--О нашем существовании никто не знает. Эта пустыня настолько огромна, что нашего поселения не видно. Чтобы дойти до него, нужно ходить две недели. Но мы же здесь каждый уголок знаем, поэтому мы так быстро и нашли тебя. Кстати, я не зря же привёл тебя сюда. Ешь, пей, веселись. Можешь брать отсюда всё, что угодно.
Честно говоря, я был голоден, поэтому я не отказал старику. Я ведь не ел ничего со вчерашнего дня. Вчерашний обед так и не удался. Он закончился, так и не начавшись. Но я был голоден, и поэтому я стал есть. Пока я ел, я разговаривал со стариком. Я рассказал ему о своей жизни, о том, зачем пришёл в пустыню, как я себя чувствую.
--Значит, ты не скажешь мне, кто убийца твоего друга? – спросил он меня, когда я закончил говорить.
--Нет. Я никогда не скажу ни одной живой душе об этом, - ответил я. Старик больше не стал настаивать. Он никогда больше уже не возвращался к этой теме.
Вскоре к нам присоединились и другие люди, сидевшие за столом. Они стали поддерживать разговор, стали задавать вопросы. Я отвечал им всем. Похоже, я заинтересовал их. Примерно часа через два, пиршество закончилось, и мы все разошлись. Старик сказал, что я могу погулять по городу, осмотреться. Я и решил это сделать. Я гулял и смотрел на окрестности. Было очень красиво. Каменные квадратные дома с куполами были здесь везде. Зданий другой формы здесь не было. На зданиях были какие-то надписи, написанные на неизвестном мне языке. Видел я и базар. Там торговали диковинными товарами, которые я никогда не видел прежде. Люди здесь были очень интересные. Все друг друга любили и уважали. Постоянно смеялись, играли, разговаривали. Здесь было хорошо. Но все смотрели на меня очень странно. Это немного смущало меня. Но мне надо привыкнуть. Я ещё не скоро уйду отсюда.
Я решил пойти обратно в свою комнату. Я достаточно здесь побродил. Остальную часть поселения можно осмотреть завтра. Хоть здесь и было хорошо, но это не помогло избавиться от тоски. Я всё ещё горевал. Тяжесть всё ещё не вышла из меня. Я не мог так спокойно гулять, когда моего друга больше нет, а убийца куда-то скрылся. Куда он вообще мог пойти? Здесь же везде сплошная пустыня. До нашего города ещё далеко. Ему осталось идти ещё один день. Значит, завтра вечером он должен быть уже там. Что он ответит, когда у него спросят, почему он вернулся один, а не с нами. Конечно же, он соврёт. Не будет же он говорить, что убил Аделия, а меня оставил здесь одного, измазав меня кровью, чтобы отвести от себя все подозрения. Если бы он знал, что я всё же нашёл поселение людей. Мы ведь так хотели найти его. Мы хотели стать первооткрывателями. Быть похожим на Колумба или де Гаму. Но им стал только я. Я не только единственный свидетель убийства, но и единственный, кто знает, что в этой пустыне живут люди. Но это не поможет. Какая польза от этого? Всё равно Аделия уже не вернуть.
Когда я пришёл в дом, где находилась моя комната, был уже вечер. Я лёг на кровать и опять заплакал. Никто уже не мог помешать мне. Я плакал и не мог не остановиться. Моё состояние не улучшилось. Я всё ещё душевно болел. Я знаю, что ещё не скоро приду в себя. Знаю, что в этом состоянии я пробуду ещё очень долго. Мне ни чего не оставалось делать, кроме как плакать. Лишь только слезами я мог избавиться от негативных эмоций. Я просто лежал и плакал, смотря в одну точку на стене. Но потом я уснул, сам того не заметив.
Проснулся я утром. Но меня уже никто не будил, как вчера, я проснулся сам. Проснулся я без настроения. Я всё ещё был в депрессии и испытывал стресс. Я встал с кровати и вышел в коридор, чтобы найти место, где можно было бы умыться. В коридоре было много людей. Они разговаривали, и я, кажется, помешал им. Они опять стали смотреть на меня. Ко мне подошла одна девушка из толпы людей. Я узнал её. Она вчера сидела вместе со мной за столом, и разговаривала со мной. Она приветливо улыбнулась и сказала мне:
--Милостивый государь, вы проснулись? С добрым утром! Я вижу, вы хотите умыться, давайте я помогу вам.
Она отвела меня в уборную. В уборной было красиво. Здесь был аромат цветов, чистая кристальная вода в бассейне, белоснежные плиты на стенах и потолке, без малейших признаков грязи и черноты. Девушка взяла ковш и, зачерпнув воды из бассейна, стала поливать мне воду на руки. Я умылся. Вода была слегка холодная и приятная. Вода сливалась в маленькую дырочку на полу. Девушка объяснила мне, что умываться прямо в бассейне нельзя, так как вода в нём может испачкаться, поэтому она поливала мне из ковшика, чтобы грязная вода шла в канализацию. Я поблагодарил девушку, и уже собирался уходить, но девушка остановила меня.
--Позвольте мне пойти с вами, милостисдарь. Мой отец попросил меня позаботиться о вас. А пойдёмте, кстати, к нему.
Я хотел ей ответить, что мне не нужна её помощь, что я могу сделать всё сам, но она не дала мне сказать и слова, а взяла за руку и повела куда-то.
Мы пришли к её отцу. Это был тот самый старик, который и допрашивал меня тогда, и приглашал за стол вчера. Я удивился. Старик сидел в кресле и о чём-то думал, но увидев нас, моментально оживился. Он стал приветствовать меня, пожимая мою руку обеими своими руками. Пригласил сесть в кресло. Я сел. Девушка и он тоже сели.
--Как вам спалось ночью? Хорошо? – спросил он у меня. - Вам не было холодно или душно?
--Нет, я спал хорошо и крепко. Спасибо за заботу. – ответил я.
--Вы голодны? Я могу сказать, чтобы вам принесли позавтракать. Да и вид у вас неподобающий. У вас вся одежда в крови. Надо принести вам новую. А то эта отпугивает окружающих. Заметили, как на вас смотрят? Оно и не удивительно. Эти люди никогда не видели человека в крови. Вашу одежду надо сменить. Сейчас же. – и сказавши это, он вышел из комнаты.
--Куда пошёл ваш отец? – спросил я у девушки.
--За завтраком и новой одеждой для вас, - ответила она.
Я ничего не ответил. Мы молча смотрели друг на друга. Девушка была довольна красивая. У неё была приятная внешность и телосложение. Одета она была в чёрное одеяние, какое обычно носят арабские женщины. Я же выглядел нелепо. В окровавленной рубашке, грязной одежде, покрытой песком, потом и пылью.
--Расскажите о себе, - вдруг сказала девушка.
Я стал рассказывать. Рассказывал я долго и подробно. Девушка с большим интересом слушала меня, не перебивая и не мешая мне. Когда я закончил рассказ, говорить стала девушка. Она мне рассказала о своём народе, об этом поселении, об этой  пустыне, о её отце и многом другом. Из её рассказа я узнал, что их родной язык – греческий, и те надписи на зданиях тоже написаны по-гречески. Греческого я не знал. Поэтому они и разговаривали со мной на моём родном языке, которой они знали, потому что жили на территории нашего города. Иногда они разговаривали на моём языке и с друг другом. Но редко. Это не запрещалось у них, но все привыкли к греческому. Ещё я узнал, что их народ против любого насилия, что здесь запрещены убийства, избиения, ложь, дискриминация и другое зло. Здесь все живут в мире и согласии, все любят друг друга и уважают, все помогают друг другу. Это место показалось мне Раем, обителью добра. А ещё я узнал, что её отец – главный здесь. Что он очень полюбил меня. Что он хочет, чтобы я остался жить здесь, стал частью их. Потом у нас опять зашла речь об убийстве.
--Значит, вы знаете, кто убийца, - спросила девушка, - но не хотите говорить?
--Да, - ответил я, - знаю. Более того, я даже знаком с ним лично, здоровался с ним за руку, каждый день разговаривал с ним, обедали вместе. Я даже знаю его имя, но кто он, где его искать и как произошло убийство, я не скажу. Ни за какие сокровища мира.
Пришёл отец девушки. С одеждой и подносом в руках, на котором была еда.
--Вот, - сказал он, - переоденьтесь.  А как переоденетесь – позавтракайте вместе с моей дочерью.
Старик вышел, оставив поднос на столе и одежду. Я захотел выйти из комнаты, чтобы не смущать девушку, пока я одеваюсь. Но она сказала, что могу переодеться перед ней, потому что она уже много раз видела голое мужское тело и не стыдиться смотреть на него. Она говорит, что у них это абсолютно нормально смотреть на полуголые тела друг друга. Я не стал возражать. Я стал переодеваться, а девушка смотрела на меня таким завораживающим взглядом, будто увидела что-то необычное. Когда я полностью переоделся, мы принялись завтракать. За завтраком девушка сказала мне, что мой друг Аделий похоронен здесь. Что его не стали хоронить на общем кладбище, а отдельно, неподалёку от храма. Она сказала, что я могу пойти на могилу в любое время.
Потом пришёл её отец, и предложил мне прогуляться вместе с ним. Я согласился. Я хотел позвать и девушку с нами, но она отказала, сказав мне, что мне лучше погулять со стариком, чтобы он показал мне остальную часть города, да и поговорить он со мной хочет.
Мы вошли на улицу. По дороге я сказал ему, что я хочу пойти на могилу Аделия. Старик ответил мне, что туда-то он и ведёт меня. Потом мы стали разговаривать. Я спросил у него, как зовут его дочь.
--Её зовут Меритатон, - ответил мне старик. – Она – мой единственный ребёнок. Я очень люблю её, она услада моего сердца. Я вижу, вы подружились. Но странно, что ты спрашиваешь её имя у меня, а не у неё самой. А тебя как зовут?
Я сказал ему своё имя. С тех пор он называл меня по имени и на «ты». Я не был против этого. Этот человек мне сделал столько хорошего, что  я не мог отказать ему.
Мы шли по улице, а люди на меня смотрели. Но уже не такими взглядами, как раньше, а дружелюбными. Они улыбались и здоровались со мной. Я уже не был пришельцем, я был своим. Такое положение дел радовало меня, ведь теперь мне не придётся смущаться, гуляя по улице или привлекать в мою сторону сотни взглядов.
--Вот мы и пришли, - сказал старик, когда мы были уже возле храма, - вот храм, а вот – могила твоего друга.
Я посмотрел на могилу. Треугольная надгробная плита была вбита в сырую землю, на ней что-то было написано по-гречески, а сама плита была огорожена ажурным железным забором. Я спросил старика, что написано на плите.
--Это греческий, - ответил старик. – Ты не знаешь греческого, как я понял. Поэтому я прочту тебе, что здесь написано. Здесь написано: «Здесь похоронен неизвестный  исследователь пустыни.»
--Можно написать здесь ещё кое-что? – спросил я.
--Да, конечно. Вы скажите - я напишу.
--Напишите: «Вечная память о моём друге Аделии от его друга Зиркулярия.»
--Аделий – так звали этого юношу?
--Да, - ответил я. После того, как я ответил, он написал стержнем под надписью то, что я ему сказал.
--Пойдём со мной, - сказал старик после того, как написал, - я хочу показать тебе храм.
Я согласился. Мне и самому было интересно, что находилось внутри. Я стал его осматривать снаружи. Он был таким же, как и все здания здесь. Квадратное и с куполом на крыше. Но только оно было значительно больше остальных зданий. Мы вошли в храм. Внутри был огромный зал. Полы были из разноцветной плитки. Некоторые плитки составляли даже и рисунки. Стены тоже были с плитами, и тоже составляли рисунки. На некоторых участках стены даже были рисунки из фрески и битого цветного стекла. А потолка не было. Вместо него был купол, который и служил крышей. Других комнат, кроме этого зала, не было. Мне очень понравилось этот храм. Это одно из самых красивых зданий, которое я когда-либо видел.
--Что это за храм? – спросил я. – Какому божеству он принадлежит? Кому вы поклоняетесь?
--Никому. – ответил старик. - Это особый храм. Люди приходят сюда, чтобы просто почувствовать себя счастливым, забыть о проблемах, уйти в себя, подумать, полюбоваться прекрасным, вспомнить своих родных и близких.
--Забавно, - сказал я, - таких храмов я никогда раньше не видел. Он очень понравился мне. Я буду приходить сюда, чтобы помянуть Аделия.
--Да, конечно, приходи в любое время.
Мы пошли обратно домой. Старик показал мне то, за чем приводил меня сюда. Когда, мы пришли домой, старик пошёл куда-то по делам, а я пошёл прямо к Меритатон.
--Что, уже пришли? Хорошо погуляли? – спросила она у меня, когда увидела, что я пришёл.
--Очень хорошо погулял. Мне понравился ваш храм. Это такое удивительное и красивое здание. А ещё был на могиле моего друга.
--Да. Наш храм очень красивый. Люди ходят туда, чтобы забыться. Я и сама хожу туда, когда мне бывает одиноко.
--А давайте пойдём туда вместе, Меритатон?
--Вы назвали меня по имени. Вам отец сказал его? Странно, что вы не спросили его у меня.
--Я не люблю спрашивать у людей их имени. Так идём?
--Да, пойдёмте.
Мы вышли из комнаты и пошли на улицу. Мы шли в храм. По дороге мы разговаривали. Люди опять улыбались и здоровались со мной. Я отвечал им взаимностью. Вот, мы пришли. Я сел на землю возле могилы и сказал:
--Вот могила. Здесь похоронен мой друг, тот самый юноша, которого нашли вместе со мной.
--А что здесь написано? – спросила Меритатон, показывая на новую надпись на плите. – Я никогда не видела её раньше.
--Я попросил вашего отца написать эту надпись.
--Аделий – это имя вашего друга? А Зиркулялий кто?
--Это моё имя, данное мне при рождении.
--Почему же вы не сказали этого раньше?
Я не ответил. Я смотрел на надгробие и на сырую землю под ним. Вдруг мне стало тоскливо и грустно. Я опять почувствовал тяжесть в глубине души. У меня опять началось то состояние, которое было вчера вечером, сегодня утром и в день убийства Аделия. Я не мог себя контролировать. Мне захотелось плакать.
--Что с вами, почему вы молчите? – спросила Меритатон.
Я молчал. Меня мучила депрессия. Я больше не мог сдерживать себя и заплакал.
--Вы плачете? – опять спросила она. – Вы взрослый мужчина, и плачете?
--Да, плачу. – ответил я в слезах, всё ещё продолжая горько плакать.
--Но почему?
--Порой только именно слезами можно вывести негативные эмоции из организма. Я плачу от горя. Аделий был дорог мне. Я любил его. Ценил. Был преданным другом. Всегда помогал ему. Но он умер. И теперь я убит горем. Мне его не хватает. И теперь я плачу каждый раз, когда вспоминаю о нём. Я плачу уже третий день. Но только, когда я могу остаться один. При людях я не плачу. Но сейчас я посмотрел на надгробие и опять вспомнил Аделия, и заплакал прямо при вас.
--Ничего страшного в этом нет, милостисдарь. Я понимаю, что он был вашим другом, и вы тоскуете по нему. Я не буду вам мешать. -  Она отошла в сторону, оставив меня наедине с другом. Поплакав, я немного пришёл в себя. Но я всё ещё был в депрессии. Я не хотел разговаривать, поэтому мы пошли домой молча. Меритатон смотрела на меня так, будто ей было жалко меня. У неё был грустный взгляд. Улыбка полностью исчезла с её лица, она больше не разговаривала. Она разделила моё горе. Мы пришли домой. Я не хотел здесь оставаться. Я хотел побыть один. Мне надо было уйти в себя и немного побыть в депрессии.
--Меритатон, прошу вас, - сказал я, когда уже собирался уходить, - не выбрасывайте мою одежду. На ней кровь Аделия. Дайте её мне. Я оставлю её у себя, чтобы всегда помнить о нём. Это будет памятью.
--Конечно же, я не выкину её, если вы просите, господин Зиркулярий, - сказала девушка, подавая мне одежду, которая была на мне, когда я оказался в этом городе. Я взял её и попрощавшись с девушкой, вышел из комнаты. Я пошёл в свою комнату. Лёг на кровать и, держа в руках одежду Аделия, заплакал. Я не знаю, почему я не мог не плакать. Мне не хотелось сдерживать себя. Я даже не сдержал себя при Меритатон. Заплакал прямо при ней. Со мной никогда раньше не происходило такого. Я раньше никогда не плакал при людях, а только наедине с собой. Но я заметил, что когда я нахожусь в обществе с кем-то, то забываю об Аделии, и чувствую себя нормально. Но как только я остаюсь один, меня вновь начинает мучить депрессия, и я начинаю плакать. Мне надо чаще бывать в обществе людей, а то слёзы доведут меня окончательно. Я не хочу этого. Я не хочу, чтобы у меня началась истерика.
Я плакал около часа. Вся подушка была мокрая от слёз. Я успокоился. Я больше не плакал. Я просто лежал на кровати и смотрел в одну точку на стене. Одежда с кровью Аделия всё ещё находилась у меня в руке. Я выпустил её из рук. Мне надоело вот так просто лежать и ничего не делать. Я встал с постели и вытер слёзы с глаз. Я решил пойти к Меритатон. Мне нравилось находиться в её обществе. Я чувствую к ней симпатию.
--Здравствуйте, Меритатон, - сказал я, входя к ней в комнату.
--Здравствуйте, милостивый государь, - ответила она мне. – Вы опять плакали? Это видно по вашим глазам.
--Да, я снова плакал. Не могу никак сдерживать себя. Я слишком ранимый.
--Вам нужно побольше бывать в компании людей, чтобы вы не плакали.
--Я и сам уже понял это. Но я думаю, что это не поможет, потому что я же заплакал сегодня при вас.
--Надо сделать так, чтобы вы не плакали и в одиночестве. А сейчас, давайте пообедаем. И во время обеда вы мне что-нибудь расскажите.
Принесли обед. Мы стали есть. Я рассказал Меритатон о нашем городе. Какие там бывают удивительные вещи, какие там люди, какие дома, какие женщины, какие мужчины, какие животные и природа. Она слушала с большим интересом. Но потом и сама рассказала много интересного. Вскоре обед закончился. Я сказал, что мне надо уходить, хочу погулять и расслабиться.
--Подождите, - сказала мне Меритатон, останавливая меня в дверях, - возьмите вот это. – Она дала мне патефон. – Вам это поможет избавиться от депрессии и от слёз.
--Спасибо, - ответил я, принимая патефон из её рук.
Я ушёл. Я направился в свою комнату. Я лёг на кровать и расслабился. Я почувствовал, как депрессия снова начинается. Потому что на полу лежала моя рубашка с кровью Аделия. Это и стало причиной. Мне опять захотелось плакать. Но я не хотел. Я плачу слишком много в последнее время. Хватит. Как только вспоминаю об Аделии – начинаю плакать. Его смерть слишком сильно отразилась на мне. Она была сильнейшим ударом для меня. Я никак не мог оправиться от него. Я не знаю, когда мне станет лучше. Когда я оправлюсь. Я не могу постоянно находить в обществе с людьми. Я сплю один, иногда отдыхаю в уединении. И я не могу не думать об Аделии. Его могила, его кровь на моей одежде, постоянные мысли о нём – всё это заставляет думать меня плакать. И все эти мысли приходят, когда я бываю один. Но в обществе я отвлекаюсь на другие мысли и разговоры.
Мне надоело лежать. Я встал с кровати для того чтобы послушать патефон, который мне дала Меритатон. Вместе с ним, она мне дали ещё и пластинки. На одной из них я прочитал: «Lilum». Её-то я и решил послушать. Я вставил её в патефон, и пластинка заиграла. Прекрасный женский голос стал петь что-то мне непонятное. Но песня была хорошая. Я лёг на кровать и стал слушать. Я тут же забылся. Музыка так завлекла меня, что я перестал думать обо всём. Это музыка словно бальзам на душу.
Потом пластинка кончилась и песня прекратилась. Я встал с кровати и, взяв пластинку с названием «Under the Shadow of an Oak», вставил её в патефон. Эта музыка была, что и первая. Я тоже забылся. Эта музыка успокоила меня. Прослушал я и другие пластинки. Почти все они содержали классические произведения. Они прогнали депрессию и плохое настроение. Я был уже спокойным и пришёл в своё обычное состояние.
Прошло две  недели с того момента, как я нахожусь здесь. Я чувствую себя гораздо лучше, чем раньше. Я уже очень редко плачу. Часто бываю в обществе людей. Каждый день гуляю с Меритатон. Она держит меня за руки, целует меня в щёку и обнимает при каждой встрече и прощании. Спит со мной на одной кровати по ночам. Я имею в виду обычный сон, между нами не было половой связи. Она делает всё, чтобы я не грустил и не плакал, чтобы не оставался один. Её  отец не был против таких отношений. А наоборот, был за них. Ведь он тоже хотел, чтобы я был счастлив и не страдал. Даже прохожие уже разговаривают со мной. Спрашивают моё самочувствие, мои планы на день, что мне снилось и о чём я размышляю. Я всегда им отвечал и вступал с ними разговоры. С некоторыми даже гулял. Я каждый день ходил на могилу Аделия с Меритатон. И я рассказывал ей разные случаи из нашей с ним дружбы. Она всегда слушала и поддерживала разговор. Но я уже не плакал, смотря на надгробие. Меритатон не давала мне этого сделать. Отвлекала разговорами, обнимала и целовала меня. Это и мешало мне заплакать. Когда я оставался один, я включал патефон и слушал музыку, чтобы не думать о плохом и забыться. Я играл с детьми. Они полюбили меня и считали меня своим другом, всегда были рады мне. «Зиркулярий идёт! Поиграй с нами, Зирка!», - кричали они, едва завидев меня издалека. Я никогда не отказывал им. Я играл с ними в активные игры. Иногда, заигравшись, мы не замечали, как наступал поздний вечер. Но мы не расходились по домам. Я разжигал костёр, и дети садились возле него, и я начинал рассказывать им всякие истории. Рассказывал им о моём городе. Что там люди научились летать как птицы, и плавать как рыбы. Дети не верили мне. Я им обещал принести снимки самолётов и кораблей, чтобы они сами посмотрели и убедились. Иногда Меритатон смотрела на наши игры и смеялась. Она тоже иногда сидела с нами за костром и тоже слушала мои рассказы.
Никогда в жизни мне было так хорошо. Я был по-настоящему счастлив. Я даже не помню, когда в последний раз плакал. Но у меня всё ещё иногда была депрессия. Мне всё ещё не хватало Аделия. Но депрессия быстро проходила, потому что я начинал слушать пластинки на патефоне, как только она начиналась.
Прошёл месяц. Я уже совсем не плачу и не испытываю депрессии. Я уже окончательно оправился от душевной раны. Я по-прежнему гуляю с Меритатон, и вообще с ней я провожу больше всего времени. Тут меня очень любят. Считают полноценным гражданином этого поселения. Я по-прежнему играю с детьми и рассказываю им истории. Здесь ходят легенды обо мне и Аделии. Моя любовь к нему стала примером для окружающих. Но я всё ещё не сказал им, кто же убийца. Да и они совсем забыли о нём. Никто здесь не поднимает эту тему. Со стариком я тоже гуляю. Он говорит, что я ему как сын. И что он хотел бы, чтобы я был мужем его дочери. Но мы с Меритатон не хотели этого. Мы не любили друг друга. Мы просто были друзья. Очень близкими друзьями, но не любовниками. Хоть и вели мы себя как любящие друг друга люди, но такими мы не являлись. Меритатон заменила мне Аделия. Я потерял одного друга, но вместо него моими друзьями стало всё это поселение. Но я не хотел здесь жить. Я хотел вернуться обратно, к себе домой, в свой город, где прожил всю жизнь. Я не знаю, как там сейчас. Помнят ли обо мне, считают ли меня без вести пропавшим, ищут ли вообще. Меня тянуло туда. И неважно, что  в моём городе гораздо хуже, чем здесь, в этом маленьком Раю, но зато там мой дом, мои друзья. Я знаю, что если вернусь туда, то опять стану волноваться, опять стану переживать, бояться за жизни людей. Может быть, опять кто-то погибнет, так же как и Аделий, если я не смогу вовремя помочь. Я знал, что, если уйду отсюда, то навсегда потеряю Меритатон, её отца, всех жителей этого селения, детей, которые очень любят меня. Но я не мог рисковать. Я всё решил. Я вернусь обратно домой.
Я сообщил о своём решении старику.
--Тебе не зачем уходить отсюда, - ответил он мне, - твоё место здесь.
--Я уже решил. Я понимаю, что если я оставлю вас, то вы будете скучать по мне, переживать. Больше всего переживать будет Меритатон и дети. Я это прекрасно понимаю. Но я уже принял решение.
--Ты ещё слаб. Пока мы здесь, с тобой, мы не даём тебе возможности думать о плохом. Но твои приступы могу начаться опять, если ты уйдёшь отсюда. Твои страдания могут обратиться в истерику.
--Не  беспокойтесь об этом. Я уже не буду плакать. Я научился себя контролировать. Я ухожу завтра. Но я даю слово, что вернусь когда-нибудь, если получится.
--Вернуться ты не сможешь. Никто не знает дороги сюда. Поэтому если ты уйдёшь, то уже не сможешь вернуться.
--Ну и пусть. Я принял решение и не изменю его.
Я стал собираться. Рубашку с кровью Аделия и патефон я решил взять в дорогу. Я сказал о своём решении Меритатон. Он стала плакать и просила меня не уходить. Но я не мог остаться. У меня есть своя жизнь и свой дом. Но вскоре она успокоилась. Я обнимал её и просил не плакать. Попрощался и с детьми. Они тоже стали плакать и умолять не уходить. Я обещал им принести фотографии самолётов и кораблей. Они тоже успокоились, услышав это.
Наступил следующий день. День моего отъезда. Все собрались на главной площади, чтобы попрощаться со мной. Я прощался с каждым, пожимая каждому руку. Меритатон прощаясь, первый раз поцеловала меня в губы, обнимая за голову. Поцеловала прямо у всех на виду. Дети плакали и держали меня, чтобы я не уходил. Я попрощался с каждым из них, сказав, что вернусь с фотографией. Я понимал, что я вру, но если бы я не соврал, то они бы плакали бы ещё горше. И я был не уверен, что не вернусь сюда. Может быть, я всё-таки найду дорогу сюда и вернусь когда-нибудь. Я последний раз посмотрел на могилу Аделия, и уже собирался уходить, как вдруг старик остановил меня.
--Я провожу тебя. Ты не сможешь выбраться отсюда один. Ты не знаешь дороги, а даже если и найдёшь, то раньше двух недель ты не дойдёшь до своего города.
Я согласился. Пусть он проведёт меня. Ведь он был прав. Я действительно не знал дороги. Мы вышли из поселении. Люди смотрели на нас, провожая нас взглядами. Я заметил, что на глазах у Меритатон выступили крупные слёзы. Дети махали мне рукой. А мы шли.
Мы уже вышли из города. Мы находились уже в самой пустыне. Здесь так же, как и тогда ничего не было, кроме песка, камней и редких деревьев. Здесь абсолютно ничего не изменилось. Прошло около трёх часов, как  вдруг старик остановился и сказал мне:
--Вот и всё. Дальше тебе придётся идти одному. Город совсем близко. Можешь остановиться здесь, переночевать, а утром, как проснёшься, иди только прямо, пока не увидишь свой город на горизонте. Если бы не я, ты бы никогда не выбрался отсюда так быстро. Иди же. Нам будет тебя не хватать.
--Мне тоже будет вас не хватать. Я буду скучать по вас. И по вашей дочери, и по вашему народу. По всем вам. Я никогда не забуду то, что вы для меня сделали. Но прежде чем я уйду, я хочу спросить у вас: как называется ваше поселение?
--Оплот, - ответил старик.
--Оплот чего? – переспросил я.
--Ничего. Просто Оплот, - сказал старик и, обняв меня последний раз, направился обратно. Я стоял и смотрел на него. И я почувствовал, как из глаз у меня потекла слезинка. Мне стало вдруг тяжело. Но не из-за Аделия, а из-за этих людей. От того, что я покинул их. Мне действительно не хватало их. Мне было скучно и одиноко. Но уже поздно что-то менять. Я долго ещё смотрел на старика. Как он уходил, не оборачиваясь, чтобы посмотреть на меня. Он был уже очень далеко, а я всё ещё смотрел на него. Вот он уже исчез на горизонте, а я всё ещё смотрел. Я двинулся в путь лишь только через некоторое время после того, как силуэт старика исчез на горизонте. Я шёл в перёд и думал. Думал о том всё, что повидал здесь. Я никогда не мог даже предположить, что когда-нибудь увижу таких людей, как они. И вот сейчас, идя по пустыне, я из прекрасного уголка возвращаюсь в свой город, где царит зло. Я вынужден вернуться туда. Там ведь мой дом, там я прожил всю жизнь, познакомился со своими друзьями, там произошли самые лучшие моменты моей жизни. Я шёл и думал обо всём этом. Я не знаю, сколько времени я шёл, но когда я закончил думать, у видел, что уже вечереет. Я достал из своей сумки разобранную палатку и, собрав её, вошёл внутрь и лёг на самодельную постель. Я знал, что я могу опять заплакать, потому что опять вспомнил об Аделии. Ко мне опять  стала приходить депрессия. Я не хотел грустить и плакать. Я ведь давал Меритатон слово, что никогда больше не заплачу. Да я и сам не хотел больше плакать. Слезами горю не поможешь. Аделий умер, и плакать смысла не имеет, потому что от моих слёз он не воскреснет. Поэтому мне остаётся только смириться. Научиться жить без Аделия. Но он никогда не уйдёт из моей памяти. Я всегда буду помнить о нём.
Я не хотел плакать, поэтому я запустил пластинку в патефоне, и прекрасная классическая музыка заиграла. Мне сразу стало хорошо. Так хорошо, что я вышел на улицу, сел на холодный песок и стал смотреть на ночное небо. Музыка была слышна. Я слушал её и сердце моё радовалось. Я лёг на песок. Я лежал так и всё смотрел на небо, слушая музыку. Но я не заметил, как уснул.
Проснулся я среди ночи. Я увидел, что спал прямо на песке. Я встал и пошёл в палатку, лёг на постель и, укрывшись одеялом, уснул. Я не стал выключать патефон. И он играл всю ночь.
Утро. Я уже давно проснулся, и сейчас шёл дальше. На горизонте уже виднелся мой город. Спустя два часа я был уже на шоссе. Шоссе означало, что я вышел в цивилизацию. Я вступил одной ногой на асфальт, а другая осталась на песке. Я последний раз посмотрел на пустыню. В ней я провёл лучшую часть своей жизни. И вот сейчас, когда я поставлю вторую ногу на асфальт, это будет означать, что я окончательно вышел из пустыни, что я уже в городе. Я последний раз дотронулся до песка, последний раз пощупал его. Я поставил вторую ногу на асфальт. Вот я полностью на асфальте. Я больше не в пустыне, а в городе. В родном городе. Я не знаю, что будет, когда я приду туда.
Вот я уже полностью на шоссе. Иду по обочине. Машины едут по проезжай части. Их очень много. Я смотрел на поток машин, и думал о том, что никто из этих людей не знает, что за границей этой дороги, находится прекрасный город где-то в пустыне. А я знал. Я единственный во всём мире, кто знает об этом городе. Я не мог остаться там, даже если бы очень хотел. Как я мог променять свой родной город, где жил всю жизнь на место, где прожил всего месяц, но попал туда совершенно случайно. И вот когда я сейчас иду по обочине большого шоссе, ведущего в город, мою голову заполняют разные подобные мысли.
Я шёл по шоссе несколько часов. Я был уставшим. Мне надоело идти. Но я должен был. Ловить машину я не хотел. Я хотел побыть один и подумать. Всё равно бы водитель бы начал разговор со мной и стал бы задавать много дурацких вопросов. Я не хотел этого. Уж чего-чего, а разговаривать с кем-то я сейчас точно не хотел. Я хотел сейчас только поскорее выйти с шоссе и войти в сам город, чтобы пойти к себе домой.
 Вот шоссе и кончилось. Оно привело меня прямо в центр нашего города. Тут  абсолютно ничего не изменилось за месяц. Все здания стояли на своих местах, у улиц остались те же названия, что и были раньше, возле зданий и домов стояли те же автомобили, что и стояли здесь всегда. Но я не знаю, изменилось ли здесь что-то в поведении людей. Какими стали они за месяц, кто сейчас жив, кто мёртв, кто завёл семью, кто детей, какая у них сейчас жизнь, финансовое положение, стали ли они богаче или беднее. Я не знал ничего этого. Мне придётся начать новую жизнь. Жизнь без Аделия, без Меритатон, без тех людей из селения в пустыне. Что сейчас с ними? Скучают ли они по мне? Плачут ли? А что с Меритатон? Как она сейчас? Скорее всего, сидит и плачет у себя в комнате. Я знаю, что ей меня не хватает. Она также сильно привыкла ко мне, как я к ней. Она хочет видеть меня возле себя, чувствовать. Тоже  самого хочу и я. Но этого не будет уже никогда. Мне придётся смириться с этим, так же как и со смертью Аделия. Я научусь жить без них. Мне просто надо привыкнуть.
Вот я уже вышел из центра и уже шёл по обычной дороге в городе. Эта дорога вела к парку, а из парка – ко мне домой. Здесь ничего не изменилось, так же как и в центре. По дороге ехали машины, по тротуару шли люди. Никто из этих людей не узнавал меня. Они даже не обращали внимания на мою одежду, которая выглядела странной для этого места. Здесь же такую одежду никто не носит и её даже отродясь никто не видел.
Я уже в парке. Здесь тоже, как и везде, абсолютно ничего не изменилось. Я проходил мимо скамеек и аллей. Смотрел на прохожих. Но вдруг я увидел одного человека, который показался мне знакомым. Он проходил мимо меня, но вдруг остановился. Он тоже узнал меня. Сомнений больше не было – передо мной стоял Франклинелий. Это был он. Он остановился и стал смотреть на меня. Я тоже стал смотреть на него. Мы узнали друг друга. Я не ожидал увидеть его здесь. Значит, он выжил и сейчас спокойно гуляет по парку. Но ему легко это удалось, мне же пришлось пережить страдания и боль. Его же не мучает совесть. Это я знал точно. Какое ему дело до друзей, семьи, жизни других людей? Он убил Аделия, и ему всё равно. Убить человека для него – это как раз плюнуть. Я ожидал от него чего угодно. Ожидаю и сейчас, пока смотрю на него.
--Это ты? – сказал он мне после долгого молчания. – Не ожидал увидеть тебя здесь. Я не ожидал увидеть  тебя вообще. Думал, что ты сдох там, в пустыне, в обнимку с этим придурком. Но ты не сдох. И это не только огорчает меня, но даже и удивляет. Как тебе это удалось? Как ты выжил? Твоей еды бы не хватило бы на обратную дорогу. Я просто сгораю от любопытства. Пойдём, расскажешь мне всё. Ради такого дела, я даже оставлю все свои дела и отлажу их на попозже, потратив своё время на тебя.
Я ничего не ответил ему и молча последовал за ним. Франклинелий ни капельки не изменился. Он по-прежнему злой человек. Если бы он попал в Оплот, то он бы там всё бы уничтожил. Убил бы всех людей по одиночке, втихаря, издевался бы над ними, глумился, унижал, избивал, стравливал бы друг на друга, совратил бы всех женщин, разграбил бы все дома и тот самый прекрасный храм. Все кто связывается с этим человеком, губят свои жизни и рушат судьбы. Этот человек готов уничтожить всё человечество просто ради удовольствия.
Он привёл меня в отдалённую безлюдную часть парка, где здесь почти никто не гулял. А если и гуляли, то очень редко. Сейчас же это место было абсолютно безлюдно. Здесь не было ни одной живой души, кроме нас двоих.
--Рассказывай, - сказал он мне, когда мы остановились в тени.
--После того, как Аделий умер, - начал я рассказ, - и сразу после твоего побега, ко мне прибежала большая толпа людей, взявшихся неизвестно откуда. Они забрали меня и Аделия. Потом они отвели меня на допрос. Я взял всю вину на себя. Я сказал, что это я убил Аделия и не жалею об этом. Они не поверили мне. Они отвели меня обратно в комнату, куда меня заперли сразу после того, как привели сюда. Там я плакал по Аделию. Но потом снова пришёл тот  человек, который допрашивал меня и, увидев, что я плачу, стал спрашивать почему я это делаю. Я ответил ему, что плачу не от горя, а от счастья, потому что рад тому, что убил Аделия. Но он снова не поверил. Он отвёл меня на большой пир. Там он пригласил меня за стол. Я сел. Он снова стал задавать мне вопросы. Я отвечал на них. Но я всё ещё не говорил, кто настоящий убийца. Я сказал ему, что сохраню эту тайну до самой смерти и унесу её с собой в могилу. Потом мы стали есть. Во время еда со мной стали разговаривать и другие люди, сидевшие за столом. После этого я пошёл гулять. Мне очень понравился их город. Когда наступил вечер, я пошёл в комнату, которую мне выделили, и лёг на кровать. Когда я лежал, мне опять захотелось плакать. И я опять заплакал. Но потом вдруг уснул. Проснулся я утром. Проснувшись, я захотел пойти умыться, но как только вышел в коридор, ко мне подошла одна девушка и предложила мне помочь. Она отвела меня в уборную, где помогла мне умыться. После того, как я умылся, она отвела  меня в одну комнату. В этой комнате сидел тот самый старик, который допрашивал меня и привёл на пир. Оказывается, эта девушка – его дочь. Старик поговорил со мной, а потом ушёл приносить нам завтрак. Когда он ушёл, я рассказал девушке историю своей жизни, о моём родном городе, о друзьях, о многом. Она в свою очередь тоже мне рассказала много чего интересного. Потом пришёл старик. Он принёс нам еды и одежду для меня, чтобы я надел её, так как на моей была кровь, которую ты об меня размазал. Я стал переодеваться прямо перед девушкой. Потом пришёл старик, и я пошёл с ним гулять. Он отвёл меня к могиле Аделия. Они похоронили его возле храма. Затем мы вошли и в сам храм. Он был очень красив. Таких красивых зданий я ещё нигде не видел. Потом мы вернулись обратно. Я решил пойти на могилу ещё раз, но не один, а с дочерью старика. На могиле я заплакал прямо перед ней. Она меня успокоила и повела обратно домой. Там она, ещё раз успокоив меня, подарила мне граммофон, чтобы я слушал музыку вместо того, чтобы плакать. Музыка не давала мне плакать и грустить. Я слушал её каждый раз, когда мне хотелось плакать. Вот и всё, что я могу рассказать тебе. Я прожил в том городе месяц. Меня там все полюбили и приняли как своего. Они излечили меня. Теперь я больше не плачу, когда вспоминаю об Аделии, не хожу как в воду опущенный. Это благодаря им, я пришёл в себя. Они не хотели, чтобы мне было плохо. Я ушёл оттуда, чтобы вернуться сюда. У меня же есть свой дом, своя семья, свои друзья. Здесь я родился и вырос. И  проживу оставшиеся годы жизни.
Я закончил говорить. Я знаю, что не всё рассказал ему. Что скрыл от него некоторые детали. Что не сказал ему имя дочери старца, не сказал названия города, не сказал про их образ жизни, не сказал про их язык и письменность. Не сказал про  то, как выглядит их город, какие там дома и здания. Ему не зачем это знать. Я ему сказал самое главное. Ответил на его вопрос. Но я знаю, что так просто он от меня не отстанет.
--Интересно, - сказал Франклинелий после того, как я закончил говорить. – Мы искали людей в пустыне три дня, но ты нашёл их быстрее, чем мог предполагать. Даже я не мог представить, чтобы там кто-то жил. Хотя ты и нашёл их, но толку от этого нету. Ты слишком верен  своим принципам. Я убил твоего лучшего друга, заставил тебя страдать от горя, а ты даже не выдал меня. Я не удивлён. Это так на тебя похоже. Даже если бы я убил сотню человек на твоих глазах, изнасиловал бы женщину, ограбил бы кого-то, оскорбил, ты всё равно бы никогда не сдал бы меня властям. Ты бы смотрел на всё то зло, что я творю и ничего бы не сделал. Ты просто игрушка в моих руках. Я могу спокойно убивать людей на твоих глазах, не боясь быть выданным. Ты же никогда не скажешь, что это сделал я. Ты скажешь, что это ты убил всех этих людей, изнасиловал ту женщину, ограбил и поджёг тот дом, а потом сядешь в тюрьму вместо меня. Но ты должен был выдать меня тем людям или закону. Но ты это не сделал и никогда не сделаешь. Но должен. Ты ведь плакал из-за меня, страдал, возможно даже и болел. Но ты сделал этого. Из принципа. Я должен был тогда убить тебя вместе с Аделием, но не убил. Я же знал, что ты никогда не выдашь меня, что сознаешься в убийстве, которого не совершал. Я уже это окончательно понял. Мне даже убивать тебя жалко. Да и смысла это не имеет. Какой в этом смысл, если ты просто игрушка? Даже если я приду к тебе домой и на твоих глазах убью твою мать, ты ничего не сделаешь. Ты будешь плакать, рыдать от горя, истерить, но не выдашь меня. Любой нормальный человек пошёл бы в полицию и заявил бы на меня, но не ты. Я могу тебя оскорблять, унижать, избивать, издеваться над тобой, а ты просто будешь стоять как камень и ничего не делать. Я изобью тебя до полусмерти, не оставив на тебе живого места, а ты будешь лежать в крови и говорить окружающим: «Меня избили какие-то бандиты, но куда они пошли и кто они сами – я не знаю.» И все тебе поверят. И все будут искать каких-то несуществующих людей, когда настоящий виновник стоит перед тобой. Даже смерть Аделия не изменила тебя. Хотя он сам виноват  в своей смерти. Зачем он полез не в своё дело? Он был бы сейчас жив, если бы тогда не совершил ошибку. И мы сейчас бы гуляли втроём, как и раньше, как друзья. Но теперь нашей дружбы нет. Она разрушилась так же, как и твоя жизнь, которая состоит из страданий за зло, которого ты не совершал. Мне тебя жалко. Ты уже не человек, ты просто игрушка, робот, камень, но не человек.
Я ничего не отвечал ему. Я просто молчал и слушал. Он говорит правду. Я не хочу, чтобы из-за меня разрушалась чья-то жизнь. Лучше я буду страдать сам, чем позволю страдать другим. Лучше я сам разрушу свою жизнь, чем разрушу её другим. Если бы я выдал преступника, то его бы посадили. И он страдал бы всю жизнь. Вся его жизнь была бы разрушена. О его счастье и хорошей дальнейшей жизни можно даже и не мечтать. И всё это было бы из-за меня. Я разрушил бы его жизнь тем, что выдал его, ответил ему зло на его зло. Хотя он сам виноват в своих страданиях, но я не могу позволить сделать так, чтобы он страдал. Лучше я возьму вину на себя, буду страдать сам, разрушу свою жизнь, но не позволю ему рушить свою. Пусть он живёт дальше, как и все, а я же буду страдать. Франклинелий говорит правду. В его словах нет лжи. Я никогда не изменю своих принципов, никогда не позволю себе отвечать злом на зло, не буду разрушать жизни и судьбы людей.
--Я узнал всё, что  хотел, - вновь заговорил Франклинелий. – Теперь я понял, что ты за человек. Ты – идиот. Ты позволяешь людям убивать, грабить, совершать безнаказанно любое зло, но при этом ничего не делаешь. Своими действиями, ты не уменьшаешь зло на планете, а только увеличиваешь его. Показываешь людям, что им всё дозволено. Показал это и мне. Я уже убил Аделия, и сейчас могу пойти убить другого человека. А если бы ты меня сдал со всеми потрохами тогда, я бы сейчас бы сидел в тюрьме заслуженно, а не гулял бы на свободе. Но своими действиями ты дал мне возможность продолжать творить зло, хотя мог бы его прекратить раз и навсегда. Это ненормально. Ты болен. Я хотел убить тебя после разговора с тобой, но передумал. Это не имеет смысла. И я просто уйду. Но прежде, чем я уйду, ответь мне на вопрос, который мучает меня ещё с того момента, как я познакомился с тобой: что означает твоё прозвище Посланник народа?
--Меня назвал так народ, - ответил ему я, наконец-то заговорив после долго молчания, - из моей головы. Ещё в раннем детстве, когда я был мальчиком, я дал себе это прозвище и полностью изменил свою жизнь. В своей голове я построил тот идеальный мир, которого я хочу. Мир, где не будет зла. Где будет только добро. И народ моего мира послал меня сюда на землю, чтобы я показал людям, как надо бороться со злом. Меня послали сюда мои же создания. Они хотят, чтобы таким мир был не только в моей голове, но и везде. С тех пор я такой. Я не отвечаю злом на зло.  На любое оскорбление, я отвечаю смехом. Я начинаю смеяться. Или же просто игнорирую. От этого страдает не он и не я. Но если бы я вступил бы с ним в драку, то могли бы пострадать мы оба. Потом сиди и выясняй, кто виноват и что делать. Ну и пускай он дальше унижает меня, но зато моя совесть чиста от того, что он счастлив, а не сидит где-нибудь и плачет о том, что теперь ему придётся отвечать за свои поступки. Лучше буду страдать я, чем он. Пусть лучше меня бьют, а я буду лежать на земле и радоваться тому, что мы оба счастливы, тем что продолжаем жить. Я не разрушил жизнь ни одному человеку. Все они сейчас счастливы благодаря мне. Если бы я выдал их, то они сейчас сидели бы в тюрьме и страдали. Но они счастливы. Пусть он и дальше продолжают творить зло, но зато моя совесть чиста. Не только совесть, у меня чисты и помыслы, и язык. Когда я детстве смотрел на то, как один человек бьёт другого только из-за того, что его назвали идиотом или дураком, мне становилось жалко этих людей. Они разрушают свою жизнь просто из-за обычного безобидного слова. Они готовы убить любого, кто оскорбит их мать или сестру. Но они не понимают, что это просто слова. Они просто оскорбляют мать, но не делают того, что говорят. Они никогда этого и не сделают. Но никто не понимает этого, тем самым разрушая свою жизнь и жизнь своего обидчика. Я не хочу, чтобы люди вели себя так. Я призываю людей к добру. Чтобы они смеялись на все оскорбления, или просто же их игнорировали, и прощали любые обиды. Именно поэтому меня послал народ из моей головы, чтобы я образумил людей.
--Идиот! – сказал Франклинелий, когда я закончил говорить. – Какой же ты идиот! Как можно молча принимать оскорбления! Я бы убил любого, кто оскорбил бы мою мать или сестру! А потом убил бы всех его родных! А ты! Ты несёшь бред! «Послал народ из головы»! Ха-ха-ха! – Он стал смеяться. – Посланник народа! Идиот ты, а не посланник! И послали тебя такие же идиоты, как и ты! Теперь я знаю, как заставить страдать тебя ещё больше! Я ещё раз отправлюсь в пустыню и убью всех там! Они будут плакать и умолять меня не убивать их, а я скажу: «Нет!» и убью их прямо на твоих глазах! И ты будешь страдать ещё больше, чем при смерти Аделия! И тогда я посмотрю, простишь ли ты мне уничтожение целого города, сможешь ли ты пойти против своих принципов! «Послал народ из головы!» Идиот сумасшедший! – Он засмеялся ещё больше. Это уже был не обычный гомеровский смех, как обычно, а истерический. У него начался приступ истерического смеха. Он упал на землю, продолжая дико смеяться. Слёзы текли у него из глаз, и руками он держался за живот, потому что он надорвался от смеха. Мне был знаком такой смех. Я так смеялся, когда меня оскорбляли. И чем больше меня оскорбляли, тем больше я смеялся. Иногда этот смех превращался в истерику. Сейчас у Франклинелия должно болеть горло от смеха, и во рту должно пересохнуть. Он лежал на траве, дико смеясь, и бил кулаками об землю. Слёзы текли из глаз, и живот надрывался от смеха. Он не мог контролировать свой смех. И он всё усиливался и усиливался. Он смеялся и всё кричал: «Послал народ из головы! Как это смешно!» или «Посланник народа! Идиот ты, а не посланник!». Я знал, что всё это было адресовано мне, что он смеялся надо мной, что считал меня сумасшедшим. Но он не первый, кто считает меня таким, но и не последний. Но мне плевать. Я никогда не пойду против принципа. Я до самой смерти буду творить только добро, никогда не отвечая злом. И народ рано или поздно поймёт меня. Но Франклинелий это не поймёт никогда. Вот он лежит передо мной в припадке, и смеётся. Я опять сделал кого-то счастливым. Я заставил его смеяться. Разве смех – не счастье? Я ничего не сказал Франклинелию в ответ, а просто тупо смотрел на то, как он смеётся. Он всё смеялся, катаясь по полу и заливаясь слезами, а я всё смотрел.

Эльчин Забратлы, 5-декабря 2014-го года. Идея этого рассказа появилось ещё до «Сатиров и нимфы», но «Сатиров» я решил написать раньше, потому что он показался мне интереснее и легче.
                КОММЕНТАРИИ
Посланник народа – имя Эльчин, которое означает «посланник народа». А ещё оно означает «посланник аллаха». Но я не знаю, правда это или нет, но так мне сказал один очень религиозный мужчина, с которым я когда-то беседовал.
K;;;l;r; su s;pmi;;m – азербайджанский фильм 2004-го года. Именно он и послужил идеей для этого рассказа. По пустыне идут три парня (Халил, Бахман и Таги). Бахман и Халил разговаривают между собой, а Таги следует за ними, поедая арбуз. У Бахмана было ружьё. Он нёс его на плече. Потом ружьё выстрелило в Таги, который шёл позади, поедая арбуз. Халил подбежал к раненному Таги и упал перед ним на колени и молчал. Бахман подошёл к обоим, и стал кричать в истерике, извинялся, а потом испачкал свои руки об кровь Таги и измазал ею Халила, который стоял на коленях. Халил на коленях всё ещё молчал и ничего не делал. Потом Бахман убежал куда-то, оставив их одних. А вокруг Халила стали скапливаться люди, которые его хотели поймать за убийство Таги.
Ещё существует песня с одноимённым названием, которую поёт Рашид Бахбудов. Эта песня неоднократно исполняется в этом фильме.
Зиркулярий – имя моего кота. Я сам дал ему такое необычное и странное имя. Сейчас Зиркулярий неизвестно где, потому что я уехал из России и больше его не видел.
Зирка – сокращённая версия имени Зиркулярий. Именно так я и называл своего кота Зиркулярия.
Я увидел, что на земле лежат два спелых больших арбуза – момент из фильма «K;;;l;r; su s;pmi;;m». В этом моменте три парня, шедшие по пустыне действительно нашли три спелых арбуза. И один из них сказал, что эти арбузы бог послал.
паланкин – носилки.
милостисдарь – милостивый государь. Устаревшее слово, которое уже не употребляется в речи.
Меритатон – шестая дочь египетского фараона Аменхотепа и его жены Нифиртити. Ещё девушка с таким именем была в игре «Войны древности: Спарта». Там она была невестой главного героя египетской кампании.
Колумб – испанский мореплаватель, открывший Америку.
де Гама – португальский мореплаватель Васко де Гама, открывший морской путь в Индию.
Lilium – главная музыкальная тема аниме «Эльфийская песнь».
Under the Shadow of an Oak – музыкальная композиция, написанная Михаилом Костылёвым (Lind Erebros) для серии игр «King’s Bounty».
                Э. Забратлы