Ангел

   Душный коридор, освещенный в самом конце тусклой лампой. Желтый свет её и желтые обои с тюльпанами, вытянутыми ею из темноты, зарябили перед моими глазами — шевелятся, шевелятся. Нет, это не тюльпаны. Это сидят, как пчелы на сотах во вскрытом улье, это — спина к спине, крыло к крылу, согнувшись и копошась на коридорной стене сидят ангелы. Крылья их сложены на спине, как у пчел, ноги поджаты, головы повернуты от меня так, что я вижу только их крылья, которые я приняла за тюльпаны на обоях. Стена живая и дышит, шевелится и то уходит от меня, то приближается. Я все ближе и ближе к их спинам, слышу шелест крыльев и голоса — они огрызаются друг на друга: «Ты мне ногу отдавил!» - «Куда прёшь!» - «Не толкай» и тому подобное, сливающееся в в равномерный тихий гул. Один из них поворачивает голову и видит меня - «Она нас заметила!». И после этого они по настоящему начинают сливаться со стеной, превращаться в золотистые плоские тюльпаны, один за другим. Они уплощаются и выравниваются  волной от моего лица во все стороны, Теперь это просто стена коридора. В метре от меня продолжает копошиться лишь один, как здоровенный таракан-альбинос. Он ползает по стене взад и вперед на коленках, также как я ищу в сумерках свои очки, упавшие под стол. Он тычется во все стороны, и во мне просыпается инстинкт охотника. Я в два прыжка оказываюсь рядом с ним, сбиваю его со стены тапком. Он, как жук, падает на спину, на крылья, брыкается руками и ногами, и не может встать. Я наклоняюсь над ним и вижу, как он с досадой дергается, его личико сморщилось и покраснело от злости и обиды, он в бессилии стонет и рычит, и на глазах у него выступают слезы. Ангел понемногу замедляется, и совсем замирает. И на крошечном личике пульсируют ручейки слез. Вина и жалость переполняют меня, и я беру ангела двумя пальцами и кладу его себе на сгиб локтя. «Милый малыш, прости, прости пожалуйста!» шепчу я, реву и просыпаюсь.

     Я плачу после пробуждения еще пару мгновений. Мне все ещё так жаль, так жаль малыша-тараканьего ангела, живущего в коридоре на обоях в квартире моих родителей! Мне невыносимо грустно от того, что он не может, как другие, спрятаться от меня и увернуться от моей руки. Я все бы отдала, лишь бы он слился со стеной, как остальные, и не смотрел бы на меня так безысходно, роняя слезы на линолеум. Я решила, что увидев в следующий раз ангела, не буду пытаться сбить его на пол или просто поймать.

    Открывая глаза, я перевернулась на другой бок. В голове гудело от лишнего сна, но и это было прекрасно. В доме стояла тишина, ватная и глубокая, как зимний день за городом. Возможно, где то проносились автомобили, шумели деревья и галдели люди, но сейчас их здесь не было. Ах да! Был первый день нового года. Утро нового года, когда все гулявшие до рассвета разбрелись по домам и заснули, исключая лишь бессонных пенсионеров, ведущих жизнь настолько тихую и неуловимую, что ничто не потревожило мой первый в этом году, волшебный по своей глубине и непробудности, сон. Он прошел сам собой, как насморк, тянувшийся мучительную неделю. Хлопнула дверь подъезда. Звук донесся из далека, как будто бы он существовал только в моем воображении. Потом шаги. Они протопали под окнами, став ненадолго реальными, и утонули в ватной тишине моей головы. Безумный праздник прошел.

    Было самое время поразмыслить, что бы такое совершить в этом новом году. Вдохновение охватило, как обычно, при мысли о всех этих возможностях и перспективах. Я напишу картину. С ангелом, который мне приснился сегодня, или доделаю копию, которую начала два года назад, когда мы с Вадей еще были месте.

    И мне стало вдруг грустно и тоскливо. Ну их к черту, эти бессмысленные картины, - тупая мазня, ненужная никому.

    Вадя. Мой теплый пахучий друг, источавший едкий пот при малейшем изменении настроения или при физическом напряжении. Тогда это качество его казалось отвратительным и достойным наказания. Я при первой возможности указывала ему на это, но не словами, а реакцией своего тела. Я, глядя в свою тарелку давилась едой, которую я не могла приобщить к своему желудку из-за этого непростительного качества своего бойфренда. А он совсем скисал, Вокруг него всегда стоял удушливый смрад давно не стиранной одежды шофера-дальнобойщика, только ещё более едкий. Запах пропитывал его натуру, и образовал в нем вечный стыд за это преступление природы, как если бы он был её соучастником. Вадя потел от этого еще больше. Капли пота начинали бисером выступать по телу и лицу, и он стыдливо отирал его обрывками туалетной бумаги.

Эта бумага сопровождала нас по всему дому, везде были расставлены рулончики и рулоны дорогой разноцветной и ароматизированной туалетной бумаги. На выход же при нем всегда имелись одноразовые бумажные платочки, рассованные по всем карманам его одежды.

Обрывок он судорожно комкал, и выскакивал из-за стола. С этим его порывом в кухне поднималась и разливалась дальше по другим комнатам новая удушливая волна. Когда то я, не выдержав, срывалась за ним,  и мы, обнявшись и заливаясь слезами от взаимной жалости друг к другу лежали на диване, все больше и больше пропитываясь его потом. Моё тело остывало, как остывает от пролитой на себя чашки чая еще недавно обжигающая ткань.

Но с недавних пор Вадя стал скрываться в ванной и запираться там. На все мои уговоры открыть он лишь сильнее отворачивал кран, и погружался в воду так, чтобы не слышать никаких моих слов. Я возвращалась на кухню, открывала пошире форточку и заканчивала трапезу в одиночестве. В начале после таких моментов я не позволяла себе предаваться чревоугодию, не позволяла себе читать книгу, чтобы не показалось очевидным моё равнодушие к его страданиям.  Но со временем, после 10 минут, проведенных перед закрытой дверью ванной, я считала свой долг сострадания выполненным, и доедала свой завтрак, допивала чай в компании с какой нибудь книжкой. Иногда я подходила к двери ванной, стучала, и ответом мне всегда был плеск воды — Вадя погружался в воду, как потревоженный бегемот. Очень, очень редко в ответ на мой стук открывалась щеколда, впуская в ванную меня и выпуская наружу влажное теплое облако. Вадя тут же снова погружался в воду, спасаяь от сквозняка, а я садилась на край чугунной ванны и задавала вопрос, который из-за своей обыденности не требовал ответа. «Ну что опять случилось?» - спрашивала я. Вадя смотрел на меня из воды красными то ли от пара, то ли от слез глазами, и я не раз тогда  думала о том, что эта ванна наполнена его слезами.

        Я не знаю, как же он все таки однажды исчез. Я думаю, что в равной степени он мог уйти, просто собрав свои вещи, или окончательно оказаться разъеденным своим потом настолько, что смог раствориться как соль в ванной под струёй воды. А я, зайдя в ванную и увидев перетекающую через край воду, могла подумать, что он просто не закрыл за собой кран и ушел по своим делам. А вещи его,  отравленные потом, превратились в пыль. Я могла просто пропылесосить углы, втянув в никелерованное жерло все что осталось от моего возлюбленного.

        Я подумала, что плачущий ангел из моего сна — это Вадик. Личико  ангела напоминало миниатюрный портрет моего милого, только, насколько я помню, волосы ангела были черные и стриженые, а вот у Вади они были мышастого серого цвета, длинные слипшиеся пряди (он стеснялся стричься). Полгода прошло с момента его пропажи. Я не искала его, и он не подавал о себе вестей.

Пару дней, продираясь в автобусе через плотно утрамбованных пассажиров,  я встретилась взглядом с Вадей. Он стоял обнявшись с крашенной под вороного жеребца девицей, также лошадиного сложения. Он смотрел на меня. Вадя был испуган, и его объятья скорее напоминали попытку ковбоя спрятаться от индейских стрел за круп вороной кобылы. Внезапно костлявое, но крепкое пенсионерское плечо пришло ему на помощь и воткнулось в мою диафрагму, Я, не в силах вдохнуть, замотала головой и потеряла его взгляд. Автобус резко дернулся, утрамбовав тем самым всех непокорных пассажиров. Владелица плеча, плотная старуха в мохеровом берете и с оранжевой помадой на губах, уперлась лицом в чью то драповую спину и оставила на ней свой оптимистический морковный след.  По этому поводу поднялся шум, тела пассажиров снова пришли в движение, и уже не мой Вадя был оттеснен от меня навсегда.