Обстоятельства жизни. Глава1

               
                Забыли ж мы о том, что Бог                Карает нас всегда нещадно,                Когда друг в друге видим                мы врагов,                Когда к богатству, власти                рвемся жадно…   
  -               
     –  И что тебя занесло в эту деревню? Что ты здесь, городская, потеряла? – удивляясь, спрашивал у меня водитель грузовой автомашины, на которой я возвращалась из районного центра в  деревню. Грузовичок трясло на разбитой дороге так, что пыль встряхивалась и облаком расползалась, не давая дышать. И я, то и дело, смотрела в открытое окно кабины, пытаясь глотнуть свежего воздуха.  Перегретая от знойного солнца машина гудела, словно стонала, и мне пришлось говорить громко, во весь голос:      
             – Это моя мечта с детства – жить в деревне. Вы посмотрите, какая красота вокруг, простор!  –  И я снова и снова с восхищением смотрела в окно.
 Красота, окружавшая дорогу, была  настолько захватывающей, что я и не замечала дорожных неудобств, которые смиренно приняла.

    По одну сторону дороги волновалось жёлтое море подсолнухов: они, дружно повернувшись к солнцу, радовались ему, преклоняя пред ним крупные соцветия. По другую сторону в длинный ряд выстроились молодые берёзки, словно на подиуме демонстрируя стройные ножки и короткие зелёные платьица, развевающиеся на ветру.

Огромный голубой купол неба над всей этой красотой соединялся где-то на холмистом горизонте с просторными изумрудными долинами и давал ощущение полёта. В такие минуты соприкосновения с божественным творением, неразгаданным чудом, душа, словно парит, и всё человеческое, мелкое, такое, как обиды, неприятности, – всё кажется таким ничтожным, до боли глупым и постыдным.

 Я с великим наслаждением пила эту красоту, заряжаясь большой жизненной энергией, которая была мне необходима в новой жизни, в которую добровольно окунулась…
       – Ещё учась в институте, слышала о вашем знаменитом колхозе и его председателе, –  продолжала я, –  вот и захотелось  узнать, что почём, как вы тут живёте. Всё свое детство, все каникулы проводила в деревне, ездила к бабушке с дедушкой. С тех пор и осталась мечта жить в деревне, так было хорошо там!  – И воспоминания о детстве нежной грустью коснулись моего сердца…

     Дед был когда-то синеглазым красавцем. Он и в старости оставался таким – с правильными чертами лица, только с выцветшими глазами, с очень добрым сердцем.
        –  А как  же  условия? У нас  же в деревне нет ни сетевого газа, ни воды тебе из крана, – ничего нет! Даже хорошего клуба! – прервав молчание, с интересом допытывался водитель.
         – Ну, и что? В жизни всё надо испытать – и хорошее и плохое, иначе и не поймешь, счастлив ли ты. Говорят же: «Не окунувшись в темноту, не видно блеска звезд»
        –  Да, наверное, это так, – кивнув головой, согласился уже немолодой мужчина, водитель грузовика. 
       – Ты, как жена декабриста, – смеясь, добавил он, – в такую глушь за мужем поехала!
        –  Нет, скорее, как жена военного. Мы в течение  трёх лет уже успели поработать и в двух других хозяйствах вашего района, как говорится, по заданию партии…
              За разговорами дорога кажется короче, и мы не заметили, как проехали сорок километров от райцентра, куда я ездила с отчетами. И старенькая машина, всё еще исправно выполнявшая своё предназначение, с рёвом затормозила и остановилась у небольшой двухэтажной конторы в центральной усадьбе колхоза. 

     Сойдя с машины, я быстро вбежала по ступенькам красивого крыльца. Здание конторы было новым, чистым и ещё пахло свежей краской. Входящим в глаза сразу же бросались большие стенды с производственными показателями колхоза. Эти показатели, да и весь ухоженный вид самой конторы, красноречиво  говорили о благополучном  состоянии дел в колхозе.

       Проходя мимо этих стендов, мне всегда казалось, что вся колхозная жизнь, словно большая математическая формула, представлена цифрами. А ведь  за каждой цифрой скрывается тяжёлый труд крестьянина, их судьбы, целая жизнь
         Я прошла на второй этаж, где находился мой рабочий кабинет. Войдя, села за стол и стала раскладывать бумаги, пестревшие цифрами. Работа экономиста мне нравилась. Я с удовольствием делала различные расчёты, находя в этом большой интерес.

    Обычную тишину в конторе нарушили раздражённые голоса. Затем за дверью мне послышались тяжёлые шаги, и через некоторое время всё стихло. Это прошёл в свой кабинет председатель колхоза и с ним, наверное,  какой-нибудь колхозник, пришедший что-нибудь просить.

        Неожиданно раздавшийся звонок телефона на моём столе, будто врезался в меня, и заставил непроизвольно вздрогнуть. Председатель колхоза вызывал меня к себе. Пока я шла до его кабинета, мысль о том, для чего всё же он меня приглашает, вызывала неприятное ощущение тревоги и волнения.
          
     «Хозяин», как любили называть его местные жители, Василий Иванович Кулаков, сидел за большим столом. Это был высокий, громадных размеров мужчина, которому не было ещё и пятидесяти лет. Весь его вид выражал большую самоуверенность и достоинство. О нём так и хотелось сказать известной фразой: «Матёрый человечище!».

     Его рыжеватые, густые волосы коротко спадали на узкий, изрезанный глубокими морщинами, лоб. Лицо всегда было багрово-красным. Хорошо присмотревшись, можно было заметить за большими очками с коричневой оправой интересное явление природы: глаза были разного цвета. И во всём выражении лица его была какая-то, едва заметная, грусть…
             Вошедший с ним колхозник Гребнев Александр, уехав ещё в юности из деревни, вернулся на родину уже в зрелые годы. Но общего языка с председателем они так и не нашли.

      Гребнев – щеголеватый, крепкий мужчина выглядел лет на сорок пять. Его одежда, манера говорить были слегка вызывающими: он много повидал на свете, а потому никому не позволит себя унизить. В колхозе он устроился мастером-наладчиком машинно-тракторного парка, но уже второй год не работал, - всё судился с председателем.

         Он уверенно стоял перед председателем, упрямо склонив кудрявую голову, и, сощурив глаза от давней привычки  много курить,  голосом победителя произнес:
             – Решение вашего местного суда опровергнуто судом соседнего района, и вы обязаны выплатить мне законную плату за честный труд и за вынужденный прогул!
             – Это мы еще посмотрим! – стараясь говорить спокойно, произнёс Кулаков. 
         Я вошла в кабинет председателя. Гребнев уважительно  поздоровался со мной и демонстративно медленно вышел из кабинета. Уходя, он бросил на меня взгляд, ища понимания и сочувствия, от которого мне стало не по себе. Месяцем раньше он обращался ко мне, чтобы я выписала из его лицевого счёта начисленную ему за год оплату, и, не видя в этом ничего предосудительного, выполнила просьбу.

 Не поднимая головы, Кулаков закурил сигарету и, вдыхая дым, зловеще произнес:
                – Ты выдала справку об оплате за последний год Гребневу? Слишком много на себя берёшь! – у меня от голоса и тона, с которым задал свой вопрос председатель, замерло сердце, но, подавив в себе волнение, я ответила уверенно:
                – Да, я. Но не справку, а лишь выписала из его лицевого счета фактически начисленную сумму и… – но хозяин не дал мне  договорить, потому что он уже всё сказал, что хотел, и, обрывая разговор, вызвал к себе секретаршу, попросив её принести «очень холодной воды».

              Я вышла с испорченным настроением и сразу же направилась в кабинет мужа искать утешения:
                – Что за дела? Чего ему вечно не хватает? Стараешься, из кожи лезешь, и всё ему неладно!

                Всегда спокойный муж Михаил привык уже к тому, что я, как ураган, выражаю свои чувства, когда поступают несправедливо, и  сразу понял, что речь снова идёт о председателе. Он,  молча, слушал, не меняя выражения своего красивого лица, и, чуть отвернувшись от меня, искал что-то у себя в сейфе. 

                – Всё последнее время я постоянно чувствую со стороны председателя сильное давление, мне всегда кажется, что он только и ждёт моей промашки, ошибки. И от этого на душе становится плохо, пропадает всякое желание  работать! – Я взглянула на мужа, ожидая, что же он скажет на это. Но Михаил, продолжая копошиться в сейфе, ровным голосом, показавшимся мне даже равнодушным, ответил:
               – А ты на рога ему не лезь. Умнее быть надо. Умей подчиняться. 
              – У тебя вообще понятия другие, – вспылила я, – подчинять и подчиняться можно по-разному!  – Внутри меня как будто что-то оборвалось. Было ощущение, что я стою у  стены или у большого камня, который никогда никакими силами не сдвинуть с места, но всё  же продолжая разговор:
                – Главный бухгалтер, этот плут и алкоголик, почему-то у него в почёте! А ведь он выдал Гребневу справку с заниженной суммой оплаты, наглым образом выдумав её! Так неужели же и я должна была, «согласуя» с Кулаковым, обмануть человека?

                Тем временем муж  нашёл нужную бумагу в сейфе и, молча, её разглядывал, будто не слыша моих слов. Сам  он почти никогда не перечил хозяину: быть может, не хотел создавать себе лишних проблем, или же это было проявлением сильной личности. И я никак не могла понять его такую выдержку.

       Пытаясь ответить самой себе на мучавшие вопросы, хотелось успокоиться. Но по-настоящему я успокоилась, когда в открытое окно увидела  извитую ленточкой дорогу среди необъятного хлебного поля, которая манила и звала куда-то вдаль… 
                – Сейчас пойду на ферму, меня не теряй, скоро буду, – уже совершенно спокойно, уходя, сказала я мужу.