Японский Аникей

В колонии, в одной бригаде со мной сидел за тунеядство (Статья 209 старого УК) бич из Норильска - Аникей. Когда от непосильной работы и жиденькой кормежки я стал слабеть, как и во всякой волчьей стае, меня начали грызть собратья. То один в рожу залезет, то второй… Чувствуют слабого! Хотят на нем дешевый авторитет заработать. И  вопрос стал ребром: Мне еще, считай, четыре года сидеть. Заклюют! А ломиться в штаб, жаловаться Куму, как то не фартило.
Срок впереди долгий! Как жизнь повернется неизвестно. А однажды сдавший – он уже не мужик! Он вне закона. Короче, выхода достойного не было. Я взял арматуру и развалил Аникею башку. Рисковал конечно! Могли раскрутить, срок добавить! Но я, почему-то, рассчитывал на 6 месяцев Помещения Камерного Типа (ПКТ).
Так вот, у хозяина (Начальника колонии) было, оказывается, чемоданное настроение! Он четыре года отпуска и деньги копил, чтоб закатиться на море на пол года! И тут в последний день его работы такой инцидент!
Нас обоих к нему в кабинет притащили. Меня из ШИЗО, Аникея из санчасти. Перемотанного как космонавт в скафандре! А из под бинтов в одном месте прядь волос выбилась. «Почему не стрижен?» - спрашивает у Аникея наш хозяин Гутник. «А мне через пятнадцать дней освобождаться! Справка на волосы есть.»
Ну и я сразу все понял! Гутник как вскочит из-за стола и давай перед моим носом кулаком крутить. «Мерзавец! Пока что пятнадцать суток с переводом в ПКТ, а там будем судить!» По глазам хозяина я читаю обратное. А что он мне при Аникее скажет? «Молодец, так и продолжай?» Хрена кто меня судить будет! Через пятнадцать суток Аникей освободится и все про меня забудут! Отсижу свои 6 месяцев БУРа и писец.
Досиживаю пятнашку. Приходит в Штрафной изолятор контролер, выводят меня из камеры. Он начинает объяснять дежурному: «У него написано в постановлении пятнадцать суток с переводом в ПКТ, а БУРовской (БУР = ПКТ) а БУРовской постановы нет! И этот хЭр, которому он чан расколол, сегодня после обеда освобождается!
Пусть посидит. Тот освободится, этого отпустим. Чтоб не ходить к ВРИО, насчет перевода в ПКТ, парню жисть не калечить!» Решили. А кто то капнул.
Забегает новый хозяин, начинает ругать дежурного. Тот объясняет, мол пишите постанову на ПКТ, посадим на пол года! А Новому начальнику тоже неохота статистику портить. И он принимает Соломоново решение: Чем быстрее они друг друга перебьют, тем нам меньше работы будет. Нет постановы, значит пусть идет в отряд! А там они сами разберутся. А мы потом одного в гроб, другого на раскрутку. Гуляй Вася.
И я иду в отряд. Прихожу, а там, зная со слов старого хозяина, что мне БУР и Раскрутка Аникей понт пустил: мол жаль я его не увижу, а то б ему показал! И вот нарисовываюсь собственной персоной.  Мужики предъявляют  Аникею за базар. А у него очко работает! Так Норильчанину воля через четыре часа, а так непонятка!!!
И я ему ещё жути нагоняю. Говорю: «Не ссы Аникей, даже раньше обеда освободишься, только в гробу!»
Короче, Аникей сбежал в надзорку жаловаться. А меня вызвали к себе блатные. Встретили. Чифиру заварили, новую милюстиновую робу, вместо завшивленной справили. С баней договорились. Балобасом накормили. И объявили, что отныне я могу жить как хочу. Могу работать, могу не работать. Ну я что совсем дурак – вкалывать! Туберкулез да дистрофию себе зарабатывать?
И ни одна падла из Аникеевых дружков мне больше за четыре года слова не сказала! Хором они все смелые! А тут видят: у блатных ко мне претензий нет. Бугра спрашивают, он кивает «как бригада решит!» А как она решит, если бригада состоит из отдельных индивидуумов! И каждый понимает: если один раз человек решился арматурой по голове огреть, то уж другой раз вряд ли остановится.
И больше я на зоне не работал. А Аникей потом, каким то образом, слинял в Японию. И теперь, когда я слышу, что Японский Аникей опять упал, то представляю как стою у стены с арматуриной в руках! Передо мной в луже крови валяется Аникей, а во круг мечатся его друзья. Всё так отчетливо, как будто вчера было! В мельчайших подробностях. Каждый жест. Запахи. А вообще-то я ему даже благодарен!