Глава 13. Перестройка. Аэродром. Саша

13. Перестройка.

Организация, в которой я работала после ухода из воинской части, называлась «Промышленной ассоциацией». Начальник - Богданов, он именовался генеральным директором. В его распоряжении каким-то образом оказалось здание машинно-счетной станции, где выполнялся ряд городских заказов на табуляторах. Это что-то похожее на электронно-вычислительные машины, но гораздо примитивнее. Программы для них составляются с помощью проводков, данные вводятся с перфокарт. Еще под началом Богданова было рыбоводческое хозяйство, стеклодувная мастерская и что-то еще. Он нанимает даже повара, чтобы кормить работников, большинство из которых, так же, как он сам, живут в Шиханах. Это военный поселок в часе езды от города. Для повара готовят рабочее место, разбивая кувалдами перегородку между двумя комнатами. Так и не достроили, правда.

В мою задачу входит написать для компьютеров программы, выполняющие то, что считалось на табуляторах. Начальник вычислительного центра Александр Ефремов, он закупает и обслуживает компьютеры. Компьютеров пока два, но будет больше. Причем компьютеры импортные, более высокого класса, чем были у нас в воинской части. О программировании Богданов имеет весьма смутное представление. Ефремов, в общем-то, тоже, хотя установить операционную систему и нужные трансляторы он вполне в состоянии. Выясняется, что написать программы на языке Паскаль, на котором я работала, будет слишком сложно, нужно освоить язык баз данных.  Начинаю осваивать новый язык, разговариваю с операторами машинно-счетной станции, уясняю для себя задачи. От их прежней начальницы толку мало, программы она не составляла, занималась в основном административной работой.

Ефремов вроде бы подключается к моей работе, но больше тормозит, чем помогает. Разговаривать с людьми он не умеет, груб и невероятно упрям и самонадеян. Ему порой трудно доказать самые элементарные вещи, хотя бы то, что подоходный налог должен считаться по установленной формуле, а не так, как хочется ему. Тем не менее, Ефремов наобещал Богданову, что все будет сделано в очень короткие сроки, и Богданов, поверив его обещаниям, уволил ряд работников, обслуживавших табуляторы.

Я работаю в очень напряженном режиме, но программ много. К тому же надо обучить операторов. Работать на компьютерах могут не все, и операторам надо еще продолжать работу на табуляторах, пока не будут написаны все программы.
Табуляторы, оставленные без обслуживания, начинают выходить из строя. Богданов торопит, он требует с Ефремова выполнения обещания, Ефремов злится и, в конце концов, увольняется, стерев в компьютере назло Богданову один из комплексов почти дописанных программ. Я становлюсь начальником вычислительного центра, восстанавливаю стертый комплекс программ, дописываю другие.
 
Дела у Богданова идут не очень хорошо, повышаются налоги, плата за аренду, ему приходится сократить количество телефонов, хотя все нужны для связи с заказчиками. Заниматься каким-то производством становится невыгодно, проще покупать и перепродавать. Он отказался бы и от вычислительного центра, но связан договорами и условиями аренды помещения. Он начинает повышать расценки для заказчиков, чтобы они сами отказались от заказов. Некоторые предприятия отказываются. Цены постоянно растут, оклады работникам Богданов повышает неохотно. Мне он увеличивает оклад, только когда я начинаю угрожать увольнением. Уходит один из его заместителей, прекращают работу с ним рыбоводное хозяйство, стеклодувы.

Компьютеры в нашем городе только начинают появляться, нет, не только программистов, но и людей, умеющих работать с ними. Случайно узнаю у одной из прежних друзей отца, что ее дочка хочет поменять место работы. Я предлагаю ее дочери прийти ко мне. Люба младше меня, я помню ее совсем маленькой девочкой, но сейчас передо мной очень приятная, молодая, интеллигентная женщина. Она быстро осваивает незнакомые для нее компьютеры, язык программирования, подключается к написанию программ. Программы я дописываю и увольняюсь, ухожу на один из заводов, которые мы обслуживаем. Люба остается вместо меня.

Должности программиста на заводе не было, поэтому меня оформили слесарем пятого разряда в цех КИП (контрольно-измерительных приборов), а рабочее место мне определили в бухгалтерии. Бухгалтерия располагалась на втором этаже старого деревянного здания – конторы. Первые впечатления от знакомства с бухгалтерией были самые тягостные. Тесная комнатка с несколькими стоящими почти вплотную письменными столами, вдоль одной стены ряд допотопных российских компьютеров, сидят две смотрящие исподлобья мегеры. Мне даже своего письменного стола не досталось, приткнулась рядом с компьютерами с одной только мыслью: «Куда я иду!» Но другие работницы бухгалтерии гораздо приятнее, с ними у меня налаживается контакт, работаем вполне плодотворно.

Компьютеры работают раздражающе медленно, громыхают, как тракторы, устают глаза от маленьких черно-белых мониторов. Часть вычислений бухгалтера выполняют на калькуляторах, но потом готовые суммы нужно ввести в компьютер, свести все воедино. Программу специально для этого предприятия разрабатывали по заказу специалисты в Чебоксарах, к ним надо обращаться при возникновении неисправимых ошибок в программе или для внесения изменений.

Компьютеры есть еще в отделе кадров, отделе сбыта, отделе труда и зарплаты, расположенных на первом этаже конторы. И есть жилищно-коммунальный отдел в другом здании, где работает программа, написанная мной. Все эти участки также на моем обслуживании.  Ремонтом часто ломающихся компьютеров, поставкой расходных материалов для них, закупкой программного обеспечения занимаются на головном заводе «Большевик». Мне нередко приходится ездить туда на служебном автобусе в течение рабочего дня к неудовольствию начальника цеха КИП, имеющего мало представления о моей работе.

Завод старый, дореволюционной постройки, но цемент на нем выпускается уникальных марок, очень качественный. Этот цемент использовался при постройке Останкинской телебашни, плотин, ракетных шахт. Только завод давно не реконструировался, оборудование изношено, нарушены все каналы вывоза и сбыта. Остановки вращающихся печей из-за невозможности сбыта цемента причиняют этим печам большой вред, все начинает сыпаться и перекашиваться при новом запуске. Рабочих часто отправляют в отпуска без сохранения заработной платы, но начальники продолжают активно руководить пустыми цехами и даже получают за это доплаты.

Небольшая часть денег поступает за счет так называемого «самовывоза», то есть приезжают люди на машинах, расплачиваются наличными, забирают цемент и уезжают. Опасно для водителей, один из них пришел со старой веревочной «авоськой», в которой лежал неряшливый газетный ком – маскировал так деньги, чтобы не догадались. Из этих денег выплачивают некоторым зарплату, но денег мало, не хватает даже «конторским», а у каждого бухгалтера свои родственники, друзья. Переругались, в конце концов, так, что функцию распределения этих денег взял на себя директор. Нужно было идти к нему на прием, писать заявление. Алеша учится в университете, живет на квартире, за нее надо платить без задержек, Павлик в школе, дополнительных доходов у меня нет. Ходила каждый месяц к директору, потом попросила его разрешить бухгалтерам выписывать мне зарплату при возможности, мне пошли навстречу.

Запомнилась подготовка к одному из собраний акционеров на «Большевике». Рабочих убедили, что для возможности принятия нужного решения лучше передать свое право голоса директору, одному из его заместителей или начальникам цехов. Пригласили нотариуса, разбили для экономии держателей акций по десять человек, и на десять человек составляли одну доверенность. Пригласили всех пенсионеров, задействовали всех, кто мог печатать на пишущей машинке или компьютере. Люди стояли часами, дожидаясь своей очереди в узких коридорах конторы. Верили, что смогут сохранить свой завод, на котором работали всю жизнь сами, их дети и внуки. Верили директору завода, бухгалтера тоже, хотя я пыталась им доказать, что если бы он защищал интересы рабочих, а не свои и верхушки руководства, он бы давно не занимал эту должность. На нищем заводе, где месяцами не выплачивается заработная плата, открывается магазин. В нем можно купить товары и продукты в счет этой самой заработной платы, и владелец магазина – директор. Заместитель директора строит шикарный особняк рядом с налоговой инспекцией. А муж начальницы отдела сбыта жалуется на то, что у нее кошелек не закрывается от денег, и она изменяет ему с заместителем директора. Был период, когда нам приказали завести на каждого работника счет в коммерческом банке и переводить деньги туда. Только после первого же перевода рабочие побежали снимать деньги с книжек, перед банком выстроилась огромная очередь, людей не пускали, они возмущались. Эту практику пришлось отменить. Начальник цеха КИП скупал за бесценок акции у своих рабочих, потом перепродал их с хорошей выгодой.

На заводе я проработала около двух лет, уходить не собиралась. Но вдруг обострился давний конфликт с начальником цеха, в штате которого я формально числилась. И в этот же день приехали на машине из организации, где мне недавно предлагали работу, но я отказалась. Они ждали из Москвы своего начальника, тот потребовал, чтобы нашли как можно скорее программиста. Колесников Валерий Дмитриевич, жена которого звонила мне, предлагая работу, не был начальником вольского отделения, но к его мнению очень прислушивались. Они согласились даже на постоянную доплату к моему окладу, поскольку я поставила условие, чтобы зарплата у меня была не меньше, чем на «Красном Октябре». Задержек с выплатой у них не было. Возили работников на своей машине от проходной воинской части, недалеко от моего дома. Коллектив небольшой, всего пятнадцать человек, почти у каждого отдельный кабинет. Располагаются в большом здании на территории аэродрома воинской части, но числятся в штате Физического института Академии наук.  Начальник, инженер, один программист находятся в Москве, остальные в Вольске – Вольская экспедиционная база. Раньше штат был большой, работ проводилось много, но после всех сокращений остался вот такой урезанный состав.

С женой Колесникова Мариной мы работали в одном отделе в воинской части. Я занималась работой с детьми по линии профсоюза, Марина много лет была бессменным председателем женсовета. Ей эта работа нравилась, в отличие от меня. Для меня это было обязательной партийной нагрузкой, занимающей много времени и отвлекающей от основной работы. Особенно перед Новым годом у меня заранее начинала болеть голова: закупка подарков для детей в условиях дефицита, организация утренника. А Марина ждала этот праздник с радостью.

Валерий Дмитриевич работал начальником четвертого отдела. Всегда занятый, сосредоточенный, весь в себе. Мог пройти, не ответив на приветствие, просто не заметить. Резко выступал на партийных собраниях, критикуя недостатки.  Многим, естественно, это не нравилось, на него сыпались обвинения. Марина не выдерживала, бросалась его защищать, хотя он просил ее не делать этого, от ее защиты только хуже им обоим.

И вот я работаю непосредственно с Валерием Дмитриевичем, попадаю под влияние его личности и втайне замечаю, что он нравится мне все больше и больше. Личной жизни у меня практически никакой, если не считать редкие письма Михаила, которые в последнее время причиняют только боль. Я пишу ему о сыне, о том, как мне трудно без чьей-либо помощи. Я устала ломать голову над тем, как прокормить и одеть детей на те гроши, что мне платят. А он присылает хвастливые письма о машинах, квартирах, дачах, о том, как ему повышают зарплату. И о том, что дети не входят в число его увлечений. Впрочем, сына и дочь, которые живут с ним, он не бросает, они тянутся к нему, и от Павлушки он в общем-то не отказывается, хотя и не помогает.

Не сразу удалось развязаться с заводом. На мое место приняли такого «оленя», как говорит мой старший сын, племянника того самого начальника цеха! Никакого отношения к программированию он не имел, пытается осваивать, но с большим трудом. А бухгалтерам надо работать, устранять сбои в программе, исправлять ошибки набора некому. И начальник отдела кадров, просит дописать начатую программу. Она учится в заочном экономическом институте, программа ей нужна для диплома. Мы работаем без обеда, уезжаем часа в три, иногда раньше. Я выхожу на повороте из машины, спускаюсь по тропинке к конторе завода, работаю там до конца рабочего дня. На заводе мне оплачивают работу по совмещению.

Заканчиваю все работы на «Красном Октябре», новый программист уже «поднатаскался». Увольняюсь от них, но денег все время не хватает, поэтому начинаю работать по совмещению по вечерам в роддоме. С одной работы сразу иду на другую и сижу там допоздна. А Валерий Дмитриевич едет в командировку в Москву и попадает там с инфарктом в больницу. Лежит в тяжелом состоянии, но просит не говорить об этом Марине, сказать ей, что у него сердечный приступ. Она и ехать туда сначала не хотела, думала, что все обойдется. Женщины на работе настояли. Поехала, добилась его перевода в другую больницу, в той первоначальной он бы просто умер. Колесников возвращается из Москвы, но на работу выходит не сразу, восстанавливается.

Наш коллектив достаточно уникален. Большинство мужчин отставники – офицеры, прапорщики, у всех золотые руки, все хорошие специалисты. Водитель   с легкостью пересаживается с одной машины на другую, водит нашу «буханку», автобус, газик, тяжелый ГАЗ-66. Валерий Дмитриевич и наш московский начальник Лапшин кандидаты наук. Валерий Дмитриевич – полковник, так же, как и начальник нашего вольского отделения базы Тальский. Этот коллектив – один из лучших, с которыми мне приходится работать, вспоминаю их с большим теплом. Впрочем, я стараюсь со всеми коллективами, где работаю, сохранять хорошие отношения, оставляю подробные инструкции по всем своим программам, готовлю себе замену, отвечаю на все возникающие вопросы – «не плюй в колодец».

Врачи рекомендуют Колесникову больше ходить. Он начинает ходить пешком на работу и с работы. Я тоже пробую. Нелегко сразу пересаживаться с одного компьютера на другой, переключаться на другие задачи, а здесь хоть какой-то отдых. Валерий Дмитриевич доходит до своего дома, уходит, а я иду дальше, в роддом.
По дороге разговариваем о многом. Спрашиваю у Колесникова:
- Вы тоже считаете, что виноваты во всем женщины, если разрушается чья-то семья?
- Разные бывают ситуации, одна женщина может это сделать, другая нет.  Я человек обязательный, я не могу просто так оставить женщину. Поэтому я рад два раза: когда ее встречаю и когда расстаюсь.

Рассказываю ему о Мише, о нашей ссоре в письмах, о том, что он не хочет помогать сыну, не представляет себя отцом на расстоянии. И вообще я больше не хочу слышать ни о его походах, ни о его дачах, ни о его подругах.  А от своих обязательств он не отказывается. То есть он будет растить сына, если я, к примеру, умру. Но не раньше.

Я пробую оборвать переписку с Мишей, прошу, чтобы он больше не писал, не пишу сама. Долгого молчания не выдержали ни я, ни Миша. Он все-таки написал и предложил больше не экспериментировать: «Наше с тобой общение вместе с нами и кончится».

Я все больше сближаюсь с Колесниковым, эти отношения меня пугают, тем более его жену, в отличие от жены Миши, я хорошо знаю, она мне нравится.

Задачу, поставленную мне на этой работе, я не могу решить потому, что Лапшин, написавший диссертацию по этой теме, не отвечает ни на один мой вопрос. Он просто не знает ответов, программу писал прежний программист. Но тот программист молод, умен, ему трудно общаться с людьми из-за сильного заикания. Ему было интересно заниматься этой задачей, он находил книги, справочники, выполнял ту работу, которую обычно делает заказчик, но не программист. Лапшин хочет, чтобы я делала то же самое, я не хочу, это не входит в мои обязанности. Работаю я здесь по контракту, его могут просто не продлить без всяких объяснений.  Мне начинают урезать постоянную надбавку к окладу, о которой была договоренность при приеме на работу.

Люба, с которой мы работали в «Промышленной ассоциации», после того, как ассоциация окончательно рассыпалась работает в городской администрации. К ней часто обращаются с предложениями работы, о некоторых вакансиях она сообщает мне. О том, что в «Спец АТХ» ищут программиста, сообщила мне тоже она. Перехожу к ним.
Ну и бросает меня! Если учесть, что на заводе не было должности программиста, меня оформляли слесарем, получается, что я из слесарей в Академию наук, а оттуда прямым ходом на свалку -  новое предприятие занимается вывозом мусора, уборкой и озеленением города.

Начальник груб, деспотичен, работать с ним очень тяжело, руководящий состав постоянно меняется. Уходит бухгалтер – расчетчица, легко освоившая мою программу. Уходит начальница отдела кадров. Был момент, когда я бросила начальнику заявление об уходе, не найдя предварительно новое место работы. Такого я никогда раньше не делала, хорошо, что он это заявление тогда не подписал.

Из роддома хотела уйти, но уговорили остаться, приходить хотя бы на час. Оформила себе в «СпецАТХ» неполный рабочий день, шесть часов без обеда, потом в роддом.
Алеша окончил университет, хотел остаться в Саратове, но я уговорила его вернуться домой. Ладно бы он там нашел работу по специальности, а то какой-то колбасный цех. Там он стал подрабатывать во время учебы, хотел продолжать работать в этом цехе. Стоило ради этого механико-математический факультет кончать!  Своего жилья в Саратове у него нет, большую часть зарплаты придется отдавать на оплату съемной квартиры.

Устроила его на работу программистом в ЦРБ (центральную районную больницу). Оклад небольшой, вторую работу мне пока нельзя оставлять. Там, в почти чисто женском коллективе его приняли с восторгом. В бабские дрязги он не лез, в компьютерах разбирался нормально, с начальницей своей сразу подружился, в общем, пришелся ко двору.

Работала по 10 – 11 часов в день, приходила измочаленная. Часто, как и прежде, сильно болела голова, иногда плыло все перед глазами, но выяснилось, наконец, что это из-за аритмии сердца и скачков артериального давления. Где-то в этот период я потеряла контакт с младшим сыном. Он подходил, чтобы рассказать о своих школьных делах, а я просила: «Павлик, отойди, я очень устала». Потом я и рада бы была поговорить с ним откровенно, но у него уже не возникало желания делиться со мной.  В этот же период, решив, что вряд ли когда-то возьмусь за перо, отдала одной из бывших сотрудниц по воинской части двадцать тетрадок дневников. У нее дочка закончила филологический факультет, свекор вроде бы профессиональный писатель. Я просила потом вернуть дневники, но мне их не вернули, ничего о них не знаю.

Приснилось, что я иду по узкой заснеженной тропинке рядом со Славой. Тропинка все сужается, а он все ускоряет шаги, уходит вперед. Я бегу за ним, кричу, но не могу догнать. Вскоре услышала, что Надя, бывшая жена Славы, лежит в больнице в тяжелом состоянии, не приходит в себя.

После развода со Славой она выходила замуж, уезжала на Север. Потом вернулась в Вольск, поменяла однокомнатную квартиру на двухкомнатную, с мужем развелась. Дочка у нее родилась от того, с кем она училась в одной группе в техникуме. Он и тогда ей нравился, но женился на другой. Надя пыталась через суд добиться алиментов от отца дочери, но он на суде от дочери отказался, ничего Надя доказать не смогла.

Наверно вся эта история на нее сильно подействовала, нервы у нее и без того были не в лучшем состоянии. Она стала заговариваться так, что попала в психиатрическую больницу. Но после обследования выяснилось, что у нее мелкие и многочисленные опухоли мозга, и ничем помочь уже невозможно.

У ее постели дежурили по очереди родственники. Моя мать тоже приходила несколько раз, Надя никого не узнавала. Умерла, так и не приходя в себя.  Опекунство над двенадцатилетней Анечкой оформил Максим.

Не за мной Слава приходил.

А потом у меня появился Саша. То есть я знала его давно, С ним какое-то время встречалась Галя Степнова.  Галя хотела бы выйти за него замуж, но он не предлагал. Он после развода с женой жил сначала с матерью, после смерти матери привел женщину с тремя детьми. Галя, тем не менее, продолжала поддерживать с ним отношения, приходила к ним в гости, иногда и я там бывала с Галей.  У него квартира на Привольске, купил еще дом в Верхней Чернавке, Ольга с детьми переехала в этот дом. Сажали огород, держали какую-то живность. Саша держал прокат видеокассет, показывал видеофильмы в бывшем клубе «Строитель». Сначала на этом можно было неплохо зарабатывать, дальше дела пошли хуже, как и у большинства мелких предпринимателей, стали душить налогами.

Мы брали участки под огороды за Волгой, в Откормсовхозе, рядом с Верхней и Нижней Чернавкой. Это все тоже стало невыгодно, слишком подняли плату за проезд, за охрану, да и воровали много, никакая охрана не спасала. Сами же сторожа порой и воровали – времена полного беспредела.

Саша попросил у нас семена, в том году у них ни картошки, ни лука на посадку не осталось, вообще ничего. Участок большой, а засаживать нечем. Я предложила ему часть участка выделить нам, все равно земля пустует.  Мне туда ездить было некогда, на двух работах работала, ездила мать, Алеша со своей подругой Галкой, они еще не были женаты. Да, вот так, сплошные Гали – моя подруга, будущая сноха. Собираемся вместе – прямо галочья стая!

Что Ольга любительница выпить я видела и слышала, не знала только до какой степени.

Внезапно она исчезла неизвестно куда, дети ничего не рассказывают. Дочь с ними уже не жила, замуж выскочила в шестнадцать лет, мальчишкам где-то десять и восемь лет. Потом мальчишки все-таки рассказали, что сосед застал Ольгу на своем участке, она выкапывала у него картофель. Ее избили, составили на нее протокол в милиции, она вынуждена была скрыться. Продолжать жить в деревне при таких обстоятельствах, видимо, оказалось нелегко. Она забрала вещи, пацанов, переселилась к своему брату. Сашка остался один.

Ко мне он приходил грязный, голодный. Отмывался у меня в ванной, я стирала ему рубашку, одну и ту же почему-то. Потом он затеял ремонт квартиры, я помогала ему отчищать от побелки потолок, клеить обои. Заработались как-то допоздна, я осталась у него. Странно, но я его до сих пор не воспринимала как мужчину, «подружка» скорее. Подружка!..

Мне опять позвонила Любаша. На этот раз освобождалось место в налоговой инспекции.

Парень, чье место освобождалось (он переходил в другое отделение, но его не отпускали, пока не найдет себе замену) посмотрел на меня с сомнением: «Мы бы хотели на это место мужчину». Далее последовали пространные объяснения о том, какие работы здесь приходится выполнять, в частности самостоятельное подключение локальной сети и так далее. Мне не захотелось спорить: «Я могу предложить вам мужчину, если хотите». Сообщила им координаты Алеши, предупредила Алешу о возможном звонке, пусть посмотрит, подумает, если его устроит, я могу заменить его в ЦРБ, тем более с большинством их программ я уже работаю в роддоме, мне будет легче работать в близких организациях, работу в роддоме я пока не собиралась оставлять.

Так и получилось, Алеша ушел в налоговую, я в ЦРБ, только встретили меня там не слишком радушно, работать с Алешей им нравилось, сердились, что из-за меня он ушел от них. С одной стороны можно порадоваться за сына, но с другой – надо работать в коллективе, настроенном против меня.

продолжение
http://proza.ru/2015/01/03/1161