Глава 14. Смерть Сережи и тети Нины

14. Смерть Сережи и тети Нины.

Как раз в промежутке, перед переменой мест работы сыграли свадьбу Алеши. Он не хотел большой гулянки, сам поставил условие, чтобы было не больше тридцати человек. Гуляли один день, готовили сами, о помещении договорилась мать невесты.  Использовали дискотеку технологического техникума, мать Гали там преподавала, ей разрешили, как своему работнику, без всякой арендной платы.

Родители Гали не захотели приглашать никаких музыкантов, решили ограничиться музыкальным центром. Договорились с профессиональной ведущей. Но самым лучшим моментом в свадьбе оказался тот, когда Сережа взял гитару, и все собрались вокруг него. Он пел сам, дуэтом с женой, пели все вместе. Когда стали выбирать песню, знакомую всем, такой оказалась «Живет моя отрада». Сережа признался, что у него было такое чувство, будто он своего сына женит.  Тети Нины на свадьбе не было, не пошла.

С нашей стороны было двенадцать человек, со стороны невесты немного больше. Все упиралось в нехватку денег. Галя училась на третьем курсе химического факультета университета, учиться еще два года. В ее семье, кроме нее, еще двое детей. Младший брат немного старше моего Павлика.

Квартиру для молодых предложил Колесников. Он стал начальником экспедиционной базы. Их организация предоставила квартиру семейной паре, а они уехали за границу, не выписавшись из этой квартиры. За границей они жили уже несколько лет, возвращаться не собирались, квартира им не нужна, они о ней и не вспоминают, а у нас, с нашими законами, никому продать и передать ее нельзя, поскольку в ней прописаны люди. Квартира была далеко не в лучшем состоянии, договорились, что Алеша сделает там ремонт, а потом будет платить только то, что положено по квитанциям, за двоих, прописанных в этой квартире. Таким образом, Алеша оказался рядом с Сережей, тот жил с женой и сыном в одном из соседних домов.

День рождения Алеши пришелся на понедельник или вторник, поэтому Алеша решил отпраздновать заранее, в выходные. Пригласил только нас, своих самых близких родственников, но мать заболела, мы пришли вдвоем с Павликом. Тогда Алеша предложил позвать Сережу, благо он живет недалеко. Павлик сбегал за ними, они пришли все трое: Сережа, Ирина, Коля.

Прибежал сначала Коля. Ира не хотела идти, но Сережа ее все-таки уговорил, они пришли вместе.

У Сережи вдруг периодически стал пропадать голос, никакое лечение не помогало, и мысли возникали самые неутешительные, все разом вспомнили, что отец Сережи умер в сорок лет от рака горла. Сереже в этом году исполнилось сорок лет.

Гитару он принес, подыгрывал мне, но петь сам не смог, слезы на глазах выступили от огорчения. Посидели хорошо, Сережа проводил нас до остановки автобуса, поцеловал меня на прощание.  Рассказывал о сыне, говорил: «Пора, пора выбираться из дерьма. Мы росли, у меня даже велосипеда не было».  Сережа с тетей Ниной жили значительно беднее нашей семьи. Зарплата у медсестры невысокая, нужных связей у нее не было. Выручали только дополнительные дежурства, иногда она по двое суток не приходила с работы. Стало легче, когда она получала пенсию и зарплату, но вскоре их собрали и предложили «освободить дорогу молодым, молодежи работать негде». А сейчас  Серёжа обзавелся хотя и старенькой, но машиной, Коле купил компьютер, поменял холодильник.

Приснилось, что я нахожусь в тюрьме, в камере, меня должны убить, и ничто меня уже не спасет. Чувствую предсмертное томление, вижу направленный на меня нож, теряю сознание. А потом прихожу в себя и удивляюсь, что почему-то я еще жива. Мне объясняют: «Да, ты жива, а Надю рядом с тобой зарезали».

Когда позвонил Алеша и сообщил о смерти Сережи, я сначала ничего не поняла: «Что ты говоришь? Кто умер?» Он повторил: «Сережа!» Тогда я начала реветь, с трудом воспринимая то, о чем продолжает говорить Алеша.

Сережа задохнулся в гараже в своей машине. Он был выпивши, поссорился с Ириной, ушел, она думала, что к матери. Ночью Ирина его не искала, встревожилась только, когда позвонили с работы и спросили, почему он не пришел, работу он никогда не прогуливал, сколько бы ни выпил накануне. Ирина прибежала к Алеше, стали искать Сережу вместе. Не сразу, но все-таки сообразили посмотреть в другом гараже, которым они обычно не пользовались. Он был там, уже холодный. До последнего в машине работал мотор, и играла музыка, он просто уснул и не проснулся. Ушел, заслушавшись.

Хоронили его из старого дома, говорят, он выражал когда-то  такое желание, а может быть, просто Ира боялась покойника в квартире. Тетя Нина не кричала, не голосила, она сидела рядом с гробом, сразу съежившаяся, сильно постаревшая, и тихо просила: «Возьми меня с собой, сынок. Как можно скорее. Что ж вы, Креличи, такой необыкновенной доброты и такой короткой жизни?».

У Сережи даже румянец на щеках сохранился, говорят, так бывает при отравлении угарным газом.

На стене висела его гитара с оборванной струной. Сразу вспомнилось:
 
Не дают мне больше интересных книжек,
И моя гитара без струны.
И нельзя мне выше, и нельзя мне ниже,
Можно только неба кусок, можно только сны.

Лучше бы он ездил на велосипеде и играл на своей гитаре. Ну не создан он был для накопительства! Его душа – это гитара и такие же, как он, добрые друзья.
Тетя Нина осталась одна. Я приходила редко, мешали какие-то дела, не хотелось лишний раз скандалов с матерью. Мать и сейчас не стеснялась выказывать свое недовольство, устраивать сцены ревности.

На день рождения тети Нины в сентябре пришла Ирина. Она рассказывала о своей поездке в Москву к сестре, показывала фотографии, хвалилась, как хорошо их с Колей там встретили, как много зарабатывает сын сестры, он даже настоял на том, чтобы его мать оставила работу. Ира пришла позднее меня, я еще немного посидела с ними и ушла, Ирина осталась. О чем они говорили, оставшись одни, подробно я так и не узнала, только в общих чертах, но они умудрились окончательно разругаться, Ирина заявила, что никогда больше не придет. Вроде бы тетя Нина попросила ее завезти ей мешок картошки, все равно ведь мимо едет, а Ирина стала объяснять, как много ей за все приходится платить, ну а дальше пошло слово за слово.

На годину тетя Нина готовила дома, ей помогала ее давняя подруга и мы с Галкой Степновой. Ирина не пришла, пригласила друзей Сережи к себе днем позже. Мы сварили большой бак щей с большим количеством мяса, вынесли в коридор. Утром выяснилось, что щи прокисли. Хорошо еще Юля привезла с собой мяса, срочно сварили новую порцию, тот бак пришлось вылить.

Весной тетя Нина заболела.  Кишечник перестал работать, поднялась высокая температура. Она лечилась сама, как могла, глотала какие-то таблетки, но ничего не помогало. Вызывать врача она не хотела, сразу решила, что это конец, взялась объяснять подробно, как ее похоронить, там подрыть, сюда подсунуть. «Не носите меня на новое кладбище в глину, а то сниться вам по ночам буду!»  Зина, ее бывшая сотрудница, просила вызвать врача меня и Галку. К стыду своему я отказалась под какой-то причиной, Галка тоже. Должно быть, я как-то сразу смирилась с ее нежеланием жить и не очень верила в возможности нашей медицины, тем более по отношению к старым людям. Сил у нее совсем не осталось, она очень похудела, просто скелет, обтянутый кожей. И все время разговаривала со своим Сережей. Ставила на стол рюмку для него: «Но тебе уже хватит, сынок, больше не надо». То вдруг говорила: «А это мы оставим, Сережа придет».

Зина вызвала врача сама, настояла, чтобы хирург пришел на дом, доказывая, что сама больная прийти не в состоянии. Тетю Нину взяли в больницу, прооперировали, Приехала Юля, находилась все время с ней в больнице. После операции тетя Нина вроде бы воспрянула духом, но швы не заживали, из раны постоянно что-то сочилось, настроение опять резко изменилось.

Мы пришли с Галей Степновой. Галя попросила меня оставить их вдвоем, что-то хотела спросить. Догадываюсь, что о своем отце. Галя его никогда не видела, а мать ей рассказывала, что он умер от аппендицита, а его фамилию она не захотела брать, потому что она смешная и некрасивая – Морковкин. Мне-то тетя Нина рассказывала, как было. Никакого мужа у Анны Ивановны никогда не было, отец Гали один из «механизаторов», было у нас такое училище, где учили на трактористов. У них было свое общежитие, своя форма, и я еще помню стычки между ними и нашими ребятами из-за девчонок. Анна Ивановна его тете Нине показывала: «Смотри, - говорит, - вон тот, самый красивый».

Галя расплакалась, когда мы вышли из больницы, мне ничего рассказывать не стала, я не расспрашивала.

Из больницы тетю Нину выписали домой, но прожила она совсем недолго. Умерла незаметно, ночью. Юля просто услышала, что стало совсем тихо, не слышно даже слабого дыхания. Ушла тетя Нина к своему Сереже: «Кому я теперь нужна здесь, зачем?». Юле говорила: «Гале-то Степновой скажи - пусть не расстраивается, 50 лет прошло».

Когда я брала в поликлинике справку о смерти, врач, который делал операцию, очень удивился, узнав, что она умерла: «У нее же был только перитонит и цистит, от этого не умирают!» Не умирают. Она умерла от тоски по сыну.

И опять похороны. Ира не пришла ни разу в больницу, хоронить тетю Нину тоже не пришла. Коля был, спросил, кому достанется дом. Тетя Нина в больнице написала завещание на Юлю, отдала все ей. У моей матери спрашивала, правильно ли она поступает, та ответила, что это полностью ее дело, пусть делает все так, как считает нужным.

В могиле дяди Коли рядом с Сережей, как она просила, хоронить ее не разрешили, но и на новое кладбище мы ее не понесли. Разобрали кучу мусора, образовавшуюся рядом с нашей оградой на месте сгнившей сирени, расширили ограду и положили тетю Нину все-таки рядом с мужем и сыном, только с другой стороны.

Никого из нашей родни в доме теперь не осталось. Те, кто купил у нас в свое время верх, выкупили у Юли и низ, дом стал полностью их.

Приходить в дом мне стало не к кому, я не появлялась в том районе.

В ЦРБ я проработала совсем недолго. Рабочее место программиста находилось у них в кабинете экономистов – три женщины, кроме меня. С одной из них мы хорошо сходимся, с двумя другими, в том числе с моей непосредственной начальницей, нет. Работают здесь без обеденного перерыва до четырех часов. Перекусывают на рабочем месте, пьют чай. Мой дом недалеко от работы, Алеша всегда приходил на обед домой, занимает это столько же времени, сколько чаепитие. Ему никто ничего не говорил по этому поводу, мне объявили, чтобы я не уходила на обед. Но они все идут с работы домой, а я отправляюсь на другую работу, где мне работать еще четыре часа. Иду к главному врачу и пишу заявление о сокращении рабочего дня на час.
- Но вы же потеряете в окладе!
- Я знаю, мне нужно, чтобы у меня был официальный обед.
Заявление мне подписывают, теперь я официально ухожу на час, а не на двадцать минут, как раньше. Это для них не очень удобно, медсестрам, которые сообщают мне данные для ввода в программу по медицинскому страхованию, приходится ждать.
В больнице нет ни лекарств, ни перевязочных материалов, даже постельное белье предлагают приносить из дома. А у работников администрации приличные оклады, они получают ряд доплат, но это тщательно скрывается. Даже собирают собрание, на котором работников администрации предупреждают, что ни мужья, ни жены не должны знать, сколько они получают и в какие сроки.

Все это мне очень не нравится, и когда мне звонят из воинской части с предложением вернуться на свое прежнее место работы, я соглашаюсь, без раздумий.

продолжение
http://proza.ru/2015/01/03/1167