Страсть земная - трепет небесный

      Поезд Керала - Мадураи. Вечное солнечное индийское лето, на улице плюс тридцать в тени, а  в России сейчас конец ноября, первый снег и стойкий ноль на термометре. Стопы ее покоятся у его коленей – оттягивает одну из штанин ее выцветших хлопчатобумажных алладинов, чтобы прикрыть кусочек голой ноги, бережно гладит стопу, и Ира понимает:  она теперь – собственность этого мужчины. Никто не должен видеть ее обнаженную икру, кроме него. Тепло и сладко в этом плену – восточная женщина  с каждым мгновением расцветает все пышнее, все откровеннее: «Ты –  падишах мой, я – твоя вечная раба Шахерезада, и нет мне иного удела, чем жить в сладком плену твоей деспотической любви...» А утром были слезы, почти ссора: он сказал, что она должна молиться Богу только с утра, мантру читать, петь и медитировать – только с утра. Плакала Ира от обиды и одиночества своего духовного «я». Он – падишах и никогда не станет ее духовным братом.
    Ирине в жизни встречались разные мужчины. Каждый из них был по-своему прекрасным мужчиной, но неизменно каждый оказывался жестоким садовником, пытавшимся подрезать либо  корни, либо макушку ее Древы. А она  – природа, и она же – радость Божья небесная.
   Еще в студенческие годы был роман с неким Гришей. Парень крепко стоял на земле, так крепко, что окаменел в ней. Ира  росла дикой яблоней, тянулась к небу. Гриша не мог к небу – камни растут медленно и в горизонталь.
 – Будь проще, – говорил он, – И люди к тебе потянутся.
Так мстил он яблоне, ибо не мог, как она – дико и ввысь, к Солнцу, звездам, Богу.  Подрезать ему Древу не удалось, потому расстались  плохо, несмотря на благопожелания Иры. В ответ получила едкое, жестокое от него – «сначала человеком стань».
   «Человек – это Древо, – думала она. – Его корни в земле, а макушка тянется вверх. У Гриши человек стал пнем. Не хочу я пнем быть».
     Едут теперь двое в поезде: сладкий плен мужского внимания, заботы, опеки для Ирины-женщины, почти счастливой... почти... Индусы любят женщин. Особенно когда те приносят хорошие дивиденды в виде богатства, детей, положения в обществе. Ее индус, хоть и бывший кришнаит, все ж таки  индус. Любит деньги и женщин, падок на экзотику: обнимать-целовать европейку, белую женщину – ну не радость ли? Он ненавидит цвет своей кожи. С утра рассматривал с брезгливостью  свои шоколадные руки и говорил возмущенно:
– Ну что это такое?! Почему они такие темные?!
Ира только плечами пожимала – ей нравились темнокожие люди, может, потому, что немного напоминали Кришну. Индийские священные писания говорят, что цвет кожи Бога напоминает цвет темной грозовой тучи. Значит, Бог почти черен. На кришнаитских картинах традиционно его изображают синим. Синекожий Кришна, шоколадный падишах – какая меж ними связь?
Едут в поезде двое, разговаривают по-английски. И снова – боль.
– Ты должна заниматься духовной практикой только с утра, не ставь меня в неловкое положение – либо тогда живи в ашраме, – говорил ее любвеобильный падишах.
Либо–либо...   перченое противостояние ее жизни. Страсть земная – трепет небесный. Кто кого? Либо ты женщина земная, любишь меня прежде всего, рожаешь мне детей, заботишься обо мне, либо – монахиня. И тогда прости прощай... аморэ-аморэ. Ирина, как большинство русских кришнаиток, была наивна,  как пятилетний ребенок, неприлично искреннее верила в сказки – это у нее по родовой памяти передалось. Славянская культура богата сказками, индийская – тоже. Так и сошлись две культуры в двух земных существах, мужчине и женщине – а небесные существа их тем временем били баклуши и лузгали семечки.
Духовные учителя Иры все до единого предлагали ей подрезать корни Древы – стать макушечным, бесполым существом. И Ирина терпеливо мучилась, послушно умирала сначала в христианской вере в Бога, затем в кришнаитской. А Бог смотрел на ее старания и смеялся, смеялся, смеялся... Молитвы, аскезы, паломничества, многочасовые медитации, ашрамы, бесконечные лекции  – к чему было все это? Любовь ко  Господу требует жертв, – учили Иру. «Умереть, чтобы жить", – провозглашал вайшнавский гуру Бхактиракшак Шридхар махарадж. В конце концов, Ира, отчаявшись найти живой ответ на свою Древу, приняла смерть буквально и пошла топиться в Индийский океан.  И тогда, на грани жизни и смерти, Бог пришел к ней  бесконечным Светом и Радостью и  – позвал к Себе.  А Ира – струсила и не умерла. Она решила: если можно в Свете и Радости умереть, так отчего же нельзя в них жить – на Земле?
Приехали в Мадураи вечером, в город со знаменитым древним храмовым комплексом Минакши – супруги господа Шивы. Утром собрались на даршан к божествам,  падишах  перед зеркалом поставил подле себя Иру и произнес:
– Хочу проверить, как я смотрюсь с тобой.
Душа Иры от боли съежилась, скукожилась, как сожженная бумага, и едва не рассыпалась в пепел. И все же, превозмогая себя, Ирина встала рядом: падишах милостиво оценил их пару на пятерку. Улыбаясь сквозь боль, Ира думала: «Ну ничего, это у него пройдет».
Пошли в храм, огромный, столетиями освященный дом верховного Бога и Богини, с огромными алтарями, пестрыми божествами, опьяняющими благовониями, сладким запахом масляных фитильков, толпами маленьких, наряженных, как новогодние елки, индусок и пузатых важных индусов. Ирина бродила по огромному храму в одиночестве – ее падишах убежал получать даршан главных божеств, к которым европейцев не пускали. Бродила она по храму, пела мантры Радхе-Кришне и все думала, что все  стерпеть сможет, лишь бы он любил ее, лишь бы быть с ним рядом... О наивная, жертвенная, девическая любовь! Встретились потом посреди толпы – его высокая фигура пошла тяжелой, грузной походкой, приседая, под купол, на котором был нарисован Шива-лингам. Она полетела за ним – так магниты притягиваются, так тянет сила земная. С любой перспективы, с какой стороны ни смотри, чудесный Шива-лингам показывается в анфас. 
– Это означает, что Шива – вездесущ, – произнес падишах.
Она улыбалась, смотрела на вездесущего Шиву, воплотившегося в падишаха, и ничего не отвечала.
Страсть земная заглушила на время трепет небесный. Ирина рыдала с утра и вечером в подушку: за спиной – долги, связь с людьми, которых не любила никогда, впереди – неясное будущее с человеком, которого она по-настоящему не знала.
– Тебе надо  устроиться на работу, желательно в гостиничный бизнес, найдешь и мне работу потом, – советовал он за ужином.
Ирина слышала и не верила своим ушам. Жизнь, как жизнь, хочешь любить – устраивай любимого на работу, но почему-то виделось ей все это невероятной пошлостью. Из-под падишаха выглядывал обыкновенный индийский хмырь, мечтающий свалить из святой Индии куда-нибудь в «цивилизацию». И все же... любовь земная требует жертв...  Она, конечно, приедет в Россию и найдет ему работу. Да и падишах оказался честным человеком: соблазнил девушку, но денег  дал на самолет обратно и сопроводил до конца.
Ирина вернулась из индийской сказки в реальность своих долгов:  долги оказались тяжелее ее жертвенной, девической любви. Еще несколько раз приезжала она в языческий индийский рай, но находила там уже  не падишаха, а дельца, сочувствующего ее нескромной, наивной любви. Золотая рыбка с крючка сорвалась, индийский рыбак пожелал ей  счастья и безусловной любви.
Пожелания безусловной любви от мужчин с тех пор вызывали в Ирине приступы нервного смеха. «Знающий Древо Жизни мужчина никогда такого желать не будет,  – писала она в своем дневнике. – О любви, тем более безусловной, не говорят – ее проживают каждой клеточкой тела, каждым чувством, мыслью, поступком. Все остальное – задувание пыли в глаза наивной женщине».
– Мы бабы – наивные и мудрые, и этим мы опасны, – говорила Ирина много позже близкой подруге за чашкой  чая. – Но особенно мы опасны, когда у нас Бог внутри.  Мужикам такие бабы неудобны. Они им – не нужны.
 – Почему ты так категорична? – спрашивала та в ответ.
– Потому что мужики хотят женщину-природу. Такую можно использовать – для себя. А женщину с Богом внутри  для себя уже не используешь. Такую любить надо – для нее самой, для Бога, который у нее внутри, а не для себя, – рассуждала Ирина.
– Ты отказываешь мужчинам в духовности? – иронично спросила  подруга.
– Я просто верю, что настоящая любовь – глубоко личностна по отношению к женщине. И когда она так глубоко личностна, духовна – женщина цветет по-настоящему. И дарит мужчине  –  все. Но кто из мужчин так готов любить?
– Святые, наверное... – покачала головой  подруга.
– Точно... только в святых от мужика мало что осталось, – засмеялась Ирина, а подруга, хихикая, ответила:
– Ага, у них две полярности – либо похотливое мудло, либо святой, на ладан дышащий... дунешь – рассыплется...
Ирина смотрела на дымок, поднимающийся от чашки, и думала:
«Если еще жить буду – найду тебя! Найду во что бы то ни стало. И ты – найди меня. Древо мое цельное найди. И тогда – страсть станет небесной, а трепет – земным...»