Заграничная

                История шестая
               

       В далеком-далеком Заграничье, а если быть точным, в одной из Заречных деревень, среди тамошних Заречных гоблинов, а если быть совсем точным — не среди, а даже наоборот, в добровольной от них изоляции, ну как, примерно, Старый Эльф у наших, жил-поживал гном-отшельник.
       Зареченские гоблины его не то что не любили, а как-то недолюбливали. В гости к нему не напрашивались и компанию не навязывали. Гном по причине мрачного нрава и природной тяги к уединению в замкнутом отовсюду пространстве таковому отношению к себе сообщества был только рад. Все контакты с внешним миром у него сводились лишь к тому, что обменивал он у местных малахит, змеевик и яшму на припасы и прочее необходимое, а где он добывал минералы, доподлинно никому известно не было, да гоблины и не допытывались.
       А из всех существ терпел рядом лишь камышового кота, который как-то забрел на огонек с соседнего болотца, да так и прижился. Кот характер имел еще тот, мама не горюй, но хозяина уважал и временами слушался.
       А еще котяра, морда полосатая, был Гному самым лучшим собеседником. Да что там – собеседником!  Самым лучшим другом был кот для Гнома, если разобраться. Хоть, бывало, и срывал тот зло на друге, если камышовый попадался под горячую руку. Валенком, к примеру, запустит или метлой турнет. Так с кем не бывает?
       Может, как раз именно из-за кота да еще по причине замкнутого образа жизни ходили про Гнома всякие слухи вздорные, необоснованные, а главным в них было то, что Гном есть ни кто иной, как горный колдун, мощный и злопамятный, и лучше ему не попадаться, а то устроит. Глупые слухи, но многие верили, и сам виновник эти слухи не опровергал, находя их для себя даже полезными, поскольку они стерегли его уединение.
       По вечерам парочка любила сиживать напротив горящего камелька и неспешно вести разговоры. Гном под стаканчик забродившего березового сока рассуждал о высоком, а котяра заваливался рядом и слушал, хотя бывало, что слушал рассеянно. Гномова занудная болтовня частенько его раздражала, особенно если тот, увлеченный риторикой, забывал гладить кота по спине и почесывать за ушами.
       История эта началась поздним ненастным вечером, когда наши приятели под уютное потрескивание дров в камине вели серьезный диспут. Гном настойчиво доказывал котяре, как тот не прав, что считает движущей силой цивилизации одну лишь зависть.
       — А я тебе говорю, — горячился Гном, — что это расхожее заблуждение, а ты есть глупое создание, ежели не хочешь понять такой простой вещи! Зависть сама по себе неконструктивна, а зачастую и разрушительна. А жадность и лень, в отличие от нее — созидательны. Иллюстрирую. Про лень не буду, это и так понятно. Лениво идти лапами — сделай телегу с мотором, прогресс налицо. А вот про жадность комментарий. Хочешь побольше штанишек к базарному дню нашить, чтобы выручить за них монеток побольше — покумекай и изобрети шьющую машинку. Технический прогресс. Или не изобретай ничего, если хитрость в арсенале, а пообещай приезжим кикиморкам кило леденцов, они и без машинки управятся, может даже дешевле обойдется. Прогресс политэкономический, если тебе это понятие знакомо.
       А зависть, она как действует? Зависть грубо действует. Позавидовал — отбери, себе захапай. Это, если еще она белая. А ежели черная зависть, то такая и на прямое уничтожение причины пойдет, хоть машинок швейных, хоть штанов готовых, хоть чего другого, лишь бы не радовался тот гад, у кого все это есть, и  не превозносился бы над не имеющими, и не выставлялся перед ними своим богатством, сволочь толстомордая.
       И что в результате получаем? А ничего. Ничего для прогресса не прибавилось — ни вещей, ни открытий, а лишь, в лучшем случае, примитивно перераспределилось. Вот ты все на своем настаиваешь, что можно не так уж примитивно, можно красивее все сделать. Например, отними и раздай, разделив бывшее чужое всем остальным поровну. А я говорю — без разницы! Потому как в скором времени новые толстомордые появятся, зачем же тогда и затевать все было? А прогресс, между тем, ни с места.
       Понял, глупая башка, или упорствовать будешь? Подытожу, однако. Всегда было, есть и будет, кому завидовать и у кого отбирать, но только в результате всех прошлых и будущих перераспределений  ничего в смысле прогрессивного не произошло и произойти не может. А прогресс тем не менее наличествует! Это почему такое? Это потому такое, что жадные и ленивые, к счастью, тоже не перевелись и, более того, будут всегда, а, значит, поступательное движение нашей цивилизации есть кому обеспечить.
       Гном не успел выяснить у котяры контраргументы. Их покой был нарушен нелепым происшествием и нарушен, как в последствии выяснилось, надолго.
       Раздался стук в дверь. Поначалу не очень настойчивый. По своему обыкновению, решили не открывать — постучат, постучат, да и уйдут, все одна докука. Стук и вправду хоть поначалу и усилился, а потом все же прекратился. Но рано они обрадовались.
       Выглянув в оконце над притолокой, чтобы рассмотреть уходящих или уходящего, гном с удивлением обнаружил, что тот вовсе не ушел, и не собирается, а даже наоборот. Неместный, а потому незнакомый, гоблин устраивается на ночлег. Прямо на крылечке, прямо под дверью, расстилая на дощатом полике что-то похожее на плащ-палатку, и делает это как-то не по-хорошему основательно.
       Делать нечего, пришлось открыть, чтобы турнуть дуралея. Открыли, вышли. Кот злобно мотал хвостом, Гном набрал в легкие воздуха побольше, изготовившись рявкнуть со всей мочи. А дуралей, обернувшись, засиял радостно и прокричал ему в физиономию:
       — А! Дядьку! Дядичку! Так вы в дому были? Небось соснуть решили да и не слыхали, как я к вам стукался в дверочку? Дядичку, дайте я вас расцелую! — и кинулся, растопырив лапы, к онемевшему Гному, отдавив, по ходу, коте хвост, а потом задев его уже нарочно.
       Гном, желая спастись от ненормального, рванул в хатку, но замешкался из-за кота в проеме, оттого все они, включая и пришлого, оказались внутри. А поскольку немота, навалившись внезапно, Гнома так и не отпустила, все звуковое пространство занял дуралей.
       Рассказал подробно и по порядку, как поживает тетя Дора, и тетя Фима, и деда Карпыч, и что все шлют поклоны. Гостинцы деревенские тоже слали, но беда приключилась в пути, отобрали гостинцы злые лесные непонятно кто, еле-еле живым отпустили.
       — Так что пускай дядичку не серчает, что нету гостинцев, а даже наоборот пусть порадуется, что живым и здоровым видит своего троюродного внучатого племянника по мамкиной линии со стороны ее двоюродной сестры.
       Не переставая тарахтеть, мотался незваный гость по хатке из комнаты в комнату, все рассматривая, пробуя на ощупь, а кое-что и на вкус.
       Гном, оттеснив родственничка подальше от запасов хмельного березового сока, к которым тот уже протягивал любопытные и жадные лапы, пихнул его на колченогий стул, сам уселся в кресло и спросил, наконец, какой счастливой звезде он обязан, отчего ему так гигантски пофартило, подвалило и свезло, что видит он у себя этого самого троюродного шурина.
       Почему не выгнал сразу и зачем спросил? Что-то такое он припоминал, была в их семье какая-то темная история. То ли кто-то из прадедов учудил, то ли одна из прабабок оконфузилась, но проживала часть гномовой родни в низине на северо-востоке за ближним хребтом.
       «Шурин» не сразу смог сконцентрироваться на вопросе, так как только что с упоением разглядывал шеренги бутылочек с чем-то вкусным, ранее им не ведомым и, вероятно, к тому же алкогольным. Однако, грустно вздохнув, спустился на землю и начал свой рассказ.
       Рассказ сводился, в основном, к тому, что жить честному гоблину становится все труднее и труднее, что всяк норовит обидеть, а помощи никакой, и справедливости в жизни нету. И самая   несправедливость в том состоит, что работать он вынужден на буржуйчика, богатенького лесника, который его да еще нескольких таких же работничков-дровосеков нещадно эксплуатирует, заставляет не покладая лап за буквально копейки лес валить и сучья рубить аж по многу часов в день, а сам, скотина толстощекая, ни фига не делает, а только ими всячески помыкает, щеки дует и пальцы гнет.
       — А как мы устаем, дядичку, знаете? Зверски просто устаем топором махать. Вот и  решил я отпуск взять, в гостях у вас отдохнуть маленько. Мне, по правде сказать, родственнички уши прожужжали, что вот есть у нас в роду такой дядька, колдун потомственный, который может все. Даже может тебе — мне, то есть, и карьеру сделать, и так в жизни все обратить, что сам ты — я, то есть, станешь богатым лесником, чтобы пальцы гнуть и щеки дуть. Но что-то не верю я в россказни ихние глупые, а приехал просто так к вам, дядичку, потому что соскучился.
       Оцепенение с Гнома моментально спало. Он встрепенулся, заговорил энергично и по-деловому:
       — Вовсе не россказни это, малой, а чистая правда. Не практиковался, конечно, давно, но ничего, дело-то нужное, помогу, чем смогу. Только сначала мы ситуацию во сне смоделируем, в гипнотическом, а уж потом за дело конкретно возьмемся. Ты как, согласен, чтоб я тебе мозги перенастроил? Говоришь, в предприниматели желаешь податься?
       И особо не слушая, что там глупый родственник лепечет в ответ, тюкнул его в лоб ладонью, дал нюхнуть что-то из бумажного кулечка, пробормотал что-то неразборчивое, и воцарилась тишина. Блаженная тишина. Гном с котярой посмотрели друг на друга, и освобожденно вздохнули.
       А глупый родственник открыл глаза и ничуть не удивился, обнаружив, что одет теперь в короткую кожаную куртку, дорогую рубашку и джинсы, что на шее толстенная золотая цепь, на пальце — печатка, в кармане куртки — пухлый бумажник, а в кармане штанов — брелок от авто. На голове стрижка — пятимиллиметровый «ёжик».
       Похлопав привычно по карманам, отбыл, бросив на ходу, что он  как-нибудь заскочит покалякать, а пока недосуг, сроки поджимают. Сначала на четвертой передаче помчался к покупателю и выяснил, что тот уже ему не покупатель, поскольку его переманили конкуренты. Сплюнув в сердцах,  кинулся на участок, где работали его старатели. Застал курящими, раздал по-быстрому затрещин, бригадиру велел следить и умчался дальше — присмотреть  пару топоров, поскольку старые, которые были недавно новыми, работнички умудрились стесать до топорища. Как?! Говорят, металл плохой. Прикупив топоры, помчался в присутствие к местному Старшему, чтобы продлить разрешение на что-то, что пока ему не объяснили, но надо было вчера. Увидев на двери бумажку с текстом о том, что Старший у Самого Главного — приглашен проиграть пару партий в городки, снова с чувством плюнул и рванул с топорами в багажнике обратно на участок. Застал трудоголиков курящими, но сил на подзатыльники не было. Вручив бригадиру новые орудия труда, отбыл. Порулил по селу, разглядывая наметанным глазом, кому еще нужны его бревна, сучья, стружка и опилки. Столкнулся с конкурентом. Хотел опять плюнуть, но сил плевать тоже уже не было. Решил ехать домой. Приехал. Заснул. Проснулся. Увидел прямо перед собой бригадира, терзающего шапку в лапах, выслушал отчет: что-то сломалось, где-то залило, но, в общем, как обычно, хотя они тут не при чем, а при чем соседи и старые топоры. И пора бы давать зарплату. Рыкнув, отпихнул бригадира, на ходу натянул куртку, вскочил в авто и минут через десять дубасил в дверь к Гному.
       Отдавил коту лапу, ввалился в хатку, плюхнулся в кресло и выдохнул:
       —  Неправильное у меня пожелание было, дядичку, давай крути обратно!
       —  Обратно — это куда? —  поинтересовался Гном, который, казалось, совсем и не удивился. — В дровосеки опять хочешь, деточка?
       —  Обратно хочу —  значит в топы, —  заявил родственник. — В смысле, в топ-манагеры. Вот кому не жизнь, а малина. Зарплата офигительная, командуешь всеми, как хозяин, а забот никаких. Это у хозяина пусть в затылке ломит, прогорит его фирма или не прогорит. А мое дело — знай рули да топ-зарплату получай.
       Гном пожал плечами, переглянулся с котом и опять хлопнул по лбу и дал понюхать. Очнулся дровосек уже в другом обличье. Волосы стянуты в стильный хвост, костюм — серебристо-серый, галстук в тон, запонки сверкают, в правой руке —  смартфон, в левой — кейс с ноутбуком. Встал, вскинув руку, посмотрел на часы, улыбнулся, кивнул, вышел.
       Вошел!
       Упал в кресло.
       —  Быстро же ты, —  усмехнулся Гном. — Что опять не так?
       —  Что не так!? Он спрашивает — что не так! —  воскликнул бывший богатый лесник, до того бывший дровосеком. — Пашешь на этого хозяина, как прямо на себя, рулишь, не жалея сил и времени, проекты раскручиваешь, стратегии разрабатываешь с технологиями, бьешься, как динозавр, за их выполнение, чтобы растущую прибыль получить, а эта жирная морда смотрит сквозь тебя. Это в лучшем случае. А в худшем —   как на... Ну как объяснить?.. Ну вроде того: сволочь ты и есть сволочь, сегодня за мои деньги для меня носом землю роешь, а завтра будешь на моего конкурента так же точно рыть, коли тот побольше заплатит, да и еще секреты все ему продашь.
       —  А это не так? — спросил Гном.
       —  А хоть бы и так! Все равно обидно. Не хочу манагером. В чиновники пойду, Старшему в его трудах помогать буду.
       —  А не передумаешь? Зарплаты там маленькие...
       —  Зарплаты маленькие, зато честь большая. Давай, дядьку, не тяни кота за хвост!
       На такое, прямо скажем, бесцеремонное обращение Гном внимания не обратил, только усмехнулся в бороду. Похоже, развлечься решил, коли уж избавиться от настырного внучатого племянника влегкую не получается. Повторил манипуляции, и бывший манагер очнулся нынешним помощником Главы.
               Вид впечатлял солидностью. Костюм синий в тонкую полосочку, галстук вишневый, на голове политзачёс, в руках портфель, на носу очки. Встал, не произнес ни слова, вышел.
       Вбежал.
       — Надоел-то как! —  с тоской подумал Гном.
       —  И что ты с ним так долго возишься? —  недовольно мяукнул котяра.
       —  А ты вообще молчи, — грубо рявкнул на кота чиновник, заваливаясь в кресло.
       —  Ты что за должность мне подсуропил, дядя? — начал он свой наезд. — Кусок балыка в горло не лезет, все ждешь, что сейчас за тобой придут.
       —  Кто придет, извините? — почему-то на «вы» вопросил чиновника Гном.
       Тот посмотрел на него, как на придурка и, не отвечая на дурацкий вопрос, изрек наставительно:
       —  Уважаемый, уж если что-то беретесь делать, то делайте хорошо. А не кое-как. Ответственно делайте. И с пониманием. Значица так: забирай обратно эту твою хрень, должность чиновничью, и давай быстренько обращай меня в Самого Главного.
       —  А позвольте полюбопытствовать, чем обусловлен такой ваш выбор? — сдержанно спросил Гном, которому, ну, совершенно не хотелось лезть в политику.
       —  Неужто не понятно?! —  изумился пока еще чиновник. —  Тем и обусловлен,  дядя, что в этой, так сказать, позиции наилучшим образом сочетаются желания и возможности. И никто тебе не указ!
       —  Как же не указ? У Самого Главного супруга имеется, — усмехнулся Гном.
       —  А я женоненавистник, — заржал нахрапистый племянник. —  Давай, дядя, не тяни, поворачивайся. Очень мне хочется эту самую абсолютную власть испытать!
       —  Абсолютная власть лишь у обстоятельств, —  философски пробормотал Гном, проделывая магические действия, но его уже никто не слушал.
       Засияли мигалки, Гнома с котом оттеснили, расчищая коридор для Самого Главного, а потом наступила тишина, долгожданная тишина и продолжался этот покой довольно долго.
       Он, конечно, вернулся.
       —  Ну, чего тебе? — устало спросил Гном.
       И тогда хорошо поставленным голосом, твердо и правильно выговаривая слова, бывший чиновник и теперешний Самый что ни на есть Главный гоблин произнес:
       —  Я птица! Я птица в золотой клетке. Я ничего, совсем ничего не могу сделать в разрез протоколу. Но если бы только протокол! А расписание, которое составляют для меня садисты-помощники? А пресса с подковыркой? А приемы, где не съешь, не попей? Это я еще про оппозицию не упомянул. Ты это что ли называешь счастливой свободной жизнью, а, колдун? — и он зашелся безумным смехом, впрочем, весьма артистично.
       Отсмеявшись, прокашлялся и изрек:
       — Господа! Полагаю, что мы вполне можем завершить процесс моделирования во сне и синтезировать ситуацию более всего подходящую под критерии, требуемые претендентом, то есть мной, чтобы в последствие, а именно, сразу же по пробуждении, которое будет обеспечено уважаемым господином Гномом, воплотить ее в действительность, сделав процесс необратимым, что будет обеспечено им же.
       Гном опять онемел, как в первые минуты появления племянничка на пороге своей хижины. Кот захихикал. Чем и привлек внимание Самого Главного.
      —  Ты! — вдруг заревел Самый Главный, раздуваясь от гнева, — Высмеивать меня задумал?! Бомж на пенсии! Живешь тут припеваючи, спишь сутками, «Китикет» чавкаешь да за мышами по приколу гоняешься! Потребности, как у животного! 
       —  Бомжа прощу, но за «животного» ты мне ответишь, — противным голосом  промяукал кот и многозначительно посмотрел на Гнома.
       И Гном посмотрел на кота. Усмехнулся с прищуром, а потом в который раз за этот бесконечный день, а может, месяц, а может, год долбанул претендента на абсолютную свободу в лоб и сунул в нос пакетик, чтоб понюхал.
       Слишком поздно претендент заподозрил недоброе, и тогда страшная догадка пронзила его мозг.
       —  Так это все не во сне?! —  выкрикнул испуганно племянник, стремительно теряя рост и зарастая пятнистой шерстью. — Дядичку, это не сон что ли?
       И не дожидаясь ответа, с отчаянным мявом, распушив хвост и прижав к мохнатой голове уши, сумасшедшим галопом кинулся вглубь тайги, пугая диким видом белок и прочую лесную мелочь.
       —  Вся наша жизнь сон, — философски произнес Гном и крикнул ему вдогонку:
       —  Как набегаешься, приходи,  «Китикета»  насыплю. Далеко только не убегай, заблудишься еще с непривычки.
       И ушел в дом, чтобы, наконец, в тиши и покое порассуждать о высоком.

       КОНЕЦ