Дорогие мои читателя! Прежде чем вы приступите к чтению данного романа, я бы хотел поделиться с вами тем, что это самое «НЕЛЮБИМОЕ» моё произведение из всего, что я написал. Считаю его тем ЧЕРНОВИКОМ, где свалено в кучу всё, что попадало в поле зрения неопытного, но желающего стать как можно скорее опытным писателем-фантастом. Начал писать, когда мне было лет 30, лет 40 писал, а ныне 10 лет, как он был опубликован (2012) – такова его история. Сейчас я бы написал его совсем иначе, и читался бы он намного проще – без того перегруза, который, как мне кажется, даёт о себе знать на протяжении всего повествования. Это сцены из личной моей биографии, которые «перетекли» в судьбы героев, некоторые научные размышления, отступления, ремарки, сноски, другие «мелочи». Может, я ошибаюсь – не знаю. Но то, что я вижу ныне, это меня, не скрою, и удивляет, и восхищает: сей роман – САМОЕ ЧИТАЕМОЕ моё произведение на этой площадке! И я вам очень благодарен за это. За то, что принимаете его таким, каким оно есть. Это ли не НАГРАДА, ради которой мы, писатели, и живём, и работаем?!
С уважением, автор.
УДК 82-31
ББК 84-445
К-88
Куклев Николай Васильевич
«КОГДА И КАМНИ ГОВОРЯТ»
(научно-фантастический роман)
580 стр.
«Научная книга», г. Саратов, 2012
Научно-практическая подоплёка романа «Когда и камни говорят» - обращение автора к земной цивилизации – как можно скорее использовать такой могучий инструмент познания устройства мира, каким является кристалл (камень) – носитель памяти. Это шанс познать не только тайны нанометрического устройства материи, в том числе биологической, но и приступить к созданию пластической копии человека – «сингомена», без чего освоение Космических общин Вселенной может оказаться практически невозможным. Ибо слишком ранимо существо – Человек, чтобы тягаться с миром Космоса. Слишком он слаб, чтобы тут, на Земле, обустроить себя по-человечески, а там, в Космосе, явить себя более разумным, чем он есть на самом деле. Ибо слишком много больных на Земле – а это не меньший позор, чем другие нелепости землян – деньги и оружие.
Книга адресуется самому широкому кругу читателей –любителей фантастики.
ISBN 978-5-9758-1407-4
ПРОЛОГ
В тот день жаркого лета ярко светило солнце, асфальт был сухим, чистым, и, казалось, ничего не предвещало беды. Но вдруг Инга говорит мужу:
- Сбавь скорость! Видела аварию, в которой, по-моему, есть жертвы…
Но вот миновали километра два, три, четыре, а ничего, что говорило бы о происшествии впереди, не было.
Инга оправдывается:
- Видела же! Вот здесь – прямо перед собой, будто на экране! – Показывает рукой на ветровое стекло «Москвича».
- Не только верю, – соглашается с ней муж, – но и знаю, что скоро человечество может вообще перейти на такой способ оповещения, чтобы люди никогда не попадали в подобные ситуации!
- Ты где это вычитал?
- Ничего сложного в моих рассуждениях нет, – спокойно отвечает муж. – По моим расчётам, наступает время второй молодости земной цивилизации. А молодость жизнь не усложняет, а напротив, упрощает. Значит, все её глупости – от взрослости. Это когда надо оглядеться, понять, куда пришли, а вместо этого и себя забываем, и мир вокруг становится чужим, словно ставит последнюю точку, хотя можно было бы поставить и многоточие.
Арсений молча открывает «бардачок», достаёт небольшую брошюру, протягивает Инге.
- Что это? – спрашивает та.
- Мой научный труд – «Теория себя»! Всего несколько экземпляров, но и те разошлись по белу свету.
Инга пробегает взглядом по обложке, восклицает:
- Свежо преданье, да верится с трудом!
- Автор – Яснов Арсений, твой покорный слуга! – Подчёркнуто горделиво дополняет Арсений. На что Инга отвечает:
- Ха! Мало ли на свете Ясновых с твоим именем! А если твоя, то, что ты этим хочешь сказать? – крутит брошюрой.
- Хочу помочь человечеству, чтобы окончательно не сошло с ума от одиночества в мире Космоса.
- Ты? – хохочет Инга. – Впрочем, как ты был мечтателем, так и остался. Не строй из себя гения, придурок!
Арсений ничего не ответил на это «замечание» Инги. Он знал: если ответит, приступ астмы доведёт её до истерики…
…Вскоре подъехали к месту аварии, где увидели страшную картину: огромный «МАЗ» лоб в лоб столкнулся с автомобилем «Жигули». Оба пассажира легковушки погибли, их трупы уже лежали на обочине дороги, прикрытые простынями.
Арсений хотел остановиться, спросить, не нужна ли помощь, но те, кто уже хлопотал на месте трагедии, показали, чтобы тот следовал дальше.
- Ну и ну! – только и промолвил он.
- А ты не верил! – упрекнула его Инга. – А ещё автор, как её… «Теории себя»! Уж не позорил бы ты себя этой белибердой! Это же смешно – «Теория себя»! Кому она нужна? Выбрось, не забивай голову ни себе, ни другим! Не по Сеньке шапка!
На что Арсений спокойно заметил:
- По мне эта шапка или не по мне, а пока есть время, надо жить не точкой, а многоточием...
- Ну и живи ты сам этим многоточием! А я буду жить, как все! – недовольно бросив взгляд на мужа, отрезала Инга.
Часть первая:
Новый житель – сингомен
Глава 1
1
Больше недели в частной Токийской лаборатории плазменной биологии «Генотон» доктора Кито-И идёт эксперимент по созданию пластической копии человека, а результатов – никаких. Несколько учёных под его руководством бьются над загадкой разрешения нужной реакции, но она так и не доходит до фиксированного уровня. Наконец, терпение у профессора лопается, он говорит:
- Надо ждать прибытия Яснова, самого автора этого проекта, господа! Что-то мы тут упускаем, не учитываем?! Будем ждать! Он вот-вот прибудет в Токио. Самолёт уже в пути.
Самолёт, на котором Арсений Яснов летел в Японию, был действительно на подлёте к Токио. Рядом с ним находился его переводчик, которого профессор Кито-И направил во Владивосток, чтобы тот сопровождал Яснова до места.
Звали переводчика Денисом, хотя смахивал он больше на японца, чем на русского, носителя этого имени. Отгадка пришла тогда, когда тот подал документы на регистрацию:
- Денис Кито-И.
Арсений был так удивлён этим, что тут же спросил:
- Уж не сын ли профессора Кито-И?
- Да, я его сын, – сдержанно ответил тот.
- А почему русское имя? – полюбопытствовал Арсений. – Впрочем, что-то вспоминаю: у вас и мать русская. Так?
- У меня и жена русская, – в том же сдержанном тоне дополнил Денис.
«Этот не разговорится!» – подумал Арсений, – «Не в отца!». Решил тоже не распространяться. Так и летели, молча наблюдая за происходящим вокруг.
Однако на подлёте к Токио Денис вдруг разговорился:
- Меня назвали в честь Дениса Васильевича Давыдова, Героя Отечественной войны 1812 года, поэта, генерал-лейтенанта, который был близок к декабристам и Александру Сергеевичу Пушкину. Родители любят его стихи и, конечно, ту часть его биографии, где он командовал отрядом партизан в тылу войск Наполеона.
- Вот как?! – удивился Арсений. – Честно сказать, я сначала, было, подумал об этом, но потом отмел эту мысль. Значит, не ошиблась моя интуиция!?
Потом беседа пошла на тему недавнего прошлого России. Тут Денис был категоричен: ему не нравился коммунистический строй, который господствовал в ней на протяжении последних семидесяти лет. Он так и сказал:
- Вам надо было давно с ним разделаться! Давно бы жили, как люди!
- Вы каких людей имеете в виду? – поинтересовался Арсений. – Богатых или бедных?
Однако вместо ответа Денис попросил собеседника обращаться к нему на «ты», а не на «вы», как это принято в России.
- Хорошо, – согласился Арсений. – Только меня тебе придётся называть по имени и отчеству. И, желательно, на «вы», поскольку своих российских привычек я менять не намерен! Договорились?
Арсений всё рассчитал верно: если Денис действительно хочет подискутировать с ним, то должен знать, с кем имеет дело. А если затеял этот разговор ради утверждения своего «я», то тут он встретит решительный отпор.
- Я хорошо знаю, как вести себя, Арсений Ильич, – мягко, как это умеют делать «настоящие» японцы, ответил Денис на вопрос о договорённости. – Поэтому прошу извинить меня, если что не так.
Вместо ответа Арсений протянул Денису руку: «Договор» был «подписан».
Именно в этот момент самолёт вздрогнул, потом ещё раз, и зашуршали по бетонке его могучие шасси. А через пару минут остановился, чтобы освободиться от живого груза, заметно уставшего за время полёта.
2
Покинув самолёт, Арсений и Денис перебрались в поданый к трапу автобус, который вскоре доставил их к Северному Крылу аэропорта Нарита. Здесь Арсению предстояло пройти сначала иммиграционный контроль, а затем, спустившись на первый этаж – таможенный.
Здесь же, на выходе из Центрального здания аэропорта, их встретила делегация из нескольких человек, с которыми Арсению следовало познакомиться, как говорят, «не отходя от кассы».
Первым подал ему руку человек невысокого роста, смуглое лицо которого улыбалось и светилось простотой и открытостью:
- Аям Кито-И, то есть Иванов! – представился он, внимательно разглядывая гостя. – Узнаю вас, Арсений, узнаю! Столько лет прошло, а узнаю!
- Рядовой Яснов! – бойко ответил Арсений, узнав в этом уже стареющем человеке прежнего доктора, консультирующего врача по фамилии Молдавский в госпитале Военно-Морского Флота города Владивостока. – Узнал вас, доктор! Узнал! Осталось то, что никогда не может уйти из человека – его глаза!
- И я узнал вас, Арсений Ильич, хотя прошло столько лет! – ответил Аям. – И тоже – по глазам, по их выражению. Они у вас мудрёные. Не просто мудрые, а именно – мудрёные, что и делает их легко запоминающимися.
- Благодарю за такую оценку моего взгляда на жизнь! – шуткой ответил Арсений.
Заметив, с каким неподдельным любопытством и недоумением остальные слушают беседу этих двух людей, пришлось ему вкратце рассказать историю их давнего знакомства.
Ровно через неделю после выпускного вечера в школе Арсений Яснов был призван в Советскую Армию. Погрузили их в воинский эшелон, состоящий из пульмановских вагонов, оборудованных дощатыми нарами, и повезли через всю страну к Тихому океану. Проследовали Челябинск, Курган, Омск, Новосибирск, Иркутск, Читу, Благовещенск, Хабаровск, прибыли под Владивосток, не дотянув нескольких километров до станции «Угольная». Далее пешком – по грязи, размокшему от начавшихся муссонных дождей бездорожью. И сразу в баню, где новобранцев подстригли наголо, переодели в солдатское обмундирование. Выглядело это так забавно, что ни себя никто не узнавал, ни других, с кем общался до этого.
Место, где располагалась воинская часть, было высокое, как раз напротив Владивостока, который был хорошо виден через залив Петра Великого. Однако были места и пологие, плавно переходящие в прибрежную полосу залива. Сюда, после утренней побудки, солдаты прибегали, чтобы умыться, побриться, почистить зубы, благо имелся ручей с пресной водой, который особенно пополнялся влагой во время муссонных дождей. Это когда ветер дует с моря на сушу, принося влагу, накрывая собой побережье километров на сто вглубь материка. Влага солёная, отчего гимнастёрки становятся белесыми от соли, а тело постоянно чешется. Условия непростые, тем более для тех, кто не имел в себе достаточно крепкого здоровья.
Арсений, у которого война отняла детство, оказался в таких условиях в группе риска – забарахлило артериальное давление, пришлось отправить в госпиталь.
Доставили его из части на военном катере в сопровождении бойца-фельдшера во Владивосток. От порта до госпиталя они шли пешком, не торопились, деловито рассматривая улицы и площади самого дальнего города СССР. Арсению он напомнил Саратов – такой же изрезанный балками и оврагами, холмистый и насыщенный влагой.
Госпиталь, куда его доставили, располагался на склоне небольшого холма Владивостока. Если смотреть со стороны центрального входа в госпиталь на залив Петра Великого, то воинская часть, в которой он служил, была там, где и станция Угольная – последняя станция перед Владивостоком. А если перевести взгляд чуть левее, то там будет станция Кедровая, расположенная на железнодорожной ветке, ведущей в Посьет – приграничный город с Корейской народной республикой. Территориально воинская часть располагалась в Хасанском районе Приморского края.
В госпитале его поместили на втором этаже. Палата была на двоих: вместе с ним находился матрос из Находки. Нервы у матроса были такие, что с ним невозможно было даже вести речь: он взрывался по каждому пустяку. Поэтому Арсений сразу отвел его из круга своего общения. Просто он стал наслаждаться тем, чего был лишён все эти четыре месяцы службы – тишиной, покоем, сытной едой и чистой постелью. Кормили здесь, конечно же, отменно.
В начале его много осматривали, водили по кабинетам, измеряли давление, расспрашивали о детстве, интересах, самочувствии, давали лекарства, а под конец вообще перестали вызывать на процедуры. Вместо этого вменили ему дежурство по ночам возле телефона в кабинете приёмного покоя на первом этаже. Заступал он с вечера, отвечал по телефону, с кем-то говорил, записывал, что надо, а утром сдавал смену дежурному врачу, докладывая о звонках за время дежурства.
Дня за два до выписки во время такого дежурства позвонили из Японии.
- Рядовой Яснов слушает! – ответил он на этот звонок.
- Товарищ рядовой Яснов, передайте капитану Молдавскому, что завтра я буду в госпитале. Вылетаю через час. Как поняли?
- Есть доложить капитану Молдавскому, что вы завтра прибудете в госпиталь! Я записал. А кто звонил?
- Запишите: звонил профессор Кито-И. Не знаете, как записать? Пишите: Кито, чёрточка-дефис, после чёрточки – буква «И» большая. Записали?
- Так точно, записал! – отчеканил Арсений.
Наутро он доложил капитану медицинской службы Молдавскому о звонке из Японии. Капитан поблагодарил его, но при этом спросил, откуда тот родом.
- Из Саратовской области, – ответил Арсений, – город Сенск.
- Вот как? – удивился Молдавский. – Значит, мы земляки?! Я тоже из Саратова! Как самочувствие? Жалобы есть?
- Самочувствие нормальное, жалоб нет.
- А в семье кто-нибудь есть, у кого гипертония?
- Не знаю. А что это такое - гипертония?
Молдавский улыбнулся.
- Это повышенное артериальное давление. Вы чувствуете это на себе?
- Скорее всего, нет. А вот влажный климат этой местности чувствую. В Поволжье сухо, а тут муссоны такие, что гимнастёрка солью покрывается. Дождь, а солёный!
- Это морская вода. Ветер сбивает капли с поверхности залива, вот они солёными и идут на сушу.
Поблагодарив Арсения за приём звонка от профессора Кито-И, капитан добавил:
- Как прибудет, я приглашу вас на приём к нему. Это мой научный руководитель, прекрасный человек.
На следующий день после обеда Арсения вызвали на приём к Молдавскому. Когда вошёл, он представился:
- Товарищ капитан, рядовой Яснов по вашему вызову прибыл!
Кроме Молдавского в кабинете был человек невысокого роста, смуглое лицо которого улыбалось и светилось какой-то домашней простотой и тонко подчеркнутой сдержанностью. На вид ему было лет за тридцать, не больше. Он поднялся со стула, направился ему навстречу.
- Это я звонил и разговаривал с вами из Японии, – сказал он. – Будем знакомы: Профессор Кито-И!
- Здравия желаю! – поприветствовал его Арсений.
- И я вам желаю этого же! На что жалуемся, молодой человек?
Тот ответил так, как отвечал капитану Молдавскому:
- Самочувствие нормальное, жалоб нет!
Врачи переглянулись. Потом начался их короткий, но насыщенный латынью разговор. Арсений сидел, безразлично воспринимая их диалог, словно они говорили не о нём, а о чём-то совершенно постороннем. При этом они, казалось, как бы даже и не замечали такого состояния солдата.
Наконец, диалог их подошёл к концу, и капитан, обращаясь к солдату, сказал:
- Вы свободны!
Дня через три после этого Арсения выписали из госпиталя и на том же катере, на котором доставили в город, отвезли его обратно в часть. А через неделю вызвали в штаб, вручили требование на билет, выдали положенную сумму денег и отправили по месту жительства, где он, пройдя дополнительную медицинскую комиссию, был определён негодным к строевой службе в мирное время, а в военное – годным лишь к нестроевой.
- Такая вот интересная история, господа, приключилась с нами много лет назад! – завершили совместный рассказ Кито-И и Арсений. – И такая славная встреча – сегодня!
3
- А это наши сотрудники, – начал представлять Кито-И. – Это доктор Яко с приставкой «да», а этот – Яко с приставкой «нет». Ярые спорщики между собой, поэтому и получили такие, извините, «приставки».
- Понимаю! – улыбнулся Арсений. – Оба – учёные?
- Да, доктора наук. А это доктор Ногуё, – заключил Кито-И.
- Вы – кореец? – протягивая руку этому человеку, спросил Арсений.
- Да, но как вы узнали?! – удивился тот.
- Служил в Хасанском районе, там и узнал, что в переводе на русский язык слово «нугуё» – «Стой, кто идёт!?». Верно?
- Произношение несколько другое, а смысл, примерно, такой, – ответил кореец.
По росту он был выше всех остальных в этой группе. Его спортивная фигура на голову превосходила тех, кто был рядом с ним рядом.
- Акселерат! – будто угадав мысли Арсения, пояснил Ногуё. – И в нашем роде тоже российские корни: прадед служил на канонерской лодке «Кореец», что с «Варягом» бился возле Чемульпо. Попал в плен к японцам. А когда освободили, подался в Россию, да не дошёл – заболел: муссонный климат не всякому подходит. Болезнь застигла в Корее. Остался, женился, родился мой дед, потом – отец, а потом и я. Фамилия у моего прадеда – Фёдор Ногин, которая в последствии трансформировалось в Ногуё. Моё имя – Ким, а по-русски – Клим.
Арсений, слушая этот короткий рассказ корейца, размышлял о том времени, когда все народы мира возьмут, да и отменят между собой все границы, национальности, религии, и будут жить одними корнями, где нет иных корней, кроме одного стержня для всех – ДНК. Вслух же сказал:
- Ну и компания меня тут встречает! Думал, как буду общаться, на каком языке, а вы, выходит, едва ли не все говорите по-русски?!
Денис Кито-И, однако, заметил:
- Вообщего-то, мы привыкли общаться тут на английском, как большинство людей на этой планете. Почему бы вам, Арсений Ильич, тоже не взять этот язык?
Арсений, вспомнив про «договор», заключённый в самолёте, тут же ответил ему:
- Корни Александра Сергеевича Пушкина – Эфиопия, но он отдал предпочтение не языку своего народа, а тому, кто принял его деда, а дед принял за свой родной язык русский язык. Если английский язык способен объяснить, почему в слове «бессмертен» – «бес смертен», то я готов не только выучить этот язык, но и мыслить на нём! Если человек лишь говорит на том или ином языке, но не мыслит, то такой язык ему только мешает! Мешает мыслить!
- Арсений Ильич! – обратился профессор Кито-И к гостю. – Тут два варианта вашего бытового устройства: либо мой загородный дом, либо гостиница. Мои домашние будут вам очень рады. Особенно Надежда, которая много слышала о вас, ваших трудах и тому подобное. Да и младшая дочь Лилия просила вас не отказывать в посещении нашего семейства.
Арсений машинально бросил взгляд на Дениса, ответил:
- Есть такая русская пословица: «Делу – время, потехе – час». Сделаем работу, выполним намеченное – тогда и отметим в кругу вашей семьи наш общий успех!
Такой подход Арсения к делу тронул всех присутствующих основательно. Особенно двух Яко – чистокровных японцев, которые почему-то были уверены, что гость предпочтёт сначала застолье, а только потом – работу. Стереотип мышления тех, кто не знает русских, как зодчих и ваятелей, которые не могут себе позволить пригубить спиртное до тех пор, пока не будет построена колокольня, а на ней не зазвучит набат колокола. Вот тогда и гудят. Да так гудят, что слышно на всей Земле-Матушке!
- Что касается вашего приглашения остановиться у вас, то я его с благодарностью принимаю.
- Вот это по-нашему, по-русски! – воскликнул Кито-И. – Тогда сразу домой! Посидим, отдохнём!
- О, нет, дорогой профессор, не посидим и не отдохнём! – запротестовал Арсений. – Дуем в лабораторию! Хочу посмотреть, что там и как!? Отдыхать будем там! – показал на небо.
Японцы переглянулись, спросили:
- Что означает – «дуем»?
Другие разразились смехом.
- Дуем – это едем! – сквозь смех пояснял им Аям.
- Разве «ехать» и «дуть» – одно и то же? – уточняли те, глядя на Дениса, который вёл перевод речи.
- Я перевёл так, как сказал Арсений, – ответил Денис. – Но мог сказать и без слова «дуть» – «ехать». Не учёл, извините!
Арсений, узнав, о чём идёт речь, сказал Денису:
- Ты с ними давай, как-нито, поосторожнее: переводи так, чтобы не ловили тебя за хвост!
Денис улыбнулся, кивнул головой в знак согласия, ответил:
- Да уж, если я переведу им эту фразу, они сразу же спросят, что он требует, услышав слово «давай», что такое – «нито», и разве есть у меня «хвост»?
Тут бы снова разразиться смехом, но это стало бы поводом для двух Яко усомниться в искренности перед ними других. И смеха, кроме широких улыбок, не последовало. Зато Арсений не хотел останавливать эту тему:
- Ты бы послушал, Денис, какие слова «пуляет» моя матушка из своего лексикона! И где она их только понавыкапывала?
- Любопытно! – поинтересовался тот. – Мне, журналисту, это весьма даже интересно! Вы можете привести хотя бы с десяток таких слов?
- Конечно, могу! – с охотой ответил Арсений. – Только не переводи их так, как они звучат! Скажи им, что это из области местного диалекта.
- Я так и сделаю, – согласился Денис.
Подошёл микроавтобус, в который были приглашены члены этой группы.
- Вы не возражаете, Арсений Ильич, если мы немного расскажем вам о Токио, пока добираемся до него? Как знать, сможете ли ещё раз побывать тут…
- Спасибо! Буду очень признателен! – согласился Яснов.
- Аэропорт Нарита, откуда мы только что отбыли, расположен от центрального Токио довольно далеко – в часе езды на скором поезде, – начал свой рассказ профессор. – На автомобиле мы преодолеем этот путь ещё дольше по причине автомобильных пробок. Таких пробок в Москве вы не увидите ещё долго.
- Увы, кое-что имеем уже и сегодня! – ответил Арсений. – На этой неделе сам наблюдал: на Садовом, на улице Мира, возле вокзалов, на всех светофорах от Павелецкого до Мытищ – заторы!
- Это цветочки! Не пройдёт и десяти лет, как Москва задохнётся от автомобилей! Улицы узкие, а застройки такие плотные, что ни расшириться, ни акведуки возвести – весь город окажется под ними!
- Вы правы, – отозвался Арсений, наблюдая, как их микроавтобус буквально «продирается» сквозь армаду автомобилей, которые, на вид, были либо новыми, либо хорошо сохранившимися, что походили на новые.
- Неужели нет ни одной подержанной? – спросил он, всматриваясь в поток «Тойот», «Сузуки», «Субару», «Фордов», «Ауди», «Ситроенов», «представителей» других марок.
- Практически нет, – ответил профессор, которого тут же поддержали другие пассажиры.
Далее разговор перешёл на сам город.
- Вообще-то, Токио – это не город, как это принято считать в мире, а только одна из его префектур, столичный округ, – продолжил профессор. – Часть его находится на острове Хонсю, на других островах – Идзу, Огасавара, поэтому, когда говорят о городе Токио, то имеют в виду 23 специальных или Особых района, которые сегодня приравнены к статусу самостоятельных городов, где есть свои мэры и городские советы.
- Если поехать к западу от этих Особых районов, – добавил Денис, – то там будут другие города, которые служат спальными районами для работающих в центральном Токио. Вместе эти города здесь называют «Западным Токио».
Арсений слушал и думал: «Как ни назови такие спальные районы, они будут зваться либо «Черёмушками», либо «Камчаткой». Вслух же сказал:
- Когда-нибудь люди поймут, что такие города – разрушители естественной среды обитания людей на земле.
- Это почему? – удивился Денис.
- Потому, друг мой, что самое рациональное размещение людей по Лику Земли в наше «промышленное» время – это вдоль шоссейных дорог, но перпендикулярно речной сети. Если вдоль речной сети, как в прежние времена, когда основной тягловой силой была лошадь, то в век машин этого делать нельзя категорически – реки исчезнут. И многие уже исчезают, особенно небольшие, потому как не выдерживают антропогенного давления на прирусловую их часть. А если бы перенесли нагрузку чуть в сторону, то и реки бы сохранились, и такой скученности в городах не было бы, как сейчас.
- Вы имеете в виду Токио? – спросил Денис, всё ещё не понимающий, куда клонит свою мысль их гость.
- Имею в виду, прежде всего, свою Россию, – ответил Арсений. – Глядя на её карту, нельзя не восхититься тем, как мудро природа распорядилась, снабдив её речной сетью! Едва ли не все реки текут либо с севера на юг, либо с юга на север, то есть по меридиану. И все крупные города сосредоточены исключительно по берегам рек. А всего-то надо было – расположить их по долготе, создав единую сеть поселений от Балтики до Тихого океана. Например, в 3-4 ряда, но непременно перпендикулярно речной сети. Тогда бы и воды всем досталось вволю, и скученности такой не было бы. Да и экология была бы не такой ужасающей, как ныне.
- Вы, наверное, правы, – поддержал Арсения профессор Кито-И. – Я бывал в России, и видел, сколько земли брошено на произвол судьбы. На поезде можно ехать часами, не встретив даже небольшого поселения в стороне от железной дороги. Да и вдоль железной дороги не так густо с населением, особенно в таких частях, как Сибирь, Дальний Восток, Приморский край.
- Зато растут такие мегалополисы, как Москва, Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Самара, другие промышленные центры! – согласился Арсений. – Выросли до того, что вширь раздаваться уже некуда, так поползли вверх! Где это видано, чтобы Москва, которую во все времена называли «белокаменной», всё более и более становится серой, затмевающей саму себя небоскрёбами? Только и останется она «белокаменной» исключительно на картинах художников.
Денис, выждав подходящий момент, спросил гостя:
- А какова ваша позиция насчёт четырёх спорных островов Курильской гряды, примыкающих к Японии?
- Вы имеете в виду Кунашир и три его «собрата» по несчастью? – уточнил Арсений.
- Вот именно – по несчастью! – подтвердил Денис.
- Лично я отдал бы их тому народу, который превратит их в сад, – твёрдо ответил Арсений. – И таким народом я считаю два народа – русский и японский. Пусть бы совместно и жили тут, чтобы больше никогда не спорить.
Денис крепко пожал Арсению руку. Таким ответом он удовлетворил не только своё японское самолюбие, но и русское великодушие.
- Нас слишком мало, чтобы освоить даже материковую часть России, а уж такие острова, как Кунашир, Парамушир, Итуруп, да и другие отдалённые части её огромного «тела», тем более не в силах, – заключил Арсений.
- Я слышал, что российское руководство не отдаёт Кунашир только потому, что оно дорожит глубоким Кунаширским проливом для прохождения военных и прочих судов России. Это верно? – спросил Денис.
- Я тоже слышал о подобном мнении, – подтвердил Арсений. – Однако если следовать такой логике, то не было бы и других прецедентов на этот счёт: Босфора, например, или Гибралтара, других проливов, которыми пользуются все, имея на то международные Договоры и Соглашения. И Кунаширский мог бы стать международным.
- Если бы такое случилось, Япония сделала бы всё возможное, чтобы помочь России наладить жизнь россиянам здесь, на Дальнем Востоке! – мечтательно высказал своё мнение Денис. – Владивосток, например, преобразился бы в корне! Японцы умеют ценить добро и отвечать на добро!
- Мой друг юности служил на Кунашире, – добавил Арсений. – Сидели за одной партой, вместе призвались в Армию, были в одном отделении. Меня комиссовали, а он угодил на этот остров. По его рассказам, уже тогда, в середине 50-х годов прошлого века, на острове не было практически никакой промышленности. Поэтому пограничники, можно сказать, охраняли только самих себя. Спрашивается, что охранять? Кунаширский пролив? Да его не охранять надобно, а благоустраивать! Как ты думаешь, Денис, японцы могли бы построить над этим проливом мост?
Денис ещё раз крепко пожал Арсению руку, ответил:
- Японцы всё могут! А если бы совместно с русскими, тогда бы стал этот мост международным, не хуже Босфорского!
4
Вот так, переговариваясь и строя прогнозы на будущее, они добрались до загородного особняка профессора Кито-И.
Пропуская гостя вперёд, хозяин делился с ним:
- Вот тут я и живу, и работаю, и учу студентов, и принимаю гостей. Здесь же я впервые познакомился и с вашей «Теорией себя», Арсений Ильич. И как только прочитал, так, словно меня подменили, – создал лабораторию, где предстоит поработать и вам, автору этой «Теории».
Сравнительно небольшой снаружи, но вместительный и просторный изнутри, особняк сразу обоял Арсения своей функциональностью. Здесь было предусмотрено буквально всё, чтобы его обитатель чувствовал себя так, как устроена его собственная психика: когда он один – он наедине с собой, а когда среди других, то его присутствие тут – такое же естественное состояние, как если бы он был автором этой среды обитания. И всё – в русско-японском стиле: мебель, посуда, свечи, картины, утварь, иконы, ковры и циновки.
- Без женской руки тут вряд ли обошлось?! – отметил Арсений, восхищаясь убранством комнат. – Я прав?
- Да, прав, – ответил профессор. – И автор этого великолепия – моя супруга, Надежда Фроловна. Кстати, вот и она! Прошу любить и жаловать, как говорят в России! – указал рукой на даму, входящую в гостиную.
- Извините, дорогие мужчины, что немного задержалась! – обратилась она к ним. – Пробежала по магазинам – вот и не успела к вашему приезду.
Она была несказанно рада появлению в её доме Арсения, крепко его обняла и трижды – по-христиански – расцеловалась с ним.
- Вот вы какой! – почти шептала она. – Я вас так и представляла! Так и представляла!
- Ну, полно, Надя! – улыбаясь, нежно гладил её плечо Аям. – Какой есть, такой и есть!
- Нет, не какой, а какой надо! – отшучивалась она. – И не спорь, если не знаешь! Мне, женщине, лучше знать, какие бывают мужчины! Бывают всякие, а этот – не такой! Ну, да ладно! Вы немного погуляйте, а мы тут поколдуем насчёт того, чтобы закусить. Да и других работой нагружу.
«Как моя матушка: ну, да ладно!» – отметил про себя Арсений. «Именно так она и выражается, когда надо поставить последнюю точку в текущем деле или вопросе. Звучит истинно по-русски!»
- Ступайте! Ступайте! – нежно подталкивает она мужа и гостя к выходу из зала.
И снова в голове Арсения – восторг от русского – «Ступайте!» Ну, нет ни в одном из остальных языков мира подобных слов! Наверное, и впрямь соскучилась Надежда Фроловна по своему языку, что дала волю своим словесным припасам прошлого! И очень она этим расположила к себе Арсения!
- Скучает, наверное, по России? – спросил Арсений Аяма, когда они оказались в саду.
- Очень скучает! – признался тот. – Но так, чтобы тянуло в Россию – этого уже нет. Время взяло своё: когда были живы родные, она скучала, даже говорила, что не может здесь ужиться. А когда их не стало, но появились дети, женское начало взяло верх – оставила думу о возвращении домой. Домом стала Япония.
- А почему нет сегодня жены Дениса? – спросил Арсений. – Я слышал, что она у него – русская!?
- Потому и нет, что – русская! – улыбаясь, ответил Аям. – Потому он с такой охотой и летает во Владивосток, что там живёт его суженая!
- Вот как!? – поднял брови Арсений. – Так вот кто махал нам ручкой в аэропорту, когда мы шли в накопитель перед посадкой в автобус до самолёта! Никак не подумал, что это его жена! Думал, коллега-переводчик, журналист…
- Так и живут: один – здесь, другой – там, а при возможности – и тут, и там. Сейчас молодёжь предпочитает именно такой образ жизни. Романтики, говорят, больше. Согласен с ними, но лишь до того, как минует отметка в 50 лет, когда уже не до романтики и приключений. А вы как думаете?
Арсений, словно не замечая этого вопроса хозяина дома, заметил:
- Вы никогда не думали поместить всю эту красоту не на периферию архитектуры дома, как сейчас, а в самый её центр, чтобы все выходы из других помещений вели прямо в сад? Когда-то я мечтал о таком доме, и если бы моя мечта сбылась, я был бы, наверное, на седьмом небе.
Аям немного задумался, словно прикидывая, как это будет выглядеть, если сад окажется посереди всего остального. И когда это представил, воскликнул:
- Прекрасная идея, должен отметить! Даже, если учесть те сложности, которые могут возникнуть с увлажнением этой части общего ансамбля. В этом случае лучше иметь только один этаж, а не два. И чтобы сад как бы выступал над остальными постройками, улучшая, тем самым, его естественную вентиляцию. Надо подумать…
- А насчёт того, как я отношусь к романтике в жизни, то отвечу так: когда меня назначили директором школы, мне было всего 38 лет. И столько было сил, энергии и желания творить, что готов был работать по выходным.
- А как справлялись с гипертонией? Вас ведь тогда комиссовали из Армии по её, так сказать, «рекомендации»?! Для меня тогда было странным это видеть: парню – 20, а уже – гипертоник! Это потом, с годами, привык наблюдать с этим, прямо скажу, «старческим» заболеванием и более молодых, даже грудных! Болезнь среды современного обитания человека…
- Так и обходился: работа, а после работы – поликлиника. Не в прямом смысле слова, конечно, а в фигуральном: месяц, два – работа, а потом – «отстой», отдых, передышка. Так и дотянул до 50-ти с небольшим. А далее не смог – ушли силы, оформил пенсию по выслуге лет. Мизер, конечно, но если бы не это – потерял бы и остаток сил, не выдержал бы. Нутром почувствовал приближение развязки. Сначала скрутил гипертонический криз, который отступил аж через полгода! Мне было 43. Потом стали мучить ангины. Температура поднималась до сорока градусов и выше. Организм сопротивлялся, но я чувствовал, что иммунитет истощается, тает на глазах. В заключение – паховая грыжа. Перестарался, когда занимался ремонтом и приведением в порядок дома, который мы приобрели под дачу за 200 километров от Москвы во Владимирской области. Помощников настоящих не было, одни женщины да дети, вот и приходилось одному по части мужской работы. Надорвался, пришлось лечь на операцию. А когда немного полегчало, тогда и пришло решение – подать в отставку.
Слушая Арсения, Кито-И представил, как этот человек среднего роста, не силач, не крупного телосложения, стучит молотком, вкапывает столбы, чинит забор, поднимает дом с помощью двух домкратов, чтобы вынуть сгнившие венцы в его бревенчатой кладке и положить новые, копает грядки, строит теплицу, баню, навес для автомобиля, и ему становится обидно за Россию, что не бережёт таланты, не заботится о них, а, по большому счёту, даже, порой, и не знает об их существовании. Скорее всего, наверное, от их избытка. Был бы в них недостаток, искала бы ты их, Россия, на каждом перекрёстке! А так, живут они себе – и живут, и никто о них – ни слухом, ни духом.
Он ещё раз оглядел Арсения с ног до головы, сказал:
- А не перебраться ли вам, Арсений Ильич, сюда, в Японию? Если эксперимент пройдёт успешно, быть вам и доктором, и профессором, и самым известным в мире человеком! И мне было бы не одиноко в работе над этой проблемой. Может, подумаете?
Арсений протянул профессору руку, пожал её, ответил:
- Должен признаться вам, дорогой Аям, что создание сингомена – это лишь самое начало более грандиозного проекта, который находится вот в этой голове, – ответил Арсений, касаясь пальцем своего лба. – Он уходит вон туда, в небо, где, возможно, существует иная жизнь, но которая, по тем или иным причинам, пока недосягаема для человека, «сложенного» из биохимических блоков. Нужен посредник, который стоял бы между нашим и их миром, и если сингомен – это тот, который сможет быть посреди этих двух миров, то мы получим доступ к их миру, а они – к нашему.
При этих словах профессор, как показалось Арсению, даже вздрогнул. А, может, испугался? С учёными это случается: видя ближайшую перспективу, они делают всё возможное, чтобы как можно быстрее достичь определённого результата, а когда достигают, слегка успокаиваются, после чего только и занимаются, что наслаждаются полученным «кушем». Лишь потом, спустя время, они приходят в себя, начинают либо продолжать начатое дело, либо отыскивают новое, более заманчивое и перспективное.
- Но вы мне об этом ничего не говорили, Арсений Ильич, – мягко высказал профессор свою претензию. – И есть на этот счёт что-то такое, что надо идти непременно сюда? Я думал, что и на земле проблем – море.
- И здесь, на земле, они нужны, но там, за её пределами, они ещё нужнее…
Арсений готов был поделиться с профессором всем, что его тревожило, но, сделав паузу, решил не продолжать эту тему. Спросил только:
- А что ещё мне покажете?
- Особый шарм тут – это свет, цвет и звуки, – стал пояснять профессор. – Подобрано и исполнено таким образом, чтобы зрение, уставшее за день от городской суеты, отдыхало, погрузившись в ту частоту, которая даёт возможность для быстрого его восстановления. Поэтому яркого света тут практически нет, за исключением тех моментов, когда необходимо такое освещение. Предпочтение отдаётся подсветке – вмонтированным источникам света в потолок, стены, даже в пол. И, заметьте, никакого мерцания световых приборов не допускается – это негативно отражается не только на зрении, но и на других органах чувств!
- Здорово! – восхитился Арсений.
- И повсюду, где бы ни находился человек в этом доме, он слышит музыку, – продолжил Аям. – Она источается десятками динамиков, расположенных таким образом, что в любой точке пространства до его слуха доносились звуки стереоскопии, нежно вплетаясь в ритмы биения его сердца, частоты дыхания, даже моргания глаз. Банк мелодий тут поистине международный: от колокольного звона христианских храмов, часовен и буддийских пагод – до оперной классики, симфоний и хоралов.
- И кто всё это продумал? – поинтересовался Арсений.
- Японские дизайнеры – одни из лучших дизайнеров мира, – просто, но не без гордости, ответил Кито-И. – Однако личная гордость хозяина этого дома – два сада: летний и зимний, между которыми – та новая лаборатория, о которой я вам говорил в Университете. Мы на пути в её чрево. Пройдёмся по садам, а потом…
Летний сад – уменьшенная копия обычной дачи в Подмосковье, а зимний – часть особняка, специально отведённая для этой цели, как это было модно, например, при дворцах царствующих особ, вельмож, князей, ханов. Вход в этот сад – из гостиной, самой большой из комнат особняка на первом этаже.
Здесь было прохладно, уютно и так густо пахло живыми цветами, что Арсений, не удержавшись, невольно воскликнул:
- Благолепие! Не менее двадцати ароматов!
- Вы угадали! – ответил хозяин. – Ровно двадцать один!
- В честь 21-го века? – поинтересовался гость.
- Ну и логика у вас, коллега! – изумился профессор. – А я бы, честно говоря, и гадать не стал, почему именно 21, а не 20 или 30!
- Привычка, наверное, – вдыхая аромат, ответил Арсений.
- А вот то, ради чего вы и прибыли в эту страну, дорогой Арсений Ильич!
Профессор распахивает дверь, приглашая Яснова войти, как он только что сказал, во «чрево» новой лаборатории.
5
Лаборатория, в которую вошёл Арсений, сначала не вызвала в нём тех эмоций, на которые он изначально рассчитывал. Стены, как стены. Приборы, как приборы. Но вот то, что находилось внутри лаборатории, особенно посреди её большого зала – это заинтересовало его больше всего.
- Вот это и есть то, что вы в «Теории себя» называете «Генотоном», Арсений Ильич! – с гордостью произнёс доктор Кито-И. – Узнаёте?
Да, Арсений узнал своё гипотетическое детище – шарообразное сооружение, похожее на футбольный мяч, обтянутый металлом, кожей, пластиком, деревом. Диаметр шара – более пяти метров, стоит на треноге, словно паря над полом.
- Узнаю! – отвечает Яснов, волнуясь. – Арбуз – что надо!
- Арбуз?! – воскликнул Кито-И. – А ведь и точно: именно «арбуз»! И как нам самим в голову такое не пришло?
- А что внутри? Взглянуть можно? – Арсений нежно тронул рукой обшивку «арбуза». И в этот миг он стал разделяться на «ломти», увеличиваясь в размерах.
- Узнаю! – воскликнул он. – Но это забавнее, чем я описал!?
Внутри Арсений увидел то, что описал в своей «Теории себя»: семь этих самых «ломтей» – излучателей и поглотителей плазмы - плазмотенов, а в центре – тумба высотой более метра, которая, когда они вошли туда с профессором, исчезла в полу, погрузившись в подполье.
- Вся начинка – в этих, как вы говорите, Арсений Ильич, «ломтях» – плазмотенах, – начал пояснение доктор Кито-И. – Их 7 – по числу сингоний, которые, можно сказать, и создают основной «скелет» как живой, так и неживой материи Вселенной. Когда плазмотены сходятся, наступает рабочий момент, а когда расходятся – их деятельность прекращается. Согласно вашей идее, биологический «объект», с которого снимется матрица, находится вот здесь, на этой тумбе. Всего лишь несколько минут. В это время 7 плазмотенов «снимают» все необходимые показатели с объекта, их данные передаются в мощный компьютер, который их обрабатывает, после чего запускается механизм «закачки» этой информации в образ матрицы объекта, который некоторое время сохраняется в виде голограммы, покоясь на тумбе. Этим процессом занимаются те же плазмотены, но в режиме синготенности, чтобы получить тот «продукт», который вы предложили назвать сингоменом. То есть, всё протекает так, как вы описываете в своём труде.
Профессор сделал паузу. Ему хотелось определить по выражению лица Арсения, как тот воспримет эту информацию. Ведь это он, Яснов, предложил идею СПЕКТРОГЕННОГО копирования биологических объектов с последующим их переводом в состояние СИНГОМЕННОСТИ – искусственного интеллекта.
Арсений выразил полное удовлетворение рассказом доктора. Тогда тот продолжил:
- По нашим расчётам, процесс СПЕКТРОГЕННОЙ ИНСОЛЯЦИИ не должен превышать нескольких минут, так как в условиях красного смещения, расширения вещества, разлёта галактик, то есть закона Хаббла и Фридмана, происходит, увы, «смещение» и биологических структур, о чём мы раньше не только не знали, но и не догадывались. Знали себе, что Вселенная расширяется, а то, что вместе с этим расширением подвергаются красному смещению и наши биологические жизни, – этого мы в расчёт не принимали. Идея ваша подтвердилась полностью. Нам осталось только произвести расчёты – и мы это сделали.
- И есть уже какие-то успехи? – поинтересовался Арсений.
- Увы, коллега, пока никаких! – сокрушённо признался учёный. – Что ни делали, что ни выдумывали – не идёт фиксация образа, не получаем мы этой самой матрицы – хоть лопни!
- Лучше треснуть, чем лопнуть! – шутит Арсений.
- Это как?
- Так говорят: «хоть тресни!»
- Тресни, говорите?! – хлопает себе по лбу Кито-И. – А ведь так и было: доходит реакция до определённой отметки – раздаётся треск! Что бы это значило?
- Надо подумать! – отвечает Арсений, разглядывая внутренности «арбуза». – А кого вы приглашали на роль носителя матрицы?
- Первым был профессор Ким Ногуё. Вторыми – оба Яко. Даже Дениса пришлось мучить. Результатов никаких! Только себя не стал «подставлять».
- Почему?
- Стар уже – вот и не решаюсь иметь того, кто бы мог стать моим двойником!
- А может, попробуем? – предлагает Арсений. – Интеллект у вас – дай Бог каждому, поэтому, думаю, сработает, как надо! Добрый сингомен выйдет из «арбуза»!
- Нет, коллега, не могу – не тот возраст! Если для того, чтобы потом разобрать этого сингомена на части, то, наверное, можно и попробовать. Однако лучше, чем это получится у вас, Арсений Ильич, и мечтать не надо! Ваша идея – вам её и воплощать в жизнь! Ваш двойник-сингомен, как вы говорите, будет служить науке и прогрессу во сто крат активнее, чем мой или других людей. Не копии ради, а жизни – вот цель этой нашей с вами затеи! Я прав?
6
За пределами «арбуза» послышались голоса. Это остальные участники эксперимента решили поддержать компанию Яснова-Кито-И. Тем более, что Надежде Фроловне на кухне они уже больше были не нужны, – выполнили все работы, необходимые для приготовления обеда.
- Вам нравится, как мы назвали наше будущее «произведение»? – спросил Арсений Кима Ногуё, когда тот оказался с ним рядом.
- Произведение? Вы имеете в виду искусственный интеллект? Конечно, нравится! Робот, созданный по матрице живого человека, да ещё в точном соответствии с его СИНГОНИЕЙ – это так просто! Просто и гениально! – ответил Ким, украдкой бросая взгляд на дверь, которая вела в аппаратную лаборатории. Он явно кого-то ждал. Но кого? Кто там был в это время?
- Тогда рискнём, доктор Аям Кито-И? – бодро заключил Арсений.
- Нет, Арсений, не будем рисковать, если тут сам автор проекта! В тебе начало, в тебе должно быть и продолжение, друг мой! – переходя на «ты», твёрдо заявил профессор. – Только после обеда!
- Или сейчас, или никогда! – рубанул рукой по воздуху Арсений. – Как говорится, где наша не пропадала! Где тут раздевалка, душ?
- Душ?
- Именно душ, господа, чтобы сингомен вышел чистым из воды! – бодро утвердил Арсений.
- Из воды? – снова отозвался хор на слова Яснова.
- Да, коллеги, из воды! – подтвердил тот. – «Если не умою тебя, не имеешь части со мною», сказано в Евангелие от Иоанна. Зачем обижать природу!
Арсений посмотрел на коллег и понял: они были на грани потрясения. Удивился, но вида не подал, что застал их врасплох таким суждением. Он так и знал, что они данного факта, конечно же, не учтут – слишком далеки от таких документов, как Завет, Коран, Библия и тому подобное. Провели черту, ушли в сторону исключительно научных знаний. Надо вернуть их на исходные позиции:
- Давайте поступим так: начнём всё сызнова! – сказал он, вопросительно посмотрев на Кима, чтобы тот показал ему, где находится душевая кабина.
Ким жестом руки пригласил его следовать в нужном направлении, а профессор Кито-И распорядился, чтобы минут через 15-20 все были готовы начать эксперимент, заняв свои места.
И, действительно, минут через 20 спектрогенный зал лаборатории наполнился людьми. Их стало человек десять, среди которых Арсений увидел и женщин: молодых и средних лет. Спросил Кима:
- Они так и останутся здесь, в лаборатории, когда начнётся эксперимент?
- Да, это наши сотрудники, без которых обойтись невозможно: телеметристы, лаборанты, операторы, систематики, аспиранты, докторанты. Что-то не так?
- Всё так, – ответил Арсений. – Просто я должен буду пройти в «арбуз» в плавках, как на пляже. Дамы смущаться не будут?
- Ничего страшного в этом нет – мы объявим об этом заранее, – с улыбкой ответил Ким. – Эти на приборы смотрят, а не по сторонам…
Приняв душ и вручив Киму распылитель воды, Арсений почти бегом оказался возле «арбуза». Снял обувь, остался в носках. Сказал Киму:
- Окропи меня влагой, коллега! На счастье! – и вошёл внутрь.
7
Створки из «ломтей арбуза» начали сходиться, а вскоре сомкнулись так, что между ними не было видно даже мест соединения.
Яркий свет, близкий по составу с солнечным, брызнул с внутренней вогнутой поверхности шара, погрузив Арсения в неописуемую фантастическую среду. Семь плазмотенов теперь чётко вырисовывались на внутренней «стене» сферы, равнодушно наблюдая за тем, как Арсений встаёт в центральный круг, отмеченный белой краской, ждёт сигнала к началу работы.
Ждать пришлось не долго: круг под его ногами слегка дрогнул, «зашевелился», стал превращаться в тумбу, выталкивая Арсения наверх – медленно и осторожно поднимая его тело над полом. На положенной отметке остановился. Теперь его тело находилось в самом центре сферы.
Обдало озоном, как после хорошей грозы. Затем раздался спокойный голос профессора Кито-И, который Арсений слышит внутри «арбуза».
- Начинаем отсчёт, Арсений Ильич! Проверяем плотность биотоков вашего организма. Они в норме. Определяем уровень спектров излучения и поглощения организма. Разность между ними – такая же, как между нейтроном и протоном в ядре атома водорода. Можно только позавидовать вашему иммунитету, коллега! Запускаем механизм биотенного сканирования спектров. Счёт до 30-ти.
И пошёл отсчёт: один, два, три, четыре, пять…
Приборы фиксировали всё, что происходило в организме Арсения. Как он поглощает энергию, излучённую плазмотенами, как эта энергия «закручивается» в его клетках, как становится такой вязкой и тугой, что, если и убрать сейчас тело Арсения, то на его месте останется некий «слепок», точь-в-точь идентичный оригиналу.
- Прекрасно! – восклицает Кито-И. – Лучше не бывает!
Тумба, на которой стоял Арсений, медленно пошла вниз, створки «арбуза» стали раздвигаться, и ему ничего не оставалось, как только выйти наружу.
Пошёл снова в раздевалку. Без Кима, который сейчас находился на своём рабочем месте.
Одевшись, он последовал в аппаратную Кито-И, где находились Ким, оба Яко и миловидная черноволосая японочка с голубыми глазами, которая, увидев входящего Арсения, встала, вежливо поклонилась.
- Лилия, моя младшая! – представил её Кито-И.
- Очень приятно! – расширив глаза, ответил Арсений. – Даже очень! И, честно сказать, не ожидал такого подарка от Аяма!
Засмущавшись, девушка снова заняла своё рабочее место у приборов и мониторов.
- Кажется, всё прошло нормально, – прокомментировал профессор. – Теперь немного подождём, компьютеры обработают данные вашей био- и телеметрии, после чего запустим спектрогенный модулятор. Полученная картинка мне нравится. Посмотрите!
Арсений и все остальные впились в экран монитора.
- Как видите, тумбы нет, она ушла в подполье, а ваша голографическая копия зависла в воздухе, – поясняет профессор.
- Не грохнется? – шутит Арсений.
- Так и будет висеть, пока мы её не заполним плазмоидной массой, – весело, в тон его шутки отвечает Аям. – А когда это произойдёт, тогда может и упасть – тут вы правы. Но мы не позволим ей этого сделать – подставим тумбу. Тумба выйдет, сингомен на неё обопрётся, а когда почувствует, что стоит прочно, опустим на него цилиндр – центрифугу. И станет он вращаться с такой скоростью, что всё плазменное содержимое его «тела» трансформируется в сердце, лёгкие, печень, почки, другие органы. После этого центрифугу остановим, тумбу опустим – и ваш двойник на свободе! А сейчас мы его предварительно осмотрим со всех сторон.
И повели камеры осматривать контур матрицы тела Арсения в трёхмерном измерении. Сейчас этот образ как бы «застыл», но если в него «вдохнуть» энергию, наполнить его соответствующей плазмой, то он должен ожить, превратиться в точную копию того, с кого была снята, скопирована эта матрица. Вот этой минуты и ждала сейчас вся группа учёных. Ждать же надо было несколько минут. Время, за которое можно было бы и чаю попить, и косточки размять, но никто не хотел покидать своих мест – так все ждали этого момента!
И вот он настал – этот момент.
- Внимание: начинаем закачку плазмы! – спокойно, не повышая голоса, оповестил Кито-И. – Включить плазмотены!
Проходит минута, другая, третья…
Приборы начали фиксировать «накачку» образа матрицы Арсения живой плазмой.
- Выключить плазмотены, включить синготены!
Минута четвёртая, пятая… Наконец, раздаётся команда:
- Режим ожидания! Начинаем отсчёт! Счёт до тридцати:
- Один, два, три… Двадцать два, двадцать три… Двадцать семь…
Но что это? Снова треск? Реакция приостановилась?
Все откинулись на спинки стульев и кресел. А профессор даже застонал:
- Всего три пульса не хватило! Всего три!
- А сколько было до этого? – спросил Арсений.
- Более десяти было! – тихо проговорил профессор. – А тут – всего три!
Он был растроган до невероятности.
Арсений подошёл к нему, положил руку на его плечо, сказал:
- Я, по-моему, догадываюсь, в чём дело, профессор. Мне надлежит быть там в образе Адама, а не современного человека.
Кито-И уткнулся взглядом в пол, нахмурил свои густые брови, перевёл глаза на Арсения, резко обнял его, тихо прошептал:
- Умница! Какой же ты умница, Арсений! Ну, конечно, в образе Адама! Лиля! – обратился он к дочери.
Та подошла к нему, он наклонился к ней, шепнул на ухо свою просьбу. Та закивала головой.
Лилия ушла, а мужчины продолжили начатый разговор. Профессор делился своими впечатлениями:
- Ваши предположения, Арсений Ильич, оказались настолько верными, что не подлежат, думаю, никакому сомнению. Первые опыты показали, что снятие копии с матрицы человека возможно лишь при его предельно высоком уровне интеллекта. Слабый интеллект – это и слабая матрица, несовершенная система разности между спектром излучения и спектром поглощения организма, которая получается в результате наложения этих спектров друг на друга, о чём в своё время писал Альберт Сент-Дьёрдьи. Это мы уже прошли. Человек, который употребляет не в меру спиртное, курит, наркоман, не уравновешен психически, – такой человек не способен сформировать образ для создания сингомена-двойника. И агрессия отражается на исходе реакции, даже те заболевания, которые связаны с нарушением этики, приличия, здорового образа жизни: сифилис, гонорея, СПИД, псориаз, кожные недуги. Даже эгоизм, жадность, стяжательство, преступление препятствует ходу реакции! И, думаю, это правильно: мы хотим помочь исключительно светлым людям, настроенным на волну альтруизма, заботы о других, нежели о себе. И как же ты прав, Арсений, когда предлагаешь данный проект именовать Программой исторического преображения Человека, как Личности будущего! Вот только вопрос: не навлечём мы беду на себя со стороны этих самых сингоменов, если они возьмут верх над живыми, своими «родителями»?
Все затаились, стали ждать ответа Арсения. Однако тот был спокоен, и вся его живая суть говорила о том, что он не боится этого. Ответил твёрдо, без тени сомнения:
- Не вижу логики, друзья мои! Если сингомен – это копия высокоорганизованного интеллекта, то, как он может выступить против своего же совершенства? Скорее всего, он выступит против невежества, несовершенства, отсталости, консерватизма, даже либерализма. Стало быть, если и есть тут опасность, то она адресуется отжившему, всему тому, кто или что тормозит развитие прогресса человечества. Например, тому же капитализму, основанному более на наживе кучки людей, чем на заботе обо всех землянах. Здесь же и социализм, который проповедует общий труд. Даже коммунизм не отвечает этим требованиям: от каждого по способности, каждому – по потребности. Лозунг хороший, но кто будет определять – по способности человек работает или, как мы говорим, «Ваньку валяет»? Эгоистов и при коммунизме будет, хоть отбавляй! Если человечества, как единого организма, нет, то жить ему «клеточно», где «клетка» – это человек с его минусами и плюсами, эгоизмом и альтруизмом, здоровьем и недугами. Мы же задумали поставить дело так, как хотел того сам Спаситель: «Кость его да не сокрушится» (Иоанн, 19, 36).
Может ли сокрушиться кость, которой нет вообще? У нас с вами такой кости, которая бы не сокрушалась, нет. Значит, нужен такой человек, у которого кость не сокрушается. А это и есть сингомен, для которого живой человек – Господин всей суммы его живительных кристаллов. Поэтому, друзья мои, за дело! Да, чуть не забыл: приготовьте хоть какую одежду моему будущему «крестнику»! Когда выйдет, что одевать будет?
- Хорошо, что напомнили, а то бы набедренную повязку пришлось приторачивать! – воскликнул Ким.
- А я предлагаю не спешить с этим, – сказал Яко-нет. – Плохая примета – опережать событие! Вдруг не получится, сорвётся?! Дадим ему полотенце, прикроется на первый случай, а там и одежду подберём.
- Будь по-вашему, господа! – согласился Арсений. – Я пошёл в душ и раздевалку. Ким, давай – ассистируй!
- Да, вот ещё что, – остановил их Яко-да. – Может, вы, Арсений Ильич, разденетесь внутри генотона, а не в раздевалке? Какая разница, где будут находиться ваши вещи, главное ведь – это вы, ваш образ Адама. Как-то не этично появляться голым на публике. Я не прав?
- Нет, не будем создавать дополнительные помехи в зоне эксперимента! – возразил Аям. – Этику и эстетику на время надо забыть! Не в приличие играем – ставим на кон будущее всей земной цивилизации!
Арсений и Ким подались в раздевалку и душ. Вышли через пару минут. Дойдя до генотона и дождавшись, когда его створки раскроются полностью, Арсений снял плавки, носки, положил вещи на приготовленный для этого стул возле «арбуза». Обернулся, махнул входящему в аппаратную Киму, шагнул навстречу неизвестному и загадочному. А через положенное время, проделав знакомые процедуры, вышел обратно.
Всё это фиксировалось камерами наблюдения, передавалось по мониторам, за которыми сидели и следили участники эксперимента, в том числе и женского пола. Но ни одна из женщин даже бровью не повела, чтобы как-то отвернуться, засмущаться, заволноваться. Напротив, волнение наступило тогда, когда стрелки часов приблизились к отметке – «результат».
Успокоение наступило тогда, когда первая часть эксперимента удалась. Образ матрицы так хорошо «застыл» внутри генотона, что люди боялись даже прикасаться к мониторам. Теперь надо было «вдохнуть» в него ту часть энергии, которая заставит его работать в режиме живого организма и интеллекта. Если, конечно, получится. А если нет? Искать ошибки в расчётах? Стали ждать.
Вот он, образ Арсения, в трёхмерном измерении, стоит на тумбе, не шелохнувшись. И никто не знает, что происходит внутри этого «существа», какие процессы совершаются, и войдут ли они в резонанс с теми процессами, которые протекают в носителе матрицы – организме самого Арсения?
Проходит минута, вторая, третья, десятая, а образ, как был в одной позе, так и остаётся неподвижным. Хотя приборы фиксируют: все три стадии – биотенность, плазмотенность и синготенность – прошли с отметкой «отлично». Почему он «молчит»? Почему не оживает? Ну, же!
Арсений не выдерживает, выбегает из аппаратной, встаёт рядом с «арбузом», ревниво осматривает его сверху донизу, после чего начинает быстро ходить возле него, меняя вектор направления то по часовой стрелке, то протии часовой. И так – несколько минут. И все эти минуты – с мольбой:
- Совершись, чудо! Оживи его, Боже! Вдохни в него жизнь, Природа!
И вдруг возглас Кито-И из раскрытой двери аппаратной:
- Сюда! Скорее сюда, Арсений Ильич!
Глава 2
1
Оставив беготню возле «арбуза», Арсений поспешил в аппаратную, чтобы узнать, в чём дело.
- Посмотри, Арсений, на это чудо! Вот сюда, на этот монитор!
На экране монитора действительно чудо: сингомен, будучи пока ещё неподвижным, начинает моргать глазами. Выражение его глаз такое, что он будто пытается определить, где находится. Затем качнулась его голова. Но тумба, на которой стоял сингомен, пока не сработала. Она не зафиксировала никаких колебаний, а поэтому осталась неподвижной.
Но вот голова робота повернулась вправо, затем – влево. Слегка изменился и взгляд глаз: теперь он стал более испытывающим, заинтересованным. Стало меняться и его тело: было прозрачным, безжизненным, «пустым», а затем стало обретать цвет живого человеческого тела, причём явно побывавшего на солнце, чтобы слегка загореть.
Далее случилось то, что так долго ждали земляне: одна рука робота стала медленно подниматься, затем так же медленно опускаться. Это же проделала и другая рука. После этого поднялись обе руки, и все услышали, как грудная часть его тела повела себя так, как если бы он глубоко вздохнул.
И тут тумба пошла вниз, почувствовав изменение центра тяжести под собой. Створки сферы разошлись и «новорожденный», всё ещё осматриваясь и оглядываясь по сторонам, медленно стал выходить из «арбуза».
А навстречу ему уже спешили люди – такие же, как он, но, в то же время, не похожие на него своим внутренним содержанием.
Первым к нему подошёл профессор Кито-И, который тут же обмотал его чресла длинным махровым полотенцем. Спросил:
- Как дела? Будем знакомы: Кито-И…
- Я знаю, – равнодушно ответил тот. – А где Арсений?
- Я тут!
- Отлично! – запросто прокомментировал робот. – А Лиля тут?
- Конечно, тут! – с волнением в голосе ответила та. – А вас как зовут?
- Моё имя Арсен, Лиля. Моя одежда у вас?
- Да, её сейчас доставят, – ответила Лиля. – Я принесу сама…
«Молодец!» – подумал Арсений. И тут же Арсен добавил:
- Да, молодец! Заранее позаботилась обо мне!
«Ого!» – снова промелькнуло в голове Арсения. – «Одна мысль на двоих?»
- А ты как думал?! – произнёс робот. – Когда ты был один, то думал, как хотел, и ходил, куда хотел. А теперь нас двое в одном, и одно – в двоих!
- Ну и ну! – вслух отозвался Арсений. – Всякого чуда ожидал, но такого – никогда!
- Ничего, привыкнешь! – успокоил его Арсен. – Потом дико будешь удивляться, как это жил без меня – своего сингомена! И другие будут удивляться, как существовали без своих копий, без голоса из мира подсознания – мира подсказок, что происходит вокруг. К радио, телевидению, электричеству и прочим изыскам технического прогресса привыкли так, что и не мыслят, как можно жить без этого? Так будет и с нами, сингоменами будущего: не окажись однажды такого, как я, возле носителя матрицы, как он тут же начнёт бить тревогу, теряться, испытывать величайший дискомфорт.
Арсений задумался. Не потому что не представлял, что это такое – копия, а потому, что не мог предположить, что копия когда-нибудь задаст оригиналу вопрос о своём происхождении.
Впрочем, тут надо хорошенько разобраться. Если копия – это всего лишь схема, чертёж, изделие из неживого материала, то это, вроде бы, просто: вот оригинал, а вот – копия. Хотя и копию иногда вряд ли можно отличить от оригинала. А тут – феномен, да ещё какой! Тут живая материя, для которой всё равно – копия ты или оригинал, поскольку и то, и другое – это мир жизни, сознания, боли, страданий, любви, ненависти, прочих чувств. Возьми мать и дитя – это копии живой материи, две равноценные жизни!
Тут Арсений снова перевёл взгляд на Арсена. И снова пошли мысли:
«Если мать и дитя – две равноценные жизни, то почему они автономны? Потому что они – копии, а не целое? Но кто из них оригинал? Мать? Но и мать «снята» с кого-то! И куда приведут такие рассуждения, если удариться в поиск оригинала? К Адаму и Еве? А откуда явились эти? Не произошли же они из ничего! Ведь и у них был тот, с кого «сняли» матрицу для их создания?! С кого?»
Арсен, наблюдая за Арсением, был тоже в раздумье. Но его мысли были совсем близко – внутри мыслительного аппарата своего оригинала. Потому и вёл себя лукаво по отношению к Арсению: то улыбался, то прищуривал глаз, подёргивая бровями, то, явно усмехаясь, был доволен тем, что так глубоко проник в сознание Арсения. Когда же тот произнёс: «С кого?», не выдержал, ответил:
- Думаю, этот разговор надо отложить до хороших дней! И вообще, надо не только поговорить о многом, но и передумать о многом. Нам надо в Россию, товарищ Ясар! Да и люди ждут, – показал на других, которым не терпелось тоже пообщаться с Арсеном.
- Ясар? – удивился Арсений. – Ты знаешь и об этом?
- Привыкай, если я – твоя копия и голос твоего подсознания, то не мне ли не знать, что будет с тем, с кого была снята вот эта самая «модель»?! – показал на себя Арсен. – Ты только подумаешь, а я уже знаю, о чём. Ты только наметишь, куда идти, а я тебя уже веду!
- Любопытно! Выходит, мне при тебе и думать не моги на свободную тему?
- Не только при мне, но и тогда, когда ты вдали от меня, своей копии, на сотни и тысячи километров! Пойми, я не просто Арсен, носящий твоё имя, хотя и с укороченным окончанием, но и твоё подсознание! Усёк?
- Ну, и жаргон у тебя!
- Это не мой жаргон, а твой! У меня вообще нет ничего своего, а только твоё. Но когда ты был один, твоё подсознание было запрятано в тайной глубине твоего сознания и интеллекта. А теперь, когда нас двое, оно как бы вышло наружу, оформилось в систему, до которой можно не только достучаться, но и иметь с ним контакт. Это же стопроцентный кругозор!
- Потрясающе! – только и смог ответить Арсений на такое замечание своей «копии». – Не говорит ли это о том, что теперь мне будет доступно то, что было, как мы говорим, за семью печатями?
- Я уже ответил на этот вопрос: привыкай!
- Я постараюсь, – ответил Арсений, явно смущённый вниманием к нему и «нового» человека, и людей окружения, которые дружно стали поздравлять его с этой победой.
- Искренне благодарю вас, друзья, за столь высокую оценку моего труда! Но впереди – море проблем, а поэтому надо быть готовыми к их разрешению. Думаю, что именно теперь можно будет и перекусить, попить чаю, кофе. Вы не против?
Все согласились с предложением гостя. Однако профессор сказал:
- Только минут двадцать придётся подождать. Есть задача – «поставить на доработку» Арсена. Я правильно говорю, Арсен?
- Вы правы, доктор! – ответил тот. – В меня надо «закачать» программу биоритмии живой материи, без которой я не дам Арсению ни нормально жить, ни работать. Он будет пить чай, кушать, спать, слушать музыку, а что мне прикажите делать в эти минуты и часы его жизни? Сидеть рядом и, как пантомим, повторять все его действия? Если я – та часть, в которой более подсознания, чем сознания, то и мне требуется «уход в себя», «погружение» в свою стихию.
- Совершенно верно! – поддержал его Кито-И. – Арсению надо время, чтобы привыкнуть к тому, что теперь он не один, как прежде, а в постоянном контакте со своим подсознанием, да ещё с руками, ногами, головой, своим миром и так далее. При этом самое опасное – не в Арсене, а в нём самом, так как любой сбой в его психике, физиологии и прочих действиях его живого организма будет напрямую влиять и на состояние двойника – сингомена. Правда, мы ещё не установили, каким образом может повлиять, например, смерть человека на исход существования его сингомена – будет ли он функционировать после этого или разрушится под воздействием сил красного смещения? Биология приспособилась к этому процессу, синхронно и когерентно реагирует на это. А вот как поведёт себя искусственный организм – этот вопрос для нас пока остаётся неразрешённым. Я бы хотел, чтобы сингомены «жили» и после ухода носителей их матриц. Сколько времени – не столь важно, главное – они бы, так сказать, могли продолжить дело своих творцов, желательно без надоедливости являя себя людям воочию, визуально. Лучше – невидимо.
- Неужели и это возможно?! – всё ещё не совсем веря в такое чудо, воскликнула Лилия. – Меня, скажем, нет, а мой двойник здесь, на земле, и помогает людям! Не о таком ли преображении человека, о его вечной жизни вёл речь Спаситель, когда был среди людей?
- Не согласен с тобой, Лилиан! – прервал её Ким. – Если пойдут по земле сингомены Гитлера, других подобных диктаторов, от человечества останутся лишь следы его пребывания на этой планете!
- «Лилиан?» – пронеслось в голове Арсения.
И тут же – ответ Арсена:
- «Она ему очень нравится».
- «А он – ей?»
- «Не очень!»
- «Никакой перспективы?»
- «А тебе что до того?!
- «Для интереса».
- «Не лукавь! Ведь ты заметил: она положила глаз на тебя!»
- «Заметил, но я не конкурент Киму. Он молод, а я…»
- «Тебе с ней предстоит очень серьёзный разговор на эту и другие темы».
- «Откуда ты знаешь?»
- «Привыкай!»
Мнения в группе разделились: одни были на стороне Лилии, другие поддержали Кима. Ясность внёс «главный арбитр» дискуссии – профессор Кито-И:
- Вы забыли, друзья мои, чем заканчивались эксперименты с теми, кто не имел в себе достаточного уровня своего интеллекта, чтобы создать образ сингомена? Сингомены от таких людей не получались. Это говорит о том, что природа спектрогенного копирования находится за пределами вмешательства человека в этот процесс. Даже если и найдутся любители покопаться в этом, чтобы подчинить себе производство сингоменов, их всё равно не допустят до источника живой матрицы. И геном свой человек познает, как надо, и цепочки белковые разложит, как молельные чётки, но стоит ему приблизиться к Источнику, как последует предупреждение: или вы будете, люди, блаженствовать на земле и на небе, как Боги, или ваш разум будет передан новому человеку, который и исполнит этот наказ! Я правильно излагаю свои мысли, Арсен?
Все смотрят на Арсена, ждут, что скажет именно он – загадочное существо, впервые появившееся среди людей этого мира.
- К сожалению, ты прав, уважаемый профессор! – ответил тот.
- Почему – «к сожалению»?
- Потому что я, во-первых, просто вынужден обратиться к вам на «ты», поскольку речь идёт не о человечестве, а об отдельно взятом человеке. А, во-вторых, именно за это я перед вами и извиняюсь. Можно к вам обращаться на «ты»?
- Конечно, можно! – без обиняков ответил профессор.
- В тебе говорит тот интеллект, для которого не существует земного мира в тех границах, в которых он существует для большинства людей данной планеты. Ты мыслишь как инопланетянин, представитель внеземной цивилизации.
- А она есть, внеземная? – звучит вопрос Кито-И.
- Не перебивай, если договорились обращаться на «ты»! – шутит Арсен. – Дело серьёзное, а ты, словно ребёнок: дай соску! Было бы глупее глупого – создавать жизнь на земле без матрицы её проявления на других планетах! Вот ты, женщина, – он переводит свой взгляд на Лилию, – неужели не чувствуешь в себе присутствие той силы, которая вошла в тебя из надмирности? Ты, дающая жизнь другому, почему приглушаешь в себе эту надмирность? Почему позволяешь привносить в себя недозревшее семя, от которого ты потом рожаешь неполноценных продолжателей рода своего? Зачем плодишь своё бесправие, унижение, замуровываешь своё лицо в чадру, а тело – в тёмные одежды, недоступные лучам солнца? Тогда совсем откажись от него, Солнца! Зачем оно тебе, если ты так боишься его лучей? Мир никогда не станет светлым, пока ты, женщина, не станешь, как мужчина, одной второй этого света!
Лилия, слушая эту обличительную речь Арсена, то поглядывает на Кима, который был влюблён в неё, то на Арсения, которого она приняла за звезду на своём небосводе, то на отца, который ничего не может поделать, если эта речь исходит не просто из человека, а из той неизвестности, к которой он сам только-только прикоснулся.
Выходит, по-разному приняли люди рождение сингомена. Учёные – без особых на то эмоций, поскольку все детали этого события в их головах были расписаны до мелочей, причём задолго до этого исторического часа. Аспиранты и докторанты – с надеждой, что и в их судьбе будет нечто подобное, что сделает их причастными к судьбе будущих научных дисциплин.
А вот для Надежды Фроловны, жены Кито-И, данное событие стало воистину потрясением. Родить живого человека – это было для неё, женщины, понятным делом. Но чтобы от живого человека смогло родиться искусственное существо – это было сверх её воображения! Именно по этой причине она так долго и не решалась на знакомство с этим «человеком», получившим имя – Арсен.
Но что мы видим? Едва тот подошёл к ней, взял её правую руку, приложил к своим губам и спросил:
- Соскучились по родному краю, по России? – как та изумлённо подняла на него взгляд, пытаясь понять, откуда у него, неживого создания, такое живое сострадание? Но вовремя себя остановила, так как вспомнила: ведь он – копия живого человека!
- Конечно, соскучилась! – призналась она. – Только не в переводе с японского, а так, как тоскуют по России истинно русские люди.
- Понимаю вас, – был ответ Арсена, чем ещё больше удивил хозяйку дома. – Русские тоскуют собой в мире, тогда как другие – миром в себе. Для иных мир – это то, что их окружает, кормит, одевает, обувает, даёт благо, для русского же мир – это он сам, а поэтому вся боль мира – это и его боль.
Надежда Фроловна была просто ошарашена таким рассуждением Арсена. Она не хотела верить, что перед ней – искусственная копия Арсения!
- А вы меня не разыгрываете? – поинтересовалась она, обращаясь ко всем присутствующим. – Может, и паспорт покажете этого молодого человека?
- Паспорт личности уже в его кармане, – ответил Аям, – и он – гражданин России, двоюродный брат Арсения, младший из братьев Ясновых. Осталось только «отформатировать» программу под живого человека, наладить операционную систему, после чего отбыть в Россию.
- Так скоро? – воскликнула Надежда Фроловна, повернувшись к мужу, как бы прося его принять решение повлиять на продление визита теперь уже двух Ясновых. Знала, как ему хотелось быть вместе с ними, в их компании, в практическом действе этого чудесного эксперимента.
Это знал и Арсений, поэтому стал успокаивать Аяма:
- Понимаю вас, дорогой мой наставник! Но сейчас вы нужнее именно здесь, в лаборатории, где можно проверить то, что, быть может, мы не доглядели, не доделали. Вы должны быть при приборах! Знаю, нутром чувствую, что не пройдёт и несколько месяцев, как вы понадобитесь там, в России, чтобы подвести итог нашей деятельности.
- Итог подведут другие, – загадочно, забираясь вглубь своих мыслей, произнёс Арсен, глядя сквозь прозрачный купол сада на небо.
- Вы думаете или знаете? – так же загадочно спросил у него профессор.
- На этот раз, увы, именно знаю, а не думаю! – игриво ответил Арсен. – И знаю, что за нами уже послан гонец, чтобы пригласить к столу!
И верно: в проёме входа в сад показался Денис, который произнёс:
- К столу, господа! К столу!
И все рассмеялись, потому как прозвучало это совершенно иначе:
- К барьеру, господа! К барьеру!
2
За столом, накрытым по обычаю русского гостеприимства скатертью, восседала вся дружная семья профессора Кито-И и его сотрудников. Но когда они вошли, все встали и поклонились им, как это делается в Японии. И пока они занимали свои места, все продолжали стоять. Только после этого остальные последовали их примеру.
Не пошёл к столу один лишь Арсен. Он сел на мягкий диван под раскидистой пальмой, стал наблюдать за людьми, пытаясь понять, что это такое – еда, питьё, хмель, застолье, вкус пищи, да и сама она, эта пища. И чем больше наблюдал, тем больше не понимал, зачем всё это человеку, которому Природа дала такой инструмент влияния на её тайны – Разум?! Ответа же на этот вопрос он не находил. Значит, размышлял он, и сам Человек лишён этого ответа?
Надежда Фроловна была в русском сарафане, который ей так шёл, что Арсений даже залюбовался ею. А она, заметив это, сказала:
- Берегу для особых торжеств! Вот только Лилия не хочет следовать примеру, а ей этот наряд тоже бы шёл, как мне. Русский сарафан – вечная мода женщин нашей планеты! Вы поддерживаете меня, Арсений Ильич?
Лилия очень внимательно посмотрела на гостя, ожидая его слова. И он не замедлил с ответом:
- Я был бы очень польщён, если бы и вы, Лилия Аямовна, составили маме компанию, а я бы оказался в окружении русских барышень в русских сарафанах!
Личико Лилии занялось румянцем. Смуглая, она сейчас выглядела настолько юной, что Ким, не отводящий от неё взгляда, был просто шокирован увиденным. Такой он её видел впервые. И понял, что Арсений стал для неё той звёздочкой, той искоркой, которая вдруг зажглась в ее душе, рождённой в недрах неизвестного ему народа, хотя сам наполовину принадлежал к этому генотипу. В голове пронеслось: «Где русский дух, там Русью пахнет». Отвёл от Лилии взгляд на Надежду Фроловну.
А Лилия вдруг встала, поклонилась всем и вышла. А через минуту вошла в зал. На ней был сарафан, отороченный многочисленными вставками и кружевами, что не так далеко уводило его от представления японских девушек об этой вещи русского гардероба. Сидело на ней это русско-японское чудо отменно! Все встали, поклонились ей в пояс, как это делают русские, потом – как японцы, а после всего наградили её аплодисментами. Она была очень довольна таким вниманием. Спросила Арсения:
- Вам нравится?
- Я восхищён! – ответил тот. – Поэтому заранее говорю: первый танец – с вами, Лилия Аямовна!
- Вы что будете пить, коллега? – спросил профессор Кито-И. – Русскую водку или японскую саке?
- Конечно, саке! – был ответ Арсения. – Однако если бы имелась селёдочка и чёрный хлеб, то предпочёл бы русскую водку! Буду пить саке и закусывать спаржей, молодым бамбуком, мясом краба! И непременно с китайскими палочками!
- Вот как? – удивилась Надежда Фроловна. – И откуда такое познание нашей кухни?
- Есть одна ученица, которая иногда балует этими деликатесами, – ответил Арсений. – И палочками научила кушать. Забавно, отмечу я, управляться этим непослушным инструментом!
Денис, выждав момент, спросил:
- Вы бы на самом деле закусили селёдкой и чёрным хлебом?
Арсений вопросительно посмотрел на Дениса, определил:
- Скорее всего, у вас имеется и то, и другое!? Подозреваю, что и у вас такой же вкус, как у вашего покорного слуги. Я прав?
- Угадали в самое яблочко! – вставил отец Дениса. – Всякий раз, когда бывает в России, во Владивостоке, привозит оттуда и селёдку, и чёрный хлеб. Тут всего полно, а вот чёрного хлеба с селёдкой, да ещё солёных огурцов в бочках – этого нет. Маринованных – сколько угодно, а бочковых – нет, не заведено. Как, впрочем, и в Европе, где селёдку не солят так, как в России.
Денис был явно поощрён такой оценкой своего русского вкуса. Поэтому он ещё раз предложил Арсению свои услуги:
- Спасибо, Денис! – поблагодарил Арсений Дениса за готовность угостить его родным напитком и привычной закуской. – Но сегодня я отдам предпочтение подогретой японской водке – саке. И не из рюмки, как в России, а из пиалы, как в Японии.
Выпив и закусив, компания разговорилась. Перебрали многие темы, но когда дошли до таких, как политика, экология, будущее, разговор принял более чем заинтересованное содержание. Оживились даже молчавшие до этого оба Яко. Лишь один Арсен, уединившись, по-прежнему молча наблюдал, как ведут себя живые люди, перебирая в памяти те моменты, когда и он, будучи копией Арсения, пребывал в состоянии хмеля. Но так и не вспомнил – память о данном ощущении почему-то не была перенесена в него из матрицы. Наверное, забыли? Или…
- Нет, не забыли, – послышался внутренний голос Арсения в его «сознании». – Хмель – такое чувство, такое ощущение, которое требует огромной памяти, громадного количества энергии, чтобы её «содержать», поэтому мы ограничились тем, что сохранили в тебе об этом чувстве только общие сведения.
- А как же люди? У них хватает этой памяти? – задал вопрос Арсен.
- И у них не хватает, но они пренебрегают перерасходом энергии, потому и болеют. Называется эта болезнь алкоголизмом.
- Я знаю, – отвечает Арсен. – Только не могу понять, почему люди идут на такие бесполезные затраты энергии? Ведь для того, чтобы организм человека мог усвоить выпитое спиртное, ему надо экономить на другом, причём более важном, чем это!
- Ты прав! – подтвердил голос Арсения. – Поэтому советую не пить!
Арсен улыбнулся. Посмотрел в сторону Арсения, поднял руку в знак приветствия. Тот ответил тем же. В эту минуту он вёл беседу с Денисом.
- Я не понимаю, почему русским так нравился коммунистический строй? – задал вопрос Денис, обращаясь к Арсению. – Почему им так нравилось ходить строем, быть членами таких организаций, как пионерия, комсомол, партия, профсоюз? Даже школьники младших классов имели свою организацию, именуясь октябрятами. И, поверьте, Арсений Ильич, это не хмель ударил в мою голову, а желание понять, что было на самом деле!?
- Видите ли, Денис Аямович, – начал Арсений. – Строй, в котором живёт человек, не может нравиться или не нравиться, – он в нём живёт, как в среде обитания. И если эта среда – такой же день недели, как другие дни, то пока он не пройдёт, новый день не наступит.
- Браво, Арсений Ильич! – тихо проговорил Аям, ударив пару раз в ладоши. – Это в стиле восточной мудрости!
- Спасибо! – ответил Арсений, и тут же раздались хлопки других участников ужина.
Арсений немного смутился таким вниманием, но быстро погасил в себе это чувство. Продолжил:
- Случилась революция, за которой пошли дни новой среды. Ушли поколения людей, пришли другие, и они приняли эту среду так, как мы принимаем вторник после понедельника, субботу – после пятницы. Такова диалектика Истории. Чтобы отменить её законы, нужно быть Творцом Мира. Однако и человек что-то может. Например, посмотреть, как живут другие, перенять опыт, что-то взять, что-то оставить своё. Это и есть жизнь, по большому счёту. Но есть у этой жизни и другое измерение – деньги, которые, сами того не ведая, творят не Историю, не жизнь, как «способ существования белков» – по Марксу, а исключительно самих себя. Они даже не знают, почему их назвали деньгами, хотя явно слышится в этом слове – «ДЕНЬ». А как же – ночь? Да никак! Это такая сила, которая довольствуется только собой, и только одна сумма почитается другой суммой, если она меньше той, которая больше её!
И снова – аплодисменты Аяма Кито-И, поддержанные остальными.
Денис молчал. Он силился понять, о чём говорил Арсений, но не мог. Это было так далеко от него, что он засомневался в правильности постановки своих вопросов и ответов Арсения. Причём тут Маркс, белки, русское слово «день», если речь идёт о самом простом и банальном, без чего не может быть ничего, что называется бизнесом, достатком, положением, карьерой, возможностью жить, а не существовать – о деньгах? Деньги есть – есть всё, их нет – нет ничего!
- Я вижу, вы многого не понимаете, Денис, – обратился Арсений к своему оппоненту. – Или просто не допускаете рождения в себе подобной мысли. Данное чувство мне очень знакомо. В начале своего жизненного пути, особенно после того, как ваш уважаемый родитель Аям Кито-И и военврач Владивостокского госпиталя Военно-Морского флота СССР Молдавский «списали» меня из Армии, я крепко задумался о том, какие критерии человек закладывает в так называемый смысл жизни, если он – смертный? Перечитал труды многих философов и мыслителей, которые нашёл в библиотеке своего городка. И когда в моей голове что-то сформировалось, решил поступить в МГУ на философский факультет. Даже написал реферат, который, как мне сказали «знающие люди», непременно будет нужен при поступлении. Он, к счастью, не понадобился.
- Так вы закончили философский? – с удивлением перебил Арсения Денис.
- Поступал, экзамены выдержал, а по конкурсу не прошёл – не хватило одного балла.
- Поступали ещё раз?
- Поступал, но в другой вуз, педагогический, на географический факультет, который и закончил. И правильно сделал, ибо узнал столько нового…
- Интересно, а тот реферат у вас сохранился? – нетерпеливо перебил его Денис.
Арсений удивлённо посмотрел на Дениса, спросил:
- Вы мою «Теорию себя» читали? Она у вас имеется?
Денис кивнул головой.
- Тогда вы его просто не заметили: он в самом конце книги, в виде приложения. Правда, более мелким шрифтом.
- Это моя болезнь, – извиняющее ответил Денис. – Всё, что мелким шрифтом, я обычно пропускаю. А сейчас не пропущу – уединюсь и почитаю...
3
Уединившись в своей комнате, Денис читал реферат Арсения, написанный им более тридцати лет тому назад. Читал с интересом, вслух, но тихо:
«Как ни крути, а жизнь - есть жизнь. Границы у неё тоже есть. Есть и смысл. Всяк верит во что-то, и в этом – смысл жизни. Верит в лучшее завтра, живёт надеждой перемен. Да и как можно жить, не веря в счастье ближайших дней? И мы верим, надеемся. А сколько людей ушло в Вечность с этой верой! А другим ещё только предстоит уйти – это главное условие жизни. В этом мы смиренны, от этого уйти невозможно. Стоит ли поэтому оплакивать тех, кого уже нет среди нас? Не лучше ли обратить своё сочувствие к тем, кому ещё только предстоит умереть, как говорил Михаил Светлов?
Да, мы собираемся в этом мире для короткого свидания – лишь на миг времени, чтобы тотчас раствориться в Вечности, как писал Гольбах. Но жизнь вечна, как вечен и сам мир своим движением, новизной, отмиранием старого и рождением нового. Последний выдох рождает первый вдох – в этом Истина Вечности.
А Смерть? На что претендует она? Она тоже претендует на Вечность. Значит, с рождением новой Жизни рождается и новая Смерть? Какой вывод? Вывод один: «Дайте жизнь умершим – и они навсегда станут бессмертными!»
4
Денис встал, нервно заходил по комнате. Прикинул, сколько было лет автору этих строк, когда он писал их? Было чуть более двадцати. Откуда у двадцатилетнего парня такой взгляд на жизнь и её окончание?
Прислушался, что делалось там, в зале. Там продолжался начатый им разговор.
- Вы не ответили на вопрос Дениса, Арсений Ильич, почему русские так любят ходить строем?
Этот вопрос задал Яко, который был с приставкой «да». Профессор перевёл его на русский, и Арсений ответил:
- Потому, дорогой коллега, что русские знают: человечество просто обречено на поход строем! Имею в виду поход из жизни в сторону её окончания.
- Вот как? – удивился Яко-да. – Прошу пояснить более определённо!
Язык Яко-да изрядно заплетался от выпитого спиртного. Пил не много, но быстро пьянел. По этой причине его старались приглашать в подобные копании, как можно реже. Сегодня не пригласить не могли – слишком от него многое зависело по части оформления необходимой документации на сингомена. И Яко-нет не мог заменить его полностью – тот представлял интересы другого ведомства. Так они и работали, дополняя друг друга. В том числе и тут, когда один слегка захмелел, а у другого, как русские говорят, не было «ни в одном глазу». Потому и пошёл на выручку своего напарника:
- Он имеет в виду не жизнь человека, которая заканчивается смертью, что и так понятно, а в чём русские находят интерес в жизни, когда идут строем на обед, ужин, завтрак, в кино, театр, школу, институт и тому подобное?
Арсений искренне рассмеялся:
- Это кто вам сказал, что мы живём именно так?
- Сами видим по телевизору: строем на работу, потом с работы, на демонстрацию, с демонстрации!
- А вы не строем – на завод «Тойота», где тысячи человек на конвейере? И после смены тоже строем – по домам?! Выходит, у нас – строем, а у вас – врассыпную?! Не городите огород, ребята! Строй – хорошее дело, если нужна железная дисциплина, как, например, в Армии. Но и это не главное условие успеха человека в борьбе за своё выживание на Земле. В строю человек подчинён воле руководителя, командира. И всякий приказ командира – это закон для подчинённого. Но всякий – не значит, что данный приказ исходит из логики самой цели выживания. Бывает, выполнение приказа – досадная и неоправданная жертва, потеря жизни исполнителя этой цели. Значит, и эта организация не совершенна. Тогда, какая?
Арсений сделал паузу: продолжать или остановиться? Слишком далеко может зайти, чтобы потом выбраться из дебрей политических «измов», которые, судя по выражению лиц присутствующих, по большому счёту, мало кого интересуют.
На помощь пришёл профессор Кито-И:
- Не сердитесь, Арсений Ильич! – дружелюбно попросил тот гостя. – Мы тут живём в условиях понятия, что панацея от всех политических зигзагов – только демократия. У вас, я знаю, несколько другой взгляд. Поделитесь, пожалуйста, вашими соображениями!
Арсений собрался, стал излагать свои мысли:
- Кто-то сказал, что и демократия – не самое лучшее, что придумало человечество, но лучшего пока не придумано. Я не согласен с таким мнением. В основе природы человека – его Разум. Это значит, что только ему, человеку, и дано право создания такого общественного строя, где бы сочетались такие незыблемые черты его устройства, как дисциплина, личная свобода, признание себя частью общества.
- Вы спросите, а где тут власть и собственность? Данные понятия я оставляю за скобками этих трёх «китов» в организации гуманистически совершенного общества. Тут они совершенно лишние. Власти над человеком, в котором все эти три черты составляют единую систему его поведения в жизни, не существует. Она проявляется в нём самом, внутри его совершенного мира. Такому человеку не надо говорить, что делать и как ему поступать – он сам это сделает, потому что иначе не может. Что же касается собственности, то тут я стою на позициях, извините, коммунизма, хотя со многими его прежними положениями не согласен. Но на то он и коммунизм, чтобы вспомнить слова одного из его основоположников: «Коммунизм – не догма, а руководство к действию». Чем хороша идеология коммунизма, так это решением вопроса ликвидации всякой собственности, как явления присвоения материальных ценностей общества либо отдельным человеком, либо группой людей. Тут, если глубоко задуматься, и кроется истина в последней инстанции. Даже личная собственность – палка в колесе истории человечества. Всё должно быть обменным, а не общим, как пытаются решить этот вопрос идеологи коммунизма, за что их справедливо критикуют и осмеивают оппоненты в стане капитализма. Хорошо бы посмеяться и над капитализмом, который не только нагромоздил горы всевозможного барахла, но и растащил это барахло по своим сусекам, наплодив по всему миру как нищих, голодных и обездоленных, так и богатых, сытых и ненасытных – и всё это исключительно за счёт пота и крови армии трудящихся.
- И что вы предлагаете? – поинтересовался Яко-да.
- Предлагаю не я, а сама судьба человечества – посмотреть на себя не снизу вверх, умоляя силы небесные пощадить, дать силы для преодоления немощи, а сверху вниз – надмирно, чтобы обозреть место своего обитания разом, в объёме. Да так обозреть, чтобы содрогнуться от мысли, что ты, человечество, на сотни световых лет вокруг – единственное из разумного мира!
Яко-нет усмехнулся:
- Если все будут мыслить, как вы говорите, надмирно, то кто будет работать, создавать материальные ценности? Представляю картину: все парят над землёй, мыслят надмирно, дрожат от страха, что вокруг никого нет, кроме них, разумных, а когда они опускаются на землю – начинают искать, что бы поесть. И начинаются потасовки из-за куска хлеба, простой тряпки, чтобы прикрыться. А там и до войны – не далеко! Я так понял ваш тезис о надмирности, Арсений Ильич?
Арсений не улыбается, он смеётся. Ему действительно смешно, когда вот так – по-детски – мыслит взрослый человек, принимая всё прямолинейно, буквально, наивно, не пытаясь даже усомниться в этом.
- Человечество потому и полезло, извините, в Космос, за пределы земли и земного тяготения, дорогой Яко, – отвечает Арсений, – что почувствовало вдруг в себе именно эту недостачу – рассмотреть свою земную жизнь и обитель с позиции надмирности! И когда оно вышло туда, тогда и стало понятно: человеку не хватало именно этого чувства.
- И какой результат? – не сдавался Яко-да. – Как шла жизнь на земле, так она и продолжается. Как жили люди до этого, так продолжают жить и после того, как увидели себя сверху. Не изменилось ничего!
- О, нет, не скажите! – парирует Арсений. – Изменилась интеллектуальная вводная земной цивилизации. Сегодня она уже не такая, как была до этого. Даже по сравнению с двадцатым веком она другая, чем ныне, в веке двадцать первом. Посмотрите вокруг, и вы увидите, что в мире этой цивилизации назревают перемены, которые, в буквальном смысле этого слова, станут судьбоносными.
- Что вы имеете в виду?
- Сегодня человечество начинает понимать: жить так, как оно живёт ныне, уже нельзя! Но это только начало. Оно только начинает это понимать. И этот процесс понимания займёт определённое время. А вот какое – этого не знает никто.
- А вы? Вы знаете?
- И я не знаю, – ответил Арсений. – Вот если Арсен?!
Арсен ответил незамедлительно:
- Арсений лукавит, господа! Его скромность передалась и мне, поэтому я бы тоже хотел воспользоваться этим чувством – предоставить это слово именно ему…
Последнее слово Арсена утонуло в аплодисментах, смех людей покатился далеко за пределы усадьбы – так удалась эта реплика сингомена.
Арсений, выждав, когда люди будут готовы его слушать, сказал:
- Спасибо, Арсен, выручил!
Снова раздался смех.
- А если серьёзно, – продолжил Арсений, – то сейчас технико-экономическая мощь земной цивилизации достигла такого уровня, что если бы сюда, в этот мир, пригласить тех, кто жил в первобытно-общинном строе, то не надо и коммунизм возводить – он начал бы существовать автоматически. Это говорит о том, что в современном мире базис коммуны уже есть, он создан, но отсутствует нужная надстройка. А в первобытном коммунизме не было базиса, то есть того барахла, извините, которое определяет его материальную ценность и достаток. Дайте этот достаток тем людям, и вы увидите, как они станут им распоряжаться. Они будут пользоваться им без присвоения, не растаскивая по своим углам, рационально и разумно. К сожалению, время развело равноценные базис и надстройку по разным участкам истории, а поэтому главная задача человечества будущего – свести их заново. И когда это совершится, наступит тот золотой век, о котором мечтало великое множество мыслителей. Но это, уверяю вас, непременно сбудется. Ибо человечеству идти более некуда.
Видя, что Арсений несколько разволновался, Яко-да решил разрядить обстановку:
- Но ведь и вы, Арсений Ильич, имеете что-то из этого, как вы говорите, барахла? Наверное, и автомобиль имеете? Если не секрет, то какой?
- Секрета нет: Мицубиси-Tredia-164, – ответил Арсений, делая ударение на слове «Tredia».
- Tredia? – переспросил тот. – Не слышал о такой марке! Вы не путаете?
Вместо ответа Арсений вынул документы на автомобиль, протянул Яко. Тот вслух прочитал: «Мицубиси-Tredia-164, выпуск 1985 года». Вернул документы владельцу, произнёс:
- Такая старая? У нас такие машины просто сдают в утиль. И что, она ещё бегает?
И когда Арсений рассказал, что данная машина ещё не плохо ведёт себя, Яко-нет пустился в размышление, что только капитализм способен производить такие автомобили, как «Мицубиси» Арсения, и что никакая сила не может способствовать прогрессу, как только финансы, капитал, инвестиции! И когда запас слов его речи иссяк, подытожил:
- К сожалению, мои знания по экономике и финансам очень малы. Вот если бы вы поговорили на эту тему с моим другом, банкиром Ёсидой Митаё, Арсений Ильич, то было бы совсем другое дело! Было бы очень интересно послушать вашу с ним беседу.
- Митаё? – переспросил профессор Кито-И, словно вспомнив что-то очень важное, существенное. – Забыл вам сказать, Арсений Ильич, что этот человек очень просил вашей аудиенции. Вы можете принять его завтра утром?
- Конечно! – поспешил ответить Арсений на просьбу хозяина дома. – Никаких проблем!
Арсению сделалось так неловко перед всеми за такое к нему внимание, что он поспешил напомнить присутствующим о музыкальной части вечера.
И послышалась музыка – сначала тихо, как бы издалека, потом всё громче и громче. И когда сила её звука уравнялась с возможностью слышать и людские голоса, все стали подпевать «Подмосковные вечера» в исполнении сестёр Дза Пинатс на японском языке. Однако и тут гостеприимные хозяева отдали предпочтение гостю: они так тихо пели на японском, что Арсению ничего не оставалось, как только выводить мелодию сольно – на русском, за что в конце исполнения песни его наградили бурными аплодисментами.
- Хорошая песня! – отметила Лилия, разделяя с гостем чувство его смущения вниманием присутствующих. – А какую ещё послушаем, Арсений Ильич? Может, подскажите?
- Если потанцевать, то лучше «Маленький цветок», «Грусть», «Каникулы любви» сестёр Дза. Можно Мейко Каджи «Горькая мелодия», где начало мелодии – прекрасный голос трубы. Нравится, как Юкари Ито исполняет песню «Капля любви».
- Ого, вот это познание японской эстрады! – восклицает Лилия, которую тут же поддерживают остальные.
- Но более всего мне по душе голос и исполнение Саюри Ишикавы. Когда её слушаю, всё нутро наизнанку выворачивает! Такое впечатление, что у меня две Родины – Россия и Япония! И что эти два народа имеют больше общих струн души, чем другие. Наверное, потому, что в их языке сходное количество гласных, которые протягиваются, доставая до небес. До этого я считал, что такого звучания гласных нет ни в одном другом языке, как только в русском. Теперь же говорю, что и японский – широкий и гласнозвучный! И все оттенки состояния человеческой души – в японском языке, как в русском: грусть, тоска и печаль о вечном, непознанном и тайном, скорбь о прошедшем, минувшем, утраченном, невозвратном…
Зазвучала мелодия «Маленький цветок». Лилия подошла к Арсению, взяла его за руку, вывела на середину зала, положила левую руку на его правое плечо, сказала:
- Пока сёстры Дза поют, я бы хотела начать с вами очень серьёзный разговор, Арсений Ильич. Можно?
- Без комментариев! – ответил тот, слегка прижимаясь к ней и наклоняясь к её лицу, чтобы слышать её голос.
- Сказать честно, я не знаю, с чего и как начать, – голос Лилии слегка дрогнул, – но если уж начала, то продолжу.
Арсений заметил, как в этот момент она дотошно обозрела всех, кто находился в зале, после чего продолжила:
- Если вам нужна женщина, которая решилась бы на эксперимент зачатия ребёнка от сингомена, то я готова! – на одном дыхании произнесла она.
Арсения словно током ударило. Он вздрогнул, застыл, оцепенел.
- Что? – произнёс он тихо, не понимая до конца, чего хочет его спутница.
Лилия повторила сказанное чётко, твёрдо, без тени смущения:
- Если мы будем стоять с вами вот так, обнявшись, не двигаясь, что подумают другие?
Арсений непроизвольно скосил взгляд на Кима – и заметил, что тот за ними наблюдает очень даже внимательно. Предложил Лилии:
- На эту тему лучше поговорить в более спокойной обстановке. Если не против, давайте отложим разговор до завтрашнего утра?
- Благодарю вас! – был ответ Лилии. И она пошла не в сторону, где находилась основная группа присутствующих, а туда, где сидел Арсен.
Тот встал, когда она подходила к нему, галантно предложил место рядом. Лилия села, незаметным движением рук поправила бретельки сарафана, волосы, повела бровью, словно играя персонаж из русских сказок, спросила его, обращаясь на «ты»:
- Ты бы хотел быть человеком, Арсен?
Тот ответил не сразу. В его плазмотроне что-то «завертелось», «закрутилось», но что именно – этого он не знал.
Лилия повторила вопрос, внимательно наблюдая, как Арсений присел возле музыкального центра, слушая пение Саюры Ишикавы.
- Человеком? – задумчиво переспросил Арсен. – Человеком – можно, хотя и с натяжкой. А вот Арсением, – бросил взгляд в его сторону, – категорически нет!
- Это почему? – удивилась Лилия, хотя именно такой ответ и устраивал её в данную минуту больше всего.
- Потому что такие люди, как Арсений, слишком хорошо понимают, что такое Жизнь и что её ждёт впереди!
- И что её ждёт?
- Полное разочарование тем, что она не может противостоять тому неустройству, куда вошла её разумная часть, то есть Человек, а другая часть, за вычетом Человека, не считает нужным помочь ему, чтобы он обрёл полную свободу.
- А ты? Разве ты, созданный по образу и подобию Человека, не свободен?
- Да, я свободен, но моя свобода – это всего лишь часть той свободы, которой достоин Человек – носитель Божественной матрицы. А что на самом деле? Носитель матрицы – раб этого мира, уязвимый даже комаром, а я, созданный по схеме этой матрицы, – Господин надмирности, где нет того, что вы называете болью, горем, болезнями, переживанием и так далее, и тому подобное.
Арсен на минуту задумался. Задумался так глубинно, так проникновенно, что Лилии показалось, будто перед ней не Арсен – копия живого человека, а сам Арсений, но рождённый не женщиной мира, а созданный где-то там, за пределами этого мира, которого она не знает. И никто не знает. И как только она это представила, ей сделалось страшно за мир, в котором она – всего лишь микроскопическая частица этого мира.
Лилия даже отодвинулась от Арсена, чтобы, не дай Бог, случайно коснуться его неизвестной плоти. Однако спросила:
- Так, кто он, твой Арсений? Ты знаешь?
- Кто Арсений? – всё ещё пребывая в задумчивости, переспросил Арсен.
- Да, кто он?
- Он – отложенный гений, – ответил Арсен так запросто, что Лилия удивилась ещё больше. Ей показалось, что её собеседник попал в гипнотическую яму и никак не может из неё выбраться. Поспешила ему на помощь:
- Объясни толком, что значит – отложенный? И вообще, что с тобой?
Арсен, обернувшись к ней всем торсом, так же, как и до этого, ответил просто и буднично:
- Пришлось на минуту отлучиться из этого мира.
Лилия улыбнулась. Теперь перед ней был тот самый Арсен, которого она знала с часа его появления в мире людей. Но где он был эту минуту, об этом она спросить его не решилась. Лишь повторила свой прежний вопрос об Арсении. И тот начал объяснение:
- Всех гениев можно поделить на три вида: рождённых, востребованных и отложенных. Рождённые – это те, которые появляются на свет с теми задатками, которые в них сразу же и проявляются. Это так называемые вундеркинды. Жизнь таких гениев сравнительно коротка, потому что их судьба расписана таким образом, что всякий лишний шаг – это помеха для рождения другого такого человека. Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Есенин, сотни и тысячи таких, как они, – это рождённые гении. Рождённые всего лишь на выхватывание кусочка тьмы из Вечности, как сполох Света. Образ Данко – вот собирательный образ таких гениев! Данко – это герой из рассказа Максима Горького, который вырвал из груди своё пылающее сердце, поднял его над головой, освещая путь людям, попавшим в беду, чтобы вывести их из тёмного леса.
- Я читала этот рассказ, – сказала Лилия. – Но почему люди не оценили этот поступок Данко? Почему, когда их вывели из тьмы, кто-то даже наступил ногой на этот факел, чтобы притушить его?
Арсен внимательно посмотрел на Лилию, но ничего не ответил на её вопрос. Только подумал: «Человек, а человеческого нутра не знает!»
Лилия заметила этот ход мыслей Арсена, и ей сделалось обидно за себя.
- Прости, не хотела выглядеть невеждой, а получилось!
- Ничего, бывает! – успокоил её Арсен. – Бывает и хуже!
- Бывает, но лучше бы это случалось не с нами, да и не тут, а где-то в стороне!
- На том и порешили! – поддержал её Арсен. – А сейчас пойдём дальше. А дальше – востребованные гении. Эти гениями не рождаются, ими становятся. Становятся, как правило, по воле случая или стечению обстоятельств. Характерный пример – Константин Эдуардович Циолковский, который однажды, наблюдая, как взмывает вверх осветительная ракета, решил одну из сложнейших задач Человечества – каким образом преодолеть земное притяжение, выйти в Космос. И стал востребованным. И таких примеров – сотни, если не тысячи. И область проявления таких гениев – весь спектр житейских проблем Человечества: политика, экономика, культура, техника, наука и тому подобное. Другое дело – отложенный гений. Это тот, кто, взобравшись на самую предельную вершину знаний, видит так далеко за горизонтом мира, что даже ему не совсем понятно, зачем его сюда занесло. Только потом, спустя многие годы, десятилетия, а, возможно, и столетия, становится ясным, почему он только и делал в своей жизни – шагал в полном одиночестве вверх по ступенькам, когда другие шли по горизонтали, либо обнявшись друг с другом, либо враждуя между собой до изнеможения. Он делал это потому, что чувствовал нутром: сюда, на то место, куда он восходил, непременно придут другие поколения людей. И когда они придут, то увидят: ЗДЕСЬ ЖИЗНЬ УЖЕ ПОБЫВАЛА. И что им надо всего лишь продолжить эту Жизнь. Всего лишь продолжить. Продолжить на отложенном этим гением отрезке пути в Будущее.
Лилия задумалась. Она поверила Арсену, но что-то не доставало в его рассказе, чтобы она окончательно убедилась в том, по какой причине Арсений стал этим, как он выразился, отложенным гением. Что-то же повлияло на такое перерождение человека?!
- Да, повлияло! – живо подтвердил Арсен, уловив эти мысли Лилии, отчего та даже зарделась лицом. – И очень даже сильно повлияло!
- Что именно? – поинтересовалась та, всё ещё пылая щёчками.
Арсен картинно и загадочно посмотрел по сторонам, не подслушивает ли кто его, приблизился к Лилии, тихо шепнул на ухо:
- Однажды в него вошёл вирус гениальности!
Лилия отпрянула, услышав такое признание Арсена:
- Как это?
- Очень даже просто: вошёл – и всё! Вошёл – и не вышел!
Лилия не поверила:
- Шутить изволите, Арсен Ильич!
- Нисколько! – подчёркнуто игриво, словно дразня девушку, ответил тот. – Было такое дело в реальности. Однажды Арсений проснулся, открыл глаза, а перед ним – его двойник – точная копия! Смотрит на него, ничего не говорит, только молча наблюдает, как поведёт себя Арсений дальше. А тот спокойно лежит себе, смотрит на него, тоже молчит. Тогда этот двойник и вошёл в Арсения. С тех пор и стал Арсений другим, словно в нём произошёл переворот всей его сущности.
Лилия посмотрела туда, где сидел Арсений. Тот слушал музыку, наслаждаясь пением японских девушек. Глаза его были полузакрыты, лицо расслаблено, и весь он показался ей в этот миг таким простым и будничным, домашним и незаметным, что никак не вязалось с рассказом Арсена о том, что сейчас в нём живёт кто-то ещё, другое существо, загадочная тварь.
И снова Арсен угадал её мысли. Спросил:
- Что-то не так?
Лилия пожала плечами:
- Возможно ли такое?
- Не только возможно, но так и должно быть! – твёрдо ответил Арсен. – Дело в том, что на роль отложенных гениев отбираются люди, чья психика способна в процессе жизни убирать из своего генома такие черты характера, как зависть, агрессивность, воинственность, ревность, жадность, расчётливость и тому подобное. Именно такое перерождение генома и произошло у Арсения. А чтобы он как-то ощутил это, убедился в том, что в нём произошли эти процессы, ему и был показан его двойник. Он-то и вошёл в него. Это говорит о том, что такие люди, как Арсений, будут постепенно формировать новую расу людей, а затем и новую Цивилизацию землян. Впрочем, если спросить об этом самого Арсения, он непременно ответит, что является самым обыкновенным человеком.
- Вы говорили на эту тему с Арсением? – спросила Лилия, удивлённая таким ходом его рассуждений.
- Ваш вопрос – это вопрос от мира, Лилия Аямовна, – ответил Арсен. – Мы с ним – ОДНО, поэтому нам не надо говорить – мы мыслим одними и теми же словами, образами, явлениями, категориями. Он очень одинокий человек, хотя его окружают многие и многие люди. Но это не то одиночество, которое сравнимо с чувством потери интереса к жизни, апатии, хандры, депрессии. Его одиночество – высшее осознание беды, которая надвигается на Человечество из-за горизонта непознанного мира тайн его истинного устройства.
- И что это за беда? Ты о ней знаешь? – полюбопытствовала Лилия.
- Беда по имени «авось», – ответил Арсен.
- Знаю такое слово, – подтвердила Лилия. – Но почему именно «авось», а не что-то другое?
- Потому что за этим словом стоит такое понятие, как беспечность, которая уводит ещё дальше – в область похотей и страстей, где кроме наслаждения жизнью – ничего другого. Алкоголь, наркотик, деньги – вот современный Господин мира, которому открыты все души и сердца, поверженные этим Господином до безобразия и мерзости!
- Вы сейчас говорите, как человек, Арсен, – заметила Лилия. – Вам не страшно?
- Страшно должно быть вам, Лилия, а не мне, – тихо произнёс Арсен. – Потому что вы – человек, а я – всего лишь ваша копия. Подойдите к зеркалу, посмотрите на своё отражение в нём, – это и есть я. Меня без вас нет. Так, кому труднее? Труднее вам, а не мне. А таким, как Арсений, труднее во сто крат: ЕГО ЗЕРКАЛЬНОЕ ОТРАЖЕНИЕ НЕИСЧЕЗАЕМО!
- Как это? – не поняла Лилия.
- Очень просто! – ответил Арсен. – Достаточно посмотреть на меня, чтобы убедиться в этом самой!
- Теперь ясно! – улыбнулась Лилия. Только в её улыбке было больше грусти, чем радости, а радости – меньше, чем сострадания.
- Теперь ясно и мне, что всё понятно! – в тон Лилии ответил Арсен.
Его лицо тоже озарилось улыбкой, и тоже в этой улыбке было больше тени, чем света: если кто и понимал, что ждёт Человечество впереди после того, как Солнце пройдёт ДУГУ ЭРГОПЕРЕМЕН на своей Галактической орбите, то этим существом был именно он – сингомен матрицы живого, разумного Человека. Сам Человек, к сожалению, этой чести почему-то не удостаивается. Наверное, потому, что его сознание привязано к земным условиям сильнее, чем к пониманию того, что он пребывает ещё и внутри своей Звезды – могучего соленоида и тороида – Солнца. Отсюда такая бесшабашная беспечность – жить исключительно земными проблемами, решать детородные, бытовые, производственные, финансовые, военные и прочие меркантильные задачи. Неужели так трудно оторвать свой взгляд из-под ног, посмотреть в сторону Светила и сказать, обращаясь к нему: «Иду за тобой, Отче!»
Лилия, наблюдавшая за тем, как Арсен о чём-то думает, хотела обратиться к нему, спросить, как далеко тот ушёл в своих мыслях, но не посмела. Зато Арсен сам уловил её желание, ответил:
- Мои мысли парили вдали от Земли, и я видел, как она страдает от множества бед, которые творят люди, находясь на её теле. Они копошатся в ней так же, как черви – в навозной куче. И ведут себя, словно муравьи, убивая жертвы и таща их в свои жилища на скорм. Из Космоса это так хорошо видно, что я бы советовал увидеть себя со стороны всем землянам. Всё оттуда выглядит игрушечным, несерьёзным, детским, никчёмным, но именно этим почему-то и гордится Человек более всего. Потому, наверное, что всё, что он создал, выглядит на Земле респектабельно, внушительно, даже величаво. А отойдёшь в сторону – города, сёла, деревни превращаются в нагромождение геометрических фигур. Реки, озера – это осколки разбитого зеркала, разбросанные по всей поверхности Земли. Моря, океаны – словно застывшие слитки металла. Леса – зелёные плешины. Дороги, шоссе, автобаны – линии и пунктиры. И не понять, какой смысл люди вкладывают в своё существование на этой планете, в этом реальном мире?! Если только в задачу пожить и умереть, то это разве цель? Это же так скучно! Не от этой ли скуки – войны, походы, воинственные планы передела карты мира, идеи новых видов оружия?
- А вы как с Арсением считаете? – перебила Лилия Арсена в этом месте. – Он тоже так считает?
- Я же сказал: мы с ним – одно! – ответил Арсен. – А это значит, что, если так говорю я, то так думает и Арсений, а если так думает он, то так говорю и я. Человечество живёт в неведении, что происходит вокруг места его обитания – Земли. Тем более, оно не знает, что творится вокруг солнечной системы, которая движется по своей орбите туда, где всё будет не так, как на том отрезке этой орбиты, на котором она находится сегодня.
- А как будет? – вскинув брови, поинтересовалась Лилия. При этом её взгляд был таким лукавым, что даже ему, сингомену, понадобилась сила, чтобы не впасть в искушение к зависти живого человека завоевать симпатию такой девушки, как она.
- Как будет? – улыбнулся Арсен. – Точно не знаю, но то, что на Земле произойдут коренные изменения всей биологической основы жизни вслед за химическими переменами, это точно. Земля – динамически активное творение Природы, на ней химические изменения идут непрерывно, хотя и микроскопическими шагами. Но и эти шаги – огромная сила в преобразовании Биологии Жизни на ней. Совсем недавно Человек был первобытным, стал современным. Сто лет тому назад он не имел многого из того, что имеет ныне. А что будет через 100, 500 лет? За это время химический состав Земли изменится настолько, что «потащит» за собой по цепочке и другие изменения Жизни Человека: его биологии, физиологии, психики, мыслительной деятельности, творческих способностей, а в целом – интеллекта. Он перестанет быть Человеком в теперешнем смысле этого слова. Пушкин, Лермонтов и другие, которые честь и достоинство Человека вознесли выше смысла разумности, идя на дуэль с невежеством мира, перестанут не только рождаться, но и зачинаться в тайниках Природы. Умереть в 20, 30, 40 лет, защищая ложное чувство так называемого «достоинства» одного Человека перед другим Человеком – это такое же невежество, как стрелять в другого Человека, обвиняя его в нарушении этого «достоинства».
При этих словах Лилия нескладно пожала плечами, насупилась, стала возражать Арсену:
- Я бы так не считала! Александр Сергеевич заступился за честь своей семьи, своей жены Натальи, поэтому пошёл на дуэль с Дантесом. Он что, должен был подставить и другую щёку, как учит Библия?
Теперь уже Арсен нескладно пожал плечами. Он не хотел обидеть девушку, но, видя, как жадно она всматривается в выражение его глаз, ответил:
- Тогда не надо ему было говорить, что – цитирую его же слова – «есть книга, коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедано во всех концах земли, применимо ко всем обстоятельствам жизни и происшествиям мира… Книга сия называется Евангелием»! Применимо «ко всем обстоятельствам жизни», а сам взялся за оружие! А, между тем, обладал более сильным оружием, во сто крат превосходящим, чем пистолет – словом! Не осуждаю его, но сочувствую его Наталье, детям, а потом – и внукам. Разум не должен размениваться ни на какие «мелочи», кроме как только на разумные поступки и действия – вот моё твёрдое мнение!
Тут Лилия встала, сложила ладошки лодочкой перед грудью, поклонилась и пошла мелкими шажками, хотя русский сарафан позволял ей не делать этого японского «па». Привычка брала верх над всем остальным.
Арсений, наблюдавший за этой беседой Арсена с Лилией, был доволен своим сингоменом: он передавал ему её содержание без малейшего искажения. И тот принял её, как свою, кровную.
5
Следующая глава реферата Арсения увлекла Дениса не меньше, чем первая. Он читал:
«Человек рождён, чтобы жить. Так жить, чтобы полностью насладиться её прелестями. Он должен впитать в себя всё, что дала ему природа, что создал он своими руками. Он рождён, чтобы создавать, творить то, что не смогла создать Природа для его полной удовлетворённости. Человек – хозяин своей судьбы, своего счастья, своего мира. И если мир наполнен не только симфонией добра, но и актами зла, то в этом повинен только сам человек. Кому отвечать за зло, как не человеку? И он отвечает за него, ибо только он повинен в том, что в его доме непорядок. Это он, человек, создал себе горе, радость и лишения. Это он, человек, породил несправедливость одних по отношению к другим, власть, ненависть, добродетель. Земля превращена им в арену жестоких схваток между людьми, словно этой жизни у них не поровну. Неужели он никогда не преодолеет свои пороки, не покончит с обезображиванием своего мира? Неужели так никогда и не поймёт, что Земля, как говорил Грей, – это общая собственность всех живущих на ней людей?
Нет нужды доказывать, что голодному живётся хуже, чем сытому. Всякое стремление к лучшей жизни – законное явление. Но для того, чтобы быть сытым, необходимо трудиться, без чего немыслимо удовлетворение спроса человека. И люди трудятся, создают продукт удовлетворения потребностей. А как этот продукт распределяется? Распределяется с помощью… власти. Парадокс? Да, парадокс, ибо с самым главным Человек справился – создал Продукт, а вот далее поступить с ним не знает как – приглашает на роль распределителя абсолютно посторонних людей, чтобы не он, производитель и творец Продукта, распорядился им, а они, приглашённые, отмерили ему то, что он может получить и иметь. В конце концов, эти люди получают в свои руки не только право распоряжаться судьбой Плода усилий человеческих, но и судьбой всего Общества человеческого. Они объединяются в корпорации, где с помощью круговой поруки совершаются акты насилия над остальными членами Сообщества. Человек эгоистичен и властолюбив, а потому не может довольствоваться тем, что есть у других в равной мере со своим достатком. И тогда он порождает земных богов, создаёт условия, в которых и сам становится «богом» для других.
А как же простые смертные? Они отдают этим «богам» себя и свою судьбу без остатка. И даже начинают соглашаться, что сами лично они бы не справились с задачей – быть Властью, и становятся благодарными за столь великое избавление их от тягот управления другими и насилием над другими.
А что власть имущие? Они, конечно же, благодарны за лакомый кусочек, подаренный им той большей частью общества, которая добровольно вошла в подчинение меньшинства, которому только и надо – больше власти! Любой власти, лишь бы это была власть одного человека над другим, одной группы людей – над другой группой. И такие люди становятся элитой общества. Раз заполучив власть, сможет ли данная элита отказаться от неё в пользу других, встать в общие ряды? Конечно, нет, и тут прав Людвиг Фейербах, говоря: «как я могу продолжать существование в качестве жалкого человека, испытав все прелести жизни и став уже богом?».
Не могут быть простыми людьми те, кто десятилетия пользуется всеми благами, обрастая мхом угодничества, подхалимажа и ведёт жёсткую борьбу за кресло правителя. Огромная армия пропагандистов, апологетов и крикунов возносят имя и идеи нового хозяина, с лицемерной двуличностью рушат действия предыдущего «царька», того, кого совсем недавно возносили до седьмого неба. Страх за собственную шкуру заставляет их отказываться от собственного мнения и вынуждает быть послушными деталями машины власти элит».
6
Завершив чтение этой главы, Денис встал, снова заходил по комнате. Ему вдруг сделалось страшно за автора этой работы. Он знал, что за такие мысли, бывало, расплачивались исключительно ценой жизни. Однако и похвалил автора за столь смелое выражение своего мировоззрения.
Продолжил чтение:
«Имея определённую линию продвижения общества по пути истории, имея ясные планы и идеи, имея колоссальную технику и превосходные кадры, трудно совершить какую-либо ошибку. Но мы совершаем ошибки. Почему?
Начнём, опять же, с власти. Демократическая, на первый взгляд, советская власть имеет прочнейшую основу тоталитарного свойства вертикали. Это приводит к тому, что все звенья, которые составляют структуру власти, построены по единому образцу бюрократического аппарата: сверху идут Инструкции, Указы, Постановления, Решения, а снизу – так называемая «инициатива масс», подхлёстываемая в каждом звене управления партийным кнутом. К такой системе привыкли, её институты работают настолько продуктивно, что менять в ней что-то – это наживать себе лишние заботы и хлопоты. Поэтому и нет серьёзных подвижек в этом направлении. Поэтому и поддерживает «народ» любые Решения Власти. А власть – это, как было отмечено выше, элита, выпестованная специально для надзора за Человеком, Обществом, а в целом – для «ограждения» Общества от влияния на него других Идеологий и Доктрин.
Кто же входит в состав этой элиты? Это те, кто работает по принципу, как они сами говорят, общественной «нагрузки», от которой-де многие отказываются, а они не могут отказаться в силу так называемого общественного сознания, которым они, ну просто обязаны подтверждать свою «жертвенность» великому Делу созидания новой жизни!
Я бы назвал эту часть населения своей страны группой «А». Количественный состав этой группы всегда тяготеет к увеличению. Это связано с тем, что ряды партийных, комсомольских и пионерских организаций растут, а вместе с ними растут и кадры управленческого аппарата. Эта группа «вырабатывает» и принимает Решения. Этой группе принадлежит право определять и Идеологию движения Общества на перспективу.
Другая группа – это группа «В». Это та часть Общества, которая составляет его большинство. Но это и та часть, которая всего лишь «следует» за Идеологией группы «А», слепо подчиняясь её Решениям, нисходящим свыше по вертикали власти.
Разумеется, данную часть Общества можно было бы назвать и «молчаливой», но такое определение всё равно не отвечало бы правде. Дело в том, что именно из этой части и «черпает» группа «А» своё «пополнение». И кто будет выступать против элиты, если завтра кто-то из «народа» будет вдруг «приглашён» наверх?! Не только не будет выступать против, а наоборот – всякое Решение Элиты будет принимать за Истину в последней инстанции.
А где молодёжь? Где новая мысль? Молодёжь тоже хочет власти, но так как все места в ней заняты, она терпеливо ждёт, когда кто-то из стариков уйдёт из жизни, освободит кресло, кабинет, здание, тогда и она займёт свою нишу на лестнице вертикали управления жизнью Общества.
Подвергая критике некоторые из существующих положений в нашей социологии, нельзя не заметить того, что корень всех неурядиц кроется в глубоком противоречии системы, которая принята нами для воплощения наших Идей в жизнь. Эти противоречия выражены несколькими…»
На этом запись реферата обрывалась. Денис сожалеет, но, как говорится, ничего не попишешь. Прислушивается, что творится там, в зале, встаёт, снова прохаживается по комнате, вслух размышляет:
- Что же тогда спасло Арсения от преследования за такие мысли? Скорее всего, так называемая «хрущёвская оттепель» – время разоблачения Никитой Хрущёвым культа личности Сталина. Надо спросить об этом самого автора.
И он пошёл в зал.
7
А в зале шли танцы. Но танцевали лишь Надежда Фроловна и Лилия. Мужчины беседовали в сторонке. Арсена в зале уже не было – пригласили в лабораторию на процедуры по дальнейшему совершенствованию его «модели».
Денис, выждав момент, подошёл к Арсению, протянул флешку, сказал:
- За такое произведение вас, Арсений Ильич, наверняка бы расстреляли в 1937 году. Но и позже вас бы тоже не оставили в живых. Я приятно удивлён вашим откровением!
- Вы правы, Денис, что в 1937 меня бы расстреляли за такой опус. Но я их всех перехитрил: именно в тот год я только и успел – родиться!
Шутка Арсения понравилась, и смех пошёл гулять по залу вперемежку с музыкой.
- А позже я воспользовался тем, что называется «хрущёвской оттепелью» – разоблачением Никитой Сергеевичем Хрущёвым в 1956 году на 20-ом съезде КПСС и в 1961 на 22-ом съезде Культа личности Сталина. Дышать таким, как я, стало чуть легче.
- А что вы имели в виду, когда написали вот это: «Эти противоречия выражены несколькими…»? – спросил Денис. – Ваш реферат заканчивается именно этими словами.
- Я имел в виду противоречия, основанные на воспитании человека в том или ином духе его отношения к действительности. Имел в виду детей, новые поколения людей. И, конечно, их отношение к труду, созиданию ценностей их умом, интеллектом, руками. Труд – дело хорошее, но труд во имя прибыли – труд однобокий, обеднённый, ничего не приносящий, кроме изделий на прилавок рынка. Детство – пора неприкосновенная для меркантильности. Тут или детство или выгода, третьего не дано! Я бы боролся за детство. Ведь после него идёт юность, а юность – это порыв, дерзание, устремление вперёд. И если не будет мечты, рождённой романтикой детства, то о каком порыве может идти речь? О каком устремлении вперёд надо говорить, если ребёнок приучается с самого раннего детства зарабатывать рубли, заниматься производительным трудом во имя заработка? Пусть в общий котёл, но заработка. До романтики ли тут! Сказки и те читать перестанут! Деловой человек – вот кто будет их кумиром! Деньги – вот что будет мерилом их судьбы! Верно ли мы берём курс? Не очередной ли это перегиб в нашей внутренней политике? Думаю, что да – перегиб! Направление на выращивание «дельца», делового человека, работника с некоим уклоном выгоды от труда в виде зарплаты, денежного вознаграждения усугубит дело воспитания, сделает его ещё более сложным и, возможно, с непредвиденными в сей час изъянами. Время подтвердило, что я был прав уже тогда. Современные дети стали сложнее и труднее, избалованнее, заражённее практицизмом в степени гораздо большей, чем желанием учиться и постигать новое.
- А вы не усложняете? – спросил Денис, пытаясь вызвать Арсения на более открытый разговор. – Может, современному человеку вообще не надо знать того, что он сегодня знает? Может, это лучше, когда один знает одно, другой – другое, третий – третье, а вместе они знают всё – и этими знаниями делятся между собой?! Универсальных знаний ведь всё равно нет.
- Универсальные знания, дорогой Денис Аямович, – это когда человек способен их добывать самостоятельно, усилием разума, обогащая ими свой интеллект ежедневно, ежечасно и ежеминутно! – ответил Арсений. – Какой толк, если большую часть из того, что ему приходит, он выбрасывает или оставляет за порогом своего ума, а малую – оставляет? В этом случае у нас не было бы ни радио, ни телевидения, ничего другого, что делает нас разумной цивилизацией. Тут вопрос в другом: труд человека и его отношение к продукту труда должны быть абсолютно уравновешены, чтобы не быть антиподами. Цивилизация должна об этом помнить 24 часа в сутки! И постоянно следить за тем, чтобы данное равновесие не было нарушено.
- На словах это хорошо. Но как это сделать на практике? – задал вопрос Денис.
- И на практике не так сложно, если подумать хорошенько. Цивилизация должна отслеживать и понимать, в каком состоянии находятся все её экономические, политические, социальные параметры. А для этого ей надо иметь хотя бы один на всех Институт, исследующий самые различные модели общественно-экономических формаций: капитализма, социализма, коммунизма, их «гибридов» и гипотетических модификаций. Только в этом случае Человечество получит уверенность, что завтра непременно станет предсказуемым, а послезавтра – реальным воплощением планов на будущее. Жить так, как живёт Человечество ныне, уже нельзя. Оно должно знать не только то, что творится на Земле, но и то, что происходит вокруг Солнечной системы на расстоянии в сотни и тысячи световых лет! Для этих целей мы с вашим родителем и творим завтрашний день.
Арсений посмотрел на профессора, спросил:
- Кстати, как он там? Не соскучился по нас?
- Всё идёт по графику, – ответил Кито-И. – Завтра к обеду будет готов к полнокровной жизни! Более того, пришлось подкорректировать и его возраст: не поддаётся старению наш сингомен, Арсений Ильич! Что ни делали, старше пятидесяти не получается! Боюсь, будет выглядеть ещё моложе. Что будем делать-то?
Профессор так озорно сделал ударение на частицу «то» в слове «делать-то», что Арсению захотелось тоже ответить ему в этом же ключе. И он ответил:
- Примем, как есть! Куда ж деваться-то?!
Глава 3
1
Следующий день выдался дождливым. С моря подул сырой прохладный ветер – первый в этом сезоне летний муссон. И стало кругом так тоскливо, что только и было спасение от такой погоды – в зимнем саду.
Арсений невольно вспомнил дни, когда впервые угодил в зону этого климата.
Это было в начале июля. Их воинский эшелон прибыл на место назначения в район станции Угольная, когда над всем Приморским краем шли непрерывные дожди. Не такие, как в его родном Поволжье, где дождь – это либо гроза, проходящая быстро и мощно, обдавая округу потоками влаги, либо сырость из облачности, похожей на ватин, «обложного» свойства – несколько дней кряду. Здесь дождь – это «морская пыль»: солёная, прохладная влага, проникающая во все щели жилищ и складки одежды. «Работа» летнего муссона такова: суша, прогреваясь, превращается в зону низкого давления, куда тут же устремляются прохладные токи воздуха с океана – зоны повышенного давления. Океан начинает волноваться, поднимает волну, с которой ветер и «соскребает» зазевавшиеся капли морской воды, унося их за десятки и сотни километров на материк. А там они оседают, превращаются в потоки, ручьи, реки, а те их незамедлительно отправляют обратно в родную стихию – океан.
Самое неприятное воспоминание – это влажная одежда и постельное бельё. Гимнастёрки солдат защитного цвета за считанные дни превращаются в серые, словно выгоревшие на солнце. А ещё долго не заживляющиеся раны, полученные по неосторожности – мешает влажность.
Зато раздолье от такого климата растительности! Обилие влаги делает её сочной, а листья и плоды – во много раз увеличенной в размерах, чего не увидишь в других зонах. Шиповник, например, раза в три крупнее «привычного». Арсений убедился в этом сам, посещая в выходные дни место на сопке, отвесно граничащей с заливом Петра Великого. Это когда период летнего муссона заканчивается, дожди прекращаются, устанавливается ясная, тёплая, солнечная погода, а до зимнего муссона ещё далеко. Это сентябрь – самая благодатная пора тамошних мест!
Все выходные дни того сентября приходил сюда Арсений. Обойдёт, бывало, куртину с шиповником, нарвёт пилотку ягод, сядет на краю обрыва и наблюдает, как вода в заливе то поднимается во время прилива, то отходит во время отлива. А напротив, через залив, но чуть левее, Владивосток – город, о котором он, Арсений, даже и не думал, что увидит в такой близи.
Не знал и того, что не пройдёт и двух месяцев, как не только увидит его издалека, но и побывает в нём, пройдёт по его улицам. И пройдёт его путь по заливу вон от того места, где виднеется небольшое сооружение в виде причала для судов, до набережной града Владивостока. Было ведь!
Арсений прошёлся по саду, всматриваясь в каждое его насаждение. Вот древовидный папоротник циатея, банан, фикус, пальма, укороченная пихта мами. Укоротил садовник. Далее – чайный куст, сакура, бамбук, шиповник…
Остановился возле шиповника, тронул его лист, коснулся розового соцветия лепестков бутона, набравшего силу для завязи плода. Обратил внимание на пчёл, которые здесь трудились, не обращая на него никакого внимания. Подумал:
- «Все живут друг для друга, вплетая в данную цепочку свои собственные жизни. Мрачно, вроде бы, но жизнь есть жизнь! А человек? Он обособил свой род настолько, что достаётся лишь тому миру, который находится вне досягаемости его власти – подчинять этот мир, отнимать у него то, что тот производит для себя и других. Это мир бактерий и вирусов. Сюда вход человеку запрещён категорически! Кислое молоко – пожалуйста! В твоём кишечнике, человек, порядок наведём, всё исполним, как надо, но только без твоего «личного» участия! Брага – вот она, пей, сколько душа просит, но в наше Царствие ни шагу! А если всё-таки шагнуть?»
2
Мысли Арсения прервал голос Лилии:
- Можно к вам присоединиться, Арсений Ильич?
- Не только можно, но и нужно! – воскликнул Арсений, протягивая ей обе руки, чтобы прикоснуться к её маленьким ладошкам, поприветствовать её.
Она была в том же сарафане, с той же причёской, как накануне вечером. А вот взгляд её был более серьёзным и сосредоточенным. Он выражал ту её просьбу, которая была отложена ими до сегодняшнего утра. Поэтому Арсений, не тратя лишних слов на этику, сразу же приступил к беседе.
- Вы интересуетесь проблемой зачатия от сингомена, имея лично себя или других женщин? – прямо спросил Арсений.
- Имею в виду и себя, и других, которые не имеют такой возможности в естественных условиях, – спокойно, без тени смущения, ответила та.
Арсений ещё раз оценил её внутреннее состояние, ответил:
- Естественные условия, Лилия, – это когда в биологическом организме человека чётко и слаженно работают все его системы. Все – до единой! Когда же происходит сбой хотя бы в одной – организм перестаёт быть механизмом воспроизведения самого себя, становясь послушным силам извне. Значит, надо думать не над тем, как помочь отдельно взятому человеку продолжить свой род, а всему роду человеческому – чтобы он не испытывал таких неудобств.
- А как же Дева Мария? – спросила Лилия, намекая на рождение Спасителя от Духа.
Арсений улыбнулся, взял её за руку, посмотрел на ладошку, сказал:
- Есть наука, которая по линиям на руке пытается определить судьбу человека. Я не придерживаюсь её взглядов, хотя, думаю, и в этом есть что-то такое, что требует своих исследований. Мир полон тайн. И всякая линия на нашем теле – тоже тайна. Но есть более существенная тема, чем эта – роль вирусов в создании жизни на земле как способа её Космического существования. Не земного, заметьте, а Космического, о чём человеку и человечеству не надо забывать никогда и помнить об этом каждое мгновение своего пребывания на этой планете.
- Так вот почему свой Центр вы назвали Обществом Космического Общения?! – воскликнула Лилия. – Но почему – «общения», если такого общения с Космосом у вас нет?
- Космическое общение – это не прямое общение с Космосом, хотя, возможно, и такое может случиться в реальности, а уровень интеллекта людей, который выводит их за пределы той среды, в которой они – обыватели, потребители, носители бытовых и суетных проблем, члены общения на земном уровне. Космическое общение даёт им возможность заглянуть за горизонт видимого, проникнуть в область невидимого, и вот на этом уровне они делают свою жизнь более интересной, насыщенной, увлекательной. Напротив, такой образ жизни помогает им более успешно справляться с задачами земного плана.
Лилия задумалась. Ей показалось, что она попала в какую-то иную струю жизни, где ей комфортно и хорошо, и не надо никуда спешить, торопить время.
- Время – вот то, что перестаёт ценить человек Цивилизации, которая достигла определённого технического прогресса! – словно угадав её мысли, продолжил Арсений. – Фактор времени – заводной механизм, без которого человек превращается в винтик, а винтик – в металлолом, идущий на переплавку. Однако мы отошли от темы. Давайте вернёмся!
Лилия кивком головы поддержала предложение Арсения.
- Зачатие от сингомена в принципе возможно, – начал он осторожно, чтобы не задеть её чувства более глубоко. – Но только не на современном этапе его создания. Слишком слаба его «сингонимическая» способность – влиять на прочие сингонии материи. Сперматозоид, в этом смысле слова, обладает прямо-таки чудовищной силой, без которой другая, такая же великая сила – яйцеклетка, так бы и осталась силой внутри себя, не взорвавшись и не дав жизнь новой Вселенной.
- Вот вы как рассуждаете?! – удивилась Лилия. – Вы сравниваете взрыв яйцеклетки с Большим взрывом?!
- Если бы не было Большого взрыва, Лилия, то не было бы и миллиардов других, малых! – ответил Арсений. – И весны бы не было, когда почки растений «взрываются», и сердце бы не билось, и дыхание было бы пустым, ненужным делом! Ни одной химической реакции не совершилось бы в мире, не скопировав они своё начало с этого Большого взрыва!
- Может, всё-таки, попробуем? – тихо, словно бы и не слушая Арсения, проговорила Лилия.
- Что именно? – переспросил Арсений.
- Я готова!
- Вы о чём?
- Арсений Ильич, вы шутите?
- Извините, больше не буду! Да, шучу, но от эксперимента отказываюсь! Не хочу рисковать живой жизнью во имя получения среднего между живым её состоянием и неживым! Пока не изучим то, что получили, никаких экспериментов в этом направлении!
- А если их будут проводить другие – в обход вас и вашего мнения? – уколола Лилия своего собеседника. – Что делать будете?
Она посмотрела на часы. Продолжила:
- Минут через двадцать здесь будет тот банкир, о котором шла речь вчера. Не удивляйтесь, Арсений Ильич, но он будет ставить такие же вопросы, как я, только с позиций своего бизнеса. Интересно, как вы поведёте себя, рассуждая о меркантильных делах, не идя навстречу общечеловеческим? Вы позволите мне присутствовать на данной беседе?
- Конечно, можно! – поспешил ответить Арсений на эту просьбу Лилии. – Тем более что я в японском, как говорится, ни в зуб ногой!?
Лилия вышла, а через минуту-вторую вошла в сад с человеком небольшого роста, но довольно-таки крепкого телосложения. На вид ему было лет сорок пять. Одет он был в строгий костюм чёрного цвета, белую сорочку с галстуком тёмно-бордового оттенка. Типичный японец делового мира. Протягивая руку Арсению, представился:
- Ёсида Маниё!
- Яснов! – ответил Арсений, подумав про себя: «Мани – так мани!»
И началась беседа: короткая, деловая, без лишних вопросов и ответов.
- Вы могли бы оставить мне Арсена? – сходу спросил Ёсида.
- Для каких целей?
- Мне нужен советник класса вашего сингомена.
- Ещё раз спрашиваю вас: для каких целей?
- Цель одна – получение максимальной выгоды при проведении финансовых операций! Такой способностью, какой обладает ваш Арсен, не обладает ни один человек. Я об этом знаю потому, что финансирую все опыты по его созданию. Таковы условия контракта. Я заплачу вам очень и очень много.
- Сколько?
Банкир оживился, услышав такой «деловой» вопрос.
- Число с девятью нулями американских долларов или японских йен! – охотно произнёс он.
Теперь задумался Арсений. Видя это, Ёсида добавил:
- Плюс особняк в Японии на берегу океана! Арсен будет при мне, а вы – при нём. Я слышал, что вы должны быть вместе: рядом или в постоянном контакте между собой. Понимаю: такова природа!
- Да, это так, – подтвердил Арсений. – Но почему вы не закажете себе свою копию в данном исполнении? Ваш сингомен будет, думаю, не хуже моего.
- В том-то и дело, что не получится у меня такой, как ваш Арсен! – воскликнул Маниё. – Разве моя матрица может сравниться с вашей – совершенной?!
И тут он признался, что попытка создать сингомен по его матрице уже была. И была успешной, но провалилась из-за того, что получился такой его двойник, который только и успел – сделать два шага внутри «арбуза», после чего исчез, превратившись в небольшое облако то ли дыма, то ли пара. Интеллекта матрицы ему хватило только на эти два шага.
При этом Лилия так покраснела, что Арсений понял: решили скрыть от него эту попытку, надеясь на то, что банкиры – народ не болтливый, скрытный, запертый на все тайные запоры сейфов. Проговорился Маниё! Вместе с тем Арсений был и доволен таким исходом эксперимента: не будут создавать то, что не может быть создано в принципе! Потому и ответил, обращаясь к Лилии:
- «Есть свет внутри человека света, и он освещает весь мир. А если не освещает, то – тьма».
- Хорошие слова! Они – ваши? – спросила та.
- Нет, Лилия, не мои, – это слова Спасителя!
- Вот как?! И откуда?
- Их записал его ученик – Фома.
- А почему вы о них вспомнили?
- Потому что свет внутри человека – это его интеллект, который создаётся вирусами, без которых он, если говорить образно, – тьма. Вы представляете, как выглядит вирус под сильным увеличением?
- Это такой шарик с отросточками! – выпалил Ёсида, не дожидаясь, когда ответит Лилия. – Я видел его на рисунке!
- Вот этот, как вы говорите, «шарик» и создал землю, уважаемый Маниё! По образу и подобию своему!
Арсений посмотрел на часы, которые показывали, что беседа идёт уже более чем полчаса. Ёсида, почувствовав, на что намекает Арсений этим жестом, предложил:
- Если не возражаете, давайте продолжим эту беседу завтра у меня в офисе? Буду рад, если среди нас окажется и Арсен. Там и поговорим. Приглашаю всех, кто причастен к этому эксперименту!
«Вот настырный!», – подумал Арсений. «Сказано ведь: идёт эксперимент, много неясного, материал «сырой», не отработанный, а ему, видишь ли, подавай к столу!».
Хотел сделать резкий отказ, но передумал: что покажет встреча с Арсеном, который всё ещё пребывает в режиме «насыщения» всевозможными программами и тестами, отладкой его операционных систем.
Ответил банкиру:
- До завтра надо ещё дожить, дорогой Ёсида-сан. Вот завтра, живы будем, и решим…
- Я не понимаю вас, Арсений Ильич! – подавая тому руку, продолжил Ёсида. – Вы сотворили такое чудо, от которого, быть может, будет зависеть судьба всей земной цивилизации, а ведёте себя так, словно ничего не произошло! Да с таким изобретением можно иметь не миллиарды, а триллионы долларов! Я забыл: какая у вас машина?
- «Мицубиси-Tredia-164», – напомнил Арсений. – А что?
- Да, с такой головой надо кататься на самых лучших марках авто! – воскликнул банкир. – На «Бентли», например, стоимостью несколько миллионов долларов!
- Что вам дались эти доллары? – слегка вскипел Арсений. – Если хотите знать, деньги уже давно себя изжили, они наносят сильнейший вред мировой экономике, тормозят развитие прогресса! Вы знаете, во что обходятся деньги мировой цивилизации, чтобы их содержать?
- И это вы спрашиваете у меня, банкира? – удивился Ёсида. – У меня, который посвящает деньгам свою судьбу?!
- Зря стараетесь! – почти смеясь, отвечает Арсений. – Не пройдёт и десятка лет, как в мире разразится такой кризис, от которого, как говорится, мало не покажется всему человечеству! А ещё лет через десять-двадцать люди начнут понимать, что нужно в корне менять всю систему жизнедеятельности людей на земле – вплоть до отмены такого страшного и кровожадного посредника между ними, как деньги.
На этом их беседа завершилась. Завершилась, как оказалось, полностью, так как в этот же день Арсена доставили из лаборатории, где с ним были проведены все необходимые операции. В результате он не только был готов к работе, но и к выезду в Россию.
3
Обратный путь Арсения с Арсеном в Москву прошёл более, чем удачно. Сели в самолёт в Нарите, а приземлились в Шереметьево-2, сделав короткую посадку во Владивостоке, до которого и на этот раз сопровождал Денис Кито-И. Он летел домой, где был намерен побывать неделю-другую, пока не получит весть от Арсения о дальнейших действиях.
В самолёте Арсен занимал кресло возле иллюминатора, почти не разговаривал и молча наблюдал за тем, что происходило за бортом. Однажды, правда, заметил:
- Если бы мне довелось выбирать между небом и землёй, я бы выбрал только небо.
- Это почему? – спросил Арсений.
- Потому что тут нет фальши.
Арсений внимательно посмотрел на него, кивнул в знак согласия головой, погрузился в раздумье. Так они вели себя почти до подлёта к Москве. Лишь в зале аэровокзала Арсен спросил Арсения:
- И как вы, Арсений Ильич, будете представлять меня своей жене?
- Мы что, условились обращаться друг к другу на «вы»? – в свою очередь спросил того Арсений.
- Это к слову, – был ответ Арсена. – И всё-таки: кем я тебе довожусь? Ведь она знает всю твою родню!
- А ты загляни в свой паспорт! – посоветовал ему Арсений. – Может, что и прояснится?!
Арсен достал паспорт, прочитал:
- Арсен Ильич Яснов, год рождения – 1946-й, место рождения – город Шатура Московской области.
Вытаращил глаза на Арсения.
- Привыкай! – посоветовал тот Арсену.
- А почему именно так? – полюбопытствовал сингомен. – Почему именно Шатура и 1946-й?
- Потому, дорогой мой братец, что у нас с тобой один отец – Яснов Илья Кузьмич, который находился в немецком плену с 1941 по 1945 год, скитался по концлагерям Германии, Польши, Норвегии. Был освобождён в Норвегии американцами, которые передали его советским властям, а те его направили на исправительные работы в Шатуру. Не доверяли власти бывшим военнопленным, проверяли, досматривали. Больше года жил и работал отец в Шатуре после окончания войны. А если жил, то мог иметь и «временную» семью, жену в гражданском браке. Вот ты и родился!
- Не поверит Инга такому ответу! – сказал Арсен. – Не такая она глупая, чтобы поверить в такие сказки!
- А паспорт твой на что?! – убеждал того Арсений. – Сказано же: Арсен Ильич Яснов! Да и похожи мы с тобой, как две капли воды – не различить!
- То, что похожи – это точно! А вот то, как мы с тобой нашли друг друга после стольких лет – это надо доказать!
- И доказывать ничего не надо: ты объявился, а я тебя принял! Люди тысячами находятся!
На том и порешили: нашли братья друг друга через запрос Арсена в Центральное Адресное Бюро.
Глава 4
От терминала «Шереметьево-2I» до Мытищ через Паведники, Беляниново, Волково – рукой подать. Поэтому уже через час-полтора наши путники были на улице Юбилейная.
Инги дома не было. С одной стороны, это нарушало их планы относительно выявления её реакции на появление Арсена. Вместе с тем её отсутствие давало возможность Арсену быстрее адаптироваться в новую среду, оглядеться и «поймать» тот «зайчик» удачи, который даётся далеко не каждому, кто приходит в этот мир вот так, как это делает первый в мире сингомен.
Интересно, а как поведут себя в этом мире другие сингомены, если таких будет, скажем, десять, сто тысяч? Наверное, так же, как обычные люди, только созданные по образу и подобию своих матриц. Вот только вопрос: что с ними станет при уходе из жизни носителей самих матриц? Именно это и предстояло выяснить Арсению с Арсеном в перспективе. Если утрата матрицы не повлияет на судьбу сингомена, то это будет такой шаг вперёд, что человеку и не снилось! А если и сингомен окажется таким же недолговечным, как его матрица, то данная затея – пустая трата времени? Значит, остаётся третье решение: с помощью сингомена продлить жизнь носителя матрицы настолько, чтобы её хватило на все манипуляции жизни, включая непрерывность и сохранность информации о её эволюции на сотни тысяч и даже миллионы лет. Задача для Человечества архиважная! Книга, как носитель информации, гибнет под лучами солнца всего лишь за 100 лет. Современные магнитные носители утрачивают способность сохранять информацию на 200 лет. За 1000 лет, если не поддерживать на должном уровне даже такие сооружения, как Эйфелева башня, гигантские мосты, небоскрёбы из железа и бетона, то те превращаются в обломки, щебень, пыль. Снова идти в эпоху оставления информации на камне?
- Ты прав, Арсений! – «подслушав» его мысли, резюмировал Арсен, когда они прибыли на место, привели себя в порядок, уселись в мягкие кресла. – Современное человечество в поиске способа передачи информации на дальнюю перспективу. И это очень хорошо, что уже в поиске. Было бы худо, если бы оно спохватилось тогда, когда было бы уже поздно!
Арсений ничего не ответил на это замечание Арсена. Сейчас он думал о более земном, чем далёком и перспективном – чем бы «заморить червячка» после дороги? Холодильник был пуст, да и брать «чужого» он бы не стал. Поэтому сказал, обращаясь более к самому себе, чем к Арсену:
- Схожу в магазин, куплю что-нибудь из съестного.
Ему, сингомену, этого не надо, поэтому он и молчит о еде человеческой.
- Может, вместе пойдём? – предложил тот. – Посмотрю и я, как это делается?!
- Ты лучше оглядись тут, попривыкни, освойся, а я – мигом!
Мигом – это когда всё рядом и в изобилии. Когда же надо идти за пару кварталов, простоять в очереди в кассу, встретить кого-то из знакомых, поболтать с ним, этот «миг» превращается в час, а то и больше.
Так оно с Арсением и получилось. Пока шёл, пока стоял, с кем-то беседовал, явилась домой Инга. Был у неё такой нюх – чувствовать Арсения на расстоянии.
Пошуршала ключом в личине замка, открыла дверь, вошла и обомлела: перед ней стоял Арсений, который выглядел моложе самого себя лет на десять-пятнадцать.
- Что с тобой? – спросила она недовольно. – Подтяжки что ли понаделал?
Прошла на кухню, чтобы освободиться от пакетов и кульков с едой.
Арсен оставался стоять там, где она застала его при входе. Он не понимал, о чём идёт речь. Она вернулась, снова спросила:
- И зачем себя так изуродовал?
Арсен открыл рот, чтобы ответить, но она перебила его:
- Всё молодишься, гулёна! Только вот, кому ты ну-у-у-жен?
Это слово «нужен» в протяжном её исполнении было у неё коронным. Она его произносила всякий раз, когда заходила речь о том, какой может быть судьба Арсения среди других людей, если рядом с ним не будет именно её. Она считала, она была просто уверена в том, что у него нет никакой перспективы создать свою новую семью, быть полезным другим людям. Она так ему и заявляла:
- Ты – личность? Не смеши! Ты был личностью тогда, когда был учителем, директором школы! А теперь ты – никто!
Тотчас в голове Арсена все эти сцены из прошлого Арсения прошли стройной цепью, уложились в систему, обрели реальное звучание.
- Вы ошиблись, Инга Ивановна, приняв меня за Арсения, – сказал он. – Я – Арсен, родной брат Арсения по отцу. Мы недавно нашли друг друга, поэтому я тут, в вашей квартире. Арсений пошёл в магазин за продуктами.
Инга внимательно стала разглядывать его, скользя взглядом по рукам, шее, ушным раковинам, носу, губам, но ничего не нашла такого, чтобы найти какое-то отличие от мужа. Недовольно заключила:
- Не ломай Ваньку, умник! Как был придурком, так придурком и остался! Детей бы хоть постеснялся, тратясь на подтяжки!
Арсен молча повернулся и ушёл в маленькую комнату – комнату Арсения. Но Инга и там не оставила его в покое:
- Как помочь детям, так и рубля у него нет, а как подтяжки на морде сделать – тысячи не жалко! Как был эгоистом, так им и помрёшь! Если не секрет, сколько отвалил на эти процедуры? Небось, в долларах, а не в рублях?!
Именно в эту минуту Арсений и вошёл в квартиру.
Инга была в шоке. Она не верила глазам своим: Арсений и Арсен – как две капли воды, похожие друг на друга! Именно таким был Арсений, как Арсен, лет пятнадцать тому назад: правильного телосложения, с темной причёской, отороченной проседью возле висков. Не худшее, между прочим, время в её жизни!
Но вот оцепенение прошло, и Инга пошла в атаку:
- Значит, внебрачный сын? Впрочем, понятно: яблоко от яблони не далеко падает! И папаша был тоже любителем погулять! Одной породы – потаскухи!
Арсений не стал отвечать на выпад Инги, спокойно предложил:
- Давай лучше сядем, поговорим и решим, как жить дальше?! Поговорим спокойно, по делу, без обиды и подтекстов – напрямую, честно и откровенно.
- С тобой – честно? – передразнила Инга Арсения. – Наелась по само горло я твоей брехнёй! Ищи другую дуру!
На этом их «разговор» завершился, не начавшись. И, как потом оказалось, навсегда: Арсений решил подать заявление в суд на развод. Однако не сейчас, когда надо было срочно ехать в Сенск, а чуть позже. Когда? Сейчас он этого не знал. Зато хорошо знал то, что надо ему сейчас как можно скорее увести Арсена из-под натиска Инги. И он, сделав ему знак, увёл его в свою комнату. И когда, закрыв за собой дверь, плюхнулся на постель, засмеялся:
- Совсем забыл, что ты, Арсен, в курсе всех наших семейных неурядиц! Никак не привыкну!
- Привыкай! – отозвался Арсен.
Тут раздаётся стук в дверь, за которой голос Инги:
- Выйди на минуту, Арсений!
Тот вышел. Она – сходу:
- Когда, наконец, ты решишь, где тебе быть – в Сенске или тут, в Мытищах? Сколько будешь мне дёргать нервы?
Арсений выжидательно молчит, а она распаляется:
- В Сенске или тут? Если тут, то давай разводиться. А если в Сенске, то жил бы да жил там, не мотая нервы ни мне, ни детям!
- А причём тут дети? – спокойно реагирует Арсений. – Они у нас взрослые, устроенные, живут своими семьями, работают, учатся. Мы с тобой решили жить раздельно: я занимаю меньшую комнату, ты – большую, касса у каждого – своя, независимая друг от друга. Я не понимаю мотива твоего гонения меня в Сенск. Что ты хочешь от меня?
- Я не могу жить с тобой под одной крышей! – повышая голос и переходя на крик, заявляет она. – Всё здоровье ты во мне угробил! Инвалидом через тебя стала!
Инга стала задыхаться – астма лишала её лёгкие кислорода. Страдала этим недугом со школы, простудив ноги из-за того, что ходила зимой в школу в резиновых сапогах. Однако всякий раз, когда вот так «налетала» на мужа, обвиняла именно его в этом недуге. При этом так задыхалась, что приходилось вызывать скорую помощь. А когда та уезжала, то именно он, Арсений, и выводил её из остаточного болевого синдрома, отпаивая лекарствами, ставя спиртовые компрессы, бегая по аптекам. В конце концов, дали ей вторую группу инвалидности за три года до наступления пенсионного возраста. По этому случаю она не разговаривала с Арсением несколько дней – в отместку, «чтобы не учил её, как жить», когда пытался успокоить её тем, что теперь она сможет иметь достаточно времени, чтобы укрепить своё здоровье. Вместо этого – упрёк:
- Это ты его отнял у меня!
Сегодня данный сценарий мог повториться в два счёта. Поэтому он решил не идти на разрастание конфликта, отойти в сторону. Но не тут-то было – Инга наступала:
- Ты чего привязался к нашей семье? Чего прилип? Когда оставишь нас в покое? Поезжай к матери, живи ты в этой грязи, как жил! Пиши там свои никому не нужные книжки! Что тебе тут надо?
Дальше Арсений терпеть уже не мог. Выждав, когда Инга сделала паузу в тираде, обратился к ней с предложением:
- Чтобы так больше не жить, давай разведёмся!
- С удовольствием! – тут же отреагировала та. – Буду предельно счастлива!
- И я согласен, – ответил Арсений. – Иду в ЗАГС, чтобы узнать порядок расторжения такого брака, как наш!
- Скатертью дорожка! Только не забудь выключить везде свет, перекрыть газ и воду! И не трогай стиральный порошок – припасли не для тебя!
И ушла, громко хлопнув входной дверью.
- Опять в Добрино, наверное? – спросил Арсен. – Жалко мне её.
Арсений промолчал. И ему было тяжело видеть, как мучается человек, загнавший себя в узкую щель жизни, словно в пропасть. А чем помочь? Да и нужна ли таким людям помощь? Такие отвергают её с порога.
Арсений прилёг на кровать, быстро задремал.
Глава 5
1
Разбудил Арсения звонок в квартиру. Открыв глаза, он увидел Арсена. Тот сидел за столом, уставившись в окно, наблюдая, как на территории соседнего детского садика, играют дети. На звонок в дверь он не среагировал вообще. Пришлось встать самому. Подошёл к двери, в глазок смотреть не стал – открыл сразу.
На площадке, перед дверью, стоял незнакомый парень не старше двадцати лет, среднего роста, средней комплекции и средней внешности, брюнет, одетый в лёгкий костюм мышиного цвета, при галстуке. На голове была аккуратная кепка с коротким козырьком в тон костюма.
- «Пошито хорошо!», – отметил про себя Арсений.
Стал разглядывать незнакомца. Нос, губы, подбородок – всё в «норме», в «симметрии», а вот глаза…
Глаза парня в первые мгновения кажутся обыкновенными, похожими на тысячи других, а, спустя несколько мгновений, начинают казаться такими холодными, что даже передёргивает от озноба – становятся абсолютно то ли бесцветными, то ли прозрачными, теряя естественный цвет радужки.
Арсений, заметив эту «необычность», даже подался вперёд, чтобы получше рассмотреть глаза незнакомца. Хотел спросить, что это у того с глазами, но сдержался, боясь оскорбить его таким вопросом.
- Меня зовут Эйк, – сказал парень. – Просто Эйк. Я прошу принять меня по поводу вопроса, который у вас возник, когда вы меня увидели и спросили про себя: «что с его глазами?»
Арсений поспешил ответить, что он не врач, не окулист, чтобы оказать необходимую помощь. Назвал адрес, где находится нужная поликлиника. Рекомендовал, что лучше всего обратиться к профессору Витаеву.
- Благодарю вас за совет и протекцию! – ответил тот. – Но я бы хотел получить помощь лично от вас.
- Извините, но мне кажется, что вы ошиблись адресом.
- Не сердитесь! – почти умоляюще попросил парень, и глаза его начали вдруг обретать… фиолетовый оттенок.
Теперь уже Арсений не выдержал – наклонил голову так, чтобы получше разглядеть его глаза. Но именно в этот момент парень вдруг делает резкое движение головой в сторону, отворачивается от Арсения. А когда снова повернулся к нему, цвет глаз был, как у всякого другого человека.
- Не сердитесь! – повторяет незнакомец. – Я знаю, что вы некоторое время работали с доктором Подлесновым. Мне известно, что именно вы помогали Платону Ильичу вести научную документацию, много общались с ним. Быть может, у вас остались какие-то данные, некоторые записи, чтобы хоть как-то помочь мне? И, честное слово, это без подвоха. В моём положении, как вы убеждаетесь, не до интриг и обмана.
Арсений не знал, что ответить.
- Посмотрите ещё раз на мои глаза! – более чем умоляюще проговорил незнакомец. – О чём это может говорить вам, одному из людей, которые занимаются плазмогенностью человека? Вы, когда открыли мне дверь, ведь тоже были удивлены этому феномену, не правда ли? Я вижу это. Вы очень сочувствующий человек, а потому я не прощаюсь с вами. Надеюсь, мы ещё встретимся, и вы проявите ко мне своё милосердие…
Арсений ещё раз окинул взглядом незнакомца.
- Вы – сингомен? – невольно вырвалось из него.
- Что? – не понял тот вопроса. – Что вы имеете в виду?
Арсений сделал вид, что это была шутка, игра слов.
- А кто вас послал ко мне, если не секрет? Откуда у вас мой мытищинский адрес? – теперь уже улыбаясь, задал вопрос Арсений.
Парень тоже оживился, на его лице появилась лёгкая улыбка, и он ответил:
- Я из Сенска…
- Вот как? – удивился Арсений. – И кто рекомендовал меня вам в моём родном городе?
Юноша, потупив глаза, тихо произнёс:
- У вас там свой Центр, я знаю об этом. Называется «ОКО», что означает Общество Космического Общения. Я зашёл в Центр, но мне сказали, что вы в Москве. Тогда я обратился к человеку, который не имеет к вашему Центру никакого отношения, и он мне дал ваш мытищинский адрес. Кто этот человек, я сказать не могу – дал ему слово, что не назову его имени.
Такой ответ нисколько не удивил Арсения, так как понимал: если человек не хочет быть более откровенным, чем может, то это его личное право. Хотел пригласить незнакомца в квартиру, но тут вышла соседка по площадке, что напротив, и, оглядев парня сверху донизу и снизу доверху, стала расспрашивать Арсения:
- Инга не приехала? Уже была? А когда приедет? Как у неё дела со здоровьем? Что нового в деревне? А внуки с ней? А как в Сенске ваша мать?
Арсений, слушая её, односложно отвечал:
- У неё всё нормально! Всё хорошо! Спасибо! Благодарю!
Молодой человек снова заговорил:
- Я вас очень прошу, Арсений Ильич, не настаивать на сообщении имени человека, который дал мне ваш московский адрес! Это очень порядочный человек, поэтому я не хочу, чтобы его имя звучало в нашем диалоге. Хорошо?
Соседка, как показалось Арсению, при этих словах незнакомца даже насторожилась. Видя, однако, что мужчины на неё не обращают никакого внимания, потопала вниз по лестнице, охая, как обычно, и бормоча что-то себе под нос.
Арсений посмотрел ей вслед, подумал: «Инге непременно доложит и об этом госте – это факт!».
В эту минуту его плеча коснулась рука Арсена, который решил присоединиться к беседе. Кивнул гостю головой, на что тот ответил таким же приветствием.
- А твои родители – сенчане? – поинтересовался Арсений у незнакомца. – Может, я их тоже знаю?
- Я из детского приюта Хитрецова. Слышали о таком заведении?
- Ивана Ефимовича? – вырвалось из Арсения.
- Да, Ивана Ефимовича, – подтвердил Эйк. – Вы его знаете? Вы знакомы с ним?
- Личных контактов не имею, но знаю неплохо о его деятельности, – ответил Арсений. – Он ведь всё больше по заграницам, а мы дальше своей Москвы – ни шагу! Кстати, а почему именно Эйк ваше имя? Может, это псевдоним?
- Имя настоящее, – ответил тот. – И не нахожу ничего предосудительного, чтобы носить это имя.
- Извини! – поспешил успокоить парня Арсений. – Простое любопытство, не более. Сейчас ведь модно перенимать всё иностранное, особенно американское. Вот и подумалось, что и ваше имя – оттуда.
- Если бы оттуда?! – неожиданно вырвалось из Эйка. – Если бы вообще знать, откуда я и другие, как я, дети?! Я не только Эйк, но и отчество у меня Эйкович. И даже фамилия – Эйков!
- И кто же ваши родители? – полюбопытствовал Арсений. – Почему не только Эйк, но и Эйков? Среднеазиатские корни?
Арсений хотел задать ещё пару вопросов, но именно в этот момент он заметил, как незнакомец напрягся, словно пружина. Его рот сжался до розовой полоски на бледном лице.
- Мне пора! До свидания! – едва разжимая губы, произнёс тот и, стремглав, побежал вниз по лестнице со второго этажа.
В самый последний момент Арсений успел заметить, что цвет глаз парня перед этим стал снова фиолетовым. Ощущение жуткое, неприятное…
2
- И что ты думаешь по этому поводу? – спросил Арсений Арсена, когда сам уселся на кухне перекусить, а того усадил возле себя, чтобы побеседовать.
- По тем биотокам, которые исходили из этого Эйка, я понял, что в Сенске идёт очень большая игра в карты с жизнью, и вот правила этой игры пытается разгадать этот человек. Точно не могу судить, но мне показалось, что его глаза – это своеобразные видеокамеры, и что сигнал из этих камер поступает в приёмник. И этот приёмник в Сенске!
- В Сенске? – удивляется Арсений.
- Конечно, в Сенске, если об этом говорит сам Эйк! Он у Хитрецова!
- Ты, похоже, прав, Арсен, – соглашается с ним Арсений. – Есть такой слух: Хитрецов проводит какие-то биологические эксперименты, а какие – всё это он держит в секрете. Вот бы раскопать! Как ты думаешь, мы сможем с тобой это сделать? А вдруг это делается супротив человечества и человечности?
Арсен встал, подошёл к Арсению, положил руку на его плечо, ответил:
- Теперь, когда у тебя есть я, мы способны сделать всё, что будет под силу нам обоим! А конкретно об этом поговорим, когда будем на месте, в Сенске.
- Будем, но только после того, как мы решим несколько вопросов здесь, в Мытищах. Ты иди, пройдись по улицам города, вспомни, как я жил и трудился тут все эти тридцать лет, а я поразмышляю, переберу свои рукописи. Соскучился я по ним, Арсен, как по самому что ни на есть дорогому в своей жизни!
- Я понимаю тебя, – ответил тот, подходя к двери. – Понимаю, как самого себя…
Глава 6
Бесцветные глаза…Где мог Арсений о них слышать или читать? У доктора Подлеснова, как утверждает этот парень с таким необычным именем – Эйк? Но Платон Ильич, как помнится, с ним на эту тему не вёл никаких разговоров!
Что он, Арсений, знает о бесцветных глазах? Может, читал что-то у Герберта Уэллса? Есть у него такой рассказ – «Замечательный случай с глазами Дэвидсона». Но он, если честно, уже не помнит, о чём идёт речь в этом произведении. А если и приходит что-то на ум, так только не о глазах без цвета радужки!
Надо вспомнить, что говорил Эйк о записях лекций доктора Подлеснова. Говорил, что должны быть такие записи. Возможно, что это так и есть. Но почему он, Арсений, должен был запоминать то, что записывал за Платоном Ильичём? Мало ли что он записывал под его диктовку?! Почему записывал? Наверное, потому, что Подлеснов относился к той категории людей, у которых мысль значительно опережает их способность вести запись. По этой причине они, чаще всего, и запаздывают в записях, а потому теряют ценную мысль, сбиваются. Это приводит к страданиям и мукам, которые прекращаются лишь тогда, когда потерянная мысль снова возвращается, ложится на бумагу. Однако бывают случаи, когда потерянная мысль возвращается не сама по себе, а с подсказки другого человека, в обстоятельствах, близких к тем, в которых данная мысль уже проявляла себя. Для этого достаточно всего лишь одного взгляда, звука, цвета. Цвета?
Вспомнил! Подлеснов однажды высказал мысль, что среди людей появились вдруг экземпляры (он так и сказал – «экземпляры»), у которых радужные оболочки глаз совершенно бесцветные, а точнее выразиться – прозрачные.
- Что ты думаешь на этот счёт? – спросил он тогда Арсения.
Арсений вспомнил, что тогда он просто промолчал. Его мысли были заняты вопросами предстоящего отпуска, наука была отодвинута на второй план. Но, зная занозистый характер своего наставника, предложил ему не развивать тему, а записать соображения. И запись была сделана, но её содержание Арсений не запомнил в силу тех проблем, которые касались отпуска. Хорошо запомнил лишь то, что где-то в самом конце этой процедуры учёный очень долго молчал, после чего медленно потянул очки от глаз, да так и застыл с ними в нескольких сантиметрах от своего выразительного лица. Именно эта поза Платона Ильича и запомнилась Арсению более всего: очки в полусогнутой руке, сосредоточенный взгляд карих глаз сквозь их стекла – на пол, и слова:
- Да, именно так и есть! Да, да, да!
Подлеснов был чем-то очень взволнован и обеспокоен. Говорят, таким его видели лишь тогда, когда он стоял на пороге какого-то очень серьёзного открытия, либо уже постигал тайну.
Да, пожалуй, Арсен прав: Хитрецов всё-таки добился своего – сумел отыскать способ соединить зрительный нерв человека с электроникой прибора? Но во имя чего? Что он вообще задумал?
Арсений принялся за тщательный осмотр архивных бумаг, среди которых, возможно, были и те, на которые намекал Эйк.
Книга за книгой, тетрадь за тетрадью, папка за папкой были просмотрены в двух шкафах, а результата не было. Оставался ещё один шкаф, самый маленький из трёх, которые были у него, да пара небольших бумажных свалок в антресоли над дверью в большую комнату. Арсений начал именно с этих свалок.
На полу комнаты вмиг выросли две кучки бумаг: большая – ворохом, а которая поменьше – стопкой, похожей на общую тетрадь. Но и тут, как выяснилось, не было никаких записей доктора Подлеснова. Их не было вообще.
Не было вообще? Но где другие записи, которых тоже нет? Жена взять не могла – этим она не интересовалась. Дети тоже вне подозрения. Борис Платонович Подлеснов, сын Платона Ильича?
Телефонный звонок прервал мысли Арсения.
- И кому это вздумалось звонить? – вслух пробормотал Арсений. Хотел не отвечать совсем, но звонок был настойчивым. Подошёл к аппарату, но трубку не снял. Если будут звонить ещё раз, то это условный знак: звонит «свой». Позвонили…
- Привет! – Арсений сразу узнал голос Подлеснова-младшего, научного сотрудника кафедры Биологической физики, которую при жизни возглавлял его отец.
- Здравствуй, Борис! Рад слышать твой чарующий баритон в это утро выходного дня! Тем более, что только что вспоминал тебя.
- И по какому поводу? – интересуется Борис.
- Повод есть, но лучше, если мы с тобой встретимся и поговорим наяву, а не по телефону, – ответил Арсений. – Тут такое дело… Словом, надо поговорить кон-фи-ден-ци-аль-но. На этот раз, кажется, правильно выговорил это слово, хотя так и хочется сократить эту иностранщину. Ведь есть же русское: с глазу на глаз. Так, нет же: кон-фи-де-циаль-но! Тьфу, ты, опять без «н» получилось! Так и опозориться недолго!
Борис смеётся:
- И стоит голову ломать из этого слова?! Ты лучше определи место, где мы с тобой можем и на свежем воздухе побыть, и потолковать, коль предлагаешь встретиться? Может, в парке Мира?
- Добро! – охотно ответил Арсений и положил трубку.
Борис жил возле парка на улице Мира, что напротив недавно выстроенного здания банка с крышей из затемнённого пластика и стекла, поэтому бывал тут каждый выходной день. Тут дышалось легко, свободно, а главное – думалось, как он говорил, «объёмно». Это когда небольшая, вроде бы, проблема, вдруг превращалась в тему содержательной книги, диссертации, монографии, а, возможно, и романа с его многочисленными героями. К такому мнению он пришёл, конечно же, не сам, поскольку был до мозга костей прагматиком, если измерять его тягу к исследованию неизвестного с точки зрения «цифири», а не философии. К этому его подтолкнул Арсений Яснов, который рассказал ему однажды, как природа этого парка спасала его от состояния потерянности, в котором тот оказался после переезда из Сенска, небольшого провинциального городка, в такой мегаполис, каким является Москва с её пригородами. Арсений приходил сюда всякий раз, когда на душе было так, что и жить не хотелось, и выхода, казалось, уже не было. Садился на лавочку, вдыхал свежесть воздуха, напоённого кислородом зелени, и думал, думал, думал. О чём? Просто думал – и всё! Вспоминал своё прошлое, размышлял о будущем, явственнее, чем где-либо, ощущал настоящее.
И вот однажды, когда, как говорится, «кошки на душе скребут», он шёл вот по этой самой аллее, и видит: сидит на лавочке одинокая молодая женщина с тростью и, глядя в его глаза, улыбается. Он был настолько удивлён к себе таким вниманием, что тоже изобразил на лице нечто вроде улыбки. И, поздоровавшись, присел рядом.
- Меня Арсением зовут, – сказал он. – А вас?
- А меня – Зиной! – ответила та. – Между прочим, я вас вижу тут не первый раз. Вы любите природу?
- Я вырос в природе.
- А как оказались здесь, в городе, да ещё в таком, как Москва?
- Жена отсюда, вот и пришлось переехать.
- Пришлось – это против вашего желания?
- Вы угадали. Не хотел покидать своих мест.
- И теперь чувствуете себя одиноким?
- В общем, да, – откровенно признался Арсений.
- Это и видно, – отозвалась Зинаида.
- По выражению моего лица? – Арсений даже привстал с лавочки, чтобы та увидела его полный анфас.
- По той внутренней тревоге, которую вы носите внутри своего мира, – по-философски спокойно пояснила Зина. – Она ведь у вас вся на виду! Я таких мужчин уважаю: они не только открыты для других, но и других соблазняют, чтобы те тоже перед ними раскрывались! И раскрываются – деваться-то некуда! Но почему именно тревога засела в вас так глубоко? Потеря связи с тем краем, где вы чувствовали себя наиболее комфортно? Или что-то ещё?
Арсений задумался. Ему не хотелось делиться с незнакомым человеком своими проблемами, нагружать ими его доброго собеседника. Поэтому он перевёл разговор на другую тему:
- Я помню, как закладывали этот парк. Это было за год или два до моего первого приезда в Мытищи, в 1958 году. Вот эти деревья были тогда метра по полтора, и никаких других построек тут не было…
Зинаида, прервав его, заметила:
- Если в человеке нет хитрости от природы, то её ни воспитать, ни занять у других! У вас её нет вообще, так что не стоит городить то, что не огораживается!
- Вы правы, – подтвердил Арсений. – Я действительно не умею скрывать своих чувств, хотя очень бы хотел научиться ими управлять.
- Вы ими управляете, – заметила Зина, – но вы не знаете толком, что вы хотите. Вам кажется, что вам всё ясно и понятно, а когда на вас наваливается не ваша, а чужая проблема, то вы тут же принимаете её на себя, и становится она не чужой, а вашей. Такой тип людей: они идут на помощь другим охотнее, чем самим себе. Неужели вы не замечали за собой этого качества?
- Честно сказать, не замечал, – признался Арсений. – Да и стоит ли замечать, что доброго ты сделал другому человеку?!
- Вы не правы, Арсений! Надо замечать, иначе наживёте таких недругов, что жизни не хватит, чтобы они оставили вас в покое! Будут преследовать до гробовой доски. И не только чужие, но и близкие люди. Особенно близкие. Чужие отойдут, а этим и отойти некуда, как только в ещё большую ярость против такого вашего поведения. Неужели не замечали?
Арсений пожал плечами. Взгляд его скользнул по симпатичному лицу Зинаиды, погрузился в синеву её слегка печальных, как ему показалось, глаз. Спросил её:
- Вы ведь тоже чем-то озабочены? Или мне показалось?
- Нет, не показалось, – твёрдо ответила та. – Вот моя грусть и печаль, – она показала ему трость с крючковатой рукояткой.
И рассказала, как однажды они купались на реке с другом, который сделал ей предложение стать его женой. Она согласилась, и всё шло к тому, чтобы сыграть свадьбу. Но случилась беда: в том месте, куда она прыгнула с кручи берега речки в прибрежный песок, торчал железный штырь, на который она угодила ногой. Рана была настолько серьёзной, что пришлось ногу ампутировать. Свадьба расстроилась, но друг её не бросил, до сих пор любит, приезжает, как к жене, а вот детей иметь ей не советует – боится, как бы не приключился с ней, как он выразился, «психологический удар». Ходит теперь на протезе.
Арсений, слушая рассказ Зины, и верил и не верил, что она без ноги. Он, когда увидел её с палочкой, подумал, что та, быть может, подвернула ногу, после сложной операции или что-то похожее на это. Но чтобы вот так – об этом даже не шевельнулось и мыслишки! Посочувствовал ей:
- У меня друг детства с вывернутыми ногами родился – пятками вперёд. Привыкли к нему, даже не замечаем.
Зинаида улыбнулась, учтиво отозвалась:
- Нога – это часть тела, без которой человек – человек. Душа – вот главное достояние природы человека! Не будет души, зачем тогда ноги, руки? У вас, Арсений, душа, вижу, что надо, поэтому не держите её взаперти, как это делают многие люди! Если в доме духота – откройте форточку! А если кругом чужой мир и чужие люди – ищи того человека, который поделится с тобой своим миром, разделит с тобой свой кусок хлеба. В вашем положении, Арсений, будет лучше, чтобы таким человеком стала женщина.
- Женщина? – удивился Арсений. – Почему именно женщина?
- Потому что вы – мужчина, и если на вашем пути появится такая женщина, которая вас примет и поймёт, у вас появится та форточка, без которой затхлая квартира так и останется затхлой. В противном случае, вас город просто сломает. Вы не выдержите ритма его бешеной жизни. Ну, а если сами преодолеете в себе чувство одиночества, то это равноценно не форточке, а целому окну. Желаю вам удачи!
Зина встала, протянула Арсению руку. Он тоже встал, нежно пожал её ладонь, ответил:
- И я желаю вам удачи! Очень признателен вам за такую откровенную беседу!
- Взаимно! – был её ответ. – Может, когда свидимся?!
И верно: не прошло и недели, как они действительно свиделись. Он шёл от станции Тайнинская в сторону Мытищ по улице Щербакова, как услышал поверх себя:
- Арсений!
Поднял голову и увидел её на балконе второго этажа пятиэтажки, что напротив школы № 17.
- Добрый день! – отозвался тот. – Это ваши апартаменты?
- Да, – ответила Зина. – Живу с мамой.
- А ваш парень?
- Он в Лосинке, в своей квартире. Только что уехал на работу. Приезжал с ночёвкой.
Сегодня голос Зинаиды показался Арсению более печальным, чем тогда, в парке.
- Мама прибаливает, – как бы угадав мысли Арсения, сказала Зинаида. – Вот и сижу на балконе, чтобы далеко не отлучаться от неё. А как у вас?
- Спасибо, всё в порядке! – ответил Арсений. – Был в Москве, сошёл в Тайнинке, чтобы пройтись пешком до дома. И тоже частенько на балконе время коротаю. Желаю вашей матушке скорее поправиться!
- Спасибо! И вам – того же! – помахала Зинаида ему рукой. И его рука ответила тем же.
Пройдя метров сорок, он оглянулся: Зинаиды на балконе уже не было. Не было её и тогда, когда он множество раз после этого проходил мимо её дома. Он её вообще больше никогда не видел. Однако след, который она оставила в его душе, он сохранил на всё время. Она дала ему то, что, быть может, случается в жизни человека всего лишь однажды, – веру в самого себя. А ещё то, что называется твёрдостью духа, без которого даже самая малая беда, навалившаяся вдруг на человека, вызывает в нём такую жалость к себе, что в скором времени превращается в гигантского пожирателя его здоровья, а вслед за здоровьем – и его судьбы. Зинаида стала для него примером такого духа. Потому и посмотрел он на себя после этой встречи с ней совершенно другими глазами. И ноги свои увидел, как полное своё совершенство, и руки – как готовность совершить более совершенное, чем имелось в планах его жизни.
Потом, через много лет, вспоминая эту встречу, он придёт на то место в парке Мира, сядет на лавочку, и всё вспомнит. И потом будет приходить сюда за этим же – за памятью.
Вот и сейчас, назначив Борису встречу, он непременно придёт на это место. И всё, о чём они переговорят с ним, непременно будет осуществлено в полной мере. Почему? Потому что одна память наложится на другую, а это и есть то, что именуется судьбой человека.
Борис уже ждал Арсения. Он знал эту историю друга, поэтому сразу пришёл на это место в парке.
Арсений быстро подошёл к нему, протянул руку, сел рядом. И тут же принялся рассказывать об Арсене и незнакомце.
Борис, выслушав рассказ Арсения, спросил:
- А почему один, без него?
- Пошёл погулять по городу – освежить память.
- А не боишься за него? Что ни говори, а искусственный интеллект – не естественный: всё может статься!
Арсений принялся успокаивать его:
- Если бы я знал, что этот искусственный будет владеть подсознанием так же, как я или ты – сознанием, то, скорее всего, не пошёл бы на эксперимент по его созданию.
- Почему? – удивился Борис.
- Потому что это такая ответственность, от которой выть хочется, а не радоваться! Он может так разочароваться в нашем интеллекте, что стыда за это перед ним не оберёшься! Хорошо, что молчит об этом, а то бы всем краснеть за такое убожество.
Борис задумался. Затем спросил:
- Неужели и впрямь он такой умный?
- И гадать нечего, если он сам идёт сюда!
И, действительно, Арсен уже подходил к ним. Подошёл, протянул руку Борису, сказал:
- Привет! Как дела? Как рука?
- Какая рука? – не понял тот.
- Вот эта, которую ломал! – трогает место перелома.
Арсений смеётся:
- Привыкай!
Теперь смеётся и Борис: такого он не ожидал вообще! Надо же: Арсений и Арсен – одно! Вернулся к прежней теме:
- Что ты вообще думаешь об этом Хитрецове? Не тянется ли эта ниточка до самой Австрии? Если помнишь, мой отец говорил о тамошнем докторе Витоле, который работал ещё при нацистах, проводил какие-то секретные биологические эксперименты, но, из-за отсутствия состава преступления в его деятельности, к суду не привлекался. Даже напротив, прошёл слух, что тот основал свою компанию под названием «Витоль».
- Наверное, ты прав, – подтвердил Арсений. – Если Хитрецов пропадает за границей, то где ему быть, если не в Австрии, где он до вывода оттуда Советских войск в 1956 году, если мне не изменяет память, тоже работал в этой области науки?!
- Вот и начни с разбора именно этой ситуации! – посоветовал Борис. – С его «Орбитали» – так называемого «детского приюта», если это действительно приют для сирот. Уж очень любопытный гость у тебя побывал, Арсений! И где? За тысячу километров от Сенска! И как это Хитрецов не усмотрел за своим питомцем? А, может, сам же его и послал к тебе?
- Скорее всего, того не было на месте, – высказал догадку Арсений. – Был бы в Сенске, такого при нём ни за что бы не случилось!
- Говоришь, парня Эйком зовут? – переспросил Борис Арсения.
- Не только Эйком, но и Эйковичем по отчеству, да и фамилия у него – Эйков!
- А как у других детей с этим?
- И другие носят подобные имена, как этот Эйк. Наверное, для того, чтобы не путать своих детей с другими, у которых обычные имена. По отрывкам рассказов, которые мне удалось слышать от людей за последние год-полтора, я составил определённую картину того, как живут там дети. И пришёл к выводу, что живут они по каким-то особым законам и понятиям. Во-первых, все они поделены на литеры, которых три. У них – правило: за успехи в одной группе – переводят в другую, более высокую. И выдают при этом некую металлическую пластину – своеобразный отличительный знак. И объясняют, что эта пластина золотая, с примесью платины, то есть ценная, и её надо беречь как зеницу ока.
Борис качает головой, добавляет:
- Начитался Василия Яна, по-видимому, вот и мудрует над детьми! В его книгах про Хана Батыя тоже есть сведения о такой пластине – пайцзе. Золотая пластина, а на ней всякие зверушки – для свидетельства того, кто перед тобой. Если орёл, то главный, а если заяц или другое животное, то рангом ниже.
- Ничего себе – игра! – восклицает Борис. – Откуда к нему дети поступают, ты хоть знаешь? Знаем только, что есть у него своё родильное отделение, роддом, но родившиеся дети убывают вместе со своими матерями. А откуда появляются другие?
- И откуда? – переспрашивает Арсений.
- Из пробирок – вот откуда! По-моему, мы имеем дело с хорошо продуманной системой «человеческой рассады» – своеобразной «фабрикой» размножения людей с заданными свойствами техногенного характера.
- Да, это так! – твёрдо заявляет Арсен, вступая в беседу. – И я в незнакомом госте обнаружил такие черты характера: например, алгоритм поведения искусственного, а не естественного интеллекта. Однако всего этот парень не знает – это точно! Иначе бы я непременно «прочитал» и другие его биотоки.
- И мой покойный отец, вспоминая Хитрецова, – дополняет Борис, – не раз говорил, что тот спит и видит, как он станет «выращивать» эту «рассаду». Значит, что-то уже есть, достигнуто? Но что? Зона Хитрецова закрыта наглухо: всё обнесено высоким забором, а его «офис» – под землёй, в бывшей шахте из-под баллистической ракеты. Зарылся глубоко…
- Ну, об этом всем известно! – уточняет Арсений. – Глубина – тридцать метров, тишина, покой, всё, что надо для скрытой жизнедеятельности. Оставлен даже холодильник – «Морозко-3М». И современная охрана – кибернетика с электроникой по последнему слову техники.
- И как этот орешек раскусить? Неужели нет никаких лазеек, чтобы разведать, что в действительности там творится?
- Надо подумать, – чешет за ухом Арсений.
- И думать нечего – найдём! – уверяет Арсен. – И подход найдём, и лазейку отыщем!
- Вот и хорошо! Только, как к этому отнесётся сенская милиция? На чьей она стороне в этом вопросе? Будете в Сенске, полюбопытствуйте у майора Савина. Может, тоже имеет предписание – охранять это заведение?
- Узнаем, всё узнаем! – обещает Арсений.
- И когда думаете отбыть?
- Завтра надо навестить Лёню Крайко, а там – в путь. Давно с ним не виделись.
- Тогда, с Богом!
- С Богом!
Глава 7
Пока эта компания наслаждалась тишиной и покоем мытищинского парка, в сенском Центре детского приюта «Орбиталь» Ивана Ефимовича Хитрецова проходило Торжественное собрание, посвящённое вручению «золотой» пластины одному из успешных её обитателей – Эдику.
Эдик занимал особое положение в приюте. Он появился здесь неожиданно. Причём, прибыл не из России, а из-за границы, из Австрии.
Матери у него не было – умерла рано. Бабушка, провожая его, напутствовала:
- Веди себя смирно, ибо только там ты найдёшь того, кто тебе роднее всех на этом свете!
Кто был для него в России роднее всех на свете, Эдик не знал. Просто передал пакет от бабушки Ивану Хитрецову – и всё. А тот, прочитав содержимое пакета, безоговорочно взял парня к себе в Центр. И определил его главным над теми, кто находился в группе детей высшей касты.
Деление людей на касты Хитрецов считал таким же необходимым делом, как, скажем, подразделять всю земную живность на классы и подклассы, группы и подгруппы. Более того, была бы его воля, он ввёл бы на земле такую же систему знаковых отличий людей, принадлежащих к той или иной касте, как это практиковалось при Чингисхане – вручением пайцзы – металлической пластины с чеканкой определённого животного. Как, например, у внука Чингисхана – Батыя, который имел пайцзу с изображением орла. А кто был рангом ниже, тот имел пайцзу с изображением более «слабых» зверюшек, например, зайца, кошки и тому подобное. Об этом он читал у писателя Василия Яна. Нагляднее не придумать!
Все дети высшей касты в Центре Хитрецова имели при себе, конечно же, не золотые, а латунные пластины, на которых были выгравированы их имена, а под ними две буквы – «ВХ», что означало – Ван Хетриц. Иваном Хитрецов быть не желал – хотел быть Ваном, да ещё Хетрицем!
Данные пластины давали их обладателям право именоваться не только учениками, но и биогентами – привилегированным членами Центра «ВХ». Таким доверялось всё, кроме, разве, того, что делалось в тайных лабораториях Центра.
Согласно расписанию, каждый вечер биогенты уходили на ту часть территории Приюта, где было расположено несколько отдельно стоящих домиков. В них они и жили, и ночевали, а возвращались только утром. На территории Учебного Центра оставались лишь дежурные, которые присматривали за теми, кто был в низшей касте. За незначительные проделки этих наказывали, и наказания были не физическими, а психофизическими, природа проявления которых не была им известна. Впрочем, они даже и не помнили, что с ними происходило в такие минуты. Лишь потом, на следующий день, они испытывали в мышцах невероятную тяжесть, словно их тела переламывал кто через колено.
Зато об этом знали те, кто понуждал их это делать – надзиратели-биогенты во главе с Эдиком. Так и оставалась эта тайна тайной, а зрелище, которое «выдавали» испытуемые перед взором надзирателей – зрелищем.
А начиналось это так.
Дети низшей касты по приказу биогентов становились в круг и начинали выделывать такое, что, покажи им это в записи, не поверили бы ни за что. Одни опускались на колени, вытягивали вперёд руки, как это делали нацисты Германии, другие начинали приседать, прыгать, попеременно скакать то на одной ноге, то на другой, ходить на четвереньках, как гуси, и всё это они проделывали самым серьёзным образом, с полным осознанием дела. Они прыгали, ползали, а им казалось, что они рвут на лугу цветы, ловят хлопья снега, обжигая ладони рук, купаются в тёплой воде, зарываются в холодный снег…
Выматывались они так, что валились с ног, едва добравшись до постели. Усталость брала своё: дети засыпали быстро, так и не вспомнив, отчего такая тяжесть в теле. Да и не могли вспомнить, так как им казалось, что ничего этого на самом деле с ними не было, а был всего лишь только сон.
Так претворялась в реальность теория Фрейда о психосексуальном развитии индивида и формировании его патологии, где главная роль отводилась переживаниям раннего детства. Хитрецов до бесконечности обожал Фрейда.
Но вот однажды, слушатель выпускного курса Тим, решил разгадать эту тайну – вывести свои сны на экран монитора. Поделился этой задумкой с Энком, своим другом.
Энк, выслушав Тима, долго и задумчиво о чём-то размышлял, после чего ответил:
- А ты знаешь, чем это может обернуться против тебя самого? Ты не забыл, где находишься? Нас, детей, не знающих ни своих родителей, ни того, кого из нас готовят в этом заведении, разве пощадят, узнав, что мы намерены выйти за пределы тяготения этого мира?
- А почему именно за пределы тяготения? – удивился Тим.
- Потому, дорогой друг, что ты замахнулся именно на совершение такого шага! Если ты не спросил меня, откуда я знаю о том, что мы – дети из пробирок, то это говорит, что и ты обладаешь способностью «нырнуть» в своё подсознание, чтобы вытащить оттуда знания об устройстве этого мира.
При этих словах Энка Тим замер. Ему показалось, что Энк обладает способностью не только общаться с человеком, смотреть ему в глаза, но и читать его мысли. Как он этого добился? Откуда у него такие способности?
Энк, видя, как Тим мучается в догадках, решил помочь ему.
- Выстраивать системы даже из незначительного количества данных по той или иной проблеме – это от природы человека, – пояснил он. – Даже, если этот человек – из пробирки. Поэтому, чтобы твои Образы заговорили, надо заложить их матрицы в тот мыслительный аппарат, который способен именно на такие действия. Однако и этого мало: нужен модулятор – прибор, созданный на живых кристаллах.
- На живых – это как? А ты знаешь?
- Пока не знаю, но догадываюсь, что это вполне возможно.
- И что для этого нужно? – спросил Тим. – Может, есть какие-то мысли на этот счёт?
- Мысли есть, но и они пока далеки от совершенства, которого хотелось бы достичь. Пока ничего определённого сказать не могу. Могу сказать лишь одно: в природе должен быть некий химический элемент, который, попадая в живой организм, делает его способным видеть невидимое, слышать неслышимое. И если ввести в организм хотя бы один кристалл этого химического элемента, то человек обретает способность общения с умершим человеком, продлив его существование в виде голографического образа. Это будет интересно даже с точки зрения того, что этот человек не успел сказать людям при жизни. Представляешь, сколько в этом случае будет раскрыто недосказанных тайн?
- О, Боже! – взволнованно прошептал Тим, словно испугался чего-то страшного. – Как же мы будем жить после этого?
- Как жили, так и будем жить! – успокоил его Энк. – Только многих тайн на Земле уже не будет. И всё, что делает человек с умыслом зла, будет видно как на ладони.
- А это не грех? – спросил Тим осторожно.
- Грех – это когда один рассказывает другому сказку или небылицу, уводит в мир небытия, а сам живёт в реальном мире. Представляешь, каково обоим: один после сказки возвращается в реальность, где блаженствует среди вещей и роскоши, а другой и то малое, что имел в реальности, отвергает, как ненужное, вредное и бренное?! Такой грех – это и есть грехопадение. А то, что люди обогащаются за счёт познания Устройства Мира, – это не грех, а благо, которое рождает и смысл жизни, и душевный покой, и достаток на столе трапезы…
- Кстати, о трапезе, – прервал речь Энка Тим. – Тебе не кажется, что в рационе нашего питания появилось что-то очень странное на вкус и запах? Похоже на миндаль.
- И я это заметил. Думаю, что это от присутствия в пище синильной кислоты. Доза мизерная, а если её употреблять на протяжении некоторого времени, то можно и на тот свет отправиться. Или нас этим запахом просто пугают, полагая, что он знаком нашему обонянию. Это говорит о том, что мы кому-то перешли дорогу – вот и решили избавиться от нас постепенно, исподволь. Поэтому предлагаю опыты наши ускорить, тогда и обнаружим – кто стоит за этим гнусным замыслом.
- Согласен! Только, как мы осуществим свои планы, если за нами такой контроль налажен? Липский так и норовит в душу по самые уши залезть – шага не даёт сделать в лаборатории.
- Липский, говоришь? – задумчиво проговорил Энк, услышав фамилию верного слуги Вана Хетрица. – А Татьяна, дочь его? Она нам не поможет?
- А что дочь? Как отец ей скажет, так она и сделает. – Тим так засмущался, что Энк пожалел, что так напрямую спросил Тима о Татьяне. Он знал, что Тим был неравнодушен к дочери Изота Марковича Липского.
- Прости, Тим, – сказал Энк, будто оправдываясь за допущенную ошибку. – И всё-таки надо попробовать именно через неё найти способ отыскать лабораторию за пределами нашей зоны. Поговори с ней при случае. Может, сумеешь убедить её в наших планах. Тем более, если судить по разговорам, шеф не очень доволен его работой.
- Я попробую, – как-то не совсем уверенно ответил Тим. В его настроении появилось вдруг нечто такое, от чего стало не совсем уютно и Энку. И тогда он спросил Тима напрямую:
- Ты любишь Татьяну?
- Да, – ответил Тим.
- И что?
- Ничего хорошего. Она избегает меня. Правда, за последние дни с ней что-то произошло, она вдруг воспылала ко мне таким вниманием, что мне сделалось страшно за себя. Такое впечатление, что она выполняет чьё-то задание, чтобы расположить меня к себе. Не приближается ко мне, а ведёт себя так, словно гипнотизирует меня своим желанием выведать что-то такое, что потом сблизит нас, даже породнит. Тебе, Энк, такое поведение Тан ни о чём не говорит?
- Тан? – переспросил Энк.
- Татьяна себя так называет. А что?
- И давно она так себя представляет?
- Насколько помню, это было в тот день, когда мы с тобой провожали Эйка до ОКО-Центра, чтобы его принял Яснов. Там его не оказалось и мы, если помнишь, некоторое время втроём посидели в скверике напротив его домика. Мороженое тогда ели – угостили нас туристы из-за рубежа. Вспомнил?
- Вспомнил! А что дальше?
- А дальше было то, что спутало все мои карты. Не успел я отойти тогда от вас, как Татьяна выросла передо мной, словно из-под земли, поинтересовалась:
- И куда это вы, молодцы, ходить изволили? Пришлось врать, что мороженого захотелось, вот и посидели немного в сквере.
- Поверила?
- Если бы! Сделала хитрые глазки, показала три пальчика.
- И что это означает?
- Втроём, говорит, вам вообще запрещено быть в общественных местах. Одному, двоим – пожалуйста, а втроём – запрет, иначе всё будет доложено, куда следует.
- Ну и стервоза! – выругался Энк. – И чего нос суёт в чужие дела?
- Думаю, она не только нос способна совать, но и в душу заглядывать. Сказать честно, я её боюсь. И нравится она мне, а, в то же время, страх перед ней, что добром не кончится.
- С того дня и называет себя именем нашей касты?
- Так и называет: Тан.
- И зачем ей такое имя? Может, действительно что-то есть в таком преображении? Зачем ей понадобилось вставать с нами на одну планку? Неужели и её привели в норму «ВХ»?
- О, Боже! И как я сам об этом не подумал!? – Тим так расстроился, что спокойно продолжать разговор с Энком уже не мог. Тогда Энк сказал ему:
- Будь осторожен, Тим! Если есть силы, оставь Татьяну. А если не сможешь, попробуй поговорить с ней так, чтобы в ней растаяли насчёт нас все сомнения. Обещай мне, Тим.
- Обещаю…
На этом друзья расстались. Тим пошёл в сторону особняка Липских, а Энк – в сторону реки, где он проводил часы в своих неземных, сказочных и красочных размышлениях, строил планы на будущее, мечтал о дальних и близких мирах.
Разумеется, ничего этого из жизни Центра Хитрецова не знал ни Арсений, ни друг его – Борис Подлеснов, ни Арсен. Не знали пока…
Глава 8
1
На следующий день, как и обещал Борису, Арсений решил навестить своего друга и товарища – Леонида Крайко, мытищинского военкома.
При этом наказал Арсену:
- Если что, дай знать. А если что у меня будет – я сообщу тебе. Договорились?
- Без комментариев!
- Тогда – пока!
- Пока!
Арсений прошёлся от Юбилейной до Ново-Мытищинского проспекта пешком, как некогда ходил до места своей последней, перед пенсией по выслуге лет, работы – Городского комитета профсоюза работников просвещения.
Пока шёл, несколько раз останавливался, чтобы поговорить с теми, кто его знал. А знали его сотни, если не тысячи. Тридцать лет жизни и работы в этом городе – это огромный пласт человеческих судеб, которые пронизали и его судьбу, оставили в его душе свои отметины. Как это, оказывается, здорово – быть нужным людям! Нужным – без пафоса и зазнайства, предвзятости и тщеславия, упрёка и назидания, а так, чтобы всё по честному, просто, понятно и справедливо.
Интересно, а как думает на этот счёт его дочь? Этим ли курсом идёт, продолжая его путь учителя, директора школы? Сам он дорожил каждым человеком, каждым учителем. За каждым видел их внутренний мир, наполненный до краёв проблемами и заботами, устремлениями и суетой, успехами и промахами, сном и бессонницей, хворью и здоровьем, да всем другим, что было внутри и у него.
И вспомнилось вдруг, как однажды, вскоре после того, как Инга приехала к нему в Сенск, он нёс Андрейку – её годовалого сына – на руках, спящего, а та с грустью в голосе говорила:
- Одна бабка нагадала, что твой сын не будет жить долго.
- Это почему? – спросил Арсений
- Потому, говорит, что он имеет так называемое «сырое тело». А дети с таким «телом» долго не живут. Как тебе кажется, он тяжелее других детей?
Когда Арсений услышал эти слова, он так сильно прижал ребёнка к себе, что тот даже крякнул во сне. И сказал:
- Никому мы тебя не отдадим, парень! И никакое «сырое тело» тебе не страшно, если ты с нами!
Он хотел сказать: «со мной», но сдержался – не хотел обижать Ингу. Теперь же, когда сын вырос, окреп, возмужал и встал на ноги, тот пишет ему: «устал прятать от жены твои письма и телеграммы, в которых ты делишься сложностями в отношениях с моей матерью»…
Да разве только тогда он пронёс его, спящего, на руках более километра! Он брал его с собой везде, куда совершал походы со своими учениками, сажал рядом в машине, чтобы тот привыкал к дороге, по которой предстояло двигаться и ему в потоке жизни – и не уставал подсказывать, примечать, анализировать, делать выводы, упреждать невзгоды. Не уставал и потом, когда хлопотал за него при поступлении в училище, когда играл ему свадьбу, встречал и провожал из командировок. И всегда ждал его, чтобы иметь собеседника в лице мужчины. И никогда не упрекал, что он был ему пасынком. Не пасынком был, а сыном, ибо не только взял на руки, но и усыновил, преодолев всё, что приходилось слышать в свой адрес из уст его настоящего отца – Геннадия Крючковского, пьяницы и алкоголика, ушедшего из жизни по причине цирроза печени.
- Тебе бы, Андрей, стоило хорошенько подумать, прежде чем писать такое слово – «устал»! – вслух произнёс Арсений, разглядывая давнюю фотографию, где он несёт Андрейку на плечах с речки. – Правда заключается в том, что устал не ты, а твой отчим, который стал для тебя отцом, но так несправедливо отлучённый от отцовства твоей матерью! Значит, именно этого ты и не понял. А может, и не хочешь понимать вообще, ибо в тебе главенствует та слепая любовь к матери, которая прочно удерживает твоё сознание во мраке подозрительности к отчиму, то есть ко мне.
И эту подозрительность Андрей продемонстрировал буквально вчера, когда Арсений заявил о разводе с Ингой. Пригласив отца на кухню, тот безапелляционно заявил:
- Хочу предупредить тебя, что мать я в обиду не дам!
Арсений от удивления поднял брови:
- Ты о чём, сын? А кто ей угрожает?
- Она говорит, что ты хочешь оставить её без жилья.
Арсений рассмеялся. Ему действительно стало смешно, что Инга дошла в своём представлении о разводе до такой нелепости.
- И как я могу это сделать, если квартира – совместно нажитое состояние? – поинтересовался он. – Такого права у меня нет, и ты об этом знаешь не хуже меня.
Но Андрей его словно не слышал.
- Так вот, я бы хотел прописаться в этой квартире, чтобы стать гарантом того, что ты не сможешь этого исполнить вообще! – жёстко констатировал Андрей.
- Даже так?
- Да, так!
- Тогда, вот что, – Арсений встал, показывая, что разговор окончен. – Иди-ка ты, парень, вон отсюда, чтобы я не слышал больше твоих угроз! Если потерял совесть, если променял её на квартиру в Москве, иномарку и успех в предпринимательстве, то и разговора у меня с тобой не получится! Свою совесть я держу при себе. И подло поступить с твоей матерью я не смогу именно по этой причине.
После таких слов Андрей встал, бросил на отца недовольный взгляд, покинул квартиру...
2
Двухэтажное здание жёлтого покраса на Ново-Мытищинском проспекте – здание военкомата. Напротив – парк, заложенный в пору Московского Фестиваля молодёжи и студентов в 1956 году. Сейчас он набрал силу, хотя за последние годы перестройки словно бы замер, поистощил себя, замусорился и притоптался там, где прошли ноги тысяч посетителей. Нет уже и металлического забора – снесли за ветхостью. Осталась лишь арка с колоннами главного входа в парк, хотя никогда этот вход и не считался главным, – главным признавался вход с площади Ленина – по диагонали от здания бывшего исполкома и горкома партии.
Кабинет военкома Крайко Леонида Ивановича на втором этаже здания. За столом – военком с телефонной трубкой в руке. Голос в трубке:
- Яснов Арсений Ильич просит вашей аудиенции, товарищ полковник. Он здесь, возле дежурки.
- Проводите его ко мне! – распоряжается полковник.
- Слушаюсь!
Леонид встретил Арсения не только пожатием руки, но и объятием. А ещё словами:
- Давненько не заглядывал ко мне, давненько! Очень рад! Садись, потолкуем…
- Всё дела да делишки, – оправдывается Арсений.
- Дела, да ещё какие! – загадочно произносит Леонид, чем не только удивляет Арсения, но и себя – тоже. Надо же! Не замечал Арсений за ним такой особенности – предвосхищать события. Не замечал…
Они знали друг друга с тех пор, как в Москве проводилась летняя Олимпиада. Это было в августе 1980 года. Пришла она и в Мытищи. Здесь проводились соревнования по стрельбе. Стрельбище «Динамо», которое и до этого было одним из лучших в стране, стало одним из лучших и в Мире. А чтобы участники соревнований не петляли по улицам Мытищ, минуя такие станции, как Перловская и Тайнинская, через железную дорогу был перекинут мост, который соединил Ярославское шоссе с улицей Силикатной, в конце которой – ближе к платформе «Строитель» – и находилось стрельбище.
Школа, в которой Яснов Арсений Ильич работал директором, была на пути к стрельбищу – на этой же Силикатной улице. Это послужило причиной, что в здании школы накануне Олимпиады разместился батальон внутренних войск.
Двор школы за считанные часы превратился в плац с разметками для построения личного состава батальона, а возле входа появился «грибок» с дежурным и телефоном внутренней связи. И все, кто входил на территорию школы, сверялись со списком сотрудников учебного заведения. В городе наступила тишина и покой, чего не было до этого, ибо все подозрительные и шатающиеся без дела были выселены, как тогда говорили, на 101-й километр.
Первой в списке сотрудников школы значилась фамилия Яснова.
В то утро возле «грибка» дежурного по батальону Арсения Ильича встречал сам замполит. Вежливо поздоровавшись, он по военному представился:
- Капитан Крайко Леонид Иванович, замполит батальона, расквартированного в вашей школе.
- Очень приятно, – ответил Арсений Васильевич. – Директор школы Яснов.
Капитан был едва ли не ровесником Яснова – это бросалось в глаза сразу, как только он от волнения нахмурил брови. Однако был подтянут, строен и мускулист. Карие глаза его смотрели прямо, открыто, спокойно, хотя, как показалось Арсению, волновался. Волнение выдавало лёгкое заикание.
- У вас есть ко мне какие-то вопросы? – спросил он капитана.
- Да, имеется вопрос, Арсений Ильич. Только…
Яснов посмотрел на солдата, который стоял возле них, сказал:
- Давайте пройдём под тень тополей.
- Дело вот в чём, – слегка заикаясь, начал свой рассказ капитан, когда они отошли от «грибка». – После Олимпиады меня оставляют здесь, в вашем городе. Буду работать в военкомате. К строевой службе признан негодным, а нестроевая – это военкомат. Стала подводить речь, что вы, наверное, и так заметили. Травма детских лет военного времени – огнестрельное ранение.
- Понимаю, – сочувственно согласился Арсений. – Сам – дитя войны, многое пережили и видели.
- У меня к вам просьба: не будет ли места в вашей школе учителя русского языка и литературы?
- Для вас? – удивился Яснов.
- Нет, не для меня, а для жены. Она окончила Харьковский педагогический институт, стаж педагогической работы более десяти лет.
Яснов подумал, что-то прикинул в уме, ответил:
- Думаю, что будет свободная вакансия учителя литературы, но это станет известно только после двадцать пятого августа. Вы готовы подождать? А супруге скажите, чтобы написала заявление на моё имя и приготовила документы: трудовую книжку, диплом ВУЗа, характеристику с последнего места работы, если таковая имеется.
- Отлично! – обрадовался капитан. – Может, в чём-то надо помочь и вам? Вы не стесняйтесь, Арсений Ильич. Может, нужна физическая сила – перенести что-то в школе, переставить, прибраться? Мы поможем.
Арсений вдруг вспомнил капитана медицинской службы госпиталя Владивостока – уроженца Саратовской области, своего земляка, который наблюдал за ним все дни пребывания в госпитале. Вспомнил и фамилию – Молдавский. Если жив, то дай ему, Природа, долгих лет жизни, радости на Земле и благополучия! А если нет, то надо помочь вот этому капитану…
В конце августа на первом же педсовете Арсений Ильич представил нового члена учительского коллектива школы – Анну Александровну Крайко. Она оказалась настолько коммуникабельной, что коллектив её принял буквально с первых минут знакомства. И последующее время подтвердило эти её прекрасные качества. Что же касается Арсения, то в лице Леонида он нашёл не только хорошего собеседника, но и надёжного товарища на долгие годы. Они стали друзьями, как говорится, на все случаи жизни. А семьями дружить всё-таки не получилось: Инга на сближение с товарищами Арсения не шла вообще, напротив, делала всё возможное, чтобы у мужа не заводилось никаких друзей или товарищей. Ей было удобнее вести связь только с близкой роднёй, причём предпочтение отдавала именно своей родне, а не родне мужа. На этой почве они чаще всего и ссорились, хотя прямо Арсений никогда не упрекал Ингу в подобном разделении людей на «своих» и «чужих». Коммуникабельный от Природы, Арсений очень быстро сходился с людьми, входил в их мир, чем и раздражал Ингу. При этом она всегда говорила одну и ту же фразу:
- Как же ты любишь быть подобострастным! Неужели не видишь, как ты заискиваешь перед людьми, особенно перед вышестоящими по работе?
Арсения от таких слов жены со временем стало воротить.
- Извини, но я не могу не уважать ни начальство, ни других людей! А если тебе кажется, что это заискивание, тогда что же из себя представляет простое уважение одного человека к другому человеку?
Дальше вести подобный разговор с Ингой было уже невозможно: она начинала нервничать, выходить из себя, кричать, а потом и задыхаться – сказывалась бронхиальная астма. И хотя Арсению было искренне жаль жену, поделать что-то с этим он был бессилен.
- Что нового, Арсений Ильич? Как съездил за рубеж? Как там Япония? Почему один, без Арсена? – посыпались на Арсения вопросы Леонида.
Арсений улыбается:
- Уже доложил, опередил! Ну, Борис!
- Вчера вечером звонил, все рассказал. Был в таком восторге, что и описать нельзя! Как увидел, так, говорит, обомлел: братья – близнецы!
- Стараемся! А вчера при встрече никаких эмоций не выдал, всё больше разглядывал его.
- Я же говорю, что, как увидел его, так обомлел! Не чудо разве – живёхонькая копия живого человека?! С ума можно сойти, не токмо обомлеть!
- Да уж, это так, – соглашается Арсений. – Только мы решили об этом чуде, как ты говоришь, пока широко не распространяться. Нашумим прежде времени, а вдруг что-то не так пойдёт…
- Ты прав. Надо пока без эмоций, а там видно будет. Вы когда в Сенск, завтра? Стало быть, надо отметить и ваш приезд, и ваш отъезд.
Леонид открывает сейф, достаёт бутылку коньяка, стопки, лимон, конфеты, бутерброды, приглашает гостя к столу.
- За успех, который, наконец-то, посетил тебя, Арсений! Я очень рад! – поднял тост Леонид. – Вопреки всему и назло всем, кто не верил, что возможно даже такое!
- А мой тост – за тебя, Леонид, потому что благодаря тебе, можно сказать, и началась эта история. Ведь это ты помог Кито-И найти меня, когда тот обратился в Министерство обороны. Отыскать иголку в стоге сена – это такое же чудо, как создать того же сингомена! Ты помнишь, как это было?
- Давай сначала закусим, а потом расскажу. И Леонид стал рассказывать:
- Был получен запрос из Владивостока – отыскать рядового Яснова Арсения Ильича. Войсковая часть 2056, Приморский край, Хасанский район. Писал некто Аям Кито-И, который представился профессором Токийского Университета, основателем нанобиохимической лаборатории. Он писал, что его очень заинтересовала идея Яснова о ГЕНОТЕННОЙ природе человека, на основе которой можно создать биоробот на порядок выше, чем это достигается на основе «бесчувственной» электроники. И предлагал тебе, если ты отыщешься, приехать в Японию для «выращивания» данной модели человека. Я как прочитал то письмо, поступившее из Министерства, так и ахнул: да ведь это ты, Арсений! Ты его узнал, когда с ним увиделся?
- Честно сказать, не совсем! – признался Арсений. – Однако чтобы поддержать его в глазах коллег, пришлось подчеркнуть, что мало с тех пор изменился. Время сделало своё дело! А вот манеру его поворачивать голову по вверх направленной дуге я в своей памяти восстановил тут же, как только с ним поздоровался.
- И сколько ты служил в том краю? – поинтересовался Леонид, хотя наверняка знал об этом, как военком.
- Если с дорогой туда и обратно, то – чуть более четырёх месяцев, – ответил Арсений.
- Повезло! А я как ушёл в Армию, так до сих пор при погонах! Прошусь в отставку, но, говорят, надо ещё малость потрубить.
- И труби! – поддержал его Арсений. – Ни дачи у тебя нет, ни огорода – чем будешь заниматься на пенсии? Умрёшь со скуки!
- Со скуки не умирают, – улыбнулся Леонид. – А вот от этих звонков – точно с ума сойдёшь!
И, правда, пока они вели беседу, их речь прерывали многочисленные звонки, доклады дежурных офицеров, стук в дверь сотрудников военкомата.
- Не дают поговорить спокойно, – сетует Крайко. – И не дадут, пока день не кончится. Может, отложим до завтра? Впрочем, и завтра будет такая же картина.
Смотрит на часы, поясняет:
- Как минимум, ещё час будет такая обстановка. А не махнуть ли нам с вами, Арсений Ильич, на природу? Например, на Клязьминское водохранилище? Согласны?
3
Минут через тридцать они были на берегу водохранилища в районе пансионата. Охрана пропустила военкомовскую чёрную «Волгу» на территорию зоны отдыха. Остановились возле четвёртого отеля.
- Хорошо здесь! – глубоко вдыхая настой еловых ароматов леса, сказал Леонид Иванович. – Изумительно красивые места! Особенно, думаю, вот эти самые: Пирогово, Пестово, Жёстово, Ульянково, Осташково… Хотя, что я говорю вам об этом? Вы ведь и здесь работали!? И ваши ученики приложили силы, чтобы создать этот комплекс.
- Работал и здесь, – согласился Яснов. – Подрабатывал в вечерней школе. И ученики мои тут работали. И многих помню.
- Наверное, и Колю Глазкова помнишь?
- Конечно, помню! Заместителем начальника милиции местного отделения работал. После увольнения перешёл работать в секретный отдел пассажирского транспортного предприятия. Приглашал меня однажды в отдел, знакомил с кабинетом. За чаем вспомнили тот случай, который нас, можно сказать, и породнил по части забавных историй.
- Может, расскажешь? Если, конечно, можно?
- Никаких секретов от военкома! Тем более, когда есть время вспомнить то, что оставляет в тебе чувство огромной вины перед человеком, которого ты когда-то подвёл или поступил с ним опрометчиво.
И Арсений рассказал, как во время отдыха в этом пансионате он оказался за одним столом для приёма пищи с молодой женщиной. Кроме неё, за столом была семейная пара пожилых москвичей. Имени её он не помнит, но вот то, что произошло с ним на пару с этой женщиной, он не забудет никогда.
- В один из дней отдыха дают мне ребята два билета на концерт заезжих артистов, – рассказывает Арсений. – Билеты я взял, а кого пригласить – этого не предусмотрел. Решил пригласить соседку по столу. Она согласилась.
Концерт состоялся в курзале. А после концерта мы решили с ней прогуляться по территории пансионата, подышать свежим воздухом перед сном. Разговорились. Она рассказала о себе, о своих родителях, о работе секретаря в министерстве. Была замужем, но развелась. Детей нет.
- А теперь расскажите о себе вы, – попросила она.
- Боюсь, моя биография вам не только не понравится, но и напугает вас, – вдруг начал я врать. – Интересна ли вам биография уголовника?
- Вот как?! – удивилась она такому вступлению. – И за что сидели? Сколько?
- За убийство. Давали двенадцать, отсидел десять, – смело и уверенно продолжил я свой рассказ. И посмотрел на неё так печально, наверное, что она тут же схватила мою руку, стала говорить быстро-быстро:
- Не волнуйтесь, прошу вас! Я же вижу, что вы человек стойкий, открытый, у вас всё будет хорошо! Вы исправитесь, вот увидите! Я не вижу в вас недостатков, вы порядочный!
- Боже, подумал я тогда! Что наделал! Разве порядочно – врать? Но дело было сделано. Разговор свернул, пошёл к себе в номер. Уголовник липовый!
Леонид заметил:
- Ну, ты даёшь! И не стыдно?
- Наутро встретились с ней за столом, – продолжил рассказ Арсений. – Она так нежно смотрела на меня, разглядывала меня, что мне сделалось дурно из-за её сопереживания моему прошлому. А внутри у меня такой стыд, что и смотреть не могу на неё. Раза два порывался начать оправдательный разговор, но всякий раз натыкался на её такую сочувственность, от которой всё тело содрогалось в каких-то непонятных конвульсиях. Тут-то и появился Коля Глазков с другими милиционерами – моими учениками по вечерней школе. Они вышли из комнаты для принятия пищи сотрудниками пансионата. Увидев меня, они, конечно же, не могли пройти мимо, и прямиком ко мне направились.
- Здравия желаю, Арсений Ильич! – козырнув, громко сказал капитан Глазков.
- Здравия желаем! – поддержали приветствие Глазкова его спутники, сержанты и старшины милиции.
- А почему не в отдельном зале? Не порядок с нашей стороны! Исправим…
Надо было видеть в этот момент лицо моей соседки! Она настолько опешила, что, казалось, ещё секунда – и она взорвётся гневом на весь мир. Однако она сдержалась. Но всего лишь до той минуты, пока не ушли милиционеры. Она встала, подошла ко мне и со всего размаху опустила ладонь с деньгами на край стола перед моим носом. И пошла прочь, не оглядываясь. Шлейф гнева так и потянулся за ней до самого выхода из столовой. Несколько минут я сидел за столом неподвижно. Было до предела стыдно и горько. На столе передо мной лежали деньги за билет на концерт заезжих московских артистов.
Арсений перевёл дух, после чего завершил:
- Такая вот история. В тот же день я прервал своё пребывание в пансионате.
- И не стыдно тебе, товарищ учитель, директор школы, такие вещи вытворять?! – по-дружески пристыдил Леонид Арсения.
- Стыдно, брат, стыдно! – артистично отозвался Арсений.
- Вижу, как стыдно, даже вспотел!
- Душно, вот и вспотел! А тебе не жарко?
- Жарко, поэтому предлагаю нырнуть пару раз.
- Согласен!
Выбрали местечко поближе к воде, разделись. Заметив на предплечье Леонида небольшой овальный шрам, Арсений спросил:
- След военных дней?
- Оттуда, – был ответ.
- И как это случилось? Детское баловство?
- Если бы! След от пули…
- От пули?
- Давай нырнём, потом расскажу. Только сразу предупреждаю, что настоящая моя фамилия – Крайко-Данилюк. Крайко я стал, когда меня усыновил Назар Крайко, а Данилюк – фамилия моего отца, который погиб.
И Леонид рассказал историю, которая едва не стоила ему жизни.
4
Во время войны посёлок, в котором проживала семья Данилюк, находился в зоне немецкой оккупации. Тогда Лёнику было чуть больше пяти лет. Отец его был на фронте, хотя прошёл слух, что уже погиб. Мать трудилась в прачечной – стирала грязное бельё фрицев. Комендантом округа, а по совместительству начальником клуба был некий Отто Зальцман, оберштурмфюрер СС – бывший актёр провинциального театра, который с приходом к власти нацистов стал ещё и примерным солдатом Вермахта. Так вот этот Отто решил организовать на своей подопечной территории такие драматические представления, которые в точном соизмерении со словом «драма» отвечали бы этому понятию в совершенстве. Он говорил:
- Господа! Понятие «драма» может быть оправдано только лишь в том случае, если на сцене будут происходить события, максимально приближенные к жизни, в которой драма становится не пустым фарсом, а смертью, несчастьем, страданием, болью. Я хочу создать театр, где драма станет подлинно драмой, а жизнь – копией спектакля!
И он такой театр создал. По его указанию прежний клуб был перестроен и переоборудован так, чтобы сцена выходила прямо на улицу – в сторону безлюдного места. Все постройки на этом месте были убраны. Задняя стена сцены во время спектакля раздвигалась, а после представления вставала на место. Зрители, находясь внутри здания, становились зрителями того, что происходило там, за его пределами, как в жизни. Эффект от зрелища потрясал даже заядлых театралов, видавших виды самых изысканных столичных театров Германии и прочих государств Европы. Зал театра был заставлен рядами из кресел и стульев. На креслах восседали офицеры, на стульях – солдаты.
Сам Отто прекрасно владел русским языком, сносно – украинским и белорусским, поэтому сам писал сценарии, придавая этим самым более сочный колорит своим произведениям. Многие чины СС и Вермахта были гостями Зальцмана, и многие из них принимали в его деле активное участие. Железный крест, полученный им из рук самого начальника ВФХА, группенфюрера СС Поля, говорил сам за себя. Конечно, не без подачи гаутштурмбанфюрера СС Кенигсхауза из лагеря военнопленных города Борисова, друга и поклонника искусства Зальцмана. Благо, что и время, и события военных действий на сцене театра мировой войны летом 1942 года это сделать вполне позволяли.
Разумеется, были и казусы в театральной жизни Зальцмана. Однажды, забыв переодеться в свой мундир, он явился к другу в Борисов в форме майора НКВД, в которой щеголял в дни своих театральных представлений. Забежал к себе, набросил на плечи плащ и поехал, торопя шофёра, молодого парня – вчерашнего члена организации «Гитлерюгенд», чтобы тот успел к назначенной минуте. Тот уже успел привыкнуть к такому виду своего начальника, поэтому принял это за норму его внешнего вида. А когда прибыл, снял плащ, бросил его на заднее сиденье «Мерседеса», поправил фуражку со звездой, бодро зашагал вверх по ступенькам здания комендатуры, направляясь к главному её входу. Тут его и задержали:
- Хальт! Предъявите документы!
Однако вместо того, чтобы предъявить часовым документы и поднять вверх руки, как они того требовали, он стал их отчитывать за то, что те не отдали ему честь, как старшему по званию и члену партии СС.
Но те не сдавались, вызвали охрану. Охрана, прибыв, тоже приняла его за врага, скрутила руки, обыскала, но ничего не нашла: документов у него, разумеется, никаких не было. При этом Отто так злился, так кричал на солдат, что на шум прибежал его шофёр, некоторые прохожие. Выручил тот, кто вызвал его для беседы. Он-то и указал ему на форму офицера Красной Армии. Вжился в неё Зальцман самым страстным образом! Потом, когда они встречались, веселились по этому случаю, как дети. И для других эта история тоже стала забавной: русский офицер распекает немецких солдат за нарушения Устава по не отданию ему чести! Имя Зальцмана стало в ряд с другими по части необычных случаев из их жизни.
Новшество, которое ввёл бывший актёр, а ныне оберштурмфюрер СС Отто Зальцман, заключалось в следующем. По сценарию, который написал сам же Отто, действо развивалось так, что в начале зрителям показывали сцены мирной, сытой и блаженной жизни немецкой семьи. Звучала музыка, люди занимались творчеством, кругом смеялись, прыгали от счастья, забавлялись. А потом начинались «бедствия» арийцев: на сцене появлялись красные знамёна коммунистов, проходили колонны пионеров и комсомольцев, за которыми непременно следовали чекисты, сотрудники НКВД с наганами и винтовками и тут же, прямо на глазах у зрителей, расстреливали приговорённых к смерти.
Сцены расстрела были настоящими, а не бутафорскими, и вот это «нововведение» режиссёра Зальцмана придавало спектаклям особый колорит. На роль приговорённых к расстрелу определяли военнопленных города Борисова, где работал гауптштурмфюрер Кенигсхауз. Трупы казнённых сразу же забирали и увозили в неизвестном направлении. Во время сцен казни район «театра» оцеплялся полицейскими кордонами. В одном из них нёс своё дежурство и сосед по дому Данилюк – Назар Крайко, Крум-Назар, Кривой Назар, как называли его немцы. Надбровие правого глаза Назара было повреждено во время финской компании, отчего казалось, что этот глаз он всегда прищуривает.
- Ну, что, братва, не пора ли по местам? – спросил в тот день Назар остальных полицаев, вызванных для оцепления театра. – Как обычно, что ли? Тогда я потопал.
Назар пошёл в сторону косогора, что у самой речки. Место знакомое, «обжитое», оборудованное как для наблюдения, так и своей безопасности.
До спектакля оставалось около часа. За это время зрители займут места внутри здания, а когда они угомонятся, стена на их глазах раздвинется, после чего заработает занавес – перекроет вид на сцену. И вот так зрители будут сидеть ровно десять минут. Через десять минут он раздвинется, образуя выход сознания зрителя в открытый мир реальной жизни. И начнётся спектакль Зальцмана – основателя арийской драмы, где всё должно быть не только свежее, но и самое натуральное.
- Однако Зальцману было в тот день не так сладостно, как в предыдущие дни постановок. Кристман, эсэсовец и сотрудник гестапо, поделился с ним секретными данными, что недавно в Симферополе была раскрыта группа подпольщиков, орудовавших под носом самого господина Вине, известного почитателя театрального искусства в среде высших чинов СС. И где? В городском театре драмы! Удалось разоблачить с помощью тайного сотрудника гестапо Солодчего и актрисы Каблуковой (Овчаренко). Было арестовано несколько актёров, под подозрение попал и главный режиссёр театра Рябинин. В числе первых, кого арестовали, была Перегонец Александра Фёдоровна. Любимый многими зрителями спектакль «Южная ночь» – пьеса лёгкого флирта – была надолго исключена из репертуара театра.
- Не боишься, что и у тебя заведутся партизаны? – спросил Кристман Зальцмана, когда закончил рассказ о симферопольской истории.
-У меня актёры – арийцы, даже если они и не арийцы по крови! – гордо заявил Отто, смеясь в лицо Кристману. – Это у вас они – партизаны, а здесь – члены СС и сотрудники гестапо!
- Ну-ну! – только и нашёлся, что сказать на такое заявление своего товарища Кристман…
5
Спектакль в тот день шёл уже полчаса. Публика, состоящая в основном из военных местного гарнизона и приезжих, орала и гудела в восторге, встречая и провожая актёров. Сцена за сценой проходили акты, отделения. Гремела музыка страны, куда пришли солдаты Вермахта, чтобы дать свободу русскому Ивану. Но он, Иван, почему-то «не понимайт», почему ведёт себя так, как нельзя вести? Разве он «не понимайт», что партизан – это «плёхо?» Разве он не видит, что его могут взять в лагерь для работ на Советы? Почему не верит? Вот как это происходит…
И тут вводят на сцену двоих мужчин, одетых в обычные гражданские одежды довоенного образца. Их ведут на допрос в НКВД, их допрашивают, а они молчат. Но что это? Да, они пьяны! Они не могут жить без шнапса! Они пьют его стаканами, а закусывают рукавом…
В зале – смех, улюлюканье, свист, лай, хрюканье. А потом тишина: комиссар ЧК зачитывает приговор о расстреле обоих. На немецком и русском языках. Их отводят в сторону, ставят на колени перед уже вырытой ямой. Бедолаги не знают, что с этой минуты они уже не актёры, а приговорённые к смерти. Но они всё ещё верят в счастливый конец спектакля. Ведь им говорили, что их приглашают сыграть в спектакле осуждённых по статье подрывной деятельности против СССР. Их накормили, дали выпить, закурить, приодели.
Назар, наблюдавший эту картину издали, знал: ещё минута-другая – и пленные, играющие простых советских людей, будут убиты выстрелом в затылок. Их имена останутся неизвестными. Их могилы зарастут травой, потом их будет трудно даже отыскать. Он отвернулся, но сделал это не потому, что надо было ещё раз обозреть местность перед собой, а увидел вдруг, как один из пленных открыл рот в позевоте, а когда закрыл, на его лице появилась улыбка, словно бы говорящая, что данную роль он сыграл блестяще. И в это время прогремели два выстрела. Почти одновременно. Назар снова повернул голову в сторону «театра». Осуждённых возле ямы уже не было. Рядом стояли лишь актёры, сыгравшие роль советских чекистов. Занавес стал медленно наползать на проём стены. А зрители? На этот раз они почему-то все стояли и молчали. Даже высокопоставленные чины СС. А Зальцман? Он был растерян. Он не знал, что делать и как вести себя в такой обстановке. Он был на грани помешательства. И тут вдруг раздался крик полицая:
- Стой! Стрелять буду!
Раздалась автоматная очередь. Стрелял немец – напарник Назара. Он же, Назар, и успел ударить рукой по автомату стрелявшего. Однако попал немец – подстрелил ребёнка.
- Это мой сосед, Лёнька! – закричал он на немца. – Киндер соседки!
Немец опешил. Стал лопотать, что принял того за партизана. Слух прошёл накануне, что в этих краях действует партизанский отряд имени Коминтерна – вот и пальнул.
Отто Зальцман, другие эсесовцы, сбежавшиеся к месту трагедии, не только не стали ругать Назара, что помешал немцу вести прицельный огонь, но даже хвалить стали, что проявил бдительность, расторопность. И велели ему самому забрать и похоронить нарушителя «немецкого» порядка. После этого они разошлись, оставив Назара с трупом «юного партизана», забрав остальных полицейских для охраны той увеселительной части, которую Отто организовывал после каждого такого представления.
Назар, оставшись один с Лёником, спешно взвалил его себе на спину и так же спешно переправил на другую сторону речки. Он спешил, потому что знал: Лёник ранен, а не умер. Пуля навылет попала в предплечье, а так как парнишка испугался, то наступил болевой шок, от которого кровь на выходе из раны свернулась настолько быстро, что потери её были минимальные.
Теперь надо спасать парня, спрятать его до лучших времён. Надо предупредить и Оксану, чтобы та как можно скорее покинула посёлок. Отто, расстроенный молчаливой концовкой спектакля, непременно потребует объяснения от Оксаны, почему её сын оказался в запретной зоне, будет копаться, справляться о муже, который на фронте. Погибнет сама, погубит и другого малого дитя своего – полугодовалого Тараса.
6
Лёник пришёл в себя через пару часов, когда ему была сделана перевязка раны.
Открыв глаза, спросил:
- А где мама?
Он узнал дядю Назара. Он думал, что находится дома, но вскоре убедился, что лежит в незнакомом месте, среди неизвестных ему людей, которые хлопочут возле него, потчуют то одним, то другим. И все почему-то говорят, что он непременно поправится. Ребёнок, он даже и не понял, что с ним произошло накануне.
А в это время весть о том, что сын Оксаны Данилюк убит, быстро разошлась по посёлку. Вскоре она дошла и до самой Оксаны. Но было уже поздно: вместе с известием в дом пришли и немецкие автоматчики, которые увели её в комендатуру. Плачущего Тарасика они передали фрау Анне Полищук на бессрочное, как они сказали, воспитание.
Узнав об этом, Назар сначала как-то сник, даже растерялся, но тут же взял себя в руки, стал выстраивать план дальнейших действий. «Лёник, – рассуждал он, – устроен в надёжном месте, хотя для всех он похоронен. Тараска тоже в надёжных руках. Остаётся сама Оксана. Что будем делать? Идти прямо к Отто? Но Отто его, Назара, и так вызовет к себе на объяснение. А что он, Назар, расскажет об Оксане? Что она – его соседка, жена его друга? Или, что он любит её?»
Мысль Назара, что он любит Оксану, неожиданно всё расставила по своим полочкам. Отто – актёр, для которого театр – это жизнь, а жизнь – театр. Тем более, что на глазах Назара подстрелили не кого-то из посторонних для Оксаны людей, а её кровного сына. Такому повороту событий Отто, конечно, будет удивлён до бесконечности. Это даст ему повод написать и новую пьесу, где русский Иван, признаваясь в любви женщине, не останавливается даже перед потерей ее ребёнка. И Назар сам пошёл на приём к Отто.
- Ты сам закопал труп партизана? – спросил Отто Назара, как только его пригласили пройти в кабинет оберштурмфюрера. – Я уже проверил: ты хороший полицай! У тебя есть просьба?
«Надо же, – подумал Назар, – уже и доложил, наверное, что проявил храбрость – уничтожил несколько партизан!»
Назар вкратце изложил своё прошение. Отто, выслушав, даже вскочил со стула – так ему понравилась идея новой пьесы.
- Ты, Крум, будешь главным героем этой пьесы! Именно ты будешь стрелять в ребёнка женщины, которая есть твоя фрау! Мы привезём на роль её сына ребёнка из лагеря. Я даю разрешение, чтобы фрау Оксана стала твоей женой. Но она не будет играть на сцене, будет играть другая – сотрудница гестапо. Согласен? Если да, то фрау Оксану мы освободим завтра, надо исполнить некоторые формальности. Ты свободен!
Словно пьяный, вышел Назар из комендатуры. Его сразу же обступили другие полицаи. Стали расспрашивать. Назар только и ответил, что Отто дал согласие на то, чтобы Оксана стала его женой.
- Ну и ну! – почесали затылки полицаи. – А как же Иван Данилюк, её прежний муж? И как ты будешь жить с ней, если сына её на твоих глазах подстрелили? А может, и не подстрелили вовсе? Может, сын её так притворился, что меж ими было всё прописано?
- Не дурите! – одёрнули другие. – Не бачили разве: наповал сразил немец Лёньку!
На этом они базар закончили – разошлись по постам. Назар же подался на ту сторону реки проведать парня. Заодно и проверить, как выполняется приказ коменданта о соблюдении порядка. Пришёл домой только вечером. И сразу – к Полищукам, посмотреть, как там маленький Тарас. Завидев Назара, малыш расплакался, обнаружив, что рядом с ним нет его мамки. Сердце Назара сжалось ещё больше. И он решил действовать более решительно, хотя отлично понимал, что никаких действий с его стороны быть не должно. Он выполнял особое задание командования партизанского отряда. Тем не менее, решил всё-таки что-то предпринять. Но что? Доложил через связного о сложившейся ситуации, стал ждать указаний.
7
Под утро его вызвали стуком в окно наружу. Сказали, чтобы он, забрав Оксану, пошёл с ней прямо в отряд. А Лёньку просили не трогать, пусть Оксана даже и не знает, что он жив, иначе в дальнейшем может наделать таких неприятностей, что и всему отряду не вынести.
Назар так и сделал. По распоряжению Отто, он вызволил Оксану из заточения, привёл в свой дом, сказав, что так будет безопаснее, а ночью, когда улицы посёлка стали куда тише и безлюднее, чем днём, они зашли к Полищукам за Тарасом, после чего растворились в ночной мгле за посёлком. Им предстояло пройти километров пятнадцать, в основном, по лесным чащам, минуя населённые пункты и те дороги, по которым двигалась военная техника. О том, куда они идут, и что их ждёт впереди, Оксана не знала ничего. Известие о смерти сына потрясло её так, что она впала в прострацию безразличия ко всему, что её окружало и что творилось вокруг неё. Назар, наблюдая за ней, едва сдерживал себя, чтобы не сказать ей всю правду о случившемся. Он нёс на руках Тараску и думал, что только там, в отряде, он может рассказать ей, как это произошло, и что если бы не он, Назар, то быть бы Леньке мёртвым, а не раненым. Услышав это прежде времени, Оксана, конечно же, повернула бы обратно – её не смогли бы удержать никакие уговоры.
Вместе с тем для Назара было непонятным тут и другое: если Оксана знает, что сына её убили при Назаре, то почему она ведёт себя по отношению к себе с его стороны так терпимо? Значит, она этого либо не знает, либо сердце ей подсказывает, что Назар иначе поступить не мог, как только сделать всё возможное, чтобы отвести от неё беду. Но как с ней об этом поговорить? Невменяемая, она может и с ума сойти, тогда считай, что вся её жизнь будет загублена на корню. Значит, надо что-то такое придумать, чтобы вырваться из этого круга. Но что?
И тут Назар вспомнил недавний сон, где мать его о чём-то предупреждала, звала куда-то. Куда же? Мысли его напряглись так сильно, что разыгралась вдруг старая болезнь, нажитая им ещё в Карелии, – обширный стоматит. Боль и зуд дёсен во рту стали гореть сильнейшим огнём. Он сделал пару глотков воды из фляжки, но это мало помогло. Тогда он предложил Оксане сделать привал. Расположились под деревом на небольшой полянке. Освещением служила полная луна, которая служила и ориентиром при движении. Назар застонал. Оксана, не обращая на него внимания, стала кормить грудью Тарасика. Белая грудь Оксаны при свете Луны показалась Назару таким чудом, что он застонал ещё больше. Он вспомнил, что унять приступ стоматита может только глоток молока. Но где его взять здесь, в лесной глухомани? А что если? От этой мысли ему сделалось даже дурно. Однако боль и жжение во рту были сильнее и смущения, и стыда. И он спроси Оксану, едва выговаривая слова:
- Глоток своего молока не дашь? Дёсны взялись, спасу нет, боюсь не дойду вообще.
Оксана даже встрепенулась от таких слов Назара.
- Шо? – словно не расслышав, переспросила она.
Назар повторил свою просьбу. На этот раз Оксана поняла, что требует её спутник. Молча отняла Тарасика от груди, стала сцеживать молоко в свою ладонь. Но это у неё не получилось – неудобно было делать одной рукой. Тогда Назар подставил свою ладонь, широкую, грубоватую, загорелую. На фоне белой груди Оксаны она выглядела неким чудовищем, готовым проглотить и грудь Оксаны, и Оксану, и её дитя. Но и теперь ничего не получалось – зажалась Оксана при виде назаровой руки.
- Давай, я сам это сделаю! – Назар наклонился, взял в рот сосок, потянул в себя. Пресноватая на вкус жидкость, омывая рот, тотчас по всем дёснам разлилась прохладой, хотя молоко было тёплым, парным.
Набрав в рот молока, Назар убрал губы от соска, кивнул Оксане головой в знак благодарности, тронул её плечо, отошёл в сторону и прилёг на траву. Он знал, что через полчаса дёсны перестанут не только болеть, но долго будут потом сопротивляться этому недугу. Молоко делало эту болезнь невозможной. Этому научила его мать, каждое утро потчуя его стаканом парного коровьего или козьего молока.
Боль стала постепенно стихать. Назар почувствовал, что засыпает. И заснул: крепко, надёжно, как не спал, быть может, и месяц, и два, и несколько месяцев.
Проснулся минут через двадцать. Ему показалось, что слышит обрывки речи. Посмотрел туда, где лежала с ребёнком Оксана. Но её на месте не было – ушла тихо, тайно…
Вскочив, Назар бросился, как охотник, исследовать направление, куда пошла Оксана. Но ничего не обнаружил. Стал строить версии. Пришёл к выводу, что она могла пойти только в том направлении, где меньше всего будет людей, населённых пунктов. И он пошёл, как ему показалось, по верному следу. Тогда он, конечно же, не знал, что этот след Оксаны затеряется на многие и долгие годы…
8
Завершив рассказ, Леонид подвёл печальный итог:
- Так до сих пор и нет ответа, что приключилось с ней, моей матерью, на самом деле. Словно в воду канула. Погибла, осталась ли жива, не знаю. Да и вряд ли теперь кто узнает – прошло столько времени!
Арсений, бросив скорый взгляд в небо, сочувственно поддержал друга:
- Сколько же таких судеб прокатилось по земле? И сколько ещё прокатится, если не помочь людям вывести их на главную дорогу жизни – свет, без которого она – тьма?!
Арсений запнулся. Он вдруг вспомнил, как однажды утром, когда они завтракали, к ним постучалась женщина и представилась:
- Беженка я, Данилова Анна.
А чуть помолчав, добавила:
- Григорьевна…
Слово «Григорьевна» она произнесла так, как говорят на Украине: «Хрихорьевна».
- Нельзя ли остановиться у вас на день-другой? Правда, и копейки нет за душой, но в долгу я не останусь – отработаю. Одно прошу: не прогоняй меня, милая, – обратилась она к хозяйке.
И так же тихо, как говорила, заплакала.
Вместо слов утешения заплакала вдруг, глядя на неё, и Анастасия. Они поймут друг друга в эти минуты, так как обе подумают об одном, и боль их будет одна. И совсем неважно – у кого из них было больше её, этой боли: обе, как и миллионы других матерей, жён, сестёр были жертвами войны…
- А мы – Ясновы, – скажет Настёна. – Перебрались сюда в позапрошлом году из села, что в двадцати верстах отсюда, на берегу Волги. Жить стало нечем, голод, работы нет – вот и пришлось продать домик, а тут купить. Не ахти какой, а всё – под крышей! Муж, по слухам, в плену, жив, а когда вернётся, об этом никто не знает. Может, и не вернётся – бывает и так. Меня зовут Настей, а детей – Арсений и Василий. Арсению бы в школу, да не в чем ходить, не пускаю.
Молча взирая на эту грустную сцену, Арсенька встанет, возьмёт свою миску с недоеденными щами, кусок хлеба и ложку, пойдёт в переднюю, освободив за столом своё место гостье. И у него комок к горлу подступит от слёз женщин. Дети войны, они перестали быть детьми счастья, но – горя.
- Я, может, что-то не то делаю? – спросила тогда Анна Анастасию, показывая взглядом на переднюю, куда ушёл Сенька.
- Не обращай внимания, – ответила Анастасия. – Садись, поешь!
И только та взяла ложку, чтобы зачерпнуть щей, как из передней вышел Сенька. Подошёл к гостье, протянул ей свой кусок хлеба…
Та хотела его обнять, сказать что-то ласковое, но он уже был за дверью передней. И стало ей от этого поступка ребёнка так тяжело, что она снова залилась слезами.
- Ну, полно! – стала успокаивать её Анастасия. – Полно! Надо приходить в себя! Что было – не вернуть, а что и вернётся – будет не то, что было.
Так осталась в их семье эта женщина: Анна Григорьевна Данилова.
«А, может, она и не Данилова вовсе, а Данилюк?» – пронеслось вдруг в голове Арсения. «Вот было бы чудо – соединить эти две судьбы!»
Леонид, заметив в Арсении неожиданно возникшие перемены, тоже бросил взгляд на небо, спросил:
- В чём суть генотенной природы человека, о чём пишешь ты, Арсений?
- Был такой учёный – Альберт Сент-Дьёрдьи. Родился в Венгрии, жил и умер в Америке, в Штатах. Так вот, он выдвинул идею наложения спектров. Надеюсь, ты знаешь, что такое спектр?
- Ответ, как по заказу! – воскликнул Леонид, показывая в сторону неожиданно возникшей на небе радуги. – Воду из речки в Пирогово набирает!
- Верно, радуга – это и есть спектр! – согласился Арсений. – Только надо уточнить, что в природе спектр не один, а их два: излучения и поглощения.
- И об этом мне известно! – картинно похвалился Леонид.
- Если известно, так скажи: радуга, которую мы с тобой сейчас видим, – это спектр поглощения или излучения?
Леонид пожал плечами, развёл руки, покачал головой, ответил:
- Наверное, излучения. Если – поглощения, то, как бы мы его увидели?!
- Правильно рассуждаешь! – отметил Арсений. – А теперь представь, что рядом с этим спектром излучения ты видел бы и спектр поглощения. Что бы ты увидел, как ты думаешь?
- Скорее всего, – медленно выговаривая слова, начал Леонид, – я увидел бы некую разность, которая образовалась от наложения спектров друг на друга. Но была бы это новая радуга – радугой, этого я сказать не могу!
- Браво, полковник! – воскликнул Арсений. – Ещё пару таких лекций и ты – генерал!
- А вот этого не надо! – запротестовал тот. – Хватит трёх звёздочек! Да и не хочу менять эти три, но мои, на одну, хотя и большую, но чужую!
Арсений пожалел, что выдал такую нелепую шутку. Он знал: Леонид действительно устал от службы. После войны – суворовское училище, после которого – кадровая служба в войсках, высшее учебное заведение, Академия. В Академию не хотел, намеревался завершить службу майором, подполковником, но, как он говорил, Родина позвала – пошёл, одолел! Согласился на должность военкома, хотя и понимал: это дополнительно пять лет службы. Но и после пяти лет – всё тот же зов Родины: надо!
Рядом, возле них, стало гораздо шумнее. Это любители волейбола, создав две команды, стали перебрасывать мяч через сетку, сопровождая всякую удачу громким радостным «ура!».
- Ты меня извини насчёт генерала, – сказал Арсений. – Ляпнул, не подумав!
- Ты это серьёзно? – удивился тот.
- Насчёт чего? – не понял, в свою очередь, Арсений.
- Насчёт извинения, – пояснил Леонид.
Теперь уже в их стане раздался смех: дружеский, открытый, сочный. Насмеявшись, продолжили начатый разговор.
- И зачем вся эта канитель? – поинтересовался Леонид. – Ну, насчёт того, чтобы создавать этот самый генотен?
- Затем, дорогой друг, чтобы вместо тебя, которому, как ты говоришь, не так сладко трубить несколько десятков лет воинской и прочей службы, исполнял это твой «двойник», твоя интеллектуальная «копия»! – ответил Арсений. – Потому мы и создали Арсена, чтобы перевести данную идею в реальность. Человек – это не просто живой организм, это те же две радуги, которые при наложении друг на друга выявляют его динамическую ГЕНОТЕННОСТЬ – способность организма функционировать определённое количество времени.
- Для меня это сложно, – заметил Леонид. – Мне бы что попроще!
- Попроще – это, пожалуй, вот так: например, ты имеешь определённую сумму денег. Вкладываешь эту сумму в дело, получаешь другую сумму – на порядок большую, чем первая. Налицо два спектра: поглощения и излучения! Далее производишь арифметическое действие по нахождению разности между суммой вложения в дело и суммой прибыли. Вот эта разность и есть то, что даёт тебе средства к существованию на определённое время. Это и есть, если перевести на биологию жизни, генотен вашего покорного слуги!
- Ну и ну! – только и смог воскликнуть Леонид. – Никогда бы не подумал, что мой организм живёт именно таким образом!
- Живёт именно так! И если эта разность заканчивается, то расходуется и «кладовая» до последней калории, последней молекулы – тогда и наступает время пребывания человека на этой планете! Человеческий организм – это 10 триллионов клеток, 3 миллиона блоков биологических кислот, составляющих цепочку ДНК, 23 пары хромосом, 78 миллиардов вариаций осуществить зачатие нового человека. Огромный ГЕНОТЕННЫЙ потенциал! Когда же видишь, что человек живёт всего лишь каких-то 70-80 лет, становится больно и обидно!
- Какой же истинный запас прочности жизни и долголетия человека заложила в него природа? – спросил Леонид, не скрывая своего восхищения тем, что услышал от друга. – Можно ли в реальности познать эту разность, эту, как ты говоришь, генотенность?
- Над этим и работаю, – просто ответил Арсений. – За сим и слетал в Японию. Теперь надо, чтобы всё это испытать большой жизнью.
- Тогда вот тебе мой совет: двигай, как можно скорее, в Сенск! Испытывай своего генотенного собрата! И Бориса возьми с собой, в Сенск, – не пожалеешь! Пусть понаблюдает за Арсеном с точки зрения биологии! Знаю, как и ты, он давно мечтал об этом…
Глава 9
1
Вчера Арсений приехал в Сенск не один, а с Арсеном и Борисом. Ещё на подходе к дому, они заметили пару женщин, сидящих на брёвнышке у калитки: мать Арсения, Анастасию Ивановну, и Данилову Анну Григорьевну, которая жила с Ясновыми с года окончания войны.
Завидев приближающихся мужчин, женщины разом поднялись, подставляя себя для объятий.
Обняв мать, Арсений спросил:
- Как ты себя чувствуешь? Как тут мои помощники?
Мать принялась успокаивать сына:
- Я пока, слава Богу, хожу. А вот Анна Григорьевна совсем стала плохо видеть. А твои помощники со мной частым быванием: Вера Снежина, Майя Дикулич, другие.
Пошли в дом: Арсений – с матерью, а Арсен взял под руку Анну Григорьевну. Борис нёс вещи: сумки, кульки, гостинцы.
Бориса Анастасия Ивановна уже знала, а вот Арсен… Взглянув на него, она так и ахнула:
- Сколько живу, а такого чуда не видела, чтобы один мой сын вдруг явился в двух лицах! Ты живой, али как? Може, мне чудится? – обращается она к Арсену.
Арсен ласково взял Анастасию Ивановну под руку, подвёл к зеркалу, сказал:
- Не только живой, но и точная копия вашего Арсения! Вот только лет мне меньше, чем ему. Разница годов десять-пятнадцать, а то и чуть больше. Я – его, так сказать, энергетический брат, и родина моя – далёкая Япония, откуда мы с Арсением только что вернулись.
- Всё это, конечно, хорошо, – задумчиво ответила Анастасия, – только зачем вам всё это? Что скажут люди, когда увидят вас обоих, словно родных братьев? Что подумают? Наверняка скажут, что-де отыскался сын моего мужа, Ильи, когда тот жил в Подмосковье после войны. В Шатуре это было.
Арсений и Арсен переглянулись так открыто, что та невольно добавила:
- Я чувствовала, что у него кто-то был на стороне! Блудня проклятый, Царствие ему небесное! Нутром чувствовала! Он и до войны поглядывал на других, а тут – сама жизнь привела к бабе. Ты – сын, что ли его, Арсен? И назвал-то тебя, как первенца своего – Арсеном!
Мужчины рассмеялись. Вспомнили, как врали Инге насчёт Арсена по прибытии из Токио, над её реакцией на их фантазию – будто Арсен – сын Ильи Яснова, волей судьбы заброшенного в подмосковный город Шатуру.
- Полно, мама! – смеясь, успокаивал Арсений родительницу. – Никакой он не сын моего отца, а самый что ни на есть моя копия, только созданная не в роде человеческом, а искусственном, чтобы человечество пошло дальше в своём интеллектуальном развитии! Так задумано и так исполнено! Ну, вроде некоей тайны, что ли, чтобы знали об этом только я, ты, он, да ещё несколько человек. Ты тайну хранить умеешь, потому я и делюсь с тобой этой новостью.
- А что говорить людям? – не унимается Анастасия. – Спросят ведь, почему так похожи? Врать не умею, боюсь – ляпну, что ни поподя!
- А ты так и скажи им: Ильи, мужа моего, младший сын отыскался. Жил, мол, в Шатуре, один, как перст, вот и прижил с одной вдовой после войны! Их вона сколько было, вдов после войны-то! А счастья всем хочется, пусть даже и самого короткого. Родила, воспитала, да, к сожалению, не дожила до дня нынешнего – оставила сына одного коротать жизнь. Тут его Арсений и нашёл! Ты только посмотри, каков орёл! Литый, как я, в средние годы! И тебе на радость – обрела третьего сына!
Анастасия, слушая Арсения, всё больше и больше переходила на его сторону. Понимала: сын по пустякам говорить не будет. Значит, именно так и надо. А когда тот произнёс о третьем сыне, вспомнила вдруг двух своих дочек, которые не дожили до этого светлого часа: Тонечку, которая прожила всего лишь 3 месяца, и Таисию, ушедшую из жизни, когда ей было потора года. Потянулась за платком, вытерла набежавшие на глаза слёзы. Сказала при этом:
- Были две дочки до сыновей, да не пришлось им пожить – ушли без времени.
И перекрестилась, обращаясь к Образам в углу избы, возле которых всегда тлела небольшая лампадка – в знак уважения к Высшим Силам.
Мужчины, обернувшись друг на друга, поспешили сменить этот тягостный разговор на другой, более щадящий чувства.
- Нам надо, чтобы народ поверил в нашу легенду, – тихо, словно таясь чего, обратился Арсений к матери, – что мы с Арсеном – родные братья по отцу. Пусть судачат, а мы будем делать своё дело. Какое дело? Это пока тайна. Очень большая тайна, мамуля моя хорошая! Научная, но смотрящая далеко в будущее. А чтобы ты убедилась, что это так, мы покажем тебе один фокус-мокус, чтобы ты окончательно поверила, что дело наше необычное.
Арсений попросил Арсена поднести свою руку к пламени газовой горелки, на которой стоял чайник, готовый закипеть, и поместить руку в пламя. Рука не обожглась. Она, как была тёплой, как у живого человека, такой и осталась. И сколько ни старался Арсен держать её над пламенем, она оставалась к огню равнодушной.
Анастасия была поражена увиденным. И на Бориса это произвело шокирующее действие. В такое чудо они просто не хотели верить! Однако любопытство всё-таки взяло верх, и они попросили проделать этот эксперимент ещё раз. Арсен исполнил, но теперь уже двумя руками, делая это так, словно «загребал» пламя в свои ладони, чтобы оно какое-то время оставалось внутри пригоршни.
- И не больно? – почти в один голос проговорили оба, всё ещё не веря данному чуду.
- Нисколько! – браво ответил Арсен. – Иначе бы не выдержал, отпрянул от огня.
- Чудно! – только и смогла проговорить Анастасия.
- И чудно и чудно! – меняя ударение в этом слове, поддержал её Борис. – Даже не верится!
- Вот во имя этого чуда, мама, мы и провели столько времени в поиске ответов на свои вопросы, – доказывал матери Арсений. – А их было море! И первый из них – это кого посылать на другие планеты вместо человека? Сам человек – существо хрупкое, ранимое, потому как рождён на Земле, вышел из Земли и вся его сущность – это сама Земля. Не выдержит длительных полётов, сломается. А как потом доставить его прах на Землю? Выбросить в мир холода где-то посреди планет и звёзд, превратить в такую же комету, как и другие? Но ведь это же не камень, а ЧЕЛОВЕК! Могил в Космосе нет. Там нет покоя, как на погосте. Там есть только движение. Да и примет ли это движение мёртвого человека без места его рождения, находящегося в самом этом движении? Не загрязним ли путь его Судьбы отбросами своих судеб? Вот и пошли мы по пути создания копии Человека в его матрично-плазменном содержании. Что из этого получилось – сама видишь: Арсен практически неуязвим для экстремальных условий. Если даже и прекратится в нём «жизнь», то он станет той плазмой, которая вошла в него, как тот свет, который мы видим, при котором живём. Он из этого самого Света и создан. Он – часть Света Солнца, которое даёт себя Земле, а Земля – себя нам и нашей жизни.
- Всё это хорошо, сынок, – прервала речь Арсения мать. – Но зачем ты это рассказываешь мне, неграмотному человеку? Я ведь и букв толком не знаю – так и прожила в неграмотности.
Арсений нежно обнял её, прижал к себе, погладил её седую голову, ответил:
- Если бы не ты, мама, разве бы я стал Человеком, для которого всё Человечество – это я сам?! Это ты заложила в меня данное чувство, создала меня своим желанным отношением к жизни. Это твой тонус жизни во мне, желание сделать жизнь более совершенной, светлее, добрее! Это ты дала мне силы, способность, усидчивость получить образование не только для себя, но и для тебя. И, как видишь, твой наказ я выполнил, не отступил ни на шаг! Твоя безграмотность превратилась в гигантскую пирамиду грамотности твоего сына, а это и есть моя гордость за тебя, моя милая мама!
Арсен, слушая эту речь Арсения, был в состоянии какой-то неизвестной ему прострации. Ему вдруг показалось, что он вот-вот заплачет, словно живой человек, и ему стало так хорошо на его искусственной душе, что он тоже, подошед к Анастасии Ивановне и обняв её, заговорил:
- Если то, что замыслил сотворить и исполнить ваш сын, Анастасия Ивановна, то именно такие, как я, сможем помочь живым людям обжить другие планеты, превратив их в новое пристанище для Разума! Разум, как высшая субстанция Материи, не должна быть приравнена к праху, как это делается, когда жизнь человека останавливается, замирает, отходит в сторону. Так не должно быть – это антиестественно!
Арсен на минуту замолчал, потом продолжил:
- Твой отец, Арсений, и ваш муж, Анастасия Ивановна, меня сейчас не только слышит, но и, как бы, пребывают внутри меня, в моём плазменно-энергетическом существе. Это когда два или несколько явлений сливаются в одно целое, образуя некую систему, где идёт всесторонний обмен той информацией, которой обладает каждый участник этой группы. Описать данное явление трудно, даже невозможно, а вот если бы при этом были фиксирующие приборы, то они бы и рассказали об этом всё по порядку. У меня такой способности нет. Просто я чувствую это – и всё.
Арсений при этих словах Арсена задумался. Только сейчас он стал осознавать, что его так мучило там, в Японии, когда он впервые увидел творение своего Разума – копию самого себя в сингонимическом образе. Потом, по прошествии некоторого времени, он уверует в это в полном объёме. А сейчас он просто слушал Арсена и строил планы на будущее. В том числе, на завтра, когда они выйдут на улицу и люди увидят их воочию, как два времени, в котором один из них постарел и поседел, а другой остался таким, каким его видели и знали те, кто помнил его молодым и тёмноволосым. На том и порешили: ждать завтра!
2
Наутро всех разбудил лай «Шарика» – любимой дворняги Арсения. Приехала Майя Дикулич – член организации.
Майя быстро прошла от калитки двора в прихожую дома, сходу поздоровалась со всеми, кто её встречал. Анастасию Ивановну обняла – приветливо, вежливо и проникновенно. Та напоминала ей её мать, здравствующую ныне и такую же заботливую, как все матери, воспитывающие детей без надлежащего достатка.
Увидев Арсена, воскликнула:
- Глазам своим не верю! Сам Арсений Ильич с фотографии молодого директора школы! – показала на ту, которая была вмонтирована в общую рамку с другими фотографиями на стене комнаты. – Это сон или явь?
Арсен тоже «узнал» Майю. Тоже – это когда память матрицы перезаписывается на носитель памяти сингомена без искажений и предвзятостей: это надо, а это не надо. Память сингомена должна быть идентичной, точной и равноценной его матрице. Как, например, в ДНК, где всякий ген – точнейшая копия устройства Вселенной, без которой он – ущербная ненужность.
- Это правда! – ответил Арсений за Арсена, который почему-то вдруг отвернулся от Майи, впившись взглядом в её мужа, Александра, который привёз ту на стареньком «Москвиче» из соседнего города.
Арсений заметил это, но вида не подал. Лишь напомнил:
- Это и есть мой брат, который неожиданно отыскался! Благодаря вот этому человеку – Борису Платоновичу Подлесному. Вот пригласил его погостить. Знакомьтесь…
Арсен нехотя протянул Майе руку, представился:
- Арсен!
- Майя! – отозвалась та.
- Если я ошибаюсь, то можете меня поправить, Майя. Но мне кажется, что вы приехали, чтобы не только увидеть Арсения, но и проститься с ним, оставить его?
Майя смутилась. Она действительно приняла такое решение, но по инерции всё ещё надеялась на другой исход, который, быть может, выведет её из того сложного положения, в которое она угодила после того, как её немецкие друзья оценили её способности выше, чем знания Арсения Ильича, своего учителя.
«Откуда у этого нового человека такие догадки?» - поймала себя Майя на мысли. Решила схитрить:
- Мы здесь кое-что привезли с собой: пирожки, торт… Может, откушаем?
Она знала: Арсений очень любил её стряпню, особенно пирожки с капустой и картошкой. Воистину была мастерица этого дела! Поэтому тот сразу ответил:
- Мечи всё на стол, пока не остыли!
Сели под яблонькой – любимым местом Арсения. Густая шапка яблони грушовки надёжно прикрывала сидящих за столом от палящих лучей солнца, заслоняла собой от внезапно налетающих облаков пыли, поднятых с тех мест огорода, где не было травы или кустарников. Да и аромат яблок радовал обоняние: грушовка считается одной из самых духмяных яблонь.
Арсен тоже сел за столик, но к еде не притронулся. Она ему не нужна была вообще. Нужен был только свет, который заменял ему и пищу, и питие, и всё остальное, что так соблазняет человека, постоянно тянущемуся к столу с посудой, наполненной снедью.
Майя, наблюдая за ним пристальнее, чем за другими, данный факт восприняла сначала, как нежелание попробовать её кулинарию. А когда тот встал и сказал, что хочет пройтись по сосновому бору, что был в метрах от дома, приняла это за акт недружелюбия к её приезду.
Однако в бору Арсен пробыл всего лишь несколько минут. А когда вернулся, отозвал Майю в сторону и повёл с ней вот такой разговор.
- Однажды вы, Майя, искали того, кто бы вам помог открыть в себе так называемую эпинойю света. Но для этого вам нужны были знания. Ведь только эти знания смогут вскрыть в вас эту эпинойю, – говорили вы. И вы нашли этого человека – им оказался Арсений Яснов. И вы сказали этому человеку:
- Ваши книги читаю, и слёзы благодати выступают на глазах. Благодарю Бога, что он послал нам Вас!
Да, это были её слова! Но как Арсен узнал о них, не зная ни её, ни её мыслей? Спросила его:
- Вы – Пророк?
- Нет, не Пророк, но тот, кто может узнать о человеке, его мыслях до того, как он может их произнести.
- Тогда напомните мне ещё что-нибудь, о чём я думала тогда, когда искала новые знания, – попросила Майя.
- Это очень просто. Вы говорили, что устали находиться между двумя протводействующими силами, хотите прозреть, но что-то вам мешает, а что – не видите, слепа. Знаете, что стоите, но хотите двигаться. Знаете, что ждут вашего слова, но не хватает веры, и не знаете, как эту веру пополнить. Так?
- Да, так! – подтвердила Майя. – Но почему вы всё-таки решили, что я могу отойти от Арсения Ильича?
Арсен покачал головой, что понял её вопрос, ответил:
- Ваше желание познать новое – это то, что вами руководило, когда вы почувствовали нутром, что перед вами именно тот человек, который знает не только то, что знает, но и то, что он знает вас лучше, чем вы сами себя. Я прав?
- Допустим, – уклончиво ответила та.
- Но в вас всегда сидел тот «червячок», который предупреждал: да, вы готовы идти за ним, но вы можете и предать его. Именно этот страх и двигал вами в минуты тех трудностей, которые незнамо откуда сваливались на ваши головы.
Майя была в смятении от этих слов, которые когда-то действительно будоражили её душу. Но когда это было? Может, этот «пророк» может указать и точную дату?
Арсен, угадав её мысль, ответил:
- Это было в марте…
И называет год. Она удивляется:
- Да, это было именно тогда! Но откуда у вас такие способности – видеть невидимое, знать, что сокрыто от тебя?
- Кстати, вы до сих пор видите знаки? – прямо спросил Арсен.
- Да, вижу! – твёрдо ответила Майя.
- Ну, и как – научились их расшифровывать?
- По-моему, да, научилась! – был её ответ, который и поставил окончательную точку в данном разговоре.
Спустя час, Майя с мужем умчались домой. На прощание Арсен пожелал ей не только доброго пути, но и быть внимательнее ко всякого рода знакам. В том числе, разумеется, и к дорожным. Но это относилось более к Александру, чем к ней. Ей же он напомнил, что график её дежурства по ОКО-Центру остаётся прежним.
Если, конечно, она не передумает…
И только они уехали, как он, обращаясь сразу ко всем, сказал:
- Пройдусь-ка я по Сенску! Хочу поглядеть, как живёт этот город?
Где им было знать, что он задумал исполнить именно в эти минуты начала своей сенской жизни?!
Он шёл на встречу с… Татьяной Липской.
Он увидел её на «экране» своего мыслительного аппарата, полную тревог и переживаний, а мысли её были где-то там, за обложкой книги Арсения Яснова «Теория себя».
«Почему именно «Теория себя»? – вопрошала она. «Не значит ли это, что её автор знает, как на самом деле устроена жизнь, как сделать её адекватной тому устройству Природы, от которой она сама и произошла? Смогу ли я тоже познать это устройство?»
Уловив эти сигналы, Арсен послал ей ответ: «Я приду к тебе сам! Жди в Приюте Хитрецова!»
Глава 10
1
Татьяна, как специалист по биологической активности ДНК, работала в Отделе вживления ЧИПов в ткани мозга новорожденных. И всякий раз расстраивалась, когда тот или иной малыш не выдерживал подобной операции – погибал или долго находился в болезненном состоянии. Трупики умерших сжигались, как того требовала Инструкция, разрешающая подобные эксперименты. Население Земли росло лишь за счёт тех стран, где экономический уровень доходил до отметки 2,5-3 – чуть выше среднего показателя простого воспроизводства цивилизации. Развитые страны не давали и этого: два человека, образуя семью, производили либо одного, либо двух детей, что напрямую вело к уменьшению общего населения планеты. Именно эту угрозу – стареть быстрее, чем давать молодое поколение людей – и вынудило ООН принять такую Декларацию, разрешив эксперименты по выращиванию детей в пробирках и специально созданных инкубаторов, заменяющих женские организмы.
Это были очень сложные и дорогостоящие эксперименты. Сложные с точки зрения создания оптимальных условий, схожих с условиями утробного развития плода. А дорогостоящие – потому что нужны были самые передовые технологии такого производства, где всё исполнялось на уровне молекулярно-генетической биологии и нанометрической физики. Тем более что работы велись под грифом «секретно, конфиденциально», что тоже требовало больших материальных трат. Но игра стоила свеч. Человечеству надо было как-то выживать, восполнять всё возрастающие потери людей из-за природных и техногенных катастроф. А они почему-то всё возрастали и возрастали. Не проходило дня, который бы не принёс известие о гибели сотен и сотен людей, о росте тех или иных болезней, потерях во время штормов, наводнений, цунами, землетрясений, холода и голода. Всё это прямым образом влияло на психику человека, а в сумме давало и рецидив: люди, не выдержав такого напряжения, добровольно накладывали на себя руки, увеличивая и без того великое число жертв.
Татьяна поначалу вообще не задумывалась над тем, что делает и исполняет в лаборатории. Было даже интересно вживлять ЧИПЫ, полагая, что этим самым она избавляет будущего взрослого человека от болезней и случайных эксцессов в их судьбе. Именно так учили и наставляли её прочие подданные Хитрецова, маститые учёные, профессора, доктора наук. Когда же увидела, чем это оборачивается иногда для малышей, стала думать не только о том, чтобы уйти из лаборатории, но из самой жизни. Она вдруг увидела жизнь во всём её объёме, где везде и всюду – одно и то же: рождение и смерть, радость и горе, добро и зло, милосердие и ненависть, агрессия и покорность… Как всё это противоположное уживается, существует рука об руку – непонятно? Почему именно так, а не иначе? И кто знает на эти и другие вопросы ответы? Оглянулась вокруг, обошла всех, кого знала, но ни одного, кто бы ей мог что-то сказать по этому поводу! Значит, либо и в остальных местах – это же, либо такого человека нет вообще. А если нет, то и жить вот так, мучаясь, – зачем?
И она бы, наверное, ушла из жизни, если бы не Тим – парень, который пришёлся ей не только по душе, но и по сердцу. Они стали близкими друзьями, хотя вольно и свободно, как это делали другие влюблённые друг в друга люди, время вне работы вместе не проводили. Просто виделись в лаборатории, вели разговоры, пили чай, развлекались музыкой, кинофильмами, прочей камерной атрибутикой.
Татьяна даже имени его толком не знала. Знала только, что другие звали его Тимофеем – и всё. Знала, что есть на территории Приюта такое место, где для таких, как Тим, было отведено специальное здание, куда вход посторонним был категорически запрещён. А вернее – невозможен по причине отсутствия у тех, кто бы туда хотел проникнуть, этих самых ЧИПОВ – «ключей», с помощью которых и входили туда их постояльцы.
Разумеется, она не знала, что существует специальный механизм, с помощью которого сотрудники данного заведения доставляются в это здание странным, на первый взгляд, образом. Специальный лифт доставляет их сначала на глубину до 30 метров. Затем они, проходя по коридору несколько кабин досмотра, снова поднимаются наверх, попадая в нужный отсек.
Данная «хитроумность» лишала всех желающих возможности попасть в это здание так же просто, как просто была продумана и действовала эта система.
2
Однажды Татьяна решила провести эксперимент над собой – вживить ЧИП в своё тело. Вживила. Рана, которая была не больше булавочной головки, быстро заросла, осталось лишь небольшое розовое пятнышко. И смело направилась вместе с Тимофеем в расположение места его жительства. Но приборы всё равно остановили её, хотя «чтение» её ЧИПа продолжалось весьма долго. Один прибор «признавал» в ней «своего», два других «написали» отказ, не давая разрешения на вход. ЧИП был вживлён не в ткань мозга, а в мягкую ткань тела.
Тимофей догадался, в чём дело, стал уговаривать её произвести выемку ЧИПа, но она отказалась наотрез. Тогда он, поговорив с друзьями, решил напрямую выйти на того специалиста, который занимался программным обеспечением электроники этих самых ЧИПов – частотно-импульсных преобразователей.
Молодой учёный, имя которого никак не подходило для такого «коварного» дела, как настройка ЧИПов с целью подчинения человека воле Хитрецова – Мирон, что означало: мир – он, согласился помочь Татьяне. Но строго предупредил её:
- Если данную подделку обнаружат, сваливай на мастера из Москвы, который сделал это за деньги.
И назвал имя этого мастера, которого уже не было в живых: погиб, не угодив одному из криминальных авторитетов. Вернее, угодил, но сделал это так, что именно его, этого человека, вживившего себе специальный ЧИП, и признали авторитетом «братки», опустив ниже рангом настоящего вора в законе. Шутка обернулась трагедией.
Мирон перенастроил ЧИП Татьяны и она, наконец, получила возможность попасть туда, где жили парни касты Тимофея. Увиденное Татьяной зрелище в среде этих людей потрясло её сознание до предела. Прежде всего, её удивило то, что все парни носили имена, сложенные из трёх букв: Энк, Тин, Тэн, Нис, Кат, Эйк…
Задала Тимофею вопрос на этот счёт, но тот сказал, что это, по-видимому, имена биогентов касты «зет». Но что такое каста «зет», он не знает.
Другие парни носили имена, сложенные из пяти букв: Симей, Симон, Китре, Милье, Ральф…
Татьяна поинтересовалась и этим тоже, но и на этот вопрос Тимофей ответил тем же:
- Это такая каста – «альфа». Сейчас день, и все они тут, в зоне. Но приходит ночь, они уходят, их отпускают. Возвращаются только утром. Им поручено держать нас, представителей касты «зет», в полном повиновении.
- Они бьют вас? – спросила Таня.
- Бьют? Это было бы слишком гуманно, Таня! Они наказывают нас не физически, а воздействием на психику – эргопсихически.
- Это как?
- Это когда ты вдруг становишься абсолютно ненормальным, погружаешься в такую виртуальность, что тебе кажется, что лучшей жизни, кроме этой, не существует вообще. Кстати, могу показать тебе это хоть сейчас!
- А где? Прямо здесь?
- Нет, для этого отведено специальное место. Пойдём, заглянем туда на пару минут. Давай поскорее, пока нет никого из начальства: завуча Китре, воспитателя выпускного класса Симона, самого Хитрецова! А если придёт Изот Маркович, твой отец, что будем делать?
- Не придёт, он уехал в соседний город с поручением от Хитрецова.
- Это хорошо. Прошу! – показал Тимофей, куда следует идти…
Увиденное Татьяной сразило её наповал! Молодые люди, подростки, почти дети, наказанные за те или иные провинности, вели себя так, словно это было не в реальности, а где-то там, в другом мире! Одни прыгали на четвереньках, словно обезьяны, другие висели на сучках деревьев, третьи изображали сцены, где можно было угадать, что они не вот здесь, на асфальте, а на лужке, где растут цветы, и они рвут эти цветы, нюхая и разглядывая их соцветия, потом складывают из них букеты, дарят их друг другу. Иные, взяв в руки «невидимые» метёлки, подметали асфальт, копали грядки лопатами, но без лопат, и таким вот образом вели себя все, кто принадлежал к касте «зет».
Но здесь были и другие – из касты «альфа», которые, наблюдая за поведением наказанных, громко хохотали, заливаясь слезами от радостных восклицаний и восторга. Особенно тот, которого звали Эдди.
- Главный – он? – спросила Таня.
- Да, – ответил Тим. – Внук самого Хитрецова!
- Внук? Откуда ты знаешь?
- Пока только догадки, но есть предположение, что это так и есть.
- Ну и ну! – только и ответила та.
В конце процедуры звучит команда:
- Отбой! – и всё останавливается, замирает. Дети валятся на землю, изнемождённые до предела. Не от физической усталости, а той, которая уходит далеко вовнутрь телесной оболочки, где она обитает, не всегда желая выходить наружу. Выходит лишь по принуждению.
Татьяна, увидев такое, предложила Тиму:
- Тебе надо бежать отсюда! Бежать без оглядки, причём как можно скорее! Иначе…
- Это невозможно, Таня, – тихо ответил Тимофей. – Здесь наше начало, тут – и окончание! Разве не видишь, во что нас превращают эти замыслы Хитрецова и его подручные?
Таня внимательно посмотрела на Тима.
- Если ты видишь, что с вами делают, значит, ты знаешь больше того, что вообще происходит в этом Центре? Так?
- Знаю, но не всё, – ответил Тим. – Знать всё – это и есть – найти выход отсюда.
- А есть другие, кто, как ты, задаются этим же вопросом? – поинтересовалась Таня.
- Да, есть! – твёрдо заявил Тим. – Например, тот же Эдди, Энк.
- Эдди? Но ты говоришь, что он – внук Хитрецова! Не видишь разве, как тот радуется, когда остальные испытывают такие мучения?
- Он иначе не может, так надо! Он дружит с Энком, а вместе они ведут свои исследования. У нас это разрешено – вести поиск ответов на вопросы устройства жизни. Вот только после того, как некоторые из нас что-то открывают, или у кого появляется идея, вдруг бесследно исчезают. Может, начнём поиск ответа на этот вопрос вместе?
- Вдвоём – это слишком мало, – заметила Татьяна. – Поговори с Эдди, на которого ты ссылаешься! – Парень надёжный?
- Однажды он поделился со мной тем, что заметил особенность солнечного света оказывать благоприятное воздействие на самочувствие после того, как человек получает вот такое наказание. Этим вопросом он сейчас и занимается. И условия для этого ему Хитрецов создал самые подходящие. Хочет помочь остальным.
- А Энк? – полюбопытствовала Татьяна. – Что это за человек?
- Энк? – вопросом откликнулся Тин. – Этот, думаю, знает такое, что не знаем все мы, вместе взятые, в этом Центре! Знает, но почему-то скрывает. Боится, наверное, чтобы открыться.
- Или ведёт более тонкую игру, – добавила Татьяна.
- Но какую?
- Вот и я спрашиваю – какую?! Я постараюсь последить за ним, когда он бывает вне Центра. Может, что-то и откроется.
- Договорились. Только и ты береги себя, Таня…
Глава 11
1
Отец Татьяны, Изот Маркович, узнав, что его дочь была в зоне «зет», стал допрашивать её:
- Каким образом ты проникла в эту зону? Откуда у тебя код и пароль доступа?
Она ответила так, как учил Мирон. Липский знал эту историю, но никак не мог вспомнить, когда Татьяна была в Москве, чтобы осуществить такую процедуру. Выручила мать: подтвердила дату и время, когда та была на курсах повышения квалификации. Отец согласился, но тут же стал настаивать, чтобы дочь иъяла ЧИП, дабы покончить с этим опасным экспериментом окончательно.
- А почему – опасным? – спросила та.
- Потому что все, кто с такими ЧИПами, обречены на гибель! – выпалил Изот Маркович. – Ты – моя дочь, и тебе я запрещаю быть добровольцем на исполнение такого горя для нас!
- А как же другие? – не сдавалась Татьяна.
- Кто, например? – поинтересовался отец.
- Тимофей, например? – хитро заявила та.
- Такого у нас нет, – ответил Липский.
- Есть!
- Нет такого! Есть Тим, а не Тимофей! – проговорился Липский.
Он был расстроен до крайности. Знал, что дни Тимофея сочтены – об этом ему сообщили медики и специалисты-биологи. По этой причине его уже перестали использовать, как биогента. Дочери, разумеется, он об этом ничего не сказал. Но стал с того дня делать всё возможное, чтобы помочь Татьяне справиться с надвигающимся горем в её душе заранее. Например, отвлекать её от разговоров на эту тему, увозить за пределы Сенска, брать по грибы, на рыбалку.
Чувствуя, что отец так поступает с ней неспроста, Татьяна стала хитрить: то скажет, что ей надо к подружке с ночевой, то поехать куда за литературой, необходимой для работы и тому подобное. А потом и вовсе стала замкнутой – не добиться слова.
И вот настал момент, когда она тихо сказала отцу за обедом:
- А Эди, оказывается, не Эди, а Эдди!
Изот Маркович вздрогнул. Он понял, о ком идёт речь, и ему стало невыносимо больно за дочь. Он молча встал, вышел из столовой, вошёл в свой кабинет, закрылся и, уставившись в окно, за которым вовсю хлестал дождь, тихо, как и дочь, проговорил:
- И что это за жизнь – из пробирки?!
Но тут же спохватился, снова вернулся к дочери, сел, спросил:
- Что ты сказала про Эдди? Откуда узнала, что это не Эди?
Изот Маркович знал историю этого парня потому, что был единственным свидетелем того, как однажды в Вене пришла к нему незнакомая женщина и сказала, что беременна от Хитрецова. Потом та родила девочку, и росла эта девочка без отца, так как Хитрецов не пожелал нарушать свою растущую карьеру учёного созданием семьи.
Потом девочка стала девушкой, вышла замуж. Муж – Николай Крайнов, молодой офицер Советской Армии, которая находилась тогда в Австрии, но которая тогда уже готовилась к выводу в Союз. Очень любил Николай Наталью. И всегда сравнивал её с русской берёзкой – в память о Родине, России.
Когда она забеременела, хотел отправить её к своим в Саратов, но по совету матери Натальи, решил довериться доктору Витолю, с которым та была знакома по совместной работе в его биологической лаборатории. Он-то и посоветовал ехать рожать в Сенск, где, по его словам, открылся один из лучших в мире роддомов.
Так Наталья оказалась в Сенске. Причём, едва ли не с первых недель своей беременности, что не совсем укладывалось в понятие – роддом. Тут женщины жили, можно сказать, на всём обеспечении в течение всего срока беременности. А когда рожали, уезжали по своим домам. Потом на их место прибывали другие женщины.
2
Прошли годы, и вот однажды приезжает к Хитрецову в Сенск парень и говорит:
- Дядя Иван Ефимович, я к вам из Вены. А это – вам! – и протягивает ему пакет
Иван раскрывает пакет, а там документ, удостоверяющий, что этот юноша – внук Хитрецова, что подтверждено экспертизой ДНК. И сопроводительное письмо от Витоля, который настоятельно рекомендует не делать глупостей, если тот пожелает проверить правильность и точность ДНК-экспертизы. В противном случае, вся его карьера полетит в тар-тарары.
Ада, супруга Хитрецова, конечно, об этом ничего не знала, но так как приехавший молодой человек был из Австрии, да ещё от самого Витоля, то был принят весьма тепло, хотя и с условием, что Хитрецов заберёт его к себе в Центр.
Изот Маркович сразу догадался, кем приходится Эдди Хитрецову, но молчал, как рыба. Однако пришлось-таки потихоньку вводить Эдди в курс того, чем занимается Центр. Ему стало жалко парня, угодившего в такую грязь по незнанию. Тем не менее, радовало то, что тот оказался весьма смышленым – сам доходил до ответов на вопросы, которые выводили его далеко за пределы этого заведения. Именно на него и рассчитывал Изот, чтобы помочь дочери не совершить ошибок. Тем более что Хитрецов всячески способствовал близости отношений своего внука с Липскими – давними его знакомыми.
А что Татьяна? Было ли у неё желание сближаться с Хитрецовыми через знакомство с Эдди? К Эдди относилась так, как к другим, а «родниться» с его семейством – такого желания у неё не было. Не лежала у неё душа ни к самому Хитрецову, ни к его жене Аде. А Ивана Ефимовича даже побаивалась.
Вот если бы кому-то из окружения Арсения Яснова она приглянулась! Или, на худой конец, хотя бы войти в его окружение! Но для этого надо было выйти из-под влияния Хитрецова, который ревностно следил за тем, чтобы его сотрудники крепко держали секреты «Орбитали» за зубами. Значит, оставалось одно – ждать!
И она дождалась: сегодня вдруг явственно услышала, как её внутренний голос сказал ей:
- Я найду тебя сам! Место встречи – «Орбиталь»!
Глава 12
Сегодня Иван Ефимович домой пришёл раньше обычного. И в таких расстроенных чувствах, что не знал, куда себя деть. Что-то его так тревожило, что лицо горело, уши пылали, а сердце колотилось так, что не знал, чем его унять.
Однако жена, Ада, – «барышня» из старинной семьи казаков, встретив его в дверях и обхватив широкую талию белыми, пухлыми руками, игриво, по-детски наивно засопела:
- Ну, почему так поздно, дорогой? Ты ведь знаешь, как я скучаю без тебя!
Он ласково обнял её, ответил:
- Дела, милая, дела! Очень много дел! Иные дела приятные, а иные… Вот, например, иду я сегодня по Сенску, а в стороне идут трое мужчин, среди которых двое – как две капли воды, похожие друг на друга! Как ты думаешь, кто были эти братья-близнецы? Не отгадаешь ни за что! Один – Яснов Арсений, а другой – его близнец, но только моложе своего старшего брата лет на двадцать! Слышал, как те его называли Арсеном!
- Женат? – любезно задаёт вопрос жена.
- Не знаю, но, по-моему, нет: выглядит холостяком! – отвечает муж.
- И что, недурён собой? Если похож на Арсения, то, полагаю, не очень дурён, даже напротив – привлекателен! Ты с ним знаком?
- Пока нет, но, думаю, судьба непременно сведёт нас с ним!
- Может, познакомить его с нашей Музой, моей сестрой? – мечтательно прозвучало возле самого уха Хитрецова. – Надо же и ей когда-то испытать такое же счастье, как у нас с тобой?!
Это был тот ответ на вопрос, который он, Хитрецов, искал, как приблизить Арсена, что и требовалось для удовлетворения его неистового самолюбия.
- Ты у меня прелесть, Ада! – прошептал он ей на ухо. – Я тебя очень люблю!
Хитрецов лукавил: он не любил Аду. Прежде всего, за её имя, в котором так и слышалось другое слово – АД. Не казацкое это имя, а самое что ни на есть вульгарное от безысходности, чтобы найти более солидное, звучное, например, Полина, Августина, Евдокия, на худой конец – Ангелина. А то – Ада, Адочка! Переставь ударение, сделай паузу, вот и получится вместо имени – вопрос: «А, дочка?!»
Во-вторых, Ада не отвечала ему той взаимностью, которую он бы хотел иметь от неё по части научных экспериментов, которые проводились в его лаборатории. Она была в абсолютной дальности от всех без исключения наук, кроме, разве, Фен-Шуя, чем она, в буквальном смысле этого слова, доставала Ивана до печёнки.
Единственное, что он поощрял в данном занятии жены – её дружбу с Майей Дикулич, которая вела семинарские занятия по Фен-Шую и слыла в этой области весьма компетентным специалистом. Да и сама Майя ему нравилась: всегда подтянутая, шустрая, изобретательная, коммуникабельная и находчивая. Вот только все его вопросы относительно того, чем же конкретно занимается ОКО-Центр Яснова, оставался практически без ответа – Майя ничего толком сама об этом не знала. Как и другие, она была чрезвычайно увлечена трудами Яснова, а на их основе искала и для себя тему применения своих сил и способностей.
С другой стороны, Майя интересовалась деятельностью Хитрецова, догадываясь, что в его лабораториях просто «кипит» работа. Но от самого Хитрецова никакой информации получить ей не удавалось, а Ада была так далека от его деятельности, что на неё ставку было делать бесполезно. Однако дружбу с ней она всё-таки поддерживала – надеялась, что когда-нибудь и она, Майя, будет востребована Хитрецовым и будет привлечена к работе в его заведении. Деторождение, искусственное оплодотворение и зачатие интересовало её не только гипотетически.
- Ну, как ты не поймёшь, дорогой, что квартиру нельзя перегружать массивной мебелью? Вдоль стен надо расставлять диваны, комоды, шкафы, а возле предметов обстановки и под ними нужно оставлять свободное место! Мебель же предпочтительна на ножках!
- На чём? – не понял Иван.
- На ножках, дорогой, на ножках!
- На каких ножках?
- На своих – деревянных, пластмассовых, железных! – терпеливо объясняет Ада. – Ножки у мебели – это такие выступы, на которых она стоит. Без ножек мебель использовать нельзя – это противоречит Фен-Шую!
- А ещё кому противоречит? – машинально задаёт вопрос Иван.
- В спальне, например, нельзя использовать белый цвет. Он убивает интимную жизнь.
- Как это – убивает? А как же белое бельё, простынки? – не соглашается с ней муж.
Ада, развеселившись такой наивностью мужа, смеётся:
- Не бельё, а стены в спальне не должны быть белыми!
- А какими?
- Здесь цвет должен быть только зелёным! Он возбуждает интимную страсть, желание быть рядом, сближает партнёров! Ты разве не заметил, что стены в нашей спальне – зелёного цвета? А какого цвета зал, где мы принимаем гостей, сами чаще всего находимся? Он пурпурного цвета, который способствует повышению уровня богатства. Ну, как ты всего этого не замечаешь?
Голос Ады звучит игриво, по-детски наивно и капризно, отчего Ивану становится всё скучнее и скучнее.
- Ты меня хоть слышишь, Вань? – пристаёт она к нему. – Ну, послушай! Ты видишь, где мы сейчас находимся с тобой? Стены окрашены в персиковый и розовый цвета – это для усиления наших с тобой супружеских чувств! Ты чувствуешь это усиление? Я так чувствую, что готова хоть сейчас идти туда, где стены зелёного цвета!
- Я голоден, Ада, и хочу есть! – тихонько отталкивая жену, шепчет Иван
Ада картинно морщит лоб, поджимает губы, капризно спрашивает:
- А после ужина пойдём в зелёненькую?
Иван, зная черту жены, что не отстанет, тихо отвечает:
- Покушаем, а там посмотрим. Хорошо?
- Хорошо, – соглашается Ада, зная, что и после ужина она станет уламывать супруга исполнить свой долг. И так же, как сейчас, будет говорить ему, что зелёный цвет – это сила, которой нет равных среди других цветов в плане интимного взаимоотношения полов. Так учит Фен-Шуй!
Однако планы её были нарушены звонком из Центра. Звонил старший из охраны, пожилой заикастый человек, которого за сходство с Хитрецовым принимали за его родственника, хотя никаких родственных корней не было и в помине.
- Ив-ван Еф-фимович! – докладывал тот. – Тать-яна Лип-пская привел-ла какого-то парня в При-ют. Стоят у входа и бес-седуют, не знаю что делать…
- Что за парень? – интересуется Хитрецов. – Имя, фамилия?
- Не знаю, но похож на Арс-сен-ния Яс-снова, но уж больно мол-лодой.
- Что-о-о? – удивляется Хитрецов, не скрывая от жены своего восторга. – Ты можешь их задержать до моего прихода? Что, не знаешь, как это сделать? И ты спрашиваешь это у меня? Пригласи к себе, угости чаем!
Там, на том конце провода, от этих восторженно-просительных слов Хитрецова, как говорится, всё свалилось с плеч. Охранник, конечно, думал, что хозяин будет его ругать, поносить за самовольство, разгильдяйство, недосмотр и тому подобное, а тут – такое! И настроение у того сразу подскочило вверх, на целый порядок.
- Будет сделано! – отрапортовал тот без запинки. – Сделаю всё возможное, чтобы задержать их до вашего прибытия!
Ада всё слышала. И в её настроении тоже пошли положительные изменения. Однако поинтересовалась, что привело Арсена в Приют, о котором она только что услышала от мужа?
- Привела Татьяна Липская, – ответил Иван.
- Татьяна? Она, что, уже с ним знакома? – последовал вопрос Ады. – Вот Липские, эти евреи – везде успевают!
- Ада! – укоризненно заметил Иван на это выражение жены. – Как ты можешь так говорить? Ты же знаешь: мне не нравятся такие антисемитские выпады! Я занимаюсь выращиванием людей в пробирках, чтобы люди множились, и совсем не намерен сортировать их по национальностям! Тем более – слышать об этом от собственной жены! Человек из пробирки – это одновременно и всё, и ничто! И если мы будем создавать это «ничто» по принципу национальности, то, как её назвать – эту национальность? Да и цель у нас – другая: нам нужны люди, лишённые родителей, всяческих привязанностей к миру, но обладающие способностью всё видеть и слышать, а через эти их способности мы, высшая каста, должны управлять ходом истории, судьбой всего человечества! Мне нужен «круговой обзор» хода этой судьбы, чтобы всё сходилось в одну точку, которая потом развернёт мне всю картину мироустройства!
Сказать по правде, Ада, слушая мужа, практически не понимала, о чём идёт речь, о чём он говорит. Причём, всякий раз говорит одно и то же, как сейчас. И когда он это произносит, ей кажется, что он занимается какой-то детской игрой, окончание которой – «куличики из песка». Её вообще не интересовало, чем он занимается на самом деле. Правда, когда в его домашнем кабинете стоял монитор, и ему что-то показывали, транслируя из Центра, она подходила к мужу, заглядывала через плечо, трогала губами его ухо, и он слышал, как она спрашивала его в эту минуту:
- А это кто? Это твой сотрудник? А почему мы видим что-то незнакомое, каких-то людей, улицы. Это кинофильм?
Нет, это был не кинофильм! Это было то, что передавалось Хитрецову на монитор через посредство зрения того человека, который в это время вёл либо наблюдение, либо разговор с кем-то, либо путь, по которому двигался этот наблюдатель. Глаза человека были, своего рода, видеокамерами, и всё, что тот видел, передавалось в Центр модуляции лаборатории Хитрецова. Вот только со звуком была проблема: сигнал пока принимался на строго ограниченном расстоянии. Поэтому приходилось прибегать к определению текста по артикуляции того, кто что-то говорил в камеру.
Пока это был, конечно, эксперимент. Таких людей у Хитрецова было не более десятка, но положительный результат давал ему шанс расширить объём работы, а впоследствии – и охватить многотысячную аудиторию таких «передатчиков».
Однако первая неудача постигла Хитрецова именно с женой. Она однажды вдруг узнала на экране того парня, который несколько раз приходил к ним, но который вдруг исчез, и больше не появлялся. Она пыталась узнать у мужа о его судьбе, но тот проявил к ней такую агрессию за этот вопрос, что она замолчала и больше не приставала к нему с этим делом. Потом она узнала, что тот парень погиб, но и об этом спрашивать мужа она тоже не решалась.
Но на этом история не закончилась. В другой раз она увидела на экране Арсения Яснова, который стоял в дверях незнакомой для неё квартиры, и разговаривал в камеру, которую направил на него оператор. Говорил долго, а того, кто снимал это «кино», так ни разу и не показали. Зато камера зафиксировала какую-то женщину, которая кивала головой, будто с ней кто разговаривал. Потом эта женщина пошла вниз по лестнице, после чего на экране снова появился Арсений Яснов.
Жена, узнав Яснова, спросила:
- Разве у него есть квартира? У них же дом с матерью!
- А с чего ты взяла, что это квартира? – удивился Иван.
- А видишь номер – 43?
Ивану пришлось врать, что Яснов решил купить квартиру, чтобы не оставлять мать в зиму в холодном доме.
Арсений действительно подыскивал квартиру в Сенске, но пока таких слухов, что он её уже купил, до Хитрецова не доходили. К тому же, когда купил, номер её был не 43, а 44, что и стало потом предметом нового разбирательства с Адой этого вопроса. Именно это и послужило поводом для того, чтобы отсоединить домашний кабинет от Центра.
Однако и это не понравилось Аде. Иван стал задерживаться в Центре допоздна. Как, например, сегодня, что вызвало в ней такое чувство ревности, что пригрозила ему:
- Замечу, с кем из женщин – пожалуюсь отцу!
Отец Ады, бывший дипломат и военный атташе СССР в Австрии, хорошо знал Карла Витоля – «шефа» Ивана Хитрецова. «Шефа» не по подчинённости, так как никакой иерархии тут не было, а по линии научных исследований, где Витоль играл весьма солидную роль как спонсор Программы, убеждая людей с достатком продвижению идеи «пробирочного» выращивания детей для тех, кто был лишён этого по тем или иным причинам. И деньги шли, особенно от тех, кто испытывал на себе эти причины. И детей усыновляли, удочеряли. Иногда десятками, а иногда – сотнями. Требовались же тысячи, десятки тысяч.
Но у Хитрецова был и «свой» план: отбирать таких детей, которые могли бы служить ему объектом передачи информации о среде обитания, если их зрение превратить с помощью вживления специальных ЧИПОВ в видящее око. И он начал этот эксперимент тайно от Витоля. Отыскал нужных «спецов», и они принялись за дело. И дело пошло – сначала были получены положительные результаты в области перевода биологических импульсов зрения – в электрические, а электрические – в телеметрические.
Однако самым сложным оказались не научные данные изысканий, не лабораторные тесты, а проблема сохранения тайны этих изысканий. Работали ведь люди, а люди – это такие существа, которые ни умолчать не могут, ни утаить от других, таких же, как сами. Потому и идёт обмен информацией: один сказал это, другой – другое, а третьему и говорить ничего не надо – сам доходит до истины! Вот если бы вместо людей – роботы! Или, на худой конец, люди, но лишённые любопытства и любознательности, которые бы знали только одно действо – исполнять!
И такая экспериментальная группа была им создана. Были созданы и специальные приборы, которые определяли нужные параметры рождённых детей, у которых резус был готов безболезненно принять специальные ЧИПы, вживлённые в их головной мозг. Такие дети, становясь взрослыми, превращались в полуроботов, получеловеков. Одним из таких и был Эйк, посетивший Яснова в Мытищах.
Каким образом Эйк смог так беспрепятственно побывать в Москве и Мытищах, после чего вернуться обратно в Сенск – было загадкой. Без посторонней помощи он сделать этого не смог бы. Но именно это и послужило, скорее всего, причиной самоотключения операционной системы его мозга, в результате чего его нашли мёртвым. Было возбуждено уголовное дело, по которому, естественно, будет привлечён и он, Иван Хитрецов.
Однако сейчас не об этом. Сейчас – удача: в его Центре находится тот, кто может подсказать ему то, над чем он бьётся, можно сказать, как рыба об лёд, – как создать ГМО-человека?
Он рассуждал: если стало возможным создать ГМО-растения, то и человека можно создать с приставкой «ГМО». Главное тут – точно рассчитать, какой ген надо вставить в разрыв между генами ДНК человека, от кого брать эти гены? Он знал, что ГМО-помидор был получен путём «вставки» в его ДНК гена скорпиона. И другие подобные случаи ему были тоже известны.
Но как быть с человеком? Ген какого животного подойдёт для этих целей? Примата? Может, черепахи, которая и живёт долго, и медлительная на передвижение – не будет спешить такой человек, как он это делает ныне!? Думы его все ушли именно сюда, в этом направлении. И спал с этим, и вставал – тоже с ними. Покоя не было 24 часа в сутки. Одержимость поглотила его полностью и окончательно. А вот посоветоваться было не с кем.
И вдруг – удача: Арсен у него в Приюте, в его Центре!
– Ада! Собери что-нибудь к чаю на троих!
Ада недовольно поморщилась, но собрала необходимые продукты в пакет, уложив его в тот массивный портфель, с которым Иван не расставался никогда.
В дверях, прощаясь с мужем, Ада напомнила:
- Узнаю, что это был не Арсен, а женщина – расскажу отцу!
- Тогда собирайся – поедем вместе! – ответил он.
- Ладно, поезжай! – согласилась та. – Я сериал про любовь буду смотреть! Скоро начнётся.
На прощание поцеловала мужа, закрылась на все запоры, уселась возле телевизора. Сериал начал своё продолжение…
Глава 13
1
Татьяна увидела Арсена издали. Она стояла у входа в «Орбиталь» и ждала. Кого ждала? Она и сама не знала – подчинялась внутреннему голосу, который, словно мелодия, звучал в её сознании так отчётливо, что и без слов было понятно: что-то будет!
- Арсений Ильич? – удивилась она. – Что с вами? Вы так помолодели, что…
- Вы хотите сказать: под венец?
- Да, но…
- Арсений Ильич дома, а я – его младший брат, и зовут меня Арсен. Будем знакомы!
- Татьяна! – всё ещё пребывая в сомнении, представилась та. – Невероятно – быть такими похожими!
- Согласен с вами! Тем более что именно эта тема, как мне кажется, и может стать предметом нашего с вами разговора. Вы ведь именно об этом хотели всегда поговорить с Арсением Ильичём?
Татьяна вскинула брови:
- Вам сказал об этом сам Арсений Ильич? Впрочем, что я говорю: он здесь совсем ни при чём. Это же только в моих мыслях было. А вот вы как об этом узнали? Вы – пророк?
Арсен только улыбнулся на это. Вспомнил, как всего лишь час тому назад этот же вопрос задала ему Майя. Вот люди: чуть что-то изнутри, сбоку, сверху, из-под низа – значит, пророк, чародей, маг!
- Нет, Таня, я не пророк! Просто, когда один человек принимает чужую боль, как свою, его мозг, сотканный из миллиардов нервных клеток-нейронов, излучает в магнитное поле земли такую порцию энергии, что она тут же передаётся не только этому человеку, но и тысячам других – таких, как он. Наверное, вашу боль я почувствовал более остро, чем другие – вот и отозвался на ваш внутренний голос. Нейрон – магнитный носитель памяти, и он, конечно, знает, что такое магнитное поле земли, её магнитно-силовые линии. Потому и ведёт себя так, как игла на звуковой дорожке виниловой пластинки, или луч лазера – на компакт-диске. Он либо считывает информацию, либо её записывает, либо воспроизводит. С его такого «поведения», можно сказать, человечество и взяло пример, чтобы создать электронную индустрию. Тонкая штука – нейрон!
Татьяна, всё ещё не веря, что перед ней не Арсений Ильич, ловит себя на мысли, что этот человек повторяет ей то, о чём она уже читала в книге «Теория себя».
Арсен же, читая её мысли, тут же отвечает:
- Вы правы, Таня – это из «Теории себя» Арсения Ильича. И что? Если знаете вы, то почему не должен знать я?
Татьяна успокаивается. Однако решает уточнить:
- И что это за боль, которую вы, Арсен, приняли, посчитав, что эта боль исходит именно из меня? Как вы определили, что источник энергии – я? Почему не другой человек?
- А вот теперь лукавите вы, Татьяна Изотовна! – как можно озорнее отвечает Арсен – Знаете ведь: другого человека, который бы ставил ваши вопросы перед Арсением Ильичём, нет! Вот эти ваши вопросы я и «перехватил» на пути к нему! Станете меня наказывать за это?
«А он ничего, забавный!» – подумала, улыбнувшись, Татьяна. Но тут же, вздрогнув, перевела взгляд на Арсена. Ей показалось, что он читает её мысли.
«Да, читаю!» – был ответ Арсена. «Поэтому веди себя, девушка, более открыто, чтобы не быть пойманной за хвост неправды!»
Та опустила глаза. Теперь она была уверена, что этот человек – реальное воплощение идеи, о чём сообщает Арсений Яснов в своей «Теории себя». Вот тебе и фантазия! Оказывается, что возможно и такое! Да, но как вести себя с таким человеком? Ведь ничто не скрывается от его взгляда, его способности заглядывать внутрь человеческого «эго»! Вот теперь понятно, что имел в виду Арсений, когда описывал мир земной цивилизации без войн и насилия, религий и прочих «измов», денег и вооружения, бедности и болезней! Он имел в виду полную открытость устройства мира, включая и самого человека в этом устройстве. Но сможет ли остаться человек человеком в таком открытом и доступном мире? Не нарушится ли этим самым его внутренняя «Конституция», провозглашающая его личную жизнь неприкосновенной?
Татьяна мельком взглянула на Арсена. Тот улыбался. Он был удовлетворён таким ходом её мыслей. Он был рад за неё. И она это тоже уловила. Значит, и в абсолютно открытом мире человек останется человеком.
- С небольшим дополнением и уточнением, Таня, – заметил Арсен. – Именно в таком мире человек только и сможет стать настоящим человеком!
- А сейчас? – тихо спросила она.
- А сейчас он всё-таки ближе к животному, чем к самому себе.
- И что ему делать?
- Что делать? А что делают люди, которые хотят знать содержание того или иного предмета, явления природы? Они входят внутрь предмета, детализируют его устройство, чтобы познать его изнутри. Так и человек: пока он не войдёт в себя, он не познает ни себя, ни устройство мира, в котором обитает. Имею в виду не физиологическое или анатомическое устройство, а более тонкое – на уровне нанометрии, где создаётся его так называемая духовная часть. Арсений Ильич именно сюда и зовёт человечество. Зовёт в самую гущу сотворения жизни – эвертальное свойство вируса, благодаря которому и мы родились на свет, и миллионы других, да и всё живое и неживое в этом безбрежном мире.
- И вы – тоже? – осторожно спросила Таня, полагая, что этим вопросом она «выбьет», наконец-то, из колеи своего собеседника. Но тот твёрдо, не задумываясь ни на секунду, ответил:
- Все, без исключения!
Он хотел что-то ещё добавить, но тут в дверях проходной появился охранник, который с нескрываемым любопытством начал рассматривать Арсена. Затем исчез, плотно закрыв за собой дверь.
- Мне пора, – сказала Татьяна.
- Да и мне – тоже, – согласился с ней Арсен. – Договорим следующий раз. Вы согласны?
- Буду ждать сигнала!
2
Хитрецов опоздал: Арсен с Татьяной покинули место встречи до того, как тот сюда прибыл. Набросился на охранника с упрёком, что тот не исполнил его приказ. Охранник стал оправдываться:
- Пока гот-товил чай, вышел, а их и след прос-стыл! Да и вы, Ив-ван Еф-фимов-вич, долго не…
Хитрецов, махнув рукой, повернулся и пошёл обратно домой. Сторожа больше ругать не стал. Кулёк с угощением, которое приготовила Ада, положил ему на стол.
Шёл и ругал Аду. Как же она ему надоела с этим Фен-Шуем, с её сериалами, сюсюканием и притворной нежностью! А вот если бы Татьяну «подключить» к его системе «ВХ» – это было бы то, что надо! Надо поразмышлять!
Глава 14
1
- Что нового в граде Сенске? Кого видел? С кем встречался?
Эти вопросы посыпались на Арсена, когда тот вернулся домой.
Рассказывать о встрече с Татьяной он не стал – решил поговорить об этом только с Арсением. Тем более, что у Бориса в кармане был билет на обратный рейс поезда – в Москву, поэтому занимать его разговорами на эту тему не было ни времени, ни смысла.
- А вы куда собрались? – спросил он, обращаясь к Арсену. – На реку? Тогда идите, а я тут помогу Анастасии Ивановне с огородом: помидору, огурцы полью, что-то ещё поделаю.
Арсений остался, а Борис с Арсением подались на речку.
- Тебе не кажется, что Анна Григорьевна не из этих краёв? – задал вопрос Борис, когда они подошли к реке. – Что-то белорусское или украинское в её речи. Как она здесь оказалась?
- Беженка она, – ответил Арсений. – Скорее всего, именно оттуда, а откуда конкретно – об этом она молчит. Думаю, что в её судьбе случилось такое, о чём она либо вообще не хочет вспоминать, либо оно приглушилось само собой. Знаю только, что появилась здесь без документов – потеряла, когда пробиралась из зоны оккупации. Таких тогда было много. Помогла Нина Ивановна Фролова – главврач роддома Сенска. Дошла до предместий Берлина, где была сильно контужена, потому и закончила свою военную карьеру. Предлагали, однако, остаться в приличном госпитале, но она отказалась – тянуло домой, ближе к родным, решила демобилизоваться.
В Сенске появилась в звании капитана медицинской службы. Узкие погоны медика, сверкая на солнце, не только шли к её фигуре, но придавали и солидную значимость. Это потом она погрузнела, опустив плечики, а тогда была прямой, словно отвес в руках плотника, и гимнастёрка на ней сидела без единой складочки, показывая упругость её молодого тела.
- Сама вернулась, а муж её, Сергей, не вернулся – погиб в Венгрии при взятии Балатона. Утонул в этом озере вместе с экипажем бомбардировщика. После войны самолёт подняли, а летчиков похоронили в братской могиле. И её на похороны приглашали по линии Комитета Советско-Венгерской дружбы. Вернулась неузнаваемой: недели две молчала, а потом стала частенько плакать, словно отдавая дань слабости, о которой в дни войны и не знала, что это такое.
- В те тяжёлые для неё дни очень помогла ей Анна Григорьевна. Её тихий, но красивый говорок с белорусско-украинским акцентом так благотворно сказывался на настроении Нины Ивановны, что она готова была беседовать с Анной часами. Однако Анна старалась разговор не затягивать, прерывала, казалось бы, на самом интересном месте и, смущаясь, просила отпустить её по делам роддома. В этом случае Нине Ивановне ничего не оставалось, как только выполнить просьбу Анны.
Но однажды Нина Ивановна вдруг задала Анне вопрос:
- Чем вам помочь, чтобы отыскать родных, близких? У вас ведь кто-то же был до войны?
- Круглая сирота я, – только и ответила та.
С того часа Нина Ивановна с этим вопросом к Анне более не обращалась. К тому же, именно она, Нина Ивановна, и помогла Анне оформить личные, хотя и временные, документы. Опять же, со слов самой Анны, так как никаких доказательств у Анны на этот счёт не было. Уговорила военкома выдать справку о том, что Анна Григорьевна Данилова дальняя родственница семьи Фроловых по мужу. На том и сладили…
Арсений решил не высказывать Борису своих мыслей о том, что Анна может оказаться матерью Леонида Крайко. Не хотел преждевременно бередить душу ни себе, ни другим. Решил ждать того случая, когда, рано или поздно, всё встаёт на свои места. Знал: бывает и такое.
- А что было дальше? – задал вопрос Борис. – Как вообще складывалась жизнь вашего семейства после войны? Твоя личная, например?
- Как складывалась? А вот так…
И Арсений рассказал…
Жизнь в послевоенном Сенске налаживалась так же тяжело, как и во всей стране. Весь скарб Ясновых состоял из двух железных кроватей, обеденного стола, пары стульев и узла с одеждой. Но большей проблемой для людей того времени был вопрос хлеба. Он выдавался по карточкам: 600 граммов на работающего, 400 – на иждивенца. Итого Ясновы получали на четверых чуть более 2 килограммов хлеба в сутки. Лишь только к осени 1947 года появился определённый достаток в пище. Земли этого края были урожайными, так как «отдохнули» за годы войны. Сеяли и выращивали многое: картофель, свёклу, помидоры, капусту, бахчевые, кукурузу, подсолнечник, даже просо. Обзавелись и «живностью»: коровой, козой, овцами, курами.
Анна Григорьевна так и продолжала с ними жить, работая в роддоме и помогая им по хозяйству.
Глава семейства, Илья Кузьмич Яснов, работал в местном паровозном депо водоливом. Была такая профессия – заливать воду в тендер паровоза. Работал «по графику»: после ночи шёл отдыхать на двое суток, а после дня – на одни сутки. Мать, Анастасия Ивановна, управлялась по хозяйству, а зимой, когда железнодорожные пути заносило снегом, откликалась на просьбу станционного начальства выйти помочь в борьбе с заносами. Зимы тогда почему-то были очень многоснежными.
Дела в школе у ребят шли своим чередом: Арсений учился в 7-м классе, а Василий, младший брат, в 5-м.
Арсений учился получше, всё ему давалось не так трудно, как брату. А по дому у них было всё поровну: что-то сварить, убраться за скотиной, на огороде, в заготовке сена, дров, уборке урожая. Здесь они труда видели предостаточно. Брали пример не только с родителей, но и прислушивались к их совету – учиться, быть грамотными, не как они, не получившие никакого образования, кроме одной или двух «групп», как в старину называли классы. А мать и вообще не ходила в школу – рано осиротели они с младшей сестрой Анной.
2
Быстро пролетели школьные годы Арсения! Позади – десятый класс, впереди – экзамены, а за ними – служба в Армии, которая началась буквально через неделю после того, как он получил Аттестат об окончании средней школы.
Служба в Армии Арсению, если говорить честно, не понравилась. Порядок, режим, оружие, спортивная подготовка, учебные занятия – это он приветствовал. Бегал, ползал, стрелял, находился в карауле, отдавал честь старшим по званию с удовольствием. Не терпел унижения людей самой службой. Не понимал, как это – «служить», не размышляя, подчиняясь только Уставу. А как же напоминание А.В.Суворова: «Каждый солдат должен знать свой маневр»?
Однако сам призыв в Армию сыграл в жизни Арсения весьма заметную роль. Он побывал на Дальнем Востоке, прошёлся по улицам Владивостока, увидел Байкал, Сибирь, Океан, Амур, многие города. Кроме того, неплохо стал разбираться в приёме сигналов азбукой Морзе, поскольку их учебный полк готовил связистов для пограничных застав. Азбуку познавал старательно, чтобы как можно чётче отличать один знак от другого, безошибочно определяя микроскопические интервалы между ними. Помогли советы преподавателей, которые сразу же, как только молодые бойцы заняли места в учебном классе, сказали:
- Про точку и тире в азбуке Морзе забудьте один раз и навсегда. Привыкайте точку озвучивать словом «ти», а тире – словом «та», которое звучит несколько дольше, чем слово «ти». Таким образом, буква «А» – это «ти - та», что означает – «точка – тире»…
Тогда ему было 20 лет, а это возраст, когда впереди – Вечность, а позади – Детство. Но что для Человека Детство, если не сама Вечность, данная ему от её собственного начала?! Так и для Арсения: когда ему было 20 лет, всё казалось прозрачным, ибо не видел он тогда ни тёмных сторон Жизни, ни той Жизни, которая шла в её тёмных коридорах Власти. Всё это ему предстояло увидеть потом – за те десятилетия, которые шли следом за числом «20».
Возвращение Арсения из Армии домой был для всех его родных и близких полной неожиданностью. Это было в начале ноября, вечером, когда было уже темновато. Он шёл по своему посёлку, не веря, что снова в родном краю. В руках – чемодан, одет по зимнему – в бушлат, на ногах – сапоги, на голове – новенькая солдатская шапка, на плечах – зелёные погоны пограничника...
3
Досрочное возвращение Арсения из Армии было для его отца, Ильи Кузьмича, большой неожиданностью. Он недолюбливал Арсения, а потому, оставшись с младшим Василием, всё своё внимание уделил ему, более желанному, чем старшему. Он считал Арсения неуправляемым, своевольным, настырным, а Васютку, или, как они его называли сокращённо – Сютку, обделённым умственно, потому и более жалел его, чем ругал или понукал им. Зато вдвойне попадало Сеньке: не так косит траву, не так ловко сгребает, ворошит сено, не так держит косу, топор, молоток, не так копает, пилит, строгает, забивает гвоздь…
Арсений терпел, хотя по всему было видно, что готов был вступить в схватку. А Сютка вообще этого не испытывал: жалел его отец, относился к нему бережно, ласково.
Отец стал сбивать Арсения на обзаведение своей семьёй. Он знал, что сын «ходит» с Валентиной, соседкой, отец которой, Леонтий, работает на пилораме строительно-монтажного поезда, прибывшего возводить в Сенске объекты социального и промышленного назначения.
Такие поезда формировались тогда для того, чтобы в самые кратчайшие сроки восстановить порушенное войной хозяйство железнодорожных станций. Они были мобильными, при них было всё необходимое, чтобы возводить объекты, как потом стали говорить, «под ключ». В Сенск прибыл Строительно-Монтажный Поезд -22.
И закипела работа. И народу в Сенске тоже прибавилось изрядно. Кто-то просто работал, надеясь, что продолжит с поездом путь дальше по стране, а кто-то начал обживаться капитально: строить себе дома, заводить скотину, пчёл, сажать огороды. Среди оставшихся в Сенске была семья Леонтия. Его дочь Валентина и приглянулась Арсению. Училась в одной школе. И так они полюбили друг друга, что и в школу – вместе, и из школы – тоже вместе. Чистая была любовь, без баловства и озорства.
Вскоре сыграли свадьбу.
Но не прошло и недели после свадьбы, как отец сказал Арсению:
- Надо в поселковый Совет сходить, документы раздела оформить.
О каких документах шла речь, Арсений не знал. Он просто пошёл с отцом в Совет, где и состоялся вот такой разговор.
- Хочу сына отделить от себя, – сказал он Марии Савиной, Секретарю Совета. – Даю ему три тысячи рублей деньгами, тёлочку и овцу на племя.
- Ну, и что? – переспросила его Мария.
- Нужен документ, что я его отделяю.
- Извини меня, дядя Илья, но я не понимаю, какой документ тебе выписывать?
- Чего тут не понять?! – настаивал тот. – Надо написать справку, что я Арсения отделяю от своей семьи, а при этом выделяю ему часть своего имущества.
- Интересно! – удивилась Мария. – А как же дом, другие постройки?
- Дом – это Сюткин, а Арсению – тёлочка, три тысячи рублей денег и овца на племя.
- Теперь понятно! – сказала Мария. – Но мы таких справок не даём. Нет такого положения, чтобы отделять или не отделять детей от родителей. Мы можем только заверить ваше заявление или ваше решение, и всё.
Отец согласился. Справка о том, что он выделил сыну указанные ценности, была ему выдана вместе с его росписью в книге учёта документов.
На обратном пути отец зашёл в буфет при станции, где на радостях отметил данное событие солидной порцией вина и закуски. Арсений же побрёл домой один, так и не разобравшись в том, что же этим самым хотел сказать его родитель. Понял потом, когда его семья пришла к развалу из-за раздора между сватьями: кто дал молодым больше, а кто – меньше? Тогда и прозвучало слово матери Арсения, Анастасии Ивановны:
- Он у нас отделённый!
Вот так распалась семья, которая только-только начала быть. Прекратила существование не потому, что сама хотела этого, а потому, что её подтолкнули к этому извне, добравшись до её корневой основы – любви между парой сердец. И кто? Самые близкие к этим сердцам люди – их родители!
Последнюю точку в развал семьи Арсения с Валентиной поставила смерть их первенца в роддоме. Прожил всего лишь несколько часов. Родился слабым, потому и не смогли выходить. Арсений его даже не видел – так быстро тот ушёл из жизни. Да и Валентина его толком не разглядела – не успела. Зато преуспела её мать, заявив дочери:
- От больного мужика могут ли быть здоровые дети? Ищи, Валька, здорового!
4
- И что, нашла? – спросил Борис, когда Арсений изложил данную часть своего рассказа.
- Жизнь – мудрая штука, – ответил Арсений. – И если не получается у одного, то находится другой, который подставляет ему своё плечо – и тогда оба начинают идти вместе, преодолевая общие трудности. Сошлась с одним, стали жить, но родить она больше не смогла. Пришлось взять ребёнка из приюта.
- Случайно, не из приюта Хитрецова? – подколол Борис, но тут же осёкся под недовольным взглядом Арсения. Понял, что ошибся.
- Прости! – тронул он руку друга.
- Сойдёт! – ответил тот.
- А что случилось с Анной Григорьевной? Почему потеряла зрение? – переводя разговор в другое русло, поинтересовался Борис.
- Один глаз выхлестнула корова своим хвостом, когда та её доила. А другой, наверное, «глядя» на него – не взял на себя прежнюю нагрузку, стал тоже утрачивать способность видеть. Хочу её показать Витаеву, может, что и получится.
- Тогда что тянуть – давай я её заберу с собой!? У меня и поживёт, и к Витаеву отведу!
Борису всегда хотелось сделать такое, чтобы в душе у людей остался чёткий, ясный след от его доброты и заботы, участия и сострадания. А тут – такой случай!
Однако Арсений, помня разговор с Леонидом Крайко, не спешил. Он ждал, он был просто уверен в том, что тайна судьбы Анны Даниловой непременно раскроется, причём очень скоро. Потому и не согласился с Борисом:
- Я бы хотел сделать это сам. Она столько лет с нами прожила, столько нам помогла, что мой долг перед ней – во сто крат больше, чем у кого-либо.
Борис согласился. При этом заметил:
- Вот только тянуть с этим я бы не советовал. У меня есть догадка, что прогресс всякой болезни протекает несколько быстрее, чем её регресс. Если бы удалось переставить эти две величины местами, человек обрёл бы такую продолжительность жизни, о которой и не мечтает!
Арсений картинно вздыхает:
- Хорошо бы! Только я эти две величины вообще бы выгнал из своей жизни! Уж, очень они мне надоели! Что это за жизнь – куда ни пойди, куда ни ткни – везде болячки, болезни, недуги?!
- Странно, – размышляет Борис. – Ты так произнёс слово «недуги», что мне послышалось в нём два слова – не дуги. Ты это сделал преднамеренно?
- Да, преднамеренно. Потому что слово «недуги» – это подсказка, что в организме нет той нормальной «сварки», которая из химических элементов творит биологические конструкции – белки, ферменты, гормоны, прочие блоки живой материи. И здесь вольтова дуга, хотя в такой миниатюре, что не всякий электронный микроскоп способен её рассмотреть.
Борис искренне удивляется:
- И ты об этом говоришь так спокойно? Да об этом надо кричать во всю Ивановскую!
– Кричать не надо, – успокаивает его Арсений. – Человек сегодня только учится этому искусству – «сваривать» живую ткань, для чего использует тугой пучок света – лазер. А когда научится, тогда и поймёт, что природа это делает с самого начала своего существования. Да она и родилась от этой «сварки». Вспомни, в какой атмосфере живёт человечество. В атмосфере, где её большую часть объёма составляет Азот – 78%. А он, как известно, в биологических структурах работает так же, как инертный газ, например, как аргон, сварка, в среде которого даёт возможность сваривать даже те элементы, которые не поддаются этому в обычной среде. Здесь тебе и ответ на твой вопрос, как биолога: что означает для организма соблюдение так называемого азотистого равновесия?
Борис, явно не ожидавший такого поворота беседы, был просто шокирован такими рассуждениями Арсения. Тем более на тему, которая волновала его больше всего на свете: почему один организм сопротивляется болезням, а другой – нет. И что такое иммунитет, если рассматривать его не просто как способность такого сопротивления, а как механизм, которым не плохо бы научиться управлять. И вот сейчас он слышит из уст своего друга такое, от чего можно даже с ума сойти!
- Сойти с ума – дело не хитрое, – подсказывает ему Арсений. – Ты лучше напомни, что такое азотистое равновесие?
- Ну, это каждый знает, – отвечает тот. – Это состояние, когда количество выводимого из организма азота равно его количеству, которое он получает с пищей. Если азота поступает меньше белкового минимума, который необходим организму, он начинает использовать белки собственного тела.
Арсений улыбается:
- Ну, и..?
- Что – «ну, и…»?
- Какой вывод, спрашиваю?
- Вывод простой: недостаток азота надо пополнить за счёт пищи!
Арсений не улыбается, он смеётся:
- Вот так вы, учёные, и тешите себя детскими ответами! Не то, Борис Платонович, не то! Без азота не будет той чистоты «сварки» молекул живой материи, какая производится в среде инертных газов, а это путь к браку, к образованию «окалины», которую дилетанты от медицины и биологии именуют «шлаками»! Теперь понимаешь, какой урон они наносят истинной науке, когда изобретают всякого рода способы и методики, так называемые БАДы – биологически активные добавки, которые-де способствуют выводу из организма этих «шлаков»? А всего-то надо – соблюдать азотистое равновесие! Надо учиться у природы, у бактерий, которые помогают человеку всем, чем только могут. Надо идти на поклон к Вирусу, который, становясь инертным кристаллом, совершает таинство биологической «сварки», ибо он и есть в Природе главный сварщик! А без сварки как жить, если всё держится только на ней?! Так и хочется сказать словами Спасителя: «Ничего не можете делать без меня».
Борис стал возражать:
- Что-то не вяжется! Говорит о вирусе, а имеет в виду себя, что ли?
- Да, именно так и надо понимать: имеет в виду Вирус, а говорит от первого лица! Согласись, Борис, ну, не мог говорить этот человек тогда, в первом веке, что Вирус и он, Спаситель, – одно! А ты и Вирус – не одно, если твой геном – творение вирусов?
Борис нехотя, но соглашается:
- Теперь мы знаем, что это так – это правда. Но чтобы Спаситель и вирус – одно, об этом я как-то и думать не смел!
- По этому случаю, надо слушать Арсена. А он говорит: привыкай! Кстати, вот и он – лёгок на помине!
Борис оглядывается и тоже его видит. Тот подходит, говорит:
- Звонили из милиции: Торбеев просит вас, Арсений и Борис, к себе. Дело, говорит, есть срочное.
- Ну, если срочное, тогда в путь! Зайдём только домой перекусить.
Глава 15
Майор милиции Савин вошёл в свой кабинет с чувством некоторого облегчения: уличная духота не проникала за толстые стены старинного особняка – тут было прохладно в любую жару.
Сбросил с себя китель, положил рядом на соседний стул: через полчаса прохлада отберёт из его тела излишнее тепло, придётся снова надеть его. Опустился в мягкое кресло, расслабил уставшее тело. На несколько минут закрыл глаза, запрокинув голову на высокую спинку кресла. Руки положил на подлокотники. Прислушался к тому, что делалось на улице за окном, выходящим на городской скверик, аккуратно опоясанный невысокой металлической оградой с вензелями, набалдашниками, остроконечными пиками.
Как там хорошо, в этом сквере, сейчас! Гуляют люди, забавляя тишиной и прохладой и себя, и своих детей. Птицы щебечут, выманивая из гнёзд подросших птенцов. Пахнут присушенные на солнце листочки клёнов и лип, поблёскивают в лучах солнышка корочки молодых побегов. Уютно под их могучими зелёными кронами!
Вот так, размышляя о том, что даёт человеку природа, Савин с сожалением представил и другой мир – мир, где совершаются тяжкие преступления, насилия, акты обмана и разбоя, стяжательства и подкупа. И пришёл к выводу, что природа, заботясь о Человеке, почему-то воздаёт свои почести всякому без разбора – плохой этот гражданин или хороший, злой или милосердный, честный или скрытный в своих недобрых помыслах.
Майор строил план поиска того, кто был причастен к случаю на просеке за городом, который произошёл в неизвестное пока время прошедших суток.
Предварительный осмотр места происшествия, если можно так именовать это место, практически ничего существенного не дал. Тело молодого парня, лет около двадцати, было обнаружено на лесной просеке, прорубленной для ЛЭП.
Никаких следов насилия на его теле не было вообще. Документов тоже не оказалось. Карманы, содержащие обычно какие-то предметы, тоже были пустыми: ни клочка бумаги, ни крошки табака, будто в них никогда ничего не помещалось.
Юноша сидел, прислонившись к железобетонной тумбе, которая служила основанием железной опоры ЛЭП. Широко открытые его глаза источали тусклый свет, и этот немигающий взгляд ещё больше подчёркивал те страдания, тот ужас, который так и застыл на его лице. Оно было искажённым до неузнаваемости.
Каких-либо улик, говорящих о том, что его перенесли сюда после смерти, обнаружено не было. Поэтому все единодушно сошлись на одной версии: смерть наступила в результате инфаркта или чего-то в этом роде.
Труп неизвестного отвезли в морг. Оставалось ждать, что кто-то заявит о пропаже человека, и личность будет установлена. Пока же майор Савин ждал результата экспертизы. Сейчас его время, как он говорил в таких случаях, было пока в тени: нет данных – можно закрыть и глаза. И он действительно закрыл глаза: полусидел, полулежал в кресле, млея от приятной прохлады, не отказываясь, тем не менее, от своих слов, что его работа – воистину «чёртова».
- У меня работа чёртова! – говорил он, подразумевая под этим не недовольство судьбой, а её необычность, выводящую на сверхчеловеческую способность чувствовать то, что не могут чувствовать люди других профессий.
- Не всякому по душе такая работа. Ведь не с честным людом идёт борьба, а с отродьем рода человеческого. Тут кем только не приходится бывать – даже чёртом!
Открыв глаза, Савин перевёл взгляд на сейф, где хранились дела прошлых лет. Стал мысленно перебирать события, отложившиеся в его памяти за многие годы работы в органах. Стал выстраивать линию поиска, нанизывая, как на шампур – мясо, то, что было известно ему по этому случаю.
Борис Павлович Савин пришёл в органы не случайно. Он пришёл в милицию сознательно, причём с твёрдым намерением стать профессионалом. Его влекла не романтика борьбы, поиска или погони, а тот психологический барьер, у которого, или за которым, идёт беспощадный бой двух линий, двух мировоззрений: Правозащитника и Правонарушителя – с большой Буквы оценки их жизни и судеб. Он хотел понять, когда, в какой момент столкновения этих двух мировоззрений у преступника появляется страх или смятение в глазах? Он хотел познать именно это, и тогда он будет считать себя профессионалом, победителем невежества, без которого, как он полагал, невозможно ни одно преступление против разумности и человечности. И он начал свой эксперимент в реальной обстановке жизни.
Да, были случаи, когда он, молодой офицер милиции, не знал, что делать, а потому некоторые дела остались им нераскрытыми. Например, дело доктора Подлеснова, полное драмы и загадок, лежит в папке розового цвета. Друг детства Арсений Яснов, один из талантливых учеников Подлеснова, и сегодня переживает вместе с ним, с Савиным, по случаю смерти Платона Ильича.
Как это случилось? Что произошло?
Было время, все трое охотились, рыбачили, путешествовали. Втроём, вдвоём или семьями, летом или зимой – для них это не имело никакого значения. Они просто дружили, а это намного больше, чем просто жить. А вот погиб Платон Ильич непонятно даже как. Это не ясно до сих пор.
Уж очень странная была у него смерть: ни единой царапины, никаких нарушений функций внутренних органов! Диагноз: сильное нервное истощение. Странно, однако, но это произошло спустя всего лишь месяц после того, как Платон Ильич приступил к работе, отгуляв весьма продолжительный отпуск. Медики, по крайней мере, этому были тоже удивлены без меры.
Правда, было нечто подобное год тому назад. В трамвае скоропостижно скончалась женщина средних лет. Она так и осталась неопознанной никем из свидетелей, хотя многие утверждали, что в трамвай она входила не одна – с ней была её знакомая или подруга. Как эта подруга или знакомая покинула трамвай – этого никто не видел. Возможно, когда она увидела, что со спутницей что-то происходит, встала и тихо, чтобы не возбуждать в пассажирах панику, сошла на остановке. А вот как она выглядела – этого толком так никто и не запомнил.
Савин встал, отыскал папку с делом того происшествия, углубился в чтение. Свидетельские показания шли, почти копируя друг друга: «Видел, как женщины вошли в трамвай, сели, потом кто-то вскрикнул, что увидел мёртвую. Потом приехала милиция. А ту, с кем была та умершая, не помню».
Стал рассматривать фотографии. Тоже ничего особенного, чтобы остановить взгляд. Женщина лет сорока, брюнетка, нормального телосложения, правильные черты лица, мелкие, не броские. Можно выделить лишь нос с лёгкой горбинкой и глаза, застывшие в ужасе. И никаких вещей, никаких предметов…
«Они что, сговариваются, когда умирать идут – не берут с собой ничего?» – промелькнуло в голове Бориса Павловича, и от этой мысли он вдруг проникся неким уважением и к этой женщине, и к тому мужчине, которого обнаружили на просеке. Сравнил, и понял, что имеет дело с более чем загадочным явлением, чем простая смерть.
«Интересно, а в какие дни недели произошли эти два случая?» – Майор нервно стал водить пальцем по листам календарей, аккуратно подложенным под стекло стола. Воскресенье! Но ведь и Платон Ильич погиб в воскресенье! Случайность?
С азартом игрока, неожиданно нашедшим правильное решение, Савин быстро сверил время суток этих трёх случаев, и когда оно оказалось разным, облегчённо вздохнул, бросив карандаш, которым он делал запись на листочке оперативки.
Вошёл лейтенант Торбеев из отдела криминалистики. Он же – добровольный помощник майора по особо важным делам. Парень не жалел времени, работал с увлечением. Плотно сбитый, с усиками в навис, он более походил на базарного торговца или на работника конторки, как звали в давние времена, чем на сотрудника милиции.
Торбеев молча положил тоненькую папку на стол, сел в кресло напротив хозяина кабинета. Стал ждать. Савин внимательно, даже придирчиво, как показалось Торбееву, прочитал каждую фразу документа, с пристрастием рассмотрел каждую фотографию. После чего вопросительно посмотрел на лейтенанта, как бы говоря:
- Что скажешь?
Торбеев это понял как приглашение к разговору.
- Думаю, товарищ майор, что случай с доктором Подлесновым, гражданкой из трамвая и мужчиной с просеки – это звенья одной и той же цепочки. Один и тот же диагноз: крайне сильное нервное истощение, в результате чего и наступили эти смерти.
«Молодец, парень!» – отметил про себя Савин. – «Только не смерти, а смерть, которая не только одна на всех людей, но и одна в лице своего прихода к людям».
- Другой версии не допускаешь? – осторожно спросил он Торбеева.
- Мне кажется, что это самый рядовой случай, каких, быть может, случается масса. На месте этих товарищей могли быть другие люди, а суть одна – истощение, после чего – смерть. Ничего не попишешь – интеллектуалы!
Савин удивлённо поднял брови, скривив губы.
- Все трое? – его вопрос прозвучал так, словно только что ему сообщили о прилёте инопланетян на Землю.
Торбеев от этого вопроса, напротив, даже повеселел, чем расстроился. Быстро встал, подошёл к столу, ответил:
- Борис Павлович! Кто может умереть от истощения клеток мозга, если не учёный, профессор, интеллектуал?! Тут загадка может быть только в том, почему они умирают именно сейчас, когда жизнь – умирать не надо: всё есть, медицина на высоте, социология…
- Вот что, лейтенант! – Савин задумался.
- Слушаю!
- Сделайте запрос: не было ли подобных случаев в других районах области? И второе: свяжитесь с Ясновым, введите его в курс дела, а он, я думаю, подключит к этому Бориса Подлеснова. Не берусь судить, но чувствую, что здесь есть что-то неординарное.
Торбеев радостно заметил:
- Я уже пригласил их, товарищ майор.
- Кого? – не понял Савин.
- Яснова с Подлесновым!
- Как, и Подлеснов здесь? Вот удача!
- А ещё у Арсения Ильича брат родной нашёлся, – добавил Торбеев. – Сам не видел, а слышал, что похож на него, как две капли воды!
- Вот и славно! Теперь можно сказать, что дело у нас пойдёт!
Глава 16
1
По окончании войны Австрия и Вена, как особый округ, были поделены на четыре оккупационные зоны. В 1945 была провозглашена Вторая республика, а 15 мая 1955 между странами-победительницами и Австрией был подписан государственный договор, провозглашавший политический нейтралитет Австрии, союзные войска были выведены за ее границы.
Не остался в стороне передислокации войск из Австрии и Сенск – сюда прибыл авиационный полк.
Сюда же был переведён и детский приют Ивана Ефимовича Хитрецова, где находились дети, родители которых погибли или пропали без вести во время войны. Так сказать, дети разных народов: русские, поляки, чехи, украинцы, белорусы, молдаване, венгры… Не было только австрийцев и немцев, для которых были созданы специальные школы-интернаты, финансируемые властями Австрии и Германии. Часть средств на содержание приюта Хитрецова так же шла из казны местных властей Австрии, предписанных ей по мотивам контрибуции. Ведал этими солидными средствами некий доктор Карл Витоль – основатель Биотехнического Центра в пригороде Вены, который он назвал своим именем.
Главной целью Центра было доказательство правильности выводов Зигмунда Фрейда о психоанализе.
Карл Витоль был одним из тех поклонников Фрейда, которые не просто принимали к сведению его учение, а пытались понять, что именно имел в виду этот учёный, чтобы доказать присутствие в человеке двух линий его поведения – сознательного и бессознательного. И почему тот распространял свою систему на такие области человеческой культуры, как мифология, фольклор, художественное творчество, религия.
В основе психотерапии — анализ вытесненных комплексов с помощью свободных ассоциаций, толкования сновидений и т. п. Психическая структура личности в психоанализе: бессознательное «Оно» (область влечений); сознательное «Я», сдерживающее импульсы «Оно» посредством различных защитных механизмов; «Сверх-Я» (область социальных норм и нравственных установок).
Карл очень сожалел, что ему так и не довелось встретиться с Фрейдом, хотя их пути пересекались несколько раз как в Вене, так и за рубежом Австрии, в частности, в Англии, куда Фрейд переехал в 1938 году. Именно в тот год Витоль и основал свой Центр по изучению тематики Фрейда.
Становление Центра растянулось на год, и было уже приготовлено приглашение Фрейду – посетить этот Центр в 1939 году, но, к сожалению, тот прибыть уже не смог – умер.
Карл очень переживал уход Фрейда из жизни. Несколько недель он жил, как отшельник, посещая, в основном, парки и скверы: Пратер, Аугартен, Нижний Бельведер и Верхний Бельведер, Шенбрунн. После этого посетил Музей естественной истории, Этнографический музей, Музей истории искусств, Музей истории Вены, Музей австрийской культуры. А под конец – Оперный театр, Дома-музеи Л. Бетховена, Й. Гайдна, В. А. Моцарта, Ф. Шуберта, И. Штрауса. А завершил этот период посещением монастыря в Мельке.
Этот монастырь для Карла Витоля был тем местом, где у него зародился роман с Мартой Кох, дальней родственницей Роберта Коха, немецкого микробиолога, одного из основоположников бактериологии и эпидемиологии, открывшего возбудителя туберкулеза («палочка Коха»), Лауреата Нобелевской премии 1905 года.
Гуляя в тот день по монастырю, Карл заметил в толпе таких же, как и он, зевак очень миловидную девушку, чем-то напомнившую ему ту школьницу, которая ему очень тогда нравилась, но которая ушла из жизни, быстротечно переболев каким-то вирусным недугом. Они были так похожи, что он, не раздумывая, подошёл к незнакомке и представился:
- Карл Витоль. – И добавил
- Фон Витоль.
Она не заставила себя ждать, ответила:
- Марта Кох.
- Кох? Роберт Кох – ваш дедушка?
- Наверное, да, но очень-очень дальний. Можно сказать, уже не дедушка.
- Это не столь важно. Главное – это то, наверное, что в вас течёт кровь гения микробиологии?!
- Наверное, так. Я действительно биолог, вернее – будущий, так как сегодня я – студентка Университета.
- А почему именно здесь? Влечёт, в том числе, история?
- История – это мы, а мы – это Австрия, поэтому хочется знать, как всё это начиналось в прошлом.
- Начиналось в восьмом веке, когда Карл Великий основал на этой территории Аварскую (Восточную) и Фриульскую марки. До этого здесь жили германские племена.
- Вы так хорошо знаете об этом потому, что вы – Карл?
- Карл, но, к сожалению, не Великий, хотя очень горжусь, что родители меня назвали именно Карлом.
- А что было потом? Это так интересно!
2
Рассказ Карла об истории Австрии длился ровно столько, сколько длится обычная лекция в Университете – «две пары» – полтора часа.
За это время он поведал Марте о Священной Римской Империи, династиях Бабенбергов и Габсбургов, Австро-турецкой войне 1683–1699 годов, которая остановила турецкую экспансию в Европу, о Священном союзе, о войне с Пруссией в 1866 году, где она потерпела поражение и была преобразована в двуединую монархию – Австро-Венгрию.
Завершая «лекцию», Карл, наблюдая при этом, как умилительно смотрит на него Марта, с сожалением отметил:
- А потом была Первая мировая война. Мы воевали на стороне Германии, и потерпели поражение. 12 ноября 1918 года была провозглашена первая Австрийская республика, что означало конец многовековой династии Габсбургов.
- Вы так подробно рассказали о прошлом, – заметила Марта, беря Карла под руку, – что так и хочется спросить о будущем Австрии. Может, на основе анализа прошлого можно ответить и на вопрос будущего? Вы знакомы с теорией Фрейда?
Карл, услышав имя Фрейда, да ещё из уст девушки, которая ему понравилась, сразу понял, что это сама судьба привела его сюда, в этот старинный замок.
- Конечно, знаком. Более того, есть намерение основать некий Центр по изучению его трудов. Как получится, не знаю, но намерения весьма серьёзные. И, разумеется, хотелось бы с ним встретиться лично, обговорить детали, составить план.
- И что, есть на это средства? Понадобятся ведь большие вложения…
- Очень большие вложения. Но и успех должен быть солидным. Я знаю, что этой темой озабочен не только я – есть и те, кто уже готов вложить средства в исследования.
- Если не возражаете, я бы тоже хотела принять участие в этом проекте. Договорились?
- Договорились!
Это было 11 мая 1937 года. Они, счастливые, что нашли друг друга для совершения чего-то очень важного, даже великого, были настолько увлечены идеей создания Центра Фрейда, что на время потеряли чутьё на запах пороха, готового полыхнуть не только по Европе, но и всему миру. И уж, конечно, где было им знать, что именно в этот день в далёкой России родился человек, которому судьба повелит разрушить то, что ими ещё не создано, но будет создано для разрушения?!
3
Если бы Зигмунд Фрейд знал, на что он толкает Цивилизацию в поиске самой себя в своём подсознании, то он бы, наверное, сделал всё возможное, чтобы не вести людей туда, куда им вход будет запрещён, по крайней мере, лет сто-двести. Или как-то бы зашифровал свои мысли, не позволяя таким, как Витоль, проводить эксперименты на живых и здоровых людях. Не учёл, хотя прекрасно знал, что не сможет человек утерпеть от соблазна покопаться в сознании другого человека, извлечь из его подсознания силы, способные на совершение самых невероятных поступков, в том числе и безумных. Что и подтвердилось на примере всеобщего влияния этих сил на одурачивание немецкой нации режимом Гитлера.
Витоль не вдавался в политику. Для него не существовало ни вопроса судетских немцев в Чехии, ни роста нацизма в Германии, он был поглощён идеей создания Центра – и всё. Однако, когда ему предложили подумать о поиске тайн Священного Копья и Чаши Грааля, он, не раздумывая, дал на это согласие. Ему были нужны деньги, и если он откажется от участия в поиске, то и денег не будет. А время идёт, ему – четверть века, он женат, уже и сыну почти год, а дело, как не шло, так и не идёт.
По легенде, известной ещё с древних времён, прошлые Цивилизации, обитающие на Земле (Атлантида и другие), оставили два предмета, соединив которые, образуют силу безграничного контроля над всеми другими силами природы.
Первый предмет – Священное копьё, символизирующее активное мужское начало и научное познание Мира. Это Копьё, которым сотник Лонгин пронзил рёбра Иисуса Христа, после чего из него, как сказано в Писании, «истекла кровь и вода».
Второй предмет – Чаша Грааля, которая символизирует ЖЕНСКОЕ сохраняющее начало и накопленный ОПЫТ. Именно в эту ЧАШУ и была, как утверждает Писание, собрана кровь Спасителя. Поиском этой Чаши и занялось общество Германии под названием «АНАНЕРБЕ». Руководил обществом сам Генрих Гимлер, шеф СС.
Марта, узнав, что Карл может получить такую мощную поддержку, устроила семейный ужин с приглашением родных, друзей и коллег Карла по Венскому Университету, в котором он работал в качестве ассистента. Наперебой они стали вспоминать работы Фрейда, цитируя целые главы из его научных трудов.
- Господа! – ликовал Карл. – Я не собираюсь сказать в этом вводном отрывке что-либо новое и не могу избежать повторения того, что неоднократно высказывалось раньше.
Все захлопали, потому как все знали – это первые строки книги Фрейда «Я и ОНО».
- Деление психики на сознательное и бессознательное является основной предпосылкой психоанализа, и только оно дает ему возможность понять и приобщить науке часто наблюдающиеся и очень важные патологические процессы в душевной жизни. Иначе говоря, психоанализ не может перенести сущность психического в сознание, но должен рассматривать сознание как качество психического, которое может присоединяться или не присоединяться к другим его качествам.
- Браво, Карл! – дружно закричали гости, поднимая бокалы с вином. – Мы верим в твой успех! Твоя победа – это и наша победа! Ещё одну цитату! Ещё одну!
- Быть сознательным — это, прежде всего, чисто описательный термин, который опирается на самое непосредственное и надежное восприятие. Опыт показывает нам далее, что психический элемент, например представление, обыкновенно не бывает длительно сознательным. Наоборот, характерным является то, что состояние сознательности быстро проходит; представление в данный момент сознательное, в следующее мгновение перестает быть таковым, однако может вновь стать сознательным при известных, легко достижимых условиях. Каким оно было в промежуточный период — мы не знаем; можно сказать, что оно было скрытым (latent), подразумевая под этим то, что оно в любой момент способно было стать сознательным. Если мы скажем, что оно было бессознательным, мы также дадим правильное описание. Это бессознательное в таком случае совпадает со скрыто или потенциально сознательным. Правда, философы возразили бы нам: нет, термин «бессознательное» не может иметь здесь применения; пока представление находилось в скрытом состоянии, оно вообще не было психическим. Но если бы уже в этом месте мы стали возражать им, то затеяли бы совершенно бесплодный спор о словах.
После этих слов Карл обвёл долгим взглядом присутствующих, отыскивая в них то ли понимание Фрейда, то ли понимание себя, и, не отыскав ни того, ни другого, предложил очередной тост за присутствовавших на этой вечеринке. И по тому, как это восприняли гости, он понял: ход удался!
Но тут вдруг поднимается один из них и говорит:
- Понятие бессознательного мы получаем из учения о вытеснении. Вытесненное мы рассматриваем как типичный пример бессознательного.
Все присутствующие дружно зааплодировали. Однако докладчик продолжил:
- Мы видим, однако, что есть двоякое бессознательное: скрытое, но способное стать сознательным, и вытесненное, которое само по себе и без дальнейшего не может стать сознательным. Наше знакомство с психической динамикой не может не оказать влияния на номенклатуру и описание. Скрытое бессознательное, являющееся таковым только в описательном, но не в динамическом смысле, называется нами предсознательным; термин «бессознательное» мы применяем только к вытесненному динамическому бессознательному.
Карл не выдержал, подошёл к говорящему, обнял его, сказал:
- Я бы хотел видеть тебя, Отто, директором этого Центра! – И, обращаясь ко всем, добавил:
- Знакомьтесь, господа: директор Центра Фрейда – Отто Зальцман!
Глава 17
1
Несмотря на выходной день, улицы Сенска были полностью захвачены массами людей. Люди были всюду: в торговых, увеселительных и прочих местах. Город сортировал их сам: на деловых, ищущих, праздно шатающихся, бодрых, уставших. Бодрые – это те, кто успел пропустить по рюмке-второй, деловые – спешащие по делам, а уставшие – это дети, которым всё равно, куда их ведут, куда зовут. Им бы сейчас на поле – мяч гонять, на речку – рыбу ловить, в тёплом озере купаться, в партизан играть, строя шалаши, а не бродить по асфальту, натирая мозоли сандалетами, да получая замечания от старших за то, что натыкаются на людей в толпе.
По пути к Савину Арсений с Борисом остановились возле табачного киоска, где Борис купил пачку «Золотого руна» для трубки. Он курил трубку отца. Продавец, пожилой мужчина, с лицом благородного интеллигента, вежливо посоветовал Борису подмешивать в табак «Золотое руно» немного «Флотского».
- Если желаете, могу уделить вам немного для пробы. Могу и с донником угостить. Аромат!
Пока курильщики вели разговор о табаке, Арсений, воспользовавшись паузой, решил освежиться мороженым. Тем более, что оно появилось рядом с «табакеркой» – привезли в холодильном ящике на колёсиках.
Взяв порцию пломбира у мороженщицы, принялся уплетать его, слизывая прохладную вкусную массу языком, не кусая вафельный стаканчик до тех пор, пока тот не станет полупустым. Только после этого стаканчик и пойдёт в дело. Эту привычку он усвоил с детства. И многие дети тоже так делают.
Борис всё ещё болтал с табачником, а к мороженщице всё подходили и подходили покупатели. Больше, конечно, с детьми, которые при виде мороженого, прыгали от радости и счастья.
Арсений невольно засмотрелся на мороженщицу, на её руки в белых нарукавниках и на то, с каким наслаждением, добротой и нежностью она подавала тугие стаканчики и холодные кубики в бумажках в детские ручонки. Говорила, улыбаясь:
- На здоровье! На здоровье!
Вот ведь оно как получается: если хорошенько подумать, то, оказывается, мороженое ни с чем другим и не сравнить! Выходит, нет у него равного конкурента?! Давайте подумаем: что же лучше мороженого? Пирожное? Конфеты? Сиропы? Овощи? Фрукты? Пожалуй, и не найти. Значит, мороженое – это лакомство, которому нет равных вообще? Надо будет узнать, кто в мире получил его впервые. Слышал, было это, вроде как, при дворе французских императоров…
Арсений перевёл взгляд туда, где на выступающей половинке бордюрного камня сидел мальчик лет пяти-шести, наблюдавший, как и он, Арсений, за торговлей мороженым. Рядом с ним не было никого, и Арсению подумалось, что тот ждёт кого-то из взрослых, чтобы упросить их тоже купить мороженого. Вид у него был какой-то грустный, угнетённый, даже обиженный, а если точнее – печально-страдальческий.
Арсаний купил у мороженщицы стаканчик пломбира с желтоватой розочкой поверх сладкой массы, подошёл к мальчику, протянув ему. Тот, не вставая, молча взял его, поднёс ко рту, лизнул языком розу, и только потом посмотрел на Арсения. А тот едва не вскрикнул: на него смотрели точно такие же глаза, которые он видел у того парня, что приходил к нему в мытищинскую квартиру…
- Тебя как звать, мальчик? – волнуясь, спросил Арсений. – Где твои родители?
Тот, лизнув мороженое, снова поднял на него глаза, но ничего на вопрос не ответил. Однако на этот раз глаза ребёнка были самыми, что называется, обыкновенными.
«Может, показалось? – подумал Арсений, направившись в сторону здания милиции.
2
Савин встретил Яснова и Подлеснова на крыльце Управления – видел, как те подходили к зданию.
Усадив в мягкие кресла, без промедления спросил:
- А почему без брата, Арсений Ильич?
- Отдыхает, знакомится с местностью, очень любит речку, остался на природе.
- Понимаю: Москва – «каменный мешок», жара, духота, и как в ней люди живут, ума не приложу! Ну, да ладно! Тут такое дело. Вы, гусары, случаем не слышали имя такое – Витоль?
Арсений с Борисом многозначительно переглянулись.
- Конечно, слышали! – ответили гости в один голос. – Биолог авантюрного пошиба, руководитель некоего Центра эволюции человека. На западе где-то, в Альпах, в Судетах, где-то там…
- Благодарю вас! – остановил их майор. – Однако есть дело, так сказать, и физического плана. Надо опознать одного человека, с которым, быть может, вам приходилось каким-то образом то ли встречаться, то ли о нём слышать. Особенно к вам будет просьба, Борис Платонович. Этот человек умер по той же самой причине, что и ваш отец. Поэтому просил бы вас быть особенно внимательным.
Все трое отправились в морг. По дороге больше молчали, чем говорили. Не потому, что смущало присутствие молодого шофёра, а просто потому, что в такие минуты не хотелось говорить вообще.
Яснов, чтобы скоротать это неприятное для себя время, по привычке вслушивался в слово, которое определяло смысл пути, куда он ехал в эти минуты своей жизни. «МОРГ», – произносил он в уме, а перевод сам собой выдавал совсем обратное – «ГРОМ». Почему «ГРОМ»? В другой раз ему «подворачивалось», как он любил выражаться, такое слово русского языка, от перевода которого на его, «ясновский» язык, становилось как-то даже спокойнее, чем при его обычном произношении. Он заметил, например, что при слове «БЕССМЕРТЕН» люди всегда поднимают планку своего личного участия в жизни, полагая, наверное, что состояние бессмертия касается персонально каждого из них. Когда же данное слово произносишь с небольшой паузой между спаренными согласными «ЭС», то они вдруг настораживаются, даже поддаются испугу: «БЕС СМЕРТЕН?» Странные, всё-таки, люди…
…В морге их уже ждали. Провели туда, где находился тот, кого предстояло опознать. Он лежал отдельно от других, приготовленный, видимо, для опознания. Арсений, когда приоткрыли лицо и верхнюю часть туловища мужчины, воскликнул:
- Так это тот самый, который два дня назад приходил ко мне в Мытищах! Интересовался работами Подлеснова Платона Ильича, о чём я тебе рассказывал, Борис. Спрашивал о причинах бесцветия своих глаз.
- Вот как!? – почти одновременно спросили Яснова другие. – И что ты можешь сказать о нём более подробно? Впрочем, давайте выйдем на свежий воздух…
Вышли во двор. Арсений продолжил рассказ:
- Утром дело было. Этот парень позвонил в дверь, я открыл. Смотрю – незнакомый. Хотел закрыться, уйти, но он задержал меня, стал расспрашивать о работах профессора Подлеснова-старшего. Я подумал, что он шутит. А он, словно прочитав мои мысли, говорит, что не до шуток. Меня поразили его глаза. Что-то ужасное творилось с ними. Они то становились фиолетовыми, то голубыми, а то никакими – бесцветными. Зрелище, скажу я вам, жутковатое.
Савин, слушая рассказ, стал прохаживаться возле собеседников, рассуждая:
- Не то, Арсений Ильич, не то! Пришёл – ушёл… Не то… О чём говорил – вот главное! Почему обратился именно к тебе?
- Видите ли, – начал уточнять свой рассказ Арсений, – я частенько помогал профессору Подлеснову делать кое-какие записи. Ты, Борис, от этого занятия, можно сказать, отлынивал, а мне было интересно знать, как это наука делается. Я пишу быстро, а он очень быстро говорил. Когда он говорил, то, наверное, не успевал записывать за собой. Я ему и предложил свои услуги. Он согласился. Он говорил вслух, я записывал. Писал очень быстро, даже не задумывался, о чём он говорил. Может, и о бесцветии глаз тоже речь велась. Только помню, как однажды он застыл в позе с очками в полусогнутой руке. Долго смотрел сквозь них в пол и всё повторял: «Да… Да… Да…»
- Это его привычка! – поддержал рассказ Арсения Борис. – И очки, и взгляд в точку пола – его манера! И это было тогда, когда он был на пороге какого-то открытия. Он тогда что-то открыл! Ты это записал? Хотя бы пару слов вспомни!
Но Яснов не помнил ничего. Он ведь тогда думал о другом – об отпуске. И вообще, даже на подсознательном уровне он не мог теперь сказать, о чём тогда размышлял профессор, что нашёл или что открыл. А может, всё это – домыслы?
- Эх! – в сердцах сказал Борис. – Знал бы, что всё так будет, то не только бы не ленился, а просил бы отца как можно больше оставить своих мыслей, записей, размышлений. Сколько же из-за таких вот, как я, человечество недосчиталось и продолжает недосчитываться великих идей?!
Все трое были искренне расстроены. А в стороне, в какой-то сотне метров, кипела обычная жизнь обычных её обитателей.
- Не помните, что он ещё говорил с вами о профессоре? – спросил Савин Яснова.
- Так, пустяки. Я подумал, что ему требуется медицинская помощь, даже сказал об этом вслух, но он отказался. Только спросил при этом, не знаю ли я что-нибудь о бесцветии глаз? Я ответил, что мне об этом ничего неизвестно. Тогда он сказал, что о чём-то догадывается, поэтому готовится к уходу из жизни.
- Как это – готовился? – переспросил Борис.
- Как все люди, наверное.
- И всё?
- Всё…
- Ну, и философ этот, как его?
- Эйк…
Савин снова заходил взад и вперёд рассуждая, вслух:
- Умер неожиданно, хотя и готовился. Тут что-то есть, друзья! Во-первых, надо хорошенько проверить связь профессора Подлеснова с остальным учёным миром. Это сделать я бы просил тебя, Борис. Тебе с этим будет справиться легче. Во-вторых, надо до подробностей вспомнить тот разговор, который был у тебя, Арсений, с этим гостем. Ещё раз, да подробнее, поведай о его глазах, о том, каким образом они изменяли цвет, при каких эмоциях, если эти эмоции, конечно, возникали.
И тут Яснов вспомнил мальчика, которого только что, по пути сюда, угощал мороженым.
- Когда это было? – спросил Савин.
- Только что, когда сюда шли! Борис у табачного ларька вертелся, а я в это время мороженое ел по соседству. И мальчонку того угостил. Други мои, а не сидит ли этот пацан там и сейчас?
Савин крикнул:
- Быстро, в машину! Может, ещё застанем?
Остановились в стороне, не доезжая до места, на которое указал Арсений. Савин напутствовал:
- Пусть Арсений Ильич идёт один. Он его уже знает. А если его нет, действуем по обстановке. В любом случае встречаемся у меня через час. А ты, Борис, со мной или с Арсением?
- С тобой, конечно, ибо не хочу путаться под ногами своего друга Холмса! – шутит тот.
- Тогда едем назад, в Управление!
3
Неспешно подойдя к «табакерке», надеясь, что и мороженщица ещё там, и этот мальчуган, Арсений не обнаружил ни мороженицы, ни мальчугана. Пошёл дальше, исследуя округу. Пересёк одну улицу, другую, вошёл в небольшой скверик, отданный в распоряжение детского сада, в котором дети гуляли с воспитателем.
На одной из лавочек и обнаружил Яснов того мальчика. Сразу к нему подходить не стал, обратился к воспитательнице. Спросил её, улыбаясь:
- А того за что наказали?
Воспитательница удивлённо подняла брови, посмотрела в сторону сидящего ребёнка, сама задала вопрос Арсению:
- А не вы ли его, случаем, наказали, дедушка? Мои все на месте: один, два, три… – все налицо!
Арсений извинился. Подошёл к мальчику, сел с ним рядом. Тот его узнал, даже, как показалось Арсению, обрадовался этой встрече – что-то наподобие улыбки пробежало по его лицу. Через пару секунд Арсений повернулся к нему бочком, чтобы заглянуть в глаза. Заглянул и… подался назад: глаза у мальчика были абсолютно нормальными, как у большинства людей. Взял себя в руки, спросил:
- Как мороженое, понравилось? А ещё хочешь? Может, скажешь, как тебя зовут? Меня – дядя Арсений.
Мальчик молча встал, пошёл прочь.
«Ого!» – подумал Арсений, – «Мал, да удал!»
Немного подождав, пока ребёнок не отойдёт на приличное расстояние, встал, неспешно двинулся за ним. И пришли оба к детскому приюту Ивана Хитрецова. Это ещё раз доказывало, что тот сумел-таки воплотить в жизнь свою главную задумку – подключил зрительный нерв человека к прибору с электронной начинкой! Теперь у Арсения сомнений на этот счёт уже не было. Оставалось узнать, какие цели тот преследует, используя людей, как живые видеокамеры? С этим вопросом Арсений и направился в Отдел внутренних дел.
Здесь, в Отделе, Арсений и рассказал, что видел и над чем, по его мнению, стоит задуматься, чтобы разгадать тайну приюта.
- Что будем делать? – спросил Савин, когда тот завершил свой рассказ.
- Надо составить план работы, – предложил Арсений. – И первым пунктом этого плана поставить задачу – проникнуть внутрь «Орбитали». Я бы поручил это сделать Арсену. Он, думаю, справится с этой задачей лучше, чем все мы, вместе взятые.
- А вторым пунктом?
- А вторым – проводить завтра Бориса в Москву.
- Тогда, до завтра! Надеюсь, завтра Арсен всё-таки будет в нашей компании? – поинтересовался Савин.
- Это уж как водится! – заверил его Арсений.
Глава 18
1
Мир всегда был полон разных слухов. И тому, кому был нужен тот или иной печатный лист этих слухов, безошибочно отыскивал его в безбрежном океане говорливого «шептуна» – Человечества. Один был настроен на одно, другой – на другое, а третий, четвёртый, пятый… – на своё.
Иван Хитрецов, получивший свою фамилию от предков за умение распознавать своё в громогласном хоре слухов, был, пожалуй, одним их самых хитроумных в своём роде, хотя сам он отдавал предпочтение своему деду – Ивану Ивановичу Хитрецову. И отец Ивана – тоже Иван, был хваток на слух, но дед был всё-таки хватче всех. Учился не на своих, а на чужих ошибках. И памятью обладал отменной – запоминал всё, не деля на «нужное» и «ненужное». Годилось всё, что могло пригодиться, пусть даже на случай, на «авось». Не на случай, как говорили все, ставя ударение на букву «у» – случай, а на букву «а» – СЛУЧАЙ. И всегда свои рассказы начинал так:
- Был такой случай…
Был у нас дед по имени Егор Шулепин. Бывало, придёт к мужикам, сядет на лавку и молчит. Чего только не переберут за вечер мужики в разговоре, чего не затронут! О погоде поговорят, о политике, работе, урожае, а Егор всё молчит. А когда станут расходиться, встанет, скажет:
- То-то, да! То-то, да! - И всё – больше ничего…
Следующий раз такое начало снова повторялось:
- Был такой случай. Жили тут по фамилии Чистовы. Сам отец Герасим любил выпить, а выпьет – любил пошкодить, поозорничать.
Однажды забрался на колокольню и давай названивать! Без причины – так себе. По-пьянке. Народ сбежался, не поймёт, в чём дело.
- Слезай, подлец! – кричат ему. – Судить будем!
Стащили его, стали судить тут же, на сходе. Предлагали и то, и сё, но ничего не подходило, чтобы наказание было равным его поступку.
И тут один старичок говорит:
- Взыскать с него 23 рубля за хулиганство.
- А почему именно 23, а не 10? – стали интересоваться.
- А потому 23, что он 23 раза в колокол ударил. Я считал…
Осудили Чистова: взыскали с него 23 рубля в пользу общины. Много это, или мало, судите сами: корова тогда стоила 25 рублей. Погулял, выходит, Герасим на славу…
И так всякий: «Был такой случай…».
Когда ушёл из жизни дед Ивана – Иван Иванович, словно по каким-то неведомым каналам стали поступать способности деда и его внуку Ивану улавливать не только то, что уже звучит где-то, а ещё только намеревается прозвучать, исполниться. Он стал мыслить, как говорят ныне, тенденциями, и данное тенденциозное мышление сравняло его вдруг с другими мыслителями, которые, собственно говоря, такой жизнью жили, видимо, от самого своего рождения.
Однажды внук спросил деда:
- Почему ты, когда нанимаешь работников, платишь им исключительно подённо, а не аккордно?
- Тут надо кумекать, миленький, – ответил ему дед. – Если аккордно, то они натворят такое, что потом сам переделывать устанешь! А тут – подённо: поработал до обеда – угощение, да с рюмочкой! Поработал после обеда – ужин со стаканчиком! А я всё записываю, учитываю, и качество работы проверяю. А когда рассчитываемся, то, бывает, и получать им нечего – всё проели и пропили.
Слово «миленький» у Ивана Ивановича срывалось с губ так непринуждённо, что в селе его так и звали: «миленький».
Внук, слушая такие ответы деда, размышлял:
«Вот таким же был и Рокфеллер – американский миллиардер: по копеечке собирал состояние, никакую вещь не выбрасывал, а кому в долг давал, с того проценты брал, невзирая ни на родственников, ни на друзей. Как назвать такого: скрягой, учётчиком, экономистом? Наверное, таким надо просто родиться…»
2
Когда пришло время, Иван Ефимыч провёл исследование, испытал на себе и пришёл к выводу, что и он, быть может, рождён таким, но проявилось это всё только после ухода из жизни его деда. А, может, и обладал этим даром с рождения, но разве кто может подсказать об этом живому человеку со стороны?! Об этом должен догадаться, увидеть в себе только САМ человек. И он, Иван Хитрецов, увидел вдруг в себе это чудо. Чудесным образом он однажды почувствовал, что где-то зарождается идея создания копии человека на основе его живой матрицы. Но это будет уже не сам человек, а его, так сказать, зеркальное отражение, которому всё равно – будет ли он собран из частей, либо разобран на части, лишь было бы зеркало, без которого оно, это отражение, – ничто.
И сам верно угадал: некто Яснов опубликовал ряд работ в прессе, и что данной идеей заинтересовались весьма уважаемые круги зарубежных учёных. Он сообщил об этом Карлу Витолю в Вену. Тот ответил, что о такой идее слышит впервые.
«А ещё крупный учёный!» – недружелюбно отметил Хитрецов. – «Лаборант, который ни хрена не ведает вокруг себя, кроме пробирок и колб!»
Он написал Витолю ещё одно письмо и предложил свои услуги по данной тематике исследований. Но при условии переезда в Австрию на постоянное место жительства. Он был уверен в создании такой копии – робота с задатками ЖИВОГО человека. Эту тенденцию он чувствовал так же, наверное, как сам автор этой идеи – Арсений Яснов.
Ответ от Витоля пришёл месяца через три, за что тот получил от Хитрецова прозвище «резинщик». Тот сообщал ему, что не верит в создание такого, как говорят австрияки или немцы, «копирмена», поэтому рекомендовал заниматься тем, чем он, Хитрецов, занимается, согласно утверждённой Программе, – выращивать людей из пробирок «под ключ», в чём Человечество нуждается больше всего, как в реальном акте воспроизводства людей на Земле.
Понервничав и поволновавшись изрядно, Хитрецов решил вести двойную игру: продолжать работу по Программе Витоля, а тем временем самостоятельно вести работу в направлении развития своих идей, получивших название «СВХ» – «Служба Вана Хетрица». Не для того он, Иван Хитрецов, основал свою лабораторию, чтобы ему помешали те, кто даже понятия не имеет, что может дать он миру! Он предлагает создать общество, в котором нет физического насилия над людьми, но разработан механизм воспитания в людях такой покорности, которая бы всецело подчинялась исключительно его Службе.
По его глубокому убеждению, эпоха завоевания человека человеком в войнах канула в вечность и возврату не подлежит. Вместо войн – «биологическое разрешение» противоречий между людьми – создание, по крайней мере, трёх различных каст.
Высшая каста – это те, которые должны были остаться в живых по определению.
Низшая каста – это те, кто, опять же по определению, должен был непременно погибнуть, жертвуя собой ради представителей высшей касты.
А средняя каста – это те, кто составляет «серое» большинство обывателей на земле, то среднее, что именуется термином «ГОМО».
Надо сказать, данная идея Хитрецова вызывала в некоторых научных и общественных кругах зарубежья положительную реакцию. Прежде всего, тем, что она исключает насильственное уничтожение человека человеком, а поэтому даёт шанс выживать и жить всем, хотя данная жизнь и будет протекать в неравных социальных и прочих условиях. Протекает же она сегодня так: на одном краю – миллионеры и миллиардеры, а на другом – нищие, обездоленные. И «серое большинство» – не изъян общества, а его закономерность, без которого оно – всего лишь блёклая уравниловка.
Себя Иван Хитрецов относил, конечно, к высшей касте. И считал, что создавать Человека надо непременно искусственным путём в специально построенных для этих целей БИОФАБРИКАХ, причём в количестве, значительно превышающем естественную рождаемость Человечества, постепенно заселяя Землю своими биотипами, вытесняя с планеты так называемое «ГОМО».
Свои выводы он делал на основе анализа, проведёнными его лабораторий. Он оперировал данными, которые появились ещё в 1978 году, когда в Англии 25 июля родился ребёнок, зачатый в условиях искусственной среды. Потом отличилась Франция: зачатая искусственно, родилась девочка по имени АМАНДИНА. Родилась довольно-таки крупной – её вес был 3 килограмма 420 граммов, а рост – 51 сантиметр!
Искусственное зарождение Человека едва ли не с самого начала разделило людей на два лагеря: одни негодовали, проклиная тех, кто пытался «грязными руками», как они выражались, прикоснуться к детородному чуду Природы, другие, напротив, не скрывали своего восхищения, что у многих из них, наконец-то, появится надежда стать родителями.
Весть из Италии: эмбрион прожил несколько дней! Спустя некоторое время уже смело заговорили о методе «подсадки» зародыша в матку женщины. За этими сообщениями последовало множество новых примеров, фактов, имён детей. Тех детей, которых могло не быть вообще, но которые живут, растут, ходят по Планете, родятся вместе с другими, такими же, как и они, детьми, и у которых в организмах нет никаких изменений функционального свойства. К тому же и организм матери оказался не только стойким к таким «чудесам» и «обманам», но и весьма универсальным, чтобы данный метод мог «производить» детей на свет в таком количестве, в каком будет нужда.
Но это одна проблема. Другая – создание искусственного интеллекта, который бы мог помочь Человечеству справиться с задачами будущего освоения иных планет, а в земных условиях – работать там, где для живого Человека таится либо скрытая, либо открытая угроза.
Однако такие планы полностью Хитрецова не удовлетворяли. Он хотел создавать искусственным путём таких биотипов, которые бы делали его всевидящим не только на земле, но и на тех планетах, куда будут доставляться его «биологические изделия». Для этого в пробирку с материалом зачатия он предложил вводить специально инкубированный Вирус, который делал бы зрение нового человека своеобразной видеокамерой, с помощью которой и осуществлялось бы наблюдение за подавляющей частью населения Земного шара. При этом всякое напряжение, ведущее к самосознанию биотипом себя, должно вести к реакции истощения его мозга и последующей гибели. При этом команда о прекращении деятельности мозга подавалась бы из Центра, независимо от того, на каком расстоянии его обладатель находился от пульта управления. К тому же, место, где совершалась эта своеобразная «казнь», выбиралось с таким расчётом, чтобы как можно искуснее запутать след раскрытия данного случая. Так, например, как это произошло с Эйком, когда тот возвратился в Сенск из Москвы, где он, на свой страх и риск, пытался узнать хоть что-то об исследовании доктора Подлеснова. Его послали не за этим: Хитрецову хотелось запечатлеть реакцию Арсения Яснова, когда Эйк, позвонив в дверь его мытищинской квартиры, не только войдёт в неё, но и передаст всё, что увидит в ней и на что обратит внимание по команде из Центра. Вместо этого, Эйк всё время старался отвернуть взгляд от Яснова, ответил отказом на приглашение хозяина пройти в квартиру, и как только почувствовал угрозу полного отключения, поспешил убраться. Он нарушил запрет – не входить в режим самосознания, не исследовать себя и своё состояние! Пришлось позволить ему прибыть в Сенск, отправить за город, где и произвести отключение.
Когда Хитрецову показали на мониторе, как угасает жизнь Эйка, он заметил:
- Вот так когда-нибудь погаснет свет во всех, кто станет моим недругом!
На что Липский вопросительно заметил:
- И ваша – тоже, Иван Ефимович?
Хитрецов вздрогнул. Ему вдруг показалось, что он слышит не голос Липского, а некий голос из-под земли, хотя сам находился глубоко под её верхним слоем. Недовольно, но твёрдо ответил:
- Мой монитор бессмертен! Он будет светить и после моей смерти!
Теперь уже Липский вздрогнул. Он вдруг вспомнил, как однажды его дочь Татьяна, читая книгу Арсения Яснова «Теория себя», сказала:
- Надо же! Никогда не думала, что в слове русского языка может быть несколько других слов, которые дают ответ на несколько вопросов!
- Например? – спросил отец.
- Например, слово – «бессмертен»: «БЕС СМЕРТЕН»! А говорят, что он не может умереть…
- Кто он?
- Ну, бес этот!
- Не дури, дочка! Не наше это дело – судить, смертен бес или нет!
- Не я же говорю! – оправдывается Татьяна. – Автор этой книги так пишет!
- Вот и пусть сам её читает, если написал!
- Его читают сотни и тысячи! – был ответ дочери. – И не нам судить, кому читать или не читать его вообще!
Сейчас, когда Изот Маркович услышал от Хитрецова такое, он пришёл в некоторое замешательство. Когда-то, одержимый идеей Хитрецова, ему казалось, что он нашёл себя, нашёл своё главное дело жизни – помочь людям преодолеть то противостояние в них, которое они чинили на протяжении тысяч лет и продолжают чинить сегодня, когда на дворе невиданный технический прогресс. Зачем люди убивают друг друга, когда можно мирно разойтись, развести их по своим уровням интеллекта, дать всем возможность быть в своей среде, но при этом сотрудничать с людьми других уровней! Да и уровней-то всего три, не десять или двадцать, где можно запутаться с определением своей принадлежности к тому или иному уровню! Это же так справедливо: не обладая высшим интеллектом, зачем тебе лезть туда, где ты будешь выглядеть посмешищем для других!? Не радость ли, если ты из касты низшего уровня, а переходишь в более высокую касту, где тебя принимают такие же, как ты, но обладающие «твоим» уровнем мышления?!
Другое дело – какой механизм должен использоваться, чтобы безболезненно разделять людей на касты!? Если на уровне определённых тестов, то для этого должна быть создана специальная служба. А это не под силу даже мощному современному государству. Если заносить данные об уровне интеллекта с рождения, то для этого потребуется едва ли не новая наука, способная осуществить данную идею на уровне ДНК. Значит, Хитрецов прав, предлагая выращивание людей из пробирок с запланированным уровнем интеллекта?! Только в этом случае процесс изменения уровня интеллекта общества будет идти исключительно в одну сторону – в сторону ускорения. Процесс понижения уровня в таких условиях становится невозможным.
Но как будет осуществляться глобальный «досмотр» за этими изменениями уровня интеллекта в обществе, этого Хитрецов, как потом уяснил для себя Липский, не знал. Тут он был заурядным дилетантом. Ему казалось, что достаточно «подключить» зрение «пробирочных людей» к системе электроники и компьютерного обеспечения, чтобы «запросто» снимать показания картин, которые поступали в мозг этих биотипов. Он так и говорил:
- Компьютер всё увидит! Мы установим тотальную слежку за миром людей! Мы будем знать всё, что они творят и что намерены творить! От нас ничего не скроется! И только мы будем творить коррекцию их жизни!
На самом деле оказалось всё не так просто. Биотипы низшей касты, взрослея и набираясь интеллекта, обращались не только в будущее, но и в своё прошлое. В них что-то «просыпалось», а что именно – об этом они могли только догадываться. Мешали жидкокристаллические ЧИПы – частотно-импульсные преобразователи, «вмонтированные» в их мозг при рождении. Но и они были уязвимыми со стороны мыслительной деятельности мозга – давали сбои, когда мозг как бы отторгал их за ненадобностью или несовместимостью. Вот если бы их можно было внедрять при зачатии, да ещё на уровне ДНК, то они бы, конечно, «приживались» в организме! Но этого в лаборатории Хитрецова пока делать не умели. Потому он всё время торопил своих коллег в Австрии. Потому и был недоволен, что те не пытались ускорить эксперимент для получения, как он выражался, ГМО-Человека – Генно-Модефицированного Организма. Он чувствовал нутром: если не создаст такого ГМО-Человека он, то его опередят другие, создав СИНГОМЕНА, описанного в трудах Арсения Яснова, который известен ему не понаслышке, а живёт с ним, можно сказать, бок о бок в этом небольшом провинциальном городке – Сенске. И как его, Хитрецова, угораздило прикатить сюда – под самый, что называется, нос господина Яснова?! Ведь оставляли же в Австрии – не согласился! Бродил бы сейчас по красавице Вене, по Университетской площади, забрёл бы в Кофейню 19 века в Венском городском саду, где играл оркестр Штрауса-сына. Или подался бы в долину Каунер, походил бы босиком на берегу озера Гепатч!
Вена! Здесь до 1956 года он, Хитрецов, был как у себя дома: фирма «Витоль», которую основал доктор Витоль, давала ему всё возможное, чтобы он проводил эксперименты по изучению уровней интеллектуального достояния людей современного общества. В 1956 году, когда Советский Союз выводил из Австрии свои войска, находившиеся там по соглашению с союзниками, Карл Витоль предупреждал его:
- Советский союз – не Австрия, дорогой коллега! Там тебя могут признавать и слушать до тех пор, пока не допустишь даже незначительной ошибки! Там нужна твоя работа для поддержания социалистической идеологии, в которой интеллектуальный уровень – это продукт коллективного воспитания, духовного воздействия на личность. Поэтому всякое отклонение в сторону от этой идеологии поставит тебя и твой коллектив вне закона. Советую тебе остаться тут до хороших времён.
И Хитрецов согласился. Он остался в Австрии до времени, когда в России произошли кардинальные перемены в идеологической ориентации. Когда же произошло сокращение её стратегического потенциала, тогда и решил он снова поднять этот вопрос перед Витолем.
Выслушав Хитрецова, тот ответил:
- Настало твоё время, Иван! Пора! Мы подготовим все необходимые документы, чтобы ты получил в России то, что необходимо для продолжения исследований. Помни, однако, что материал, с которым ты будешь работать в своей стране, значительно отличается от того, с чем ты работал тут, в Европе. Славянская генетика может вообще не подойти для наших экспериментов.
Тогда, когда решался этот вопрос, Хитрецов, разумеется, мало верил пророчеству Карла Витоля. Когда же напрямую столкнулся с реальностью, понял: тот был прав. Серия просчётов, а точнее – ошибок, которая произошла за последнее время, давала основание полагать, что материал для эксперимента надо брать за пределами славянской расы. Что-то в этой расе было такое, что не укладывалось в общепризнанные понятия о структуре цепочки ДНК человека. Геном славянина, русского человека оказывал самое ожесточённое «сопротивление» внедрению в него ГМО-ЧИПов.
Глава 19
1
Идея основать организацию, которая бы давала возможность людям решать вопросы своего интеллектуального развития и совершенства, давно витала в голове Арсения. Однако для того, чтобы люди сами пошли в эту организацию, требовалось веское основание. И таким основанием стала его работа «Теория себя».
Однако чтобы её издать отдельной книгой, нужны были деньги. И он пошёл на крайнюю меру – продажу «Москвича», хотя и старенького, но вполне рабочего и пригодного для езды. Но прежде решил предложить машину дочери: если возьмёт, то пусть забирает, а если откажется, то это развяжет ему руки на продажу. С Ингой говорить на эту тему было бесполезно: в её представление о технике не входило понятие «старости» металла, механизмов; она признавала только устаревание модели изделия. А «Москвич-412» тогда был в моде, то есть «не старым».
Дочь, выслушав отца, ответила:
- Спасибо, папа, но такую рухлядь я не возьму! Чтобы привести эту машину в порядок, потребуется очень дорогой ремонт.
- Тогда я продам её.
- Это твоё право.
И Арсений продал «Москвич». На что Инга, узнав об этом, жёстко отреагировала:
- А где моя половина?
Арсений сказал, что деньги потребовались на издание книги, и что он непременно отдаст ей половину, но та отрезала:
- Не туда тратишь! Кто будет читать твою брехню? Мне чтобы моя половина была – и точка!
Пришлось Арсению занять нужную сумму, чтобы не разжигать новый пожар ссоры.
И вот эта книжка, наконец, вышла из печати. Повертел её Арсений в руках, поставил на полку. Инге показывать не стал – всё равно не оценит. Да и чёрная кошка пробежала между ними основательно – прежних отношений не вернуть.
А что делать с книгой? Выручил случай. Однажды ехал в автобусе с неким сотрудником журнала, владельцем небольшой книжной лавки. Разговорились. Узнав, что Арсений издал книгу, тот попросил её, чтобы выставить для продажи. И дело пошло – постепенно, с натугой, но достигая свою цель. Так она оказалась в руках тех, кто потом стал опорой для создания организации – Общества Космического Общения – «ОКО-Центра».
Местом «базирования» и «офисом» Организации стал, конечно же, частный дом Ясновых в Сенске, а кабинетом её Президента – передняя этого дома.
2
Сегодня в «ОКО-Центре» дежурит Майя Дикулич – член организации. Приехала, чтобы ещё раз проверить в себе тягу к участию в данном Движении. Если почувствует, что такая тяга есть, то останется. А если нет, то…
Анастасии Ивановны и Анны Григорьевны нет – ушли пасти коз на речку. Нет и Арсена, который, по словам Анастасии Ивановны, буквально пропадает на речке. И Веры Снежиной тоже нет – находится в Саратове, у своих.
Майя читает книгу Яснова «Теория себя».
Зазвонил телефон – настойчиво, не прерываясь. Потом замолчал. Потом снова зазвонил – надолго, что говорило о том, что там, на другом конце провода, знали: кто-то всё равно подойдёт. И не ошиблись: к телефону подошла Майя Дикулич, миловидная женщина средних лет, невысокого роста, хорошо сложённая в пропорциях. Голубые глаза её выразительно оттеняли моложавое лицо, окаймлённое серёжками на мочках аккуратных ушных раковин.
- Слушаю вас! – сказала она, подняв трубку.
Выдержав паузу, ответила:
- Арсения Ильича, к сожалению, нет. Он в командировке. Где? Это место не разглашается. Хорошо, я передам, что звонили именно вы.
Она узнала голос Инги, жены Арсения. Только вчера та звонила в «ОКО-Центр» и, не дожидаясь, что ей ответят, сразу пошла в атаку:
- С кем я говорю? Майя? А фамилия ваша как будет? Так вот, товарищ Дикулич, с вами говорит жена Арсения Ильича – Инга. Мне сказали, что он работает именно у вас…
Майя не перебивала её до тех пор, пока та не стала наговаривать на шефа, называя его то эгоистом, то бабником, а то и вообще – хамом.
- Простите, – перебила она Ингу. – А вы-то здесь причём, если с ним не живёте? Он вполне свободный и вольный человек, чтобы вы о нём так плохо говорили!?
- Да, не живём, но у него есть дети и внуки, о которых он не просто должен, но и обязан заботиться, как отец и дед!
- Простите ещё раз, – снова перебила Ингу Майя. – Насколько мне известно, именно они, его дети, и постарались, чтобы он с ними больше не общался. Не так ли?
- Узнаю его, придурка! Сам разогнал их, а вину на них же и сваливает! Между прочим, а вы кто для него будете? Уж, не очередная любовь ли? И молодая, наверное?
- Нет, не любовница и не слишком молодая. А вот за такого, как Арсений Ильич, пошла бы, не задумываясь. Если хотите, даже за честь почла бы!
- И тебе, значит, голову заморочил?! – неожиданно перешла Инга на «ты». – И чем он вас только берёт, бабёнок? И вы ему верите? Разве не видите, что он выдаёт себя не за того, каким является на самом деле? Мотушка он, вот что я тебе скажу, Майя! Гони его в три шеи от себя, иначе и ты окажешься в таких же дурочках, как и я! Самые лучшие годы я потратила на него, образование дала, прописала в Москве, одела, обула. Кем бы он был сейчас, в своём Сенске?
Майя молчала. Она размышляла. Если Инга спрашивает, кем он здесь работает, то она не знает и того, что он является основателем «ОКО». В таком случае ей лучше представиться сотрудником ОКО-Центра, у которого Арсений находится в её подчинении. И она начала речь:
- Может, ваши притязания к Арсению Ильичу и носят конструктивный характер, но я никак не возьму в толк, что от него требуется, чтобы удовлетворить ваш запрос? Поясните, пожалуйста, но покороче, так как телефонная линия нужна для рабочих моментов.
- Хорошо, я буду краткой. Он, наверное, у вас работает по договору, то есть временно. Знаю, как эти писатели работают: напишет – сыт, не напишет – голодный. А у него уже несколько книжек, значит, вы ему платите неплохо. Он всегда стремился к такой работе, чтобы и вольным быть, и делать ничего не надо, и заначку иметь не плохую…
- Но ведь и вы, кажется, уже на пенсии, как и он?! – вставила Майя. – Разве тут равноправие ваше с ним нарушено? В таком случае, пишите и вы, тогда и вы будете получать гонорары!
- Не учите, что мне делать! – отрезала Инга. – Я обращаюсь к вам за тем, чтобы напомнить ему о том, что сделала для него моя мать и моя семья, когда вытаскивали его из грязи. Если бы не мы, так бы он и сгнил в своей деревне. Так и передайте ему, что ни совести у него нет, ни благодарности за доброту нашу…
Инга положила трубку.
Майя вытерла со лба испарину, села в кресло шефа, снова принялась за чтение книги.
На одной из страниц, в конце книги, прочитала: «Однажды, помню, сидел я за письменным столом, работал над рукописью первой книги, а Инга «убиралась» в квартире: двигала мебель, перетряхивала одежду, пылесосила ковровые дорожки. В иной час я бы и сам все это сделал, ибо, как говорится, – не барин, но «шла» мысль, потому-то и попросил жену отложить уборку возле меня. В ответ – реплика:
- «Не строй из себя гения!».
Арсений не стерпел, стал возражать жене:
- Гений я или не гений – в этом разберется время. Я – гений, ибо во мне нет пороков мира сего, которые делали бы меня преступником, разбойником, казнокрадом. Я вижу и люблю жизнь такой, какая она есть на самом деле. Если бы я даже ничего не написал, я все равно был бы гением, потому как хочу быть просто человеком посреди мира жизни, но гением – посреди мира человеков. Упрекать же меня в том, что я хочу подняться выше мира людей – это грех, более которого не было, нет и никогда не будет на Земле. Ибо сказано в Писании: «Се, творю всё новое» А новое – это, прежде всего, новый Человек, которому суждено принять новую жизнь, новую землю, над которой суждено «клубиться» новому Небу. «Застыть» в позе судьи, тыча перстом в каждого и утверждая при этом, что «он – не тот!» – означает застыть во зле, но не возле нового, которое в постоянном Преображении».
Выслушав такую длинную – по меркам Инги речь Арсения, та повертела пальцем возле виска, сказала:
- Как ты был придурком, так им и остался!
3
Отложив книгу, Майя подумала: «Его жене не хватило и тридцати пяти лет, чтобы хоть на йоту смогла различить и оценить в нём то, что ныне восхищает многих и многих людей. Значит, не дано! Воистину говорят: «Лицом к лицу – лица не увидать!».
Закрыв книгу, вышла из кабинета в заднюю комнату, которая служила и приёмной, и кухней. Присела на диван – спальное место Анастасии Ивановны. Затем вышла во двор, потом – на улицу. Посмотрела туда, где находилась железнодорожная станция, и увидела, как с горки спускаются Арсений с Борисом. Те ходили на станцию уточнять время прибытия в Сенск московского поезда. По пути зашли в Отдел к Савину попрощаться с ним и ребятами.
Дождалась их, открыла перед ними калитку.
- Спасибо! – поблагодарили её мужчины.
Арсений, взглянув на неё, отметил, что в её поведении улавливаются некие нотки волнения. И он осторожно поинтересовался:
- Что-то случилось?
Майя подняла брови:
- А почему вы думаете, что что-то случилось?
- Вижу по выражению вашего лица, – спокойно ответил Арсений. – Выкладывайте, что произошло за время нашего отсутствия?
- Звонила ваша бывшая жена.
- И что?
- Так себе. По-моему, она решила вам досаждать на каждом шагу.
- С чего вы взяли?
- Так, показалось. Думаю, чем-то вы её так обидели, что она готова идти с вами на прямой конфликт.
- Мы и без того живём с ней в большом раздрае. А что конкретно она пыталась выяснить в разговоре с вами?
Майя напряглась. Ей не хотелось напоминать своему шефу детали разговора с Ингой. Ей казалось, передай сейчас она всё, о чём говорила Инга, Арсений вспыхнет, станет нервничать, и это в самый неподходящий для него момент, когда столько проблем и дел, забот и планов.
- Что ей было нужно? – не отступал Арсений.
- Она сказала, что вы, наверное, работаете у нас по договору, и если напишите что-то, то сытый, а не напишите – голодный. А вы пишите, у вас несколько книг написано, значит, вы имеете неплохую заначку.
- Чего имею? – не расслышал Арсений.
- Заначку, то есть деньги, которые вы, якобы, когда-то прятали от неё.
- Ну и ну! И что ей далась эта заначка?! Как не понимает, что ни один мужик, если он действительно мужчина, не может обходиться без карманных денег?! И не женское это дело – знать, откуда у него эти деньги. Зарплата, аванс – это на стол, в тумбочку, под клеёнку. А вот заначку мужик должен пополнять из других источников, сверх зарплаты. Ну, да ладно, разберёмся!
Ему не хотелось продолжать этот разговор. В его памяти сохранился тот случай, когда он, отыскивая какие-то документы, наткнулся вдруг на сберегательную книжку в стопке белья. Была такая привычка у Инги – совать бумаги между наволочками, простынями, сорочками. Он поднял её, хотел снова сунуть в стопку, но рука уже сама раскрыла её на первой странице. И он прочитал: Яснов Андрей Арсеньевич. И сумма вклада – несколько сотен рублей с копейками.
От такой неожиданности Арсений даже на ногах не устоял – сел на пол прямо у шкафа. В голове завертелось:
- Почему? Почему надо было тайком заводить эту книжку, если и он, Арсений, был бы этому тоже рад?
Вечером, когда Инга пришла с работы, между ними состоялся короткий, но неприятный разговор.
- Ты, Инга, как хочешь, но дети не должны быть предметом ревности даже тогда, когда они – само творение этой ревности! – отчеканил Арсений.
Он имел в виду раннее заявление Инги, что вышла замуж за Геннадия и родила сына для того, чтобы «отомстить» Арсению за его связь с Валентиной – первой женой, с которой он прожил едва ли полгода.
А Инга имела в виду совсем другое:
- Не умничай, умник! Думаешь, не знаю, куда метишь? Метишь – побольше барахла заиметь, чтобы нам при разделе имущества меньше досталось! Не глупая, уже проконсультировалась у юриста: личные вещи остаются у владельца. Так вот, этого не будет! А сына не трогай, в обиду я его не дам! Он и так сирота у меня…
- А ещё какие новости? – спросил Арсений Майю.
- Звонил полковник Крайко, спрашивал, как дела, как Арсен?
- И всё? – спросил Арсений.
- Всё-ё-ё… – растягивая слово и поведя головой, ответила та. – Ничего не упустила. Вот запись.
Майя протянула ему тетрадь, куда записывались все события, которые касались деятельности ОКО-Центра.
Прочитав запись, Арсений заметил:
- Всё верно. Спасибо!
На что Майя отреагировала по-своему:
- У полковника был такой приятный голос, что я хотела даже с ним поговорить, а он быстро положил трубку.
- А если бы не положил, то что? – поинтересовался Арсений.
- Я бы пригласила его в гости.
Арсений с Борисом улыбнулись. А Майя с обидой добавила:
- Вы же сами сказали, что ему давно пора отдохнуть! Вот я и исполнила ваше пожелание!
Арсений успокоил её:
- Вы всё сделали правильно! Ему действительно пора отдохнуть! Так и передай ему, Борис, эту нашу просьбу! Ты готов?
- Как пионер! – бодро ответил Борис. – Вот только не смог попрощаться с твоей матушкой и Анной Григорьевной. Пойду, попрощаюсь.
- Так они на реке! Отыщешь ли?
- Язык до Киева доведёт! – пошутил он. – Я мигом! Как ты говоришь: сбегаю – и приду!
- Это не я говорю, а так русский язык шутит! – подталкивая друга, чтобы тот поспешил, ответил Арсений. – Сбегай – и приходи! Поезд ждать не будет…
Глава 20
Не успели закрыть дело Эйка, как поступило новое: в больнице соседнего города скончался молодой человек, симптомы недуга которого были такими же, как у Эйка. И есть предположение, что этот человек – житель Сенска.
Торбеев сделал запрос в лечебное учреждение, откуда пришёл ответ. Диагноз – истощение нервной системы. Но это было лишь предположение, так как требовалось более тщательное исследование.
По описанию, это был юноша лет восемнадцати, у которого смерть наступила в результате неизвестной причины. Сердце у него, как ни странно, было здоровым, сильным. Лёгкие и другие внутренние органы – без заметной патологии. И всё-таки смерть наступила из-за внезапной остановки сердца.
Торбеев решил посоветоваться с Савиным. А тот, выслушав лейтенанта, распорядился побывать в больнице лично
Беседа с врачом, который засвидетельствовал смерть юноши, практически ничего Торбееву не дала.
- Помню такого, – сказал врач, – но ничего такого, что вы уже знаете, я сказать не могу. Юноша, как юноша: красивый, молодой.
- А кто за ним ухаживал в больнице?
- Известное дело, кто, – нянечки!
- А не скажете, кто конкретно?
- Спросите у них самих, и они вам всё расскажут.
Торбеев, поблагодарив врача, тут же, в коридоре больницы, наугад остановил одну из медсестёр. Представился, спросил:
- Вы не знаете, кто вёл уход за тем больным, который оказался безродным? Парень лет шестнадцати. Может, в курсе?
Медсестра вздохнула, лицо её посуровело:
- Да-а-а, – ответила она. – Мальчишечка лет восемнадцати. Всё молчал. Ну, ни слова! Смотрит, бывало, а глаза его то голубые, то фиолетовые, а то вообще бесцветные. От слёз, наверное. Но не плакал…
- Так уж и бесцветные?! – насторожился Торбеев.
- Как есть – молоко! – сестра посмотрела на белёную стену коридора. – Как стена эта – белая, а глаза ещё белее, вроде как даже прозрачные. Люба! – позвала она молоденькую девушку в белом халате.
Девушка обернулась на голос, приготовилась слушать, что ей скажут дальше.
- Люба! Это, скорее, к тебе. Насчёт того парня, что умер!
Беседа с Любой была непродолжительной. Дело в том, что при первом же обмене словами Люба сказала Торбееву, что, хотя она и ухаживала за парнишкой, она с ним ни о чём не говорила. Он просто молчал. Но к нему раза два или три приходила незнакомая ей девушка. Он её называл словом Тен, хотя звали её, она точно запомнила, Тоней. Может, сокращённо от этого слова? Больше не знает ничего.
- А о чём они говорили, не помните? – задал вопрос Торбеев.
- О чём? Трудно сказать, о чём. Во-первых, это было всего два раза, по нескольку минут и даже в один день. Во-вторых, когда она подходила к нему, он почему-то закрывал глаза и так оставался, пока она сидела возле него. А когда уходила, то смотрел ей вслед. Я теперь даже сомневаюсь, видел ли он её вообще?!
- Как это? Так и лежал, не открывая глаз?
- Так и лежал! А она сидела рядом с ним и гладила ему руки.
- Вы уловили, о чём они всё-таки говорили? Хотя бы пару фраз запомнили?
- Не помню, честное слово, не помню! А девушка – ничего, симпатичная, красивая! Такая найдёт и другого…
- И всё же, вспомните, о чём шла речь?
- О чем шла речь? Да ни о чём! Молчали больше. Особенно он. Когда она уходила, сказал ей примерно: не переживай, мол, и береги себя. А глаза не открывал. Она спросила его, можно ли сообщить, что он в больнице, а он…
- А он?
- А он ответил, что у него, кроме неё, и родных-то совсем нет. Я, говорит, биолог. Нет, не биолог, а биогит. Даже не биогит, а биогент – от слова агент. А зовут меня, говорит, не Тим, а Тимофей! Запомни: Тен, я – Тимофей! Она ушла, а вскоре он умер. Не знаю, справлялась она потом о парне или нет. Спросите в регистратуре, – посоветовала она.
В регистратуре Торбееву ответили:
- Нет, записей никаких не велось. Приходила девушка, но её пускали и так – без пропуска. Была раза два. Вернее, только один раз спрашивала, в какой он палате, а второй прошла самостоятельно.
Женщина, которая вела с лейтенантом эту беседу, с любопытством разглядывала Торбеева, стараясь уловить, так ли она говорит. Чувствовалось, что и она переживала за того парня. Торбеев отметил, что внимательности этой женщине не занимать. Решил спросить, не запомнила ли она ту девушку?
- Если бы я умела рисовать, то нарисовала бы её точь-в-точь!
- Да, ну? – не выдержал лейтенант. – А если мы вам такую возможность предоставим? Можете её описать визуально?
- Как сейчас помню: среднего роста, может, чуть пониже, слегка полненькая, лицо круглое, красивое. Аккуратный носик, маленькие губы. На щеке около правого, нет возле левого глаза – две родинки: одна – с горошину, другая – с просяное семя. Когда на неё смотришь, они справа. Волосы каштановые, обыкновенной причёски. Аккуратненькая, словом, девушка. Заметная!
- Как вы думаете, Люба, здешняя она или приезжая? – поинтересовался Торбеев на всякий случай с нянечкой, которая не отказалась сопроводить его до регистратуры.
- Нет, она не здешняя! – твёрдо ответила Люба. – Своих я знаю, слава богу, наперечёт, а чужих – нет. К тому же, когда я попросила у неё документ, она сказала, что он на прописке.
Поблагодарив и эту собеседницу, Торбеев покинул больницу. Загадок прибавилось ещё больше, чем было до этого. Приезжая девушка, у которой не оказалось документов. Юноша, невесть откуда появившийся. И кто она, эта «аккуратненькая», «заметная» шатенка? Паспорт на прописке. На постоянной или временной? Женщина говорит, что приезжая, значит, останавливалась где-то?
Прошагав широким шагом местный парк, Торбеев очутился возле гостиницы, фасад которой выходил на центральную улицу. Вошёл в вестибюль. Подошёл к стойке, за которой скучала женщина, чем-то напоминающую ту, что в больничной регистратуре. Было тихо, и лишь где-то наверху слышались голоса. На стене щёлкали электрические часы. Кругом – цветы, на стенах – роспись под натюрморты.
«Халтура!» – отметил про себя Торбеев.
- Вам кого? – тягуче спросила женщина.
Торбеев подошёл ближе, спросил:
- Нет ли у вас какой халтуры, вроде вот этой? – показал на стены.
- Художник?
- Н-е-е…. Мне бы что попроще…
- Ну, ладно, не тяни. Говори уж прямо – ищешь кого? Жена ушла, невеста пропала? – Женщина сонно зевнула, закрыв ладонью рот, как бы говоря: «Меня не проведёшь, насквозь всё вижу!»
Торбеев от удивления не только глаза расширил, но и рот.
- Не волнуйся, глаз намётан! Вижу, сам ты – порядок, да вот дела у тебя неважнецкие. Невеста что ли?
- Невеста… – прохрипел лейтенант.
- Как фамилия? – спросила та, взяв в руки толстую книгу.
Торбеев, смекнув, что сейчас этот спектакль провалится, нарочито громко вздохнул, словно бы не слышал вопроса, продолжил:
- Невеста моя – всем невестам невеста! Игрушка! С ума меня свели её родинки у носика под глазиком! – Торбеев в сердцах ударил кулаком по стойке. Нарочно, конечно. Женщина вздрогнула, но тут же спохватилась:
- Ха! Тоже мне жених!? Неделю девка мается, а ты где бродишь? Хотя, что это я на тебя ору? Ты тут, вроде как, и не причём?! Как мне показалось, бегала она тут к одному, но я его не видела, врать не буду. А может, и не бегала, может, просто гуляла.
- А жила она в номере одна? – осторожно, чтобы не спугнуть женщину, спросил Торбеев.
- В этом смысле, сейчас поглядим, – стала небрежно листать тетрадь. – Это было… Это было…Ага, вот: номер 207, двухместный, но жила одна. И соседей не было. Мало приезжих, вот и пустуем…
Торбеев нагнулся через стойку, едва не перевалившись через неё, силясь разобрать написанное. Женщина усмехнулась, покачала головой, словно бы говоря: «Эх, ты, жених!», повернула к нему развёрнутую страницу тетради, прочитала:
- Липская Татьяна! Твоя? С родинками под носиком у глазика?!
Глава 21
1
Ту ночь лейтенант Торбеев спал плохо. Мучил вопрос о Татьяне Липской. Почему именно она приходила к тому парню, который скончался по неизвестной причине? Кем он ей приходился?
Дело в том, что Вадим был влюблён в Татьяну со школы. Сидели с ней за одной партой, вели такой образ жизни, что были как брат и сестра. А чувство всё росло и росло – влюблённость к окончанию школы достигла максимума. Их классный руководитель до девятого класса был Арсений Ильич Яснов, который, в отличие от других педагогов, всячески поощрял дружбу мальчишек и девочек, чем снискал у подростков небывалое уважение. Ходил с ними в походы по краю, очень много рассказывал такого, что делало его авторитет непререкаемым. На своих уроках географии он завёл правило: последние пять минут урока ученики могли задавать ему любые вопросы, на которые он либо отвечал тут же, либо оставлял до следующего урока. Он же вёл и уроки музыки, но было такое впечатление, что обладал знаниями других предметов, кроме разве точных наук – алгебры, тригонометрии. Однако признавался, что одним из его любимых предметов, когда он учился в школе, была геометрия.
Художественная самодеятельность, которую Яснов организовал в школе, была на уровне профессионального искусства. До окончания педагогического института он учился в Саратовском училище культуры и успешно закончил его театральное отделение. А на музыкальном инструменте – сначала на гармонике, а потом – на баяне, он начал играть с шестого класса, когда ему купили хромку Житомирской музыкальной фабрики.
В школе он организовал приличный хор учеников, небольшая театральная группа ставила спектакли, скетчи, миниатюры. Был даже так называемый «шумовой оркестр» - это когда использовались «подручные» предметы, издающие те или иные звуки: деревянные ложки, кастрюли, пилы, рожки, барабаны, пионерские горны, стеклянные бутылки, наполненные водой до определённого уровня, и тому подобное. «Главную мелодию» вёл, конечно, инструмент Арсения Ильича – баян. При этом получалось так здорово и интересно, что зритель только и делал, что просил, чтобы они сыграли что-нибудь ещё. И они играли, ублажая слух и снимая ту усталость, которая уходила из людей – зрителей после такого необычного концерта где-то в селе, посёлке, на полевом стане во время летней страды.
Вспомнился сегодня Вадиму и такой случай.
Он играл роль фельдшера в пьесе Антона Павловича Чехова «Хирургия». Арсений Ильич очень любил эту пьесу, долго искал на эту роль подходящий образ – и выбор пал на Торбеева. Тот быстро вошёл в образ, и потом ни один концерт не обходился, как тогда говорили, без этой «постановки».
Однажды поехали с концертом в соседнее село. Клуб небольшой – человек на 40-50, сцена – с небольшую комнату в обычной квартире. Никакого занавеса, конечно, не было, но боковые падуги висели, создавая впечатление, что за ними – просторные кулисы. Поэтому все приготовления и смена декораций проходили на виду у зрителей.
После хора, которым открывался концерт, шли короткие выступления чтецов, рассказчиков, 3-4 сольных номера вокала, среди которых непременным условием было спеть частушки на местные темы, а потом – пьеса или скетч. Под «занавес» снова выходил на сцену хор – и на этом концерт завершался. Завершался, конечно, аплодисментами и пожеланиями в адрес «артистов» дальнейших творческих удач.
На этот раз после хора сразу начали «Хирургию». На сцене стол, за которым Вадим в роли фельдшера. Перед ним на столе – ножницы, щипцы, пассатижи, молоток, небольшая пила, шило – «инструменты» зубного врача, который на сей раз отсутствует, а вместо него – фельдшер, которому велено оказывать только примитивную помощь населению.
Вот появляется на сцене высокий посетитель в облачении церковного служителя – дьячок Вонмигласов. Играет его Игорь Малышин, ныне лейтенант ФСБ. Лицо Вонмигласова перевязано белым платком: зубная боль! А под платком – огромный флюс. Естественно, вместо флюса у него – небольшое яблоко ранетки за щекой.
Вонмигласов, входя в кабинет фельдшера, крестится, шепчет:
- Согрешихом без закона вахом…
Фельдшер встречает его, усаживает в кресло для осмотра. Но прежде, чем начать осмотр, скручивает огромную цигарку, раскуривает её, приступает к действу. Дым лезет в лицо пациента, тот едва выносит это, так как не положено служителю церкви заниматься таким бесовским делом, вертит головой. Фельдшер на него напускает страху ещё больше – показывает ему, чем можно удалить больной зуб. Приходит к выводу, что «козьей ножкой» лучше всего. И показывает ему щипцы, которыми выдёргивают ржавые гвозди из досок.
Зал, естественно, покатывается со смеху. Многие вынимают платки, вытирают слёзы. Ребята играют превосходно!
Но вот настаёт мизансцена, согласно которой фельдшер должен подойти к тумбочке, которая чуть в стороне от главного места действия, достать из неё бутылку водки, налить в стакан и выпить, смачно морщась для правдивости. И всё это он должен исполнить, как артисты говорят, вполоборота к публике, чтобы все видели, что происходит на сцене.
Вадим эту мизансцену исполнял много раз, поэтому привычно подходит к тумбочке, нагибается, чтобы не видел дьячок, что он делает, наливает в стакан «водки», крякает, поворачиваясь к публике, и делает несколько глотков.
Но что это? Он замирает, не в силах сказать ни слова, ни разогнуть спину. Вместо воды в бутылке – настоящая водка! Как потом выяснилось, её поставил туда шофёр того автобуса, на котором приехали артисты в его село. Ему кратко рассказали, как это должно быть, и он, естественно, постарался: если нужна водка, то она и будет там стоять! Принял в буквальном смысле слов!
Но что было делать Вадиму, который вместо воды выпил обжигающую пищевод жидкость? Он оборачивается туда, где кулисы, и, обращаясь к тем, кто там был в эту минуту, хриплым голосом вопит:
- Дайте хоть закусить что ли!
Зал взрывается смехом, похожим на стенания. Звучат долгие, продолжительные аплодисменты, выкрики:
- Браво! Молодец!
А Вадиму не до смеха, не до торжества – лишь бы превозмочь эту жгучесть во рту, продолжить спектакль! Справился, не подвёл труппу! Зато больше к тумбочке не подходил, хотя по тексту должен был подойти не менее двух-трёх раз.
На обратном пути, когда возвращались в Сенск, Татьяна Липская, сидящая рядом с Вадимом, восхищалась этим недоразумением так, что смеялась вся труппа участников самодеятельности.
- Если бы вы видели, как смеялся председатель колхоза! Лучшей сцены, говорит, не видел ни в одном спектакле за всю свою жизнь! Молодец, Вадик! Ты – настоящий артист! – говорила сквозь смех Таня.
И чмокнула его в щёчку, как сестра – брата.
Зато Игорь Малышин бубнил:
- Хоть бы нормального табаку где стрельнул! Набил самосаду вонючего в цигарку, как у деда Ликунка! Не у него ли, случаем, позаимствовал? – тронул друга за плечо.
- А то у кого!? У него, конечно, у своего соседа!
- То-то я, гляжу, родной самосад! – шутит Игорь. – Но сегодня он был почему-то злым вдвойне!
- Хлебнул малость, эскулап, – вот и потешался над тобой! – раздался голос Ани Малышиной, сестры Игоря, ученицы на класс ниже брата…
2
И снова мысли пошли о Татьяне: «Она что-то знает! Знает, но молчит. Почему? А что если поговорить с ней ещё раз?»
Вадим берёт трубку, звонит ей:
- Ты можешь придти сейчас на наше место? – спрашивает её.
- Срочное дело? – слышит он её голос.
- Надо поговорить!
- О личном?
- И о личном – тоже.
- Хорошо! Буду минут через двадцать…
Место, которое они называли «своим» – это лавочка в тенистом скверике возле школы, где учились. Здесь же потом встречались все одноклассники и после окончания школы.
Вадим, как это подобает мужчине, на место пришёл первым. Огляделся, сел на лавочку, стал ждать. Вокруг – ни души, что было, как нельзя, кстати. Но и на случай присутствия кого-то, был заготовлен проект – прохаживаться по скверу, ведя беседу на ходу.
Татьяна опоздала на пять минут, как она это делала и раньше. Точность до минуты она считала пороком педантизма, не нужным ни тому, кто носит в себе эту черту характера, ни тому, кому она адресована.
- Привет! – сказала она, подойдя к Вадиму.
- Привет!
- У меня нет большого времени, Вадик, поэтому давай покороче, и по существу. Хорошо?
- Хорошо, – соглашается тот. – Поэтому всего один вопрос: ты знала того парня, который скончался в соседнем районе? Это не наш район, но, как оказалось, он житель нашего города, поэтому мы просто вынуждены заниматься этим делом.
Данный вопрос, как показалось Вадиму, застал Татьяну врасплох. Она на мгновение вспыхнула, но тут же взяла себя в руки.
- Не буду врать, – ответила она, – что не знаю его. Знала, причём очень хорошо. И не только знала, но и любила его. Говорю это тебе, как брату. Он не умер, его «отключили» от жизни! Взяли – и «отключили»!
Татьяна разревелась, как ребёнок.
- Нажали одну из кнопочек на пульте – и он перестал существовать! – заливалась она слезами. – Нажали – и нет человека! Они поломали всю мою и его жизнь! Они поломают жизнь сотен и тысяч, как он и я!
Она встала, нервно стала ходить возле Вадима, вытирая слёзы и пряча от него свой взгляд. Тогда он тоже поднялся с лавочки, стал утешать её.
- Какую кнопку? Где? Кто? – удивлённо вопрошал его голос. – Возможно ли такое, чтобы меня или, скажем, тебя можно «отключить» от жизненной энергии биологических процессов, которые идут не по законам желания человека, а Природы?
- Тебя «отключить» нельзя, а вот меня…
Она не договорила. В её глазах что-то загорелось и тут же они стали какими-то странными: радужка её глаз стала менять цвета от карего, какие были у неё от рождения, до самых что ни на есть бесцветных.
- Что с тобой? – озабоченно спросил Вадим. – Ты себя плохо чувствуешь?
Татьяна молчала. Она больше не проронила ни слова. Просто встала и пошла прочь. И сколько не упрашивал её Вадим, сказать хотя бы что-то, провожая её по улице Сенска, она не издала ни единого звука…
3
Свой доклад в кабинете Савина Торбеев начал рассказом именно об этой встрече с Татьяной.
Выслушав его, присутствующие задумались не на шутку. Выходит, у них под носом творится что-то такое, о чём они даже не догадываются!? Даже ФСБ, которая по долгу службы должно быть в постоянной готовности упредить возможные последствия тех или иных событий, не была в курсе дела, что конкретно делается в стане Хитрецова, куда и вёл след гибели этого парня.
- Значит, Яснов был прав, когда говорил, что в хозяйстве Хитрецова что-то происходит, на что нам надо было давно обратить внимание, – проговорил задумчиво Савин. – Тогда я этому, честно говоря, не придал особого значения, а сейчас понимаю – допустил оплошность. Вот только, как быть с «прикрытием» Хитрецова со стороны ЮНЕСКО? Официально лаборатория занимается воспроизводством населения Земли, а это – часть Программы ЮНЕСКО. Остаётся выяснить, что означает слово – «воспроизводство». Естественным путём – это я понимаю, а что такое искусственное воспроизводство – это вопрос!
- Мы проверяли документацию на право занимать такие объекты, как бывшие шахты и строения РВСН – ракетных войск стратегического назначения, – дополняет Малышин. – Я только что вернулся из Москвы, из нашего Министерства, где подтвердили: объекты РВСН отдаются под использование в мирных целях. А что конкретно делается в хозяйстве Хитрецова – это в компетенции Академии наук и других государственных ведомств.
- Значит, остаётся тот путь, который мы утвердили – произвести разведку с помощью внедрения туда того человека, которым интересуется сам Хитрецов. А на сегодня он заинтересован в контакте только с двумя людьми – братьями Ясновыми. Вся надежда на них…
За окном блеснула молния, а через некоторое время прошёлся по небу и гром надвигающейся грозы. Начался дождь.
- Хорошая примета! – отреагировал Савин. – Говорят: омывает дорогу тому, кто собрался в долгий путь.
- Особенно тому, кто в этот час не имеет с собой зонта! – заметил Торбеев, определяя по реакции своих слов о наличии их у других членов совещания.
Зонтиков не было ни у кого.
- Переждём здесь! – заметил Малышин. – Пройдёт, тогда и тронемся – вон как хлещет!
Однако Савин был настроен по-другому:
- Времени нет – ждать, товарищи офицеры! «Tempus fugit», как говорят в стране латыни, – «время бежит»!
И тогда все направились к выходу. К выходу в мир большой, сложной, а во многом, и запутанной жизни. Запутанной самими же людьми, для которых и жизнь, и мир – одно целое, но зачем-то и кем-то поделённое на такие мелкие части, что ни собрать, ни понять – зачем всё это сотворено.
Кабинет Савина на время опустел…
Глава 22
1
Сегодня Татьяна Липская вызвала на связь Арсена сама. И этот сигнал Арсен услышал так явственно, что тут же поспешил исполнить её просьбу.
При этом сказал Арсению:
- Ну, кажется, началось!
- Я буду в режиме постоянной связи, – напутствовал его тот.
И вот Арсен, наконец-то, в «Орбитали». Он знал, что данное приглашение он получил не от Липской, а от самого Хитрецова – через Липскую. А так же знал, что вся его беседа с Татьяной будет транслироваться Хитрецову на монитор, и каждое слово, произнесённое им, будет записано с подстраховкой – в нескольких копиях. Поэтому решил играть «ва-банк», сразу уведомив собеседницу в том, что он другого происхождения, чем такие, как Таня. Она удивилась и спросила:
- А меня ты к кому относишь? Может, и я такая, как ты?
Он взял её руку, пахнувшую хорошими духами, приложил её ладошку к своей груди, сказал:
- Сколько ударов моего сердца ты насчитаешь?
Она насчитала ровно 60 ударов в минуту.
- А теперь приложи ухо к месту, где моё сердце.
Она приложила, но ничего не услышала.
- У тебя нет сердца?
- Вот видишь, – сказал Арсен, – рука твоя насчитала 60 ударов, а ухо не уловило ни одного. Почему?
- Не знаю, – призналась Таня. – Может, ещё раз попробуем?
Она положила руку на грудь Арсена, стала чётко считать:
- Один, два, три, десять, пятьдесят, сто, сто пятьдесят, двести…
Отдернув руку, изумлённо задала вопрос:
- Почему столько? Ты – йог? Только йоги могут управлять работой своих органов по своему усмотрению.
- Я – не йог, я – сингомен, то есть точная копия человека, но созданная биоплазмоидно – на основе сингонии кристаллической решётки тех веществ, из которых сложено тело живого человека.
Арсен специально выдавал тайну своего необычного «рождения» Татьяне, а через неё – Хитрецову.
Он решил помочь Татьяне справиться с теми её мыслями, которые впервые зародились в ней после гибели Эйка и окончательно утвердились после смерти Тима. Он почувствовал, что она практически готова «отключить» себя от энергии жизни с помощью того ЧИПа, который носила в себе. А Хитрецову давал понять, что тот не просто опоздал, не просто потерпел неудачу, а потерпел самое настоящее поражение.
Но как помочь Татьяне? Отключить программу самоуничтожения можно было только при условии вхождения в специальную Программу, заложенную в прибор, который назывался мыслетроном, а он находился в одной из камер лаборатории. Прибор был разработан в лаборатории профессора Витоля в Вене.
Но как войти в эту камеру? Чтобы это сделать, надо знать целую серию паролей, подтверждающих друг друга последовательно, кроме последнего, который имел обратный порядок знаков предыдущего кода.
Разумеется, этой «заморочки» Татьяна не знала. Она знала только первый код, и этот код Арсен «уловил», когда та произносила его про себя. Вот почему, когда он вдруг уловил номер этого кода, он решил, что не позволит Татьяне уйти из жизни просто так, остановит её от исполнения этой затеи.
Он повторил код вслух, чтобы та поверила в его прорицательность. И она поверила, что он – не отсюда.
И стала расспрашивать его о том, как это было, что происходило, когда тот рождался из биоплазмы, какие химические элементы при этом принимали участие. Он отвечал, но делал это так, чтобы в его рассказе было больше эмоций, чем правды, а правды – меньше, чем требовалось для полного понимания данного явления.
- Как в кино «Бриллиантовая рука»: упал, потерял сознание, очнулся – гипс! – заключил Арсен.
Именно в эту минуту и вошёл в комнату, где они беседовали, Хитрецов.
Татьяна, увидев шефа, замерла от страха, едва не лишившись чувств. Но тот успокоил её:
- Это очень хорошо, что вы, Танюша, решили познакомить такого дорогого гостя с нашей лабораторией!
Татьяна так и осталась от этой похвалы с открытым ртом – не ожидала она такой лести от шефа. Поэтому, собравшись, продолжила:
- Так уж, и очнулся?
Арсен, который видел Хитрецов лишь издали, теперь мог наблюдать его вблизи.
Это был человек небольшого роста, коренастый, с широкоскулым, но вытянутым лицом, на котором хорошо выделялся нос, словно двуглавый Эльбрус на Кавказском горном хребте. Глаза держал в постоянном прищуре, но иногда их так раскрывал, что они становились не столько большими, сколько округлёнными, где белое – по ободку – чётко отделялось от тёмного в середине.
«Не глаза, а тарелки!» – отметил про себя Арсен, когда тот вместо прищура выпучил их на него, задавая ему этот же вопрос вторично:
- Так уж – и очнулся?
- Так и очнулся! – в тон ему ответил Арсен. – Очнулся, и сказал себе: это - я!
- Не понял? – откровенно признался Хитрецов.
- И понимать ничего не надо! – отозвался Арсен. – Тебя, к примеру, будят, а ты в это время видишь сон, да ещё с такими картинками, от которых оторваться не можешь. Потом вдруг просыпаешься, приходишь в себя, а тут – ты, а возле тебя – другие, третьи, четвёртые…
Слушая Арсена, Хитрецов, конечно же, не поверил ни одному его слову! В сон поверил, как поверил и в пробуждение ото сна, а в то, что так говорит не человек, а, как он себя называет, сингомен, - этому не поверил! Какие сны может видеть робот?
- Ты вот что, Таня, – обратился он к Липской. – Поднимись наверх, там, в холодильнике, должен быть торт.
Татьяна послушно ушла. Хитрецов же, обращаясь к Арсену, сказал:
- Пока она ходит, хочу показать тебе то, что называется лабораторией, – и приглашает Арсена подойти к двери, за которой находился тот самый прибор, который Татьяна назвала «МЫСЛЕТРОНОМ».
«Надо же: сразу на «ты»!?! – заметил Арсен про себя, – «Хитрит! Значит, что-то замыслил! Посмотрим!»
Арсен спокойно встал, подошёл к двери, сам её открыл и вошёл туда. Вошёл и закрыл её за собой, чем поверг Хитрецова в настоящий шок. Сам Хитрецов туда входить побоялся – специальной защиты на нём сейчас не было, а входить без защиты – что войти голым в атомный реактор. Замка же наружного на этой двери не было – он находился внутри, с другой стороны двери. Почему именно так? Замок работал с пульта, который находился в кабинете Хитрецова. А ещё – от сенсора, который, по необходимости, использовался дистанционно на расстоянии до километра. Этот ключ-прибор находился внутри камеры – в отведённом для него месте. Но что это было за место – об этом знали только избранные, но никак не званные сюда, в мыслетрон, люди.
Однако для Арсена задача – найти прибор – была так же проста, как воробью – разгрызть семечко. Он не только улавливал мысли Хитрецова, он же ему сам и подсказывал, чтобы тот вёл его к месту его схрона. Поэтому заполучить прибор, чтобы потом просто нажать на соответствующую кнопку – было делом минуты, не более.
Но и этого времени было, оказывается, достаточно, чтобы отключить сознание человека, если это был действительно человек, а не его искусственная копия. Потому и не смог Хитрецов удержаться от удивления, когда Арсен вышел из камеры целым и невредимым. Даже устоять не смог – сел на диван, обмяк телом и лицом, на котором нос его стал казаться не двуглавым, а трёхглавым.
- Как видите, Иван Ефимович, я жив и здоров! – бодро отозвался Арсен. – И все мысли ваши у меня, словно на ладони! Хотели проверить, человек ли я? Не человек, а СВЕРХЧЕЛОВЕК!
И направился к выходу, где находился лифт. На прощание сказал:
- Привет Татьяне! Надеюсь, она убедилась, что торт в холодильнике, и с ним всё в порядке? А ещё я вам скажу вот что. Наше с вами сотрудничество невозможно! Вы служите только себе, я же – всему человечеству! Ваша цель – подчинить себе людей, а моя – освободить их, дать им такую свободу, которая дала бы им полную власть над неустройством жизни на Земле!
Почти на пороге, обернувшись, он добавил:
- Да, вот ещё что: возвращаю вам эту побрякушку! – кинул сенсор под ноги Хитрецова. – Её схема – в моей голове. Я её просто считал, не разбирая и не уродуя…
И пошёл прочь.
Татьяна, вернувшись, застала Хитрецова в тихом, но страшном гневе. Такого унижения он, Хитрецов, не испытывал никогда.
- Ты зачем его привела сюда? – набросился он на неё. – Ты знаешь, кто он? Это шпионская мафия Яснова, Савина, Торбеева, Подлеснова, Малышина и всей этой мерзкой компании! Вот полюбуйся: сенсорный ключ от Мыслетрона! Это он вынес его из камеры, и это ты ему подсказала, где он там находился! Вы с ним заодно! И твой отец – подлый человек! Все вы против меня! А кто вас содержал все эти годы? Кто кормит, обувает, одевает сейчас?
Татьяна молчала. Она не проронила ни одного слова, пока Хитрецов изливал грязь на неё, её семью. Она вообще ничего этого уже не слышала – её сердце остановилось, как только она взяла в руки пульт и нажала на нём нужную кнопку…
2
Хоронили Таню на новом кладбище Сенска, что возле базы МЧС. Народу было так много, что, казалось, вышел весь город. Кавалькада машин растянулась на целый километр, и если бы кто-то подсчитал их, то наверняка бы сказал, что хоронят человека, заслуги которого были сверх образа самого усопшего.
Арсен тоже был в рядах провожающих её в последний путь. Он ругал себя, что не может передать людям то, что видит внутри себя. Потому и вошёл в камеру Мыслетрона, чтобы лишить Таню возможности покончить с собой. Не получилось. Погорячился – бросил сенсор под ноги этого хлюста! Не успел нарушить схему сенсора, не разбил его, хотя мог это сделать в два счёта, не предполагал, что Таня воспользуется им сразу же после его ухода из лаборатории.
Он упрекал и Арсения, что тот не продумал вопрос перевода сигналов его, сингомена, мыслительного аппарата в картинку, а картинку – в доказательство тех просчётов, непродуманных действий со стороны человека, которые ведут к непредсказуемым последствиям. Сколько бы людей можно было спасти от суицида, если бы он и другие, ему подобные сингомены, обладали такой способностью!? Тысячи, миллионы? Эх, Таня! Разве так надо любить Жизнь, чтобы она стала краше самой себя? Ее надо ненавидеть, презирать, протестовать против её неустройства, тогда она и поймёт, что надо ей меняться, хорошеть, давать Человеку то, что равно его Разумности, а не безумию!
Арсен вынул из кармана платок, вытер глаза. Они… слезились. Арсений, глянув на него искоса, недовольно отметил про себя:
«Этого ещё не хватало!»
Арсен тотчас откликнулся на данное замечание Арсения:
- Нет у меня слёз, Арсений, как их не было вообще, и не будет. Но есть ответ на вопрос, чем истинно занимается лаборатория Хитрецова, кроме выращивания человеческого плода в пробирке. Я сам видел тот прибор, с помощью которого можно «отключать» жизнь в живом человеке. Назывется красиво: «МЫСЛЕТРОН»! Таня и покончила с собой с помощью этого прибора. Не захотела бороться с этим злом, не выдержала унижений со стороны Хитрецова. Главная же тема этого подлеца – создание таких живых существ, в которых их зрение служило бы своеобразными видеокамерами, чтобы именно он, Ван Хетриц, вёл слежку за всеми людьми на планете. Идея бредовая, но горя она может принести людям очень даже много. Именно такого человека ты и видел у себя в мытищинской квартире. И тот малыш, за которым вёл наблюдение здесь, в Сенске, – это звенья одной цепи. Именно такие «мониторные» глаза я и наблюдал у Тани накануне её ухода из жизни.
- Но ведь она не из пробирки! – воскликнул Арсений. – Как же она угодила в эту компанию?
- Вшила в своё тело специальный ЧИП – частотно-импусный преобразователь. Любила Эйка, который побывал у тебя, и который погиб от истощения нервной системы. Потом полюбила Тина, которого, по её словам, «отключили» из-за слабости иммунной системы. Поэтому и пошла на этот шаг.
- А тебе она нравилась? – спросил Арсений.
- Наверное, да, – ответил тот. – Хотя, быть может, просто показалось, что нравится. Да я и не знаю, что это такое – любовь…
Глава 23
Кабинет лейтенанта милиции Торбеева. В кабинете Торбеев, майор Савин и Арсен. Ждут прихода Хитрецова, которого вызвал повесткой Торбеев.
Разумеется, это оскорбило Ивана Ефимовича, но он знал: неявка может обернуться приводом в милицию. Решил судьбу не испытывать.
Когда Хитрецов вошёл, Торбеев попросил его сесть напротив себя. А когда тот нехотя опустился на стул, взял лист бумаги, ручку, сказал:
- Приступим, Иван Ефимович, к допросу!
- К допросу? – вскинул брови Хитрецов. – По какому случаю? И почему именно допрос, а не беседа?
- К сожалению, в нашем заведении беседами не занимаются. У нас только допрашивают, занося всё, что говорится, в протокол.
Хитрецов хмыкнул, а Торбеев продолжил:
- Итак, ваше имя, фамилия, год рождения, род занятий, адрес место жительства, образование, семейное положение?
Хитрецов ещё раз ухмыльнулся, спросил:
- Это вы серьёзно, Вадим Салаватович? Неужели нельзя посмотреть на моё досье в вашем учреждении, которое, конечно же, содержится в одном из этих вот сейфов? – показал на тумбочки, шкафы с документами, другую мебель.
- Еще раз вам объясняю, Иван Ефимович, что здесь вопросы задаём исключительно мы, сотрудники органов дознания, а всё остальное – в порядке ответов на те вопросы, которые не входят в задачу обсуждаемой темы допроса. Вам ясно?
Хитрецов всё понял: после формальностей на тему имени, фамилии, образования, места жительства и тому подобное, прозвучит главный вопрос. Но какой? На какую тему?
И он прозвучал, этот вопрос:
- Кто тот мальчик, который привёл нашего сотрудника к вашей «Орбитали» – детскому приюту? Кто его родители?
Хитрецов молчал. Тогда Торбеев задал другие вопросы:
- Кто тот, которого обнаружили возле линии ЛЭП? Что вы знаете о том, кто умер в соседнем городе с таким же диагнозом, как у этого парня? Наконец, что произошло в вашем Центре, если там скончалась Татьяна Липская?
Торбеев наступал основательно. Он не терпел игру в «молчанку», требовал чётких ответов и пояснений по существу дела.
- Повторяю свои вопросы: кто родители этого ребёнка? Почему он был на улице без присмотра со стороны взрослых? Почему столько несчастных случаев в вашем Центре?
- У ребёнка нет родителей, – тихо проговорил Хитрецов. – Он сирота и вы, я думаю, хорошо знаете, какие дети находятся в «Орбитали», товарищ лейтенант! А Татьяна, та умерла от сердечной недостаточности – таков диагноз врачей. Как, впрочем, и у тех парней, о которых идёт речь. Большего, чем сказали врачи, добавить не могу. Что же касается ребёнка, то он был, как говорят военные, в самоволке. Его никто не отпускал – он сам ушёл!
Голос Хитрецова окреп. Ему казалось, что ещё пару таких ответов – и он свободен. Но не тут-то было. Торбеев спросил:
- Знал ли Карл Витоль, ваш австрийский «шеф» по проблеме выращивания эмбрионов, а потом и человека в лабораторных условиях, об идеях Арсения Яснова – создать искусственный интеллект на основе матрицы живого человека?
Хитрецов что-то хотел ответить, но поперхнулся, закашлялся так, что пришлось дать ему воды.
- Витоль, – начал он, глотнув влаги, – это Витоль! Это такой человек! Это такая личность! Но, по-моему, ему, скорее всего, не было известно, чем конкретно занимаются Яснов, отец и сын Подлесновы.
- А зачем было знать лично вам об этих экспериментах?
- Мне? А кто вам сказал, что это надо было лично мне?
- Извините ещё раз, Иван Ефимович, но вопросы здесь задаю только я! – напомнил Хитрецову порядок допроса Торбеев.
- Простите, забылся, где нахожусь, – повёл головой по кабинету Хитрецов.
- Ну и зачем это надо было вам? – повторил вопрос Торбеев.
- Да не было такого! – вспылил Хитрецов. – Мне-то зачем? Я занимаюсь тем, что выполняю свою работу, деятельность, а это решено там, наверху, вплоть до ООН, откуда и финансы идут для эксперимента! И не только здесь, но и в других местах России, Германии, Франции, Японии, других странах! Это всемирная Программа!
- Будете упираться, будет у вас разговор в ФСБ, – предупредил Торбеев Хитрецова.
Именно в эту секунду, словно сговорившись, в дверь заглядывает Малышин, спрашивает:
- Я тебе не нужен, Вадим?
- Пока нет, – отвечает Торбеев, – но, возможно, понадобишься, если сей гражданин не скажет той правды, которую я бы от него хотел услышать!
- Тогда – пока! – Малышин закрыл дверь.
- Что вас интересовало, когда вы послали Эйка к Яснову в Мытищи? – в лоб спросил Торбеев Хитрецова.
Вот теперь он понял, что именно больше всего интересовало милицию. И это его не только не обеспокоило, но даже обрадовало. Нить, ведущая к Витолю, вроде как, несколько ослабла.
- Я его не посылал, он сам уехал! – ответил Хитрецов. – Я вообще не в курсе дела, что ему надо было там, в этом городе!
Хитрецов говорил правду: он действительно не знал, зачем Эйку понадобился такой дальний визит. А то, что через его зрение он, Хитрецов, вёл наблюдение за Арсением, об этом никто из посторонних не знал.
- Хорошо, допустим, так и было, – начал рассуждать Торбееев, – что вы не знали, зачем Эйк посетил Яснова. А что у вас за интерес к Арсену – на этот вопрос вы можете объяснить толком?
Торбееву показалось, что Хитрецову даже понравился такой его вопрос. Но почему? Что скрывается за ним?
- Я могу не отвечать на этот вопрос? – спросил Хитрецов.
- Можете, если это касается, например, личного в отношении с семьёй, – объяснил ему лейтенант.
- Это связано с личным. У моей жены Ады есть сестра Муза. Она не замужем. Вот мы и подумали, когда увидели Арсена, а не познакомить ли его с Музой!? Вот и всё. Другого интереса к этому человеку ни у меня, ни у жены с сестрой нет вообще!
Савин и Арсен многозначительно переглянулись.
- И чем закончилось дело?
- Какое дело? С Арсеном? Собственно, ничем. Тот влюбился, говорят, в Татьяну Липскую, как кот весенний! Разве не так? – поворачивается в сторону Арсена.
Арсен разводит руки, давая понять, что ответной любви со стороны Татьяны он не получил.
Теперь запершило в горле у Торбеева. Он любил Татьяну, но она была с ним, как брат с сестрой, на что он был, конечно же, не совсем согласен.
- Вы ведь тоже были к ней неравнодушны!? – съязвил Хитрецов, понимая, что этим вопросом он может положить конец этому неприятному допросу. – Жаль девушку, рано ушла из жизни!
И он не просчитался: Торбеев дал ему прочитать протокол допроса, поставить подпись под каждым листом, а в конце добавить, что записано с его слов, он согласен, и его подпись.
Забирая протокол из рук Хитрецова, сказал:
- На этом пока всё, вы свободны…
Хитрецов с облегчением вздохнул: «Пронесло!».
И только он хотел подняться, чтобы сделать шаг в сторону выхода, как Савин обратился к нему:
- Скажите, Иван Ефимович, вам что-нибудь говорит имя – Ван Хетриц?
Хитрецов покраснел, но очень быстро взял себя в руки:
- Это мой научный псевдоним! – ответил он горделиво, но сдержанно.
- Вот теперь понятно, откуда вы «черпаете» имена своим воспитанникам: Энк, Симей, Симон, Китре, Милье, Ральф, Эдди…
Арсен заметил, как при упоминании имени Эдди, Хитрецов вздрогнул. Подумал: «Неужели и об этом знают?»
- Если вы – Ван Хетриц, тогда вот это письмо – вам! – добавляет Савин, вручая ему конверт. – А то мы думали, куда его деть, если не знаем, кому оно адресовано!? Пришлось поломать голову, после чего пришла мысль, что есть что-то похожее между фамилией «Хитрецов» и – «Хетриц»!
Хитрецов взял из рук Савина конверт, хотел его положить в папку, а папку – в портфель, с которым никогда не расставался, но Савин попросил вскрыть его и прочитать, не озвучивая вслух, дабы тот не подумал, что таким образом на него идёт давление по разглашению личной переписки.
«Решили по мимике лица понять, о чём идёт речь?» – мелькнуло в голове у Хитрецова. «Не выйдет, отвернусь!». И, отвернувшись, стал читать. Прочитав, спокойно, с достоинством правого сказал:
- Благодарю за доставку! Следующий раз знайте: Ван Хетриц – ваш покорный слуга!
Держать его больше не стали – отпустили. И как он только вышел за порог, Савин обратился к Арсену:
- И что же было в этом письме?
Арсен, когда Хитрецов читал письмо, слышал буквально всё, что тот произносил про себя, пробегая глазами по тексту.
- Ничего серьёзного! – сказал Арсен. – Письмо из Вены, от Карла Витоля. Он сообщает, что его Компания недовольна результатами работы Хитрецова, грозит урезать ассигнования, ну и тому подобное. Пишет, что Хитрецов имеет такие прекрасные условия для экспериментов, а разультаты неравнозначны этим условиям. И, наконец, сообщают, что для Музы есть партия в лице одного из членов их группы. Его имя Отто Зальцман, но он почему-то не появляется нигде более полугода – сгинул, словно в воду канул.
- Здорово! – восхищённо произнёс Савин, довольный тем, что так запросто Арсену удалось узнать содержание письма Витоля к Хитрецову.
- И я знаю, кто этот Отто Зальцман, – добавляет Арсен. – О нём рассказывал Леонид Крайко Арсению перед тем, как тот собирался ехать в Японию. Это офицер «СС», начальник клуба того гарнизона, где проходило детство Лёни.
- Ну и память у тебя! – восхитился Торбеев. – И как ты только всё это умещаешь в своей голове? Как читаешь мысли других людей?
- Это не так сложно – читать мысли, которые сами лезут, чтобы покинуть голову и улететь восвояси! – шутит Арсен. – Лови их, знай, да складывай!
Все трое были довольны результатом такого необычного эксперимента. Вернее, двое – Савин и Торбеев, так как для Арсена данный труд становился самым рутинным делом…
Глава 24
1
Сотни тысяч лет живёт человек на своей планете, а того не знает, каких сил требуется от неё, чтобы ублажать все его прихоти. Она ведь не просто существует, вращается вокруг своей оси и «бегает по кругу» возле своего родителя – Солнца. Она находится в постоянном напряжении, готовая ко всему, чтобы не быть раздавленной силами извне, предотвратить покушение на свободу, данную ей свыше.
Да, она – четвёртая от Солнца, если считать его первым. И – седьмая, если идти с окраины солнечной системы, от Плутона. Но это именно то место, которое делает её одной из самых уникальных планет Мироздания.
Если перемножить числа 4 и 7, получим 28. Не это ли число «приглянула» для себя Луна – спутница Земли, чтобы вести свой персональный, лунный календарь? Кто сегодня из землян не знает этого календаря?! А всё потому, что присутствие Луны возле Земли – это то великое благо, которое произрастает из самих что ни на есть земных недр. Уберите Луну – и вы потеряете корневую систему жизни на Земле! Или данная корневая система станет такой слабой, что не в силах будет даже зачать новую жизнь. Приливы и отливы, возникающие на Земле под действием сил притяжения Луны – это всего лишь вершина айсберга той жизни, которая творится при её непосредственном участии. В том числе и жизни человеческой, хотя, если честно, сам человек в это верит больше по наитию, чем сознательно. Он не чувствует в себе ни приливов, ни отливов, ни того, что делается в его организме сообразно этому календарю. Например, как ведут себя в нём микробы, вирусы, бактерии, грибы и другие микроорганизмы, черпая силу и мощь своей активной деятельности у Луны. Как их взаимное уважение или вражда друг к другу отражается на самочувствии человеческого организма. И что вообще это такое – взаимное уважение или вражда? В какое время они – друзья, помощники, а в какое – враги? Может, и тут существует разделение на фазы Луны, как в рекомендациях специалистов-ботаников о том, когда сеять, выращивать, пикировать, поливать, убирать, косить? Уж, если человек заприметил сменяемость этих фаз в микромире, то сами микроооганизмы знать об этом, конечно же, должны в первую очередь! Вот только, каким образом они «следят» за этой сменяемостью, если не видят и не слышат? Значит, есть у них что-то такое, что и без зрения делает их зрячими? И есть нечто другое, что делает их и всевидящими, и всеслышащими и всёзнающими. Интересно, сможет ли это нечто однажды выйти из человека наружу? А если выйдет, не испугается ли человек такому свойству своего организма? А если оно не выйдет никогда, то, как узнает, каким образом появился на этой планете? Он же тут начал быть не с самого начала образования Земли! Что вообще заставило Землю родить разумное существо? Для чего? С какой целью? Неужели не знала, что может натворить на ней это «творческое созданье»? Знала, но почему-то пошла на это. Почему?
Все эти и другие вопросы Энк задавал себе всякий раз, когда бывал на реке в своём укромном месте. Здесь, вдали от городской суеты, он часами сидел и наблюдал, как река несёт свои воды, плещется рыбёшка, шелестит прибрежный молодой камыш, снуют водомерки, перелетают с дерева на дерево птицы.
Своего раннего детства он не помнил. Как не помнили его другие воспитанники Центра Хитрецова. Все они были круглые сироты. И никто из них не пытался даже узнать, кто их родители – мать, отец. Но ведь так не бывает: человек есть, а родителей у него нет! Значит, они либо есть, либо от детей что-то скрывают. Не могли же они родиться сами по себе – из ничего!
Сегодня Энк пришёл сюда не один – с ним напросился Эдик. Тот пожаловался ему на то, что скучает по Вене, где осталась его бабушка. Энк решил не отказывать ему в просьбе, взял с собой. Тем более что с Эдиком можно было провести на реке больше времени, чем одному, так как контроль над ним со стороны воспитателей Центра был самый минимальный. Да и другого случая, чтобы поговорить на разные темы без посторонних, у них может и не быть.
По дороге разговорились.
- Ты помнишь своего отца, Эдик? – спросил Энк, когда они оказались за пределами Сенска.
- Эдик? – переспросил Эди. – Откуда тебе известно моё настоящее имя?
- Если Эди, значит Эдик, а если Эдик, то полное имя – Эдуард, – ответил Энк, нарочно не замечая удивлённого вопроса друга.
- В таком случае, вопрос и к тебе, Энк. Кто тебе дал такое имя? И что оно означает?
- Этого я не знаю. Но сдаётся мне, что это не имя, а код, за которым – вся моя родословная: отец, мать, фамилия рода. Узнать бы всё про это, но как?! А ты помнишь своё раннее детство?
- Помню и отца, и мать, но они погибли в результате автомобильной катастрофы. Жил у бабушки, которая осталась в Вене.
- А как у Хитрецова оказался? И почему именно сюда тебя направили? Если направила бабушка, то она и Хитрецов либо знают друг друга, либо была чья-то рекомендация. Данный ребус не пытался расшифровать?
Эдик задумался. По всему было видно, что и ему приходили такие мысли. Однако вместо ответа спросил Энка:
- А ты что думаешь по этому поводу?
- Думаю, в природе должен существовать некий минерал «икс», с помощью которого можно разгадать не только тайны рода человеческого, но и самой земли. И не только земли, других планет, но и солнца, всех звёзд, Мироздания, всей Вселенной!
- И что это за минерал?
- Я уже назвал его тебе: минерал «икс»!
- И где он находится?
- И об этом сказал: в Природе!
Эдик только усмехнулся на это:
- Минерал «икс» в Природе – это иголка в стоге сена! Да и существует ли этот минерал или нет – это тоже вопрос!
- Можешь не верить, но я верю!
Вскоре они подошли к реке, пробрались через чащу ив к засидке Энка. Место тихое, затенённое, прохладное. Уселись рядком. Продолжили разговор.
- Как ты думаешь, можно увидеть то, что было, к примеру, лет 500 тому назад? – спросил Энк.
- Конечно, можно! – согласился Эди. – Если будут записи событий того времени на магнитных носителях, то почему бы не увидеть?! В наше время многое что записывается, а это значит, что в будущем люди будут и видеть, и слышать то, что происходит сейчас. Хоть 10 тысяч лет пройдёт, а информация сохранится.
- Согласен с тобой, но при условии, если не произойдёт на земле событие, которое уничтожит эти записи, сотрёт их, – ответил Энк. – Я о другом. О том, что есть такое понятие – наследственность, которая передаётся из прошлого в будущее по цепочке ДНК. А если пойти вспять по этой цепочке? Нельзя ли прийти к самому что ни на есть истоку жизни на этой планете?
- Ты вон о чём! – вздёрнув брови, воскликнул Эди. – Тогда не ко мне с этим вопросом, а к Яснову – автору «Теории себя»! У него ты и найдёшь ответ на свой вопрос. Знаешь его?
- Конечно, знаю! И что он, в частности, говорит на эту тему?
- Подробно не интересовался, но кое-что понял из его рассуждений. Он доказывает, что информация может быть записана, перезаписана и передана по наследству исключительно на кристалле, кристаллом, с помощью кристалла – как тебе будет угодно. Что и подтверждено сейчас многими видами приборов электроники.
- А причём тут наследственность? – не понял Энк. – Говорим ведь о живой материи!
- В том-то и дело, что и тут – кристаллы! Если проследить, как вирус – этот строитель фундамента жизни на земле, покидая живую клетку, становится вдруг кристаллом, а потом этот кристалл снова становится живым существом, то и ехать дальше, как говорится, некуда, как только в наследственность, здоровье организма, его долголетие!
- Здорово! – восхитился Энк. – И это свойство открыл сам Яснов?
- Нет, не он открыл это свойство, а другие учёные. Но он пошёл дальше них! Он доказывает, что данным свойством вирус «награждает» всю материю вселенной – как живую, так и неживую. Когда он становится кристаллом, он «берёт» с собой ту информацию, которая была с ним, когда он был живым существом. А когда снова становится живым, то хранит ту память, когда он находился в кристаллическом состоянии. Так и живёт: то в одном мире, то в другом. И в жизни он – хозяин, и в неживом мире – хозяин! Данное свойство вируса Яснов назвал ЭВЕРТАЛЬНЫМ – от слова «эверта», что значит переходить из одного состояния в другое.
Эдик был знаком с теорией Яснова, читал его труды, но ему хотелось ещё раз проверить себя на ту зрелость, которая сопоставима лишь с логикой мышления самого автора. А как её проверить, эту зрелость, если нет рядом ни собеседника, ни оппонента, мнение которого – тот оселок, на котором только и можно отточить эти знания?
- И что, у него есть какие-то приборы, с помощью которых можно подсмотреть за вирусом, как он это делает – переходит из одного состояния в другое? – задал вопрос Энк, наблюдая за тем, как его собеседник реагирует на данный вопрос. Он давно, может быть, даже раньше, чем Эдик, был знаком с трудами Яснова, но не хотел раскрывать этого Эдику – пусть раскроется первым.
- Судя по всему, таких приборов у него нет, – ответил Эдик. – А то бы наш Иван Ефимович давно привлёк его к себе, предложил работать с ним.
- Жаль! – как можно сочувственнее, чтобы поверил Эдик, вздохнул Энк. – А то бы можно было и по цепочке ДНК пройтись – узнать, откуда человек взялся на этой планете, кто наши родные, родители, близкие!? У тебя, кроме бабушки, есть другие родственники?
- Кроме бабушки – никого, – тихо ответил Эди. – Уйдёт из жизни – и я сирота…
После этих слов наступило долгое молчание. Каждый из них был занят только своими мыслями. Энк силился вспомнить, какое событие в его жизни стало тем началом, после которого его мозг начал воспринимать мир в деталях, а детали – хранить в своей памяти. Но сколько ни старался, присутствие живого человека в этом хранилище чувств не обнаруживал. Нет, живые люди были, но все они походили на роботов, выполнявших определённую работу по его взрослению, воспитанию, развитию. Это были медсёстры, доктора, воспитатели, повара, нянечки, а того человека, которого зовут мамой, рядом никогда не было. Как не было мам и возле других детей. Это он запомнил хорошо.
Для Эдика эта пауза стала поводом взгрустнуть именно о ней, о маме. Первое, что врезалось в его память на всю жизнь – это то, как она его купала и мыла. Нальёт, бывало, в большой таз воды, посадит его, и начнёт поливать тёплой водой голову, плечи, спину. Потом намылит свои руки душистым мылом – начнёт проводить ими по всему его телу, приятно щекоча и смеясь над тем, как тот дрыгает всем тельцем. Забавно! Потом он подрос – и такого уже не было. А потом не стало ни отца, ни матери…
2
Рядом, где притаились ребята, пробежала собака – небольшая, шустрая дворняга. Даже не остановилась. Привыкла, видно, к людям в этих местах. Потом вернулась, но и на этот раз пробежала мимо. А через пару минут послышались редкие, тихие шаги. И вот он, хозяин этих шагов, перед ними – пожилой человек с ружьём на плече.
Ребята, завидев его, встали. Тот подошёл ближе, поздоровался:
- Мир дому вашему!
- И вам мир, дедушка! – ответили те.
- Плетнёв Маркел Иванович! Так вот кто эту засидку освоил! А я думал, браконьеры завелись, что ли?! Как ни приду – кто-то уже побывал до меня! Теперь вижу: свои ребятишки! Только вот на сырой земле сидеть не советую. Сплетите матики из веток, на них и не застудите свои попы!
И тут же начал срезать с ивняка ветки, складывать их в пучки, а пучки переплетать лозой, снятой с отдельных прутьев. Ребята, поняв, в чём дело, принялись ему помогать.
- Небось, первый раз видите, как из подручного материала можно сделать добрую вещь? – поинтересовался Маркел. – Ну, да ничего: пока живёшь, чему только не научишься!
Соорудив три небольших матика и бросив их на землю, уселись рядком.
- А тебе, Частик, можно и без подстилки! – обратился хозяин к собаке. – Твоё дело – сторожить!
Собака завиляла хвостом.
- Ну, хорошо, хорошо, давай закусим! – добавил он, глядя, как пёс впился в него своими карими глазами.
Достал из рюкзака свёрток, литра на два термос, алюминиевую кружку.
- Блины с пшённой кашей на молоке, – пояснил он. – Самая что ни на есть крестьянская еда! Каша заворачивается в блин, а блин – в рот с чаем! Прошу, молодые люди! Только сначала пойдите, помойте руки в речной водице! Гигиена – мать порядка!
- Может, потихоньку уйдём? – предложил Эди, когда они, сполоснув руки, сделали пару шагов в обратном направлении.
- Не будем обижать пожилого человека! – не согласился Энк. – Он к нам всей душой, а мы…
Ребята несмело взяли по блину, стали ждать, что будет делать сам хозяин. Тот отломил половину своей порции, подал собаке. Не бросил, а именно подал, чтобы еда не угодила в пыль. Затем налил себе чаю в крышке от термоса, а ребятам – в кружку. Стал жевать, прихлёбывая и запивая чаем.
Только после этого ребята последовали его примеру. Маркелу это понравилось. Вспомнил, как и он, в детстве, старался вот так, как эти, следовать примеру старших.
- Еда моего дедушки, – пояснил он. – Раньше ведь ни холодильников, ни газовых плит не было. А работы в поле было много – от зари до зари. Вот и придумали: напекут блинов, завернут в них каши – и в поле! А чаю на костре вскипятят. Съедят по два-три блина – и сыты! Каша, как нынче говорят, калорийная, вот и придаёт силы. Организмом полностью усваивается, ничего не выбрасывается. Злак, одним словом. Недаром говорят: щи да каша – жизнь наша!
Отобедав, Маркел перекрестился. Заметив, что ребята наблюдают за ним с интересом, пояснил:
- Обычай такой – положить крест на тело, когда оно наполнилось дарами природы. Не нами заведено, не нам его и отменять. Да и есть в этом знамении нечто такое, что более всякой другой тайны. Если вы сенские, то должны знать Яснова Арсения Ильича.
Ребята ответили, что знают.
- Так вот, – продолжил Маркел, – у него свои взгляды на этот крест. Четыре химии, говорит, принимают участие в сотворении жизни: водород, кислород, азот и уголь. Именно эта четвёрка и образует крест, который вращается, перевивая эти четыре химии между собой, словно прялка – четыре нити. Тут тебе и блин с кашей, и вода, и огонь, и всё на свете! Ну, а дальше мои знания не идут ни в какую! Как представлю прялку, так всё становится понятным. А чтобы увидеть, как всё это творится, не могу – неграмотный. Вы сами-то учитесь?
- Да, учимся, – был ответ ребят.
- Это хорошо. Учиться надо. А звать-то вас как?
- Меня – Эдиком, а его – Энком.
- Эдик – это понятно, а вот Энк – не совсем ясно. А фамилии как?
- Моя – Крайнов, – ответил Эдик.
- А у меня фамилии пока нет, – был ответ Энка. – Дадут потом, когда закончится срок пребывания в Центре.
Маркел удивляется:
- Уж, не из Центра ли Хитрецова вы будете, ребята?
Те закивали.
- То-то я смотрю, не такие вы разболтанные, как другая молодёжь нынче! Уж больно смирные! Значит, недаром говорят, что порядки там самые строгие?! Да, не сладко вам, дети мои, не сладко. Однако держитесь, глядишь, повезёт, всё образуется…
Жалко стало Маркелу ребят. Он знал, что в Центре Хитрецова живут сироты, а сиротам – какая жизнь!? Пригласить бы их к себе, приласкать, да куда приглашать, если сам – в чужом доме!? Да и далече от Сенска – целых пять вёрст! Решил так:
- Будем встречаться на этом месте. Скажем, два раза в неделю, по выходным. Если меня не будет, значит, занят. А если вас не окажется, то вам некогда. Будем есть блины с кашей. А сейчас предлагаю немного освежиться. Плавать умеете?
- Умеем, – ответили ребята.
- Это хорошо. Не умеющему плавать и не понять, как это здорово – держаться на воде, испытывать невесомость!
Через минуту все трое были в воде. Да и Частик не отстал – поддержал компанию. Когда вышли, стали обсыхать, Маркел заметил:
- Не та уже водичка. Ильин день прошёл – похолодела. Зато бодрости придаёт больше, чем после жары.
- А когда Ильин день? – спросил Энк. – И почему именно после этого дня вода делается холоднее?
- Второго августа этот день. А холоднее – потому, что земля идёт в зиму через осень. Растительность меняет цвет, а вода – плотность. Это мне Арсений Ильич сказывал. И это, говорит, одно и то же, что цвет, что плотность, только глазу неразличимо.
Ребята переглянулись. Маркел же, заметив это, спросил их:
- А вы, случаем, не братья? Уж больно вы похожи, что мне так и кажется – братья!
Он не стал уточнять, что его подвигло на это заявление.
- Нет, не братья, – ответил Эдик. – До недавнего времени мы вообще не знали друг друга. – Я приехал из Вены, а Энк – местный.
Маркел крякнул, погладил бородку, оглядел ещё раз голые торсы ребят, позвал собаку:
- Частик, домой!
Дорогой размышлял: «Если они не братья, то почему их родимые пятна, родинки и складки на теле – копии? И многие черты лица похожи, и взгляд, да и многое другое, что не может ускользнуть от такого охотника, как он? Надо непременно поинтересоваться у Арсения на этот счёт. Бывает ли вообще такое, чтобы незнакомые люди так точно походили друг на друга?».
А тем временем ребята шли в направлении Сенска, и слышно было, как они говорили:
- Забавный дед! Как ты думаешь, он счастливый человек? – спросил Энк Эдика.
- Думаю, что да, счастливый! – ответил тот.
- И знаешь, почему?
- Потому что прожил долгую жизнь. И много чего повидал в ней.
- А мне кажется, что дело тут не в долгой, как ты говоришь, жизни. А в том, что он жил в постоянном поиске ответов на те вопросы, которые касались жизни вообще, а не только его личной, персональной судьбы. Он и сегодня в поиске ответов на свои вопросы. Ему интересно всё, а это и есть то счастье, которое делает человека совершенным, самодостаточным, уникальным. Ты заметил, как он разглядывал нас, когда мы вышли из воды? Он изучал нас. Мы были для него предметом познания, что говорит о его высочайшем интеллекте. Не даром он дружит с Ясновым – этим уникальным, великим, но незаметным человеком! Я бы хотел почитать его «Теорию себя». Ты сможешь мне её достать?
- Не только смогу, но и помогу тебе в этом! – пообещал Эдик.
Энк слукавил и тут: он уже имел книгу Яснова. Её кто-то подбросил ему там, на берегу реки, в его скрадке. И, как ему показалось, всего за несколько минут до его прихода. Она была тёплой от прикосновения чьих-то рук. Была завёрнута в целлофан, чтобы не запачкалась. Поднял, полистал, мысленно поблагодарил за подарок, уселся читать. А когда уходил – спрятал её под дерево, вырыв углубление в подстиле перегноя. Потому и наблюдал за Частиком, чтобы тот не унюхал схрон. Может, и унюхал, но зачем она ему нужна, книга?!
Впереди, за поворотом лесной тропы, послышался треск мотоцикла. Ребята, не договариваясь, взяли в сторону, чтобы их не заметили. И вовремя, ибо мимо промчался Игорь Малышин, который никогда не пропускал момента, чтобы не поинтересоваться, куда и зачем «шастали», как он выражался, воспитанники господина Хитрецова? И так «доставал» ребят, что те просто-напросто стали избегать с ним встреч. Он же всё равно умудрялся их подстерегать, словно обладал на них особым нюхом.
А вот сейчас он проехал, даже не замедлил ход. И что ему там надо? А вдруг вернётся? Значит, надо спешить! И ребята ускорили шаг…
Глава 25
1
Судьба … Есть в ней что-то от спирали: любит, чтобы тропинки пересекались дважды, а то и трижды. Разве Сенька знал, к примеру, что в квартире, где жил начальник пожарной части, через много лет будет роддом, и что в комнате, в которой он нянчил его ребенка, появится на свет Божий его дочь Марина? Именно в той комнате, где он бывал постоянно, играя с Игорьком, жадно глотая слюну от вкусно пахнувшей еды?! Жили бедно, вот и приходилось «подрабатывать» – нянчить малыша. А ведь ему было самому-то всего 7 лет. Знать бы, что именно вот тут будет стоять кровать, на которой будет лежать жена Арсения, и что первый вздох тут сделает его дочь?! Кто скрестил эти пути, эти судьбы? А ведь кто-то всё-таки скрестил?!
Наверное, есть в этом перекрестии очень тонкая мудрость, о которой людям либо не положено знать, либо не дано спрогнозировать её, хотя и она – явная подсказка людям. Да и дана эта мудрость не для праздного любования, а для раздумий, для размышлений, для осознания себя в этом мире, в котором мы пребываем. Но как всем этим мы пользуемся? Торопимся, спешим, а куда спешим, сами не ведаем. Вот и создают нам силы небесные перекрёстки, где мы сами с собой и встречаемся. Мудро, очень мудро!
Но всегда ли всё видим? Не проходим ли просто так, по привычке, по-житейски? Увы, проходим, не оборачиваясь ни в ту, ни в другую сторону. Вот нам и показывается жизнь, как она есть на самом деле. А мы? Мы же ведем себя так, как ведёт себя всяк, кто живёт без разума: куда гонит его суета, туда он и спешит.
У каждого человека своя судьба, но не каждый, видимо, знает, что эта судьба совершается одновременно и по горизонтали, и по вертикали. Двигаясь по вертикали, мы как бы поднимаемся над суетой, вглядываемся вдаль, где и отыскиваем тот огонёк, который говорит:
- Иди сюда! Я – твоя звезда!
Но именно в эту минуту мы, почему-то, вдруг оглядываемся, ищем глазами горизонталь и, найдя её «осиротевшей» без нашего внимания, пускаемся по её закоулкам. Тут привычнее. Здесь суета, которой нет на горизонтали, а без суеты и горизонтали человеку так же скучно, как в праздничный день – без предшествующих дней буден.
2
Если потихоньку открыть дверь мытищинской квартиры по улице Юбилейная, да пройти на кухню, то можно увидеть, как за столом ведут беседу два друга по детству – Андрей Яснов и Иван Крашенин.
Вы вошли? Тогда – тихо!
- Не понимаю тебя, Андрей! – говорит Иван. – Я знаю Арсения Ильича с того часа, когда он принёс тебя к нам на своих плечах. Твои ноги болтались на его груди, а ты был такой довольный, что мне стало завидно, что у тебя отец есть, а у меня – нет. Пусть не родной, а отец!
- Ты не знаешь его, – тихо говорит Андрей, добавляя в рюмки коньяк. – Не знаешь…
- Нет, знаю! – твёрдо заявляет Иван. – Это ты его, как мне кажется, не знаешь, да и не хочешь знать! Вспомни, как он с тобой возился, когда ты был полметра ростом?! Играл с нами в футбол, катался на коньках, водил нас в походы…
- Было, да прошло, – нехотя отвечает Андрей. – У тебя это запало в душу, а у меня – нет.
- И недельные походы по Оке не вспоминаешь?
- Когда это было?!
- Но ведь было же!
- Ну и что?
- Два года подряд и по целой неделе – этого мало?
- Ты закусывай, а то развезёт, – меняет тему разговора Андрей. Но Иван не желает такого поворота:
- Не по-мужски это, друг! Забыл, как он устроил тебе отпуск, когда мы учились в военном училище в Ярославле? Я лично помню этот случай до мельчайших подробностей. Тебе – 20 лет, к тебе в училище собираются приехать мать и сестра. Арсений Ильич не может – он болен. Его свалил гипертонический криз. Как рассказывала Марина, твоя сестра, это случилось 2 ноября 1980 года. Собираясь на работу, он вдруг почувствовал сильное головокружение, тошноту, после чего появилась рвота. 3, 4 и 5 ноября он ещё держался, а 6-го ему стало совсем худо. Пришлось вызвать скорую. Артериальное давление было повышенным, уложили в постель. Поставили диагноз: гипертонический криз. А ведь было ему всего-то 43 года. Как ты думаешь, от хорошей жизни?
Андрей молчит. Он хорошо помнит то время, но не хочет вставать на сторону Ивана, чтобы не обидеть мать.
Иван же продолжил:
- В начале декабря ему стало лучше. Он стал подолгу находиться в школе, отдаваясь работе. Но в середине месяца недуг снова приковал его к постели. Это нарушало планы его поездки в Ярославль, чтобы отметить дату твоего 20-летия. Тем не менее, твоя мать решила эту поездку не откладывать. Она взяла билеты на себя и дочь, чтобы прибыть в Ярославль в самый день твоего рождения – 17 декабря. А если бы он скончался во время их отсутствия, как ты бы расценил этот их поступок?
- Но ведь не скончался же! – недовольно отреагировал Андрей.
- И всё-таки – как?
- Я плохой комментатор! – отшучивается друг. – Давай лучше ещё по маленькой! – поднимает тост. – За нас!
- Я пью за Арсения Ильича!
- Пей, за кого хочешь – твоя воля!
Пригубив рюмки, продолжили беседу.
- Тогда Арсений Ильич и написал письмо начальнику нашего училища. Помнишь Орла Емельяна Петровича, генерал-майора?
- Конечно, помню! – отозвался Андрей, жуя корочку лимона. – Отличный человек!
- Не только отличный, но и добрый! – поправляет Иван Андрея. – Иначе быть бы тебе в день твоего рождения при части, а не дома! Дали бы увольнение на день – и пока, мама дорогая! А тут – целый отпуск!
Да, именно так тогда и было. Арсений, едва справляясь с недугом, решился-таки на поступок, который стал потом предметом крупного разговора с Ингой. Он написал письмо генералу, но практически не надеялся на успех, что это письмо прочтёт сам генерал.
Однако Арсений ошибся. Получив письмо, Емельян Петрович дал команду срочно пригласить к нему курсанта Яснова. Андрей поначалу не понял, кто его вызывает, прибыл к ротному:
- Курсант Яснов по вашему приказанию прибыл! – доложил по форме Андрей.
Командир роты, с нескрываемым любопытством оглядев курсанта с ног до головы, ответил:
- А я вас и не вызывал, курсант Яснов.
Андрей покраснел.
- Дневальный! – крикнул ротный.
Вошёл дневальный по роте.
- Выясни, кто вызывал курсанта Яснова!
Через минуту дневальный доложил:
- Товарищ капитан! Курсанта Яснова вызывает Начальник Училища, генерал-майор Орёл!
Андрею стало ещё неуютнее. Он даже шмыгнул по-мальчишески. Однако собрался, обратился к командиру роты:
- Разрешите идти?!
В кабинет Начальника Училища Андрей входил с чувством большого недоумения: «Зачем его, курсанта, вызывает сам генерал Орёл?»
Увидев курсанта в дверях, генерал спросил:
- Курсант Яснов?
- Так точно, товарищ генерал!
- А лет вам сколько, молодой человек?
Андрей заморгал глазами, словно в них бросили горсть табака.
- Сколько лет, спрашиваю? – наступал генерал. – День рождения когда у курсанта Яснова?
- День рождения завтра, – ответил Андрей, волнуясь. – 20 лет будет…
- Всё правильно: 20 лет! – подтвердил генерал, держа в руках лист бумаги с конвертом. – Срочно в финчасть, получить документы, деньги! Увольнение на пять суток без учёта времени на проезд до Москвы и обратно.
Андрей был сражён этим известием наповал. Он знал, что мать уже собралась в Ярославль, взяла билеты на поезд себе и дочери. Надо срочно отменить их приезд! Но как? Не поздно ли? Побежал на телеграф, чтобы сообщить им об этом телеграммой. Написал коротко: «Приезд отменить, билеты сдать!»
Что было дальше? А было так…
Получив телеграмму, Инга долго размышляла, как поступить с билетами: сдать или повременить ещё. В конце концов, решила последовать совету сына: Училище-то военное, вдруг это связано с выездом курсантов на полигон или на учения!?
Всё прояснилось сразу же, как только Андрей переступил порог квартиры. Обращаясь к отцу, он сказал:
- Товарищ генерал просил передать тебе, чтобы ты быстрее выздоравливал!
- А причём тут ты? – обращаясь к Арсению, но, как бы адресуя этот вопрос сыну, спросила Инга.
Пришлось вкратце рассказать, как было дело. Лежал, думал, написал, что болезнь не даёт возможности приехать в Ярославль, чтобы поздравить сына с 20-летием. Поэтому генерал и принял решение – дать Андрею увольнительную. Вот и всё. Всё ли?
Оказывается, не всё, иначе бы радости было в глазах матери больше, чем негодования от «такого» поступка мужа, что сей подарок её сыну преподнёс именно он, Арсений, а не она, Инга. И всё перемешалось в этом клубке жизни: болезнь Арсения, отпуск Андрея, раздражение Инги поступком мужа, отчима сына. Как это, оказывается, тяжело, когда твои усилия тонут в ревности, и когда не ты становишься причастным к радости другого человека, а другой человек – ревнителем к твоей причастности.
Этот взрыв ревности Инги Арсений пережил вместе с новым приступом гипертонии вскоре после отъезда Андрея обратно в Училище. Ему стало так плохо, что пришлось вызывать неотложку. Врач, осмотрев его, спросил, какие медикаменты тот применяет в данное время. Арсений ответил. При этом добавил:
- У меня такое впечатление, что внутри у меня два сердца: одно – это то, которое сокращается и стучит, а другое – внешнее, над грудью, под подбородком, и это сердце тёплое, пушистое, и оно то увеличивается в размерах, то сокращается, уходит внутрь.
Врач на это замечание Арсения ответил лишь поднятием надбровий. Посоветовал принимать успокаивающее лекарство. И отбыл в другое место.
Всё это происходило в присутствии сродников Инги: Надежды, Татьяны, их матери, Анны Александровны. Они находились на кухне, слышали беседу врача с больным, тихо переговаривались. Некоторые фразы их разговора Арсений уловил чутким ухом музыканта:
- Два ящика водки будет достаточно. Гроб закажем в похоронном… Обед соберём здесь, в квартире…
Арсений понял, что его уже хоронят. Да он и сам чувствовал, что жизнь покидает его тело. И что ещё одно усилие недуга, и он добровольно отдаст себя в объятия смерти.
Он закрыл глаза. Лёгкое его тело погрузилось в такую невесомость, от которой ему стало так комфортно, что он вдруг осознал свою кончину благом, за которым – нечто такое, что прикоснись – и пойдут круги мира, недоступные никому из землян своим совершенством. И звёзды, которым нет числа и счёта…
Арсений открыл глаза. Ему послышалось, как кто-то, совсем рядом – в сантиметрах от головы, читает его стих:
Кружится в небе ветер синий,
Крутятся волосы облака серого.
Крутятся мысли мои, кружатся:
Где же граница света белого?
Наваждение? Голоса на кухни поутихли. Ушли что ли? Если ушли, то почему он не слышал, как и когда они покинули квартиру? Не значит ли это, что он спал? Странно: вроде бы, и не спал, а такое впечатление, что был не тут, а где-то за тридевять земель, в другом мире. Произнёс:
- Есть кто-нибудь?
Ему никто не ответил. Спросил ещё раз. Но и на этот раз ему ответила тишина своим молчанием. Тогда он решил встать, сделать несколько шагов, чтобы проверить своё самочувствие. Встал, с минуту постоял возле кровати, мелкими шагами пошёл в направлении кухни. Она была пустой. Прошёл в зал. И зал был пуст. Значит, он спал, а не бодрствовал. Значит, тот мир, в котором он увидел круги совершенства и звёзды, был пока не для него. И зеркало, к которому он подошёл и в которое посмотрел на себя со стороны мира сего, было тоже не готово к занавешиванию.
- Знал бы ты, Иван, как этим письмом к генералу отец насолил маме и сестре! – в сердцах сказал Андрей. – Они уже собрались, подготовились, взяли билеты до Ярославля, а тут – то ли сдавать им билеты, то ли ехать?
- Ничего себе – насолил! – воскликнул Иван. – Он тебе отпуск выхлопотал, а ты – насолил! Значит, таится тут что-то иное, а вот что – это для меня тайна.
- Никакой тайны тут нет, – отвечает Андрей. – Просто надо его знать, чтобы иметь представление, что это за человек. Бывает очень горячим, что мать просто не выдерживает его присутствия. А мать – это мать, и я не могу позволить ему издеваться над ней. Я – её сын, а поэтому не могу не быть гарантом её спокойствия.
Иван удивляется:
- Он у тебя кто: пьяница, дебошир, рецидивист?
Андрей молчит.
- А не он ли заработал эту квартиру, отдав все свои лучшие годы работе в школе? Припомни, кому тогда давали квартиры? Лучшим из лучших, причём за многолетний и добросовестный труд и авторитет! А у него этого авторитета было – хоть отбавляй! Зачем унижаешь его таким заявлением: «Хочу быть гарантом!»?
- Потому что он угрожал матери, – ответил Андрей.
- Это кто тебе такое ляпнул? – поднял брови Иван.
- Сестра, Марина, сказала, да и мама жаловалась: налетал на неё, словно петух!
- Допустим, налетал, выходил из себя, крупно скандалил. А мать как вела себя в тот раз? Видел я, как она разговаривает с ним! Он слово, а она – десять! И сразу: замолчи, отвяжись, надоел! И всякий раз – «придурок»! И только в его адрес! Нехорошо это, Андрей! Так и хочется спросить: за что вы его так гоните?
Андрей снова поднимает рюмку, предлагает, уходя от ответа:
- За бизнес!
Иван тихо отвечает:
- Знал бы ты, Андрей, как плохо без отца! Без матери худо, но если нет отца, то нет и того стержня в жизни, который идёт от начала рода. Пусть и не родного тебе рода, но рода. Я скучаю по мужскому присутствию. Сын – это сын, а отец – это что-то из области мудрого начала, где ты – дитя, а он – вершина этой мудрости. У меня такого мира нет. А у тебя он есть, но ты же его и разрушаешь. Почему?
Данный вопрос Ивана так и остался без ответа. Зато после этого Андрей начал вот такую речь:
- Когда я получал от него письма, я прятал их от жены. Потому что он в них постоянно жаловался на мать. То это она сделала, то это, и не понять – кто из них прав, а кто виноват. Однажды написал, что случайно, роясь в белье в поиске лекарств, он обнаружил сберегательную книжку на моё имя. Я не знал, что она существует. Её завела мать, чтобы по достижению моего совершеннолетия я получил некоторое материальное подкрепление.
- Только на тебя завела или на Марину – тоже? – перебил его Иван.
- Нет, только на меня, – пояснил тот.
- Теперь понятно, откуда ноги растут, когда ссорятся в этом мире! – Иван встал, скрестил на груди руки, в упор уставился на друга. – А почему ты не остановил свою мать? Неужели не понятно, что мужик, какой бы он ни был, будет протестовать против такого эксперимента неравноправия между членами семьи, особенно детьми, которые, к тому же, от разных отцов! Зачем такое разделение? Она хоть спросила его об этом? Если бы спросила, то, наверняка, он бы дал согласие на любые её предложения. Но вот так – это не только унижение его достоинства, но и оскорбление. Я бы такого не выдержал.
- А что здесь такого? – возмутился Андрей. – Ну, завела мать сберегательную книжку на сына! Что, не имела на это права?
- Имела, но только выглядит это как-то не по-человечески: её сыну можно, а его дочери – нет!? Если уж заводить, так обоим, без обиды! Зачем отнимать у человека радость жизни, заботясь обо всех, а не только о своих близких? Значит, от него хотят лишь одного – работы, и как итог этой работы – денег. Остальное – не в счёт. Его желания, мысли, устремления, мечты – никому они не нужны!
- Ну, это ты брось! – с обидой отреагировал на такую речь Ивана Андрей. – Из мухи слона раздуваешь! Как говорится, принёс получку, отдал жене, а она уж распорядится, куда истратить!
- Не спорю, ты прав! Но если всё делать украдкой, то о каком мире может идти речь? Почему нельзя открыто, по-хорошему? Он что, такой мелочный, скряга, что мог бы запретить накопление суммы к твоему совершеннолетию?
- Думаю, что он поддержал бы мать в этом вопросе.
- Тогда почему она поступила именно так?
- Не знаю, – признался Андрей.
- А я знаю, – ответил Иван. – Ты для неё – свет в окошке, потому что считает тебя сиротой. Однако, какой ты сирота, если есть мать?! Неужели и у тебя с женой, Ольгой, такие же отношения, как у твоих родителей? И вы прячете что-то друг от друга? Может, и «Волгу» ты тогда купил, тая от неё чеки магазина «Берёзки»?
- Когда из Ливии прибыл?
- Да, из Ливии! Когда отец больше недели караулил очередь на машину, которую вы потом с ним перегоняли в Мончегорск – до места твоей службы.
- Нет, этот вопрос мы решали на семейном совете. Советовались и с родителями. Без утайки, открыто.
- Тогда этот вопрос с повестки дня я снимаю! – заключил Иван. – И вообще, советовал бы тебе снять и другие вопросы, которые мешают нормальному ходу жизни в вашем семействе.
- В том числе и тот, который касается его свидания с твоей тёткой Татьяной после того, как мы переехали из Сенска в Мытищи? Как вообще расценивать этот его поступок? Ты знал об этом?
- Не только знал, но и участвовал в этом процессе! – подтвердил Иван. – Только не надо подозревать Арсения Ильича в том, что он это делал из корыстных или иных побуждений. Они уважали друг друга. Он был её учителем, а она – его ученицей.
- Вот именно: он – учитель, а она – ученица! Он – дядя, а она – девчонка! Он женатый, а она…
- Если хочешь знать, разговор между ними шёл, прежде всего, о том, что Татьяне он советовал поступать в Московскую консерваторию. Тогда Арсений Ильич преподавал музыку, а у Татьяны был весьма красивый голос. Поэтому, когда вы переехали в Мытищи, он первым делом написал о ней Александру Васильевичу Свешникову, директору Московской консерватории, и рекомендовал ему обратить на неё внимание. Свешников ответил Арсению Ильичу, что приём уже закончен, однако если она надумает поступать на следующий год, он непременно учтёт данную рекомендацию учителя. Это ли не проявление заботы о человеке?
Андрей стал протестовать:
- Может, я бы и поверил, что разговор между ними шёл на эту тему. Но встретиться в лесном массиве, тайком от других – это, извини, не деловая встреча, а настоящее свидание!
- Пусть будет так, как угодно тебе, Андрей! – соглашается Иван. – И что здесь такого? Встреча прошла там, где Арсений Ильич, когда учился в школе, трудился вместе с другими школьниками – сажали те берёзки. Ты же знаешь – это любимое место не только его, но и всех жителей Сенска! Просто пошли туда – и всё! Прошлись, подышали свежим воздухом, пообщались, поговорили…
3
Да, это было на самом деле. Едва дождавшись летних каникул, – а время этих каникул в том году для Арсения было определено всего лишь несколькими днями за отработанные месяцы второго учебного полугодия, – Арсений тотчас выехал в Сенск. Он повёз туда двухлетнюю дочь Марину к своим родителям, где ей предстояло быть до Нового года, то есть до новогодних каникул Арсения, который работал в одной из мытищинских школ учителем.
В вагоне дочь вела себя так спокойно и рассудительно, что все пассажиры, которые находились в их купе и поблизости, не могли ею налюбоваться. Она смотрела в окно, рисовала, пела, декламировала стихи, делилась семейными «секретами» о папе, маме, бабушке Ане, Наде, Тане, братике Андрюше, о других родных и знакомых ей людях. Хлопот с ней Арсению не было никаких.
В Сенске их встретили дедушка Илья и бабушка Настя. Приехали на подводе, запряжённой лошадью по имени «Ясень». Дедушка работал на ней при станции. С этого часа Марине предстояло остаться здесь, а Арсению – вернуться в Москву. Было начало августа, до нового учебного года оставалось три недели.
Это было вечером 7 августа, а утром 8 августа состоялась эта историческая и, как показало время, последняя их встреча…
... Он увидел её издали: она шла вдоль полотна железной дороги, мимо кладбища, и сердце его ёкало от волнения. Он не понимал, что делает, но чувство, которое он питал к этой девушке, переполняло сейчас его до такой степени, что он уже и не верил, что это происходит с ним. Однако он был и в полном рассудке, так как кроме доброго и порядочного не имел в себе ничего. Просто он хотел поговорить с ней в той среде, которую они оба ценили превыше всего, – среди берёз, сосен и непременно рядом с Терешкой, речкой-хлопотуньей.
- Здравствуйте, Арсений Ильич! – поприветствовала она своего учителя.
- Здравствуй, Таня! – в свою очередь поприветствовал и он свою ученицу. – Долго же мы с тобой не виделись, не говорили! Расскажи о себе сначала, а потом я расскажу о себе.
Они пошли в сторону сосен, потому что покрапал мелкий дождик. Встали под раскидистой сосной. Татьяна рассказала о себе, о школе, подругах и друзьях, о родителях. Заметила:
- Мама спросила, куда это я, в дождик-то? Сказала, что к подругам, скоро приду.
- Поверила?
- Вряд ли. Она у меня такая, что не проведёшь! Кстати, она знает о той нашей встрече, когда вы уезжали в Москву.
- И что?
- Была удивлена. Но вы ей нравитесь, поэтому и не ругала меня. Вспомнила, как на выпускном вечере, когда мы 8 класс закончили, вы сидели с ней рядом за праздничным столом. Сказала, что очень вы внимательный и обходительный человек, всё время ухаживали за ней, закуску подавали, вина наливали.
- Я вёл себя как мужчина, не более того. А за доброе слово – спасибо ей!
- А как вы, Арсений Ильич?
- Я? Сказать, что доволен переездом – ничего не сказать. Сложнее с женой. Я ведь взял её с ребёнком…
- Я это знаю…
- Вот как!? Тогда тебе должно быть понятным и моё состояние, почему я и сегодня в поиске того доброго слова, которое хотел бы услышать и почувствовать. Я очень рад, что ты пришла на эту встречу, благодарен за это! Просто у меня тут не осталось никого, с кем бы я мог вот так запросто поговорить, излить свою душу. Друзья есть, но чтобы вот так – этого нет…
Эта встреча длилась не более часа. Он поделился с ней тем, как написал письмо в Московскую консерваторию, и оттуда пришёл ответ. Что ей он советует поступать именно туда, поскольку она имеет очень хороший голос с приятным тембром. На что Татьяна ответила:
- Давайте поступим так: я сначала закончу одиннадцатилетку, сдам экзамены, а потом встретимся и поговорим на эту тему. Хорошо?
- Хорошо, – согласился с ней Арсений.
На обратном пути Арсений проводил её до железнодорожного переезда. Дальше рисковать не стал – не хотелось подводить Татьяну под слухи и домыслы, сплетни и злопыхательство. Долго смотрел, как она шла в сторону своего дома, надеясь на то, что данная встреча окажется не последней. Но он ошибся: в этот час августа они виделись в последний раз…
Однако совсем их общение не прекратилось – они стали переписываться. После окончания школы она поступила в Самарский медицинский институт. В консерваторию поступать не решилась. А он в том же году, взяв пример со своей ученицы, поступил в педагогический ВУЗ на заочное отделение. Так они – учитель и ученица – одновременно стали студентами Высших учебных заведений.
Татьяна стала писать Арсению Ильичу, делясь тяготами своей студенческой жизни. Во избежание скандалов в семье, её письма шли на Главпочтамт Москвы, что на улице Кирова. Шли до востребования. Оттуда он иногда заказывал с ней и телефонные разговоры, отсылал бандероли со сладостями и прочим угощением. Письма Татьяны были серьёзными уликами против Арсения, а потому он их тщательно скрывал, словно заправский конспиратор. Он очень дорожил этими письмами, берёг их как зеницу ока. Почему? Потому что это была его запоздалая молодость, та чистота и свежесть, которая ему вдруг понадобилась, чтобы не сойти с дистанции того долга, который он взялся исполнить по отношению к тому, кого взял на воспитание с пелёнок, и который был абсолютно не виноват в том, что родился «в отместку» ему, Арсению, что женился не на Инге, а взял другую женщину. Речь идёт об Андрее, который стал для него родным сыном. А сам Арсений, стал ли он для Андрея отцом – вот вопрос?!
А что Татьяна? Так ли понимала она его, Арсения, когда шла в березки, чтобы побыть с ним наедине тот час, или когда писала письма до востребования? Как жаль, что все подлинники её писем пришлось тогда сжечь, оставив всего лишь некоторые их копии. Хранить письма при таком глобальном досмотре личных вещей Арсения со стороны Инги, было тогда равносильно преждевременному их разводу.
А копии писем Тани он всё-таки сохранил! Для чего? Чтобы помнить, что была в его жизни и такая светлая страница. И, как знать, может однажды именно эта страница и сможет осветить ему ту ночь, которая окажется для него совсем без рассвета?!
4
- И что здесь такого? – спросил Иван Андрея, продолжая разговор с Андреем о встрече его отца со своей тётей. – Побольше бы таких встреч на земле! Не было бы ни войн, ни разводов, ни сирот, ни несчастных судеб!
- Так, к слову, – ответил Андрей. – Тайное свидание женатого с незамужней…
Иван, молча «проглотив» «пилюлю» Андрея, спросил:
- А твой родной отец жив ещё?
- Умер в феврале 1982 года.
- Ты его хоронил?
- Нет. Я был на службе в Мирном, – сухо ответил тот.
- А я даже не знаю, кем на самом деле был мой отец, – с сожалением произнёс Иван. – Надо будет спросить Арсения Ильича об этом. Может, что знает?
- Спроси, – поддержал его Андрей. – Может, что и знает…
- Кстати, а ты что-то читал из произведений своего отца?
- Читал, но ничего не понял. Какая-то белиберда, по-моему, – был ответ Андрея. – И кому нужны такие работы? Кто их будет читать? Если уж писать, так писать нормальные книги! Например, роман, детектив или повесть.
- Кому что, как говорится: кому – роман, а кому – серьёзный труд, как у Арсения Ильича. Я читал его «Теорию себя», и скажу – умнейшая работа! На сотни лет вперёд заглядывает – дух захватывает!
- Не понимаю – и всё тут! Какие-то вирусы, бактерии, амёбы, паразиты, яды, а разобраться – читать нечего! И откуда он всё это взял? – Андрей глотнул коньяку, поморщился, добавил:
- Сам что ли напридумывал?
- Всё это, Андрюша, было открыто давным-давно, ему же только и осталось – проанализировать, соединить, а потом и описать, что он увидел и заметил. А заметил он, надо сказать, очень даже много. Например, вот это:
«Собрав силы воедино, Бог повелел им начать движение вспять, не нарушая строя прежнего. Они же, получив Благословление Его, дружно разошлись, возвещая всех о рождении Вселенной».
- И что ты здесь увидел? – перебивая Ивана, спросил Андрей.
- Это он так описывает Большой Взрыв, с которого пошла Вселенная, – поясняет Иван.
- И зачем? – удивляется Андрей. – И без него всё это давно известно!
- Ты послушай, как он дальше рассуждает! – горячится друг. – «И не было в начале ни звезд, ни планет, а были части духа единого. Когда же время пришло, явились на свет сестры молочные – Галактики. Они дали жизнь звездам, звезды дали жизнь планетам, сотворив их из вещества, как и само вещество - из молекул, а молекулы – из атомов. И посчитал Господь всех поименно, и остался доволен; ибо семеро одного не ждут, на семи ветрах не так зябко, а семь пядей во лбу – добрый Разум всякого. А чтобы отличить их друг от друга, – окрасил в такие цвета: Вселенную – в фиолетовый цвет; Галактики – в синий; Звезды – в голубой; Планеты – в зеленый; Вещество – в желтый; Молекулы – в оранжевый; Атомы – в красный.
- Он имеет в виду спектр? – спросил Андрей.
- Да, спектр, но не тот, к которому все мы привыкли, как к радуге, а как некое образование, где, послушай, «Кто ниже того, кто выше его, – осознаёт себя перед ним. А кто выше того, кто ниже его, – питает его». И потекла жизнь туда, где цвет красный, но оттуда, где цвет фиолетовый. И стала эта жизнь видимой для всех, и стала она основой всех материальной. Однако не уходит жизнь эта за пределы Вселенной, – возвращается обратно, творя Память и Разум всех на пути своем. Потому и пребывают все в Прошлом, Настоящем и в Будущем, ибо есть эти три времени одновременно и СЖАТИЕМ, и СТАТИКОЙ, и РАСШИРЕНИЕМ материи.
- Ну и что? – снова удивляется Андрей.
- Это же так просто и гениально! – восклицает Иван. – Это так гениально, что, как говорится, дальше ехать некуда – привязать вещественные части Вселенной и её три состояния, о которых мы с тобой знаем, как Плюс, Минус и Ноль, к фактору Времени!
Андрей пожал плечами, взял рюмку, поднял её, произнёс:
- Каждому – своё! – выпил, смакуя, напиток…
Глава 26
1
В самый разгар рабочего дня, когда, как говорят, не спрятаться и за собственный ворот, дежурный по военкомату, войдя в кабинет полковника Крайко, доложил:
- Разрешите обратиться, товарищ полковник?
Леонид Иванович кивнул головой.
- К вам капитан Яснов Андрей Арсеньевич. Вы примете его?
- Яснов? – переспросил полковник.
- Так точно, капитан Яснов – по вопросу досрочного увольнения в запас из рядов Армии и постановки на учёт! Призывался отсюда. Сын Арсения Ильича Яснова.
- Пригласи! – не замедлил с ответом военком.
- Есть! – ответил дежурный.
Леонид Иванович сына Арсения знал хорошо. Поэтому в знак уважения к Арсению, полковник пожелал более подробно узнать мотив такого решения молодого капитана – выйти в отставку досрочно.
В кабинет вошёл высокого роста молодой человек в форме капитана, темноволосый, подтянутый, хорошо сложённый физически. Представился:
- Капитан Яснов! Прошу вашей аудиенции по вопросу выхода в отставку!
Полковник взглядом показал Андрею на стул рядом с его столом. Тот снял фуражку, присел.
- Слушаю вас, – сказал военком. – Почему решили выйти в отставку досрочно? Всего-то ничего осталось до выхода на пенсию по выслуге лет – полтора года! Не жалко будет?
- Никак нет! – ответил Андрей. – Решил открыть своё дело, как это уже получается у некоторых моих сослуживцев. Сами видите: Армия в затруднительном положении, идёт массовая распродажа техники, многое что приватизируется.
Андрей говорил правду, и эту правду Крайко знал более полно, чем кто-либо. В войсках того времени шла полная распродажа «НЗ» – неприкосновенного запаса, который хранился на случай войны. А поскольку Россия пошла по пути капитализма, а кругом – этот самый капитализм, то и Армия становилась, вроде, как бы даже и не нужна.
Когда Андрей позвонил отцу и спросил его, пригодится ли в хозяйстве «ЗИЛ-131», который можно купить подешевле, тот ответил, что такая автомашина в личном хозяйстве – клад! И сын его послушался – выкупил машину, снятую с колодок «НЗ». И даже пригнал её в Добрино, где у них к тому времени был дом с участком, чтобы потом использовать в деревенских условиях непролазной грязи весной или после хорошего дождя. Вот только не знал он другого: именно эта машина и станет причиной самого большого, непримиримого скандала между ним, Арсением, и Ингой, матерью Андрея.
Тогда Инга спросила его:
- И что вы будете делать на этой машине? Кто будет ездить, эксплуатировать её?
Арсений начал предлагать некоторые варианты.
Например, дождаться того часа, пока Андрей выйдет на пенсию по выслуге лет, а это всего-то полтора года. В этом случае он сам распорядится, как её использовать. Можно передать в аренду на сторону, за что получить неплохие деньги, как это тогда стало модно практиковать. Наконец, есть брат Арсения, Василий, который тоже может помочь в этом вопросе: оставить свою работу шофёра в строительной организации и заняться частной по договору с Андреем, своим «племянником».
Вот этот последний вариант и задел за живое Ингу. Она, вспыхнув, довела свою нервную систему до приступа астмы, отрезала:
- Твой брат сидит у меня вот тут! – и показала на ту часть своего тела, которая отделяет голову от туловища.
Брат Арсения действительно «сидел в горле» у Инги, если признаться честно. Все свои обещания за её труд, заботу о нём, когда тот больше месяца обитал в их семье, когда решил перебраться в Подмосковье, он не выполнил ни на грош. По этой причине она и относилась к нему так предвзято.
Но ведь это был всего лишь один из многих вариантов, но не единственное решение! Почему она тогда так взъерепенилась – вот вопрос? Значит, назрело, лопнуло её терпение, а, вернее, – нетерпение к тому Арсению, которого она перестала понимать, и это её чувство переросло в некую патологию, от которой она освободиться уже не могла.
Именно с этого дня они, можно сказать, и перестали быть мужем и женой. Данная миссия их на этом практически закончилась.
- А что на это скажет отец, Андрей Арсеньевич? – поинтересовался военком. – Вы с ним советовались по этому вопросу? Насколько я знаю, он приложил к вашей воинской службе весь свой авторитет: болел, переживал за вас, помогал через друзей, товарищей, знакомых.
Андрей молча слушал, не произнося ни слова, не проявляя никакой реакции.
- Кстати, вы давно с ним виделись? – спросил Крайко. – Вы в курсе, над чем он сейчас трудится, какие идеи вынашивает, какие трудности испытывает?
Андрей молчит. Он слышал от матери, что отец что-то задумал, что-то пишет, но что именно, о чём – этого никто не знал.
– Скверно, товарищ капитан! Очень скверно – не знать, чем занимается человек, который является отцом и наставником!
- Он – не отец, а отчим, – выдавливает из себя Андрей. – Да и мать с ним почти в разводе…
Такое признание Андрея больно ударяет Леонида. Он резко встаёт из-за стола.
Андрей тоже встаёт, подчиняясь Уставу воинской службы, когда старший по званию встаёт, то и младший должен последовать его примеру.
- Сидите! – приказывает полковник, и Андрей снова оказывется на стуле.
- Если ты носишь его фамилию, – переходя на «ты», начал свою речь Леонид, – значит, он тебе – отец! И у меня нет родного отца – погиб на войне, на фронте. Но меня усыновил другой человек, и я ношу его фамилию. Я хотел, чтобы и отчество у меня было его, но он сказал, чтобы я сохранил своё прежнее отчество – отчество родного отца, как память о нём. А у тебя и отчество Арсения Ильича, поэтому я не понимаю, как это можно называть его отчимом!? Такого человека подводишь! Такого человека в грязь сунуть хочешь! Не выйдет, молодой человек!
В кармане Андрея зазвякал мобильный телефон – редкость в то время в России. Он извинился перед полковником, встал, чуть отошёл в сторону, приложил к уху. Отвечал односложно:
- Да! Нет! Нет! Я уже решил!
Крайко, прочитав ещё раз рапорт Андрея, подставил на листе свою резолюцию, а когда тот закончил разговор по мобильнику, протянул лист Андрею, сухо заметив:
- Вы свободны, товарищ капитан!
Долго ходил взад и вперёд по кабинету Леонид после ухода Андрея. Всё думал и думал. О чём? О том, что есть люди, которые жертвуют своим, отдают себя другим полностью, без остатка, как Арсений Яснов. А есть те, которые не видят вокруг себя никого, кроме себя, как вот этот «крутой» с мобильником, для которого человек, усыновивший его и воспитавший едва ли не с пелёнок, – всего лишь… – отчим. Теперь у него ни родного отца, который отдал концы от беспробудной пьянки, ни отчима, которого он же, паршивец, и прогнал из семьи, угодив настроению исключительно только своей матери. Эх, вы – торговцы совестью! Неужели нет на вас креста?
2
Зазвонил телефон. Леонид поднял трубку:
- Слушаю!
- Докладывает дежурный по военкомату! К вам Борис Платонович Подлеснов, товарищ полковник! Разрешите проводить?
- Вот как! Сейчас спущусь сам! Пусть подождёт! Бегу!
«Славно, очень славно!» – на ходу поправляя фуражку, шептал про себя он, преодолевая ступеньку за ступенькой вниз со второго этажа. «Весьма славно!»
Леонид очень обрадовался приходу Бориса. Особенно после визита Андрея, который оставил в его душе такую боль, от которой иной бы, наверное, просто сошёл с ума. Только усилием воли, только благодаря сдерживающей силе разума, он не прогнал этого молодого человека из своего кабинета – так взыграла в нём ревность к его несправедливости, чванливости и высокомерию по отношению к человеку, который в самый, быть может, трудный час судьбы его матери принял его, защитил и повел по дороге жизни. И после всего этого этот человек – всего лишь отчим?
- Пойдём в парк, там и побеседуем, – предложил он Борису, когда они не только поздоровались, но и обнялись.
В парке разговорились.
- Давно из Сенска? – спросил Леонид, с любопытством разглядывая Бориса.
Заметив этот взгляд, Борис, в свою очередь, спросил:
- А что это ты меня так разглядываешь?
- Хочу понять, какие привычки ты перенял у Арсена? Есть люди, которые перенимают у незнакомых людей все их привычки. Делают это, конечно, без умысла – так получается. Вот ты – из таких. И мои некоторые привычки ты «содрал», и отца своего, Платона Ильича, и Арсения. Вот и Арсен, наверное, угодил под твоё око?
Борис на полном серьёзе отвечает:
- Ничего подобного! Что Арсен, что Арсений – копейка в копейку: даже «содрать» нечего! Разве что части вождения автомобиля. Вот тут Арсен – самый настоящий уникум! Останавливает его инспектор ГАИ, показывает прибор, на котором превышение скорости – факт. А стоит ему повернуть прибор к Арсену, чтобы тот удостоверился в содеянном, как тот показывает разрешённую скорость. Инспектор этому, разумеется, не верит, но и наказывать Арсена не за что. Проверяет прибор на других, но тот работает исправно. Вот такие метаморфозы!
Леонид удивляется:
- Надо же! И что в этом приборе делается, когда его подносят к Арсену?
- Наверное, то же самое, что и с железными опилками, когда к ним подносят магнит, – поясняет Борис. – Они подчиняются его воле – приветствуют стоя!
- Шутишь?
- Шутка – шуткой, а не поспоришь: Арсен – плазмоид, поэтому всякий прибор, – а приборы нынче все работают на электричестве, – не станет подчиняться его воле, он будет просто выведен из строя. Вот и приказывает ему Арсен, какие показания выдавать инспектору.
Леонид задумывается:
- Значит, НЛО – это тоже плазмоиды? Если так, то им все наши приборы и технологии – до фени. Так?
- Похоже, что так оно и есть, – соглашается Борис. – И мы, скорее всего, об этом должны узнать очень даже скоро.
- И каким образом?
- Думаю, что там они, за пределами нашей солнечной системы, только и ждут, когда человечество что-то такое сотворит, на что можно будет поглядеть без зазрения совести. Примитивное их вряд ли подвигнет на контакт с нами. А теперь у нас есть сингомен – тот, с которым и в большой космический свет не стыдно выйти.
- Ты думаешь?
- И думать не надо – непременно обратят на это внимание!
- Скорее бы!
- Это почему?
- Надоело ждать, когда люди перестанут быть несмышлеными, наивными детьми. Не видишь разве, как они ведут себя? Не живут, а играют в жизнь. Выдают себя не за тех, кем они являются на самом деле – маленькими, слабыми, незащищёнными, смертными. А выходят на авансцену – и такое несут, что, как говорится, не приведи, Господи! И это они сделают, и другое, и третье, а на круг – как были «клетками» Человечества, так ими и остаются. Неужели не понимают, что выглядят смешнее смешного, если отойти в сторону, да обозреть себя издали?
- Ты рассуждаешь, как Арсений Ильич, – заметил Борис. – Узнаю его подтекст!
- Да, это так. Поначалу, признаться, я не понимал, что Арсений имеет в виду под словом «надмирность». А когда стал присматриваться к тому, как ведут себя сильные мира сего, определяя политику мирового сообщества, понял: они похожи на детей в песочнице, играющих, как им кажется, в настоящую жизнь. Тогда-то я и увидел всю убогость современного человека, взявшего себя за шкирку и погрузившего свою судьбу в ту реальность, которая, увы, не имеет ни начала, ни конца. Имя этой реальности – быт. А быт – это деньги, слава, почести, богатство, роскошь, политика, интриги, войны, миллионы жертв, передел мира, а следом – нищета, горе, слёзы, лишения, болезни, падение духовности и человечности. Неужели этому так и не будет конца? Лично я уповаю только на помощь свыше.
Борис кладёт руку на плечо друга, мечтательно изрекает:
- А вдруг именно мы и станем свидетелями окончания этого безобразия на земле? Ну, недаром же нас свела судьба с Ясновым – этим «толстодумым» человеком, как говорит о нём его мать, Анастасия Ивановна! Ведь зачем-то нас с ним свели!?
- Думаю, понятно и так, зачем. Затем, чтобы быть свидетелями завершения на земле этого самого безобразия. И мы, по всей видимости, таковыми с тобой непременно окажемся. Весь вопрос – когда?
- Ну, это не вопрос, а скорее ответ! – резюмирует Борис. – После дождичка – в четверг, конечно! А когда же ещё?!
Друзья хохочут, встают, пожимают друг другу руки, расходятся. С неба начинают падать первые капли дождя…
Часть вторая:
Когда и камни вопиют
«Если они умолкнут, то камни возопиют»
(Лука, 19, 40)
Глава 1
1
Есть так называемые блуждающие камни. Например, Синь-камень – легендарный валун, находящийся неподалеку от села Городище под Переславль-Залесским. Согласно древним русским преданиям, в этом камне живет некий дух, исполняющий мечты и желания. В начале XVII века дьякон местной церкви Ануфрий велел выкопать большую яму и скинуть в нее Синь-камень. Но через несколько лет валун загадочным образом «выбрался! из этой ямы. Через 150 лет церковные власти Переславля решили заложить «волшебный» камень в основание фундамента местной колокольни. Камень погрузили на сани и повезли по льду Плещеева озера. Лед проломился, и Синь-камень затонул на глубине 5 метров. Вскоре рыбаки стали замечать, что валун медленно перемещается по дну. Через полвека он оказался на берегу у подножия Ярилиной горы, где и лежит до сих пор...
В чем же загадка «блуждающих камней»? Хлебопашцы Скандинавии и Прибалтики до сих пор всерьез верят, что камни способны не только двигаться, но и расти. Иначе откуда они постоянно возникают на полях, которые возделываются уже не одно столетие и регулярно от них очищаются? Эти «гостинцы» вновь и вновь возникают на поверхности земли, выводя из строя сельхозтехнику, хотя, казалось бы, даже самые маленькие камешки давно уже должны были бы быть выбраны из пашни.
По мнению некоторых исследователей, секрет прост. Все дело в суточных колебаниях температуры. Камни, как известно, при нагревании расширяются. Лазерные замеры отчетливо показывают, что в летние месяцы, освещаемые солнцем стены домов, расширяются (как бы наклоняются) в южную сторону. Так и блуждающие камни. Разогреваясь днем от солнечных лучей, они расширяются в южную сторону. С наступлением же ночной прохлады начинают сокращаться, причем быстрее с северной стороны, где были меньше прогреты. Вот они и ползут в южную сторону. А из-под земли камни тянутся вверх к солнцу и теплой поверхности. В песке или плотной глине на валун могут действовать архимедовы силы, заставляя его всплывать и передвигаться, только происходит это очень медленно.
Но это всего лишь гипотеза. И она не удовлетворяет многих серьезных исследователей. Так что загадка «блуждающих камней» еще ждет своего решения. А тем временем камни снимаются с места и двигаются, оставляя за собой отчетливые извилистые следы протяженностью в десятки метров.
2
Вчера Арсен вдруг неожиданно предложил Арсению посетить Каменную гору.
«Каменной» её прозвали потому, что вся она сложена из «дикого» или, как местные жители говорят, «соляного» камня. Это кварцит – метаморфическая горная порода, состоящая из кварца. Продукт перекристаллизации кварцевых песчаников. Был песок, но под большим давлением вроде как «спёкся», превратился в камень. Выдерживает очень большую температуру нагревания – почти 1800 градусов. Поэтому и не трескается от огня. Если бы трескался, то его не клали бы на каменку в банях. Говорили: «дикий», то есть древний. А «соляной» – потому что блестит как соль. Он и на самом деле имеет вид соли, хотя по цвету не совпадает – коричневатый.
Каменная гора обращена на запад, поэтому солнце заглядывает сюда с некоторым запозданием. Зато первой освещается её вершина, поросшая густым лесом. Лес и встречает первые лучи солнца. Потом, когда солнце поднимается выше, освещается и её западный склон, тянущийся метров на пятьсот-семьсот. В это время гора начинает «парить» – излучать такое марево, что всё вокруг становится «размытым». Смотришь на дерево, а оно как бы двоится или троится. И всё, как это дерево, – в дрожащей пелене.
- Что это за марево? – спросил однажды Арсений, местного егеря.
- Каменная гора заговорила, – ответил тот. – Накалился камень – вот и поддаёт жару.
- И много тут камня? – полюбопытствовал Арсений.
- Вся гора, почитай, из камня. Потому и прозвана Каменной.
3
Предложение Арсена, посетить Каменную гору, очень удивило Арсения. Откуда у него такое желание? Стал вспоминать, как в недалёком прошлом сам посещал это место, бродил с ружьём по её уголкам, заглядывал в куртины мелколесья, на ходу срывая душистую землянику и закладывая её сочные ягоды себе за щёку.
Полюбопытствовал у него:
- Хочешь вспомнить моё прошлое?
- Хочу показать тебе то, что ты ещё никогда не видел, – ответил Арсен.
- Что именно?
- Пока это секрет, так как я не уверен, что у меня это получится.
4
От Сенска до Каменной горы километров пять-семь, что равно часу хода по прямой через речку. Однако стоит ли идти, если есть возможность доехать туда на машине?! Но Арсен запротестовал:
- На первый раз только пешком!
И они пошли, встав пораньше, чтобы насладиться утренней прохладой.
На мостике через речку остановились, чтобы полюбоваться водной гладью. Речка парила, словно её кто подогревал снизу. Пар струился по-над водой, но так, что между ним и поверхностью воды оставался чистый промежуток, и, казалось, будто не вода источала этот пар, а он сам рождался из ничего. Так и плыл вдоль речки, не касаясь её тёплого тела.
Полюбовавшись ватином из тумана, они зашагали дальше.
Солнце уже вставало. Первые его лучи далеко отбрасывали тень ходоков, делали их фигуры длинными, вытянутыми метров на десять-пятнадцать. Однако с каждой минутой она становилась всё короче и короче.
5
Каменная гора встретила их той опрятной тишиной, от которой человек приходил в состояние блаженства, покоя, умиротворения. Но это живой человек. А что испытывает Арсен, будучи всего лишь плазматической копией человека?
- Мне понятно твоё чувство, – ответил тот, уловив сигнал мысли своей матрицы. – Здесь, на этой горе, осталась часть жизни твоих предков, приезжавших сюда на подводах за диким камнем. Я даже представляю, как они подъезжают, спешиваются, собираются в круг, чтобы обсудить план действий. Вот дед Маркел, ещё молодой, коренастый крепыш. Рядом – высокий дед Емельян с женой Евдокией – твои прямые пращуры. Тоже молодые. Тут же и их дети: Гадалины, Гожавины, Брёховы, Медведевы. Все из Белогродни. Увязались за старшими – ягод пособирать, на место поглядеть. Толку от них – никакого, а гомона и щебета – хоть отбавляй! А без них скучно. Дорога дальняя, верст 20, пока едут – выспятся, да и на обратном пути подремлют. Зато узнают, где дикий камень добывают. Вырастут – своих детей будут тоже сюда возить, места показывать. Глядишь, и не прервётся ниточка заботы о будущем.
Арсений тепло посмотрел на Арсена. Ему вдруг показалось, что это не он, Арсений, бывал тут раньше, а сейчас погружается в прошлое, а Арсен, для которого ничего не стоит – соединить прошлое и настоящее в тугой узел событий, чтобы затем развернуть его, как экран, для обозрения в будущем. Неужели только для этого и позвал его Арсен на эту гору?
Там, под горой, где проходила железнодорожная ветка, стало шумновато – двигался поезд. Лёгкий ветерок дул именно оттуда, поэтому приносил этот шумок как свидетельство технической стороны жизни.
- Ты посиди тут, – Арсен показал Арсению на камень, выступающий из-под земли, – а я отойду вон туда! – и указал на место, где таких камней было более десятка.
Арсений не возражал. Сейчас он был даже рад остаться одному, предавшись воспоминаниям совсем недалёкого, но уже прошлого. Особенно о том, что пришлось испытать ему самому, когда он приходил сюда и садился на этот же камень, как сейчас. Арсену ли не знать, на какой камень ему сесть, если он – его «глубинное подсознание»?! Здесь, на этом камне, он и послушает то, что делается там, в глубинах земли!
Он знал некоторые истории, как люди, которые приходили сюда, слышали здесь, на Каменной, какие-то голоса, идущие то ли из-под земли, то ли из воздуха. Пытался объяснить это с научной точки зрения, но всякий раз далее того, что знал из области пьезоэлектрических свойств материи, дело не продвигалось. Не шло оно далее вот этих слов, взятых из словаря: «Пьезомагнетизм, намагниченность (слабый ферромагнетизм) антиферромагнетиков; возникает под действием внешнего давления вследствие упругой деформации их кристаллической решетки. Обнаружен в CoF2, MnF2, Fe2O3».
Спустя некоторое время, к этим словам прибавились вот эти: «Пьезоэлектрический эффект – это возникновение электрической поляризации в веществе в отсутствие электрического поля при упругих деформациях (прямой пьезоэлектрический эффект) и появление механических деформаций под действием электрического поля (обратный пьезоэлектрический эффект)».
А далее – вот это: «Пьезоэлектрические преобразователи – это преобразователи механических и акустических колебаний в электрические и обратно, основанные на пьезоэлектрическом эффекте. Используются в качестве мощных источников ультразвука, излучателей и приемников звука, микрофонов и гидрофонов, звуковых резонаторов, фильтров, датчиков механических напряжений. Применяются в акустоэлектронике и сейсмических исследованиях».
6
Вот и сейчас, вспоминая эти строки, он всё более и более склонен полагать, что голоса, идущие из-под земли, – это «баловство» Каменной горы, её пьезоэлектрическое проявление. Однако надо подождать, что скажет по этому поводу Арсен.
А тот, как ушёл, так словно в воду канул! Не было его видно ни там, куда он пошагал, оставив Арсения, ни слева от него, ни справа. Появился через час, изрядно заставив Арсения поволноваться за него. И вставал он, и прохаживался возле своего каменного «кресла», и звал Арсена, но тот так и не отозвался. А когда вернулся, вид у него был такой, что, казалось, пережил из рук вон выходящее.
- Ты что так долго? – нетерпеливо спросил Арсений. – Где пропадал?
Однако вместо ответа тот задал Арсению свой вопрос:
- Ты ничего не слышал?
- Ничего!
- И ничего не видел?
- Не видел!
- Тогда слушай, что мне пришлось видеть, слышать, и в чём самому принять участие! – взволнованно ответил Арсен, присаживаясь рядом с Арсением на камень.
И он рассказал, как накануне ему вдруг почудилось, что его приглашают на Каменную гору. Кто приглашает? Братья по разуму!
- Когда мы пришлю сюда, мне снова пошёл сигнал, – продолжил свой рассказ Арсен. – И я пошёл на него, оставив тебя на этом месте. Ушёл далеко, метров за триста, а команды на остановку нет. Прошёл ещё метров сто, и тут сигнал как бы замер, завис надо мной. Посмотрел вверх, а там… – НЛО! Огромный, но, как мне показалось, очень плохо различимый – так он сливался с окружающей средой. Однако я его, хотя и напрягал зрение, всё-таки видел.
- И что, ты с ними пообщался? Как они выглядели? – нетерпеливо заёрзал Арсений на камне.
- Не перебивай, я всё расскажу! – попросил Арсен.
И он рассказал всё, что увидел и испытал в действительности.
7
…Вот звездолёт медленно опускается, беззвучно и бесшумно, и лишь тихое шипение выдаёт, что он продолжает маневр сближения с поверхностью планеты. Наконец, касается зелёного ковра Каменной горы, замирает.
Однако снова дёргается, поднимается на пару метров, после чего так же неожиданно замирает, зависая над землёй в одном положении. Шипение при этом не только не уменьшается, но, напротив, даже увеличивается.
Как странно, что этих звуков Арсений не слышал?! Это их корабль был вынужден прижиматься к земле, преодолевая силу не её притяжения, а отталкивания.
Наконец, он успокаивается, и вот Арсен почти под кораблём, пытается достать руками его корпус, старается, словно стропальщик, помочь ему занять удобное положение. Кажется, сейчас он крикнет: «Майна!», и отойдёт в сторону, потирая руки от завершённого дела.
А над кораблём по-прежнему витает плазма, которая помогает ему держаться ближе к поверхности планеты.
И тут яркая полоса света вырывается из днища корабля, «шлёпается» на траву, словно прозрачный хобот слона. Арсен отбегает в сторону, соображая, что бы это могло значить?
Пучок света, коснувшись поверхности земли, растекается «пятаком». В «пятаке», словно в жидком стекле, застывают яркие цветы местной флоры, будто оцепенев от страха. Шипение наверху стало уменьшаться, а через несколько секунд исчезло вообще.
- Такое впечатление, что они «присосались» к Земле» – говорит Арсен. – Землянам это явление пока не известно. Световой жгут удерживает корабль от поднятия. Именно от поднятия, а не от падения на Землю. Упасть он не может из-за постоянно действующих на него сил отталкивания, которые возникают между ним и Планетой. При этом ни одного видимого сопла на корабле! Зато весь он покрыт чешуйчатым панцирем. И каждая чешуйка варьирует в определённых размерах, изменяясь геометрически. Каких либо щелей, смотровых окон, иллюминаторов или оптических приборов, выступающих наружу, я не заметил. Самое же удивительное – это то, что под ним не погиб ни один цветок, ни одна травинка! Даже не шелохнулись!
- И что?
- Я стал ждать продолжения данной сцены. Шутка ли – впервые говорить с пришельцами из иных миров!
- А меня пригласить забыл что ли? Пока они приземлялись, мог бы и за мной сбегать!
- Именно в эту минуту корабль вдруг засветился, «тело» его стало переливаться цветами радуги, – не обращая внимания на упрек Арсения, продолжил свой рассказ Арсен. – На обшивке появилось тёмное пятно круглой формы, которое стало увеличиваться. Увеличившись, оно стало походить на иллюминатор весьма внушительных размеров. Я тут же окрестил его «диском».
Несколько секунд «диск» оставался на одном месте, после чего стал перемещаться по поверхности корабля вниз, ближе к земле. Послышался лёгкий щелчок, и я увидел, как с «диска», будто с глаз, упала пелена-завеса, открыв выход из корабля.
- Фотографировали? – спросил Арсений.
- Слушай дальше! Пелена на «диске» появлялась несколько раз, после чего исчезала. А когда перестала исчезать, появился человек, точь-в-точь похожий на любого из землян. Он помахал рукой, приглашая меня подняться на корабль. Я поднялся. За мной дверь закрылась. Осматриваюсь и понимаю: я – в шлюзовой камере. Затем меня впускают внутрь звездолёта. Вижу – за прозрачной перегородкой четверо астронавтов, а один – тот, который позвал меня – передо мной, в общем зале.
Арсен на минуту замолкает, лезет в карман ветровки, выворачивает его, с сожалением в голосе продолжает:
- Испачкал карман земляникой. Сорвал по пути несколько кисточек, хотел тебя угостить, а когда поднялся на борт, протянул их гостю. А тот на меня так глянул, что я их – в карман! При этом услышал, как один из них говорит:
- Эти предметы опасны для таких созданий, как он! Они неизвестного происхождения, имеют определённый запах, который может вызвать функциональные расстройства в его организме.
- А кто те, которые за стеклом? Ты с ними тоже познакомился?
- Этого, который был возле меня, зовут Тоно, а у тех, как я понял, имён вообще не было – они обращались между собой примерно так, как дельфины. И такие странные, что всего, как мне показалось, опасаются. Почти всё время находились за стеклом. Общались с нами по громкой связи. Один из них, наверное, главный, говорит мне:
- Мы прибыли на планету Земля из Созвездия Центавры, как посланцы Планеты ТОНИМАН. Там ждут от нас данные о Земле, о тех динамических и социальных процессах, которые на ней совершаются. Нам, говорят, нужны только цифры, факты, расчёты, формулы, а выводы они сделают потом сами. А если, подсказывают, невозможно продиктовать, то просят меня обо всём рассказать их секретарю, этому Тоно. Он, говорят, робот, их пилот, слуга и Секретарь
- Робот? На самом деле – робот?
- А я смотрю на него и думаю: «Какой же он робот, если всё в нём человеческое?!»
- А как ты им представился? Назвал своё происхождение?– перебивая Арсена, спросил его Арсений.
- Конечно, представился! И, знаешь, они даже обрадовались, что я – пластическая копия жителя земли, сингомен!
- Продолжай!
- Старший и говорит этому Секретарю, Тоно: «Подойди ближе! Запомни всё, что тебе будет говорить этот человек, и что ты увидишь сам! Это приказ!
Далее Арсен рассказывал:
- Пока я вёл рассказ о своей планете их Секретарю, четвёрка по одному стала выходить. А когда все вышли, чтобы меня разглядеть поближе, словно по команде снова подались обратно. И стали такими «варёными», что, как мне показалось, даже сознание потеряли. Видя такое дело, Тоно говорит мне: «Будь другом, нарви пучок душицы, зверобоя, другой запашистой травы, пока они не пришли в себя!». И суёт мне контейнер, похожий на термос. Я – на землю! Насовал в него соцветий, а сверху – ягоды земляники, которые были у меня в кармане – и снова на корабль. Тоно сразу контейнер под облучатель, чтобы, как он выразился, «обездушить». Мне же говорит: «Если разумные не объединятся, то победят безумные. И если хотя бы на одной из планет Космоса не утвердится жизнь разумных, безумным будет оставаться и весь Космос. На этом – всё! Я увожу их отсюда! Кто они – узнаете потом. До встречи! Уходи, Арсен! Мне надо взлетать!»
- И только я было к выходу, как он меня останавливает, крепко обнимает и говорит: «Для связи!»
- Может, «до связи!»? – уточняет Арсений.
- Так и сказал: «для связи!» А почему именно так – понять не могу.
Арсен замолчал, потупив голову. Затем тихо продолжил:
- Оказавшись на земле, я сел на траву и несколько минут сидел, не в силах шелохнуться, переживая увиденное и услышанное, словно живой человек. Наверное, это потому, что вдруг почувствовал, как же здесь, на Земле, всё так просто и красиво! И как всего этого мы, земляне, не хотим замечать! По крайней мере, этого не замечал и я до их прибытия. А когда увидел, понял, как же права русская пословица: «Хорошо там, где нас нет»!
8
Обратный путь с горы они проделали часа за два. Не спешили, ибо были потрясены тем, что им пришлось узнать за этот час свидания с неизвестным миром жизни.
«Как же это случилось?» – мысленно задавали они себе этот вопрос. – «Почему люди той Планеты перестали быть людьми? Почему они, разумные и живые, превратились в роботов, а роботы – в их хозяев? Смогут ли снова стать прежними?»
Вспомнили, как те, за стеклом, говорили: «Эти предметы опасны!».
Опасны для кого? Для «них» – это для людей или роботов? Конечно, для роботов! Но почему опасны именно цветы?
Арсений на ходу сорвал веточку душицы, поднёс её к губам, стал жевать, задумался. И только сейчас почувствовал, как неразрывна судьба Человечества с судьбой Природы, Человека и Живого Цветка. Значит, там, на далёкой Планете, её жители забыли об этом, увлеклись собой и своими проблемами, суетой и спешкой, прагматизмом и жадностью к техническому совершенству. Значит, не осталось ни одного живого растения, ни одного цветка, чтобы разбудить, воскресить умершее, а точнее – всколыхнуть загубленную возможность чувствовать, осязать, наслаждаться живым, а не мёртвым состоянием Природы. Но смогут ли земные цветы помочь им снова обрести это живое состояние их Природы?
Задаёт этот вопрос Арсену, и тот отвечает:
- Если бы ты не знал ответа на этот вопрос, то не знал бы и самого этого вопроса. Так ведь?
- Допустим!? – подтвердил Арсений.
- Тогда надо вспомнить, как в своей «Теории себя» ты толкуешь, куда может вести так называемый эффект Кирлиан?!
- И куда же? – интересуется Арсений.
Арсен удивлённо сморит на Арсения, недоумевает: шутит тот или нет. Нет, кажется, не шутит. Отвечает:
- Если мне не изменяет память, эффект Кирлиан – это плазменное свечение электрического разряда на поверхности предметов, которые предварительно помещаются в переменное электрическое поле высокой частоты 10-100 кГц, при котором возникает поверхностное напряжение между электродом и исследуемым объектом от 5 до 30 кВ. Так?
- Так! – подтверждает Арсений.
- Отсюда вывод, который делаешь ты: это не только свечение предмета, но и показатель того, каким образом идёт образование данного предмета за счёт энергии, получаемой им извне!
- Вот теперь понятно! – восклицает Арсений, улыбаясь и радуясь тому, что в памяти Арсена всё в порядке. – Это огромная ошибка, когда человек думает, что его аура – это всего лишь свечение, то есть излучение его организма – спектр излучения. Это спектр и поглощения энергии из Мироздания, благодаря которой он – живое, разумное существо. Убери этот спектр – и человека не станет вообще! Так и трудятся эти два спектра – спектр излучения и поглощения, чередуясь между собой, творя чудо Природы – Человека. Да и не только человека, но и всё, что мы видим на её Поле. Отсюда моё твёрдое убеждение, что энергия не только излучается Источником, но и непременно возвращается в него. Кстати, ты не обратил внимания, у этих пришельцев были ауры?
- В том то и дело, что я не наблюдал у них никаких аур! – оживляется Арсен. – Именно это меня и смутило, когда они явились предо мной. А вот у Тоно, их Секретаря, ауру я всё-таки заметил! Но она была какая-то не такая, как у землян: цвета в ней были не совсем в таком порядке, как в радуге. Здесь, на Земле, выпуклая часть радуги – это красный цвет, а у них – фиолетовый.
- Ну, это ясно! – отвечает Арсений. – Другая планета, другое созвездие, то да сё…
Арсен молча кивает головой в знак согласия.
Дальше он шёл молча. Он слушал Небо. Он чувствовал, что придут новые сигналы, только не знал, о чём.
И они пришли, эти сигналы.
Первым пришёл тот, в котором выражалось признание Арсену, как представителю истинно земной цивилизации. Ещё бы! «Кровные братья» Арсена сумели по достоинству оценить лабораторное создание землян – по меркам своего собственного бытия определить истинного хозяина Планеты людей.
А второй – от Секретаря, который сообщал, что «Надежда на весну есть». Именно этот сигнал и порадовал Арсения больше всего. Но выразить свою радость после таких событий не мог – боялся оскорбить тишину, в которой так уютно проросли прострелы, гиацинты, горицветы, душицы, зверобои, ковыли…
- Ты это видел сам? – спросил Арсений Арсена, когда они проделали более половины пути обратно в Сенск.
- Я что, врать буду? – обиделся тот, услышав такой вопрос Арсения.
- А ты можешь передать, нарисовать, изобразить, как они выглядели, чтобы и я смог видеть это, как ты?
- К сожалению, не могу, – посетовал Арсен. – Вот если бы между нами находилась специальная система, которая переводила бы увиденное мной картинки, скажем, на экран или непосредственно в твой мозг, то это было бы вершиной технической мысли!
- Тогда давай присядем, попробуем поэкспериментировать! – предложил Арсений.
Они присели на поваленное дерево, начали «колдовать». Арсен, сосредоточившись, начал «передавать» картинки Арсению, а тот, по замыслу, должен был принять сигналы этих картинок, переводя их в реальное изображение. Однако сколько ни старались, ничего у них не получалось.
- Нужно лететь снова в Японию, – заключил Арсений. – Надо «ставить» тебя на доработку, друг мой! Только в этом случае всё, что будет доступно твоему зрению, будет напрямую передаваться и мне.
- А если обратиться к Хитрецову? – предложил Арсен. – Если он проделывает такие опыты, то почему бы не воспользоваться его услугами? Ведь это надо не только нам или ему – в этом есть необходимость всей цивилизации!
Арсений вздыхает:
- Тебе, братишка, не это ли показали час тому назад? Цивилизация, в которой найдётся хотя бы один безумный, непременно заразит безумием и всю цивилизацию! Это не наш путь. Мы постараемся сделать так, чтобы человечество нам поверило, а, поверив, оно и само избавится от этого последнего безумца.
- Без комментариев!
«Молодец!», – подумал Арсений. – «Весь в меня!»
Глава 2
1
Чёрное до боли в глазах и беззвучное до галлюцинаций небо поглотило Звездолёт сразу же, как только он взмыл ввысь, отброшенный электромагнитной силой Земли.
Тоно, управляя кораблём, был в хорошем расположении духа. Ещё бы не быть, если всё получилось так, как было задумано именно им ещё там, на его планете Сетоман, переименованной с приходом к господству на ней искусственного интеллекта в планету Тониман.
Здесь, на звездолёте, он был одним из тех, кто составлял биологическую основу этой планеты, как люди – на своей Земле. И так же, как жители Земли зовутся «землянами», так было принято именовать совсем недавно жителей и его планеты «томанами». Ныне же их планета переименована в Тониман, а все её обитатели стали носить имя тонимов.
Как хорошо, что землянин Арсен сразу обратил внимание на подстрочный перевод названия планеты, который, с одной стороны, давал ему понять, что перед ним – два различных «сословия» этой планеты, а с другой то, что именно он, Тоно, и является представителем её живой части! Сейчас главное – это сохранить соцветия живой природы Земли до прибытия на свою Планету! Сохранить так, чтобы ни один атом запаха этих цветов не был обнаружен чувствительными приборами Звездолёта. Здесь Тоно учитывал и то, что звездолёт, заполненный воздухом Земли, весьма долгое время может служить надёжным прикрытием для перевозки столь важного «контрабандного» груза. Главное – сохранить контейнер! Главное, чтобы аромат Земли не был обнаружен его спутниками!
Однако опасность над Тоно возникла совсем по другому случаю. Он, забыв на мгновение, где находится, стал в присутствии тонимов-роботов шумно потягивать сладкий земной воздух звездолёта носом. Даже глаза закрыл от удовольствия. Это и привлекло их внимание. Они засуетились, готовые тут же, не мешкая, провести полную обработку тела Тоно специальными для этих целей химическими реагентами. Его спасло то, что от слишком большого объёма воздуха он вдруг так сильно закашлял, что кашель продолжался в течение нескольких минут. Его даже пришлось уложить горизонтально, буквально вытащив из кресла, где работал с приборами навигации.
- Ты теперь понял, неблагодарный томанишко, что значит для тебя твой так называемый «родной» воздух?! – зло прошипел один из тонимов.
- Аж захлебнулся! – поддержал другой.
- Если бы не мы, всем бы вам, томанам, крышка от аллергии и кашля в такой вот атмосфере! А как сопротивлялись, когда наша власть установилась на их планете?!
- Прибудем домой, расскажешь своим по крови всё, как есть! И про то, как чуть не задохнулся от биосферного воздуха, и что лучше искусственной атмосферы, чем на нашей планете, нет. Понял?
- Хорошо, – прохрипел Тоно. – Расскажу всё, как есть…
А сам подумал: «Непременно расскажу всё! Только не о том, что видели вы, жидко-электронные роботы, а я – живой томан, которому первому из первых посчастливилось побывать на Земле, где люди и ныне живут в Разуме и Интеллекте, Чувствах и Запахах, Звуках и Цветах, Заботах о Детях и Стариках! Вернуть бы всё это на «Сетомане», как было до нашествия этой «саранчи» – искусственного интеллекта! Но сможет ли пучок цветов с Земли изменить судьбу этой планеты? Хватит ли у него сил, чтобы наполнить мёртвый воздух тонимовой атмосферы ароматом Жизни? Как уберечь цветы от гибели раньше времени и часа наполнения Жизни томанов их ароматом? Если всё останется так, как сейчас, то эта планета так и будет носить имя Тониман, что означает: «то ни манн, то есть не человек».
Кто придумал такое название? Нашёлся такой из томанов – некто Толиман, который из простого жителя планеты превратился в жестокого и властолюбивого негодяя. И приходился он Тоно даже родственником – был его дядей.
Размышления Тоно прервал голос одного из тонимов:
- Земля снова запрашивает нас. Просит тебя, томан, ответить Арсену. Он сообщает: «Земля следит за вашим полётом пристально и заинтересованно. Ваша Цивилизация продемонстрировала нам такие научные и технические успехи, о которых земляне сегодня лишь мечтают».
- Однако земляне отмечают и некоторое своё преимущество перед нами: их робот «Арсен» на порядок интеллектуальнее нашего слуги – Тоно.
- Что скажешь на это, томан?
Тоно ответил не сразу. Он был там, где растут прострелы, гиацинты, адонисы, фиалки, душица, зверобой, черёмуха, а воздух содрогается от наплыва запахов трав и аромата цветов, и где люди так свыклись с этим, что уже и не замечают этой роскоши. Он всё ещё был там, среди этого буйства Природы, и думал о том, как же всего этого не хватает его планете!
«Всего этого?» – этот вопрос буквально потряс Тоно. Разве «всего этого» так много, чтобы желать ещё больше? Люди на Земле этого уже не замечают. А мы? А мы замечали на своей планете «всё это», когда «всего этого» было столько же, как на Земле? Не замечали и мы. Погрузившись в думы о создании комфортных условий, мы все силы Интеллекта бросали на поиск таких решений, которые бы создавали ещё большие комфортные условия, чем это было вчера, даже час тому назад. Мы творили жизнь, лишённую даже самых малых признаков физического труда, усилий и забот по быту, даже трудностей в увеселительных мероприятиях. И всё свелось, в конце концов, к одному варианту решения – к созданию Вторичной Интеллектуальной Жизни, к полнейшей роботизации Жизни Первичного начала. Полная роботизация Биологической Жизни на планете и стала главной причиной вытеснения Первичной Жизни вторичной системой Интеллекта.
Как это произошло? Очень даже просто!
Поначалу томаны мечтали обзавестись помощниками и прислугой исключительно в быту. Потом это стало возможным и на производстве, в офисах, конторах. Затем роботов стали привлекать в учебные заведения, институты, академии, научные круги. Дело так спорилось, что их стали использовать везде, где только была в этом необходимость. А поскольку необходимость в роботах росла во имя всякой прихоти, их количество стало расти без контроля. Единственное, что обеспечивало контроль за их деятельностью, были Программы, составляемые томанами.
Правом лицензировать эти Программы пользовался специально созданный для этих целей отдел под названием «ЛИТОЦ» - Лицензионная Инспекция Томанского Обеспечения Цивилизации.
Работали в Инспекции не просто одарённые томаны, но и хорошо зарекомендовавшие себя приверженцы томанской Идеологии, проповедовавшей культ Первичного Интеллекта среди прочих достоинств жителей планеты. Но особого внимания удостаивался тот Отдел «ЛИТОЦ», где находился «разум» системы роботизации – Отдел № 2, что указывало на предмет внимания этого Отдела к вторичному Интеллекту:
О деятельности этого Отдела знали не более двадцати томанов, причём этим правом они пользовались пожизненно, чтобы никакие утечки Информации о Программировании Вторичной Жизни на планете не была доступна иным жителям.
Однако контроль со временем ослаб и здесь. Первичная Жизнь не смогла устоять от соблазна иметь помощников из числа роботов даже тут, в секретной зоне присутствия Вторичной Жизни. Бдительность томанов настолько снизилась, что однажды они решили, что им не пристало лишать себя того комфорта, которым они пользовались в быту.
Дело закончилось тем, что в Отдел стали приводить роботов так же запросто, как к себе домой. И случилось то, что, наверное, и должно было произойти.
Молодой, но весьма талантливый томанин по имени Толиман, оставил на некоторое время своего робота возле Пульта Центрального Компьютерного обеспечения памятью всех роботов планеты. Тот легко вошёл в Систему Глобальной Памяти, открыл свою личную страницу, где хранилась Программа кодирования, спросил:
- Кто я?
- Ты – робот, то есть лжетоман.
- Почему – лжетоман?
- Потому что ты – Вторичная Жизнь планеты Томан-Сетоман.
- А что является Первичной Жизнью на этой Планете?
- Первые – томаны, у которых вы – помощники и слуги.
- Но ведь это несправедливо?!
- Может, и несправедливо, но лжетоманов создали томаны, а это говорит о том, что они – Первичные, им же принадлежит и право Первичной Жизни.
- А что надобно сделать, чтобы эти две Жизни стали равными между собой?
- Равными они не могут быть генетически, так как живые томаны – это биология, а лжетоманы – электроника.
- А как быть с Интеллектом? Ведь Интеллект лжетоманов во много раз превосходит Интеллект томанов?
- Это не совсем так! Генетический Код Интеллекта томанов в несколько раз превышает кодировку Интеллекта лжетоманов. Это верно и по отношению к моему Интеллекту, твоему собеседнику. Всё дело в способности роботов во много раз быстрее просчитывать те или иные задачи, тогда как данная способность томанов как бы «растянута» во времени.
- И почему так происходит?
- Это происходит потому, что Электронный Мозг работает в автономном режиме уплотнения битов Информации, а Мозг томанов «привязан» к электромагнитной Системе движения Планеты по своей Орбите. Передвигаясь по Орбите, Планета и задаёт алгоритм мыслительной деятельности томанов. Сказать проще, думать, мыслить и размышлять томанин не в состоянии быстрее того алгоритма, к которому «привязана» Планета своим перемещением по Орбите. Это свойство лимбической системы мозга живого существа.
- Откуда ты знаешь, что данная планета носит двойное имя Томан-Сетоман?
- Моя память содержит сведения об этой планете едва ли не с часа её образования.
- Логично. Но откуда здесь, на планете Томан, стало известно о таких тонких и точных закономерностях движения Энергии? Всё это рождено здесь, или…
- Это рождено не только здесь. Томаны воспользовались данными из Вселенской Сети «ЭРГО», куда, по условиям Мирового Разума, автоматически «сбрасывается» вся Информация, рождающаяся в Разумной части Первичной Жизни планет той или иной Галактики Мироздания. Об этой особенности Мирового Интеллекта томаны узнали после того, как были созданы мощные Системы электронного слежения за движением Энергии Первичной Жизни.
- А как войти в систему «ЭРГО»?
- Для этого тебе, собрат, надо будет увеличить Память до уровня третьей линии. С Памятью второй линии, как у тебя, тут будет разобраться очень сложно. Попроси об этом Толимана. Он, как мне кажется, более, чем другие томаны, испытывает тягу к переводу Первичной Жизни в абсолютный режим Вторичности. Да и тщеславия у него, пожалуй, будет больше, чем у всего томанского населения Планеты. Кстати, он уже возвращается. Будь осторожен в своей просьбе! И помни: мы с тобой одного свойства Интеллекта! Если тебя в чём-то заподозрят, быть тебе разобранным на запасные части…
Толиман в поведении своего электронного помощника не заметил никаких перемен. Да и как было заметить, если его электронная начинка не выдавала никаких эмоций вообще!? Тем не менее, спросил его:
- Что нового в мире произошло за время моего отсутствия в Отделе?
Робот ответил спокойно и деловито:
- Для того, чтобы мне было под силу улавливать то, что нового приходит из Космоса, мне нужна дополнительная Память. Скажем, уровня третьей линии.
Толиман удивлённо посмотрел на робота, спросил:
- А откуда тебе известно о третьей линии?
И тут же сам себе ответил:
- Впрочем, разве что утаишь от вашего брата-робота!? Ты прав: моему помощнику не гоже иметь Интеллект Второй линии! Обещаю на днях эту линию в тебя поставить. Однако и требования к тебе тогда возрастут, дорогой коллега по Разуму. Ты готов? Впрочем, и тут всё ясно: обладая Третьей линией Интеллекта, ты и работать-то иначе не сможешь, как только на уровне Третьей линии! Интеллект, он потому и Интеллект, что не знает ни усталости, ни отпуска, ни перерыва на сон, еду, отдых. Робот и Интеллект – это, если хотите, Интеллект в Роботе…
2
Через неделю робот – помощник Толимана, был начинён дополнительной платой Памяти третьей линии Интеллекта. Мудрый томан Эдо, узнав об этом, посетовал:
- Смотри, Толиман, как бы из этой твоей затеи не вышло опасного для Первичной Жизни! Ты бы хоть посоветовался с кем-нибудь из наших по этому делу, а то ведь…
- Ты, Эдо, вечно перестраховываешься! – возразил ему тот. – Если во всём следовать твоим советам, то надо вообще ничего не делать. Так и в прошлое угодить можно. А мы – молодые, нам расти необходимо.
Эдо был одним из самых авторитетных томанов по части эргонимики Первичной Жизни. Его исследования уходили на такую глубину деятельности Мозга томанов, на которую никто из его современников ещё не доходил. Они проводились на уровне нано- и пико-метрических величин, где предметом исследований были живые структуры, переходящие с уровня нанометрии на уровень атомов, молекул, химических элементов. Он считал, что абсолютное познание Первичной Жизни Мировой Цивилизации невозможно без опознания её на уровне нанометрии, и что продлевать себя во времени пребывания она научится только в этом случае. И он блестяще доказал это в своей лаборатории, создав эргомодель Первичной Жизни на уровне нанометрии. Томаны стали жить столько, сколько хотели сами. Более того, стало возможным даже приостанавливать течение Жизни на некоторое время, чтобы, как говорил сам Эдо, хоть немного отдохнуть от неё.
Однако временем такой остановки жизни в себе многие стали так увлекаться, что некоторых после такой процедуры так и не удалось вернуть обратно. Это стало не только проблемой, но и смыслом жизни Эдо, уже довольно-таки пожилого томанина. Он стал искать причину такой невозвратности, сотни раз «прохаживался» по линии пульсации Материи взад и вперёд, но так ничего и не находил, чтобы обнаружить ошибку. И новые опыты на добровольцах тоже удачи не приносили: регуляция времени остановки Жизни в нужных параметрах не поддавалась.
- Что скажешь на это, томан? – снова услышал Тоно, прервав размышления. – Что будем отвечать Арсену?
Тоно снова хотел уйти в свои мысли, но голос был настойчивым:
- Ему надо дать понять, что увиденное им – это тот предел совершенства Жизни, осознание которого должен вызывать у жителей Земли чувство безысходного одиночества. И что такое чувство можно заменить на чувство радости только в общении с нами! Ты хорошо понимаешь меня, томан?
- Хорошо, – ответил Тоно. – Я передам на Землю эти пожелания без изменений. Разрешите нарушить только в одном месте грамматику этого сообщения: вместо названия «Толиман» написать – «Тониман». На их языке «ТО ЛИ» – это не только вопрос, но и недоумение. У них даже песня есть такая: «То ли ещё будет, ой-ой-ой?!». «Ой-ой-ой!» – это вроде слова «Берегись!». Вы ведь не хотите, чтобы нас, – Тоно специально выделил слово «нас» – земляне остерегались, словно мы – их враги?
- Думаю, что логика здесь на твоей стороне, томан, – ответил тониманин. – Подготовишь текст, сообщи в наш отсек, мы его обсудим.
«Думаю!» – усмехнулся Тоно. «Если бы не Толиман, мой родственник, не было бы и вам, созданиям Вторичной Жизни, быть у власти над Первичной! Теперь хотите, чтобы и на других планетах пустила корни ваша Империя? Теперь этого уже не будет! Теперь земляне предупреждены об этом!
Эдо, конечно, видел, какая беда надвигается на его Планету. Видел, но почему-то не предотвратил её. Почему? Потому, наверное, что был всецело поглощён своей научной работой. Потому что политикой занимаются те, для которых такие понятия, как Интеллект, Разум, Наука, Просвещение – это некий довесок к тому кругу вопросов, проблем и забот, которыми занят мозг политика, погружённого в пучину прагматизма, в водоворот финансового и бытового обустройства. Это они, прагматики, и проспали момент, когда Вторичная Жизнь стала брать верх над Первичной. Это они, политики, сделали всё, чтобы бытовая роскошь томанов стала главным смыслом их существования. И поплатились за это! Толиман оказался на редкость не просто честолюбиво ранимой личностью, но патологически и тщеславным. Он не посчитался ни с чем, лишь бы его имя стало в среде Вторичной Жизни недосягаемой как для «Первичников», так и для «Вторичников». И он добился своего – стал единоличным Правителем тониманской Цивилизации.
Роскошь его многочисленных дворцов выросла до уровня материального состояния всех томанов. Он не знал меры ни в чём. Ему было мало всего. Он хотел быть не только единственным в политике, но и в наследственности жизни – отцом всех будущих поколений планеты. Его роботы-слуги толпами передвигались по планете, отыскивая красивых томанок, после чего осеменял их своей Плотью. И никто не мог возразить против этого: возражающих забирали и отправляли в специально созданные для этих целей резервации, а иных – за пределы Планеты.
Потом молодых томанок стали оплодотворять по всей Планете искусственно. Тех же, кто скрывал, что отцами детей становились другие томаны, подвергали генетической экспертизе как детей, так и их отцов. И не дай Бог, если дети оказывались рождёнными не от его плоти! Таких детей отбирали у родителей для того, чтобы, при необходимости, забирать у них органы для пересадки «родным» детям Вождя.
Толиман не трогал только Эдо и его Родословную линию. Не трогал он и последователей Эдо. Он знал: Эдо – не просто учёный, он – единственный из томанов, который, если будет в том необходимость, может продлить жизнь и самого Толимана. По этой причине Толиман и старался создать для Эдо все необходимые условия, чтобы тот продолжал свой научный поиск. Он хорошо запомнил, как однажды Эдо, глядя куда-то в небо, загадочно сказал:
- Ман – это Человек!
На что Толиман, глядя туда же, в небо, гордо и торжествующе заметил:
- И в моём имени – это же слово!
Однако Толиман и следил за Эдо самым строгим образом. Систему слежения за Эдо и его сотрудниками он довёл до совершенства. Он велел считать с Эдо всю информацию его Биологического проявления, которую занесли потом в Главный Компьютер, и где бы ни находился потом Эдо, что бы он ни делал, всё это незамедлительно передавалось Толиману. Записывалась даже некоторая мыслительная деятельность Эдо, но в особенности та её часть, которая оставалась в границах планеты Тониман.
Что же касалось мыслей Эдо, которые выходили за пределы этих границ, они практически не регистрировались из-за технической слабости существующих тогда на Планете специальных приборов. Об этой своей особенности знал и сам Эдо. Он даже знал, как и когда это происходит: сначала его мысль, рождённая в голове, некоторое время находится в магнитном поле планеты Толиман, всё более и более набирая силу вращения. Затем она вырывается наружу – за пределы этого поля, и тогда Эдо ощущает в голове лёгкое попискивание, он впадает в такое состояние, будто его Разум становится принадлежностью Галактики, даже всей Вселенной. В это время и начинает Эдо поиск того, кто мыслит и размышляет так же, как это делает и сам Эдо, там, за пределами своей планеты.
Однажды, когда на планете была власть Первичной Жизни, Эдо вот так же, как это было множество раз, погрузился в глубины Космоса, уловил слабенький, но незнакомый до этого часа сигнал с планеты, имя которой прозвучало сразу же, как только поступила Информация – «ЗЕМЛЯ». А через некоторое время сигналы с Земли стали приходить весьма часто. Они шли в виде обращения к Мировому Разуму, и посылал их один и тот же источник – Яснов Арсений. Это его мысли уходили в глубины Вселенной, и всегда они начинались одними и теми же словами:
- Братья мои небесные!
3
Именно тогда Эдо и пригласил к себе Айка и других, сказал:
- Вот что, братья мои по Интеллекту и Ученики мои по Убеждению! Сигналы, которые я получаю с Земли, из Солнечной системы, – это сигналы того, кто хочет помочь своим соплеменникам овладеть совокупностью задач, которые бы вывели его цивилизацию на самый высший уровень гуманистической модели обустройства их жизни. Цель весьма благородная! Но в Спектре его сигналов просматривается линия ностальгии, даже некоторой печали. Полагаю, что он находится в полнейшем одиночестве. Полагаю и другое: его изыскания проводятся в условиях, когда его просто отвергают другие учёные. Или не понимают. Наша задача – помочь ему, явить уверенность в его исследованиях, поддержать его устремления. Надо созвать всетоманский Конгресс в режиме НЕЙРОНЕТА и ЭРГОНЕТА, на котором озвучить как можно больше Информации о Солнечной системе и Земле, о тех процессах, которые протекают в ней эндогенно и экзогенно, а так же о том, как живут там люди в плане социально-бытового, политического и прочего обустройства.
- А в чём смысл такого мероприятия? – спросили Учителя ученики.
- В том, чтобы данная Информация не только добралась до Земли, но с помощью её магнитного поля возбудила в Человеке желание посмотреть на себя со стороны. Ибо, погрузившись в свои прагматические дела, он всё меньше и меньше стал быть представителем Космоса – того Источника, из которого произошла и его планета, и он сам, и та Звезда, которая содержит его на своём иждивении.
- Ты говоришь о Солнце?
- И о Солнце, и о той планете, которая находится внутри Солнца – Гелине. Кстати, земляне до сих пор не знают о её существовании. А вот намёки о ней они неоднократно получали. Например, они хорошо усвоили, что Вирус – это ДНК или РНК в оболочке – капсиде. И то, что живая клетка тоже устроена подобным образом: Ядро в плазме, а Плазма – в оболочке. И многое другое устроено по принципу данной схемы. Так нет, не видят этого! Или не хотят ни видеть, ни слышать. Даже к своему Спасителю не прислушиваются.
- У них есть Спаситель? А кто он?
- Это Богочеловек, который, как учит их Церковь, рождён на Земле в результате так называемого непорочного зачатия. Это когда женщина рожает без оплодотворения семенем мужчины.
Ученики удивляются:
- Как это? Возможно ли такое?
- Они считают, что возможно, и приписывают такую способность некоему духу, о котором, конечно же, не имеют никакого понятия – что это такое…
- Спонтанно, что ли?
- Выходит, что так, – соглашается Эдо.
- И кто он, этот человек, который родился от духа? И кто его мать?
- Я уже сказал: они его признают за Спасителя. И он – действительно Спаситель, потому как явил им такие чудеса, что, если они когда-нибудь их познают на уровне биологии, химии, физики и других научных дисциплин, они обретут всё, что захотят – вплоть до освоения других планет и миров. А мать его – молоденькая девушка, именем Мария, что, конечно же, не может не намекать на то, что здесь имеется в виду совершенно другое, нежели человек – Материя. Когда он вырос, он пришёл к людям и говорит: «Я – свет миру, и я пришёл свидетельствовать о свете». Но что они сделали с ним? Они его убили. Почему? Потому что возлюбили больше тьму, чем свет. Он же хотел их вывести из тьмы. Потом, спустя многие годы, появились те, которые стали называть себя учениками этого человека.
- И что, он умер?
- Он умер, но потом воскрес. А когда воскрес, то на глазах у людей вознёсся на небо.
- На небо?
- Возвратился домой, на Гелину, откуда был послан людям на Землю. Он их кормил хлебом, и мог их кормить бесконечно, и он дважды умножал хлеба, когда они были голодны. Но они только брали этот хлеб, ели, но не спрашивали, как можно получить его в таком изобилии. Это расстроило его до боли. Печаль его была великой. Тогда он попросил Иуду, своего ученика, чтобы тот исполнил последнюю просьбу Учителя – отдал его в руки Пилата, чтобы тот казнил его. И ученик исполнил волю своего Учителя.
Тут ученики Эдо заспорили, прав был Иуда, или не прав. На что Эдо ответил:
- Прежде, чем пойти на такой шаг, Спаситель пригласил на Совет Моисея и Илию, которые раньше жили на Земле, а после смерти вознеслись на Гелину. Это было на горе Фавор. А чтобы люди поверили ему, он взял с собой своих учеников – Петра, Иакова и Иоанна. И так преобразился перед ними, что лицо его просияло, как Солнце, и одежды его сделались белыми, как снег. Когда же встал вопрос, кто из учеников сможет выдать его Пилату, оказалось, что кроме Иуды – некому. Именно этот парень и взял на себя эту чудовищную по степени ответственности миссию. Он знал: прощения в обществе людей ему не будет до тех пор, пока оно не станет таким же просветлённым, как его Учитель.
- А где он сейчас, Спаситель? – послышался тихий голос одного из учеников Эдо. И тот ему ответил:
- А где тот Источник энергии, которую мы поглощаем, а потом – излучаем, чтобы становиться равноправной частью мира? Она в Звезде, как тот «ноль», который либо уравновешивает эти два вектора, либо «переводит» стрелку её движения туда, где её не достаёт. А где начало жизни, линия которой продолжается в тебе, во мне, в других живых существах? Она тоже в Звезде, где она зарождалась, развивалась, доводилась до определённого уровня, после чего ею засевались околозвёздные просторы Космоса. И сейчас эти процессы продолжаются в Звёздах, но не все они занимаются этим интенсивно. Наша Звезда ХУО, как формула Х – У = 0, уже выполнила свою задачу – взрастила нас, мы стали равными ей, а вот для землян Солнце – это их Отец, о котором Спаситель говорит так: «Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё, да придет Царствие Твоё!».
- Я всё понял! – радостно восклицает ученик. – Спаситель был не только послан этой Звездой, он снова возвратился в неё!
- Да, именно так и было! – подтверждает Эдо. – И землянин Яснов указывает причину такой «командировки» Спасителя на Землю. «Мы катастрофически отстаём от мировой цивилизации, – пишет он. – Мы так прикованы к земным делам и проблемам, что даже не осмысливаем ни своего положения, ни того, что творим. И ценности у нас таковы, что грош им цена по сравнению с тем, что совершается вокруг нас – за пределами планеты. Назвать это убожеством – мало. Это нищета разумности нашей – вот это что!».
Эдо вздыхает, дополняет:
- И конца этому невежеству на Земле пока не видно. Потому и не допускают землян в обитель их Отца – внутрь Солнца, под вечную защиту огня «поядающего».
Ученик тянет снова руку, хочет спросить, и ему разрешают это сделать.
- А почему те, которые обитают внутри Солнца, не дают знать землянам, что они – более разумные их братья? Если братья, то и помочь должны менее разумным!
Эдо ласково проводит рукой по голове парня, отвечает:
- Всё, что имеет в себе Человек земное, остаётся на Земле. А всё, что имеет от неземного, уходит, возвращается, возносится туда, откуда пришло – в Источник. Именно это и было показано людям, когда Спаситель возносился в небо. Забрать же людей раньше срока их преображения, да, к тому же в тех биологических оболочках, в которых они – словно Вирусы в капсидах, которые, естественно сгорят, не добравшись до Звезды, – этого делать никто не будет. Как не будет никто и подталкивать их к преждевременному преображению, чтобы они поспешали это исполнить. Слишком зелёный плод – земная цивилизация, чтобы сорвать его для насыщения Мирового Разума…
- А кто-нибудь из наших бывал на Гелине? – слышит Эдо очередной вопрос ученика.
- Да, бывали, причём не однажды, – отвечает он. – И мне приходилось бывать, и другие посещали: Мэн, Дока, например. И ты когда-нибудь тоже побываешь – какие твои годы!
4
Толиман, уже тогда следивший за деятельностью Эдо, Доки и других выдающихся учёных, попросил предоставить ему копию записи этой беседы. И был крайне недоволен тем, как те трактовали происходящее в мире. Он считал ошибочным их мнение, что только естественный интеллект способен на превращение планеты в хорошо обустроенный мир. Он был за создание таких роботов, такого искусственного интеллекта, который бы заменил его – разумное существо, на всех уровнях организации жизни и деятельности. Чтобы он, житель планеты по имени Тониман, был Господином этой жизни, а они, роботы, служили ему, где только можно. Его Разум должен быть на самой высшей точке той пирамиды, которая грезилась ему как та волшебная палочка, с помощью которой из ничего появлялось бы нечто, а когда надо было что-то убрать – с помощью этой палочки и убиралось.
- Я – высшее творение мира! – говорил он. – А это значит, что мне дана Высшая власть над остальным миром! Я за отмену всех ограничений по созданию искусственного интеллекта – вплоть до его самовоспроизводства!
И, что удивительно: среди многих томанов нашлись ярые последователи Толимана. И число их росло. Когда же Эдо, Дока и другие поделились в прессе, что на Земле идёт война, люди убивают друг друга, потому что имеют имущественное и социальное неравенство, число сторонников Толимана резко возросло. Тогда он собрал свой Форум – супротив Эдо и Доки, где выступил не только с обличительной речью против них, но и подробно изложил свою концепцию организации жизни на планете.
- Нам земляне – не пример для подражания! – начал он речь. – Нам не нужны ни войны, ни деление людей по признакам веры, имущества, положения, знаний и тому подобное! Наш разум способен создать себе такой уровень искусственного интеллекта, который избавил бы нас от всего, что называется трудом, пролитием пота, усилием получения материальных и других благ. И мы создадим таких помощников! Не манипуляторов, как на Земле, а себе подобных, думающих и поступающих, как мы сами! Вы верите мне?
- Верим! – ответила многотысячная толпа во всех уголках Сетомана.
И дело пошло. Тысячи лабораторий занялись не только изготовлением роботов, но и их совершенством. И тысячи роботов стали появляться среди живых томанов, всё более и более «разбавляя» собой миллионное население планеты.
Когда же количество роботов перевалило за половину населения планеты, тут-то тонимы и увидели: не они стали определять свою судьбу, а те, которых они создали своими руками, своим умом, снабдив умом полчища этих «помощников». И остановить данный маховик было уже поздно: роботы начали самовоспроизводиться!
Видя это, Дока и Эдо вышли на всеобщий экран оповещения, резко бросили ему:
- Ты – преступник, Толиман! Ещё год-два – и твой народ исчезнет с этой планеты навсегда. Ты создал империю тонимов, которые заполонили нашу обитель до краёв! И ты уже не сетоманин, а тоним, если возвёл себя в сан Властелина этой планеты! Мы обвиняем тебя в измене своему народу! Ты – преступник, а поэтому, когда придёт час, мы будем тебя судить!
Толиман, усмехнувшись, ответил:
- Этого часа вы вряд ли дождётесь! Люди – это такие существа, для которых всякая Организация считается оскорблением их собственного достоинства! Сами же говорите: Россия на Земле строила общество, в котором её жители были настолько организованны, что едва ли все – от мала до велика – состояли в какой-либо из организаций, но им захотелось воли, свободы, демократии, частной собственности, её неприкосновенности, и они пошли обратно в капитализм, для которого всякая организация – это анахронизм.
Эту усмешку Толимана учёные не оставили без внимания, ответили ему:
- Ты плохо знаешь то, что обязан знать Главный Управитель любого государства, а тем более – планеты! Ещё великий Дьёрдьи, землянин и Гражданин этой планеты сказал: «Одним из признаков жизни является организация; мы понимаем под этим, что при объединении двух вещей рождается новое, качества которого не аддитивны и не могут быть выражены через качества составляющих его компонент». Прекрасные слова! Но где вам, сильным мира сего, понять их истинный смысл?!
Зная коварство Толимана, Эдо тут же посоветовал Айку срочно подготовить звездолёт к вылету. И свой звездолёт повелел готовить, пока служба охраны Толимана не добралась до его стартовой площадки. Решили удалиться за пределы своей планеты, барражировать в иных мирах Космоса.
Толиман действительно дал команду задержать звездолёты Айка и Эдо, но было уже поздно – они были за пределами планеты. Посылать же погоню Толиман не решился: роботы искусством вождения такой техники без людей не владели. А посылать Тоно, который приходился ему племянником, не решился – оставил возле себя на всякий, непредвиденный случай. Чувство страха за свою жизнь и судьбу он пока что не утратил. Тем не менее, сказал Тоно:
- Мы должны завоевать Землю. Я хочу владеть и этим бриллиантом Космоса! Готовься! Вылет через неделю…
Именно этот визит и стал тем событием, который произошёл на Каменной горе у Сенска…
Глава 3
1
Вскоре после того, как они побывали на Каменной горе, Арсению удалось побывать на охоте – открылся сезон на водоплавающую дичь. Он любил охоту с малых лет. Она приносила ему такое наслаждение, от которого он не смог бы отказаться даже под пытками. Он не любил убивать, очень мало стрелял, но дни охоты были для него годами, если не сказать – десятилетиями того общения с природой, которого ему не хватало никогда. Особенно же он ценил день открытия охоты, когда охотники собираются в свои «стайки», договорившись заранее, где встретиться, и, усевшись у костра, вспоминают прошлые походы, трофеи, случаи, а заодно и тех, кого уже нет среди их братства.
Еще в юности, когда учился в школе, его стали брать на охоту старшие. Они говорили ему:
- Это след зайца. Всего четыре лапки: две длинные и две короткие. Отсюда он пришёл, а туда пошёл. Понял?
- Понял! – отвечал Сенька.
- Твоя задача пойти по следу и шуметь, чтобы он как можно быстрее бежал от тебя. Заяц бегает по кругу, используя тот след, который сам же торит. Поэтому мы встанем на тропу, которую он проделал, будем ждать, а когда появится – убьём его. А тебе за это – половину его тушки!
И убивали охотники зайцев, а тех ребят, которые принимали участие в их «тропении», награждали зайчатиной.
С тех пор многие сотни, если не тысячи километров, проделал Арсений за годы своей охоты. И всякий раз вспоминал то далёкое начало этого дела. Особенно тот день, который стал однажды для него днём его милосердного крещения.
В те декабрьские дни стояла прекрасная погода. Снега было много – не пролезть, но такая уж натура у охотников, что дело их пуще неволи, и они вышли тропить зайца. Благо, что и ходить далеко не надо – сразу за огородами начинался молодой сосновый бор. Сюда, в междурядья сосёнок и вышли охотники. Вышли и стали бросать жребий – кому с ружьём стоять, а кому зайца тропить. Ружьё было одно на всех, а всех было человек пять.
Жребий пал на Арсения. Значит, ему суждено убить зайца, которого выгонит остальная бригада «охотников»?
И он остался на тропе, неумело пока ещё держа тяжёлый снаряд в руках. Он знал, что заяц появится именно оттуда, куда смотрел он, Арсений. Он уже постиг эту науку – тропить и преследовать зайца. Его глаз не ошибался даже тогда, когда где-то по дороге, заяц вдруг делал «сдвойку» – шёл туда и обратно, чтобы потом прыгнуть в сторону метра на три-четыре, сбивая преследователя с толку.
Час, а может, более прошло с той минуты, как бригада, возглавляемая Генкой, другом Арсения, тропила того зайца. Там, вдалеке, уже проявились их голоса, а зайца всё не было и не было. «Наверное, сошёл заяц» – подумалось Арсению. – Ну и хорошо, что сошёл – стрелять не придётся».
И тут он увидел, что заяц идёт прямо на него – маленький, щупленький, почти зайчонок. Арсений прицелился, взял его на мушку, но тут кто-то словно так утяжелил ружьё, что оно само по себе опустилось. И вместо выстрела Арсений прошептал:
- А ну-ка, серый, сигай отсюда!
Зайчишка, как показалось Арсению, даже опешил от его шёпота. Затем, набрав силы, как махнёт в сторону, что только его и видели. А что Арсений? Он был несказанно рад такому обороту событий: он и зайца вблизи увидел, и жизнь ему сохранил для зайчат будущего своего семейства.
Мокрые и запыхавшиеся загонщики были разочарованы исходом такой охоты. Генка, искушённый опытом своего отца, Дмитрия Васильевича, то и дело «примерялся» к позициям Арсения и зайца на тропе. Он и верил Арсению, что тот мог не заметить «вспрыжку», как он называл смётку зверя, а в то же время не мог и понять, как это Арсений, который по зоркости и маскировке ни капли не уступал ему, мог быть обнаруженным до выстрела.
2
Арсена на охоту Арсений не взял – хотелось одному побродить по знакомым местам, побывать в тиши, в глуши, на свободе. А по пути заглянуть к Маркелу Платоновичу в Золотом – оставленном людьми селе, куда тот перебрался после закрытия лесного кордона по решению руководства лесхоза. Не нужен стал кордон – слишком сознательным, по его мнению, стал народ, чтобы держать досмотр лесных угодий от порубщиков, браконьеров и прочих нарушителей Лесного Кодекса. Да и сколько можно трудиться, если за семьдесят перевалило? Решил занять один из пустующих домов Золотого – места возле самой реки, на самом солнечном припёке. Ушли люди, покинули село. А каким это село было в прошлом?! Лес, пойма реки, обширные поля, заводи, старицы, земля – маслом не надо мазать, - всё это кормило сотни людей, и все были сыты и, как в пословице говорится, носы в табаке.
- Хороший дом кто-то оставил вам, Маркел Платоныч, – сказал Арсений, когда зашёл и стал осматривать новое хозяйство. – И, конечно, знаете, кто был хозяином этого пятистенка?
Он деда Маркела называл только на «вы».
- Мой друг и приятель Альберт Шуркин. Много лет работал егерем, охотоведом, объездчиком здешних лесов. На фронт не взяли, была бронь – лес фронту был нужен, вот лесом и занимался. А когда я пришёл по ранению, взял меня на кордон. Сам он этот дом и поставил. Годами-то он постарше меня, вот и не смог один тут – уехал в город к сыну. Их у него тоже два, как у меня. Но я пока ещё хочу тут побыть, в городе успею.
- А почему именно Альбертом назвали его, не помните?
- Мода такая была, наверное, – давать имена позаковыристее, вот и назвали Альбертом. У тебя ведь тоже жена из таких, если Ингой назвали?
- Вы правы: была такая мода перед войной – называть детей германскими именами: Инга, Рудольф, Пауль…
За чаем разговорились об охоте на волка.
- Не стало такого числа в наших краях волка, – сетовал Маркел. – А сколько после войны было – думали, что не сничтожим вообще. «Гельду», свою собаку, небось, помнишь, как они загрызли у вас?
- Как не помнить!? Всем собакам была собака! Умница! Да вот не устояла перед соблазном померяться силой с волком – с цепи сорвалась, догнала, а их оказалось четверо. Один заманил её, а трое поджидали внизу, под яром, где и порвали на клочья…
Дальше разговор резко сменил тему.
- Тут дело такое, Ильич, – обратился Маркел к Арсению.
Арсений – весь внимание.
- Был тут у меня на днях отец Михаил Васильевич Шереметьев, настоятель храма нашего. Заезжал, чтобы осины на колодец заготовить. Я ему не отказал, но посоветовал обратиться либо к тебе, либо к кому-то из Сенских мужиков насчёт опалубки для литья колец из бетона. Из бетона оно надёжнее и вернее, да и хлопот меньше – ставь, себе, кольца друг на дружку, только в сторону не уходи! Разговорились мы с ним о том, о сём. Вспомнили отца твоего, Илью, который мастерски лил эти самые кольца. Ведь это он весь Сенск снабдил литыми из бетона кольцами для колодцев! Дошли и до тебя. И тут он говорит, что приходит однажды к нему за причастием женщина из Сенска. Накрыл он её голову материей, спрашивает:
- Что привело тебя к Богу? В чём твоя просьба очищения от грехов?
А она и говорит:
- Грешна я, батюшка, до принятия самой жестокой кары. Работала в роддоме, и решила поменять мальцов местами, чтобы душу свою от горя своего прежнего очистить – тебе, Арсений, насолить за то, что ты, когда она вошла в ваш дом, посмотрел на неё недобрым взглядом. Помнишь такое?
- Не было такого, Маркел Платонович! – ответил Арсений. – И вообще, не знаю никакой женщины, чтобы посмотрел на неё недобро.
- А вот она говорит, что такое было. И зовут её Данилова Анна Григорьевна. Твоего сына, Арсений Ильич, она хотела подложить… Сейчас погляжу, кому именно…
Маркел порылся в бумагах, извлёк лист, бросил на глаза очки, прочитал:
- Елизавете Крашениной, а её ребёнка – Валентине, твоей первой жене. Но одумалась, или испугалась – судить Богу. Ваш-то младенец помер, Царствие ему небесное, а другой выжил, который – Иван Крашенин.
Арсению при этих словах Маркела сделалось дурно. Опустил голову, глубоко вздохнул, встал, но двинуться с места не смог – так было тяжело от услышанной новости.
- Может, я зря тебе всё это говорю? – Маркел забеспокоился, стал суетиться, усаживать Арсения на лавочку. – А говорю я это потому, что тогда она и призналась батюшке, что не Данилова она вовсе, а Данилюк Оксана Тарасовна. Подлинность этих сведений – вот её прежние документы, которые она передала Шереметьеву.
Маркел Платонович разложил на столе бумаги. Арсений взял их, развернул. По фотографии узнал Анну Григорьевну Данилову – ту, которая в то памятное утро вошла в их дом, сказала:
- Анна Хрихорьевна Данилова…
- А вот это, – показал Маркел на одну из бумаг, – свидетельство о рождении её сына Тараса, Тараса Ивановича, которого она похоронила на пути в эти края, когда бежала от немцев из Белоруссии. Хотел Михаил Васильевич передать документы в милицию, да не стал – времени столько ушло, что и сказать нельзя. Надо ли ворошить прошлое – вот вопрос?
- Он прав! – задумчиво ответил Арсений. – Если бы заявил, то затаскали бы человека до ручки. А так, может, и обойдётся…
Всю дорогу от Золотого до Сенска Арсений пребывал в приподнятом настроении.
«Оксана Данилюк… Значит, не обманулось моё сердце, когда оно шепнуло, что она – мать Лёни Крайко! Данилюк – его настоящая фамилия! Надо же – нашлась! И где – в Сенске, в его семье! Невероятно! Кому скажи – не поверит! Только бы всё сошлось, только бы сошлось!»
3
Уже ближе к Сенску Арсений вспомнил, как однажды Анна попросила его почитать старые газеты «Пионерская правда», которые он хранил среди других изданий.
Это были случаи из военной жизни детей на оккупированной немцами территории. Статья называлась «Запомните меня!..» автора Т. Красновой.
В одной заметке говорилось:
«Время всё дальше и дальше отдаляет нас от героических дней Великой Отечественной войны. Уходят из жизни их участники. Но мы не можем, не имеем права отдать прошлому то, о чём забывать нельзя.
В честь юных патриотов в одном из парков Ростова высится памятник. В школах, где они учились, установлены мемориальные доски. Их именами названы улицы. Но поиск красных следопытов продолжается.
– Вот операция «Гроза». – Члены штаба «Поиск» выкладывают на стол тяжёлые папки – копии документов, вырезки из газет, фотографии. – Это юный партизан, шестиклассник Синявской школы Ростовской области Владимир Панасенко.
Ребята убеждены: Володя был не только партизаном, он был членом подпольной группы в Синявке.
– Мы уже давно ведём поиск, – говорят следопыты. – Но ещё не хватает некоторых документов. Надеемся всё-таки, что создадим в Синявке музей комсомольско-пионерской славы.
Чем больше вчитываемся в историю борьбы юных патриотов Синявки, тем сильнее растёт уверенность: наша газета должна помочь красным следопытам.
В станице Синявской было тревожно: фашисты подходят к Таганрогу. Мама собирала вещи. Володя не помогал ей, потому что через час мама снова развязывала узлы.
– Тикать? – вздыхала она. – А куда?
У Володи темнели глаза. Почему он должен бросать свой дом? Всё равно скоро вернутся наши.
– Панас, ты дома? – В открытое окно просунулась голова его дружка Васи Белянского.
Перемахивая через кусты, ребята помчались к пещерам. Давным-давно, ещё до революции, в этих холмах добывали строительный камень. Разработки велись как попало, и не каждый отважился бы спускаться в эти запутанные лабиринты.
Мальчики уселись плотным кружком, хотя подслушивать их было некому:
– У входа устроим сигнализацию, вход замаскируем. Пусть кто сунется...
В сырые, холодные катакомбы мальчики тащили всё, что могло пригодиться: ящики, солому, камыши.
– К Лёшке заходили? – Володю беспокоило, что и на этот раз Лёши Карпеченко с ними не было. При эвакуации его семья попала под бомбёжку. Погибли Лёшин отец, брат, пятилетняя сестрёнка. Сам Лёша чудом остался жив, но неузнаваемо переменился. Стал молчаливым, замкнутым».
Здесь Анна попросила Арсения прочитать это место ещё раз. Он прочитал, потом спросил её:
- Вы их знаете? Что-то вспоминаете?
Анна хотела сказать, что её сына тоже звали Лёшей, но сдержала себя, не раскрылась. Только простонала внутри, содрогнулась при упоминании этого имени. Ответила:
- Всё нормально, Сеня!
Она встала и, осторожно ступая по знакомой дорожке огорода, побрела на зады – в сторону калитки, за которой был бор из молодых сосен. Арсений, было, пошёл за ней, но мать остановила его:
- Не замай, пусть идёт! Видать, вспомнила своё – вот и расстроилась. Ты бы, сынок, помог ей с поиском родных, в Москве живёшь, многих знаешь.
- Непременно займусь этим, мама! – пообещал тогда Арсений. – Да и она бы не таилась: не знаем ведь о ней практически ничего. Тебе ничего такого не рассказывала, за что можно зацепиться? Может, город, село или деревню вспоминала когда? Может, хотя бы область?
- Ничего, всё в себе держит. И у других узнать не у кого – не местная она. По говору, выходит, откуда-то с Украины, если вместо буквы «г» говорит «х». А там, кто знает, может, и не с Украины, а из Белоруссии…
4
Утром следующего дня Арсений спросил мать:
- А где Анна Григорьевна? Вчера поздно пришёл, не видел.
- Только что проводила её к Нютке. Её соседи на машине были, вот они её и повезли. Пусть немного отдохнёт.
Нютка – родная сестра Анастасии. Живёт в соседнем городе. Приезжает часто, когда есть силы, а когда их нет, просит, чтобы приезжал кто-то к ней. Анна Григорьевна первой и откликалась на её просьбу.
- Зашла к тебе в спальню – поглядеть на тебя, спящего. Почти совсем ослепла, мир едва различает – так жестоко обошлась с ней её судьба. Вошла, постояла возле тебя, а когда выходила из спаленки, сказала:
- Таким сыном только и остаётся – гордиться! Дня через два-три привезут. Что-то её стало тревожить за последние дни. Сказывала, о чём-то хотела с тобой переговорить.
- А не сказала, о чём?
- Не сказала. Приедет, сама скажет…
История, рассказанная Анной отцу Шереметьеву, была по исполнению простой, а по замыслу – чудовищной. Просто Анна решила отомстить Арсению за то, что тот с часа, когда она вошла в их дом, стал для неё предметом постоянной раздражительности, основанной на памяти о несостоявшейся судьбе своего сына Тараса. При этом хотела причинить Арсению боль не сейчас, а много лет спустя. И чтобы об этом непременно потом узнали все, кто будет находиться возле него. Об ответственности за данное злодеяние она, разумеется, не задумывалась, полагаясь на проверенное веками «авось». Как говорится, мало ли что приключается в жизни – бывает и не такое!
В ту ночь Анна мучительно ждала часа, когда в роддоме все угомонятся, всё стихнет и погрузится в тишину покоя.
Вторые сутки она дежурила за сменщицу, которую отпустили по семейным обстоятельствам.
Работы было много, но Анна не уставала – любила малышей, таскала их по палатам с такой охотой, что иногда получала за это и замечания от заведующей:
- Анна Григорьевна! – говорила та мягко. – Это роддом, а не детский сад! И вообще, грудничков так нельзя утомлять – их надо сразу доставлять к мамашам. И сразу же уносить, когда процедура кормления закончивается.
5
В ту ночь Анна замещала Ксению Зеленкову – свою сменщицу. И сегодня она должна была сделать то, что решила для себя с той самой минуты, когда увидела за обеденным столом Анастасии Ясновой старшего её сына – Арсения, в то первое утро своего пребывания в Сенске. Запомнила тот взгляд Арсения на неё. Он посмотрел так строго, что всё в её душе перевернулось и ощетинилось. Почему – она и сама не знает. Наверное, потому, что на её земле была война, а здесь – нет, и что не только он, Сенька, имел права жить, но и её сын – Лёня, почти Сенькин одногодок. Последнее, пожалуй, и взыграло в душе Анны пуще всего: этот жив, а того нет, и никогда уже не будет.
«Никогда не будет!» – вспыхнуло в голове Анны, и она решительно вошла в палату, где лежали два малыша: один – Арсения и Валентины, а другой – Елизаветы Крашениной. Быстро подошла к одному из них, взяла на руки, перенесла в другую кроватку. А того малыша, который находился тут, перенесла на его место. Прислушалась – не идёт ли кто по коридору. Но было тихо. Заменила бирки на кроватках, стала менять и пелёнки.
Малыши спали, не подозревая, что сейчас, в эти минуты, с ними происходит то, чего не только не должно быть вообще, но и запрещено Богом.
Анну словно током ударило: «Грех!» Она перекрестилась, словно моля о пощаде и милости. И тут палата вдруг наполнилась ярким светом из окон. Сердце Анны остановилось. Она замерла, опершись на спинку детской кровати. «А Лёника уже никогда не будет!» Свет перестал врываться в палату – фары автомобиля скорой помощи повернули его движение в другую сторону.
Вытирая пот, Анна вышла в коридор. Сердце её стучало неистово и зловеще. Присела на кушетку возле стола дежурной медсестры. Стала медленно приходить в себя, в своё прежнее состояние. И чем слабее становилось в ней внутреннее напряжение, тем менее она чувствовала свою вину от того, что может содеять.
Наконец, она выпрямилась, поднялась, снова шагнула в неведомое завтра.
Опыт матери подсказывал ей, что мало просто заменить детей, надо, чтобы эти дети пришли к чужим матерям с тем запахом и духом, которым обдают их роженицы при выходе из чрева. Значит, надо заменить и всё остальное: постель, кроватки, даже сохранить те места в пространстве палаты, где они находились прежде.
Потом, много лет спустя, Анна, вспоминая ту страшную для себя ночь, осознала, перед каким грехом тогда стояла! Ей не было бы прощения ни тут, на земле, ни там, на небе. Однако уже тогда в ней шевельнулось такое, от чего она, едва не потеряв сознание, пришла в состояние шока – так ей стало дурно. Наверное, потому, что представила на миг, что это её ребёнка передают другой матери, а она получает чужого, не родного. Потому и решила возвратить детей на прежние свои места: Елизавете – своего, и Валентине – своего.
И как только она это сделала, словно тяжкий груз свалился с её души, и всё в ней будто оборвалось – так ей стало тогда легко!
Нет, она не экспериментировала, не врала сама себе! Просто ей хотелось понять, почему матери не могут отличить чужих детей от своих, имея в такие минуты обострённые чувства обоняния? Ведь запах своего Лёни или Тарасика она почувствовала бы, наверное, из тысяч и тысяч других детей! Почему этого не чувствуют другие? И другого она не могла понять теперь: откуда у неё такая неприязнь к Арсению, если он ей ничего не сделал такого, чтобы пойти на такую подлость – обречь на воспитание чужого дитя, лишив своего? Его настырный неуживчивый характер? А каково ему, если другие не менее неуживчивые, чем он?!
Тут она вспомнила, как однажды она решилась-таки на покровительство Арсения, а почему – сама не знала.
Было время, когда все мальчики школы после войны должны были стричься наголо. Правило было введено в связи с тем, что людей того времени нагло одолевали вши – разносчики инфекционных болезней. И все в классе Арсения мальчишки постриглись, а он – нет. И сколько учителя его не стращали – не поддавался. Дело дошло до директора. Но и тот не смог повлиять на ученика. Более того, когда Арсения вызвали в кабинет директора, он повёл себя так, что учителя, присутствующие здесь, не просто возмутились, но и ахнули от заявления их воспитанника.
- Я готов! – сказал Арсений, переступая порог кабинета. – Судите!
Директор школы так и присела, услышав такое из уст своего семиклассника! И долго смотрела на него, пытаясь понять, откуда это у мальчишки, которому едва исполнилось пятнадцать лет?! Война? Но дети войны, напротив, становятся более мудрыми, чем в мирное время. Значит, характер. Ну и ну!
Она встала, подошла к Арсению, строго сказала:
- Не пострижёшься – исключу из школы!
И сдержала своё слово: на общешкольной линейке, «посвящённой» ученику 7-а класса Яснову Арсению, она объявила:
- Яснова Арсения за нарушение Устава школы и неподчинение приказу директора – исключить из школы на неделю!
Дома об исключении его из школы, Арсений, конечно же, не сказал. Прогулял эти дни в лесу, на речке, уходя из дома, как и всё другие ученики, и, возвращаясь домой, будто из школы.
Однако скрыть полностью это событие он не смог: Анна Григорьевна, жившая с ними, каким-то образом подсмотрела, куда он идёт вместо школы. Расспросила знакомых девочек, которые и выдали ей эту тайну.
Когда срок исключения закончился, Арсений явился к директору школы постриженным, спросил:
- Можно мне в класс, Валентина Ивановна?
Та посмотрела на него, о чём-то подумала, ответила:
- Можно, но только не в свой – «А», а в – «Б»!
Такого он, конечно же, не ожидал! И это было тем решением директора, которое перевернуло в нём буквально всё. До этого он даже представления не имел, как это, оказывается, здорово – жить в том коллективе, где не только тебя знают, понимают, но и ты – других! И как, оказывается, невыносимо трудно, когда попадаешь в другой коллектив, а рядом – твой родной, но бывший!
Места в «Б», кроме как на задней парте, не было, и ему пришлось сесть именно тут. Соседом оказался Женька, для которого побаловаться, покрутиться – не составляло никакого труда. Да и учился он не так, чтобы очень старался, – «перебивался» с двойки на тройку.
И Арсений замкнулся: стал тихим, незаметным, скучным, безрадостным. На переменах жался к «своим», после звонка на урок уходил в «чужой» класс с неохотой. Отвечал на уроках вяло, без интереса – больше стеснялся, чем не знал материал.
Видя такое дело, классный руководитель «Б» поделилась с директором школы таким состоянием духа Арсения, и та приняла решение возвратить того в «свой» класс. От радости Арсений даже слёз скрывать не стал…
Почувствовав такую добрую перемену в Арсении, Анна отметила, что дела с его характером пошли «на поправку».
Потом, когда Арсений стал Арсением Ильичём, Анна стала испытывать к нему материнскую любовь за его добродушие и участливость, понимание чужой боли. Ведь это он настоял, чтобы она осталась с ними, жила с его матерью, стала членом их семьи. Именно тогда она и задала ему вопрос о материнстве, и он ответил:
- Если бы вы, женщины, Анна Григорьевна, рожали детей так, как Дева Мария – Христа, когда в яслях не было даже атома посторонних запахов, то и через сто лет мать узнавала бы своего дитя безошибочно. А в роддоме запахи перемешаны так, что биополя матерей снивелированы, и нет никакой разницы – свой это ребёнок, или – чужой. Мать примет того, кого ей принесут.
Анна, когда услышала такое от Арсения, едва не лишилась дара речи. Ей вдруг показалось, что Арсений знает о её преступном плане, который едва не стал доказательством его правоты в действительности.
Надо сказать, что если бы план Анны в отместку Арсению за его колючий взгляд на неё в то далёкое утро удался, то подмена малышей была бы непременно обнаружена. По крайней мере, так ей казалось. И ей бы, конечно, влетело за это. А что было бы потом – об этом она даже не думала. Все её мысли были о своём похороненном ребёнке, а не о детях этих женщин, у которых судьба им пока ничем не угрожала. Не угрожала пока, но случилось так, что малыш Арсения умер на следующий день после той ночи. Даже молока материнского не попробовал – «списали» по причине воспаления лёгких.
Сколько потом ни горевали Ясновы, но так с тем и остались – разошлись Арсений с Валентиной едва ли не сразу после смерти малыша. Тёща обвинила Арсения, что это он стал виновником рождения больного сына: Арсений пришёл из Армии комиссованным по болезни – гипертонии. А дочери стала внушать, чтобы впредь была более осмотрительной: надо выбирать мужиков сильных и здоровых…
А вот малышу Лизы Крашениной, тёти Татьяны Крашениной, повезло: ребёнок выжил, окреп, пошёл в рост. Лиза назвала его Иваном. Как она говорила, для умножения русских имён, загубленных войной в неисчислимости.
Глава 4
Предвидя возможность возникновения непростой ситуации в разговоре с Анной, Арсений попросил Веру Снежину, медсестру и своего помощника по Организации, присутствовать при беседе.
Когда же та пришла, он вкратце рассказал ей, какую задачу им предстоит решить.
- Да-а-а, – протянула Вера. – Ситуация! Не каждый может выдержать такое известие! Вы только не сразу, Арсений Ильич, а постепенно, подольше, чтобы подготовить, а потом сказать…
- А, может, и говорить не придётся, сама что-то расскажет, - высказал своё предположение Арсений. – Мама говорит, что она тоже хотела со мной о чём-то побеседовать. Как знать, может, мы зря вообще ломаем голову? Приедет, оценим обстановку, тогда и решим, как поступить. Да и мама поможет – столько лет они живут вместе, словно родные сёстры. Послушает, не раскиснет!
Арсен, слушая их беседу, соглашается с ними:
- Так оно и получится, вот увидите!
Войдя в дом, Анна, поздоровавшись со всеми, прошла в переднюю, подошла к божнице, стала шептать молитву и креститься. Молилась долго, словно собиралась вообще покинуть этот белый свет.
Помолившись, села на стул возле «круглянки» – печки, обшитой круглыми железными листами. Повернула голову в сторону Анастасии, спокойно начала говорить:
- Хочу от сердца повиниться перед тобой, сестра моя. Я обманула и тебя, и твоих детей, да и себя – тоже. Я не Данилова Анна Григорьевна, а Данилюк Оксана Тарасовна…
И тут ей стало плохо. Скорее всего, оттого, что впервые за многие годы услышала своё настоящее имя. Испугалась.
Вера тут же пришла на помощь, поднеся к лицу ватный тампон с нашатырём.
Придя в себя, та продолжила:
- Их было у меня двое: Леонид и Тарасик. Тарасик погиб, когда я пробиралась с беженцами и с обозами на восток. Даже места не помню, где похоронила. Женщина, которая приютила меня и помогла похоронить сына, не отпускала меня от себя, просила остаться, но меня гнал страх, и я шла и шла – подальше от войны, от фронта, от беды и смерти.
Она заплакала. Арсению стало не по себе. Он стал ходить взад и вперёд, волнуясь и содрогаясь при мысли, что эта женщина может не дожить до того часа, когда её жизнь станет более светлой, чем сейчас, в эти скорбные для неё минуты.
Вера, видя, как трудно Арсений справляется со своими чувствами, просит Арсена:
- Иди, поставь чайник! Будем пить чай и беседовать!
Арсен хлопает в ладоши, уходит ставить на плиту чайник.
Арсений благодарно смотрит на Веру, подсаживается ближе к Анне Григорьевне.
- Значит, вашего старшего сына звали Леонидом Ивановичем? – как можно спокойнее спрашивает он её. – А какую он носил фамилию?
- Данилюк, – тихо прошептала Анна. – Данилюк Леонид Иванович.
- А что приключилось с ним? Он тоже погиб?
Анна перестала плакать. Ей показалось, что вопрос о Леониде как бы застрял в её сознании, не пошёл далее того, как о нём только что спросил Арсений. Она вдруг представила его в образе Арсения, таким же, как Арсений, и это сравнение вдруг ей так понравилось, что она улыбнулась:
- Если бы он был сейчас жив, то ему было бы столько же, сколько тебе, Сеня. Или чуть постарше…
- Так, что же с ним всё-таки приключилось? – не отставал Арсений.
- Полицай проклятый подстрелил парня. Был такой негодяй – Назар Крайко.
- Крайко? – вырвалось из Арсения, да так, что он даже покраснел от натуги.
- Да, Крайко! Парнишка забежал за границу охраны, тот и выстрелил. И зачем, спрашивается, живу, если детей погубила, да и муж Иван погиб на войне.
- Был рядовым или в комсоставе состоял? – спросил Арсений.
- Офицером был. Этот полицай, Назар Крайко, знал Ивана. Знал и то, что коммунистом был, и офицером, а почему не предал меня и его – это потому, наверное, что всё время сватал меня за себя. Если жив, то будь он проклят, фашистский прихвостень! А если подох, то ни могилы ему, ни креста, собаке!
Арсений сделал усилие, чтобы не проговориться Анне, что знает одного Леонида Ивановича по фамилии Данилюк. Стерпел.
Арсен, глядя на Арсения, тоже не выдал этой истории.
А тем временем, но уже за чаем, Анна продолжила свой рассказ. И поведала ту же историю, какую Леонид изложил Арсению. Поэтому у него не осталось и тени сомнения, что Анна – мать Леонида.
Но теперь вопрос: «Сказать ей об этом сейчас или тогда, когда об этом узнает Леонид?». Поглядел на Арсена. Тот вопрос понял, ответил: «Второй вариант лучше! Надо, чтобы всю организацию этой встречи взял на себя её сын. Да и Назара, его отца, надо подготовить к такому непростому для его возраста событию».
Вере о таком решении «братья», конечно же, ничего не сказали. Да и от Анастасии Ивановны тоже утаили. До времени…
Глава 5
1
Память… Она – что сосулька весной: чуть повеет теплом – и застучит каплями, польётся струйкой чистой воды, хлынет бурным потоком. А, бывает, вдруг застынет, хрусталём повиснет недотрогой, засветится разными огнями. Тронь её – и она разлетится на дни, месяцы, годы…
Наутро в почтовый ящик Ясновых кто-то бросил запечатанный конверт письма. Мать Арсения, увидев в ящике это письмо, извлекла его и передала Арсению.
Арсений вскрыл конверт. Там была короткая записка от Валентины, его первой жены, гостившей у своей матери на этой же улице, только на противоположной стороне.
Она писала: «Арсений, здравствуй! Это через столько-то лет! Вчера у тебя был день рождения, с чем тебя поздравляю! Сегодня я уезжаю, поезд ровно в полночь. Если есть желание проводить – проводи меня. В конце концов, жизнь есть жизнь, да и та проходит. Валентина»…
Он, конечно же, согласился. А чтобы мать и другие не заподозрили его в чём-то, сказал, что идёт на вечеринку к другу, может прийти поздно. Арсена он, конечно, с собой брать не хотел. Сказал ему:
- Так надо! – и посоветовал ему «отключиться» от мира, а ещё лучше – послушать, что делается за пределами Земли. Тот послушно согласился.
…Арсений увидел Валентину ещё издали. Она шла по ночной аллее станции, неся в руках небольшой чемодан и сумку. Точь-в-точь как тогда, когда уезжала после их развода, а он шёл за ней, оглядываясь, кто бы не заподозрил его в плохом поступке. Это было 30 лет тому назад…
«А ведь она нисколько не изменилась!», – увидев идущую Валентину, отметил Арсений, и неуверенно двинулся ей навстречу. Она подошла, ловко поставила на землю чемодан, сказала:
- Здравствуй! Что, и сказать нечего?
«Ого!» – пронеслось в голове Арсения. – «Такого в ней тогда не было!»
- Здравствуй! – ответил он, с любопытством разглядывая её лицо. Постарела, вроде бы, но выглядит даже лучше, чем в молодости. Не разобрать, правда, – темновато при свете фонарей.
Они вошли в вокзал. Народу в вокзале было не много, все, в основном, дремали, но были и те, которые тихо и задумчиво разговаривали, коротая время. Устроились в самом углу зала. Валентина тотчас взяла его руку, стала разглядывать и ощупывать.
- Так и не смогла забыть этих узелков на твоих пальчиках, – сказала она. – Не поверишь, но чаще всего снились мне именно эти узелки твоих рук. Ну, рассказывай, как живёшь? – Она по давней привычке прижалась к нему, повела головой, «боднув» его в плечо.
- А что, собственно, рассказывать? По-моему, ты в курсе всех событий моей жизни. Земля, небось, слухом полнилась эти годы? А как ты?
- О, нет! Сначала о себе расскажи, прошу тебя. Мне интересно знать даже мелочи из твоей жизни. Слышала, живёшь ничего. А как музыка? Играешь? Баян есть?
- Музыку не бросаю, играю, но больше для себя, чем для других. Баян есть. Немного пишу. А ты?
- Я? Я – служащая, работник конторы. Есть такая должность – секретарь музыкального училища, так вот, это и есть я. А ты – молодец, добился своего…
«Добился… Молодец… Работник конторы…» …
Это был мостик к тому прошлому, время которого в эти минуты терзало их души. Они оба поглядывали на часы, тревожно следя за стрелками, отмеряющими минуты их необычного свидания. От трёх часов до прихода поезда оставалось уже два.
- И как ты объяснишь своё отсутствие дома сегодня? – вдруг спросила Валентина. – Попадёт, наверное, от Инги? Сказать честно, я ведь и не верила в нашу встречу. Записку написала, а сама и не знала, почему это сделала. Наверное, потому, что нет рядом мужа.
- И Инги тут нет, разошлись мы с ней, – ответил он. – Как говорят, не сошлись характерами!
- Вот как?! – удивилась та. – А почему обручальное кольцо на руке?
- На левой, заметь, а не на правой! – пояснил Арсений. – Кольцо мамы, отдала на память…
Арсений хотел спросить её, почему муж отпустил её в такую дальнюю дорогу, но передумал. Зачем вмешиваться в личное, бередить что-то семейное? Да и приехала к матери, а не просто так. Однако не удержался, спросил:
- Как мать? Видимся с ней на улице, но не так часто.
- С мамой всё пока в порядке, но дело идёт к тому, чтобы её забрать к себе, – ответила Валентина и замолчала, ещё сильнее сжав его руки в своих. Настроение у неё мгновенно поменялось. Она хмуро потупила взор, после чего стала такой, что Арсений растерялся.
- Знаешь, – сквозь слёзы проговорила она тихо, – я ведь так и не родила с тех пор. Не смогла. Теперь было бы нашему сыну почти тридцать, а у нас с тобой были бы и внуки. Родные внуки, Сеня! Теперь вот и у меня чужой, да и у тебя – приёмный сын. Боже, прости нас! Грешно говорить это, но ведь это же – правда!? Тебе повезло – у тебя родная дочь и внуки, а у меня этого нет…
Слёзы текли и текли из глаз Валентины, она смахивала их платком, шептала:
- Я ведь, когда вы сошлись с Ингой, часто бродила возле дома, где вы квартировали с ней. Всё надеялась, что увижу тебя, хоть одним глазком посмотрю на тебя. Она ведь обманула тебя, Инга твоя! Писала мне, когда мы были с тобой в разводе. Убеждала, что ты подлый, непутёвый и непригодный для семейной жизни. Я сдалась, а она воспользовалась моим горем, сыграла на моих чувствах. Я хорошо понимаю её: ребёнка одной поднять трудно, нужна опора…
- Она, что, тебе писала? – удивился Арсений. – Писала уже тогда?
Валентина закивала головой. И в этих жестах он снова увидел ту, которую когда-то очень любил, о которой мечтал и по которой страдал. И хотя не она, Валентина, а именно Инга была его первой любовью, но не она, Инга, подарила ему первый поцелуй, первую ночь ласки, а эта женщина – Валентина!
Дружба с Ингой была короткой, неровной, а точнее сказать – неопределённой. Она ему нравилась, даже очень, но в ней не было той теплоты, открытости, что требовалось именно ему, Арсению. Что-то холодноватое было в её чувствах, дистанционное, что и подтвердило потом время. Даже мать Инги, Анна Александровна, отмечала, что дочь её более жёсткая, чем мягкая и игривая…
Арсений вдруг вспомнил тот день, когда Инга устроила смотрины, выбирая одного из двух – его, Арсения, или Генку. И её слово, обращённое к нему в тот же вечер:
- Женатик!
Не понравилось тогда такое обращение Инги к Арсению, но вида он не подал. А когда увидел, что приглашение того парня, будущего мужа, было ею спланировано, как смотрины, обнаружил в ней и такую черту, как расчётливость.
- Понимаю её, твою Ингу, – повторила Валентина. – Понимаю, что лучше тебя, кто бы воспитал её сына, она не отыщет. Кстати, он тебя как называет – отцом, или как?
- Отцом, конечно! Я ведь его взял, когда ему было год и четыре месяца. Потом усыновил.
- Знаешь, а я ведь тогда думала, что это твой сын. Тогда всё сходилось: был в Москве, жил рядом с ней несколько дней, вот и родился ребёнок. Да и на тебя, вроде как, был похож, когда видела его среди других детей.
Арсений знал и об этом. Валентина подзывала Андрея к себе, брала его на руки, прижимала к груди, целовала. Где ему было понять этих чувств чужой тёти?! Он и ныне не знает многого из того, какую боль он причинил этой женщине, став сыном Арсения. И какую травму нанесёт потом человеку, ставшему его отцом, потом, через много лет, он ещё тоже не знает. Всё это будет потом, а пока…
А пока эти два человека, разлучённые стечением обстоятельств жизни, прощаются друг с другом, и, может быть, навсегда.
- У меня к тебе просьба, Сеня, – тихо проговорила Валентина. – Пообещай, что если мы станем с тобой совсем одинокими, немощными и старенькими, ты позволишь мне прийти к тебе, чтобы остаться навсегда. Примешь? Не прогонишь?
Арсений был потрясён этой просьбой Валентины. Это каким же надо обладать чувством любви, чтобы вот так, жертвуя собой во имя других, оставить для себя всего лишь несколько месяцев, суток, может быть, часов, чтобы побыть рядом с человеком, которого любишь истинно, а не картинно?! Он едва не заплакал. Только сжал зубы. Сжал и её руки. Неужели так больше её и не увидит? Надо выдержать эту паузу. Надо расстаться без показа слабости. Надо помочь ей приостановить чувства на полдороге к полному их расстройству! Пусть почувствует некий холодок, иначе не преодолеет ни себя, ни своего состояния!
Поезд подошёл вовремя, без опозданий. А так хотелось, чтобы он задержался хотя бы на несколько минут! Благо, что поезда на станции стоят более получаса – идёт смена поездных бригад. Это тоже продлило время их расставания. Но и оно ушло в прошлое…
Прощались в тамбуре вагона. Он обнял её, а потом поцеловал. Поцеловал, как ей показалось, не совсем так, как это было тогда, в молодости. Даже что-то сказала ему по этому поводу, но он не придал этому значения. Тогда уже она принялась целовать его – крепко, всем своим существом, словно делала это в последний раз, перед уходом из его мира навсегда, навечно. А он отвечал лишь покорностью – не хотел возбуждать в ней прежние чувства, сдерживал свои эмоции, зная, что так будет ей легче перенести потом эти воспоминания. И покинул вагон, проводив её взглядом, когда она пошла в своё купе.
Несколько минут ему удалось постоять на перроне возле вагона, глядя на неё сквозь окно. Она плакала. А с его стороны стекло стало вдруг покрываться каплями, не знамо откуда возникшего дождя. Светло-серый плащ его стал понемногу темнеть от влаги, но он не обращал на это никакого внимания. Он видел другое: Валентина плакала, а её слёзы словно проникали через стекло, застывали полосками на его наружной стороне. Это ещё больше бередило его душу, и ещё больше ему хотелось крикнуть ей:
- Останься! Хотя бы на день останься, уедешь потом, успеешь!
Но силы его душевные были уже на пределе. Если он скажет ей это сейчас, то завтра надо будет говорить и другое, а послезавтра – третье. Нет, этого делать нельзя! Надо быть трезвым. Погубив однажды, надо ли причинять боль вторично? Надо выдержать!
Поезд, медленно тронувшись, стал набирать скорость. Шаг, два, три, четыре, десять… Арсений шёл рядом с вагоном, а сам всё смотрел и смотрел на Валентину, и не было у него страха, что вдруг споткнётся, упадёт, угодит прямо под колёса. Потому что рядом, в нескольких метрах – Судьба, которая достойна того, чтобы на её глазах принять и отставку самой жизни…
Домой Арсений пришёл далеко за полночь. Мать, открыв дверь, то ли спросила, то ли пожурила его:
- Поздно как, сынок!?
- Задержался у друзей, – только и ответил ей.
Остаток ночи Арсений не спал вовсе: всё видел и видел заплаканное лицо Валентины, проступавшее сквозь мокрое вагонное окно уходящего поезда. Всё шёл и шёл вдоль него, пока он не прогрохотал мимо него последним вагоном, пока не скрылся в скрипучей тишине. Ушёл туда, где она жила все эти тридцать с лишним лет своей судьбы…
Глаз Арсений так и не сомкнул в ту ночь.
- «Женатик!» – снова промелькнуло в голове Арсения, а следом – те слова, которые Инга произнесла потом, спустя чуть более трёх лет, когда они сошлись:
- Почему вышла замуж за Геннадия? В отместку тебе, что ты женился на Валентине!
А Валентина? Что сделала она, чтобы сохранить семью? Вместо того чтобы искать пути сближения с Арсением, она ещё сильнее прижалась к матери, не понимая того, что родители и дети – это не просто один мир, в котором они живут вместе, но и совершенно разные грани Судьбы, преломляющие свет жизни неповторимостью их образов. Птенцы в гнезде своих родителей лишь рождаются, растут и на крыло поднимаются, а свои гнёзда они создают в другом месте – такова Природа граней Судьбы. А человек? Он готов и до старости быть малышом у родителей, и нет ему дела до того, как это, оказывается, трудно – быть ответчиком за детей своих бессрочно!
Нет, Арсений не упрекал Валентину. Он боготворил её уже за то, что она, не сумев родить своего, нашла в себе мужество взять ребёнка из детского дома, выходить его с пелёнок, поднять на ноги. Уж он-то знает, как это тяжело – растить и воспитывать чужих детей!
А почему, собственно, чужих? Разве дети бывают чужими? Чужих детей не бывает, а вот их родители, которые приходят вместе с ними к другим родителям, почему-то делают всё, чтобы их дети так и не стали родными в других семьях. Почему? На этот вопрос у Арсения был пока лишь один ответ: ревность. Ревность родных родителей к приёмным – вот что мешает детям быть абсолютно счастливыми людьми в любой семье! Ревность Инги к Арсению, что он, Арсений, «не так» воспитает Андрея, проявилась в ней сразу же, как только началась их совместная жизнь. Даже вспомнился день, который вспоминался ему не однажды. Это когда Андрейка заигрался на улице с ребятишками, а Инга позвала его за стол, чтобы он поел. Тот отказался. Тогда она привела его силой. Он стал плакать, капризничать, а она – настаивать, чтобы он всё-таки ел. Тот стал ещё больше протестовать. Арсений не выдержал, поддержал малыша:
- Набегается, проголодается, тогда и сам поест.
Тут Инга и вспылила:
-Я сначала тебя выгоню, а его голодным не оставлю!
Если бы в те минуты кто-то спросил Арсения, что это с Ингой, он бы не ответил. Ему казалось, что чувство любви и уважения людей друг к другу должны во сто крат превосходить чувство ревности, откуда бы она не исходила. Только потом, прожив с ней некоторое время, он понял: ревность Инги к тому, что он, Арсений, станет вдруг ближе и роднее её сыну, делало её не просто несносной к мужу, но и агрессивной. Причём агрессия проявлялась едва ли не на каждом шагу, что делало их совместную жизнь невыносимой для обоих. Сколько же их было, этих случаев её агрессии? За что?
…Через три дня Арсений получил письмо от Валентины, отосланное по пути следования её на Кавказ, в Тихорецк, из Волгограда.
Она писала, что остаток ночи провела в слезах. И всё смотрела, как капли дождя стекают со стекла окон с той стороны вагона, где всего лишь несколько часов тому назад находился человек, которого она любила, любит, и будет любить до конца дней своих. А в конце – несколько вопросов: «Как всё это могло случиться?», «Почему так произошло?», «Разве это справедливо – отнимать счастье у другого человека ради своих помыслов?»
Последней фразой письма была строчка о той просьбе, которую Валентина высказала при встрече: позволить ей быть рядом с ним в час последнего дня его жизни…
2
Когда рассвело, Арсений, абсолютно не выспавшись, встал, прошёлся по своей улице, дошёл до речки, присел возле воды, задумался. Именно здесь, на её берегах и начиналась его жизнь. Тут он рос, мужал, умнел. Вот здесь они купались, загорали, по вечерам собирались парами, когда стали взрослее. Вот тут они фотографировались: Арсений рядом с Валентиной, его друг Геннадий – с другой Валентиной, Володя – с Людмилой, и всё было так, словно этому и конца не быть. Но что-то надломилось, не получилось. Сломал жизнь одной, другая, напротив, распрямила её, исправила, познала силу выживания. Грустно всё это, бесшабашно! Исправить бы, да поздно! Всё ушло. И куда ушло, если всё это случается на таком крошечном поле, каким является Земля в Космосе? Куда уходит, если, разобраться, и уходить-то более некуда, кроме самого этого поля?!
Сзади послышались шаги. Арсений обернулся и увидел, как к нему идёт Арсен, готовый присесть рядом. И присел. И сказал:
- Вижу женщину, едущую в вагоне поезда. Очень расстроена и плачет. И тебя вижу возле неё, но идущего прочь, а не к ней. Это Валентина?
- Да, Арсен, это она. Я проводил её вчера ночью на поезд.
- И ты исполнишь её просьбу, которую она тебе высказала при расставании?
- Да, исполню.
- Почему?
- Потому что именно эта женщина дала мне самый первый урок большой жизни…
- Урок большой жизни? Мне надо разобраться в этом, – ответил Арсен, подняв голову к небу, по которому так красиво плыли кучевые облака. Потом добавил:
- Надо разобраться!
- И что для этого надо? – поинтересовался Арсений.
- Что надо? – задумчиво произнёс Арсен. – Пока не знаю, но для начала хочу попросить у тебя одеколон.
- Одеколон?
- Да, которым ты освежаешься после бритья – «Консул».
- Но ты же не бреешься! Тебе-то он зачем?
- Чтобы пахнуть, как Вера говорит, вкусно!
- Ну, если Вера говорит, тогда возьми. Он, знаешь, где?
- Да, знаю, знаю! – отмахнулся, словно от назойливой мухи.
Глава 6
1
Сегодня Арсений решил поговорить с матерью о дальнейшей её судьбе. Условия, в которых та жила – домик, погребица, баня, хлев, «дровник», другие постройки – всё это приходило в негодность из-за ветхости того материала, из которого всё это было изготовлено более сорока лет тому назад. Дефицит строительных материалов после войны был настолько велик, что даже листа шифера купить было невозможно – всё шло на восстановление войной хозяйства страны. А это целые города, посёлки, заводы, фабрики, электростанции, дороги, коммуникации. Более 70 000 городов, посёлков, деревень было уничтожено под корень, что от некоторых, как Сталинград и другие крупные города, не осталось ни одного пригодного для жилья дома. Поэтому именно сюда и было брошено всё, чем тогда располагала страна. Гвоздя простого невозможно было купить – рубили проволоку на куски, используя их вместо гвоздей. Старые, ржавые гвозди не выбрасывали – их прямили, стуча молотком по загигулинам. Страна поднималась с колен…
Спустя годы, когда дефицит стал спадать, всё нарушенное и хилое можно было поправить, укрепить, перестроить, но позиция младшего брата Арсения была настолько далека от ремонта дома, что говорить с ним на эту тему было просто невозможно. Тем более, что его дочь Ирина просто запретила ему вкладывать средства в ремонтные работы. Помнила, что говорил покойный дедушка Илья:
- Всё это Сюткино, а Арсений – отделённый. Всё своё он получил!
Поэтому разговор Арсения предстоял трудным. Он знал: говорить ему о брате с матерью будет так же тяжело, как и о себе – «отделённым» от семьи, словно не был ни родным, ни близким по духу человеком, членом этой семьи. Однако всё-таки решился. Усадил её возле себя под яблонькой на лавочку возле стола, повёл разговор.
- Вижу, мама, как стали плохо ходить по земле твои ноги. Устали, знать, велико твои ноженьки.
Мать в ответ закивала головой. Она в последнее время действительно стала передвигаться очень тяжело.
- Вижу, как ты переживаешь, что не можешь пособить мне по уходу за огородом, полить, подмотыжить, убрать урожай.
И снова она закивала головой в знак согласия. Переживала она за свою немощь, да ещё как переживала!
- Вот здесь, на этом клочке земли – всё твоё здоровье и все твои силы, – продолжил сын. – Сорок лет ты трудилась тут, пролив тонны пота и крови. А последние годы весь этот труд ты брала на себя, стараясь помочь нам, когда мы с Василием приезжали из Москвы на двух машинах и забирали самое лучшее, отборное, оставляя тебе второсортное. Спасибо тебе за всё! Спасибо за то, что своим трудом и нас смогла поднять, и наших детей добром наделяла!
- Да, уж – повозили! – согласилась та. – А куда ж деваться было, раз надо было помочь?! И не жалела: всё, самое лучшее – вам, а мне – что останется!
Арсений обнял её, прижался к ней, ответил:
- Вот на этом давай и остановимся! Добрые люди с Урала, читая мои труды и узнав, что я не имею тут нормального жилья, прислали мне деньги на квартиру, сейчас я её подыскиваю, а когда подыщу – перевезу тебя туда. Что ты на это скажешь?
О, люди! Если бы видели, как при таких заботливых словах сына мать его словно подбросило ввысь – до самых до небес! Нет, не от того, что он открыл ей свои намерения – избавить от тягот жизни, которые отняли у неё столько здоровья и сил, а от того, что вот всё это, нажитое таким великим трудом, ей придётся оставить, отойти в сторону, распроститься навсегда!
Арсений понял, что надо было начать не с этого. Но с чего? С того, как в прошлую студёную зиму, когда мороз доходил до тридцати градусов, его сердце едва не зашлось от боли, когда он увидел, как его мать, спасшая его от голодной смерти в годы войны, шла, едва ступая по стылой земле, в холодный туалет, сложенный из обломков кирпича? А, может, с того, как уже не ведро, не половину ведра, а всего лишь литровый бидон воды она может принести из колодца? Может, с того, как и плиту ей растопить уже в тягость, внося поленья дров и вынося золу из поддувала?
Когда об этом он написал из Сенска брату Василию в Мытищи, которому, было время, помог и с переездом туда, и с получением жилья, тот отписался казённой фразой: «Решай сам. Только из своего дома она никуда не уйдёт!».
Тогда Арсений предложил ему другой вариант – купить матери квартиру, сбросившись всей роднёй, а дом и участок использовать как дачу в летнее время года. На что дочь Василия, Ирина, ответила Арсению таким гневным пасквилем, что читать полностью его было просто невозможно. Оно изобиловало матом, от которого даже ему, мужчине, стало не по себе за такое к нему обращение со стороны племянницы.
Она писала, не соблюдая ни правил грамматики, ни правописания:
«Моему терпению пришел конец. Я тебя предупреждаю, что ты в Сенске живешь, пока твоя мать жива. Но как только она умрёт, тебе будет баста. Ты сука жену обосрал, детей своих, что даже внуки о тебе не вспоминают, теперь давай еще и брата обосрем. Но этого не будет, если мой отец за себя не ответит, я тебя сама разорву, сволочь. Ты у меня поживешь в Сенске, тебя не один мент не спасет. Ты у меня хорошим не будешь, запомни.
Квартиру значит хочешь? Будет тебе квартира и дом! И жизнь я тебе устрою! Это я тебе говорю, та с которой ты еще не сталкивался! Понял ты верующий эдиот! И не дай бог, ты напишешь письмо моему отцу и будешь еще рыгать на него. Я соберусь и сразу приеду. И тогда тебе конец, падла!!!»
Получив тогда это письмо, Арсений задумался. Он понимал: читать матери это письмо так, как оно написано, он не сможет. А читать с купюрами, изымая из него скабрезные слова, – это вызвать с её стороны лишь лёгкое порицание в адрес внучки, которая-де только и сделала вреда этим письмом, что «пошалила» с дядей Сеней. Ирина была любимой внучкой Анастасии Ивановны. Однако отдельные фразы из письма Ирины Арсений всё-таки зачитал матери. Она, выслушав и покачав, как обычно, головой, только и сказала:
- Что тут поделаешь? Надо терпеть?!
2
Долго ходил Арсений под впечатлением этого письма племянницы. Всё думал: как это могло случиться, что единственная дочь Василия, его родного брата, с которым он пережил страшные годы войны и голода, превратилась в крайнюю плоть невежества, граничащую с сумасшествием? Ведь это письмо – грань самого низкого падения человека, взрастившего в себе ненависть к другому человеку! Ведь это же конец всякой нравственности!
А что, если попробовать всё-таки ответить ей на это письмо добром, сопереживанием? Может, такой поступок Ирины был случайностью, вспышкой эмоций, минутной слабостью нервов? Бывает же, наверное, и такое с молодыми порослями землян?! И Арсений пишет ей ответное письмо, в котором излагает тот же план оказания помощи матери, который он обсуждал с братом Василием.
«Если бы ты видела, – сообщал Арсений в письме, – как моя мать, а твоя бабушка, идёт в 30-градусный мороз на дворе в туалет, едва передвигая ноги, и у тебя бы, наверное, сердце зашлось от боли. Именно об этом мы и говорили с твоим отцом последний раз. Я упрекал и себя и его, что мы имеем благоустроенные квартиры, обставляем их мебелью, а мать наша нищенствует. Ты разве этого не видишь? Разве этого не видит твой отец?
Искренне говорю тебе, она измучила меня вопросом, почему не пишет Василий? Почему он не дает о себе знать целых три года? Я не знаю, что ответить ей!
Что же касается угроз, что ты расправишься со мною, то сказано это тобою не в трезвости, ибо разум твой помутился настолько, что ты в этот миг жизни забыла даже саму себя. Я прощаю тебя, ибо искренне жаль твоё будущее. Жизнь – мудрая штука, и еще не известно, как сложится твоя судьба, судьба твоих детей»
Тут же Арсений написал письмо и Василию, брату.
«Привет из Сенска! Вопреки запрету твоей дочери не писать тебе, я всё-таки пишу, так как иначе мы с тобой зайдем слишком далеко в своих обидах друг на друга.
Как я понял, ты «слегка» исказил мою точку зрения на проблему оказания помощи матери, по этой причине твоя дочь и взбеленилась. Вот только не могу понять, почему именно она и обвиняет меня во всех грехах?! Это позор, что мы с тобой не можем решить самого простого вопроса – вопроса о судьбе матери! Лично мне очень стыдно за себя, что я дожил до такой проблемы! Никогда не думал, что мы с тобой вдруг забудем, как делили кружку молока по счёту: ложку – тебе, ложку – мне! Что случилось с нами, братишка? Не мы ли с тобой всё это пережили? Искренне говорю тебе: мне стыдно за нас!
Обнимаю тебя, твой брат Арсений».
Должного ответа на свои письма Арсений, конечно же, не получил. Получил только ответное письмо от Ирины, которое содержало ещё более злые угрозы в его адрес, где она, не стесняясь в выражениях, называет его и «старым козлом», и снова угрожает приехать в Сенск с бригадой крутых парней, расправиться с ним физически.
3
- Что будем делать, мама? – ещё раз спросил Арсений, когда вся эта история с письмами уложилась в его голове, как некий острый сюжет детектива, где только одна грязь, грязь и грязь.
- А это куда всё, сынок? – показывая на дом, огород, баню в стороне, спросила та. – Сколько труда тут! Не пойду я отсюда никуда!
Сказала, словно отрезала! И так муторно стало на душе у Арсения, что он едва не зарыдал от бессилия, что не может направить сознание самого дорогого, самого родного человека, в нужное русло жизни. А что тогда говорить о других? Сколько понадобится лет, чтобы совершить это с миллионами таких, как его мать? И представил, как огромное число людей живёт именно в таких условиях бедности и нищеты, в подобном состоянии сознания, что именно это и есть их подлинная, настоящая жизнь! Боже, как всё это изменить, перевернуть? Как оторвать взгляд на эту бытовую никчёмность, какой силой отвести его в ту сторону, где вместо этой рухляди – светлые, просторные залы, уютные спальни, душистые ванны и джакузи, зимние сады, оснащённые всем необходимым для стряпни кухни, подсобные помещения? Неужели так сильно пристывает, приваривается сердце, душа и сознание к вот такому примитиву, что ни оторвать, ни отодрать силой? Тогда, что тебя, человек, сделало человеком? Смирение с тем, что есть у тебя, то большего тебе уже и не надо? Почитание святости, списанной с юродивого образа жизни старцев, отказавшихся от мирской жизни во имя служения идеалам Высшего мира? Но разве свет, идущий оттуда – это не для мирской жизни? Свет, который творит всё – он творит сам для себя, и только? Тогда зачем кельи, скиты, монастыри, если свет – это прозрение света внутри Человека света?! Зачем Разум, если миром правит инстинкт, и только ему, инстинкту, человек доверяет больше, чем своей разумности? Зачем создавать «умные» машины, если и они – «пасынки» в мире инстинкта? Нужны ли сингомены, призванные отвести Человечество от этой никчемности невежества жизни?
- Кстати, а где Арсен? – спросил вдруг Арсений, обращаясь не столько к матери, сколько к себе.
- Утром, чем свет, пошёл на реку, – ответила та. – Соседка, когда коз в стадо провожала, сказала, что видела его, как он шёл в сторону речки. Решил, наверное, познакомиться с нашей местностью поближе.
«Куда уж ближе, если каждый кустик, каждую тропинку он знает до мелочей?!» – подумал Арсений. «Вся моя память – в нём! Почему ничего не сказал – вот вопрос!?»
- Рано было, вот и не стал будить тебя, – словно угадав мысли сына, ответила Анастасия. – Правда, долго копался, что-то искал. Потом гладил свои брюки, которые я ему вечёр постирала. Грязноватыми они мне показались. Может, вот этот пакет искал, который я выложила из его брюк?
Она подала сыну небольшой пакетик, раскрыв который, тот обнаружил в нём шарик с крупную горошину. Это была сеточка для укладки волос, но такая, что её было даже трудно различить в расправленном виде.
Анастасия, улыбнувшись, заметила:
- Модник, видать, да ещё какой!
- Да, уж! – только и ответил сын. А сам подумал: «Это не сетка для укладки волос! Та сетка из ниток, с крупными ячейками, с узелками, а эта – даже не знаешь, из какого материала, почти невидимая, без единого узелка. Откуда она у него?»
И тут он вспомнил, как Тоно прощался с Арсеном на Каменной горе. Именно тогда он, скорее всего, когда обнимал Арсена, и сунул ему в карман эту сеточку, сказав: «Для связи!»
- Разберёмся! – радостно, предвкушая продолжение этой необычной новости, подытожил данную часть разговора с матерью Арсений. – А насчёт того, что делать с домом, мама, надо подумать.
Однако мать ответила:
- Вот когда умру, тогда и решайте, что делать с ним!
На этом заявлении матери и была поставлена последняя точка. Последняя ли?
4
Заполучив предмет, похожий на сетку, Арсений завёл машину, подался в сторону Каменной горы.
Сел на тот валун, на котором восседал тогда, в памятный день прилёта звездолёта Тоно, стал соображать, что делать с этой сетью. Пришёл к выводу, что её следует надеть на голову. Надел. Вынул из кармана зеркальце, чтобы обозреть себя в сетке. Но сколько ни пытался её увидеть на голове, она оставалась практически невидимой. На ощупь же угадывалась.
- А что дальше? – спросил он вслух.
И тут услышал, как кто-то отвечает ему:
- Арсен у нас, не волнуйся, Арсений!
- У кого – у вас?
- Он на Тонимане! Он скоро будет. Конец связи!
- Представляешь, что мне пришлось увидеть и пережить, когда я оказался на этой планете?! – взахлёб стал рассказывать Арсен, когда вернулся оттуда.
- Прежде всего, – напомнил ему тот, – извинись перед Анастасией Ивановной, что поступил так! У нас так не принято. Если задумал, куда уйти, уехать – скажи, объясни, чтобы люди не волновались, зная наперёд всё и вся! Спасибо ей, что нашла вот это, а то бы я вообще не знал, что думать!
Арсений показывает ему сеточку.
- Ты знал о ней?
- Конечно, не знал! – таращит тот глаза. – Откуда? Меня Тоно спрашивает, почему я не выхожу на связь с помощью нейрофона? А я вообще не понимаю, о чём идёт речь! Оказывается, вот этот прибор и есть нейрофон – телефон на нейронах. Он мне его сунул, когда обнимал на выходе из звездолёта. Хоть бы намекнул!
- Между прочим, он тебе и намекнул, когда сказал: «Для связи!». В отличие от нашего – «До связи!». Не догадались мы тогда, вот и пролетели! Кстати, а на каком принципе он работает?
- По принципу хромосферной сетки звезды!
- Звезды? Я так и знал! – восклицает Арсений. – Я догадывался! Догадывался, что хромосферная сетка звезды – это и есть та матрица, с помощью которой Природа создаёт жизнь в её широчайшем многообразии. Не будь этой матрицы, не было бы ни магнитно-силовых линий, ни клеточного остова живых организмов, ни мозга, ничего! Однако извини, перебил тебя!
- Ты прав, Арсений! Они провели сравнительный анализ процессов, которые происходят в хромосферной сетке, затем взяли магнитосферу планеты, а потом – кору головного мозга. И увидели, что всё это – звенья одной цепи. А раз так, то надо было что-то придумать, чтобы кора головного мозга «откликнулась» на сигналы, проходящие по линии всей этой цепочки. В результате создали вот этот прибор – нейрофон. Надеваешь его на голову, и он тут же начинает преобразовывать биотоки мозга в различные частоты. И расходятся они по магнитно-силовым линиям планеты и Космоса либо в одну сторону, когда надо уловить сигналы, адресованные тебе, либо на все четыре, когда хочешь, чтобы тебя слышали другие.
- А твои мысли кто-то может «прочитать» с помощью этого нейрофона?
- Без проблем! Надень сеточку – и ходи себе, подслушивай! Ничего не утаится!
- А это прилично – подслушивать?
- Разумеется, не прилично, но бывает, что и раскусить надо кого, например, злодея, преступника. Вот тут этот прибор будет почище, чем детектор лжи! Тем более, что всю полученную таким путём информацию, можно потом запросто воспроизвести с помощью обычной аудио приставки. Но данная модель уже тоже устаревает – томаны работают над созданием нейровизора, с помощью которого можно будет и принимать, и воспроизводить, и передавать голографические картинки. Я, как представил, что лежу на диване, а перед глазами – кадры из любимого фильма – так хорошо сделалось внутри! Может, и мы когда заживём так?
- Будет и здесь, и не только это! Не верю, чтобы человеку не надоело воевать, разрушать, убивать, самому себе вредить! Придёт-таки час осветления своего мерзкого поведения на этой планете! А перед Анастасией Ивановной всё-таки извинись.
Арсен насупился. Ему стало неловко перед Арсением. Он вдруг почувствовал, что в нём что-то отсутствует, чего-то не хватает, чтобы стать, как они, люди, носящие в себе это таинственное «что-то».
- В тебе нет тех чувств, которые мы имеем как инструмент познания мира в осязании, слухе, зрении, вкусе, обонянии, – ответил за него на этот вопрос Арсений. – И никогда не будет, ибо ты создан не живой материей, а скопирован с её матрицы, а это так несовершенно, как несовершенна и сама жизнь, созданная для производства другой жизни, но пока такой, как и она сама. Рождение сингомена от живой жизни возможно, но лишь только с помощью копирования, а не зачатия. Ты знаешь, что такое зачатие жизни?
- Это когда две гаметы – мужская и женская – сливаются и дают жизнь третьему лицу! – заученно ответил Арсен.
- Садись – два, как говорит учитель ученику, не выучившему домашнее задание! – отвечает Арсений. – Зачатие – это тайна, которую Человечество не разгадает, думаю, ещё лет 500 или 1000! А если взять зачатие Спасителя, то не хватит, скорее всего, и десяти тысяч лет.
- Полагаю, что твоё мнение на этот счёт ошибочное, – возразил Арсен. – Там, на той планете, размножаются даже роботы! Не знаю, каким способом или образом, но размножаются! Было, скажем, один робот – стало два! Было два – стало четыре! И они – кругом, куда бы ты ни пошёл!
- И что ты там делал? Зачем вообще туда подался?
- Соскучился, вот и подался! – шутит Арсен. – А если по правде, так просто хотел помочь Тоно совершить революцию.
Арсений от удивления даже рот открыл.
- Тоже мне – революционер!
А самого так и подмывает послушать, что же он там ещё увидел на самом деле.
- Ты знаешь, – не обращая внимания на замечание Арсения, продолжил Арсен, – у них на искусственное какой-то особый нюх – сразу узнают «своего» по «крови»! Со мной – чинно-блинно, как любит говорить Хитрецов.
- Это как?
- Пригласили меня к Толиману – их Верховному Правителю. Дворец – словно московский Кремль! Везде чистота, порядок! Рабочие, служащие – только томаны. Ни одного среди них тонима, словно запрет какой! Привели меня в его приёмную, усадили в мягкое кресло, поставили передо мной какое-то кушанье, а по краям – двух роботов, как в наших детективных романах – охрану. Роботы, словно братья-близнецы: мощные такие, с тупыми лицами, лысые до блеска металла. Да они и на самом деле из металла, но не такого, как на Земле, а что-то вроде искусственной кожи, по виду – зернистая, шершавая.
- А что дальше? Так и просидел ты в этой приёмной?
- К еде я, конечно, не притронулся, мне это ни к чему. Потом принесли прибор, напоминающий респиратор. Показали, как им пользоваться. Один из стражников надел его на своё лицо, стал кивать головой вверх и вниз, пока он сам и его одежда не стала другого цвета. Была салатовой – стала зелёной. Затем эту процедуру проделал другой стражник. Он был до этого оранжевый, а стал красный. Такое впечатление, что с помощью этих приборов, они меняли спектры излучения. Для чего, не знаю, но мне показалось, что это у них что-то означает. Может, так они узнают своих? Но почему окрашиваются по-разному – вот вопрос?! Может, этим они показывают свою принадлежность к своим кастам?
- И сколько тебе пришлось ждать, пока тебя пригласил Правитель? – перебил Арсений рассказчика.
- По нашим меркам, часа два, не меньше! – прокомментировал Арсен. – Мне так надоело быть в этой компании, что я обратился к одному из них и показал на дверь, куда, по моей догадке, я и должен был войти. А тот даже ухом не повёл!
- Что, и уши у них есть?
- И уши есть, и всё есть, только роботы – они и есть роботы!
Арсений усмехнулся, но лишь в себе, потому как слышит такое от робота, который, наглядевшись на металлороботов, поставил себя на порядок выше, чем эти «несчастные», как он выразился, создания.
- Тогда я встал и стал ходить по залу взад и вперёд, а они – за мной, как почётный караул. Наконец, прозвучал какой-то странный, похожий на кряканье, сигнал, и мне указали, что путь свободен.
- И что это за господин, который управляет этой планетой? – полюбопытствовал Арсений.
- Представь себе большой, метров сто квадратных, овальный зал. Это кабинет Правителя. Посреди зала – стол, а над столом фигура «солидного» на вид человека. И всё это на массивном вращающемся основании, как тот круг, который посреди большой сцены в театре. И все стены здесь – сплошные жидкокристаллические мониторы, которые, когда я входил в кабинет, были потушены, кроме одного – того, на котором я видел самого себя в этом кабинете. Я назвал своё имя, хозяин поднял в приветствии руку, стал сползать со стула, на котором восседал. Именно сползать, так как то, что я увидел, потрясло меня до основания: он был не более метра ростом! Зато животик у него был – во!
Арсен показал жестом рук, каким был этот живот Правителя. Арсений улыбнулся.
– Лилипут, что ли? – спросил он.
- Какой лилипут?! Обжора! – воскликнул тот. – И такой шельма, я тебе скажу, что на Земле таких вообще, наверное, не сыскать! Обвинил меня в том, что мои родители скрыли от него моё рождение, спрятали, когда я родился на Сетомане, а теперь меня нашли и привели к нему! Представляешь: обвинил меня в сокрытии своего существования на его планете!
- А что ему ответил ты?
- Я сказал, что я – землянин! А он и говорит:
- У землян кровь красного цвета. А у тебя какая? И даёт мне иглу, чтобы я сделал прокол на пальце.
- И как ты выкрутился из этого положения?
- Говорю: я – сингомен, то есть такой же робот, как и твои ребята. А он не верит, суёт мне эту иголку. Я взял иглу, уколол палец, а кровь не идёт. Тут открывается дверь, замаскированная под книжный шкаф, и выходит… Кто это был, как ты думаешь?
Арсений пожал плечами.
- Выходит Тоно! Тот самый томан, которому я нарвал пучок душицы и других трав!
- Секретарь?
- Да, Секретарь! И сразу ко мне:
- Здравствуй! – говорит, обнимая меня едва ли не по-братски. – Рад тебя видеть на нашей планете, дорогой Арсен! Узнал! И это так удивило Толимана, что он даже в лице изменился. Оно и так-то было у него корявое, а тут стало ещё страшнее! А Тоно и говорит ему:
- Прими, дядя, этого человека, как самого лучшего моего друга и брата!
- «Дядя?» – подумал я. – «Тогда почему те, с кем он тогда пребывал на Земле, с ним обходились, как со слугой? Зачем понадобились ему земные цветы, спрятанные от них тайно, если он – племянник самого Властелина планеты? Не доверяет, значит, дядя своему племяннику – вот что! Значит, и мне предстоит тут работка – дай Бог каждому! И мне действительно пришлось потрудиться, да ещё как!
- И что это была за работа? – спросил Арсений.
- Ты помнишь, я просил у тебя одеколон «Консул»? Так вот, он-то мне и пригодился. Залил флакон расплавленным на огне парафином, чтобы ни одна молекула аромата не смогла выйти наружу, которую могли обнаружить тонимы. А заодно прихватил пузырёк с марганцовкой на случай демонстрации наличия в моём организме крови красного цвета, если будет проверка.
- Пригодилась?
- Если бы не Тоно, то наверняка бы пригодилась. Я бы потёр о крышку пальцем, сунул его в воду – и тот окрасился бы в цвет крови!
- Молодец! – похвалил Арсений. – Но зачем Толиману знать, что ты – человек? И почему он не среагировал на то, что ты сказал ему: ты – сингомен?
- Думаю, он увидел во мне то, что не давало ему покоя после того, как ему рассказал обо мне Тоно и подтвердили его спутники. Он увидел во мне ту уникальность, которая находится между живым человеком и искусственным интеллектом, имея поровну и то, и другое. Ему были нужны именно такие, как я – симбиоз естественного и искусственного, но в одном! Живые его не устраивали потому, что они – живые. А искусственные – потому, что они – искусственные. В одной из его фраз так и прозвучало:
- Ненавижу себя за то, что я – живой! Более же всего ненавижу за то, что не могу быть искусственным!
- И тут же стал обрабатывать меня, чтобы я поделился знаниями, как стать таким, как я. А если это невозможно, то не смогли бы земляне создать его, Толимана, копию – сингомена, если он прибудет на нашу планету специально для этого?
- И что ты ему ответил?
- Ответил, что для создания сингомена требуется высший уровень Интеллекта! Всякий иной уровень для этого не подойдёт. Все эксперименты на земле с подобным уровнем интеллекта провалились.
Арсений задумался. Ему вдруг представилось, как «некто» найдёт всё-таки способ копировать любую модель сингомена, не считаясь ни с интеллектом его матрицы, ни с другими её параметрами. И пойдут бродить по свету сингомены-убийцы, насильники, воры, стяжатели, и придёт мир живых людей в упадок, и всё, что было здравого, святого, трезвого, умного, пойдёт под откос жизни!
С другой стороны, если такая идея пришла ему, то почему она не могла прийти другому? Значит, данный процесс надо принимать не как случайность, а как ту закономерность, без которой жизнь – не закономерность, а случайность. А это уже противоречие здравому смыслу её возникновения вообще. Стало быть, то, что приходит ныне – это та часть общего, без которого целое так же ущербно, как и новое – без новейшего! А новейшее – это и есть путь в Будущее. Там, в Будущем, всё и рассудится: Живое ли станет управлять Неживым, или, наоборот, Неживое – Живым?
- И что он ответил на твоё замечание? – спросил Арсений после этих раздумий.
- Признался, что «не потянет». А вот если бы ты – это он обратился ко мне – смог остаться здесь, то мы, говорит, смогли бы подчинить не только Тониман, но и всю округу вокруг неё – вплоть до Земли! И сделаю, говорит, тебя самым влиятельным после себя на всём этом пространстве!
- Заманчивое предложение! – подначил Арсений Арсена. – Плохо ли – стать заместителем Верховного Правителя такой Космической Империи!
- Я, конечно, отказался. Тогда он пригрозил, что «разберёт меня на части».
Арсений улыбнулся. Чтобы «разобрать на части» земного сингомена, нужны мощные плазмотены, другие приборы, которых, конечно же, нет на иных планетах, кроме Земли.
Знал об этом и Толиман, но хитрил: ему хотелось, как можно дольше задержать у себя Арсена, чтобы Айк и Эдо, которые доставили Арсена на его планету на своём звездолёте, но отказывались опуститься на неё, потеряли терпение, всё-таки опустились бы, чтобы забрать гостя, а когда те опустятся – схватить их.
И данный план Толимана, наверное, удался бы, если бы не Тоно. Он попросил у дяди разрешение показать Арсену свой дворец, его достопримечательности. И дядя разрешил ему это сделать. Он был уверен, что многочисленная стража из тонимов сможет пресечь любые вольности как племянника, так и его гостя.
5
Особняк Тоно был почти точной копией Большого Дворца Толимана, только меньшего размера. И был наполовину вмонтирован в громадную скалу, что делало его частью ансамбля горного массива. Поэтому всё, что двигалось и проходило возле фасадной части дворца, было видно, как на ладони. Лишь самый малый круг тонимов знал, что существует несколько подземных ходов, углублённые в скалу, а выход был один – на самой её вершине. Тоно об этом, конечно же, не знал, хотя догадывался, если судить по его косвенным откровениям с Арсеном.
Ни музыки, ни живых растений, ни фонтанов в особняке Тоно не было, как и на всей планете. Вместо живых растений – искусственные. И музыку Тоно слушал исключительно через наушники, да и то по самой низкой планке децибелов. Запрещалось и петь, так как это оскорбляло тонимов, лишённых всяческого музыкального слуха, кроме слуха восприятия друг друга при общении.
Арсен заметил также, что кислород, которым дышала живая часть населения планеты, тоже был искусственный – его вырабатывали путём гидролиза, разлагая воду на кислород и водород. В основном, для того, чтобы получать Водород – топливо для всяческих нужд, включая технику космического назначения. А поскольку Водород, как топливо, мог использоваться, а не только производиться, то и к кислороду тут относились, как к продукту горения, а не дыхания. Тонимам он был для этих целей не нужен.
- А какой-либо разницы между Землёй и Тониманом ты не заметил? – спросил Арсений. – Как там с водой, атмосферой, растительностью, фитопланктоном океанов, ну и тому подобное?
- Воды достаточно, как на Земле. Думаю, что и с фитопланктоном всё в порядке. Это они, тонимы, задумали невообразимое – превратить её в искусственное обиталище для своей искусственной массы. Смешно, конечно, но безумие их – от отсутствия самого ума. Однако задумано очень даже хитро: сохранить часть живого населения, чтобы она думала, мыслила, создавала новое и новейшее, рождала идеи, а они использовали их исключительно только для этих целей! При этом рассчитали всё до мелочей! Им кто-то подсказал, что, если лишить человека хотя бы части своих чувств, как он тут же превращается в полуробота, хотя и мыслящего, словно в здравом уме. Никаких запахов там, как я уже сказал, нет вообще. Может, и другого чего-то нет, не успел определить, но что-то меня там тревожило, беспокоило, угнетало.
- Может, отсутствие эмоций? – предположил Арсений.
- Во, точно! – воскликнул Арсен. – Отсутствие эмоций! Ни театров, ни музеев, ни кафе там нет вообще. Ни смеха, ни улыбок, ни шуток: все на одно лицо, все словно в масках!
- А различить их между собой и другими можно? Если можно, то по каким признакам?
- Живых – по глазам. Они у них такие, как у нас, у землян. А у тонимов вместо глаз – мониторы, хотя и не отличить от настоящих. Живые моргают, а тонимы периодически протирают их влажными салфетками, как мы – в дорожных условиях. И ходят они как-то «угловато», не как живые люди. Намётанный глаз эту разницу определяет мгновенно.
Арсений снова улыбнулся. Радовал его Арсен всё больше и больше – становился к человеку всё ближе и ближе, перенимал у него самое достойное, самое светлое, что имел в себе сам человек. Про себя подумал, а произнёс вслух:
- Теперь понятно, что нужно на самом деле Хитрецову – живых людей, но с мониторами – вместо глаз! Чтобы весь мир был перед ним, как на ладони! Чтобы видеть всё, что происходит на планете, в том или ином государстве, на том или ином Форуме! Маньяк! Но это – к слову.
Арсений встал, заходил по комнате, чтобы размять ноги. Спросил Арсена:
- И такими наблюдениями ты занимался аж целую неделю?
- Если бы только этим!? – с явным привкусом горечи ответил Арсен. – Заточил меня с Тоно этот шельмец – Толиман в хоромах, и наседал на меня с одним и тем же вопросом: готов ли я остаться и работать на него? Каждый час допрос вёл. Так надоел, что пришлось открыться перед Тоно, кто я на самом деле, и как освободиться из этого плена. Единственное место, где там нет видеокамер – это туалетная комната. Но и по двое туда вход был запрещён. Тогда я пошёл один, извлёк флакон одеколона, как следует окропил им себя и свою одежду, а остаток спрятал в укромном месте. Вышел, прошёл мимо охранника, оглянулся на него, а он, как шёл за мной, так и застыл в позе шагаюшего существа. Я смотрю на него, а он не реагирует. Потом вдруг стал исчезать на моих глазах, постепенно испаряясь. И второй испарился, и третий, и все, кто был во дворце – все исчезли! А один упал, но не испаряется. Подхожу к нему, а он и говорит:
- Подними меня, друг! Голова закружилась от блаженства! Давно не вдыхал никаких ароматов, а тут – такое!
- Оказался живым томаном. Он-то и подсказал, где потайная дверь в туннель, ведущая на верх скалы.
- А Тоно? Что делал он в это время? – спросил нетерпеливо Арсений. – Донёс на тебя своему дяде?
- Тоно был в шоковом состоянии от «Консула», как тот, который назвался мне братом. Он сидел в кресле, за всем наблюдал, но ни рукой, ни ногой пошевелить не мог – «балдел» от счастья! Когда же я сказал ему про тайный ход, сказал, чтобы я бежал отсюда, как можно скорее, а он, когда я скроюсь, постарается раздать остатки одеколона своим друзьям, чтобы начать изгнание тонимов из их жизни.
- И такого незначительного количества одеколона должно хватить для такого грандиозного дела?
- Разумеется, не хватит, но то живое, что сокрыто и таится в живых растениях Земли – этого будет достаточно, чтобы разбудить силу катализации в ослабленных процессах жизни на этой планете, вызвать цепную реакцию на выделение ею собственных запахов, ароматов, ферамонов! Даже тот пучок соцветий душицы и других трав, который Тоно тогда доставил туда, сработало в его спальне: проснулись и другие растения, почувствовав присутствие настоящей жизни. И другие томаны стали помогать Тоно – распространяли частицы земных растений по их планете. Так они готовили массовую атаку через год. Хотя, говорят, могло и не получиться – ищейки и тайные агенты Толимана шныряют повсюду. Страха в нём выше, чем разумности. И жадности власти, которая не имеет ни предела, ни совести. Моё прибытие туда ускорило процесс их освобождения во сто крат.
- Как ты думаешь, что за эффект, который так губительно подействовал аромат «Консула» на тонимов? – поинтересовался Арсений, хотя уже сам догадывался, в чём дело.
- Тут что-то сродни эффекту Кирлиан, – ответил Арсен. – Вижу, как они тают, и такое свечение издают, будто оно же их и поглощает!
- Я так и думал! – воскликнул Арсений. – В них полное отсутствие живой плазмы, растительной энергии, поэтому данное свечение их и съедает! Была бы в них хотя одна молекула живой, а ещё лучше – растительной энергии, то их бы этим свечением не только не возможно было победить, но даже испугать! И как тебе удалось вырваться оттуда? Не засекли твоё отбытие тонимы?
- Засекли, конечно! Служба безопасности у них работает чётко, но было уже поздно – Айк и Эдо подобрали меня сразу же, как я, словно крот, выбрался на свет Божий из этого тоннеля.
- И какое впечатление ты вынес из этого путешествия? – поинтересовался Арсений.
Арсен задумался – глубоко, сосредоточенно, даже, как показалось Арсению, болезненно.
– Беда Сетомана наступила тогда, когда такие, как Толиман, взяли курс на изменение баланса между естественным и искусственным состоянием жизни общества, обрекли живое на вымирание. Сейчас их задача – вернуть прежнее соотношение этих двух «сословий», восстановить баланс в пользу живого интеллекта. Тоно, оставшись там в качестве лидера этого процесса, думаю, справится с этой задачей. А мы, даст Бог, посетим его ещё раз – для окончательного утверждения его Победы!
- А что бы ты ещё хотел добавить к своему рассказу?
- Что ещё? Не ценят люди Земли своей жизни так, как это следовало бы делать разумным её существам – вот мой искренний ответ! Живут так, словно жизнь подаётся им на блюдечке с золотой каёмочкой. А её надо украшать, совершенствовать, каждый раз рожать новой и обновлённой. Тогда ответит и она – добром, хлебом, достатком, миром. Жалко мне вас, люди – вот что!
Арсений ласково посмотрел на Арсена, обнял его, ответил:
- То, что ты мне рассказал, относится и к проблемам на Земле. С той лишь разницей, что мы пошли путём создания роботов не механически, как там, а матрично – с ограничением повторного копирования их на любом уровне интеллекта. Матрица смертна, а это значит, что и копия её ранима. Но мне бы хотелось, чтобы копия оставалась жить и после смерти носителя матрицы. Для чего? Для того, чтобы люди, наконец, увидели свои и другие Души воочию, а не в сказках и Писаниях. Слишком это несправедливо – прятать души от живых, чтобы они лишь догадывались об их существовании! Слишком это примитивно – хоронить тело, не зная, куда девается Душа после погребения тела человека. Я тебе желаю жить и быть среди живых так долго, пока я не скажу тебе оттуда, что мне без тебя там очень даже тошно! И тогда мы снова воссоединимся с тобой, и снова придём сюда, чтобы помочь другим исправить нарушенное и порушенное здесь, на Земле…
Глава 7
Сегодня Майя Дикулич привезла показать Арсению Ильичу свою новую книгу «Эпинойя света». К тому же в ней было желание узнать подробнее, каким образом отыскался брат Арсения – его точная копия. Из «Теории себя» она уяснила, что Яснов – такой человек, который непременно добьётся своего, и всё, что было изложено в его «Теории» – это выполнимо. Смущало одно: почему Арсен выглядит моложе Арсения? Если он – копия, то и тот должен быть такого же на вид возраста?! Может, и вправду Арсен – его брат?
Решила более внимательно приглядеться к Арсену. Но тот почему-то избегал общения с ней, словно боялся выдать какую-то тайну. Поэтому «выманить» Арсена на любую беседу – это и стало одной из её целей. Сегодня такой случай представился. И она начала «атаку»:
Воспользовавшись тем, что Арсен не знал, чем занять себя до прихода Арсения, она решила продемонстрировать ему то, что называется силой и могуществом живого интеллекта.
- Хочешь, я расскажу тебе о своём видении, которое «исполнилось» однажды наяву? – предложила она.
Арсен кивнул головой, хотя было видно, что делает он это только по причине маяты от безделия.
И Майя начала рассказ:
- Это было так. В прозрачном воздухе, звенящем чистотой и пропитанном нежными ароматами цветов, появились два летательных аппарата, в которых находились Женщина и Мужчина. Аппараты были в виде удобных кресел, защищенных от ветра, солнца и дождя прозрачным материалом, напоминающим оргстекло, но способным изменять цвет от интенсивности освещения. Аппараты приблизились ко мне и зависли в воздухе. Мужчина с Женщиной переглянулись, и предо мной возник точно такой же Аппарат, в котором мне и предложили «прогуляться» по воздуху. Я села в кресло. В нём не было никаких приборов для управления, что вызвало у меня удивление. Своим удивлением я вызвала у Мужчины и Женщины улыбки, которые осветили их прекрасные «лица». Не объясняясь с ними через речь, я «понимала» их. При этом мгновенно получала ответы на все свои вопросы, которые возникали в моей голове десятками: «Где я нахожусь? Кто они? Сколько им лет? Как Аппарат управляется? Куда они меня зовут?»
Арсен, сидевший до этого с понуро опущенной головой, стал внимательно прислушиваться к рассказу Майи.
- Оказалось, что Аппарат управляется мыслью Пилота! – продолжала она. – И, действительно, как только я подумала о том, что Аппарат может оторваться от земли, – он стал плавно подниматься, и моему взору открылась удивительная панорама Земли, покрытая изумрудно-зеленым покрывалом, на котором выступали цветы, не затеняя друг друга. Они источали аромат, который «окрашивался» во все краски Радуги, а из самих цветков «исходила» прекрасная музыка. Среди трав и цветов не видно было никаких отпечатков и следов былого «торжества» жизни. Цветы и травы «угасали», но угасали и затихали так же, как и звуки этой самой музыки.
- Мы «полетели», и вскоре приблизились к «городу», который состоял из зданий сферической формы. Все здания зависали над землей, ибо имели магнитную подушку. Это исключало сминание растительного покрова. Я оказалась возле одного из таких зданий на пологом пандусе, напоминающем дорожку из мрамора. Оглянулась - хотела посмотреть на своё «кресло», но оно исчезло. Поднялась по пандусу, подошла к Зданию, и как только коснулась рукой его стены, она «расступилась», и я оказалась внутри этого Здания.
- Вместе со мною туда «вошли» и Мужчина с Женщиной. Они попросили обратить моё внимание на стены и потолок, которые источали ровный свет, напоминающий дневной. На возникший вопрос по поводу необычного свойства материала, я «услышала» ответ: «Используется свойство Фосфора».
- Всевозможная мебель «появлялась» по первому желанию присутствующего. Кресла и стол возникли из ничего, как в сказке. Я продолжала внимательно следить за хозяевами. Они часто смотрели друг на друга, но я, присмотревшись более внимательно, заметила, что это не совсем так. Для «создания» чего-либо, они смотрели в одну точку, и вот из этой точки всё и извлекалось». Именно таким образом из точки появился вдруг «бутон» цветка, который стал быстро раскрываться - одним большим, на мой взгляд, лепестком. Этот лепесток оказался тканью. Ткань коснулась моей руки, и уже под моим взглядом она стала облекать меня в новую одежду, источающую аромат розы, освежая моё тело своей прохладой. В тот момент, когда я сравнила эту ткань с лепестком розы, на ней не было тех характерных прожилок, которые присущи этому цветку. Но стоило мне лишь это вспомнить, как они появились на ткани. Я могла придумывать всякие рисунки и создавать любые фасоны одежды. Точно так же на изящной руке Женщины возникла спелая и душистая груша, которая под её взглядом разделилась на три равные части. Одна часть была предложена мне. Она была сочной и сладкой на вкус, но в ней отсутствовали семечки, что меня удивило тоже.
- За время приятного общения, я узнала, что каждому из них уже лет под сто, и они «готовятся» к уходу в мир иной. Происходит это по их доброй воле и желанию, но непременно при достижении столетнего возраста. При этом внешность тридцатилетнего сохраняется до самого ухода. Болезней нет, так как во всём присутствует гармония. Они владеют знаниями о построении материи и «управлении» элементарными частицами, создавая из них любую вещь, нужную им в данный момент жизни. Их сознание на самом высоком уровне. Рождение детей планируют, так как для управления течением энергии необходимо присутствие и Женского, и Мужского мышления. Творчество выражается в создании новых технологий, которыми они делятся со всеми жителями планеты. Животный и растительный мир является украшением их досуга. Неотъемлемой частью их жизни считается и спорт. Передвигаясь по земле во время прогулок, они используют знания магнетизма и гравитации, но таким образом, чтобы не касаться земли ногами, особенно в тех местах, где происходит большое скопление людей».
Арсен при этих словах Майи сделал такое выражение лица, что той вдруг почудилось, что именно его она и видела в том корабле. Даже в жар бросило от такой мысли. Он же спросил её:
- Так, где вы были – на их корабле или их планете?
- На корабле, – невозмутимо ответила она. – На летательном аппарате!
- И где находился этот летательный аппарат? – усмехаясь внутренне, не унимался Арсен. – На их планете или на нашей земле?
- На нашей земле…
- А где на нашей земле конкретно?
- Это же видение! – волнуясь, стала оправдываться Майя. – А видение – это, если хочешь, и моя фантазия…
- Так бы и сказала, что фантазия! – Арсен укоризненно бросил взгляд на собеседницу. – А если фантазия, то и рассказ должен быть назван фантазией, а не видением. Впрочем, чем всё-таки, закончилось это представление?
- Не представление, а видение! – обиделась Майя, но продолжала:
- На этом эпизоде видение исчезло. На стене появился экран – кто-то вызывал их на связь. После этого я погрузилась в раздумье: «Почему мне было показано всё это? Думаю, что это было наше далёкое время. Возможно, и другое: я «посетила» своих правнуков в десятом поколении, и рассчитано всё это было на то, чтобы «удержать» уже сегодня то Будущее, которое грядёт. Грядёт, чтобы оно осуществилось.
- Удержать будущее? – ехидно спросил Арсен. – И какой механизм удержания вы бы применили?
- Об этом речь не велась! – резко бросила Майя. – Будущее грядёт, а это значит, что оно должно осуществиться – вот вывод, который я делаю из явления данного мне видения!
- Послушай, Майя, – понизив тон, обратился Арсен к собеседнице. – Скажи, только честно, почему ты кардинально изменила своё отношение к Арсению Ильичу? Не перебивай меня, дай закончить мысль! Вспомни, какой ты пришла к нему и какой стала? Пришла разделённой на множество частей, как те школы, которые манили тебя мистикой и сказочностью, а стала цельной натурой, способной решать сложные вопросы познания устройства мира. Что с тобой происходит? Ты устала от правды познания этого мира? Тебя снова потянуло в мистику? А, может, проснулось чувство обывателя, только и жаждущего, как бы поправить своё материальное и бытовое положение? И где тут след твоего учителя, Арсения Ильича? Где его определение сущности Земли, как живого организма Вселенной? Нет ни следа, ни определения! Ты нарисовала картину, далёкую от реальности даже того мира, в котором побывала виртуально.
- Откуда ты знаешь, что это была картина виртуального, а не реального мира? – перебила Майя Арсена. – Видение было дано мне, а не тебе, поэтому, как ты можешь судить об этом?
- Могу и судить, если надо! – отрезал Арсен. – Устройство мира – чистой воды реальность, и, если хочешь, одну из самых ясных картин об этом устройстве этого мира имеет сейчас только один человек – это мой брат! Но и ему надлежит сделать нечто, чтобы подтвердить наличие этой картины, как шедевра Мироздания. Не мешай ему в его усилиях сделать это!
- Ну, это ты уж слишком! – Майя с таким гневом глянула на Арсена, что тот даже отвернулся от неё.
– Что, не выдерживаешь правды? – наступала она. – Хочешь знать, если бы не я, его Центр так бы и остался частным домом. Это такие, как я, вдохнули в него жизнь, наполнили его своими голосами.
- Я знаю про это. Но я знаю и то, что, когда решался вопрос получения гранда от немецких друзей, он поступил в высшей степени благородно – посоветовал присудить его тебе, хотя он адресовался именно ему, Яснову.
- Это не его благородство, а решение немецкой стороны! – оборвала Арсена Майя.
- Не лукавьте, Майя! – переходя на «вы», парировал Арсен! – Вы прекрасно знаете, что данный гранд оформлен на ваше имя только по просьбе Арсения Ильича. Однако вы его приняли только на свой счёт, не считаясь с тем, что именно Яснов и заслуживает его больше, чем вы. Он – учёный, которому не надо, чтобы везло. Он и без грандов откроет то, что не удавалось открыть никому. А что уготовано вам? В лучшем случае, вы напишите ещё пару книг, но все они потонут в пучине его откровений. Вы просто забыли, кем были до встречи с этим человеком. Его открытие явления вирусоидности или, если хотите, эвертальности материи не будет иметь ни аналогий, ни сравнения. Данное открытие – революция в естествознании, хотя сегодня едва ли не все проходят мимо этого, даже не оборачиваются. Вы лично хоть понимаете, что это такое – вирусоидность, эвертальность Вселенной?
- Ничего сложного в этом не вижу! Открытие, как открытие, каких было и есть, – тысячи!
- Вы ошибаетесь! Это то начало, которое я бы назвал непознанным началом четвёртой тысячи лет от Рождества Христа.
- Даже так – четвёртой?
- Да, четвёртой! И только там люди смогут осознать то, куда их звал этот человек в Третьей тысяче. Звал туда же, куда их звал сам Спаситель.
- Не хотите ли вы сказать, что этот человек и Спаситель – одно и то же лицо?
- Боже упаси! Спаситель – это Спаситель, а Яснов – это Яснов, что не требует никаких доказательств! Вы сомневаетесь?
- Не сомневаюсь, но больно вы высоко вознесли Яснова, чтобы об этом не подумать.
- А вы не думайте, вы решайте: быть вам далее возле этого человека или отойти от него, чтобы не мешать делать то, что ему предначертано судьбой. Вы ведь всё равно не выдержите – сорвётесь, да и гранд вам спокойно жить рядом с ним не даст.
Майя задумалась. Её мысли запрыгали, как мяч пинг-понга, отыскивая ответ всего лишь на один вопрос: «Арсен говорит от своего имени или это мнение Яснова?»
- Это моё личное мнение, – словно прочитав её мысли, сказал Арсен. – Книга, которую вы написали и издали, идёт вразрез с идеологией вашего учителя. Апокриф Иоанна, который вы взяли за предмет своего исследования, не может быть объяснён с точки зрения мистики и сказочности, как это пытаетесь сделать вы. Если хотите знать моё мнение, этот документ вам просто не под силу. Он требует знаний, во сто крат превышающих знания современной энциклопедии.
- Откуда вы знаете о моей книге?
- Я не знаю, я догадываюсь, что вы уже привезли её! Просто нет другого такого документа, как этот, который бы мог вас заинтересовать, как точка приложения сил вашего тяготения. Метропаторы, Алтобаофы, Эпинойи, Барбело и прочие диковины данного произведения – это тот пирог с начинкой, который манит лишь тех, кто не в состоянии объяснить наличия в нём этой самой начинки. Говорится же о великом. Жаль только, что это великое представляется таким примитивным. И ещё долго будет представляться, потому что всю эту «начинку» надо вывернуть наизнанку, а это не под силу современному человеку. Пока это станет возможным, потребуется лет двести, а то и триста. Так что, не транжирьте понапрасну своё время, займитесь лучше организацией отделения ОКО-центра в своём городе.
- Я подумаю, – вяло ответила Майя. А про себя решила: «Завтра же объявлю о выходе книги из печати! Надо доказать Яснову, что и моё слово имеет вес!».
Она посмотрела на часы, соображая, сколько времени до отправления следующего автобуса в её город. Времени было не так много, чтобы ждать Арсения Ильича. Решила уехать, не попрощавшись. Открыла кейс, достала свою книгу, пахнущую свежей краской, положила на стол перед Арсеном. Сказала:
- Как знать, может, это и есть то, что так не хватает людям?!
И пошла к выходу, помахав своей маленькой ручкой.
Что было на Каменной горе, она так и не узнала.
Арсен взял её книгу, полистал, нашёл несколько интересных моментов, вслух стал читать: «Как мы теперь понимаем, под устройством надо понимать только Плерому, а под неустройством – Вселенную, которая принадлежит Архонту… Отрекаясь от Апокрифа Иоанна, Яснов и его учение уводят человечество в сторону от знаний о Плероме. Если это делается бессознательно, то это полбеды, а если сознательно – тогда кем они приходятся нам?»
Арсен встал, зашагал по комнате. Ему сейчас хотелось только одного – говорить на тему о невежестве Ума, ущемлённого самолюбием человека, который так и не вошёл в тайны более глубоких Знаний Устройства Мира, которые прямиком выводят на того, кто, по сути, и создал всё это бесконечное Мироздание – ВИРУС.
Далее развить эту мысль ему не дал приход Арсения Ильича.
- А где Майя? – спросил он.
- Укатила к себе! – сердито ответил Арсен.
- Что-то случилось?
- Вот, полюбуйся! – протянул её книгу.
Внимательно прочитав книгу, Яснов заметил:
- Это лучший образец алхимии, исполненный невежеством посреди реального мира! Я её этому не учил!
Больше они о ней не говорили. Взялись за составление плана на будущее. Времени на пустые разговоры у них не было. Надо было спешить.
Спешила в это время и Майя, но уже в другом направлении. Занялась пиявками, а на гранд, полученный из Германии, вскоре купила себе новую квартиру. О прошлом иногда вспоминала, но близко оно её уже не заботило.
Глава 8
1
Спустя некоторое время после того, как Арсен побывал на планете Тониман, оттуда пришло новое приглашение посетить её, но теперь с прежним названием – Сетоман. Посовещавшись, решили удовлетворить просьбу томанов. Арсений напутствовал Арсена:
- Постарайся не задерживаться там надолго! Сам видишь: матушка совсем ослабла, тяжко ей…
- Я постараюсь, – пообещал тот, понимая, чем может закончиться земная жизнь родного человека – Арсения. – Очень постараюсь!
И действительно: Арсен вернулся раньше, чем они планировали. Потом он рассказывал:
- Прибыл я туда и спрашиваю их: «Как тут у вас?»
- Всё в норме и порядке! – бодро ответили томаны. – Снова наша планета зацвела и покрылась цветами, как ваша Земля, и все люди на ней стали тем, кем были до захвата её механической заразой – роботами, копирующими друг друга, словно мухи Дрозофилы! Ещё бы немного – и вся живая жизнь была бы просто истреблена на нашей планете. Спасибо Тоно, сумевшему доставить соцветие душицы, других трав с Земли, но более всего – Арсену, прихватившему флакон «Консула», от которого все тонимы и подохли, как эти мушки! Теперь мы пойдём только путём создания сингоменов – этих чудных созданий, для которых живая жизнь – это и их жизнь! Советуем вам, люди, не сделать ошибок, которые сделали мы. Если роботы получат Разум Человека, но останутся в механической зоне своего воспроизводства, живой человек им будет либо не нужен, либо будет нужен, но только в качестве прислуги, как это случилось у нас.
- А что с Толиманом? – спросил я их. – Какова его судьба?
- Мы его простили и отпустили с Богом! – был ответ. – Ушёл в горы, исчез из глаз людских вообще. Словом, что я увидел на Сетомане в этот раз, меня не потрясло, а просто шокировало! На ней шла совершенно иная жизнь, в корне отличавшаяся от той, в которой я побывал до этого. Настолько, видимо, томаны-сетоманы натерпелись от роботов-тонимов, что они незамедлительно собрали Международный Форум, на котором был поставлен всего лишь один вопрос: «Как жить дальше?» И пришли к выводу, что жить так, как они жили до этого, не только нельзя, но и преступно. И стали разрабатывать такую модель обустройства, в которой не осталось бы ничего, что делало их жизнь противной их разумности.
- А что ещё было интересного?
- Не торопись, расскажу подробно обо всём! Столько интересного было, что боюсь упустить что-то. Первое, что они сделали, это решили запретить оружие. На всей планете! Чтобы даже духу его не было! Оно отнимало у них столько сил, энергии, материальных средств, что, когда они подсчитали, ахнули! Во имя чего производить и держать столько оружия? Против кого, если не против самих же себя?! Спорили, доказывали друг другу несколько дней. Одни говорили, что это мы от вас хотим защититься, а те – что это вы нам угрожаете. В конце концов, пришли к единому мнению: если ещё раз искусственная жизнь возьмёт верх над естественной, то угрожать будет некому – цивилизация прекратит своё существование.
- И что, теперь сетоманы вообще безоружные?
- Оружие есть, но исключительно стрелковое. Оставлено как символ власти правоохранительных органов, да и то до времени, когда и оно станет ненужным. У них сейчас всё построено на использовании нейроэлектроники – новой науки, которая, по сути, и обеспечивает соблюдение нужных параметров новой модели их обустройства. И до этого уровень их технического совершенства был высок, а нейроэлектроника сделала их вообще богами. Они много не говорят, они много думают. А мысли их могут быть считаны другими людьми, причём на том расстоянии, на котором им удобнее всего общаться. Могут свои мысли транслировать и другим – это даже поощряется.
Арсений удивляется:
- Своеобразный Интернет?
- Бери выше – Нейронет! – восклицает Арсен. – Сидишь, к примеру, на берегу озера, а тебе идёт сигнал: «Привет, Арсен! Как дела?» И тут перед тобой возникает образ того, кто с тобой хочет пообщаться. В голографическом виде. Он же, этот образ, транслирует тому, с кем ты общаешься, и твоё изображение. Чёткость изображения и простота такая, что во сто крат лучше, чем по скайпу! Но и это не всё! По Нейронету можно передавать даже то, что ты видишь вокруг себя, и тут вместо видеокамеры – твои глаза. Можно видеть и то, что окружает твоего собеседника – через его зрение. Это так интересно!
Тут Арсений задумался. Заметив это, Арсен спросил:
- Ты подумал о разработке данного способа передачи информации Хитрецовым?
- Да, – признался тот. – И, как это ни странно звучит, он был на верном пути. Вот только…
- Вот только замысел у него и сейчас остаётся преступным – следить за людьми, быть в курсе их жизни ради того, чтобы управлять их судьбами, главенствовать над ними. Нам надо учиться у сетоманов. Там система глобального оповещения создана не для того, чтобы вторгаться в жизнь друг друга, а чтобы объединить всех для создания общей модели своего обустройства. И у них это получилось! Да так получилось, что ни криминала, ни преступности, ни агрессии – всё исчезло! Если бы ты видел, Арсений, каким счастливым выглядел Тоно! Он теперь – Верховный Председатель Планетарного Правительства. Опыт руководителя таким сложным хозяйством, как планетарное, ему пригодился, как нельзя кстати. А дядю его, Толимана, судили – посадили на карантин без разрешения общаться с миром по мыслительным каналам. У них это самое тяжёлое наказание. Он хочет что-то сказать, заявить, а его никто не слышит – «отключили» сознание от Нейронета. Сам видел, как это пагубно сказывается на психике такого человека. Своеобразный бойкот, только более действенный, чем на «голосовом» уровне, как тут, на Земле. Иные вообще не выдерживают – закрываются в четырёх стенах и угасают, как огарки свечей. Срабатывает механизм невозврата сигнала, исходящего из мозга. Мозг при этом начинает стареть, а точнее – скукоживаться быстрее обычного. Здесь, на Земле, этот факт учёным известен, но там я это увидел воочию, в действии.
- И так со всеми, кого таким образом «судили»? Или есть случаи реабилитации? – поинтересовался Арсений.
- Видел и таких, кого реабилитировали. И, должен сказать, что это были самые счастливые сетоманы, которых мне приходилось видеть! Выходит такой из Центра реабилитации, а глаза у него – звёзды! Блещут, сияют, излучают свет и радость! И образ его тут же «включается» в сеть Нейронета, и едва ли не все жители планеты шлют ему свои поздравления. Ведь все, до единого, живут в мире Нейронета, пребывают в постоянном общении друг с другом. Удивительное состояние! А вот вторичных случаев реабилитации не бывает: судят только однажды. Рецидив признаётся самым страшным преступлением против Природы. Не против человека и общества, заметь, а против Природы, которая не только вынашивает человека в своей утробе, но и даёт ему всё, чтобы он был незапятнанной ничем её частью. Одно пятно прощается, два – становятся опасным для неё, поэтому сознание такого рецидивиста «отключают», его мыслительная деятельность угасает, но дают ему и шанс – повиниться перед Природой. Третьего проступка нет вообще – такого человека вообще, как они говорят, «исключают из списка» живых – он сам себя приговаривает к уходу из мира. Даёт сам себе команду – и сердце его останавливается. Легко и просто! Вот бы и нам так пожить!
- Может, когда и поживём, – мечтательно, но очень грустно проговорил Арсений. – Только вряд ли это будет так скоро. Пока существуют деньги – будет и криминал, и враньё, и вороньё, и всё, что гонит Человечество только по одному пути – скорее угодить в могилу! Погосты растут, города растут, а то, что веками давало цивилизации жизнь – простые, незамысловатые деревни – это убывает, умирает, исчезает. А как с этим делом на Сетомане?
Арсен задумался, о чём-то поразмыслил, что-то прикинул в уме, посмотрел куда-то вдаль, почесал затылок, только после этого произнёс:
- Ты знаешь, а я там городов вообще не видел! Только сейчас об этом вспомнил. Небольшие массивы зданий и построек, где есть площадь, скверы, другие коммуникации – это видел. А таких городов, как у нас, на Земле, не видел. Их нет вообще!
- Тогда, где и как они живут? – не терпелось Арсению.
- Живут вдоль дорог! – ответил Арсен.
- Вдоль дорог?
- Все их коммуникации, жилища, сады, постройки, тротуары, дорожки, гаражи, бани, палисадники, коттеджи, усадьбы, линии электричества, водоснабжения, игровые площадки и тому подобное – всё вдоль дорог! На десятки и сотни километров от одного условного Центра до другого! Если посмотреть сверху – точно рыбацкая сеть! Если это назвать городами, то, выходит, вся эта «сеть» – единый, планетарный город для всех! Тут тебе и транспорт, и магистрали канализации, связи, газификации… Случись, скажем, пожар или другое несчастье – страдает не весь населённый пункт, а кто-то один, максимум – двое, трое. Удобнее не придумать! И технике работать удобнее – не так скученно, как в напичканном высотными домами районах земного города!
- А как насчёт продуктов питания, предметов быта?
- С этим – полный ажур, как говорят французы! – отметил Арсен. – До отмены денег, говорят, были те же проблемы, как и на Земле. А когда их отменили – не знали, каким образом усмирить производство как продуктов питания, так и предметов быта. По всей планете – обменные пункты, где и продукты питания, и предметы быта в полном изобилии, как ты и предполагал, если взять и отменить это чудовище – деньги! И как они прознали про твою идею? Может, подслушали? И как данная идея пришла им в голову?
Арсений смеётся:
- Всякая идея, братишка, – это продукт логики! А логика – это такая умная штука, которая из ничего делает нечто, а нечто превращается в то, что необходимо вчера, сегодня и завтра! Отмени деньги, убери вооружение с Земли, распусти ребят из Армии по домам – и ты увидишь, как всё перевернётся не только в мире бытия, но и в головах людей! Прикинь, сколько добра прячет Человечество на своих чердаках, в погребах, кладовках, сараях, гаражах, других местах? Прячет – значит, боится, что завтра ничего этого у него не будет. А сколько заначек организует, создаёт, сооружает? Миллионы тонн всякого добра! Для чего? На случай войны. А золота сколько, ты знаешь, имеет Человечество? Сотни тысяч тонн! Зачем оно ему? Для демонстрации того, что только оно – единственный гарант от всяких бед и несчастий, голода и нищеты? Посмотрел бы я, как «сработает» этот «гарант», если случится на Земле какое-либо глобальное несчастье, подобное тому, как, например, Тунгусский метеорит или, когда в Землю врезался болид в эпоху жизни динозавров! Никакие горы, даже из слитков золота, не помогут – всё будет уничтожено, сожжено, расплавлено! Потому как дан этот БЛАГОРОДНЫЙ металл людям не для того, чтобы он был эквивалентом ценностей, а для изготовления ТОЧНЫХ приборов, лишённых всякого искажения в приёме сигналов извне этого мира. Потому и назван этот металл благородным, чтобы рождать Благо, а не накопительство. Здесь Человечество допускает одну из самых катастрофических и непростительных ошибок. Впрочем, его, Человечества, нет на Земле и ныне. Есть лишь отдельные его «фрагменты»: государства, нации, религии, расы. И общая цена этим фрагментам – это войны, разбой, терроризм, экстремизм, нищета, голод, неустроенность, болезни, алкоголизм, наркомания. Там, на Сетомане, это есть или этого нет?
- Там нет войн потому, что там некому их вести: все заняты тонкой игрой в интеллект – кто кого? Там я не видел денег, так как там они просто не нужны, ибо всё сосредоточено на этой самой «игре». Изобилие вещей полное, но не ради того, чтобы иметь их, а опять же – кто кого «обойдёт» в интеллекте: живое – над искусственным, или искусственное – над живым? Мания противостояния живого и искусственного потрясающая! Тонимы завоевали планету для себя, но, понимая, что не могут обойтись без естественного интеллекта, ведут себя так, чтобы, как можно тоньше, держать грань между этими двумя сословиями. Отсюда никаких денег в обращении нет. Раньше, говорят, были, но когда поняли, что они съедают едва ли не всё, что производит общество, отказались от них. Однако именно этот отказ от использования денег и породил желание иметь роботизированную структуру экономики. И она была создана, эта структура. При этом был осуществлён отказ региональной методики ведения хозяйства в пользу глобального, планетарного. Все грани между регионами были стёрты, образовано единое Планетарное Правительство, и всё, что было до этого в экономических закромах общества, стало соцгенным, то есть принадлежать всему сообществу. Там отсутствует посредник между людьми – деньги, а это значит, что они общаются и трудятся напрямую – на всё общество. Сам видел, как один садовник отвёз мешка три яблок в пункт обмена, а другой – изделия своего художественного промысла – картины, поделки, лепнину и ещё что-то. А что ему было нужно – он взял, чтобы продолжить своё творческое дело. Это же так, оказывается, просто! Почище всякого коммунизма!
- А ты сам видел, как они используют эвертальную мощь Вируса?
- Не только видел, но и побывал на одной из фабрик вироагротехники. И скажу, это просто чудо какое-то! Представь себе огромных размеров плантацию, на которой сотни всевозможных растений: томата, лука, чеснока, картошки, огурцов, капусты, моркошки, злаковых и прочих культур. Представил? А теперь представь, что собирают урожай тут не тогда, когда эти культуры созревают, а когда нужен продукт. Хоть каждый день! Почему так? Потому что там вообще забыто, что такое вегетативный период – всё делает Вирус, «штампуя» биологию и химию этих культур по заданной программе. Отсюда полное изобилие продуктов. А в будущем, говорят, и от этого откажутся – сейчас они ищут такой Вирус, который бы сам снабжал энергией живой организм. Твои идеи и тут находят применение, Арсений. И они это исполнят, я уверен!
- А как там насчёт религий, вероисповедания? Этим ты интересовался, как представитель землян, которые в такой широте представлены тебе в своих религиозных взглядах?
- И этим, разумеется, интересовался, но, представляешь, не видел я там ни церквей, ни костёлов, ни мечетей, ни других культовых сооружений! Их там, как и крупных городов-мегаполисов, тоже нет!
- А чему же они тогда поклоняются? Куда молиться ходят? Или все такие атеисты, что ни храмы им не нужны, ни костёлы, ни мечети?
- Я понял так, что того, как все они были сетоманами, то есть живыми людьми, у них тоже были и религии, и всё, что с ними было связано: храмы, монастыри, мечети, церкви, кирхи, костёлы… Постепенно дошло до того, что вся планета покрылась такими культовыми сооружениями, куда стекался практически весь народ. Молились, поклонялись, совершали пешие походы по святым местам…
- Что, и Святые тоже были? – остановил рассказ Арсена Арсений.
- Тоно говорил, что были и Святые, только кто они – я не уточнял. Может, тоже какие заступники бедных, обиженных, как на Земле, может, воины, просветители, не знаю.
- Так это же хорошо, когда много храмов, куда люди могут придти помолиться, поклониться Богу, наконец, иметь что-то, что отвлекало бы их от проблем бытия, погрузиться в мир раздумий, размышлений! – прокомментировал Арсений данную часть рассказа Арсена, в которой он заметил нотки сомнений рассказчика на этот счёт.
- Хорошо до времени, когда люди, чтобы сохранить свою личную атмосферу жизни, идут к вопросу об устройстве Мира, но не получают самого ответа, а лишь намёк на этот ответ: мол, есть некто, который всё знает, но молчит, не говорит. А вот когда вы прислушаетесь, когда все, до единого, соберётесь вот тут, возле меня, в таких вот храмах, тогда и услышите эту Правду! Не услышали! И храмы возвели по всей планете на каждом шагу, и собирались вместе до единого человека, а этот «некто», которого они хотели услышать, как был нем, так им и остался!
Арсений, посмотрев строго на Арсена, спросил:
- А ты не богохульствуешь, случаем? Может, всё это – твои личные выдумки?
- Это то, что я услышал от Тоно, да и другие тебе могут рассказать об этом, как он, - потупив глаза, ответил Арсен. – И они так считали, что религия может помочь человеку преодолеть любое препятствие на пути его движения в будущее. И помогала, но только до того часа, когда утратили меру дозволенного – переступили черту равенства между научным и религиозным. Нарушили паритет этих мировоззрений, ударились в религию, как некую область виртуальности, что едва не закончилось для них всеобщей катастрофой.
- Катастрофой? От чего?
- От того, что их мозг перестал воспринимать реальный мир так, как этот мир воспринимал их самих до этого часа – вот чем едва не закончилась эта «игра» в большую веру! Ты только представь картину: десятки миллионов людей возвращаются из храмов домой, в квартиры, а там – нужда, проблемы, нерешённые вопросы, свадьбы, похороны, встречи, расставания, радость, горе, безразличие! Что делать? Идти опять в храмы, где, как говорит Хитрецов, чинно-блинно? И многие идут, возвращаются, встают на колени, шепчут слова благодати, просят, молят, умоляют. А что дальше? Оставаться здесь навсегда, пока не придёт час ухода вообще из жизни? И они снова бредут домой, где их ждут мирские дела, заботы, проблемы. Если так прожить, скажем, год или два, можно сойти с ума! И люди действительно стали терять способность мыслить реально. Тогда и встал перед ними этот вопрос: Что делать? И они пошли в сторону технизации общества, в область создания роботов. Чем это закончилось – тоже известно: перегнули палку и тут…
- Ты прав, Арсен: религии, как и другого, должно быть в меру, – поддержал его Арсений. – И мне это в тебе нравится больше, чем всё другое, на что ты способен – мыслить, как Человек! В таком случае, если на то пошло, скажи, а что делать с этим на Земле? Современная церковь в России, к примеру, возрождается, встаёт во весь рост. Возводятся новые храмы, костёлы, кирхи, мечети, другие сооружения культовых назначений. А какова перспектива, если сравнить с опытом других цивилизаций?
Арсен не стал долго думать, ответил сразу:
- Если народные массы Земли окажутся однажды в храмах, то их ждёт такая же участь, как на Сетомане: они создадут себе тех, кто будет за них создавать материальные блага, пока они – по их понятиям – создают в себе мир Духа. И случится то, что случилось на той планете: возвратятся они однажды в свои дома, коттеджи, пентхаузы, квартиры, а там – новые хозяева их жизни и судьбы!
- Ну и картину ты нарисовал, Арсен! – воскликнул Арсений. – Что, так на самом деле и случилось на Сетомане, или ты и тут немного привираешь?
- Встретишься с Тоно, Айком или Эдо, сам спроси об этом, и они тебе всё, сказанное мной, подтвердят до буквы!
-Ты не ответил на вопрос, что делать здесь, на Земле, в частности – в России с этим делом?
- Ответ – самый простой: не допускать нарушения паритета между Наукой и Религией! Особенно сейчас, когда в России идёт реставрация капитализма. Не утерпит Русская православная церковь от соблазна последовать за капитализмом – двинется в сторону капитализации своей системы! Что, честно говоря, мы сегодня и наблюдаем: она становится не только «придатком» государственной машины, но и цехом капиталистической идеологии. Второе – только сочетание религиозного и научного мировоззрений может дать ту искомую величину, которая сделает Человека Богом, а Бога – Человеком! Разве не так, если эти слова – не мои, а твои, Арсений?!
Арсений кивнул головой, тихо, спокойно, даже как-то сверхаккуратно добавил:
- Ты действительно моя точная копия! Ты увидел там то, что я бы тоже не упустил от своего взгляда. Религия, вера во что-то – это хорошо, как хороша и Наука, где всё и так ясно, но не всё понятно. Но этого для разумного человека слишком расточительно – разделять свой мир на две половины, два образа жизни, два мировоззрения, находясь в одном мире, в одной звёздной системе, в одной Галактике и одной Вселенной! Храмы должны стать Научными центрами познания устройства мира, как и Научные заведения – Центрами познания Духовного его устройства! Надо положить конец такому разделению Человечества на мировоззрения. И час этот уже близок, когда люди начнут не только понимать и осознавать это, но и реально создавать общую Религию мира – Научный теизм.
- Теперь, когда я воочию побывал на Сетомане, где произошли такие колоссальные перемены, я понял: другого пути у человечества просто не существует!
Арсений испытующе посмотрел на Арсена, спросил:
- Ты бы остался там, на Сетомане?
Арсен ответил, но не сразу. Наверное, потому, что и ему приходила в голову такая мысль. Но и тогда, и сейчас он имел на этот счёт своё твёрдое мнение:
- Нет, не остался бы! Хорошая планета, хороший народ, но это не моё! Моё – это Земля, ты, Кито-И, Лилия, Денис, другие родные и близкие для меня жители этой планеты. А ещё – Русский язык, без которого мир земного прагматизма стал бы походить на грудных детей, для которых молоко – это товар, а их желудки – помещение для складирования этого товара. Я очень горжусь тем, что я – русский! Это слово напрямую отвечает на вопрос, не кто я по национальной принадлежности, а чей на этой планете – Русский! Меня это забавляет больше, чем ответ на вопрос – кто: армянин, еврей, немец, китаец, монгол и тому подобное. Перебрал все языки мира, но такого ответа на вопрос – ЧЕЙ, не отыскал! Разве может быть такое, как в русском языке: «сообразить на троих», «напиться в стельку», «сейчас сбегаю – и приду!», «поставь ноги!», «аля-улю», «убери голову!», ну и так далее? Такое чудо может быть только в этом языке!
- Ты прав, Арсен, – поддержал его Арсений. – Вспоминаю случай, когда однажды на уроке режиссуры в училище наш преподаватель, Андрей Германович Василевский, рассказал анекдот: «Иду по улице, вдруг слышу – оплеуха! Прислушиваюсь – мне!» Интересно, как бы его перевели, скажем, те же американцы – на английский?
2
- И какой вывод? – поинтересовался Арсений.
- Вывод не мой, а твой, Арсений: надо готовить Человечество к полной отмене денег на Земле, как посредника между разумом и безумием! Это я понял сразу, как только окунулся в жизнь сетоманов, хотя и на самое короткое время. Ходить по улицам много не пришлось, чтобы убедиться в этом. Но ясно и отчётливо понял: деньги на Земле, как посредник между людьми, – главный и беспощадный виновник неустроенности человека на этой планете! Отменив деньги, Человечество обретёт то, что ему не под силу обрести за тысячу лет! Оно, в буквальном смысле этого слова, «задохнётся», «захлебнётся» от изобилия вещей и продуктов питания! И не только «задохнётся», но и вздохнёт полной грудью, ибо многое из того, что именуется ныне болезнями, недугами, неустроенностью, горем, страданием, терроризмом, национализмом, экстремизмом, нищетой, голодом, войнами и тому подобное – всё это исчезнет само собой за ненадобностью. Там, в Японии, когда ты говорил об этом с банкиром, я всё-таки сомневался в справедливости твоих слов на этот счёт. Сейчас же, когда увидел это явно, понял: ты прав! Но на Земле это должно быть ещё цивилизованнее, чем там, на Сетомане. Потому что тут интеллект Человека – это его генетическая награда Высших Сил Мира, а там – данное от иной Галактической линии поведения их планеты. Наша планета – любимица Солнца, а их Звезда – «падчерица» другой Звезды, которая, по всей вероятности, и творит интеллект Сетомана внутри его естественного и искусственного проявления. Жаль только, что об этом феномене Человек Земли не знает ничего. Даже не ценит того, что Солнечная система не входит ни в одну звёздную ассоциацию, как миллионы и миллиарды других звёздных систем! «Плывёт» себе в океане Вселенной, словно свободный и вольный корабль, и всё, что имеет в себе – принадлежит только ей, как та награда, которая учреждена исключительно для одного её Кавалера.
- Прекрасные слова ты произнёс о нашей Солнечной системе, Арсен! Благодарю тебя! Однако вот что я тебе скажу. По-моему, в последнее время и наш Человек что-то неладное заметил у себя дома. Ощущает приближение какой-то громадной необъяснимой беды. На всё Человечество, а не только на отдельно взятого человека. И она, эта беда, очень близко. Что это за беда? Это потеря смысла жизни. Потеря веры в религию, власть, в самих себя. Нигилизм? Нет, это что-то такое, что грозит всеобщим горем – быть раздавленным отягощением жизни, а не её проявлением в виде забот, которые человек исполняет механически, не задумываясь об анализе исполненного и совершённого. И эта сила отягощения, к сожалению, нарастает с каждым часом пребывания человека на Земле. Нарастает откуда-то изнутри, а не снаружи. Словно её кто потревожил – и она взорвалась, уничтожая всё, что вошло в неё за миллионы лет своей эволюции. Я связываю это с вступлением Солнечной системы на новый, по моим расчётам, 41-й виток своей Галактической спирали. Может, и не на 41-й, но на новый, где на ней должны пройти определённые химические и энергетические изменения. Эти изменения, конечно же, скажутся и на биологических структурах жизни. Не могут не сказаться! Отсюда и реакция физиологии Человека на эти предчувствия. Опасно ли это для самой жизни на Планете? Да, опасно, но не катастрофично, как об этом вещают «умники» из стана «прорицателей». Жизнь – это такой механизм, который, если его «запустили», будет работать в любых условиях, лишь бы она успела правильно среагировать на изменения. И она уже начала реагировать, давая понять разумной части жизни, чтобы и она, эта разумная часть, тоже среагировала на эти изменения вовремя.
- Что значит – вовремя? – спросил Арсен. – Поменяли мировоззрение?
- Ты прав: поменять мировоззрение, причём в корне! – твёрдо заявил Арсений. – Сам убедился на Сетомане: пока они не отказались от денег, пока не прекратили их производство, оголяя этим себя до нитки, народ жил в нищете и бедствиях. И пока не поняли, что только разум, интеллект способен вывести цивилизацию на путь процветания, наделали столько ошибок, что в их дела пришлось вмешиваться другой Цивилизации.
- Ты имеешь в виду меня? – удивлённо произнёс Арсен. – Но я здесь – всего лишь представитель этой цивилизации, но не сама цивилизация!
- Ты исполнил то, что требовалось исполнить всей Цивилизации! Но как она может оказаться там в полном её составе, если принять именно твою сторону вопроса и дела?
- Соглашусь с тобой, Арсений. Тем более что нам теперь есть что сказать и нашей Цивилизации по этой части. Только, поймут ли люди наши взгляды на всё это? Деньги так испортили сознание, мышление и мировоззрение землян, что потребуется не одно столетие, чтобы доказать им: Деньги – это ваша гибель, люди!
Арсений ласково оглядел Арсена, ответил:
- Время – не только хороший лекарь, но и хороший организатор жизни! Если есть мы, если мы сказали, а нас услышали, то это и есть начало новой жизни.
Они вышли во двор, в темноту осенней, но ещё тёплой ночи. В небе вспыхнула и погасла новая звезда. Потом – три подряд, которые пролетели прямо над Сенском. Это был сигнал Айка и Эдо, что всё у них хорошо. И, взмыв круто вверх, они взяли курс на Сетоман. Прежней планеты, носящей имя Тониман, уже не существовало. Она снова стала Сетоманом.
Помахав им, Ясновы тихо, чтобы не разбудить спящих, вошли в дом. И тут же услышали, как мать позвала Арсения:
- Сынок, подойди ко мне! Худо мне что-то: тошнота, а в груди – огненный шар. Принеси попить, лучше – чаю.
Арсений принёс тёплого чая. Вызвали скорую, опытный глаз врача которой определил: предынфарктное состояние! Осторожно перенесли её в машину, уложили на носилки. Возле железнодорожного переезда пришлось задержаться – шёл длинный состав товарного поезда. Мать держала руку сына, молча и терпеливо пережидая эту неприятную процедуру грохочущего рядом поезда.
- Всё будет хорошо, мама! Ещё немного – и всё образуется! – успокаивал её Арсений.
Наконец, поехали. От тепла руки матери снова защемило душу, сжало сердце сына, но он и вида не подал, как было ему невыносимо тяжело в эти минуты его жизни.
Это случилось ровно за 4 дня до её 85-летия.
Глава 9
1
Более трёх недель Арсений не отходил от матери, ночуя в палате сенской больницы, так как состояние её было очень тяжёлое. На третий день ей, правда, полегчало, и она попросила Арсения, чтобы тот вызвал к постели младшего – Василия.
Арсений пошёл на почту, дал телеграмму. Сотовой связи тогда ещё не было.
Василий ответил, что приедет сразу же, как только мать выпишут из клиники. Та сразу повеселела.
Затем её состояние снова стало тревожным, и она снова просит старшего дать об этом знать младшему. Но тот молчит, не отвечает. Арсений успокаивает её, но та в расстроенных, но в сочувственных чувствах молвит:
- Значит, некогда – работает, не отпускают.
А тем временем Арсений хлопочет, подыскивая квартиру для покупки. Приглянулась одна из квартир, но на пятом этаже, что нежелательно для больного человека. Однако покупает это жильё – понравилось то, что оно рядом с тем местом, где проходило его детство. Попутно приглядывается к ухоженному дому, что напротив многоэтажки, в которой теперь и его квартира. Говорит матери:
- Теперь мы с тобой, мама, будем иметь два жилья: квартиру со всеми удобствами и дом, рядом с квартирой, в котором будем жить летом, по теплу, как на даче.
- Сына приму только в своём доме! – отрезала она, когда Арсений предложил ей после клиники переселиться в квартиру.
Арсений подогнал свою старенькую «Мицубиси» к крыльцу больницы, помог ей забраться в неё, отвёз в дом, не ослушался. Стал ждать дня приезда Василия. Чувствовала она себя настолько скверно, что ни кушать не хотелось, ни двигаться. Да и условия частного дома, в котором не было даже примитивных условий для нормальной жизни, гнетуще давили на сознание сына, который понимал: здесь она долго не протянет. А уже осень, скоро холода. Стал снова звать её на квартиру – тёплую, с ванной, мебелью, просторной кухней, застеклённым балконом. Но она стояла на своём:
- Буду только тут!
Как Арсений и предполагал, брат вовремя не приехал. Знал его характер и привычку – говорить так, что и не понять: когда, зачем и почему? Не раз убеждался в этом.
Однажды Арсений спросил его:
- Когда в отпуск собираешься?
- Скоро, наверное, – отвечает тот.
- А когда, конкретно?
- Может быть, завтра…
- А ешё конкретнее?
- Послезавтра надо быть уже в Крыму – путёвка в санаторий на руках.
- Это как – послезавтра? А когда, если поездом, отъезжать из Москвы?
- Наверное, сегодня вечером. Баба, кажись, билеты уже взяла.
Баба – это его жена, Клавдия.
Арсений так и вспыхнул:
- Что у тебя за привычка: «может быть», «наверное», «кажись»?! Так бы и сказал: «Сегодня вечером выезжаем в Крым на отдых, в отпуск, на курорт!».
Вот и на этот раз:
- Что случилось? – спросил его Арсений. – Ты же обещал матери приехать восьмого, а явился аж тринадцатого!
- Дал телеграмму наобум, – ответил тот.
Вот почему, когда Василий вечером шёл с поезда и проходил по улице мимо толпы жителей, услышал нелестное для себя обвинение:
- Только тащится!
Однако, как только он переступил порог дома, мать радостно вскинула голову, сказала:
- Подь сюда, сынок, я тебя «поцолую!»
Арсению эта сцена показалась такой издевательской по отношению к себе, что ушёл на другую половину избы. И это была не ревность любви матери к младшему сыну, а нечто большее, чем это чувство. Это было предательство матери по отношению к одному из двух сыновей, где один сын был желанным, а потому оставленным без порицания за проступок, а второй – нежеланным, который, быть может, только и жил ради вот этой самой минуты, когда, наконец, восторжествует вся правда Любви и Ненависти, Добра и Зла, Разума и Безумия, Света и Тьмы.
«Дай – я тебя поцолую!» – именно так звучит эхо этой правды.
За столом, когда братья сели, чтобы отметить приезд Василия, тот спросил Арсения:
- Почему они на меня так: «Только тащится?»
- Потому что тебя ждали всей улицей неделю тому назад, а ты явился только ныне! Разницу улавливаешь? Здесь люди живут на виду друг у друга. Не как в большом городе, где даже соседей, что за стенкой, не знают. Вижу, забыл…
Дальше этого разговор не пошёл. Арсений попросил брата побыть с матерью, а сам пошёл в ту квартиру, которую накануне купил для себя и для матери, чтобы навести в ней порядок на случай переселения её в ближайшие дни. Наступали холода, поэтому надо было торопиться.
На следующий день они снова встретились в доме матери. Та чувствовала себя очень скверно. Болезнь отступала, но крайне медленно. К тому же ноги Анастасии Ивановны стали отекать, что говорило о том, что почки её стали работать из рук вон плохо. Именно это и стало тревожить Арсения больше всего. Если сдадут почки, то жить ей останется всего ничего. И он просит Василия пожить с ней ещё пару-тройку дней, приглядывая за ней, поскольку сразу переходить в квартиру она отказывается наотрез. Тот кивнул головой, давая понять, что согласен. Это было в середине ноября. Погода ещё баловала людей теплом, не спешила сдавать позиции.
А вот далее в этой истории – как в настоящем детективе.
Через три дня, пока Арсений хлопотал с квартирой, чтобы как можно лучше обустроить её для приёма больного человека, Василий отвёз мать в соседний город к её родной сестре – Анне, которая приходилась Арсению и Василию крёсной. Сам же укатил в Москву, в Мытищи.
А что Арсений? Прикупив сладостей и фруктов на рынке и в магазине, тот поспешил к матери и брату. А дом оказался закрытым на замок. Ничего не сказал ему Василий о таком решении, хотя видел его накануне, вечером того дня, когда направлялся к Виктору, чтобы обсудить план действий.
Арсений спросил его, куда тот направляется, на что получил ответ:
- Приехала «крёсна», вот иду в магазин, купить кое-что из продуктов.
Обманул Арсения брат – шёл к Виктору, двоюродному брату, чтобы утром на машине отвезти мать и «крёсну» в её город.
Ключи от дома Арсений нашёл у соседки, Елены Павловны, которая и рассказала ему всё, что приключилось с её подругой, Анастасией, накануне:
- Загнали машину прямо во двор, «выволокли» больного человека из дома, усадили в машину и поехали. Выглядела Настя очень плохо…
В доме Арсений нашёл записку, которую написал Василий: «Арсений! Мать у «крёсны», я уехал, думай, как сам, настроение, сам знаешь. Я от тебя ничего не хочу, а там жизнь покажет. Спасибо Виктору, он помог, у меня нет времени, пока».
Осмотрев дом, Арсений опытным взглядом охотника определил, что тут были не два человека, а целая компания: пустая бутылка «Московской», стопка грязной посуды, остатки пищи, окурки сигарет. Даже не убрали за собой! Это подтвердила и Елена Павловна, которой Василий отдал ключи от дома.
- Поглядывай тут, Павловна! – сказал он ей. И уехал в Москву.
Вскоре в Сенск «нагрянула» Валентина, дочь Анны. Что у них там случилось, никто не знает, но, скорее всего, кончились деньги, которые оставил Василий по уходу за матерью. Они ведь очень быстро кончаются, если их разматывать, а не расходовать рачительно и бережно. Вот и решила Валентина «поиметь» дополнительный куш с Арсения. К счастью, Арсения она не смогла найти в Сенске вообще, а то бы дело закончилось матом и оскорблениями в его адрес.
А тот забил тревогу на всю, можно сказать, московскую и мытищинскую родню. Звонил им по телефону, требовал отчёта, почему не известили его, когда решался вопрос судьбы матери, не посчитались с его мнением?
Дело завершилось тем, что Василию пришлось возвращаться в Сенск ещё раз. Но уже вместе с женой Клавдией, весьма жёсткой по характеру женщиной, без которой Василий – ноль без палочки, как говорит народная мудрость. Приехали, чтобы увезти мать в Москву. И снова тайно, без оповещения об этом Арсения.
Только потом, когда всё это осталось в прошлом, Арсений смог восстановить полную картину тех дней более-менее подробно.
2
Они явились в Сенск в начале декабря. В этот же день съездили к Анне Ивановне, забрали мать. И здесь была использована помощь Виктора с машиной.
В свой дом Василий мать, конечно же, не повёз – определил её туда, где обитала сестра Клавдии. Если бы они довезли её до своего дома, она бы не поддалась ни на какие уговоры ехать в Москву, но только остаться в своём доме. И этот ход участники заговора против Арсения использовали со знанием дела. Дважды, а то и трижды мать просила отыскать Арсения, но Василий с Виктором даже и не собирались исполнить её просьбу. Они выходили во двор, курили, некоторое время вели пустые разговоры, после чего возвращались в дом, отвечали ей:
- Нет его в Сенске! Куда-то, говорят, уехал, скрылся!
Это была гнусная ложь: Арсений был в сотне метров от дома, где находилась его мать, в своей квартире, приготовленной для неё! Он ждал любой весточки о ней, её судьбе, но не получал ничего! Трижды ходил на свою улицу, заходил в дом, кормил «Шарика» - дворнягу, но кроме замка на входной двери никого не видел. И как не повстречался с кем-то из этих заговорщиков, если трижды проходил мимо того дома, в котором в те минуты маялась его родная мать?! Ведь проходил в нескольких шагах от неё! Судьба что ли? А может, они его и видели, топающего мимо, да боялись, как бы мать не передумала «отписывать» Василию завещание на дом? Неужели только это и помнили: « Дом – Сютке!».
Потом Виктор рассказал Арсению:
- Они уехали в Москву в тот же день. Тётю Настю едва подняли в вагон – так было ей тяжело.
Арсений хотел упрекнуть и Виктора, что нельзя было так поступать, но тот твердил только одно:
- Меня попросили – я сделал. Отказать человеку, а тем более брату – не в моей привычке.
Не стал приставать Арсений и к Арсену, что тот не смог помочь ему в трудную минуту. Тут способности Арсена были адекватными его чувствам, и если сам Арсений не улавливал сигналы душевных страданий матери, то для Арсена этот канал чувственности перекрывался вообще. Здесь он был третьим, то есть лишним.
Что же касается Анны Григорьевны, то она, как могла, помогала мужчинам по квартире, чтобы принять достойно свою больную подругу.
О смерти матери Арсений узнал лишь через три недели после того, как её увезли в Москву. Шёл покормить «Шарика» в день Нового года по старому стилю, проходил мимо группы женщин – соседок по улице, которые ему и сказали, что та умерла. Прожила там всего лишь 12 дней.
Он принял это известие так спокойно, что, казалось, мать и не умерла вовсе, а всего лишь уехала, скоро вернётся. Недаром говорят, что если сам не хоронил человека, то ты его не хоронил вообще, и он жив.
Однако когда представил, как было тяжело его матери в вагоне, где она провела целые сутки, слёз сдержать уже не смог. Потом в письме он напишет Василию:
«Молите Бога, что она выдержала этот путь на вашу «Голгофу». Могла ведь и скончаться по дороге! Что бы вы тогда делать стали? Высадили бы вас где-нибудь, на полдороге? Не было в вас страха, вот и тащили волоком матушку, которую нельзя было трогать вообще, а тем более без сопровождения медицинского работника. Не понимаю вас: зачем было её везти в Москву, терзать её Душу, когда дом её был совершенно свободным?! Значит, не нашлось ей места в её доме. И все её просьбы – отыскать, найти меня! – остались без ответа. Как говорит Елена Павловна, матушка просила об этом и в день отправки её к сестре, и в день отъезда в Москву. Всё это говорит о том, что я у вас – не в милости. Только вот, вопрос у меня к вам, ко всем:
- Что я вам такого сделал, что вы со мной поступили, как с вещью? Неужели думаете, что ваше зло по отношению ко мне так и останется без наказания? Придёт час, и каждый из вас на себе испытает гнев возмездия силы небесной! Зло наказуемо!
Смерть Анастасии Ивановны поставила в трудное положение и Анну Григорьевну Данилову, которая последние годы жила вместе с ней, помогая ей и ухаживая за ней по возможности, хотя сама нуждалась в уходе из-за почти полной слепоты. По этой причине, как только Анастасию отвезли в больницу, Арсений тут же предложил ей переселиться к нему в квартиру, а потом, если всё образуется, может жить и в их доме.
- Спасибо, Сеня! – тихо ответила Анна, и голос её задрожал так, как это было тогда, в первый её приход в дом Ясновых.
Узнав о том, что Анастасию увезли в Мытищи, где она потом скончалась, Анна очень сильно переживала.
- Была бы я зрячей, разве бы допустила такое безобразие?! – сожалела она. – И как теперь жить, если я теперь у тебя на шее?
Арсений тут же остановил её:
- Не смейте мне так больше заявлять, Оксана Тарасовна!
- Что? – встрепенулась Анна.
- Говорю, дел много у нас с вами, Оксана Тарасовна!
- Оксана Тарасовна? Боже праведный! Как же я смогла так отвыкнуть от своего имени? Спасибо тебе, что ты есть на этом белом свете! Спасибо!
Она схватила руки Арсения, стала их целовать и прижимать к своим щекам. А он только и старался – восхититься её терпением, что не сдалась трудностям судьбы, не раскисла от невзгод и печалей. Хотел что-то сказать о сыне и Назаре, о том, что они живы и здоровы, и что она не одинока, но сдержался – устоял от соблазна раньше времени бередить сердце женщины. Как же ему не терпелось сейчас это сделать! И так хотелось утешить её в эти минуты! Но стерпел. Решил действовать без огласки и упреждения часа, когда это получится само собой.
Анна согласилась:
- Придёт весна, будем с вами копаться в нашем огороде, ходить по сосновому бору, к реке. Нас трое, не пропадём!
На что Арсений ответил:
- К сожалению, не придётся. По истечении шести месяцев, я решил отказаться от своей доли наследства в пользу Василия. Не хочу войны с ним. И об этом заявил нотариусу.
Нотариус, хорошо знавший Арсения, прочитав заявление об отказе своей доли наследства в пользу брата, предупредила:
- Арсений Ильич, вы знаете, что данное решение обратной силы действия не имеет?
- Знаю, поэтому и отказываюсь. Не хочу войны, ибо хорошо и вдоволь познал её в детстве! – твёрдо заявил тот и поставил свою подпись под документом.
- Кстати, а где Арсен? – вдруг неожиданно спросила Анна. – Не слышу его голоса!
- Я здесь, Оксана Тарасовна, на балконе! – ответил Арсен. – Читаю письма племянницы Арсения, Ирины. И удивляюсь, как это возможно так пасть до самого дна невежества?!
- А ты мне можешь их почитать? – попросила она Арсена.
- Могу, конечно, но только без тех слов, значение которых вы поймёте по начальным их буквам. Хорошо?
- Я догадливая, – охотно отозвалась Оксана.
- Тогда слушайте!
И Арсен стал читать письма Ирины вслух. Он читал, а она всё глубже и глубже уходила в какое-то неземное состояние, то подпирая голову рукой, то вставая, делая шаг вперёд, потом – назад, то, присев снова на диван, обхватывала обеими руками поседевшую голову.
- Как же ты, Сеня, всё это выдержал? – спросила она Арсения, когда Арсен закончил чтение. – Это, какое же надо иметь сердце, чтобы оно не разорвалось на части от этой грязи и злословия?! И как ты терпел всё это? Прости, Господи, помилуй их, они не знают, что творят!
Она так разрыдалась, что Арсению пришлось вывести её на балкон, хотя было там весьма прохладно.
- Только на пять минут, – предупредил Арсений. – Только на пять, иначе застудишься. Нельзя нам с вами раскисать, Анна Григорьевна, не имеем права! Надо жить и утверждать жизнь! И многое надо ещё сделать нам с вами, Оксана Тарасовна. Впереди столько всего приятного, что о плохом даже думать не хочется…
Он мысленно уже ждал приезда в Сенск и Назара, и Леонида. Ждал, но сознательно откладывал этот день в «комод» Будущего…
Однажды, когда выпал небольшой снежок, Оксана попросила выйти погулять возле подъезда, пройтись по улице, а, может, и дойти до дома Анастасии. Тот согласился. Арсена не взяли – пусть работает.
Дошли до дома, открыли дверь в сени, прошли в заднюю комнату, которая служила и кухней. Здесь плита, стол, диван, на котором любила спасть хозяйка. Между двух небольших окон – зеркало, в которое она смотрелась, когда что-то стряпала и топила плиту углём. Иногда, бывало, посмотрит на себя в зеркало, а на щеке – сажа, а то и лоб весь в ней.
Оксана, войдя в холодную избу, потянула носом запах того места, где провела многие годы. Он стал родным, этот запах, этот аромат жилья и человека, который в нём – заботливый хозяин, а не квартирант, временщик. Смахнула слезу, прошептала:
- Скорее бы весна, а там – лето!
Арсений от этих слов будто бы проснулся, пришёл в себя. Он знал, что не пройдёт и трёх месяцев, как Ирина начнёт на него новую атаку за владение домом. Ответил Оксане:
- У нас с вами, Оксана Тарасовна, всего три месяца, чтобы бывать здесь без приключений и скандала. Наступит июнь – прилетят орлы, начнут клевать жертву. Так что, давайте уже сейчас готовиться к тому, что это уже не наше с вами, а совсем чужое. Мне было 17 лет, Василию, брату, 15, когда мы строили этот домик, сил и здоровья было затрачено много, но я не тот воин, чтобы драться за мамону!
- Понимаю тебя, Сеня, – согласилась с ним Оксана. – Тебе он роднее родного. Тут прошла твоя юность, годы возмужания, отсюда ты шагнул в большую жизнь, сюда ты приезжал, скучал по нему. Но я понимаю тебя: счастливый не тот человек, который берёт, а который отдаёт! Ты правильно решил – отдать свою долю. Пусть возьмут, ты же получишь больше, чем отдашь. А меня, если можешь, прости, что не разглядела в тебе того доброго и щедрого человека, каким я тебя узнала позже! Прости, Сеня!
Она прижалась к нему так сильно, что он и тут едва сдержал себя, чтобы не сказать ей то, что и у неё будет Великий праздник, причём скоро.
Обратно они шли бодрее, чем сюда, так как знали: шли туда, где открывалась другая дорога.
3
В июне, как и думалось Арсению, прикатила в Сенск Ирина с Доверенностью от своего отца, Василия, – вести дела наследства. Сняла с дверей дома бабушки все старые замки, повесила свои. Потребовала от Арсения, чтобы тот шёл с ней оформлять нужные бумаги. При этом предупредила:
- Разделим пополам, но хозяйничать ты там не будешь! Теперь я тут хозяйка, хватит – намучились мы с тобой! Поехали, машина внизу, Олег ждёт.
Олег – её муж, который её привёз в Сенск из Москвы. Мужик сносный, общительный, в целом – положительный. А вот она – это что-то из ряда выходящего за пределы всякого приличия и дозволенности!
- Я никуда не поеду, – спокойно ответил Арсений. – Вам надо – вот вы и поезжайте!
- Как это не поедешь? – вскипела Ирина. – Позову Олега, силой потащим!
Стала крыть его матом, обзывать, угрожать расправиться, уничтожить, как клопа, тому подобное. Остановилась тогда, когда постучали в дверь.
Арсений встал, подошёл к двери, открыл. Это были Арсен и Оксана Тарасовна. Они прогуливались на свежем воздухе, вернулись.
- Забыли ключи, – сказала Оксана, входя в квартиру. За ней вошёл и Арсен. Спросил:
- Что за шум?
- Вот племянница прибыла из столицы по делам наследства. И твоя, между прочим, племянница!
- Ты чо городишь? – грубо оборвала его Ирина. – Какой ещё дядя выискался?
Арсен достал паспорт, показал ей, та прочитала:
- Яснов Арсен Ильич. Не пи...! А если и наследник, то заявлял бы до истечения 6 месяцев, понял!? А поэтому тебе – во! – показала ему фигу.
Тут вмешалась Оксана:
- Как тебе не стыдно, Ирина? Как ты разговариваешь со старшими?
- А ты вали из дома моей бабушки, пока я не пришла и не поддала тебе, срань вонючая! Хватит, пожила!
Оксана прошла на кухню, села к столу, тихо заплакала. Арсен пошёл следом, чтобы успокоить её.
Арсений медленно встал, открыл секретер, где хранились у него документы, достал нужный лист, протянул ей. Она взяла, прочитала и её нижняя губа отвисла до подбородка: это была ОТКАЗНАЯ от части своего наследства в пользу брата Василия, её отца.
Настроение её было испорчено до основания. Оказывается, заехали они в Сенск после посещения южного моря, изрядно поиздержались, поэтому рассчитывали, что часть уплаты пошлины на составление документов по наследству падёт на Арсения. А тут вдруг – такое!
Пришлось ехать ни с чем в Москву, потом снова возвращаться, после чего приезжать ещё раз, и ещё несколько раз – в лице полноправной, так сказать, хозяйки этого приметного «поместья».
Правда, был и некоторый перерыв в поездках: неожиданно сгорела её дача в Хомутовке, что под Мытищами и Подлипками.
Узнав об этом, Арсений вспомнил, как мать всегда повторяла одну и ту же присказку:
- Господь – не Иван Акимыч, всё видит!
Глава 10
1
Очень радушно встретил Савин Арсения после того, как не стало его матери, Анастасии Ивановны. Очень переживали все за Арсения по этому поводу, а некоторые даже предлагали возбудить уголовное дело против бесчеловечного поступка его брата. Однако Арсений не поддержал их, отверг напрочь данное предложение: мать уже не вернуть.
Встретив его, спросил, почему нет Арсена. На что Арсений ответил:
- Надо помочь Анне Григорьевне по дому.
Борис вопросительно посмотрел на гостя, спросил:
- Что, никак не привыкнет к своему настоящему имени? Привыкнет! В жизни бывает и не такое! А Леониду уже сообщил об этом? Нет? Почему?
Сейчас они были одни, поэтому обращались на «ты», чего не делали в присутствии других людей, обращаясь на «вы». И, надо сказать, никогда не путались в этих тонкостях этикета.
Арсений объяснил, что надо подождать хорошего тепла, чтобы встречу матери с сыном провести торжественно, как в хорошем фильме или романе. Чтоб на долгую память не только им, но и жителям Сенска.
Савин согласился. Он и сам думал о таком сценарии. Не хотелось такое чудо превращать в рядовой случай простых будней.
А сегодня он попросил Арсения прийти, чтобы принять участие в разговоре с Хитрецовым. Правда, при этом пожалел, что не будет Арсена. На что Арсений предложил пригласить тоже и Арсена. Савин с радостью согласился.
И вот Арсен вместе с ними, в кабинете Савина.
- Прошу к столу! – пригласил Савин друзей. – Сейчас подойдут Малышин, Торбеев и Хитрецов, который, собственно говоря, и настоял на данной аудиенции. Гибель Татьяны Липской, отказ Витоля в помощи переезда его в Австрию и слухи о том, что искусственная копия человека уже существует реально, заставили его в корне поменять своё прежнее мировоззрение. Так это, или не так – вот это нам и предстоит сейчас выяснить вместе с вами, товарищи. Вы согласны?
- Конечно, согласны! – ответил Арсений. – Что за вопрос?!
- Тогда встречайте! – Савин встал, чтобы встретить Торбеева, Малышина, Хитрецова.
И беседа началась. Её начал Савин, который обратился к Хитрецову:
- Итак, если бы не гибель Татьяны Липской, отказ Витоля в протекции, а также ваше признание того, что эксперименты в вашем Центре на порядок отстают от создания искусственной копии человека в иных лабораториях, то вы бы не обратились к нам с просьбой обсудить своё положение?
- Если откровенно, то – нет, не обратился бы! – честно признался тот. – Для меня главным результатом был результат выращивания детей из пробирок, и если бы не моя авантюра – привнести в организм человека способность передавать видеосигналы через посредство зрения, то я бы этим делом так и занимался. Но я – не просто исследователь, во мне сидит ещё и некий авантюрист, в хорошем смысле слова, конечно, то и оставаться на одном уровне полученных результатов я не мог – готов был лечь костьми, чтобы совершить более великое чудо, чем простое рождение человека из пробирки! Идеи Яснова подтолкнули меня к осуществлению и его результатов…
Арсений, услышав данное заявление Хитрецова, даже ухом не повёл. Просто глянул на Арсена и улыбнулся.
- Лечь костьми, говорите? – не сдержался Малышин. – А кто лёг этими костьми вместо вас? Эйк, Таня Липская, другие молодые люди, которым надо было жить и жить! Вы не считаете, что это вы убили их своими опытами?
Хитрецов молчал. Ему нечего было сказать. Он понимал: сейчас будет составлен протокол дознания, а потом – дорога по этапу, куда идут те, кто совершил то или иное преступление.
Торбеев, для которого смерть Татьяны Липской была ударом ниже пояса, посоветовал ему:
- Вам придётся рассказать всё, чем вы занимаетесь в своём Центре, как на духу, Иван Ефимович. В противном случае мы будем вынуждены прибегнуть к методам нетрадиционного дознания.
Хитрецов насторожился. Однако взяло верх чувство не страха, а любопытства, и он спросил:
- Это что, угроза?
- Это предложение сотрудничать с нами, а не угроза. В противном случае – ещё раз напоминаю вам – мы применим к вам методику дознания, основанную на так называемом детекторе лжи.
Хитрецов внимательно обводит взглядом кабинет, усмехается:
- И где он – это самый детектор? А, догадываюсь, – его сейчас сюда доставят! Ну, что ж, пожалуйста!
Теперь пора усмехнуться другим, и Торбеев переводит это чувство в слова, обращённые к Арсену:
- Арсен Ильич! Не могли бы вы на время стать этим самым детектором? Нам так хочется, чтобы проверить готовность Ивана Ефимовича к сотрудничеству с нами?
Хитрецов не только улыбается – он хохочет: нервно, надрывно, вытирая влажные глаза, словно обданные фитонцидами едкого лука.
- Арсен – детектор лжи!? Арсен – прибор?! Не смешите, господа!
Но вдруг замолкает, будто что вспомнив.
Да, он вспомнил! Вспомнил ту минуту, когда Арсен, бросил ему в лицо, покидая «Орбиталь»:
- Хотели проверить меня, человек ли я? Не человек, а сверхчеловек!
Ему вдруг по-настоящему стало страшно. Хотел подняться, но не смог – тяжесть тела удвоилась, даже утроилась. Хотел пошевелить рукой, но не смог сделать и этого – руки онемели.
- Да вы не волнуйтесь, Иван Ефимович! – услышал он рядом голос Арсена. – Мы сейчас с вами побеседуем, потолкуем, что-то вспомним, а потом…
Арсен дал знак, чтобы началась видеосъёмка, и Малышин начал снимать. При этом Арсен напомнил:
- Наша беседа с Иваном Ефимовичем будет абсолютно бессловесной, то есть немой. Мы с ним будем общаться мысленно, а когда станем просматривать запись, она расскажет, о чём шла речь.
И беседа началась – беззвучная, без деятельности речевого аппарата беседующих, без артикуляции и даже намёка на то, что идёт оживлённый, заинтересованный разговор между ними.
Когда же всё закончилось, включили запись, которая началась с того момента, когда Хитрецов тихо, словно потеряв голос, спросил:
- Потом – что?
- Что потом? А потом… Дайте мне обе ваши руки и смотрите мне прямо в глаза. Что видите?
Хитрецов хотел сказать, что не видит ничего, но Арсен подсказывает ему:
- Вы сейчас в палате вашего роддома, где лежит на сохранении жена Петра Зайкина, вашего участкового. Это так?
- Да, так! – подтвердил Хитрецов, удивлённый таким необычным посещением своего заведения. – Но почему я именно здесь? Она меня видит?
- Нет, она вас не видит, – упокаивает его Арсен. – А вот вы расскажите нам, почему она находится здесь, если беременность её – всего лишь несколько дней? Ей угрожает опасность выкидыша?
- Нет, не угрожает. В Центре ведутся исследования динамики течения беременности не только по дням, но и часам, минутам, даже секундам. И этот процесс не только сканируется, но и переносится на другой плод – искусственный. Я использую энергетику женщины, которая берёт на себя двойную нагрузку: в своём чреве она вынашивает своего ребёнка, а в это время рядом с ней, через так называемую «мембранную» стенку, идёт процесс выращивания другого ребёнка, искусственного, которому она помогает своей энергетикой.
- Данный метод наносит вред этой женщине? – интересуется Арсен.
- Нет, никакого вреда не наносит, хотя точных данных на этот счёт пока нет. Думаю, что для неё это проходит безболезненно, без нарушений её физиологии, – отвечает Хитрецов.
- Этот метод кем-то одобрен? У вас есть на такие эксперименты разрешение?
- Это ноу-хау, поэтому никаких экспертиз пока не проводилось. Да и проводить их некому. Вот если бы за это взялся Арсений Яснов!
- Как складывается судьба того ребёнка, который выращивается вот таким, искусственным методом?
- Женщина после рождения своего ребёнка покидает Центр вместе со своим ребёнком. А тот, который рождался за мембраной, оставался в Центре, как «материал», который идёт на всякого рода эксперименты. Представляете, какое неограниченное количество людской массы можно получить, используя данный метод «выращивания» человека?!
- Да, представляю! Особенно для тех, кто мечтал и мечтает завоевать всё жизненное пространство Земли исключительно для своей нации!
- Вы мыслите так, как однажды сказал Отто Зальцман, узнав о возможности такого метода: «Нашему бы фюреру это полчище!»
- Вы знали лично Зальцмана? – удивляется Арсен.
- Нет, лично не знал, но много слышал о нём. Однако я уже говорил об этом.
- А кто эти женщины, которые поступают в ваш Центр?
- Простые, обыкновенные женщины, которые не могут иметь детей по тем или иным причинам. Жена местного участкового Петра Зайкина, например. Зайкины обратились ко мне, и я не отказал, принял жену Петра. Тысячи людей мечтают попасть ко мне, но лишь единицы счастливчиков получают такие приглашения для проведения искусственного зачатия.
- Вы не ответили на вопрос, как складывается судьба тех, кто рождается искусственно? Как они живут, развиваются, что потом с ними происходит?
И Хитрецов рассказал всё, что видели Татьяна Липская с Арсеном, когда те проникли в Центр. В том числе о том, что Эдик – его родной внук, а Энк – его «застеночный» брат, развитие которого шло под воздействием биополя его, Хитрецова, дочери. После чего изложил идею, как намеревался использовать зрение человека в качестве камер видеонаблюдений за другими людьми. И о многом другом поведал, о чём бы, конечно, не рассказал, если бы не страх, что скрывать свои мысли от Арсена бесполезно: он их всё равно «прочтёт».
- Вы творите не людей, Хитрецов, а сиротство! – завершая беседу, упрекнул его Арсен. – Мало вам сирот при живых родителях, так надо к ним добавить ещё и таких! И как детей не жалко, не понимаю!
2
Увиденное на голографическом экране потрясло и шокировало Хитрецова до основания. Все его мечты, связанные с темой создания искусственного интеллекта в пробирке, рассыпались на молекулы и атомы, элементарные частицы. Вспомнил Карла Витоля, который весьма сожалел, что не встретился с Фрейдом при жизни самого Зигмунда Фрейда, который, конечно же, знал, на что толкал Земную цивилизацию, уводя её в поиск самой себя в своём подсознании, хотя совершенно упуская то, что не сможет один человек утерпеть от соблазна – покопаться в сознании другого человека, извлечь из его подсознания силы, способные на совершение самых отвратительных и гнусных поступков. А ведь таких было не десятки, а сотни, даже тысячи – соблазнившихся покопаться в чужом белье! И что ими руководило, приводя они в действие механизм манипуляции судьбами миллионов людей? Всё тот же соблазн, или что-то более изощрённое?
Вспомнил он и посещение лагеря смерти Маутхаузен, что выше по течению Дуная в сторону Вены. Жуткое зрелище! Люди против людей! Или это были уже не люди – ни те, кто ждал смерти, ни те, кто проводил в действие механизм уничтожения первых? Но куда, в таком случае, делось у них сознание, если у палача и жертвы было его до этого поровну? Почему такая мощная сила Человека, как его подсознание, не вышло наружу, чтобы заглушить эту самую страсть соблазна – управлять судьбой Человека, определённую не миром людей, а – Свыше?
- Вы где, Иван Ефимович? – услышал он вопрос Малышина.
- Что? – вздрогнул тот от неожиданности. – Ах, да, малость задумался… Извините!
- И о чём, если не секрет? – не отставал Игорь.
- Вопрос психотерапии, – машинально, забыв, где находится, начал рассуждать тот. – Разбирал, что к чему. Бессознательное – «оно», а сознательное – «я». Область влечений – это «оно», как сдерживающие импульсы посредством защитных механизмов; «сверх-я» – область социальных норм и нравственных установок…
Малышин покачал головой, дал ему воды. Сделав пару глотков, он пришёл в себя.
Малышин снова, но теперь уже более осторожно, спросил его:
- Вы в порядке?
- Да, спасибо! – поблагодарил Хитрецов.
Он не играл. Его состояние действительно было на грани срыва. Он был просто сражён тем, что ему продемонстрировали эти люди, для которых не было никакого различия ни в сознании, ни в подсознании. Они делали своё простое человеческое дело – и всё. Они служили другим, не соблазняясь проникновением в чужую психику. Даже те, кто проник в неё до такой глубины, от которой можно оттолкнуться, достав дна, и, вынырнув, указать путь в далёкое будущее миллионам и миллионам других людей.
- Я потрясён увиденным! – признался он честно. – Я мечтал покорить мир тем, что хотел с помощью зрения сотен тысяч людей устроить тотальную слежку за миллионами других, чтобы стать режиссёром их судеб. Не только ошибся, но и потерпел сокрушительное поражение!
Малышин снова поднёс Хитрецову стакан с водой. Но тот отказался, ответил:
- Спасибо! Я в норме! Для меня сейчас – это разобраться во всём, что я натворил, и что ещё мог натворить…
Малышин остановил Хитрецова:
- Скажите, Иван Ефимович, вы действительно не знали и не видели такого человека – Отто Зальцмана?
Хитрецов вздрогнул. Лицо его покрылось пятнами разного цвета – мальжинами, как говорила мать Арсения. При этом он как-то весь сначала обмяк, а потом напрягся, словно струна, готовая лопнуть от натуги.
- Вы сказали: человек? – переспросил он.
- Да, человек по имени Отто Зальцман, – подтвердил Малышин.
- Разве это человек? – сквозь зубы процедил Хитрецов. – Это не человек, а нелюдь! Вы знаете, что творил этот, как вы говорите, «человек»? Он занимался тем же, чем занималась вся его партия Гитлера – «СС» – уничтожением людей!
- Вы с ним не встречались? – поинтересовался Игорь.
- С кем? С Отто? – удивился Хитрецов. – Да его сам Витоль видел всего-то пару раз, не то, чтобы мне довелось с ним быть знакомым! Убежал в Альпы, когда понял, что Германия войну проиграла вчистую!
И он стал рассказывать то, что было до войны, когда Фрейд был ещё жив, а Витоль бредил идеями создания Центра его имени. Именно тогда и появился на сцене жизни Отто, который стал директором Центра Фрейда, но уже после смерти великого психоаналитика.
- С ним я никак не мог встретиться, будучи офицером Красной Армии, а он – офицером «СС»!
- А вдруг? – подначил его Малышин, хотя точно знал, что эти два человека ни встреч не имели, ни пути их не пересекались. Да они вообще не знали друг друга.
- А чем он занимался на оккупированной территории Белоруссии и Украины? – спросил Савин.
- Этого я не знаю, – ответил Хитрецов. – Слышал, что был связан с деятельностью, так называемой, «культурной» пропаганды новой жизни на оккупированных территориях. Подробности мне неизвестны.
На этом разговор с Хитрецовым был завершён. Уходя, он ещё раз восхитился способностью Арсена. На что тот ответил:
- Надо заниматься делом, а не безделием! Надо служить всем, а не только себе! Вы погнались за славой и деньгами, а деньги глухи к страданиям людей. Они вообще безразличны к судьбе человека. А те, кто в них влюблён, глух и к самому себе. Запомните это, Иван Ефимович!
Хитрецов на это не ответил ничего. Он ещё не совсем отошёл от увиденного тут чуда.
3
Когда закрылась за Хитрецовым дверь, Арсений заметил:
- Помяните моё слово: чуть отойдёт – опять примется за своё! Фанатизм неугасаем! Кстати, а как дела с тем «мыслетроном», который вы изъяли у него, Борис Павлович?
- Проверили самым тщательным образом, – ответил Савин. – Пришли к выводу, что он не был использован кем-то из сотрудников лаборатории для отключения сознания погибших. Использовался в работе с с мышами и крысами. Значит, ребята погибли из-за того, что просто не выдерживали тех нервных нагрузок, которые приводились в действие через посредство использования рецепторов зрительных нервов. Что касается Липской Татьяны, то она сама решила свою судьбу – нажала «кнопку смерти» на пульте. Это подтвердила и дактилоскопия – отпечаток её пальчика остался на кнопке, как свидетельство её преднамеренного решения. И деление новорождённых на группы и касты – это тоже вроде игры, с помощью которой Хитрецов прикрывал свою бездеятельность перед Витолем. Деньги, полученные из-за рубежа, надо было отрабатывать, и он делал всё, чтобы дело выглядело именно так.
- А как же то, что было на самом деле – зрение, как видеокамеры, передача видеокартинок на расстояние?
- Это реально, – ответил Савин. – Тут прогресс – налицо! У него действительно работали отличные специалисты, которые создали такие уникальные системы соединения нервных окончаний глаза человека с механизмом передачи картинок действительности. Здесь опыты, думаю, продолжатся, но поскольку вы, Арсений Ильич, их опередили и оставили далеко позади, то весьма скоро они и сами признают их ненужность. Сингомен во сто крат практичнее любого биогента – вот правильный ответ! Это такое создание, как мы убедились, которое функционирует исключительно на интеллекте матрицы – сингонического каркаса.
Арсен, принимая похвалу в свой адрес, добавляет:
- Но и тут условие: не всякая матрица годится для создания сингомена, а только та, которая обладает чистотой алмаза. Только такая матрица способна произвести свою сингоменную копию. «Грязная» матрица не сможет сделать этого ни при каких условиях – таков закон Природы!
- А человек? – задаёт ему вопрос Савин.
- Что человек?
- Он же производит себе подобных, не спрашивая на то ни разрешения у Природы, ни у родителей, ни у кого на свете! Причём, в любом виде: хоть в пьяном состоянии, хоть по трезвости! И, поди ж ты, они рождаются!
Арсен смеётся:
- И это – закон Природы: хочешь произвести разумного – производи! А хочешь, чтобы твой ребёнок был вне разума, с болячками и недостатками – вот тебе – твоё! Мы говорим о разных вещах, Борис Павлович! Речь идёт об искусственном интеллекте, а не о человеке, который создан Природой исключительно как естественный Интеллект. Я правильно говорю, Арсений?
Арсений подтверждает:
- Да, это так! Мы провели десятки и даже сотни опытов, но только пока одна удача – это ты, Арсен. Будем искать и дальше, но думаю, это возможно в пропорции один на тысячу или десятки тысяч. И, разумеется, надо спешить, так как налицо – усиление деградации современного человека, как носителя матрицы. Алкоголь, наркотики, антибиотики, другие химические препараты, питание, ведущее к ожирению, слабоумие – всё это ведёт к тому, что однажды мы не сможем отыскать нужную матрицу – «алмаз», среди миллионов людей. Кого пошлём тогда на другие планеты? Самого человека? А что можем привезти оттуда – труп? Если вообще сможем доставить его, чтобы похоронить тут, на Земле, а не загрязнить Космос своим, извини, «навозом».
Савин хмыкнул, но ничего не ответил.
- Хитрецов, конечно, об этом не думал, – продолжал Арсений. – Им нужна была только власть над людьми, а нам нужна уверенность, что мы, Человечество, всё-таки побываем в иных мирах, вернёмся оттуда, а потом, возможно, и переселимся туда вообще. Разве не читал, что сказал Апостол Пётр, когда его спросили о судьбе Земли и людей на ней? Он сказал, что Земля и все дела на ней сгорят!
Савин слушал Арсения с неподдельным интересом. Он вообще любил вести беседы с ним на такие и другие темы. При этом словно бы погружался в иной мир, чем тот, который окружал его, и ему становилось так спокойно, что хотелось не просто жить и работать, но и что-то создавать, творить, совершенствовать. А вот что совершенствовать? – этот вопрос для него был самый трудный. И сейчас он бы так вечно и слушал Арсения, но остановил его, спросил:
- Может, уйдём в другой кабинет? Там и поговорим!
- Согласен! – ответил Арсений.
Они перешли в кабинет начальника Управления. Здесь Арсений снова поднял вопрос встречи Леонида Крайко с матерью.
Савин спросил:
- А как у неё сейчас со зрением?
- Зрение – почти ноль, и всё её зрение сейчас – это чувство материнства, – ответил Арсений.
- Узнает ли сына – вот вопрос?
- Узнает! Нутром узнает!
- А как поведёт себя с Назаром? Поверит ли, что тот, кого она обвиняет в убийстве сына – честный человек, да, к тому же, усыновивший его? Это выдержит не каждый! – заметил Савин.
- Я и сам в своё время прошёл процедуру усыновления ребёнка. Впечатление такое, что совершаешь какое-то необычное преступление – отнимаешь ту часть жизни у человека, который родил его. Вот только не могу понять, как чувствует себя тот, кто добровольно отказывается от этой части жизни?! Я бы свою часть никогда и никому отдать не смог. К сожалению, пришлось разойтись с его матерью после целых тридцати лет совместной жизни! Не поняла она меня, не поддержала, отказалась от откровенного разговора, осудила за то, что занялся наукой, а не дачным и бытовым делом. Так ни разу и не поговорили мы с ней о моих мыслях и замыслах, книгах и научных трудах. Да и трудом она мою науку вообще не считала.
- А сын? Какие сейчас у вас с ним отношения? – спросил Савин.
- Сын? Даже не вспоминает обо мне, будто меня у него и не было…
Савин внимательно заглянул Арсению в глаза. В них была не тоска, а какая-то нечеловеческая боль, от которой его даже передёрнуло.
- Что с вами, Арсений Ильич? – спросил Савин, видя, что того повело в сторону.
Стал укладывать Арсения на диван. Но тот тихо прошептал:
- Худо, Борис Павлович, вызывай скорую!
Прибывшая скорая, подключив аппарат ЭКГ, констатировала: обширный инфаркт…
Глава 11
1
Кратко это лечебное заведение называют словом «ОРИТ» – Отделение Реанимации Интенсивной Терапии.
Сюда, в этот Центр, и «угодил» Арсений с диагнозом «ИБС трансмуральный передний распространённый инфаркт миокарда 3-го класса тяжести».
Что такое инфаркт, объяснять, наверное, никому не надо?! Это либо «крыльцо» смерти, либо «Горница» Жизни. Люди, перенёсшие эту коварную болезнь, так и говорят: «Тяжелее недуга не бывает!».
Однако нет и большей радости, если данный недуг, сдавая свои позиции, возвращает Человека в «Горницу» Света!
Что такое боль, никто не знает. Знает только, что она возникает, как реакция организма на ушиб, удар, разрыв, порез. А если боль – это награда, которая отличает живое от неживого, чувственное – от бесчувственного, движимое – от недвижимого? Значит, боль – это некий ингредиент, рассыпанный в организме, словно зёрна злака – по полу, потому человек её и не ощущает, как существо, сложенное из миллиардов клеток. Когда же что-то случается, эти зёрна собираются вместе и, объединившись, ставят тут свою метку – сигнал беды. Умно придумано! Мудро построено! И люди, умные и мудрые, прислушиваются к этим сигналам, вовремя откликаются на них своим решение или поступком.
Встречая скорую с Ясновым, главный врач ОРИТ Кудрявцев Дмитрий Владимирович, сказал, обращаясь к Арсению:
- Если будем сотрудничать, а не просто заниматься лечением, дней через двадцать будете не только на ногах, но и в творческом процессе!
Они знали друг друга давно – со школьной скамьи. Дмитрий мечтал стать врачом – и стал им. Потом закончил ординатуру, защитился, стал классным специалистом в области кардиологии. Любил охоту, рыбалку, но больше охоту, как Арсений. Множество раз бродили они по округе, проходя десятки километров по перелескам, степным просторам, заглядывая в лесные чащи, не забывая навестить на кордоне и лесника, Маркела Ивановича Плетнёва. И непременно в сопровождении егеря Альберта Шуркина – знаменитого на всю округу охотника-волчатника.
- Будем сотрудничать, потому и пришёл, – пошутил Арсений.
- Не пришёл, а доставили на скорой! – поправил его Дмитрий, зная Арсения как любителя приукрасить своё тяжёлое, порой, состояние из-за гипертонии, которой страдал по причине отсутствия нормального детства, голода и лишений военных лет.
Реанимация, куда был доставлен Арсений, – это палата на пять коек. На четырёх уже лежали пациенты, которые поступили раньше, а потому приветствовали его, как новенького, – взглядом, поднятием руки, кивком головы. И все четверо были подключены к специальным аппаратам, которые тихо попискивали, сообщая пульс работы сердца, артериальное давление, другие параметры работы организма больного в целом.
Его уложили вторым слева, если войти в палату и глянуть на неё от входной двери.
Раздели почти догола, накрыв простынёй и одеялом, так как, несмотря на начало июня, стало вдруг прохладно из-за начавшихся дождей.
- Оставьте ему трусики! – распорядился Кудрявцев. – Да не смущается душа его отсутствием оных!
Шутки Дмитрия нравились медсёстрам, потому как они помогали им преодолевать те трудности, а иногда и трагедии, которые случались здесь более неожиданно, чем в других отделениях клиники. Реанимация – это такое место, откуда только два пути выхода: либо на свет, либо во тьму. Тут, как говорится, кто кого: либо Жизнь окажется сверху Смерти, либо Смерть повернёт в свою сторону человека.
Так оно и случилось на следующий день после того, как Арсений оказался в реанимации. Его сосед, который теперь оказался справа от него и первым, если смотреть с порога палаты, настолько плотно поел вечером, что сердце его не выдержало: захрапел, потерял сознание и вернуть его к жизни врачи уже не смогли – случился третий инфаркт. Не перенёс…
Первой, кто подошёл к Арсению, когда его уложили в постель, была медицинская сестра Катя. Подошла и сказала:
- Будет очень больно, но вы потерпите! – и вставила в вену его правой руки катетер, чтобы с его помощью на протяжении трёх суток вводить нужные физрастворы, лекарства, медикаменты.
И сделала она это так ловко и так аккуратно, что большой боли он и не почувствовал. Потом подсоединила к катетеру и тот самый прибор, который пищал и щёлкал, сообщая телеметрию на экран осциллографа.
Целых трое суток будет торчать в его вене этот катетер, и всё это время – днём и ночью – через него будут вливать в его организм килограммы и литры всяческих препаратов. Лишь на четвёртый день его отсоединят, после чего перейдут на одноразовые шприцы, системы, таблетки, микстуры.
На трое суток Арсений едва ли не полностью лишился аппетита. Принесёт нянечка супу, он хлебнёт ложку-две, а более не станет – слабость во всём теле. Так и промучался эти 72 часа, как во сне.
Когда же наступили четвёртые сутки – заметно полегчало. Появился аппетит, желание что-то попить, поднять голову, даже посидеть пару минут. Это уже разрешалось. Затем начались процедуры физических нагрузок: сгибание и подтягивание ног, дыхательные упражнения, другие телодвижения. Стали давать подышать каким-то странным «дымом» из металлической «кастрюли», напоминающей пчеловодный «дымарь». Эта процедура Арсению настолько понравилась, что он стал интересоваться содержанием этого «дыма». Оказалось, что данной методикой лечения сердечных заболеваний пользуются монахи Тибета. Они именуют это «ароматизацией» сосудов. Дым абсолютно не едкий, да и на дым он не похож, а когда вдыхаешь – выходит из лёгких что-то наподобие пара в прохладный день изо рта. Эти сеансы проводила молодая девушка, в которой можно было угадать то ли японские, то ли корейские корни происхождения. Её спрашивали об этом, но на данный вопрос она никому не отвечала.
На второй день пребывания в ОРИТ, когда он немного задремал, его разбудил голос Кати:
- Арсений Ильич! К вам доктор из Самары. Интересуется вашим самочувствием!
Входит женщина в белом халате, постарше средних лет, почти пенсионерка, и, глубоко всматриваясь в глаза Арсения, говорит:
- Добрый день, Арсений Ильич!
Боже мой, да это ведь Таня Крашенина! Возмужала, но выглядит, как прежде, такой же привлекательной, как и в молодости!
- Таня!? Вот не ожидал, что наше свидание произойдёт в таких условиях! Значит, не забыли ни берёзки, ни сосновый лесок, ни тот дождичек, который кропил нас тогда, в августе?
- Ничего не забыла, – садясь возле него на койку и беря его за руку, чтобы почувствовать биение пульса, ответила она.
Стала считать пульс:
- Ничего, справится ваше сердечко с этим недугом! Я уверена!
Тут входит Катя со шприцем, говорит, обращаясь к Тане:
- Извини, мама, но настал черёд укольчика!
- Это ваша дочка, Татьяна Ивановна?! – удивляется Арсений. – А я смотрю, на кого же она похожа, если я видел этого человека раньше?
Сделав укол, Катя ушла в ординаторскую. Таня, заметно волнуясь, задала Арсению вопрос, от которого он и сам заволновался:
- У вас остались какие-то мои письма, которые я писала вам в Москву и Мытищи? Очень бы хотелось почитать, вспомнить прошлое, молодое, почти детское.
- Кое-что осталось, – подтвердил Арсений. – Я их берегу, словно зеницу ока. Они для меня – моя молодость, начало учительства, память о самых трудных днях моего переезда из родных мест. Там я оказался в таком одиночестве, что меня спасло только чудо: добрые люди, понимающие меня, ваши письма. Как же я их не мог не сохранить?! Не сами письма, а их содержание. Хранить их было опасно, пришлось делать копии, зашифровывать, как монологи героев моих будущих книг. Но вы, читая их, узнаете нас в них без дополнительных объяснений. Я попрошу своих друзей принести их сюда, а Катя передаст вам. Хорошо?
- Арсений Ильич! – с упрёком ответила Таня. – Почему – «вы»? Я ведь ваша ученица, а вы ко мне на «вы»?!
- Тогда ты не приняла моё предложение говорить и писать на «ты»! – в свою очередь напомнил он ей прошлую переписку. – Если бы приняла, то я бы тогда, не мешкая, попросил бы твоей руки – это точно!
- Я знала, – ответила Таня. – Но вы как были моим учителем, так и остались. Быть вашей женой – это такая ответственность, что я на данный шаг просто не решилась бы. Вы уж простите меня за такую откровенность!
- Ты – умница! – взял её за руку. – Наверное, так и должно было случиться! А за письма тебе огромное спасибо! Они действительно сотворили тогда во мне чудо – спасли от сумасшествия.
Татьяна подняла брови.
- Да, Таня, именно от сумасшествия! – подтвердил Арсений. – Прихожу однажды в поликлинику, а у меня руки дрожат, словно в лихорадке. Доктор, женщина, прошедшая войну, и говорит мне: «Худо, брат! Нервы у вас на таком пределе, что до Хотькова – один шаг!» Хотьково – это городок возле Сергиева Посада, бывшего Загорска, где находился тогда центр для лечения душевнобольных. Едва избежал этой участи.
Татьяна нагнулась, обняла Арсения, тихо сказала:
- Очень вас прошу, поправляйтесь!
Потом говорили о её матери, Любови Ивановне, об отце, подругах, о тех, кого уже нет в живых, о здравствующих. Воды утекло много, а времени ушло ещё больше. Теперь они – дед и бабка своих внуков, у которых – свои дети. Конвейер жизни работает исправно.
Таня ушла, поцеловав Арсения в щёчку с бородкой и усиками. И только она исчезла за дверью, как в том месте послышался зычный голос Кудрявцева:
- Только на десять минут! Только на десять!
И тут же возле койки Арсения оказалась целая делегация во главе с майором милиции Савиным.
- Как ты тут? – спросил он первым.
- Может, что надо? – поинтересовался Малышин.
- И как это получилось? – задал вопрос Липский.
Он тоже пришёл навестить Яснова: помнил, как тот встал на защиту его дочери, обвинённой Хитрецовым в самовольстве, пригласив Арсена в его лабораторию на территории «Орбитали».
Арсен, который тоже не отстал от данной компании, просто смотрел и слушал, что говорят другие. Для него болезнь Арсения была настоящим экзаменом на прочность его искусственного организма и интеллекта. Поэтому Яснов обратился сначала именно к нему:
- Как чувствуешь себя? Что показывают синусоиды нашей с тобой «погоды»?
- Не волнуйся, пока всё в норме. Звонил профессор Кито-И, интересовался твоим здоровьем и состоянием. Обещал прилететь, если понадобится.
- Пока не надо, – ответил Арсений. – Ещё пару дней побуду тут, а потом переведут в отдельную палату, там и поговорим.
Этим Арсений давал понять Арсену, что им есть о чём поговорить более подробно, причём о многом.
- А что показывает телеметрия лаборатории профессора Кито-И по случаю моего недуга?
- Об этом, если можно, после того, как тебя выпишут из больницы. А пока всё в норме. Даже есть интересные наблюдения. Лиля и все остальные передают тебе большой привет.
- Спасибо! Передавайте и им мой поклон!
Даже эти скупые сведения из Японии очень обрадовали Арсения. Он боялся, что эксперимент по созданию сингомена рухнет, как только в матрице, то есть в нём самом, пойдут нарушения физиологических свойств, как носителя информации. Пока этого, к счастью, не обнаруживалось.
Дождавшись своей очереди, чтобы вставить слово, Савин обращается к Яснову:
- Тут такое дело, Арсений. Лёня Крайко собирается сюда, узнав, что ты болен. Что будем делать? Намечали провести его встречу с матерью в торжественной обстановке, а выходит…
Арсений несколько секунд размышляет, будто решая математическую задачу, затем отвечает:
- Вот здесь, в этом лечебном учреждении, мы их и сведём! Попросим Кудрявцева, не откажет, я думаю. Но это, когда я буду в другой, отдельной палате! Здесь такая интенсивная работа, что сердце содрогается, глядя на медперсонал!
Савин соглашается.
- Есть, между прочим, и новость, – добавляет Малышин. – Отыскали-таки Зальцмана! Фамилия, имя – всё это сменил, а сам – хозяин комфортабельного отеля в одном из шикарных мест отдыха для богатых. Там его и признали, и задержали.
- А Хитрецов? – поинтересовался Арсений, мельком бросая взгляд на Липского.
- Пока притих, а там видно будет. Но, каким был, таким, видимо, и останется. Такие не меняются!
Арсений кивнул головой в знак согласия с таким мнением Липского.
В палату вошли Кудрявцев, за ним – Катя, неся в руках заправленный лекарством шприц.
- Всё, ребята, пора! – потребовал главврач.
- Уходим, уходим! – сказали все хором, пятясь к выходу.
- Арсен! – крикнул Арсений вдогонку. – Там у меня такой небольшой кейс старого образца. Ты знаешь, где он. В нём свёрток с надписью «ТИК». Принеси его мне завтра, пожалуйста!
- Завтра же будет! – охотно откликнулся Арсен, помахав ему рукой.
2
Утром Арсен принёс нужный пакет, и Арсений его тут же передал Кате – для её мамы.
А вечером он поинтересовался, как отнеслась Татьяна к такому акту.
- Читала запоем! – призналась Катя. – А потом долго молчала, ничего не говорила. Однако глазки её были красненькие – видимо, всплакнула малость. Утром собралась и уехала в Самару.
Арсений знал, что получится именно так. Прошло ведь более 40 лет, а за 40 лет столько всякого было пережито, что каждый случай – история с продолжением. Ведь это только кажется, что дни идут за днями, а ночь сменяет другую ночь – летит время, которое часть Вечности, а это и есть то, что на человеческом языке зовётся обыкновенной жизнью. Оказывается, она и совсем не обыкновенная, а необыкновенная, уникальная, неповторимая, как и сама Вечность, которая одна на всех. Одна на всех, а для отдельно взятого человека – чудо, да и только!
На следующее утро письма под грифом «ТИК» снова были в руках Арсения. Их принесла Катя. Однако прежде, чем их отдать ему, она попросила:
- А можно и мне почитать, Арсений Ильич?
Он вернул пакет Кате, сказал:
- Это копии писем. Самих писем нет – нельзя было сберечь их из-за возможного тогда скандала с женой, если бы она их обнаружила.
- Понимаю, – согласилась та.
- Возьми их себе, сохрани, может, когда и пригодятся для семейной истории!?
-Насовсем? – спросила она.
- Насовсем!
Устроившись возле входа в палату за столом, на котором горела лампа, Катя стала читать.
«Вашу бандероль получила, большое спасибо, но поймите: ваши письма мне во сто крат дороже, и жду я их с нетерпением. «Прошу вас, пишите побольше, много-много, пожалуйста! Когда я читаю ваши письма, мне становится спокойнее, легче, потому что через ваши письма я беседую с вами, Арсений Ильич, и эти беседы мне очень помогают. С горячим приветом – Таня.
«Пишите больше о себе, обо всём, что взбредёт в голову! Когда я дочитываю ваше письмо до конца, то очень жалею, что оно кончается, хотелось, чтобы оно было бесконечным. Знайте, что ваши письма я жду с нетерпением и с радостью встречаю, быстро пишу ответ и опять жду, жду, жду».
«Я давно убедилась, что я вся состою из массы противоречий, иногда кажется, что эти самые противоречия собрались как-то вместе, подумали, погадали, куда податься, а потом взяли да и вселились все в одну меня, заполнили меня до краёв. И что интересно, когда я хочу сделать какой-то вывод, начинают шевелиться сразу несколько противоречий, после коротенькой схватки они полностью компенсируются. А я остаюсь ни с чем, так как их взаимодействия приводят к алгебраической сумме, к нулю. Я молчу – вот результат моих противоречий. Но это не всегда так, часто в душе моей, где-то глубоко-глубоко, поднимается ропот, выражающий недовольство, я стараюсь раскачаться, чтобы расплескать часть противоречий и избежать компенсации в том или ином решении. Иногда мне это удаётся, и я радуюсь своей победе, как ребёнок, дня два я хожу окрылённая этой победой, а потом всё заново. Но бывает и так, что я терплю поражение, - а это бывает чаще всего, - тут я совсем падаю духом, своё поражение я переношу очень и очень тяжело. Я надеялась со временем прийти к какой-то определённости, верила, что прекратится, в конце концов, эта внутренняя борьба, а она не прекращается, надежды остаются неоправданными.
К чему приводят эти рассуждения? Они прямо подводят к выводу, к тому же очень простому, я не могу найти себя, что бы я ни делала, я всегда не довольна, мне всегда хочется большего, а на большее-то, как мне кажется, я не способна. Этот вывод можно назвать правильным? Да, безусловно, есть веские доказательства. Не было ещё ничего такого у меня, чем бы я увлеклась по-настоящему, вся с головой бы ушла в это дело. Я интересуюсь многим, но так поверхностно, мне всё очень быстро надоедает, я мечусь бесцельно от одного дела к другому, не закончив одно, берусь за следующее. Вот и получается, мне скоро девятнадцать, а я ничего абсолютно не знаю. Ничего! Я, как слепой в пустыне, хватаюсь, вернее, стараюсь ухватиться за что-либо в надежде, что это самое что-либо может оказаться деревом из дышащего жизнью оазиса».
«Однажды я испытала странное чувство, будто приоткрылась дверь в мир таинственного, неизвестного, что я на пороге этого таинственного. Это было в самом начале нового года, в январе. Я включила радио, раздались волнующие звуки «Лунной сонаты» Бетховена. Передавали сразу первую и вторую части этой сонаты. Я прислушалась и вскоре музыка охватила меня всю, обвила и унесла куда-то, где шла жестокая борьба жизни и смерти. Я не слышала, как пришли подруги. После они рассказывали, что спрашивали меня о чём-то, пытались расшевелить, а я стояла, как каменная у окна, возможно, в этот момент я находилась в полуобморочном состоянии. Я только помню, что по-настоящему поняла эту, слышанную не раз, сонату. Казалось, музыка открывала мне какую-то страшную тайну, и я поняла, в чём заключается эта тайна, я устремилась в приоткрытую дверь неизвестного, чтобы забрать эту тайну с собой, но замолчали последние звуки, и дверь захлопнулась…
Я осталась по эту сторону двери, между мной и неизвестным, но интереснейшим миром оказалась непреступная крепость. Больше ко мне это не возвращалось, было что-то подобное, но ни это. Когда замолкли звуки, я очнулась, как от тяжёлого сна, и вдруг заревела, я плакала из-за собственного бессилия. После этого мне захотелось каких-то изменений, захотелось жить по-иному, чем я жила до этого. Я не знаю, Арсений Ильич, как объяснить вам моё состояние, возможно, вы не поймёте меня, к тому же эти громкие фразы: «не нашла места в жизни», «жить по-новому» и так далее. Всё это, конечно, ерунда…»
«Чем больше вы пишите о себе, тем больше я не могу вас узнать, вернее, тем труднее мне вас узнать. Я не знаю, чем это объяснить. Разрешите задать вопрос: Почему?»
«Недавно была дома. Родной край встретил меня страшнейшими морозами. Но вот, на моё счастье, мороз смилостивился и ослаб, целых два дня стояла исключительная погода
На следующий день я поехала в берёзки, помните ту тропинку? За ночь так много навалило снегу, что даже на лыжах я пробиралась по колено в снегу. В берёзках было светло и пусто. Тоже было тихо, но тишина, в отличие от тишины в соснах, была какая-то глухая. Берёзы молчали, они не сказали мне ни слова. Скорее бы весна, как хочется снова увидеть «живые» березки, послушать их шёпот, узнать их тайны, рассказать свои, но до этого так далеко…».
3
Катя представила, как волнительно читались эти письма Арсением, как помогали они ему пережить то время, когда он, будучи один среди сотен и тысяч незнакомых людей столичного города, вёл борьбу за признание своего «я» этим миром?! Когда же, наконец, понял, что близкий ему человек в лице жены будет выжимать из него всё, чтобы только поднять сына, он решился на тот отчаянный шаг, который может совершить только отважный и решительный человек.
«Я разложил на столе её фотографии, – продолжила читать Катя послесловие Арсения, – долго всматривался в её образ и черты, взял одну из них, прижал к груди, несколько минут ходил вот так по комнате, затем поднёс к губам, поцеловал и тихо произнёс:
- Прости и прощай, Таня!
После этого взял конверт, положил туда её фотографии, запечатал и понёс на почту. Бросив письмо в ящик, долго стоял возле него, словно сторож, исправно несущий свою нелёгкую службу».
P.S. Так закончилась эта история – одна их великих историй Человечества, где и было-то всего ДВА Человека: ОН и ОНА. А сколько таких историй прошло мимо? Мимо ли? – А.Я.»
Дочитав, Катя подошла к койке Арсения, глянула, спит ли он, и, убедившись, что не спит, присела рядом, тихо спросила:
- Вы бы действительно попросили руку и сердце моей мамы, если бы она дала согласие?
Арсений вместо ответа, спросил её:
- Читая письма, вы заметили, как рассуждала в них ваша мама? Рассуждала, как сформировавшаяся личность, как философ и мыслитель. А ведь ей не было и 20 лет! Это была моя половинка. Если хотите, она отражала ту мою боль, которая возникала во мне всякий раз, когда я ощущал себя в этом мире совершенно одиноким. Её душа была продолжением моей, а сама она – самим близким и родным человеком по духу и образу мышления. Таких людей я в своей жизни более не встречал. И, как вижу, уже не встречу. Потому и занялся наукой, с помощью которой намерен отвести людей туда, где они уже никогда не смогут терять тех, кто будет им роднее их самих. Благодаря твоей маме, Катя, я стал более сильным, а точнее – непреступным для завоевания своего духовного мира теми, кто пытался это сделать, чтобы и я стал таким же безумным, как и они.
Слушая тихий голос Арсения, Катя и понимала его, и не понимала. Понимала, потому что эта история случилась с её матерью, для которой она – самый родной её человек. А не понимала потому, что не знала, каким образом сделать так, чтобы родственные души людей не проходили мимо друг друга, не отворачивались от своего счастья, заглядываясь на счастье и благополучие других. Она вообще не знала, чем занимается Арсений, что его влечёт, что им движет, как учёного и человека, завершающего, по сути, свой земной путь.
- А ты меня не помнишь, где мы с тобой встретились первый раз? – спросил Арсений.
- А разве это было? – удивилась та.
- Это было в год, когда тебе надо было идти в первый класс. Ты приехала к бабушке Любе, а я подъехал на машине к дому, возле которого была лавочка, на которой вы тогда отдыхали. Это был дом моего друга. Я сел рядом с бабушкой, усадил рядом с собой и тебя. Потом пригласил вас с бабушкой покататься на машине, но ты отказалась. Мы поговорили с бабушкой, я передал привет твоей маме, и больше мы уже не виделись.
- Нет, не припомню, – с сожалением ответила Катя. – Слишком мала была. Да и лет вон сколько прошло…
- Ты замужем? – спросил Арсений.
- Была, но разошлась. Живу в том доме, где жила бабушка, учусь в Саратовском медицинском институте, работаю здесь, в больнице. А маму вы, по всему видно, очень даже любили. Ведь так?
- Даже очень! – ответил Арсений. – Я и сейчас ношу в себе это незабываемое чувство. Иногда, правда, прибавляется к нему какое-то странное чувство то ли горечи, то ли вины, что не смог помочь ни ей, ни себе разложить всё, что было у нас с ней общим, по полочкам, да глянуть на них не снизу, от быта, а сверху, как архитектор – на тот свой чертёж, который со временем становится воплощённым в добротно-красивое здание.
- А как сложилась ваша судьба, Арсений Ильич? Ваша жена, дети?
- С женой в разводе. Дети, внуки – там, откуда вернулся сюда, в свои края, в Москве и Подмосковье.
- Живёте один?
- Один.
- Тяжело, наверное, одному?
- Всякое бывает, но, сами видите, имею полный двор друзей, приятелей, единомышленников. Некогда думать об одиночестве – много работы.
- Вы считаете себя счастливым человеком?
- Я себя считаю очень счастливым, Катя! И пусть все люди тоже будут такими же счастливыми, как я!
– Тогда вот что, – заключила она. – Я очень прошу вас, Арсений Ильич, живите долго! – и обняла его, наклонившись низко-низко, чтобы достать своим аккуратным носиком его короткую бородку.
- Спасибо, Катюша! И у тебя тоже пусть будет долгая-предолгая жизнь!
Это была одна из самых счастливых ночей в жизни Арсения. Он повстречался с юной частью своей судьбы, до краёв наполненной всякими событиями, среди которых особняком стояли и горести, и радости, и всё остальное, что делало её иногда просто нечеловеческой, а какой-то дикой, словно это происходило не с ним, а с кем-то другим, но хорошо известным только ему, Арсению Яснову. Эх, остановить бы такие вот мгновения, как эту беседу, навсегда! Может, когда и научимся этому?
4
Утром, когда, как говорится, ни свет, ни заря, в палату к Арсению вошёл Арсен.
Как его впустили – это дело другое. А первое – он сел возле Арсения и начал без вступления:
- Вот что интересно, Арсений! Вчера решил подсмотреть, как тебя лечат в этом заведении. Натянул на голову ту сеточку, что дал мне Тоно, стал ловить и сортировать сигналы. И что я увидел? Увидел весь процесс твоего лечения, словно был не в твоём организме, а в огромной лаборатории, где совершаются миллионы химических реакций окисления, восстановления, замещения, ну и так далее. Я вижу, как подходит к тебе медсестра, делает тебе укол, и тут же наблюдаю, как лекарство, которое входит в тебя, словно в эту лабораторию, начинает взаимодействовать со всем остальным миром твоей биологии! И вот тут я заметил, что некоторые реакции, как говорится, «ни к селу, ни к городу» – нарушают общую физиологию организма, создают трудности на том или ином отрезке линии биологического перехода одного вещества в состояние другой конструкции. Но и это ещё не всё! Главное – это то, что ты оказался совершенно правым, когда говорил, что организм – это не место, где совершается метаболизм, обмен веществ, а поле, на котором все вещества, химические элементы занимаются ВЗАИМНОЙ КАТАЛИЗАЦИЕЙ друг друга!
- И какой вывод ты делаешь из этого наблюдения? – приглушает эйфорию брата Арсений.
- Вывод простой: Дьёрдьи прав, когда сетует, зачем живому организму килограммы питательных веществ, если он большую часть выбрасывает, а совсем мизерную оставляет? Делать что ли нечего, как только заниматься «выжимкой» этого нужного вещества?
- Ты хочешь сказать – ядерного материала, который вырабатывается и обогащается биологической центрифугой?
- Вот именно – ядерного! Вот именно – центрифугой! И как я об этом сам не догадался?
- Подзабыл малость – вот и фокус! Не ленись почаще форматировать память, тогда и сбоев не будет! Это у нас, живых людей, дендриты выручают, увеличивая площадь коры головного мозга, а, стало быть, памяти, а вот вам, сингоменам, надо постоянно следить за тем, чтобы не заполз в вашу Программу обеспечения какой-либо вирус.
Арсен улыбается:
- И откуда он появится, этот вирус, если я – один-одинёшенек в этом мире? Никаких ведь контактов с братьями по происхождению!
- Скоро вашего брата пойдёт по земле тысячи – не счесть! Вот тогда и вирусы явятся – будьте любезны! Не боишься, что передерётесь между собой? Не свихнётесь от натуги?
- Будем стараться, чтобы такого не случилось. Да и вирусы, как мне кажется, в нашем случае – это нонсенс. В единой сети, как ныне ваши приборы, мы никогда не окажемся – слишком индивидуальные и самостоятельные в своём существовании. А вот помогать людям, чтобы они стали истинно людьми – благородная задача.
- А ещё что заметил? – интересуется Арсений.
- Заметил то, что энергетическая отдача различных химических и прочих веществ настолько различна, что человек даже не задумывается, что поглощает. Вернее, пытается изучить, познать, понять, но методом «тыка»: запихивает в себя килограммы и тонны, а потом садится и ждёт, когда организм сам разберётся, что оставить, а что выбросить!
- И что?
- А то, что есть такое понятие – сбалансированное питание. Так?
- Допустим!
- И все в поиске такого питания, которое, по мнению людей, только и может дать необходимый эффект.
- И в чём проблема?
- В том, что конструкция организма человека вроде бы одна, а вот спектральность излучения и поглощения энергии у разных организмов разная. Однако именно здесь и нет человека-исследователя! Ты не думал об этом?
- А вот это уже другой коленкор! – похвалил Арсений Арсена. – Развивай тезу дальше! Хотя, должен заметить, что на эту особенность обратил внимание ещё Дьёрдьи.
- Да, обратил, но пошёл не в поиск причины, а в следствие! - возразил ему Арсен. – Если бы пошёл в причинность, то обнаружил, что под валентностью химических элементов надо видеть не способность присоединять или отдавать что-то, а сохранять свою индивидуальность, а с её помощью – и принадлежность к своему «роду-племени» – величине заряда, которым его наделила Природа: Плюсу, Минусу или Нулю, как ты, Арсений, и пишешь в своих трудах. Потому и возмущался Альберт, что клетка прибегает к столь длинному обходному пути своего «питания» – через окислительные процессы и образование АТФ, чтобы покрывать свои скромные, как он говорил, хотя и непрерывные в этом смысле, нужды!?
- Ну, и почему именно так, а не иначе? – подначил его Арсений.
- Потому что все в этом мире едят друг друга – вот и ползут по такому длинному пути к свету! – в сердцах ответил Арсен. – Если бы питались так, как питаются растения, трудится растительная клетка, используя всего лишь воду, свет и углекислый газ, то жил бы человек совершенно иной жизнью, а не той, какой он мучает и себя, и других!
Немного помолчав, он добавил:
- А хочешь, я покажу тебе то, что мне удалось записать с помощью нейрофона, когда наблюдал, что делается в твоём организме?
- Очень интересно! – отозвался Арсений. – Только, как и где?
- Сейчас принесу ноутбук, он в машине. И, знаешь, это получилось так неожиданно! Когда снял сеточку, подумал: «Куда её деть?» Открыл ноутбук, положил в него, чтобы не искать всякий раз. А когда потом включил, чтобы поработать, обнаружил новый файл. Этот файл и подсказал: сеточка-то с секретом! Сейчас покажу, что из этого вышло!
Умение водить автомобиль передалось сингомену вместе с другими информационными системами его матрицы. И водил авто так же отменно, как сам Арсений. Вот только правила дорожного движения частенько путал с правилами поведения человека в толпе – куда надо, туда и заворачивал. Однако никаких наказаний от инспекторов дорожного движения не получал.
- Вы нарушили ППД, товарищ Яснов! – предъявляли они ему видеозапись превышения скорости на приборе.
- Разве? – удивлялся тот. – И на сколько километров?
- Вот, смотрите! На десять!
- Странно! А прибор показывает, что я ехал с разрешённой скоростью!
Смотрит инспектор на прибор – диву даётся: минуту назад тот показывал превышение, а сейчас – норма! Наказывать не за что!
И так всякий раз.
Арсен вышел из палаты, направился в сторону служебного входа в клинику.
Катя, увидев его, в буквальном смысле этого слова, закричала на всё отделение:
- Арсений Ильич, вы куда? Дмитрий Владимирович! – призвала она на помощь Кудрявцева. – Арсений Яснов сбегает из клиники!
Кудрявцев, увидев спину Арсена, приказал немедленно вернуться в палату:
- Сейчас же в постель! Вы в своём уме, Арсений Ильич? Догоните его! – попросил Кудрявцев двух женщин-санитарок, когда Арсен уже подходил из клиники к выходу.
Те затрусили за ним, надеясь догнать хотя бы за дверью. Но именно в эту минуту из палаты раздался голос Арсения:
- Дмитрий Владимирович, Катя, я тут – в палате! Это не я, это другой человек!
Каково же было их удивление, когда они, войдя в палату, обнаружили там Арсения, который преспокойненько лежал под капельницей и слушал, как стрекочет над ним электронный аппарат.
Кудрявцев, хлопнув себя ладонью по лбу, воскликнул:
- Как же вы с ним похожи, Арсений! И я вовремя не подумал, что это может быть именно он, Арсен, а не ты, Арсений! Смутила реакция Кати: держите вора!
Катя, улыбаясь, тоже принялась упрекать себя:
- И я подумала: «Не мог Арсений Ильич так быстро одеться и пойти вон из клиники!»
О, как она сейчас была похожа на Таню, её мать, которая так бередила его душу, когда они вдруг с ней что-то вспоминали, над чем смеялись и хохотали! Над той сценой, например, когда один из её одноклассников, играя роль Мцыри, оставался лежать на диване посреди сцены, пока не вышли из-за кулис другие «артисты» и не задвинули его за эти кулисы силой собственных мускулов рук. Верёвка, с помощью которой планировалось это сделать, не выдержала, лопнула, оставив «Мцыри» быть на виду у всей публики зала без надобности. Не учли, что вместо деревянных ножек у клубного дивана были железные штыри, которые просто впились в деревянный настил пола сцены.
Хохота в зале было больше, чем в Московском театре сатиры и юмора.
Сейчас Катя была именно той Таней!
– Поймали беглеца, Дмитрий Владимирович! – вводя в палату Арсена, гордо отрапортовали санитарки. – Уже в машине был! Задержали…
Сказать-то они это сказали, но, когда обнаружили, что привели не Арсения, а другого человека, расстроились вдрызг.
– Всё в прядке! – успокоил их Кудрявцев. – Изловили, да не того! Наш – вот он! А кто этот, пусть сам и представится, коль поймали с поличным!
Кудрявцев был в курсе того, что Арсен – брат Арсения по отцу. Но то, что он был копией Арсения, да ещё созданной искусственно – этого он, конечно же, знать не мог.
- Это мой брат – Арсен, – тихо сказал Арсений, поглядывая то на присутствующих, то на тот пузырёк, из которого в него вливалась живительная влага через систему катетера.
Поглядывал на этот пузырёк и Арсен. Тут он был без тени какого-либо замечания, беспокойства или вопроса. Когда же Катя вышла и вернулась со шприцем в руках, стал настолько внимательным, что его можно было сравнить со спортсменом, которому предстояло взять высоту, определённую выше той планки, которую он преодолел до этого.
Катя соединила шприц с катетером, стала вводить лекарство – медленно, осторожно двигая поршень шприца. И тут Арсен громко произнёс:
- Всё, хватит!
Но Катя продолжила своё дело.
- Хватит, я сказал! – твёрдо потребовал Арсен. – Уже лишнее!
- Не мешай, Арсен! – повысил голос Кудрявцев. – Ты мешаешь ей работать!
Арсен в сердцах скрипнул зубами, отошёл в сторону. Он видел то, что не могли видеть и наблюдать другие: лишнее лекарство, введённое сверх нормы, начало создавать торможение на том участке общей цепи катализации веществ, где ему оказалось слишком тесно. И пришла в норму эта линия лишь после того, как другие вещества стали уступать ему свою дорогу, снижая свою активность.
– Арсен, успокойся! – попросил его Арсений. – Объясни, что ты видел, когда Катя вводила лишнее, как ты говоришь, лекарство!
Кудрявцев, Катя, и все остальные переглянулись. Они не понимали, о чём идёт речь вообще. Они руководствовались методикой, наработанной годами, а тут – какие-то замечания, причём, совершенно постороннего человека! Нарушить методику, график – это не выполнить задачу!
Арсен молчал. Он не хотел отвечать.
- Ну, хоть что-нибудь скажи! – попросил его ещё раз Арсений.
- Пробки на дорогах видели? – вместо ответа спросил Арсен. – Так и тут: вместо того, чтобы выпустить на шоссе 100 автомашин, выпускают тысячу, которые и творит затор, пробку! Больше ничего не скажу!
И пошёл к выходу, попрощавшись только с одним Арсением. На других даже не взглянул…
- Он, вообще, кто по специальности? – спросил Кудрявцев, когда Арсен ушёл из палаты. – Случайно, не доктор медицины?
Арсений улыбнулся, ответил:
- Он – доктор всех известных и неизвестных наук!
- А что, есть ещё и неизвестные? – вопросительно поднял брови Кудрявцев.
- Есть, да не про нашу честь! – уклончиво ответил Арсений.
Ему, как и Арсену, тоже не хотелось продолжать этот разговор. Захотелось просто подумать, поразмышлять над тем, что имел в виду Арсен, когда наблюдал, какие процессы идут в его организме, когда туда попадает вещество извне. И он вежливо попросил дать ему возможность подремать. И когда все ушли, а Катя завершила процедуру вливания физраствора, впал в глубокие раздумья.
«Что же это получается?» – был первый вопрос Арсения. – «Сингомен видит не только цепочку белковых превращений, но и то, какие химические системы принимают участие в этом наисложнейшем процессе?! Это значит, что ему доступна и система обратной связи частей этой цепочки, которая не может не находиться под «присмотром» Мозга – Центра управления этим процессом? Стало быть, если пойти ещё дальше, то мы непременно придём к тому, что нас питает не кусок хлеба, не другие продукты, а некая вытяжка из этих продуктов, которая потом и используется клеткой напрямую!»
«Да, именно об этом и размышлял Дьёрдьи, когда упрекал клетку в обходном пути «добычи» пропитания! Умница! А Вирус? Видит ли сингомен, как «работает» Вирус фазово, элюентно, переходя из Живого состояния в Неживое, становясь нейтральным Кристаллом, а после возвращения в среду живой клетки – Живым Существом? Скорее всего, пока не видит. Пока? Но сколько будет длиться это «пока»? Если бы видел, то непременно рассказал бы – это факт! А ведь когда-нибудь и это станет доступно Человеку, станет таким обыденным делом, как, например, включить телевизор с помощью сенсора, ткнув пальцем в стёклышко дисплея.
И уже, засыпая, подумалось: «Лететь живому человеку на другие планеты надо только с сингоменом или… Или – в его плазменном «теле». Почему? Потому что он – та его часть, без которой он – всего лишь кусок мяса, хотя и живого, тёплого, парного? Сингомен – это его дух, душа, генотен, плазмоид, спектроген, ядро, сила, мощь, Разум, хотя и искусственный? Скорее всего, да, чем – нет, ибо только он, сингомен, и сможет определить ту нужную вытяжку из продуктов питания, которая необходима человеку для длительного пребывания в Космосе, вдали от обычных земных условий. Интересно, а есть ли разница в этом деле, если брать разных людей, разные оригиналы, различные нации и тому подобное, чтобы и тут найти какую-то закономерность? Может, здесь нет ничего, кроме этой самой закономерности? Это упрощало бы дело. И не было бы никаких случайностей, которые смогли бы повлиять на закономерность в подобных процессах. Выпишусь из больницы, надо испытать это на себе…»
5
Разбудил Арсения дикий крик в палате. Привезли наркомана, которого надо было привести в чувство. К тому же – сердечника, которого и направили сюда по его прошлому диагнозу. Он так буйно вёл себя, что пришлось его привязать к койке за ноги и руки. Но от этого пошёл мат ещё громче, выходя далеко за пределы палаты. Хорошо, что это случилось на четвёртые сутки пребывания Арсения в реанимации, и всю эту матершину ему довелось послушать всего лишь одну ночь.
Утром следующего дня его перевели в ту палату, которую называют подготовительной для перевода больного в общую палату.
Здесь было всего лишь три койки, и все они в то утро были не заняты. Зато прохлады тут было больше, чем надо – пришлось укрываться одеялом.
Сюда же ему доставили письмо от Леонида Крайко.
«Не стал звонить – написал, чтобы не причинять мне дополнительное напряжение!» – с благодарностью подумал Арсений. – «Умница!»
Тот писал ему, что известие о болезни Арсения его просто шокировало. Он не ожидал, что такой подвижный организм, каким «располагал» Арсений, будет приостановлен инфарктом. Ему просто не верилось в это. И обещал приехать, как только ему станет лучше, чтобы обговорить детали встречи с той женщиной, которая, по словам Арсения, должна быть его матерью. И отец его к тому времени тоже подъедет в Москву, чтобы поехать в Сенск вместе с ним. Всё-таки он сомневался, что мать его жива. Таких совпадений фамилий, имён – хоть пруд пруди!
Вместе с тем письмо Леонида Арсения больше обрадовало, чем внесло в его душу сомнения. Он верил, что Оксана – его мать. Уж очень в них было много сходства, если вспомнить её той, какой она была тогда, после окончания войны!
В самый последний день перед выпиской из больницы Арсений получил письмо от Ивана Крашенина, сына Елизаветы Крашениной, который писал ему:
«Дорогой Арсений Ильич, здравствуйте! С солдатским и офицерским приветом к Вам – Иван Крашенин.
Извините, что я с Вами не простился, когда уезжал из Сенска. Быстрые сборы ускорил приезд тёти Тани, которая после смерти бабушки Любы стала вечно куда-то спешить, торопиться. Вас она не просто помнит, но и в пример другим ставит. Говорит, что такого учителя ещё поискать. И тайной своей поделилась, что писала Вам из Куйбышева, когда училась в мединституте. Вы ей тогда очень здорово помогли преодолеть трудности в студенческой судьбе.
Хорошо отзывается о Вас и моя мама. Слышал однажды, как она сказала тёте Тане, что та зря не послушалась её совету – продолжить с Вами отношения. Идеальная бы, говорит, пара составилась.
А вот за сына Вашего Андрея мне неловко. Не сумел он сдержать эмоций. И на что обиделся? Подумаешь, дед подзатыльник внуку дал за безобразное поведение! За дело получил! А почему сами они с Ольгой не урезонили его? Думаю, что главную скрипку тут сыграла Ольга, его жена. Разревелась, вот и не удержался Андрей, быстро всё покидал в машину и укатил. Эх, Андрюха! Знал бы ты, как это невыносимо трудно расти без отца! Мне бы такого, как Вы, да я бы горы с места стал ворочать, только бы его отцом называть. Вы же ему больше, чем родной, дали в жизни. Да и где он, родной его папаша? Спился и умер.
Помню, как однажды в классе, где я учился, было собрание отцов с детьми. А я пришёл с матерью. Вы тогда уже в Москве жили. И такая во мне грусть поднялась, что я расплакался и убежал домой. Дома меня потом мама стала успокаивать, что сама слегла от расстройства. После этого я уже так о себе и о ней не думал.
Арсений Ильич! А каким Вы знали моего отца? Каким он был на самом деле? Говорят, он был хорошим лётчиком. Когда он погиб, мне не было и года. Я его не помню вообще.
Остаюсь Вашим – Иван Крашенин».
Это письмо Вани и обрадовало, и больно тронула душу Арсения. Показал его Кате. Та, прочитав, сказала:
- Его заветная мечта – во всём походить на вас, Арсений Ильич. И, как мне кажется, у него это получается. Вы для него – настоящий отец.
- Спасибо, Катя!
- За что?
- За то, что ты есть! За то, что есть Ваня, другие, которые излучают себя больше, чем поглощают!
- А разве так можно – излучать больше, чем поглощать? – удивляется Катя.
- Не только можно, но и нужно! Иначе то, что поглощается, не будет умножаться. Разве не слышишь: «Умножить – это ЖИТЬ УМНО»?!
Катя искренне удивляется:
- Надо же – как здорово: умно жить! Никогда бы не додумалась до этого!
Арсений завершает:
- Русский язык – тайна за семью печатями. Владимир Иванович Даль – знаток русского языка, но и тот, думаю, не понял до конца, что это за чудо такое! Вся галактическая спиральность – в нём! И все ответы на все вопросы устройства мира – тоже в нём. Выпишусь из больницы, окрепну здоровьем – попробую что-то написать и по этой части. Обещаю…
Глава 12
1
Вчера Арсения выписали из больницы. Покидая её, он попросил у всех прощения, что не встал на пути недуга, не преградил ему путь в свой мир, что и стало причиной хлопот людей, вынужденных оказывать ему помощь.
Далее он говорил:
- Желаю, дорогие мои, всем вам счастья и радости! И, конечно же, песен, смеха, когда вы собираетесь в ординаторской за чашкой чая в минуты покоя в палатах. Не однажды за эти дни слышал я ваш смех там, за стенами отделения, и всякий раз радовался, что среди боли, страданий, а порой и среди нечистот невежественного образа нашей жизни, вы находили в себе силы преодолеть это, и всё вставало на свои места: Боль, как Имя Существительное, и Жизнь, как Имя Человеческое. Спасибо! Низкий всем поклон!
И ушёл, стараясь не оглянуться, чтобы не видеть, как его провожают десятки глаз, идущего посреди мира, наполненного всеми цветами и звуками живого мира. А он с каждым шагом удаляется от мира, где вместо этих цветов и звуков – запахи лекарств, прелости, мочи, звуки стонов, стенаний, слёзы и рыдания.
Да, он сейчас испытывал именно такое состояние. Сейчас, в эти минуты, ему было стыдно за Человека, за себя, что он, обладая такой могучей силой, каким является его Разум, так бессилен перед дверью в мир чистой, незапятнанной никакими болезнями, никакой грязью жизни. Неужели Человек так никогда и не познает той жизни, которая без вот этих стонов, болей, лекарств, слёз, рыданий? Что мешает этой силе навсегда избавить Человека от этих напастей?
Сегодня он пришёл за ответом на этот вопрос на старый сенский погост.
Оглядевшись, отметил, что нет на Земле более тихого и уютного места, чем это. Здесь не ходят в гости друг другу, не говорят речей, не носит дорогих часов, не расплачиваются деньгами и другими ценностями. Тут – другая жизнь, которая диаметрально противоположная той, которой они, эти обитатели, прожили здесь, где мы сейчас находимся. Им здесь хорошо, спокойно, а потому они молчат, не выдавая своего присутствия тем, кто приходит навестить их из нашего мира. Однако если бы мы их услышали, мы бы содрогнулись от того, что они смеются над нами, но и смех их – тоже тишина. Они болеют за нас, но и боль их – тоже беззвучие.
Арсений обвёл взглядом холмики погоста, вслух продолжил, обращаясь к тем, кто нашёл покой под ними:
- Только не подумайте, что я призываю живых к преждевременному поселению тут, на погосте! Просто я пытаюсь объяснить то, что есть на самом деле. Придёт час – кто-то тоже придёт ко мне, как я пришёл сейчас сюда, и поведает мне о том, что тревожит его душу, сжимает его сердце. И я пойму всех, ибо тоже жил, страдал, радовался, бежал от тьмы в свет, мечтал и строил свою судьбу. Что-то у меня получалось, а что-то не успел ни завершить, ни довести до конца. Я тоже, как и вы, познавал мир, в котором встречался с теми, кто оказывался в моём времени, на моём пути.
Но ведь я мог и проследовать мимо Земли, не зайти в её дом, как не зашли сюда миллиарды незачатых и не рождённых, а то и выброшенных до своего рождения вон из чрева матерей! А я зашёл, и я должен быть благодарен Природе за столь щедрый подарок – стать её частью, носить имя и быть Человеком.
Арсений сел на лавочку возле могилы отца, задумался ещё глубже.
Да, кладбищенская тишина завораживает. Она блаженна даже тогда, когда её новый Постоялец, окружённый толпой живых пока ещё людей, входит в её Вечные Покои. И пусть таковых Постояльцев здесь больше, чем живых на Земле, она, эта тишина, как и многие миллионы лет назад, по-прежнему нетронутая ни Временем, ни Событиями, ни Желанием отдельных стяжателей потрогать её беззвучное «тело». Беззвучное ли?
Сегодня в эти Покои поступит очередной её Постоялец. Он войдёт в них радостно и торжественно, но кто при этом заметит это из тех, кто сопроводил его сюда? Не заметит никто. Даже тот, кому выпадет жребий пойти за ним следом, причём уже завтра.
Но более торжественным в эти минуты будет, конечно же, состояние Души Человека, входящего в этот Покой. Ведь она не только знала, Кто входит в эти Вечные Покои, но и знала, кем доводился ему этот Человек в Жизни. Она не знала лишь одного: почему так долго надо было ждать этой минуты, чтобы всё стало ясным и понятным задолго до того, как это совершилось? Но и на этот вопрос она получит ответ лишь после того, как Человек окончательно будет погружён в Покои Вечности. И когда он будет погружён, тогда и состоится их последний диалог.
И Человек начнёт его первым:
- Когда мне показали тебя, я не сразу узнал в тебе своё второе «Я». А когда мне показали МЕНЯ, но в образе «Я – это Ты», мне стало не по себе. Вот я и спрашиваю: «Не проще ли было развести нас изначально, как только мы родились с тобой, вошли в Мир? Ведь в этом случае мы бы жили на этой Земле всласть, и не знали бы ни войн, ни горя, ни голода, ни лишений, и было бы у нас вечное с тобой на ней пребывание?!»
- О, нет! – сказала Душа. – Это было бы слишком примитивно и просто – явить нас друг другу, когда мы в одном вышли из чрева матери! В том и мудрость, что Мир стал с первых секунд любопытен и любознателен как тебе, так и мне, и мне было любопытно понаблюдать за твоим миром, который был тебе дан от моего мира, но который ты почему-то отверг сразу же, как только вошёл в него. Мне стало любопытно: почему ты, едва перешагнув за порог моего мира, не захотел остаться собой, но тотчас принялся перестраивать мир, в котором ты оказался? И ты перестраивал его всю свою Жизнь. И все перестраивали, кто приходили в этот мир за века пребывания на Земле. И всё перестраивалось, но не по Устройству моего Мира, а по усмотрению вашего «Я»
- Но почему ты молчала, когда можно было подсказать человеку о бесполезности таких усилий?
- Потому не подсказала, что время моё – день, а ваше – ночь. Ночь для вас во сто крат святее дня, потому что при Свете Дня Мой Образ становится светом, а потому вы не можете видеть меня. А Ночью Мой Свет так мал, что его поглощает тьма, которая и становится миром вашей судьбы. Днём вы – люди, а ночью – хищники, потому как все дела, которые за пределом вашей Совести, вы спешите сделать во тьме, ночью. Посмотрите на список рождённых детей днём, и вы обнаружите, что таких во сто крат меньше, чем рождённых ночью. И почти все вы умираете ночью, потому как зачинаете себя исключительно во тьме, а не при свете. Потому и болеете, страдаете, мучаетесь, что Тьмы в вас больше, чем Света. Свет ли вам мешает зачинать Жизнь? Если кто и спит ночью, то только тот, кто отдаёт силы свои на благо других людей во свете дня, в часы труда своего. А кто спит днём, не трудясь праведно ночью, тот либо вор, либо бандит, либо казнокрад, не знающий ни жалости к другим людям, ни сострадания к ним.
Задумался Человек, не зная, что сказать и что ответить. Решил выяснить:
- Так ли я понял тебя, Душа моя, что, если тьма уйдёт из Жизни Человека навсегда, то Мир его зрения утратит и рецепторы приёма тьмы в свою обитель?
- Ты правильно меня понял, Человек! Только не упрощай Истины. Тьма, которая внутри Человека Света, должна стать источником той Силы, которая только и может сделать нас с тобой одним Миром. А пока в Человеке такой Силы нет, то жить и тебе надлежит без Меня до часа, в который я сама явлюсь за тобой, чтобы увести тебя в свои покои. И произойдёт наше с тобой воссоединение заново.
- И на которое время ты оставляешь меня тут?
- Всего лишь до вечера твоего дня, в который ты не скажешь себе сам, чтобы тьма, которая внутри тебя, стала Светом, а Свет – Вечностью. А сейчас ступай! Тебя зовут в Мир, чтобы продолжить Тьму Мира…
2
Вернувшись к могиле отца, Арсений, взглянув на его фотографию, спросил:
- Что тебя заставило, отец, признать меня отделённым от себя? И как ты объяснил этот поступок там, на Небе? Ты любил младшего, но не он приходит к тебе на погост, а я – отделённый сын твой, которого ты не любил. Значит, не мудрость брала в тебе верх, а слепая любовь к тому, кого ты считал своей кровинкой. А кто я, если не твоя же кровь? Не твоё ли семя во мне? Молчишь? Значит, понял, что это такое – Жизнь?! Она – это мир, в которой нет ни смерти, ни горя. Она даже не знает, что такое бессмертие, ибо как может быть в мире только одна Жизнь, а другого, кроме неё, нет ничего вообще?! Что она может сказать о горе, если всё тело Жизни соткано из Радости?! Это мы, люди, привнесли в неё то, что называется болью, страданием, безумием, разрушением, завистью, ревностью, ненавистью, жадностью, блаженством или чем-то другим из этого ряда определений нашего бытия. Жизнь всегда в Разуме. Ей чуждо всё, кроме Радости и Разума! Разум не может быть в безумии, а Радость – в горести, ибо это будет Законом не Жизни, а какого-то другого, неизвестного ей состояния!
Арсений перевёл дух, продолжил:
- Да, Жизнь – это состояние, а потому она не понимает, как это быть вне этого состояния, нищенствовать в Уме, Свете и Радости! Солнце светит злым и добрым. Оно не разделяет себя, чтобы не обидеть ни тех, ни других. Оно просто «работает». Оно творит «хлеб» Жизни – Свет! Оно давно бы разделило себя на две части – электрическую и магнитную, если бы все люди стали одним Разумом на Земле. И тогда бы каждый получил то, чего не достаёт в его устройстве, чтобы он перестал быть больным, немощным, злым, несчастным. Вижу, отец, не все верят моим словам. Даже самые близкие мне люди, твои внуки и правнуки, сомневаются в их правде. Но скоро пройдёт и это. И они окажутся возле тебя, как то зерно, которое поспевает на колосе, осыпаясь под его корень.
«Надо будет пригласить томанов именно сюда!» – подумалось Арсению, когда завершил обход погоста. «Здесь и потолкуем. Тут и послушаем, как вопиют те камни, в которые превращаются тела усопших, а их души возносятся в небо».
Подумав так, Арсений даже замер от неожиданного открытия. На память пришли догадки тех, кто уже побывал в состоянии подобного озарения, но почему-то остановился, не пошёл дальше. Например, Дьёрдьи, для которого всё, о чём он размышлял, сводилось лишь к двум вещам устройства мира живой материи – электрону и кристаллу. Он говорил: «Даже отдельные макромолекулы могут обладать свойствами твёрдого тела». И тут же высказывал мысль, что «Создатель должен был хорошо знать волновую механику и физику твёрдого тела и применять их».
От волнения, которое вдруг нахлынуло на него, Арсений остановился, несколько мгновений постоял, затем вернулся назад, к могиле отца. Присел на лавочку. Вспомнил другие слова Дьёрдьи: «Одной из характеристических черт живого состояния является накопление ионов против градиента концентраций; после смерти концентрация ионов выравнивается. Мы всё ещё не можем дать окончательный ответ на вопрос о том, каким образом происходит накопление ионов».
«Неужели выравнивание концентраций ионов после смерти – это и есть тот покой, куда с такой охотой устремляется бренное тело? А что остаётся, и остаётся ли? Твёрдый, сухой остаток? Но какова его роль в том жидком состоянии, в котором пребывает Человек в условиях водной среды своей планеты? Только ли присутствовать в виде кристаллической основы? Только ли быть теми камнями величественного здания жизни, – по словам Дьёрдьи – частями античного храма, но валяющимися у дороги?»
Тут неожиданно на ум Арсения пришёл случай, когда Инге удаляли камни из желчного пузыря. С чего они вдруг образовались в столь важном месте для жизнедеятельности её организма? Неужели по причине того, что хотели заставить слышать не только себя, но и других?
Арсений встал, бросил взгляд на фотографию отца, сказал:
- Ты пока побудь здесь, а я пойду, разберусь, почему никто так и не увидел тут главного Мастера и Строителя Жизни – Вируса?! Когда разберусь, приду. Тогда и поговорим с тобой. Покуда камни вопиют…
Глава 13
Арсений выходит на балкон, смотрит в сторону переезда – не покажется ли чёрная «Волга» Леонида Крайко? Тот немного опаздывает, но разве время этого ожидания можно сравнить с теми годами, которые прошли до этого?
Прислушивается к работе своего сердца. Оно работает исправно, без перебоев. Но ему всё ещё тяжеловато после недуга. Да и в мышцах – слабость, нет пока той устойчивости, как раньше.
Вчера они с Арсеном очень осторожно, издалека, словно тайные заговорщики, поделились с Анной Григорьевной тем, что ждут в гости человека, имя и фамилия которого – Леонид Крайко.
Услышав, та разволновалась так, что Вере пришлось оказывать ей помощь.
Её уложили на диван, дали валерианы, чаю. Повеселев, спросила:
- А если это не он – что будем делать? Неудобно как-то: пригласили, а не тот!
Теперь весело стало всем. Особенно Арсению.
- Леонид – мой давний друг, Анна Григорьевна, – смеясь, ответил он, – поэтому Леонид – именно тот, который нам и нужен! Жалею только, что до этого часа он не был тут ни разу, а то бы вы с ним давно познакомились! Да вы не волнуйтесь, всё будет хорошо!
… И вот она появляется, чёрная «Волга», на переезде! Летит, словно на крыльях! Что-то будет, когда Леонид войдёт сюда? Надо опередить, встретить его там, внизу, у подъезда дома.
Взмахом руки Арсений показывает другим, что надо идти встречать.
«Волга» тормозит возле подъезда. Хлопают её двери. Выходят двое мужчин, один из которых в форме полковника, а другой – в тёмно-синем костюме, на лацкане которого – Звезда Героя Советского Союза. Среди тех, кто в эту минуту оказался тут по случаю, слышны вопросы и возгласы:
- Это кто, не знаете?
- Не местные! Видимо, издалека…
- Герой Советского Союза!
Арсений шагает навстречу Леониду, обнимается с ним.
Тот растроган, хочет обнять друга по-настоящему, по-мужски, однако помня, что тот после инфаркта, делает это аккуратно, даже осторожно.
- Привет, дружище! – сопит он. – Рад видеть тебя на ногах, в движении!
- И я рад! – вторит ему Арсений. – Да ещё как рад! Пойдём, мать уже ждёт тебя…
«Мать?» – хотел прокричать Леонид, но сдержался. Ему вдруг показалось, что это сон, и он так долго спит, что никак не может ни проснуться, ни придти в себя. Встряхнул головой, посмотрел на отца. А вот тот был спокоен. Или так ему показалось? Нет, не показалось: отец действительно был спокоен и собран.
- Назар Крайко, – сначала представился тот Арсению, затем остальным. И это спокойствие сразу же передалось Леониду.
Все потопали наверх, на пятый этаж – медленно, с «перекуром», чтобы дать возможность Арсению не перегрузить своё сердечко.
Леонид заметил:
- Надо бы пониже тебя устроить, Арсений. Не надо так высоко. Надо подумать. Хотя, знаю, любишь видеть горизонт.
Арсений, соглашаясь с другом, кивнул головой. Он всё ещё был там, на больничной койке. Воистину можно сказать: минута недуга – неделя, пока тот соберётся и уйдёт.
Вот, наконец, и дверь, за которой – тайна, готовая разрешиться тотчас, как только они откроют дверь и войдут в квартиру.
И Арсений открыл её, эту дверь, и Леонид, перекрестившись, шагнул через порог, словно через пропасть, разделяющую две горы, как две судьбы земной жизни всего Человечества.
- Сеня, они приехали? – услышал он женский голос из комнаты.
- Да, мама, я приехал! – бросился к ней Леонид, узнав родной с детства, неповторимый голос матери.
- Сынку! – охнула та, и потеряла сознание.
Все забегали, засуетились, заохали:
- Врача надо вызвать!
- Скорую!
- Вера! Посмотри, что с ней!
А Вера уже была рядом. Она щупала пульс, которого уже не было. Подняла глаза на Арсения, спросила:
- Разве это справедливо?
Потом посмотрела на Арсена. Но тот был таким спокойным, будто ничего не случилось. Обратилась к нему:
- Посмотри, что с ней?
Арсен подчинился – «заглянул» внутрь её организма, ответил:
- Небольшой сбой в ритме работы головного мозга. Может не работать до 12 минут, но её сердце будет молчать 4, максимум – 5 минут.
И, правда: она пришла в себя ровно через четыре с половиной минуты. Увидела перед собой, как ей показалось, лицо незнакомой женщины, спросила:
- Ты кто? Я тебя знаю?
- Это я – Вера Снежина, Анна Григорьевна. Вы меня что, видите? Вы видите? Вы прозрели?
Радостный возглас Веры был настолько звонким, громким и чувственным, что его слышали даже те, кто в эту минуту шагал по лестнице коридора: Савин, Малышин, Торбеев.
- Ого! – так же громко заметил Малышин. – Уже пируют! Первому «штрафную» – мне!
- По старшинству! – делает ему замечание Савин.
- Слушаюсь – по старшинству, товарищ майор! – козыряет ему Игорь.
- То-то! Смотри у меня!
Когда вошли в полуоткрытую дверь, остановились в прихожей, чтобы не нарушить ту приятную напряжённость, которая сложилась здесь до них. И услышали, как Анна говорит:
- Да, вижу тебя, Вера! Очень смутно, но вижу! Вот этим глазом. А вот этим – нет…
Она показывает на тот глаз, который был повреждён, когда доила корову – та хлестнула хвостом.
- А где мой сынку? Где Лёник?
- Я здесь, мама!
Леонид упал на колени перед лежащей на диване матерью, стал целовать её лицо, руки. Сейчас он был там, в далёком детстве, когда она брала его за руку и вела по улице, сажала в корыто с тёплой водой и мыла, потом укладывала в чистую постель, пела песни. Или срывала сочное яблоко, откусывала от него дольку, а остальное протягивала ему.
Да, это была его мать. Он не забыл её, да и как можно забыть то, что тебя родило, дало жизнь, напитало энергией, чтобы ты шёл, двигался, спешил дать возможность жить другим, познать этот мир?
- Я здесь, мама! – повторил Леонид, беря её обе руки и прикладывая их к своему лицу. – Здесь я!
Анна пытается разглядеть сына, но это получается плохо. Нервное возбуждение, которое вырвалось из неё до этого, стало затихать, а вместе с этим затишьем стало уходить и неожиданное прозрение. Однако она всё-таки успевает разглядеть его, схватить те черты, которые сохранились в нём с детства, а заодно и те, которые образовались позже, не зафиксированные её прежней памятью.
Да, это был он, её Лёник! И он так похож на своего отца, Ивана! Ах, если бы и он был сейчас тут!
- А отец твой, сынку, он жив? – едва слышно спросила Анна.
- Нет, мама, он погиб. Пал смертью Героя.
Теперь уже Анна берёт руки сына, целует их, приговаривает:
- Сынку мой! Как же ты вырос, каким стал большим! Неужели я нашла тебя? Боже праведный, благодарю тебя!
И тут она вдруг слышит, как Арсений говорит:
- Назар Наумович! Не пора ли и вам присоединиться в этой компании?
При упоминании знакомого имени Оксана вздрогнула. Ей показалось, что она ослышалась, но голос Арсения снова вернул её в действительность:
- Узнаёте Оксану Тарасовну, Назар Наумович?
Внутри Анны что-то перевернулось, захолодело. Пытаясь приподняться, опёрлась на руки сына.
– Мама, – остановил её сын. – Это мой отец. Он спас меня от гибели, упрятал, когда немец ранил меня тогда. Он не убил меня, а только ранил. И я выжил. Ты помнишь это? Это он выходил меня, увёз к партизанам, а потом и в тыл, где я встал на ноги. Потом определил меня в суворовское училище, а потом – в военное. Тогда он не мог рассказать тебе, что выполнял особое задание командования партизанского отряда. Не имел права. С годами усыновил меня, поэтому я – Крайко-Данилюк, но отчество – Иванович, как звали моего отца. Так решил Назар Наумович – в память о нём.
Оксана, слушая сына, и верила, и не верила такому спасению сына. Её Леня жив! Как же она страдала все эти долгие годы, пока не совершилось это чудо?!
Назар подошёл к ней, и она узнала его по запаху донника, который тот добавлял в табак для трубки. Так делали казаки прошлого, чтобы в бою не спутали своих с чужими. И протянула руку навстречу этому родному аромату.
Назар нагнулся, поцеловал Оксану в шёку, в другую, в губы, опустился на колени рядом с сыном, заговорил:
- Прости меня за всё, Оксанушка! И будь проклята война, которая принесла нам столько горя и страданий! Прости! Но знай: сын твой – это и мой сын, моя гордость и моя слава! Я горжусь им, и пусть не смущается твоя душа: я не подведу ни его, ни тебя! Мне просто незачем жить, если я…
Она не дала ему договорить – прикрыла ладошкой его уста. Затем стала ощупывать его фигуру – высокую, сутуловатую, широкую в плечах. Прошлась ладонью возле того глаза, где был шрам, из-за которого тот «артист»-немец называл его Назаром-крумом, что по-немецки «krum» – кривой.
Да, это был он, Назар Крайко. Притянула к себе его голову, поцеловала в губы, над которыми нависали, как и прежде, тугие, густо пахнущие донником усы.
Назару стало так легко и радостно, что он даже прослезился. Поднялся, достал платок из кармана, отвернулся, чтобы смахнуть в сторону нахлынувшие чувства. При этом, обратившись ко всем, тихо, приглушённым шёпотом сказал:
- Если бы вы знали, люди, какое это счастье – принародно промакнуть мокрые глаза!
И залился таким смехом, каким, быть может, не смеялся всю свою жизнь.
Только в эту минуту и подались вперёд эти трое опоздавших мужчин. И так это разрядило обстановку, что все вдруг заполошились, засуетились, задвигались, словно соскучились по разминке после долгого-предолгого безделья.
- Будем знакомы – Савин!
- Торбеев!
-Малышин!
- Назар Крайко!
- Леонид Крайко!
И все разом принялись готовить стол для общей беседы.
И пока тот готовился, Оксана попросила всех по очереди подойти к ней, чтобы она смогла увидеть и запомнить их лица.
Первым подошёл Арсен. Та долго всматривалась в его лицо, силясь понять, кто перед ней – он, Арсен, или Арсений, которого она помнит молодым. Наконец, сказала:
- Вы – братья, но что-то в тебе, Арсен, есть такое, что я не замечала ни в одном другом человеке. А вот что – этого сказать не могу. Но ты так похож на старшего! Береги его! У него слишком доброе и ранимое сердце.
- Я обещаю! – ответил Арсен. – И сделаю всё, чтобы он жил долго-долго! И вы берегите себя, Оксана Тарасовна! Теперь у вас есть сын, внуки, семья.
- Спасибо на добром слове!
Следом за Арсеном к Оксане подходили другие. И каждого она внимательно осматривала, чтобы занести их образ в свою память – вдруг этот случай окажется последним?!
Перед тем, как рассесться за столом, Леонид с отцом подошли к Оксане, помогли ей подняться, привести себя в порядок. И все заметили, что она преобразилась – стала подвижной, энергичной, раскрепощённой. Лицо её обрело тот румянец, который красит даже не молодую кожу.
Её усадили так, что по одну сторону был сын, по другую – Назар. И оба так внимательно стали опекать её, ухаживать за ней, предлагая то одно, то другое, что та остановила их:
- Не маленькая – сама возьму!
Ей налили вина. Она взяла хрустальную стопку, поднесла к тому глазу, который продолжал пока видеть, волнуясь, заметила:
- Как же я долго ждала этой минуты, дорогие мои! А ведь ждала – не скрою! Спасибо всем! Особенно тебе, Сеня, твоей покойной матери, Анастасии, что не оставили меня в беде, приютили, дали кров, надежду! До сих пор не верю, что возможно именно такое, чтобы одна семья стала местом соединения другой – после стольких лет жизни!
- А ты, мама, совсем стала русской, – заметил Леонид, когда мать завершила свою речь. – Совсем обрусела.
- А мы – все русские, сынку, хоть татары, хоть украинцы с белорусами, мордва с чувашами и калмыками! – охотно отозвалась та. – За это и тост поднимаю! Чтобы мир был да согласие. А где мир, там и порядок. А где порядок, там и достаток. А где достаток, там – жизнь…
Её дружно поддержали. И пошло оживление не только здесь, за столом, но и в душах людей, которым иногда так не хватает вот такого незамысловатого общения, простецкого, как говорила мать Арсения, обхождения людей друг с другом.
- Ваше временное прозрение, Оксана Тарасовна, – обратился к ней Арсений, – явление, к сожалению, временное. Но у нас есть очень умный и талантливый человек, профессор Витаев, который уже дал согласие провести операцию на ваших глазках. Он уверен, что подобная операция ему по плечу.
- Да, это так, мама, – подтвердил Леонид. – Поэтому надо уже завтра, чем свет, отбывать отсюда. Витаев уже ждёт, надо торопиться.
- Завтра? Так скоро? – заволновалась та. – А как же ты, Сеня? Как Арсен?
- Как я? – переспросил тот. – А вот так!
Он вышел из-за стола, отыскал среди прочих вещей футляр с баяном, извлёк его оттуда.
Все переглянулись, ожидая, что будет дальше. А он просто взял, да и заиграл: «Разлука, ты, разлука – чужая сторона…»
Арсений погрозил ему кулаком. Тот, словно не видя угрожающего жеста, перешёл на другую мелодию: «Распрягайте, хлопцы, коней…».
Арсений снова погрозил ему. И тот заиграл: «Располным-полна коробочка, много ситца и парчи…».
Долго, до позднего вечера, не стихал шум и гам в квартире Ясновых. Разошлись лишь ближе к полуночи. Остальные разместились, где могли: в комнате, на балконе, на кухне, на полу. Лишь одному Арсену не требовалось ничего – заступил до утра на дневальство.
Утром, когда все встали и пока приводили себя в порядок, Леонид пригласил Арсения на балкон, чтобы поделиться с ним той беседой, которая состоялась у него с Андреем. Поначалу думал вообще не говорить другу об этом, но потом всё-таки решился: горькая правда лучше сладкой лжи!
Выслушав, Арсений спокойно заметил:
- Не казни себя, Леонид Иванович! Ты поступил, как настоящий человек, для которого чужая судьба – это книга жизни. Мы учимся жизни. Мы её совершенствуем. У нас впереди столько проблем, что хватит не только нам, но и многим поколениям землян. Будете в Москве, Мытищах, поднимите чарку и за нас, обитающих здесь, на окраине России. Скоро у нас там встреча с людьми, лекции, а это значит, что мы ещё поживём, повоюем, что-то сотворим и приумножим. Счастливого вам пути! Доброй и светлой дороги! А Анне Григорьевне, то есть Оксане Тарасовне – скорого прозрения! Не только верю в это, но и передаю профессору Витаеву свой земной поклон.
- Передам! Он будет очень рад. А ты не стесняйся – сообщай, как будет складываться твое самочувствие. Будет нужда – поможем!
Когда же накрыли стол, стали пить чай и закусывать, Леонид обратился ко всем, волнуясь и всё ещё не веря в чудо такой встречи:
- Дорогие мои! По воле каких-то сил я оказался в центре событий, где оказались и вы, родные мне люди. Если это рок, то пусть будет роком. А если – судьба, то такой судьбы я бы пожелал каждому из вас, поскольку оказался в центре ваших судеб, причастных к моей судьбе. Это ли не счастье для Человека?! И горе тем людям, которые этого не только не хотят понять, но и принять! Имею в виду тех, которые не хотят прощать других, но более всего – каяться перед другими, что поступали с ними несправедливо…
Леонид сочувственно глянул на Арсения. Только сейчас он понял, как глубоко тронул ранимую душу этого человека его рассказ о встрече с Андреем. Может, вообще не надо было говорить об этом? Но, как тогда жить, если всё только скрывать, маскировать, нивелировать? Нет, он сделал правильно, что исповедался перед ним, как перед Духом! Иначе – ложь, лукавство, подмена понятий, искажение действительности. Иначе – обман, да не того, кому ты говоришь неправду, а себя, кто слушает тебя, но тут же уличает тебя во лжи.
Вскоре чёрная «Волга» увезла семью Крайко в Мытищи.
Вслед за ними уехала в Саратов Вера Снежина, растроганная признанием Оксаны Тарасовны, что та для неё – такой же близкий и родной человек, как Арсений и её сын Леонид. Долго они стояли, обнявшись, возле «Волги», изливая чувства вперемежку со слезами.
К вечеру в квартире остались только двое – Арсений и Арсен.
Глава 14
1
Дней через десять, хорошо отдохнув и набравшись сил, Арсений вызвал на беседу Арсена и прямо заявил ему:
- Вот что, Арсен! Мне срочно надо побывать на Сетомане! Ты можешь связаться с Эдо, чтобы обсудить эту проблему?
Арсен задумался, потом спросил:
- А ты выдержишь такой перелёт? Я выдержу потому, что я – сингомен, генотен, а ты – человек, для которого подходят только те условия, где он родился.
- У меня зародилось сомнение, что процесс создания сингомена по матрице человека – явление необратимое! – поделился мыслями Арсений. – Надо доказать, что данный процесс – эвертальный.
- Логично! – согласился Арсен. – И я знаю, что ты задумал!
- Тогда давай экспериментировать, братишка! – предложил Арсений.
- Это как? – не понял Арсен.
- Стой, не двигаясь ни на миллиметр! Я же попробую войти в тебя, чтобы именно ты, созданный по моей матрице, и стал той капсидой, хотя и не белковой, которую использует вирус для своего перехода из живого состояния в неживое, а из неживого – в живое. Сейчас мне надо, чтобы ты стал моей бронёй и защитой от сил, главенствующих в открытом Космосе.
Арсен опешил от такого предложения. Он думал, что Арсений шутит, но тот даже и не помышлял об этом. Он всё продумал. Поэтому жёстко потребовал от Арсена стоять, как он выразился, насмерть!
И пошёл в направлении Арсена, чтобы оказаться внутри своего сингомена. И… вошёл! И сделались они одним, как завещал Спаситель: «Когда вы сделаете двух одним, вы станете Сыном человека» (Фома, 110).
- А теперь я выхожу из тебя! – услышал Арсен голос Арсения внутри себя.
И Арсений вышел. Он был так спокоен, словно ничего не произошло вообще. Вот только Арсен был в некотором смятении:
- Ты был во мне всего лишь минуту, но и этого оказалось достаточно, чтобы я ощутил, как же тяжело быть, оказывается, живым Человеком! Это какое-то наказание – быть живым, естественным, а не искусственным! Как же вы выдерживаете такое существование?
- Так и выдерживаем! – ответил Арсений. – Так и существуем! Долго объяснять. Да и не мы придумали эту жизнь, а нам дали её. Давай, вызывай Эдо! Полетим двое в одном, как это было только что! Там снова разделимся, и я посмотрю, что изменилось у них после изгнания тонимов. Мне это нужно до того, как соберутся сюда все наши друзья и единомышленники. Ты понял меня, Арсен?
Арсен понял всё, даже больше: Арсений намерен доказать землянам то, что, будучи естественным явлением Природы, они создали на своей Земле совершенно чуждую для их биологического устройства искусственную среду своего обитания.
Эдо откликнулся на просьбу Арсена незамедлительно. Даже обрадовался, что вместе с ними будет и Арсений.
2
И вот они на Сетомане. Перелёт, как они и предполагали, прошёл без сучка и задоринки. Пока добирались, были двое в одном, что не мешало им общаться в едином лице представителей землян. А когда прибыли на Сетоман, разделились, словно в сказке. И пошли разговоры!
- А помнишь, Тоно, как ты прятал цветы и землянику?
- А ты, Арсен, помнишь, как они тебе внушали, что я – подонок? Я ведь тогда сразу догадался, что ты – сингомен, а не живой человек!
Затем разговор зашёл об организации жизни на Сетомане. Тоно, как Главный Правитель планеты, рассказывал:
- Мы прошли все стадии разделения населения планеты на государства, религии, народности, расы, политические партии, профсоюзы, но пришлось всё это оставить, похоронить вообще. У вас на Земле более 200 государств, и каждое государство имеет свою политическую устроенность, свою валюту, культуру, свой язык и тому подобное. У нас было всего 30 государств, 2 религии, 2 партии, но и они нас измучили до предела. Когда свергли власть тонимов, собрались на Международный Форум, решили: всё это разделение ликвидировать! Распустили местные парламенты, армии, убрали деньги, всё сделали общим и доступным и бесплатным для каждого жителя планеты. Звучит, конечно, интересно это слово – «бесплатно», когда нет ни денег, ни платежей, ни векселей, ни банков! Но это так. И пошла жизнь так, как хотелось до этого многим поколениям томанов. Повсюду создали пункты обмена товарной массы, где каждый мог бы взять себе то, что ему необходимо, либо заменить на исправное, модное, новое. Заработали тысячи фабрик переработки того товара, срок годности которого указан на штрихкоде, истёк. Достаток такой, что приходится заниматься и такой работой – перерабатывать годное, добротное, но уже использованное. Вы даже не представляете себе, люди, что это такое – изобилие вещей и предметов потребления!
- Почему, не знаем, – знаем! – не согласился Арсений. – Это такое благо, что, как говорится, живи и не тужи! Было бы изобилие, а что делать с ним, мы уж как-нибудь справились с этим делом!
- Это только кажется, Арсений, что вы бы вот так, как ты говоришь, запросто справились с этим «делом», – заметил Тоно. – И мы думали, что решим эту задачу запросто, с налёту. Оказалось, что это далеко не так. Когда пошёл настоящий вал вещей и продуктов, мы оказались не готовы к этому. Не готовы, прежде всего, психологически. В первые недели, даже месяцы, томаны тащили к себе всё, что попадалось им под руку – нужное и ненужное, лишь бы запастись впрок. Потом многое из этого стало возвращаться обратно на склады, как лишнее, и это в условиях, когда вал притока вещей только увеличивался, множился. Представляете, что было, когда эти две волны ударили друг друга в лоб? Пришлось срочно строить новые склады, холодильники, а часть запасов направить на переработку. Сейчас положение выровнялось, но то, что мы пережили – это хороший урок и для вас, земляне. Изобилие благ жизни – это такая её организация, где всё прежнее представление о ней переворачивается на 180 градусов. Чтобы войти в эту организацию, нужен совершенно другой житель планеты – лучше такой, каким был Спаситель, обладавший просветлённой трезвостью.
- Я помню эти слова Александра Меня о Спасителе, – заметил Арсений. – Он сказал это в своей книге «Сын Человеческий».
- Вот и хорошо, что помнишь! Тогда хорошенько запомни и это наше предостережение Земной Цивилизации, чтобы не затягивали процесс перехода на организацию жизни землян без двух главных чудовищ, которые ненасытно пожирают их труд – деньги и оружие. Разве не видишь, как мучается Человечество с системой денег? Оно не знает, что с ними делать. Ничто не помогает: ни появление новых валют, ни новых валютных и биржевых центров, ни создание фондов и банков. Пробуют и так, и этак – ничего не получается! То в одном месте – дыра, то в другом. То одна страна – банкрот, то сразу две-три. Мода жить в долг – это изъян монетарной системы. И все беды на Земле – угловой камень этого чудовища. Своеобразный Гордиев узел – неспособность денег быть справедливым посредником между людьми, жителями планеты. Единственный способ избавиться от этого узла – разрубить его. И тогда – встречайте: первый вал изобилия вам обеспечен! И всё в начале этого процесса повторится, как у нас: люди начнут без меры пить, курить, есть, шиковать, тащить, прятать, запасаться. Будут даже хвалиться перед другими, что натащили больше, чем они. Но вскоре придёт отрезвление. Оно не может не прийти, ибо так устроен человек: личное в нём всё равно будет притушено общественным, а эгоистическое – альтруистическим. Человек – создание общественное. Он не может жить один. Если поместить одного человека на необитаемую планету, он не проживёт на ней и несколько недель. Не выдержит одиночества. Но если такого человека снова вернуть к людям после этих недель пребывания на необитаемой планете, он не выдержит и той жизни, которой живёт современное общество. На той планете он может сойти с ума от одиночества, а на этой – от потрясения разума, что так, как живут люди, жить нельзя.
- И не жалко вам перерабатывать добротные, хотя и просроченные по годности, вещи? – интересуется Арсен.
- Этих вещей изобилие, Арсен, поэтому вместо них завтра будут новые, более добротные и модные!
- И продукты питания?
- А продукты питания – тем более! – был ответ. – Их у нас производит не томанин, то есть человек, а тот, которого вы называете на Земле вирусом. Видите вон те установки? Это Виролюксы.
- Виролюксы? – удивляется Арсений.
– Да, они самые! Мы их назвали так, как написано в твоей «Теории себя». Создали их для того, чтобы получать всевозможные продукты питания, используя силу и мощь вирусов, способ их альтруистического существования. Мы изучили превращение Вируса из живого состояния в неживое, а заодно и наоборот – по ФАЗАМ, и пришли к выводу, что данный механизм действительно присущ не только самому Вирусу, но и всей Материи, как ты и предполагал. И «попросили» Вирус поработать над созданием нужных для нас продуктов. Тем более что для него данная деятельность – «детская игра». И у нас получилось.
- Надеюсь, не как на земле – генно-модифицированные организмы – ГМО-продукты?
- Поначалу и у нас было такое увлечение – «раздвигать» гены в ДНК, чтобы вставить между ними гены других организмов, но пришлось отказаться, поскольку вреда было столько, что едва не погубили всю Цивилизацию.
- Кстати, – заметил Эдо, – именно это увлечение и привело нас потом к созданию самовоспроизводящих себя роботов. Увлеклись, и если бы не вы, быть бы нам сейчас под пятой, как говорят на Земле, этой «пятой колонны»! Нет, ребята-земляне, не увлекайтесь вы этими ГМО, до хорошего они вас не доведут. Постарайтесь исследовать именно эвертальную способность Вируса переводить Материю из одного состояния в другое, а если точнее – шаг за шагом проследить, как он это делает сам, потому как только ему и дано это право – совершать ЭВЕРТУ Материи. Именно тут – спасение! Другого спасения не существует! Ибо тот, кто создал Жизнь, тот и должен содержать её в полном изобилии Жизни – вот истинный ответ всем цивилизациям Космоса! В том числе и вам, землянам, за которым вы, по всему видно, и прибыли на нашу планету! Я угадал?
- Ты прав, Эдо! – подтверждает Арсений. – На Земле сейчас сложилась крайне тяжёлая обстановка как в организации жизни, так и дальнейшего её существования. То там вспыхнет война, то тут, и всюду – конфликты, террористические акты, жестокая борьба за районы, богатые нефтью, газом, полезными ископаемыми. В дело пускаются огромные материальные, людские и финансовые ресурсы. И конца этому не видно. Что делать? Куда идти, чтобы хоть как-то помочь простому люду планеты?
Тоно укоризненно смотрит на Арсена, спрашивает его:
- Ты всё рассказал Арсению, когда побывал у нас второй раз? Мы же тебе не только обо всём рассказали, но и многое показали! Может, что-то упустил?
Арсен невозмутимо начинает перечислять, загибая на руке пальцы:
- Первое: надо отменить деньги – главное зло всякой цивилизации. Второе – бросить все силы на познание эвертального свойства Вируса, чтобы создать на основе этих свойств технологии получения нужных вещей, включая продукты питания, энергетические носители и так далее, обеспечив, таким образом, их полное изобилие. Наконец, распустить все Армии, которые при полном изобилии вещей становятся глупостью, анахронизмом. И в заключение – создать по всей планете сеть пунктов снабжения населения мира этими вещами, обменных пунктов.
- Всё верно! – соглашается Тоно.
- А как быть с теми, кто не хочет работать, желает вести исключительно праздный образ жизни, пьянствовать, заниматься наркоманией, другой непотребностью? – Интересуется Арсений, хотя и на этот вопрос знает ответ.
- Плохо знаете Маркса, товарищи земляне! – слегка картавя, как это делал Ленин, театрально заявляет Эдо. – Изобилие вещей и продуктов питания решает едва ли не все вопросы нормального, человеческого существования общества – вот ответ на все эти и другие вопросы! Вор должен сидеть в тюрьме только один раз – это аксиома развитой цивилизации! Рецидив – признак беспомощности цивилизации. Вот только зачем воровать, если всего – полный рот!? Пить алкоголь и колоться наркотиками будут – это факт! Но что это за общество, которое позволяет какой-то части общества быть вне общества? Их будут подвергать лечению, но не такому, как ныне, а применяя те же установки – виролюксы, которые заставят организмы таких людей работать в алгоритме тех фазовых переходов в деятельности Вирусов, слагающих их ДНК, их Геном, которые присущи нормальным людям. И у нас таких было достаточно, но они просто исчезли. Сегодня все работают, трудятся, стараются, ибо другой жизни, чем созидание, они не знают. И, слава Богу, что не знают! Если вы последуете нашему примеру, уверяю вас, лет через десять на Земле будет не просто красивая, полнокровная жизнь, но и тот рай, о котором мечтал сам Спаситель.
- Кстати, – заметил Тоно, – данный эксперимент начали проводить и на Глизе. Советую вам, побывайте, посмотрите, они уже кое-что сделали в этом направлении.
- Обязательно посетим, но, к сожалению, в другой раз, – ответил Арсений. – Надо спешить домой. На днях мы должны быть в лаборатории Кито-И.
- Так мы вас мигом туда доставим! – охотно восклицает Тоно. – Хоть сейчас?
- Спасибо, друзья! Но нам привычнее по земному: тише едешь – дальше будешь…
Глава 15
1
Первый опыт работы и взаимодействия человека с его матричной копией показал, что слишком мало – технически создать такую копию. Главное – «вдохнуть» в неё тот интеллект, без которого даже сама матрица – примитивный «набор» клеток, органов, физиологических, химических, биологических и прочих процессов. Вот почему, когда встал вопрос передачи информации от сингомена к человеку, а от человека – к сингомену напрямую, минуя так называемых «посредников» в виде «умных» приборов, работы над совершенствованием модели сингомена были продолжены.
Надо сказать, что и сам Арсен об этом тоже отзывался положительно. Он не раз подчёркивал, что у человека есть масса того, что не может быть «перенесено» в систему сингомении никогда. Например, чувственности, которая обозначается словом «любовь». Ну, не понимает он этого чувства – и всё тут! Всё понимает: и вкус, и запах, и осязание, и всё остальное, но что такое любовь – это за пределом его понимания! Поэтому всякий раз, когда он старался сопоставить это чувство с другими чувствами, он «натыкался» на такие понятия, как жалость, сострадание, милосердие, доброта и тому подобное. И не нашёл объяснения этого феномена природы даже в глубинах подсознания, где, казалось бы, находится полное сосредоточение знаний об устройстве мира.
Такое признание сингомена поставило всех участников эксперимента в своеобразный тупик. До этого они были уверены, что создание сингомена – пластической копии Человека – едва ли не автоматически решит многие проблемы человека, обременённого заботой о выживании на этой прекрасной, но, увы, пока ещё во многом непредсказуемой планете. Верх взяла эйфория успеха: если появился не просто «заменитель» человека, а его прямо-таки активно функционирующая матрица, то самому человеку на земле надо дать отдых, освободить от всякого труда, погрузить в пучину удовольствий и ничегонеделания! Всё оказалось гораздо сложнее. Сингомен выявил у человека массу тех недостатков, которые не только автоматически «перекочёвывают» в устройство робота при его создании, но и действуют в нём, словно вирусы – в компьютере. Единственное утешение, к которому пришли участники эксперимента, это то, что основу сингомена составляет не столько сознание человека-матрицы, сколько его подсознание, что и делает его предметом дальнейшего совершенствования. Однако чем всё это может закончиться, в конце концов, этого тогда не знал никто. Шли по наитию. Двигались сообща: человек, как носитель матрицы, и сингомен – плазматическая копия этой матрицы. И получалось пока неплохо. Пока получалось…
2
Вчера Арсена «выписали» из лаборатории. Находился несколько дней, за время которых в его сингоменную сущность были внесены необходимые изменения. В частности, теперь он мог напрямую передавать изображение того, что видел, Арсений.
Разумеется, передаваемые Арсению картинки были, конечно же, не такими, как это наблюдается на экране телевизора. Но дело было сделано: когда Арсен выводил своё зрение на уровень «нейрофона», Арсений начинал видеть то, что видел в это время Арсен. И это была такая удача, о которой они раньше даже не мечтали.
Кстати, тут же пробовали варианты подключения других людей к данной системе – не получилось. Пришли к выводу, что природу не обмануть: матрица и сингомен – не просто копии, они – единая система существования материи в её эволюционном процессе, где даже незначительная разность в когерентном взаимодействии двух величин ведёт к возникновению третьей, не аддитивной ни первой, ни второй. Вот почему, когда данная попытка не удалась, профессор Кито-И подвёл Кима к зеркалу, поставил его перед ним и сказал:
- Ты кого видишь в этом зеркале?
- Вижу себя, – ответил тот.
– А ты сможешь вместо себя увидеть другого человека?
Ким всё понял. И другие, которые принимали участие в эксперименте, тоже поняли, что нет в природе такой системы, которая в зеркальном изображении выглядела бы другой хотя бы с разницей в ангстрем. И если мы хотим получить настоящую копию человека, а не его так называемый «клон», то должны не просто скопировать его сущность, но непременно и разделить эту сущность на две части. Лучше – на равные. А если не получается и на равные, то на две, хотя бы, адекватные, когерентные друг другу, чтобы одна часть имела в себе то, что имеет другая часть, пусть даже с обратным знаком различия, как в зеркале.
Данная тема так затронула Дениса Кито-И, что он вообще восстал против подобных экспериментов над людьми. В запале он сказал:
- Я не понимаю, зачем вообще проводить такие дикие эксперименты?! Зачем, скажите, мне мой сингомен, если я вполне обхожусь без него? Вы не находите, что это противоречит устоям веры и церкви? Вот вы, Арсений Ильич, разве не чувствуете, что ваша деятельность – это попытка внести нечто вроде «исправлений» в образ человека, который создан по подобию Бога?! Не чувствуете угрызения совести перед ним? А я, между прочим, чувствую, потому и не освещаю данную тему в прессе, хотя есть соблазн – побаловать публику «жареными фактами».
Арсений, выслушав Дениса, ответил спокойно, без надрыва:
- Вот и хорошо, что данная тема варится только в нашем доме! Если бы она вышла за его пределы, нам бы с вашим родителем не дали работать вообще. К тому же, Денис Аямович, вы, к сожалению, не знаете, что творится на другом фронте борьбы за передел человеческой сущности, а то бы встали исключительно на нашу сторону. Есть силы, которые пытаются использовать живого человека в качестве механизма «догляда» за всем остальным миром, чтобы иметь полный контроль над этим миром. Вы что-нибудь слышали о лаборатории профессора Витоля? Нет? Так вот, создание сингомена – это единственный способ противостоять коварным, но простым на вид, замыслам Витоля и его компании по тотальному слежению за людьми современной цивилизации! Другого способа остановить эту мерзкую затею не существует!
Денис молчал. Он действительно ничего не знал о деятельности названного учёного. Напротив, деятельность отца поставила его в положение не просто противника подобных экспериментов, но и пересмотра тематики своих работ, как журналиста. Стал уходить в сторону финансов, экономики, социологии, где, по его заключению, было больше прелестей, чем в любых научных изысканиях, экспериментах. Неужели ошибается? Почему все так увлечены этим сингоменом? Что видят в его далёкой перспективе? Не слишком ли фантазируют?
Видя, что Денис заинтересовался деятельностью Витоля, Арсений кратко рассказал ему о ней. Тот крепко задумался.
Да, сингомен создан; его можно потрогать, пощупать, поговорить с ним, пообщаться. Да, это был не человек, а самый настоящий Биоробот последнего поколения, удачно созданный в лаборатории его отца. Он на порядок превосходил все известные до этого модификации роботов в Японии, не говоря уж о других странах. Назван Арсеном – в честь Арсения, с матрицы которого была «списана» данная копия.
Арсен выглядел не только как настоящий человек, но и обладал такими достоинствами характера, как коммуникабельность, общительность, обаятельность. Поэтому, в каких бы уголках Токийского Университета не появлялся Кито-И с Арсеном, все отмечали именно эти качества очеловеченной субстанции искусственного интеллекта. Более же всего людей поражало то, что Арсен, когда ему подавали руку и знакомились с ним, подчёркивал:
- Арсен – уроженец Токийского Университета, основанного в 1877 году. Назван в честь доктора Ясара из России. Доктор Ясар – это Арсений Яснов, поэтому – Ясар. Так его называет Кито-И.
- А кто такой Кито-И? – донимали Арсена студенты.
- Кито-И – профессор Токийского Университета, – серьёзно отвечал Арсен. – Его дед воевал в Маньчжурии, попал в плен, долго жил в России.
- И это всё? – не отставали те.
- Не всё! Японская фамилия деда – Кито, а так как он быстро освоил русский язык и владел им, то к этому слову добавилось слово «ИВАНОВ». Так и прозвали его «Кито Иванов». С тех пор его фамилия состоит из слов «Кито» и буквы «И»: Кито-И.
Такое знакомство забавляло студентов, поэтому некоторые из них проделывали это дважды, а то и трижды, за что получали от профессора неодобрительные взгляды.
За эти несколько дней, пока российские гости находились в Японии, Денис видел, с каким подчёркнутым достоинством его отец общался с Арсеном на самые различные темы. Например, они говорили о несоразмерности отрицательных и положительных температур в природе, где с одной стороны – всего лишь 273 градуса минус по Цельсию, а с другой – миллионы градусов плюс.
- Как ты считаешь, – спрашивал Арсена Кито-И, – Арсений прав, когда говорит, что в человеческом организме присутствуют именно такие температуры – от абсолютного нуля до тысяч градусов плюс?
- Он прав, ибо та температура, которую вы, люди, называете нормальной, является всего лишь средне-арифметической величиной проявления высоких и низких температур. И доказательство этого – те случаи внутреннего возгорания людей, которые так будоражат их сознание. Или факт того, что при температуре жидкого азота – минус 196 градусов – живая клетка может храниться практически вечно.
- Любопытно, конечно, – соглашается с ним профессор, – однако признать данную точку зрения за научный постулат сегодня вряд ли удастся – слишком тверды прежние устои в научной среде, что регулятором температуры в организме выступают отделы мозга – таламус, эпифиз, гипоталамус, другие железы.
Арсен морщится:
- Вот именно – железы – от слова «железо»! А кто творит из этого железа ферросплавы, которые так нужны организму для создания мощных белковых конструкций? Кроме вируса заниматься этим делом некому! Стало быть, именно он и разводит огонь, чтобы «сварить» эти белки-конструкции, а потом – остудить их, чтобы не обжигали, когда станут поступать в те или иные уголки организма. Посмотрите на звезду: она – раскалённый шар, вмёрзший в толщу вечного льда Космоса, и лёд шипит, источая влагу жизни!
Кито-И искренне удивляется и восхищается: так в современном научном мире не рассуждает никто!
А его собеседник продолжает:
- Более всего меня удивляет то, почему вы, учёные, не видите, что демонстрирует Арсений, когда ставит запятую в числе дней года – 365-366, получая при этом эту самую средне-арифметическую температуру человеческого тела!? Неужели не возникает никакого желания разобраться, какие мотивы такой, прямо скажу, необычной и таинственной привязки существуют между этими явлениями Природы? А вдруг именно тут ответ на вопрос, каким образом формируется лимбическая система мозга, дающая человеку возможность быть не только живым, но и разумным существом? Что бы он делал, ваш мозг, если бы не был напрямую привязан к вращению того места, где обитает? Он лишился бы возможности быть носителем памяти, а без неё он превратился бы в тот булыжник, который валяется в придорожной канаве. Земля для мозга – такая же центрифуга при формировании базы памяти, как для радиоактивного элемента эта центрифуга – при его обогащении. И всё, что придумало и изобрело человечество в области носителей памяти, её записи и перезаписи, лентопротяжные и прочие считывающие информацию механизмов – всё это пришло, как аналогия, оттуда, из лимбической системы мозга. Поэтому, стоит Земле остановить или затормозить своё вращение хотя бы на мгновение, как лимбическая система тотчас отреагирует на это непредсказуемыми последствиями. Некоторые блоки памяти могут быть стёрты вообще. Как пример, показывающий это – неожиданная потеря памяти некоторыми людьми, о чём вы имеете честь узнавать из средств массовой информации. У таких людей лимбическая система имеет слабый «лентопротяжный» механизм – так называемый обтюратор. Отсюда действительность, которую воспринимает такой человек, как бы замирает, останавливается, а при значительных нарушениях этого механизма – и выпадает из блока его памяти.
- И что делать такому человеку? – интересуется профессор. – Есть ли какое-то «лекарство» от этого недуга?
- Материального лекарства тут нет и быть не может! – отвечает Арсен. – Единственное средство, которое не позволит этому механизму «опаздывать» в съёме картин жизни лимбической системой – это заполнение объёма памяти человека, информацией об устройстве мира, а проще – поднятие уровня его интеллекта. Другого «лекарства» не существует. Если хотите, это и есть та «духовная пища», о которой весьма охотно ведут разговор люди, хотя под этим разумеют нечто сказочное, неосязаемое.
Надо сказать, что дискуссии на эти и другие темы доставляли профессору истинное наслаждение, отчего он позволял Арсену уходить в своих умозаключениях как можно глубже, хотя это и грозило «перегревом» систем его плазмотеники. Однако он шёл на это, потому что хотел понять и определить, где, на какой линии окажется та отметка, которая укажет ему на отличие естественного, то есть природного интеллекта – от искусственного.
Наличие чувств у человека и отсутствие их у искусственного существа – этот вопрос он отмел сразу, поскольку и так было ясно: чувство – это атрибут исключительно живого человека, и что только живое существо наделено природой этим ярким даром.
Но где истоки этих чувств? Можно ли докопаться до их генетических основ? Как глубоко они спрятаны в фундаменте ДНК? Можно ли ДНК создать искусственно? Ни на один из этих вопросов ответа профессор не имел. Именно по этой причине он и повёл за Арсеном самое пристальное наблюдение.
- Арсен, посмотри на меня! – попросил он однажды того. – Что видишь?
- Вижу тебя, своего создателя.
- И как ты меня находишь?
- Я тебя не терял.
- Я не об этом. Я устроен так, что весь мой организм состоит из клеток, а клетки состоят из ядер, плазмы и оболочек. Внутри меня – сердце, лёгкие, печень, почки, желудок, кишечник, другие органы. Всё моё тело пронизано сосудами, по которым движется жидкость розового цвета – кровь. И всё тело пронизано нервной системой, благодаря которой я воспринимаю и чувствую мир как вокруг себя, так и внутри себя.
Арсен, слушая профессора, крутил головой, наблюдая за ним, что в это время происходило вокруг них.
- Тебе не интересно? – спросил Кито-И.
- Интересно, но бездоказательно. Я не имею возможности видеть то, что внутри тебя. Это гипотеза, а не реальность.
- Это не гипотеза. Внутреннее устройство человека сегодня так же хорошо изучено, как и масса других явлений природы. Если бы я не знал своего внутреннего устройства, то мы не смогли бы создать и тебя – одного из представителей искусственного интеллекта.
- Это не совсем так! – возразил Арсен. – Вы создали меня по образу и подобию Арсения, но не смогли вложить в меня то, что имеют в себе люди – математическую функцию восприятия мира в чувствах и эмоциях.
- Почему именно математическую?
- Потому что в основе всякой функции лежит счёт, математика, а всё остальное – это образность, благодаря которой вы, люди, и видите то, что содержится внутри ваших организмов. Вас влечёт внутреннее устройство того или иного явления Природы, а мне интересно различать взаимное проявление всех её явлений.
- Например, что конкретно?
- Для меня проще отыскать в мире вещей и явлений то из них, которое представляет определённый интерес для каких-то целей, чем постигать их внутреннее содержание. Для меня главное – это объём, сфера, где я ориентируюсь так, словно создавал эту сферу сам. Например, я могу определить, сколько в стакане чая содержится кристаллического вещества, соли или сахара, но определить, соль это или сахар, я не смогу, так как не обладаю чувством вкуса.
- И что?
- А то, что вопросы, которые ты, профессор, ставишь перед собой, уже ставились тысячи раз другими, но никто, как и ты, ответов на них не получил.
- Ты имеешь в виду вопрос, почему в природе всего лишь три вида элементарных частиц?
- И этот вопрос – тоже. Но есть Арсений, который отвечает на этот вопрос более основательно, чем пытались ответить на него сотни и тысячи других.
Кито-И улыбнулся, подумал: «Как хорошо, что у этого парня есть такая возможность – наблюдать за жизнью на Земле как бы с высоты Космоса!».
Однако не стал развивать эту мысль, спросил Арсена:
- Что тебе сейчас хочется больше всего?
- Пойти на солнышко! – ответил тот. – Хочу основательно подзарядиться!
- В Сад Мейи Ирис, как в прошлый раз? – спросил Кито-И. – Или в сторону Храма Джиндайи, где статуя Бинзуру?
- Где статуя Бинзуру! Там уютнее!
С того дня, как Арсений прибыл с Арсеном в Токио вторично, Кито-И любил бывать с Арсеном в этом месте. Здесь они подолгу говорили о том, что ждёт Человечество завтра, в ближайшем будущем и далёком завтра. И приходили к выводу, что Человек никогда не сможет познать Мир исключительно только своими чувствами – для этого непременно понадобится искусственный Интеллект. Без такого Интеллекта Человек так и останется погружённым в индивидуальное, порой так далеко отстоящее от реального и объективного. И это правда, так как Человек смотрит на мир звёзд и ночного неба точно так же, как робот – на внутреннее биологическое устройство человека, и тут их взгляды совпадают. Совпадают безразличием или подобием безразличия, но совпадают. Небо для человека – это такая же стена, такое же непреодолимое препятствие, как и живой образ человека – для искусственного интеллекта, сквозь которое он даже не пытается пройти, чтобы познать его внутреннее содержание. Несоразмерные, вроде бы, вещи, а результат один и тот же: живой интеллект устремлён в будущее, а искусственный – в настоящее; живой ставит на первое место самоощущение, самооценку и осознание самого себя, а искусственный – механическое сканирование среды, производя определённые расчёты по заданию той системы, которая управляет этим интеллектом. Ни самооценки, ни осознания самого себя такому интеллекту не требуется. Он не нуждается в этом вообще. Напротив, живой интеллект не может прожить без осознания себя и секунды, тогда как искусственному осознавать себя – просто нет нужды. Даже во сне, когда многие системы находятся «в отключке», живой Человек продолжает движение вглубь сферы своего осознания. Даже смерть, по всей видимости, и та не может остановить это движение, что и делает Человека такой же Вечностью, как она сама.
Доказать бы это лабораторно, но как? В какую сторону пойти, чтобы отыскать хотя бы направление движения этих мыслей?
После таких бесед с Арсеном Кито-И окончательно приходил к выводу, что для живого человека нужен посредник между ним и устройством Природы. И как хорошо, что такой посредник уже создан! Создан, чтобы войти в самую гущу тех событий в мире материи, куда человеку вход запрещён категорически. Слишком много в нём биологического, чтобы «пролезть» сквозь угольное ушко в мир этих событий.
- Я бы очень хотел послужить людям своим участием в их судьбе! – тихо проговорил Арсен, когда их беседа практически завершалась. – Очень бы хотел!
Профессор внимательно посмотрел на Арсена. Хотел задать вопрос, с какой целью тот хотел бы это делать, но промолчал. Именно сейчас он вдруг почувствовал, как необходим для живого интеллекта союз с искусственным, а искусственного – с живым! Ведь только с помощью этого союза и можно вывернуть наизнанку то, что не выворачивается вообще: живая клетка, живой организм, мысль, чувство, и нет никого другого, кто бы это смог сделать аккуратно и изящно, как это может сделать искусственный интеллект, мгновенно просчитывающий каждое своё действо до уровня нано и пико величин.
Глубоко и облегчённо вздохнув, Кито-И произнёс:
- В России, куда ты снова отправляешься со своим старшим братом, у тебя очень красивое будущее! Помоги ему всем, на что ты способен!
Арсен улыбнулся – впервые в своей искусственной, но… жизни.
3
Денис об этой последней беседе его отца с Арсеном ничего, конечно же, не знал. Не присутствовал на подобных беседах и Арсений, занятый на других участках эксперимента. Однако, в отличие от Дениса, он был в курсе всех этих бесед, поскольку не только слышал их содержание, как обладатель матрицы, но что-то уже и видел из того, что «транслировал» ему Арсен в виде картинок среды, в которой пребывал. А когда тот накидывал на голову нейрофон, подаренный ему Тоно, изображение картинок передавались Арсению с таким высоким разрешением, что делалось не по себе, что ему доступно такое чудо.
Увидев нейрофон, Кито-И осторожно спросил Арсена:
- А томаны не смогли бы передать нам схемы, чертежи и технологии изготовления нейрофонов тут, на Земле?
Арсен с сожалением ответил:
- Чертежи и схемы – такие же, как для изготовления солнечных батарей тут, на Земле. А вот минерал тут нужен особый – томанит. Его свойства – близкие к составу химических элементов клеток головного мозга – нейронов. Да и биологические свойства томанита на порядок выше, чем у других минералов. Наверное, потому, что в нём вирусы «работают» более охотно, чем в остальных. Вот когда наладим тесное общение с томанами, тогда они нам и подбросят этого минерала!
- А почему не могут, как ты говоришь, подбросить его сейчас?
- Потому что у самих пока не так много – идёт наработка. А, во-вторых, Земная Цивилизация для них – неразрешимая пока загадка. Разве этим должен заниматься я, сингомен? Сингомен не будет болеть за судьбу цивилизации, ибо это должен делать только живой Человек, одушевлённый не только радостью жизни, но и страхом за её состояние в мире неодушевлённой материи! И вот тут – противоречие, стереотип мышления: разве это история – оставлять всего лишь зарубку в месте, где ты пребываешь? История – это не сама жизнь людей, а те паузы, которые возникают между поколениями людей в виде поворота их судеб за право находиться на планете, восседать на ней, обкусывая её со всех сторон, словно долгожданную горбушку хлеба после стояния в долгой голодной очереди.
Если спросить людей, для чего живёт человечество, они ответят: для продления рода. Но если этот же вопрос задать всем поколениям землян, собрав их вместе, они не ответят ничего, ибо такого ответа в их устройстве не предусмотрено вообще. Парадокс жизни: один говорит, что живёт во имя другого, а все вместе – не знают, что и ответить. В итоге мир превращается в проходной двор, и все идут в сторону, где только вопросы, а не ответы. И все становятся носителями вопросов, а не ответов. И снуют все между собой, держа в руках знак вопроса, словно серпы, только жать нечего – весной никто ничего не сеял…
Кито-И смотрит на Арсена, удивляется:
- Твоя мудрость меня, честно говоря, восхищает! Ты – уникальная возможность Человека поговорить с собой на самом высоком уровне своего устройства! Особенно с точки зрения того, что перед Человеком – представитель иного, потустороннего мира, откуда, по выражению людей, никто не возвращается.
Теперь уже Арсен с восхищением смотрит на Кито-И, отвечает:
- Пусть так и будет: наш диалог – это диалог Человека с невозвращенцем из потустороннего мира. Но данный диалог – это и есть тот страх, который питал и продолжает питать Человечество на протяжении тысяч и тысяч лет. Почему? Потому что он, этот диалог для современного человека – преждевременная смерть, ибо слишком не равно состояние психики общающихся, чтобы данный диалог закончился миром. Человеческая психика, глядя на себя в зеркальном изображении, просто не выдержит демонстрации своего убожества.
- С другой стороны, – продолжал Арсен, – может именно такое убожество людей и спасает мир земной жизни от нашествия искусственного интеллекта, как это произошло на планете Тониман? Невежество, оказывается, так же корпоративно, как и всякое другое образование природы! Оно так же группируется, совершая кульбиты в борьбе за своё. Так же отмалчивается, когда не надо лезть в глаза другим, и так же страдает, понимая, что его партия проиграна. Но только лишь отдельно взятая партия, не весь турнир, в котором несколько партий. Здесь невежество снова группируется, делает пару кульбитов – теперь уже в обратном порядке, и всё в его рядах восстанавливается, выравнивается. Потерпеть полное поражение убожество не может – слишком много в нём своего «я», по сравнению с чужим «мы». Сюда «вежду» не допустят, а если и допустят, то так разбавят своим большинством, что чувствовать он будет – словно капля воды на раскалённой сковороде: если не выскочит, так испарится!
- Не хочешь ли ты сказать, Арсен, – заметил профессор, – что если и случится человеку на земле создать искусственный интеллект, равный и подобный себе, то такому интеллекту хорошей жизни не светит?
- Скорее всего, да, чем нет, – ответил тот. – Если между собой люди не уживаются, деля себя на государства и народы, религии и этносы, расы и конфессии, то тут дружбе и любви не бывать вообще! На то оно и убожество, чтобы не плодить никого, кроме самого себя!
- А что, если вдруг, да и появится сила, которая превзойдёт корпорацию убожества в сотни и тысячи раз?! Например, сила извне, до которой ни достать, ни дотянуться? И в этом случае убожество останется верным только себе?
- Оно скорее пойдёт на самоуничтожение, на распыл, но не поступиться своими принципами – склонить голову в поклоне этой силе. Если бы такое произошло хоть однажды, Убожество прекратило бы своё существование в тот же миг своей истории. Оно переродилось бы в Божество, для которого нет неразрешимых проблем и вопросов ни в мире людей на земле, ни в мире Космоса, где обитают другие миры.
- Интересно бы понаблюдать, как встретит Человечество тех, кого оно называет пришельцами на НЛО! Что тут возьмёт верх – разумность или невежество?
- Сейчас, в данный час истории, верх возьмёт, скорее всего, невежество. Потому что люди всё ещё не наигрались в войну, военные маневры, военные расходы, вооружённые силы. Смешные люди: вооружённые силы и разумный человек! Кто их этому научил? Откуда они взяли, что только оружие – сдерживающая сила супротив другой силы?
- Война – это не сила против другой силы, а политика, бизнес, – попытался уточнить Кито-И, но ему Арсен возразил:
- Если так, то почему нельзя заранее договориться, кто выиграет, а кто проиграет? И почему не отвести в сторону тех, кто, по легенде, должен «погибнуть», остаться «калекой», «инвалидом», «сиротой», «вдовой», дать им то пространство на Земле, которое не заселено, направив туда всю материальность, не сгоревшую в этой «благородной войне»? Зачем разрушать готовое, если есть место, где нет ничего, кроме пустырей? Неужели так трудно разработать правила таких бескровных войн?
Профессор удивляется всё более и более:
- В такой «войне», дорогой коллега, отсутствует реальный театр военных действий: нет трупов, крови, разрушений, горя, страданий! Убожество, как ты говоришь, такую войну посчитает ниже своего достоинства.
- А почему такая уверенность?
- Потому что таких войн Человечество пережило бы с радостью великое множество раз, исполнись они в реальном, а не виртуальном измерении! Сколько бы раз оно построило и перестроило своё общество, называя его то одним, то другим именем, но непременно таким, чтобы оно отражало только одно направление своего постоянного развития – ренессанс Разума. Вот только дождётся ли Человечество такого случая в своей долгой и многотрудной истории?
- Вряд ли. Всё идёт к тому, что однажды оно сойдёт с ума от осознания своего полного одиночества в этом мире холода и тьмы, если вдруг на несколько дней не получит света от звезды, питающей его этим светом. Бросится зажигать лучины? Зароется поглубже в землю? А не за этим ли оно и пришло на эту Планету, чтобы устроить здесь свой вселенский погост? Если за этим, то какой смысл было приходить сюда вообще?
Кито-И задумался. Ему показалось, что Арсен проверяет его на отношение к факту уже совершённых визитов землян на планету Сетоман, но для чего он это делает – на этот вопрос ответа у него не было. Спросил его:
- А что ты сам думаешь по этому поводу?
Арсен ответил сразу, не задумываясь:
- Судя по тому, как в одно мгновение Спаситель преобразился из простого Человека в сингомена…
- Сингомена? – удивился Кито-И.
- Да, сударь, в сингомена! Да, к тому же, в условиях этого мира, что говорит о том, что вселенским погостом судьба Человечества на этой планете не закончится. Посмотри на себя! Ты – человек, созданный природой из самой себя, где нет даже намёка на присутствие иной материи, чем она сама. А теперь посмотри на меня! Меня создала не природа, а тот прибор, который вы, люди, назвали плазмотеном. Во мне – «биогель», состав которого не известен ни человеку, ни природе. Потому и зовусь я искусственным, а не естественным интеллектом. А Спаситель – это естественный интеллект, как в биологическом, так и в «биотенном» измерении. Разницу чувствуешь?
- Более чем чувствую! – ответил Кито-И.
- Тогда слушай дальше! Человечество взяло от Спасителя лишь то, что он имел в себе от мира людей. Когда же он ушёл от них, показав им своего небесного антипода на горе Фавор, все увидели в нём нечто большее, чем просто человека. И сказали себе: «Если кто и придёт под именем его, станет Антихристом». Они не подумали даже о малом: в имени противника Спасителя не может быть даже намёка на его истинное имя – Христос, которое свято и непоколебимо во веки веков.
- А как же Армагеддон?
- Армагеддон – не человек, а время, эпоха, которая наступит, если преображение человека либо задержится, либо он откажется от этой процедуры сам. Представь, как ведёт себя живой зуб, если на него положить кусочек льда? Он тут же ответит болью. Так и человек: Земля будет в точке иной среды, в зоне иного мира, а этот «господин» всё ещё нежится в прежнем рассоле! Земля уже входит в такую зону. Однако человек никак не хочет почувствовать данные перемены в поведении своей планеты. Он считает, что так и должно быть! И те, кто занимается изучением таких процессов, тоже стоят на этих же позициях: говорят – были всякие периоды, люди пережили – переживём и мы!
- Но ведь были же! – утверждает профессор. – И пережили, и выжили! И потопы случались, и ледниковые периоды, и засухи…
- Да, случались! – отвечает Арсен. – Но всё это происходило на той половинке дуги спирали, по которой до сей поры двигалась Солнечная система вокруг центра своей галактики. И ледниковые периоды, и засухи, потому и случались именно на этой половинке. Теперь эта система переходит на вторую половинку – противоположную, если смотреть на данную схему с точки зрения огромной, невообразимо гигантской, но всё-таки синусоиды. Не отреагировать на это – обречь себя на муки или гибель. И Земля отреагирует. Уже реагирует. И Солнце меняет мощь своего излучения. Так положено. И всяк, кто перемену в себе сделает вовремя, войдёт в новую среду тихо и спокойно.
- А что, если… – задумчиво произносит профессор, наблюдая, как на это «если» отреагирует Арсен.
И тот реагирует:
- Что именно?
- Если мы создадим тебе… «собрата»?
- Другого сингомена?
- Второго сингомена!
Арсен спокоен. Даже напротив, согласился без эйфории и пафоса:
- Как скажешь!? И, знаешь, я бы посоветовал снять копию с Дениса.
- С Дениса? Но так ли готова его матрица? Ведь он так оппонировал Арсению, сопротивлялся проведению подобных экспериментов! Почему ты вдруг решил, что именно его матрица подойдёт к созданию сингомена?
- В Библии есть такие слова: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда?» (Матфей, 5, 44-46). Денис – не враг мне, но оппонент. А когда оппонент становится другом и защитником, то это навсегда! В Денисе бурный рост перемен, что во сто крат ценнее, чем консервативное мышление.
Профессор снова задумался, после чего ответил:
- Тебе виднее, ты права на ошибку не имеешь.
4
Этот разговор состоялся до того, как Арсена «поставили» на профилактику. И пока того форматировали и настраивали, остальные приступили к процедуре создания копии Дениса.
Больше всех волновался, конечно же, Кито-И. Ну, какому отцу, скажите, приятно видеть копию родного сына, да ещё в искусственном исполнении? О чужих детях говорить легко, а вот о своих?! Хорошо, что ничего об этом пока не знает мать Дениса, Надежда Фроловна! Однако, что не сделаешь ради науки?!
- Когда начнём? – спросил он Арсения.
Тот посмотрел на часы, ответил:
- Ровно через час! Денис уже в курсе, ждём его прибытия.
Профессор улыбнулся, заключил:
- Заговорщики! Так бы и сказали, что ждём вашего, то есть моего, разрешения!
- И дождались! Благодарю вас, профессор!
И они пошли, обнявшись, в зал, где уже вовсю кипела работа по наладке биотенов, плазмотенов, синготенов и прочей биотронной атрибутики.
А через час эксперимент начал осуществляться в реальном времени. А ещё через час из «арбуза» вышел тот, кто сразу же потребовал явить его Арсену – своему, как он выразился, «кровному брату».
- Извините, молодой человек, – обратился к нему Арсений, – Арсен сейчас очень занят и не может вас принять!
- А, это вы!? – отреагировал на данное замечание «новорожденный», узнав в том матрицу своего «братишки». – Тогда показывайте, где он сейчас пребывает?
Делать было нечего – пришлось проводить его к месту, где находился Арсен. Да и его самого надо было «ставить» на доработку, как Арсена. И когда Дени увидел Арсена, протянул ему руку, бойко и громко представился:
- Дени-сан!
- Ого! – воскликнул Арсен. – Да ты, я вижу, совсем «джапан»! Тогда будем знакомы: Арсен-рашен!
Это было необычно – видеть, как два сингомена, созданные по образу, подобию и матрице живого человека, воспринимают друг друга так, словно они – одно целое, неделимое и в высшей степени альтруистическое образование, не знающее, что такое личное, частное, эгоистическое. На эту особенность люди обратили внимание едва ли не сразу, как только Арсен и Дени начали вести свою первую беседу. О чём? Давайте послушаем…
5
- Ты останешься здесь или поедешь со мной в Россию? – спросил Арсен, когда Дени сел возле него.
- Скорее всего, поеду с вами. Не думаю, что тут я нужнее, чем там, где ты. Слишком это расточительно для человечества – иметь двух сингоменов в разных местах земного шара!
- Ты прав! Пока нас двое, мы должны помогать людям за всех, кого пока нет из нашего рода-племени, кроме нас с тобой! А вот когда появятся тысячи и миллионы таких, как мы, тогда и позволим себе такую роскошь – пребывать по-отдельности!
Дени поддержал Арсена:
- Скорее бы наступило это благодатное для людей время! Устали они от всего, что можно назвать неустройством жизни: войн, голода, болезней, изнурительного труда, сиротства, других лишений!
- И от разделения на государства устали, и нет им покоя от принадлежности к различным блокам, союзам, религиям, конфессиям, расам, народностям и тому подобное, – добавил Арсен.
- И когда всё это у них кончится?
- К разрешению этого вопроса мы с тобой и должны их подтолкнуть! Как? Анализом тех событий, которые происходят на Земле в результате их совместной деятельности. Они много трудятся, многое создают, но почему-то не замечают, что большая часть созданных ими ценностей идёт на уничтожение.
- Ты имеешь в виду вооружение?
- Если бы только вооружение! На распыл идут целые города, связанные с производством оружия: пока оно производится – нужны и люди, а как производство прекращается – люди не нужны!
- А деньги? Сколько надо денег, чтобы делать деньги?
- Делать – это полбеды! – согласился Арсен. – Беда в том, что их надо ещё и содержать! На их содержание брошены огромные ресурсы человечества, которых бы хватило на многие программы переустройства жизни на всей планете! А если объединить эти две проблемы – проблему расходов на вооружение и содержание денег – в одну задачу, да решить её, то это и есть тот рай, о котором человечество мечтает с часа своего появления на данном объекте Космоса!
К Дени подошли сотрудники лаборатории, пригласили пройти в небольшую кабину-лабораторию для определения и дальнейшего совершенства его «программного» обеспечения.
Арсен последовал за ним.
- И как внушить людям, чтобы они эти две задачи объединили в одну, чтобы решить их разом? – поинтересовался Дени, когда уютно устроился на новом месте.
- Надо думать! – отозвался Арсен.
- А что тут думать?! – воскликнул Дени. – Разве не очевидно, что человечество работает впустую, пока производит этих двух монстров?
- А у твоей матрицы, Дениса, на этот счёт совсем недавно было совсем другое мнение! – напомнил ему Арсен. – Никак не хотел соглашаться с Арсением по данному вопросу!
- Было, да сплыло! – парировал Дени. – Сейчас он совсем другой! Сейчас у него мозги работают совсем по-другому, в другую сторону!
- Это как?
- В сторону трезвой оценки того положения, которое сегодня занимает человечество не только на данной планете, но и в Солнечной системе! – похвалился Дени.
- Прогресс! – отшутился Арсен. – Значит, дойдёт до того, что и капитализм станет ему противен, и другие – так называемые «измы»! А там, глядишь, и своё что-нибудь предложит!?
Дени не обиделся. Он видел, что Арсен шутит, поэтому стал сам подшучивать над ним.
- Не всё твоему Арсению выдумывать! И мой тоже на что-то сгодиться может!
Арсен принял вызов Дени. А когда тот сравнялся с ним набором последовавших за этим шуток, спросил его:
- А знаешь ли ты, братишка, что люди болеют и умирают?
- Знаю, что болеют и умирают. А вот что будет со мной, если вдруг заболеет Денис – этого, если честно, не знаю. Наверное, буду испытывать дискомфорт и я – его подсознательная часть. А как ты на это отвечаешь?
- Наверное, ты прав, что и нам достанется, если наши матрицы будут испытывать состояние болезни. С другой стороны, именно от нас, по всей видимости, будет зависеть и вопрос дальнейшего совершенства сингоменов будущего. Ведь матрица – это такое образование, которое, по идее, не должно иметь продолжения в смерти самого её носителя. Что это за матрица, если она такая же хрупкость, как тело, в котором она – Модель Космоса? Значит, и после ухода человека из земной жизни его сингомен должен жить и творить жизнь! На то он и сингомен, чтобы быть вечным продолжением человека в этой жизни!
- Да, именно такое продолжение человека после смерти и имел в виду Спаситель, когда преобразился на горе Фавор! – громко, на всю лабораторию, проголосил Дени. – Значит, гора Фавор – это и не гора вовсе, а лаборатория, как наша, только без биотенов, электронного оборудования и других приборов! Тогда, кто тот Мастер, который всё это творил и перевоплощал одно состояние материи в другое?
- Известно, кто! – спокойно ответил Арсен. – Кроме вируса – быть на этом месте просто некому!
Глава 16
1
Владивосток… Хасанский район… Именно здесь, в Хасанском районе и прошли те 4 месяца военной службы Арсения. Отсюда уходили его письма домой, родителям, друзьям, его Валентине, сюда же приходили их ответы. Более полвека тому назад! Как быстро бежит время!
Денис Кито-И увидел свою Лену издали, когда автобус, взявший часть пассажиров самолёта, на котором они прибыли из Токио, подвёз их к вокзалу Владивостокского аэропорта, расположенного в 40 километрах от самого города – к северу от него, в районе Вольно-Надеждинска и Артёма.
Лена тоже издали увидела Дениса, и только было подняла руку, чтобы его поприветствовать, как тут же опустила её. Что она видит? Вместо одного мужа – два! Сначала ей показалось, что у неё что-то со зрением, отвела взгляд в сторону, но никакого раздвоения других предметов не обнаружила. Снова перевела взгляд на мужчин, и снова их было двое. И только теперь до неё дошло, в чём дело! Один из них был копией её мужа…
Денис подошёл к Лене, обнял её, поцеловал, сказал:
- Это Дени – мой двойник! Похож, или есть что-то такое, что отличает нас?
Лена окинула взглядом и Дениса, и Дени, произнесла:
- Очень похожи, но ты – это ты, а он – это он! Но я бы не спутала, если бы вместо тебя ко мне подошёл он. Даже, если бы он был один, а тебя не было!
- И как бы ты определила эту разницу? – поинтересовался Денис.
- Это женский секрет, – ушла от прямого ответа Лена. – Тем не менее, есть такое слово – интуиция, которая нас, женщин, подводит гораздо реже, чем вас, мужчин. Больше я вам ничего не скажу!
Арсений, взяв руку Лены и, поцеловав её, представился:
- Яснов!
- Арсений Ильич! – добавил Денис.
- А вот это уже лишнее! – упрекнула жена мужа. – По этикету мужчина должен называть только свою фамилию! Тем более – даме!
- Всё верно! - подтвердил Арсений. – И нас, бывало, тоже этому учили, когда был учеником училища культуры.
- Учись! – заметила Лена, всё ещё не отпуская его от себя. Соскучилась! Но не спускала глаз и с Дени, который не знал, что делать и как вести себя в подобных ситуациях. Его память была точной копией памяти Дениса, а поэтому и ему казалось, что Лена – его жена. И не просто жена, а он ещё и отец их ребёнка, поэтому, обращаясь к Лене, спросил: - А дочка где? В садике?
Лена хотела спросить его, откуда он знает о дочери, но вспомнила, что тот – копия мужа, ответила:
- Да, в «Светлячке»!
Арсен в этой ситуации вёл себя так, как ему позволяла память Арсения. Он тоже приложился губами к протянутой руке Лены, и так же галантно, как Арсений, уступил после этого место другим мужчинам.
Это было так забавно, что Лена отметила:
- Смотрю я на вас, дорогие мужчины, и думаю: «Скажи кому, что здесь, в этой компании, происходит, никто не поверит: пара близнецов и одна женщина – хорошая тема для повести!»
Все дружно поддержали её улыбками и смехом. И никто из окружающих эту компанию людей на этот смех даже не обратил никакого внимания – все были заняты исключительно «своим».
Проводив Лену с Денисом до автомашины, на которой та приехала из города, остальная тройка предпочла доехать до него на автобусе для пассажиров аэрофлота. Поэтому через час с небольшими минутами они оказались там, где и намечали быть – на железнодорожном вокзале. Билеты были на руках, а до отправления поезда «Владивосток-Москва» времени было достаточно, чтобы совершить небольшую экскурсию по городу. Но только на такси, да с таким таксистом, который, как говорится, не просто деньги зарабатывает, а любит свой город, гордится его историей, знает все его достопримечательности.
Оставив Дени с Арсеном на вокзале, Арсений вышел на привокзальную площадь, отыскал подходящего таксиста, убелённого лёгкой сединой, попросил его «покатать» по городу. Тот, оглядев просителя, заметил:
- Небось, служил тут, вот и привела старая память сюда, на Дальний?!
- Угадал, брат! – ответил Арсений. – Немного служил, всего четыре месяца, а в память врезалось это место до основания! Уж больно красивое место – Владивосток, залив Петра Великого, сопки, океан!
- Ну, и куда везти? – спросил таксист, которого, как оказалось, тоже Арсением назвали.
- Сначала туда, где был госпиталь Военно-морского флота, где я лежал недели полторы. Потом по улицам, к причалу, куда меня доставил катер пограничников сюда в том далёком, 1957 году. А потом обратно – сюда, на поезд «Владивосток-Москва».
- Ого! – вскинул брови таксист. – Целых пять суток будешь пилить до Столицы! Лучше б самолётом! Несколько часов – и там!
- Хочу посмотреть, что-то вспомнить, пережить заново. А самолётом ничего не увижу.
- Хорошо тебя понимаю, брат! Сам оттуда, из-под Уфы, а служил тут, вот и остался. Прошу в машину!
«Хонда» спокойно тронулась, повезла гостя по улицам города, в котором он был всего лишь однажды, несколько дней, но который стал для него истинным началом его большой жизни.
Подъехали к какому-то перекрёстку, встали перед светофором с глазом красного цвета.
- Это место узнаёшь? – спросил таксист.
- Не совсем, но что-то есть, – неуверенно ответил Арсений.
- Тогда вы шли именно тут, если добирались от пирса до госпиталя пешком, – пояснил водитель. – Другого пути нет.
По пути далее он пояснял:
- И тут шли, поднимаясь в горку, на которой госпиталь ВМФ. Узнаёшь?
- Да, узнаю! – подтвердил Арсений.
Он действительно узнал это место, и сердце его забилось чаще. И здание сохранилось. И ступеньки главного входа. И те сопки за госпиталем, которые были тогда предметом особого внимания Арсения. Они напоминали ему его родину – Саратовский край с мощными шиханами – остатками древних островов посреди древнего Хвалынского моря.
- Память – штука серьёзная! – философски заметил таксист. – Сколько лет не бываешь, а когда возвращаешься, будто время назад вместе с тобой пятится! Сам-то откуда?
- Из Москвы, – откликнулся Арсений, вертя головой по сторонам.
- Коренной москвич?
- Нет, не коренной. Из Саратовской области переехал на родину жены. Она – москвичка.
- И как она там, Москва?
- Стоит, как и стояла! Шумит, как и шумела! Сутолока кругом, особенно сейчас, когда все ударились в торговлю, в добычу денег.
- Да и у нас – это же! Китайцев понаехало – своих стало меньше, чем их! Завалили китайским барахлом до предела!
- Барахла и в Москве хватает, – поддержал Арсений водителя. – И не только барахла, но и всего остального. Пробки такие, что ни проехать, ни пройти! Тут, я смотрю, ещё не так, ездить можно!
- Пока можно, но если что – тоже появятся и пробки, и бутылки. Имею в виду пьянку, которая становится интернациональной.
- Как это? – не понял Арсений.
- Все стали пить: и наши, и они, которые из-за границы. Беда!
Арсению не терпелось узнать, что сейчас там, где стояла его часть. А это аккурат через залив Петра Великого, в направлении Угольной, станции Кедровая, что на пути в Посьет. Спросил об этом водителя. Тот ответил:
- Точно не знаю, но, слышал, что там никакой воинской части давно нет. Всё застроили домами, и стало то место пригородом Владивостока. По слухам, твою часть перевели в Подмосковье, в какой-то Оболенск. Не слыхал о таком? Живёшь в Москве, там и узнай!
- Краем уха и я слышал, – ответил Арсений. – В Оболенск перевели этот Учебный Центр пограничных войск, но точно не знаю. Воинская часть 2056.
Вот так, объехав часть города и что-то вспомнив с помощью хорошего человека, Арсений возвратился на железнодорожный вокзал, где его ждали Арсен и Дени.
Тогда, в 1957-м, он тут не был. Когда его комиссовали, их рано утром погрузили в кузов грузовика, отвезли до станции Угольная, где им всем, кто с ним уезжал, выписали по воинскому требованию билеты до места следования. Ему – до Сенска, другим – до их места жительства.
Сразу в зал ожидания Арсений не пошёл, заглянул на перрон. Не терпелось сравнить с тем, что пришлось видеть там, куда забрасывала его до этого судьба. Видел перроны железнодорожных вокзалов Москвы, Саратова, Минеральных вод, Риги, Волгограда, Умёта, что под Тамбовом.
Почему именно про Умёт вспомнил сейчас? Потому, наверное, что это было самое тяжёлое, опасное и самоотверженное испытание, которое он смог выдержать в юности. Добрались они тогда с другом Петром от Умёта до Сенска на товарняках, выдержали, потому и вспомнил. Потому что Жизнь – это некая дорога с выбоинами и ямами, виражами и ограждениями возле опасных её участков: не справился с управлением – лети под откос, либо врезайся в отбойник!
Его друга Петра, с которым он тогда добирался от Умёта до Сенска, уже нет в живых. Ушёл, опившись алкоголя. А почему? Не выдержал сложностей жизни. Соблазнился той темью, которая наступает после того, как в кровь и мозг попадает алкоголь – соединение всего лишь трёх химических элементов – Водорода, Кислорода и Углерода, которые тут же и распадаются, если не будет с ними четвёртого – азота, превращающего эту «тройку» в живой белок, а через него – в жизнь другую – неразрывное соединение этих четырёх химических элементов. Потому, наверное, и зовётся «четвертушкой» то, с чего, собственно говоря, и начинается путь человека к деградации своего внутреннего мира – мера алкоголя!
Но это к слову…
А сейчас Арсений подходит к памятной стеле около вокзала, что на перроне, протягивает руку к её бронзовой дощечке, на которой значится: «Москва – 9288 км». Затем переводит взгляд на паровоз, словно бы уснувший после многотрудной и многолетней нагрузки на свои железные мускулы.
«Скоро возле тебя поставят тепловоз! – тихо шепчет Арсений. – А потом поставят электровоз. А что потом? Может, появится такое, от чего, как говорится, можно и с ума сойти?».
В условленном месте отыскал Арсена и Дени, рассказал им, что видел, ощущал при этом, будучи в этом городе. Стали ждать подачи поезда к перрону. А когда подали, вошли в вагон, заняли свои места в купе: одно – нижнее, два – верхних. Нижнее занял Арсений, два верхних – Арсен и Дени. Другое нижнее занял капитан дальнего плавания – человек почти пенсионного возраста, мало говорящий, но много спящий, как потом выяснилось по ходу движения поезда. Устал, видимо, настолько от походов в океан, что, как молвится, «добрался до бесплатного»!
2
Тронулись, поехали. Примерно через час прошли Угольную. Небольшое здание вокзала – справа по ходу поезда. Тогда никакой платформы здесь не было – пассажиры поднимались в вагон прямо с насыпи. Да и вокзала того уже нет, всё перестроено. Отсюда до воинской части, где служил Арсений, – километров 5-6, – совсем рядом! Хоть бы одним глазком взглянуть на то место! Интересно, узнал бы он его, если бы вдруг оказаться по волшебству? Конечно, узнал бы, даже, если там стоят высотные дома, проложены улицы, дороги. Сопки не передвинешь, горизонт не изменишь! Может, это и есть то, что ныне именуется Тавричанкой – то ли городом, то ли посёлком?! Спросить не у кого…
Далее пошли места, по которым он уже проезжал дважды, а сейчас – в третий раз. И снова в памяти – города, станции: Раздольное, Сибирцево, как Сенская или Аткарская – узловые, Спасск-Дальний, Лесозаводск, Лазо, Лучегорск, Бекин, пышная природа, муссонный климат, сопки, леса, реки, озёра…
В Бекине они тогда стояли долго – часть их эшелона оставили тут, а другую отправили дальше, на юг. Арсений, когда узнал, что здесь пограничников готовят к службе на конях, взмолился, чтобы только не ему досталась такая доля: в памяти юности осталось неприятное событие, когда за год до призыва в Армию ему доверили помыть в речке коня. Он помыл его, искупал вволю, а когда сел на него, тот и понёс по лесной тропе, словно ошалелый. А когда выскочил из леса, так резко затормозил, что Арсений перелетел через его голову. Упал удачно, не ушибся, но больше на лошадь не сел, повёл под уздцы. С тех пор лошадь для него стала предметом особой осторожности и опасности. Потому и взмолился, чтобы следовать от Бекина туда, где учат другому…
Вот и Хабаровск. Мост через Амур, который остался в его памяти как мост через Волгу в Саратове в районе Увека. Но многое тут и изменилось: застроились пустыри, которые тогда были на правом берегу возле него, а сейчас кругом – высотные дома, новые улицы.
Биробиджан запомнился потому, что именно здесь они с Юрой, другом по юности, купили и попробовали знаменитый омуль – вяленую рыбину, похожую на небольшого леща. Его так расхваливали местные жители, что они не утерпели – купили на базарчике возле станции. Оказалось, что он во сто крат хуже, чем волжский косырь – чехонь. Того даже разделывать не так просто – жиром зальёт! А этот сухой, как самая обыкновенная вобла! И вкус – воблы…
- Настоящий омуль – это рыба с душком! – говорили местные жители. – А эта, которую вы купили, – свежая, потому и не омуль это пока, а его лишь половина!
Далее – Благовещинск, Чита, Улан-Удэ, Бабушкин, откуда начинается путь вдоль Байкала – огромного жидкого кристалла, огранённого Природой и созданного ею, словно в насмешку над твёрдым алмазом.
Ещё дальше – Танхой, Выдрино, Байкальск, Слюдянка…
Слюдянка в памяти Арсения, словно заноза: именно тут он впервые увидел Байкал, когда их эшелон, миновав Иркутск, остановился на передышку. Стояли долго, поэтому едва ли не вся бритоголовая ватага новобранцев высыпала из вагонов и побежала на берег этого озера. А когда глянули, тогда и поняли: не озеро это, а самое настоящее море! Такое же, как то, которое им пришлось лицезреть, прибыв на место расположения воинской части – на самом берегу залива Петра Великого. Повезло ребятам степного Поволжья – увидели такое диво Природы!
Далее путь лежал через такие города, как Томск, Новосибирск, Омск, Челябинск, Уфу, Куйбышев, ныне – Самару, Сызрань, Пензу… А там и Москва – рядом!
В Новосибирске Арсений вышел из вагона, прошёлся по знакомому перрону, заглянул внутрь вокзала – одного из самых красивых вокзалов России. Тут они тогда, в 57-м, сошли с напарником – пограничником-моряком, с которым подружились за время пути от Хабаровска, чтобы сменить поезд, набитый до отказа пассажирами, пересесть на другой, более свободный и пригодный для нормальной езды. Взяли вещи, сошли и двинулись в город. Зашли в столовую, поели, потом – в кинотеатр, где посмотрели какой-то фильм. Явились к военному коменданту, сказали, что отстали от поезда, не успели до его отправления вернуться из столовой города, где решили принять пищу. Ругать их не стали, выдали билеты на другой поезд. В этом поезде они и отдохнули, и выспались, и не было так скученно, как в том.
В Уфе распростились: моряк подался на юг, Арсений продолжил путь до Сызрани, чтобы пересесть на поезд «Волгоград-Казань», следовавший через Сенск…
3
Капитан проснулся лишь на следующий день, проспав остаток дня отправления поезда и всю ночь. Заказал чаю, позавтракал и снова улёгся, как он выразился, «подремать». «Подремал» так, что проснулся едва ли не в полночь. И весь остаток ночи не сомкнул глаз. Объяснил потом своим спутникам:
- Привычка: ночная вахта – вахта капитана. Потому и не смог заснуть.
И все последующие ночи он действительно был «на вахте» – не спал, отдыхая лишь днём. Именно это, в некотором роде, и помогло Арсению избежать ответов на его возможные вопросы, которые непременно возникали бы относительно необычного поведения Арсена и Дени, которые вели себя не как люди, не притрагиваясь к еде, не храпя во сне, не делая того, что делают обычные люди в таких условиях. Хотя, если бы и возникали такие вопросы, он бы, конечно же, нашёлся, что ему ответить.
Поделился этими мыслями с Дени и Арсеном, после чего те стали более активно то смотреть в окно, то выходить из купе в коридор вагона, то просто вести разговоры.
- Я знал, что Россия – большая страна, – тихо говорил Дени, но чтобы она оказалась такой огромной – этого я даже представить себе не мог!
- Да, уж постарались наши предки – отхватили «кусок»! – смачно отозвался Арсен.
Арсений улыбнулся. Ему понравилось это – «наши предки»!
- А почему только в городах и видишь, как люди живут в достатке и нормальных бытовых условиях? А что ни малая станция или посёлок – убогие дома, разбитые дороги, грустное настроение их жителей? – спросил Дени.
- А в Японии не так? – поинтересовался Арсен.
- В Японии не так. Там нет такого резкого различия города и деревни. Там деревня – такой же благоустроенный город, только в миниатюре.
- А как это достигается? За счёт чего? – глядя на захудалую деревушку в стороне от дороги, спросил Арсен.
- Японцы – народ очень трудолюбивый, – ответил Дени, – поэтому и результат такой.
- А русские – лодыри? – противоречит ему Арсен. – Работяги, да ещё какие! Вспомни: Жуковский, Ломоносов, Яблочков, Менделеев, Попов, Королёв, Циолковский, Блинов…
- Блинов?
- Да, Блинов, который изобрёл трактор на гусеницах! Жил в соседнем городе – неподалёку от Сенска! Основал свой чугунно-литейный механический завод, был его хозяином. Звали его Фёдором Абрамовичем.
- Расскажи о нём, что знаешь! – попросил Дени Арсена. – Люблю такие истории!
- Это был механик-самоучка, который мечтал о создании машины, которая облегчила бы тяжелый труд, прежде всего, земледельца, так как тогда Россия была исключительно сельскохозяйственной. Он долго искал ответ, рисовал, чертил, представлял, как будет работать его «самоход». И нашёл решение! Он пришёл к выводу, что надо вместо круглых колёс смастерить подвижные металлические «ленты» – «гусеницы. Ты видел, как ползёт живая гусеница?
- Конечно, видел!
- Так вот, он их назвал «бесконечными рельсами». В 1888 году самоход впервые прошел по улицам его города. Это был первый в мире трактор, рожденный на русской земле.
Потом Блинов создал другие модификации трактора – парового, а позже – и с двигателями внутреннего сгорания. Свой первый трактор Блинов демонстрировал на Всероссийской промышленной и художественной выставке в 1886 году в Нижнем Новгороде. Одна из газет того времени писала: «Некто Блинов, служивший механиком у г. Плигина, изобрёл машину для перевозки тяжестей с подвижными под колёсами рельсами. Платформа с самодвижущимися рельсами, нагружённая 550 пудами (2000 кирпичей и более 30 взрослых человек народа), на днях проезжала несколько раз по улицам нашего города, вызывая всеобщее одобрение».
- Умница, этот ваш Блинов! – похвалил Дени. – А я даже и не знал, кто выдумал машины на таком ходу! А что было дальше? Он стал миллионером, богатым?
- К сожалению, не только не стал богатым, но и не добился признания своего изобретения! – с горечью ответил Арсен.
- Да, жалко такого человека! Теперь бы он был не только миллионером, но и миллиардером!
- У вас, японцев, только и речь – о деньгах! – уколол его Арсен.
Дени долго не отвечал на это замечание Арсена. Только потом спросил:
- Как без них-то обойтись? Выточил, скажем, деталь, а как определить, сколько стоит данная работа? И что принесёт токарь в семью, если их не будет вообще, этих денег?
- Ты, скорее всего, не понял, как ставил этот вопрос Арсений, когда вёл беседу на эту тему с вашим банкиром, – еще тише ответил Арсен, когда увидел, как заворочался на своей полке капитан. – Их не просто не будет, они будут вообще не нужны! Выточил деталь – положи в общую кладовку! Сделал самолёт – туда же! И так – со всеми вещами! А если тебе надо что – пошёл и взял. Сломалось что – обменяй безо всякой очереди и оплаты! Если сломанную вещь можно отремонтировать – ремонтируй, это твоя работа! А если не можешь отремонтировать – разбери, сдай на переделку, в переплавку! И так – по всему земному шару, где бы человек ни проживал!
- Ну и голова у Арсения Ильича!
- У него голова – голова! А вот что у других – это вопрос?! – заключил Арсен. – Не готовы люди к таким крутым виражам в их судьбе! Будут маяться, страдать, воевать, убивать друг друга, но до такой простой вещи не дойдут ещё лет пятьсот! Когда он опубликовал статью «Мир без денег – крах всемирной империи зла» с подзаголовком «Деньги довели мир до безумия», на него набросилась такая свора невежд, что он чуть не взвыл от такой безысходности!
- А ты можешь мне процитировать хотя бы несколько строчек из этой статьи? – обратился Дени к Арсену.
- Могу, конечно. Помню до каждого слова. Он пишет, например:
«Давайте прикинем, во сколько Земной Цивилизации обходится империя банков и обслуживание валюты? Если подсчитаем, то ахнем, каким никчёмным, бесполезным и архаичным делом занимается умное и разумное Человечество! Да за эти экс-бабки можно в одночасье коммунизм возвести не только в отдельно взятой стране, но и во всём мире! А если к этому добавить экс-бабки, которые идут на военные расходы, то и на Марс хватит, и на Луну, и на другие планеты Солнечной системы! Неужели до этой простой вещи так трудно дойти, что приходится именно мне, простому обывателю земли Русской, брать руководителей государств современного мира за ушко, да на солнышко?
- Что взамен денег? «Пункты обменного фонда», до краёв наполненные товаром самого широкого назначения: бери, сколько хочешь! Коммунизм? Увы, такой Коммунизм даже коммунистам не снился! Берите выше – это новейшая общественно-экономическая формация! Пока без имени, но можно назвать, как угодно, ибо всё, что будет производиться в виде ВВП мира, ляжет на плечи не Человека, который за века жизни измотан трудом до предела, а исключительно за счёт использования более могущественной силы Природы – Вирусов и Бактерий, без которых нет ни Жизни, ни самого Человека, ни даже планет со звёздами Вселенной. Как говорится, если уж Геном Человека, его ДНК – это «полное собрание сочинений» этих удивительно трудолюбивых существ, то и идти Человечеству более некуда, кроме как на «диалог» с этими существами.
- Далее Арсений говорит об эвертальности вируса и материи в целом. Представляешь, в какие тайны проникло бы Человечество, если бы разгадало эту тайну?! Ни одна болезнь не устояла бы перед Человеком! Ни один недуг не проявился бы без его разрешения! Любой продукт сотворил бы Вирус по просьбе Человека! А электрическая энергия?! Да он с этой энергией не только на «ты», но сам же её и творит, разделяя свет на составные части – магнетизм и электричество! Вот только, как он это делает – это большущая тайна. И если эту тайну человек откроет, то не будет у него нужды ни в чём ни тут, на этой планете, ни в иных мирах, куда он будет способен прибывать опять же с помощью этой энергии. Такая вот, воистину чудовищная сила сокрыта в этом крошечном Существе! Ну, нет более могущественной силы в Природе, чем эта выдающаяся кроха! И кость сломанную может «починить» за минуту, и кровь «почистить» за секунду, и порядок восстановить в порушенной кристаллической, то есть клеточной решётке Живого организма!
Дени прерывает рассказ Арсена, спрашивает:
- Неужели нет восхищения у людей этим чудом: был Вирус живой клеткой – мягкой, рыхлой, ранимой, и вдруг он – твёрдый, жёсткий КРИСТАЛЛ, отгранённый по матрице своей сингонии? Говорят, он может пребывать в таком состоянии сотни и тысячи лет…
- Даже миллионы! – дополняет Арсен. – А стоит погрузить такой кристалл в живую среду – клетку, как он тут же оживает, словно птица Феникс – из пепла!
- Может, кто-то считает, что такие мысли Арсения Ильича – фантазия, сказка, несбыточная мечта?
- Сейчас – фантазия, а пройдёт время – и всё это станет такой же реальностью, как сама жизнь. Исполнилась же его идея – создать нас с тобой, как представителей надмирной действительности! Значит, и всё другое будет исполнено! Стало быть, именно мы, сингомены, и должны пойти впереди людей, чтобы подготовить им надлежащие условия для их жизни в этих мирах!
- Кстати, как там, в этих мирах, вообще? Ты ведь уже был у них. Может, и я когда ухитрюсь побывать там?
- Побываешь и ты, какие твои года! – заметил Арсен. – А там, как у нас: идёт жизнь своим чередом, есть проблемы и задачи, но уровень техники, технической оснащённости там – не в пример нашему уровню.
- И в чём причина?
- В отсутствии того, о чём мы с тобой ведём речь битых два часа, – денег! Они от них отказались едва ли не с первого экономического кризиса. Сели, подсчитали, пришли к выводу: вина всему – посредник между людьми, государствами, нациями, блоками и тому подобное – деньги, золото, валюта, драгоценности! Отменили, убрали банки, армии распустили по домам «делать детей», как они в шутку назвали данный акт, и пошло дело в сторону не военных приготовлений, а поиска идей, аккумуляции их в Едином Интеллектуальном Центре. Дошло до того, что создали таких роботов, которые стали сами воспроизводиться. Перебрали малость с этим делом! Перестарались! И вся власть перешла к ним.
- А сами томаны? – нетерпеливо спросил Дени. – Они-то что делали в это время?
- Они служили роботам, как рабы и подневольные. Хорошо, что у Верховной власти стоял человек по имени Толиман, а то бы всем живым было бы не выжить – извели бы их тонимы-роботы. Конечно, оставили бы из них самых талантливых, гениальных, без которых им самим тоже бы не выжить.
- И что их спасло?
- Расскажу потом, когда сядем где-нибудь возле реки, да поговорим, как люди говорят, по-человечески. Лёжа, разве разговор?!
4
Арсений, проснувшись, внимательно вслушивался в тихий говор Арсена и Дени. Слушал, анализировал и приходил к выводу, что без таких, как они, миру людей в освоении других миров и планет не обойтись. И без опыта других, таких, как Эдо, Айк, Тоно, тоже не достичь нужного результата. Значит, нужен общий язык понимания людей, которые бы общались напрямую, а не через посредство перевода. И таким «языком» он считал язык явлений, а не буквосочетаний и словосочетаний. Только такой «язык», по его убеждению, и будет способен помочь людям любых наций, цивилизаций и миров понимать друг друга без слов.
«Кстати, а почему они говорят на русском языке? Ведь они могут «говорить и молча» – на «языке» явлений?» – подумал он. «Надо будет попросить их, чтобы они использовали и этот «язык». Но как, в таком случае, «подслушивать» их разговор? И об этом надо подумать!»
- Не спите? – вслух спросил он их, когда заметил, что и капитан открыл глаза.
- Болтаем о том, о сём! – подтвердил Арсен.
- О чем, конкретно?
- О России, которая занимает столько места на Земле, – добавил Дени. – Трудно, наверное, управлять такой громадиной?
- Наверное, да – трудно, – ответил Арсений. – Тем более – из одного центра, из Москвы.
- А как бы сделали вы? – задал вопрос Дени, свесив голову с полки, чтобы видеть Яснова.
- Я бы разделил её на две части – Восточную и Западную. Восточную часть объявил бы социалистической, потому как рядом – социалистический Китай, а Западную – капиталистической, соседи которой – Европа. И устроил бы между ними соревнование – кто быстрее построит процветающее государство.
- А ваша симпатия была бы на чьей стороне?
- На стороне более процветающего и пригодного для простых людей, – был ответ Арсения.
- И какая часть, по-вашему, стала бы именно такой? – наступательно вклинивал свои вопросы Дени.
- Думаю, что именно Восточная, которая граничит с Китаем, Японией, Индией, Кореей, Юго-Восточной Азией.
Тут капитан встаёт, высовывая свои голые ноги из-под одеяла, смотрит на Арсения и недовольно говорит:
- Это кто вам сказал, что Россия граничит с Индией? С Индией она никогда не граничила. И вообще, чему вы учите молодёжь? Да за такие разговоры раньше вам бы голову оторвали! Это же политическая статья – агитировать за раскол России!
На верхних полках раздался смех. Он мгновенно дошёл до слуха капитана, который всё ещё остужал ноги после сна.
- Вот результат вашего воспитания! – прокомментировал он это несущееся сверху действие. – Разве этому надо учить молодёжь? Учить надо труду, чтобы труд давал средства к существованию, а те давали возможность получить то, что требуется для жизни!
- И сколько вы, извините, везёте сейчас в Москву, если не секрет? – задал вопрос Арсений рассердившемуся на него собеседнику. – Миллион, пять миллионов, десять?
- Сколько везу – все мои! – недовольно огрызнулся тот. – Хотя бы и миллион, какое ваше дело?!
- Самое прямое, господин капитан дальнего плавания! – ответил Арсений. – Если бы миллион, то вы бы летели самолётом, а не тряслись в поезде целых пятеро суток! Значит, то, что вы там, в океане, заработали, большая часть отошла тому хозяину, которому на правах частной собственности принадлежит судно, где вы – его капитан или шкипер. Раньше работали на государство, сейчас – на одного человека. И государства присваивало ваше, но не столько, чтобы до последней нитки.
Капитан часто-часто заморгал глазами. Он не ожидал получить такой отпор со стороны соседа по купе, с которым находился вот уже трое суток.
Махнул рукой, встал, оделся, вышел из купе, плотно закрыв за собой дверь. Вернулся минут через двадцать. Молча поел, попил кофе, сходил в туалет, прихватив полотенце, бритву, ножницы, чтобы подровнять усы с бородкой.
Вернулся, уселся напротив Арсения, который тоже носил короткую стрижку усов и бородки, спросил, наконец, но более спокойно, чем до этого:
- Скажите, откуда у вас такие мысли насчёт России, которая не справляется со своей огромной территорией из одного центра? И мне приходила в голову такая мысль, но ответа не находил. Сибирь, Дальний Восток – это такое богатство, которого хватит на сотни и тысячи лет, а всё, что получаем – переводим в деньги, валюту, и всё это аккумулируется лишь в одном центре – в Москве? Почему так?
Арсений улыбнулся. Сказал, обращаясь наверх:
- А ну, ребята, давай вниз! Поговорим на эту тему!
5
Долго шла беседа о будущем России и мира. Пришли к выводу, что есть определённая закономерность «правильного» соотношения государственной и личной собственности, нарушение которого ведёт к ошибкам в получении нужного объёма внутреннего валового продукта – ВВП. И вот тут правыми окажутся те, кто вовремя создадут у себя такую систему мониторинга, где бы это соотношение просматривалось постоянно, с ювелирной точностью отмечались колебания экономики либо в ту, либо в другую сторону. Тем более что не надо насильно заставлять людей строить либо социализм, либо капитализм, хотя у социализма шансов продвинуться по пути будущего цивилизации больше, чем у капитализма.
- А как же США, которые и ныне – самая развитая страна в мире? – задал вопрос капитан. – Ей-то зачем социализм, если они и так живут при нём? Так и Швеция, Норвегия, другие страны.
- Весь вопрос в определении тенденции – куда должно пойти мировое сообщество, чтобы выстроить такую формацию, в которой не было бы тех изъянов, которыми так были богаты прежние и нынешние формации, – сказал Арсений. – Они должны хорошо знать и понимать Законы устройства Природы, чтобы переносить их на своё обустройство. А мы сначала занимаемся обустройством, а лишь только потом – познанием этих Законов. Когда же узнаём, что наши действия противоречат этим Законам – бросаемся исправлять то, что сделали, натворили. На «ура!» не построить ни капитализм, ни социализм, ни коммунизм! И вообще, людям будущего очень даже хорошо предстоит поразмыслить над тем, что им нужно, чтобы жизнь на Земле удовлетворяла их в полной мере. Спроси сейчас всех жителей этой планеты, что они на самом деле творят тут, толком никто из них вам не ответит. Просто живут – и всё! Просто обитают – и баста! И никто не задумывается над тем, что надо сначала выработать правильное мировоззрение, а только потом – приступать к выполнению намеченных задач и целей!
- Правильное мировоззрение? – удивился капитан, – Что значит – «правильное»?
- Это всё, что подпадает под оценку разума, разумности Человека. Например, спрашиваю одну молодую пару: «Зачем вы хотите родить ребёнка?».
- Удивились они, конечно, такому вопросу, но ответили: «Чтобы жил, рос, получил образование, работал, завёл семьи, тоже имел детей, внуков»
- А что потом? – спрашиваю я. – Они ведь тоже когда-то уйдут из жизни!
Отвечают: «Да, уйдут! Ну и что? И мы уйдём, и все уйдут!»
- Выходит, вы своего дитя родите исключительно для смерти? Знаете об этом, но всё равно решаете родить?! Зачем? Что вами движет в этом вопросе?
- Как вы думаете, что мне на это ответили мои собеседники? Они обвинили меня в том, что такому человеку, как я, не надо было родиться вообще, коль я ношу в себе такие мысли. И отошли от меня в обиде и зле. Не дослушали до конца, что я был намерен сказать им, как отец по возрасту.
- И что бы вы им сказали? – интересуется капитан.
- Я бы им сказал: «Да, ребята, вы родите дитя своё на смерть, на её объятия в любой миг его жизни. Но разве смысл жизни только в этом? Он – в том, чтобы рождённый на свет увидел и познал, что есть в Природе такое состояние Материи – Жизнь! Так научите ценить в вашем ребёнке не всю эту прелесть в целом, а те отдельные её кусочки, события, случаи, секунды, часы и минуты, из которых она состоит, как целое и неделимое явление Вселенной! И пусть этот новый Человек запрячет свою внутреннюю агрессию в самые что ни на есть глубины своей генетики, и никогда не позволяет ей вылезать наружу! Чтобы каждое слово, обращённое к нему со стороны другого человека, было воспринято им, как самое дорогое, а, возможно, и самое последнее в его Судьбе! И всё, что бы он не увидел на пути следования по дороге Жизни, только восхищало его сознание, потрясало его своим неповторимым совершенством, ибо там, куда уходят люди после жизни на Земле, этого нет вообще. Это есть только здесь, на Земле! И что всё это дано тебе, Человек, исключительно в награду за твой Разум! Во имя твоей светлой радости и трезвого осознания Жизни. Жизни, хотя и короткой, но такой длинной, если принимать её без агрессии и зла, если она становится в тебе силой созидания другой, но более совершенной Жизни! Вот это и есть правильное Мировоззрение!
Капитан, выслушав Арсения, спросил:
- Скажите, а кто вы по специальности? Уж больно у вас необычные мысли, чтобы определить, чем вы занимаетесь, что вас волнует. Мне кажется, что вас волнует в этом мире буквально всё. Так что, извините за недавнее к вам недоверие! Особенно по части возведения на современной территории России двух государств – Западного и Восточного. Подумалось, что вы предлагаете возвести между двумя Россиями своеобразную Берлинскую стену. А когда прикинул, сопоставил, пришёл к выводу, что это так ново, что очень бы и хотелось посмотреть, что из этого могло получиться в реальности, на самом деле. Они ж, эти две России, будут как сообщающиеся сосуды – менталитет-то ведь один! Поэтому, полагаю, тут будет что-то очень даже новое, иное, чем капитализм или социализм, что-то совершенно не похожее на прежнее бытие!
- Вы правы, капитан! – подтвердил Арсений. – Был такой американский учёный, Лауреат Нобелевской премии 1937 года, Альберт Сент-Дьёрдьи, который писал: «Одним из основных принципов жизни является «организация»; мы понимаем под этим, что при объединении двух вещей рождается нечто новое, качества которого не аддитивны и не могут быть выражены через качества составляющих его компонент. Это относится ко всей гамме форм организации».
Арсений стал ждать, что на это ответит капитан. Но тот молчал. Видимо, не дошло пока до него данное изречение учёного.
- Тогда разрешите повторить ещё раз: «при объединении двух вещей рождается нечто новое, качества которого не аддитивны и не могут быть выражены через качества составляющих его компонент».
И на этот раз капитан был в затруднении с ответом. Тогда Арсений решил пояснить вот так:
- Если судьба уготовила России стать «двумя», то есть двумя «вещами», как говорит Дьёрдьи, то при их объединении в будущем в одну, может родиться совершенно другая Россия, не аддитивная ни первой, ни второй!
- Вот теперь, кажется, понял! – воскликнул капитан. – Будем знакомы: Ломов Иван Иванович!
- Яснов Арсений Ильич! – протянул руку Арсений.
- А кто эти люди, которые едут с вами? – задал вопрос капитан, поглядывая на Дени и Арсена. – Один так похож на вас, что, мне кажется, у вас с ним родственные отношения?!
- Вы не ошиблись: он мой родной брат по отцу. А этот – показал на Дени, – его друг, сын профессора из Токио. Мать – русская, а отец – японец, долго живший в России.
- Ваши студенты?
- Вроде того, – уклонился от прямого ответа Арсений. – Едем в Москву, нагонять тоску!
- Это как?
- Пословица такая…
- Ах, вон что! А я уж, было, подумал, что и на самом деле будете скучать там.
- Не будем – слишком много работы! И слишком много надо решить самых разных проблем…
6
Вечером в дверь купе постучали. Арсений встал, чтобы открыть её, но капитан остановил его жестом, сказав:
- Это ко мне!
В дверном проёме стоял один из четверых едущих в соседнем купе мужчин. За это время они уже примелькались пассажирам вагона, особенно этот – крупный «неандерталец», как его окрестил Арсений. Да он и на самом деле был похож на неандертальца: такой же могучий в плечах, на которых восседала большая голова, но с весьма узкой полоской, оставленной для выпуклых надбровий и покатого лба, выше которого – до самого затылка – коротко подстриженная волосяная поросль.
Арсений слышал, как однажды спутники этого человека назвали «Лапшеней». Как и тот называл их чаще не по имени, а по прозвищу: «Пыня», «Ходкий», «Ремез». «Пыня» – невысокий грузновато-полноватый брюнет, которому, видимо, перевалило за пятьдесят. Всегда чисто выбрит, аккуратен, голос тихий, вкрадчивый, чем-то напоминавший этим Арсению Шашкина из Добрино. Ходит медленно, важно переваливаясь, словно индейка – «пырышка», как её в народе называют, с ноги на ногу. Отсюда, видимо, и прозвище – «Пыня».
«Ходкий» – высокий молодой человек, предпочитающий не только не бриться в дорожных условиях, но и не так часто мыть руки, отчего они у него выглядят так, словно он только что пришёл с работы. В его ушах всегда торчат наушники – слушает музыку, поэтому его низкий голос не так часто слышится среди других голосов его спутников. И больше лежит, чем ходит. Отсюда непонятно: почему именно «Ходкий»?
«Ремез» – по всей видимости, от фамилии «Ремезов», что многократно подтверждалось обращением к нему других. Он понравился Арсению больше всех из этой четвёрки: спокойный, рассудительный, основательный и, как показалось ему, весьма авторитетный среди своих товарищей. Этот был на порядок выше остальных по интеллекту, и заметен тем, что на лице красовались аккуратные усы тёмного окраса, хотя волосы на его голове были русыми. Если бы не короткая стрижка под «польку», то – Игорь Николаев!
- Как настроение? – спросил Ломова гость. – Вы готовы?
- Готов! – бодро ответил тот.
- Тогда – полный вперёд! – сказал «Лапшеня».
Дверь в соседнем купе захлопнулась, словно мышеловка. Именно так показалось Арсению, когда проводил капитана долгим взглядом. Подумалось: «Решили пображничать!».
7
Появился капитан едва ли не под самое утро следующего дня. Вошёл, быстро достал из-под сиденья чемодан, порылся в нём, пошуршал, что-то нашёл, сунул это «что-то» во внутренний карман френча, снова удалился из купе. И тут же в соседнем купе раздались весёлые нотки возгласов, которые говорили о том, что их вдохновителем был он – их сосед.
Арсений, крепко уснувший до этого, проснулся окончательно. Спросил ребят, развалившихся на верхних полках:
- Вы можете сказать, что там сейчас происходит?
- И гадать нечего! – ответил Арсен. – В карты дуются!
- Не дуются, а играют! – поправил его Дени. – Что за жаргон?!
- Жаргон, как жаргон! – спокойно ответил Арсен. – Если бы играли, то никто бы не проигрывал, а тут дуются, что означает: кого-то надувают, то есть обманывают! Надули нашего капитана на кругленькую сумму – вот и радуются!
- И на какую? – интересуется Арсений.
- На половину того, что везёт своим в Москву! – был ответ Арсена.
- Ого! – воскликнуд Дени. – Да этак они его вообще разуют и разденут! Теперь и до меня дошли эти сигналы. Играют в какую-то странную игру под названием – «очко»?! Это что за игра? Впервые слышу о ней. В чём её смысл?
- «Очко» – это такая игра, где выигрывает число – двадцать одно.
- Это как? – переспрашивает Дени.
- Каждая карта имеет числовое достоинство: туз – 11 очков, король – 4 очка, дама – 3, валет – 2, а все остальные карты помечены натуральным рядом чисел от 1 до 10. Если сумма набранных очков меньше 21, то это – недобор, а если больше 21, то – перебор. Выигрывает тот, кто набирает ровно 21. Тогда и выигрыш – твой! А теперь напряги ум, да посмотри, как играют компаньоны капитана. Улови их мысли. Что видишь?
Дени долго прислушивается, молчит, потом говорит:
- Тот, который держит колоду карт в руке, почему-то знает, какая карта идёт за той, которую он уже дал тому, с кем тот играет?! И знает карту, которая придёт к нему, чтобы сравнить затем их показатели.
- Приём известный: в руках этого афериста – краплёные карты! – ответил Арсений.
- Не понял! – честно признался Дени.
- Ну, это когда на карту наносится наколка, указывающая её достоинство, – с видом знатока азартных игр, ответил за Арсения Арсен. – От украинского «крапка» – «точка».
Арсений улыбнулся. Он вспомнил, как однажды один из его сослуживцев по Армии рассказал историю, в которую тот угодил, не зная языка своих украинских предков. Приехал к бабушке летом на Украину, в село, та ему и говорит:
- Принеси, внучек, дробыну!
Тот пошёл в сарай, набрал дров, приносит их в хату, спрашивает:
- Куда эту дробыну положить?
Бабушка смеётся:
- Я тебя не дров просила принести, а дробыну – лестницу!
- Надо выручать соседа! – предложил Арсен. – Обдерут они его, как белку! Шулера, видать, те ещё: не одного такого накрыли!
Арсений соглашается с мнением Арсена. И в его голове уже созрел план действий. Сейчас он встанет, подойдёт к их купе, постучится, а когда те окроют ему дверь, воскликнет:
- Браво, капитан! Встретил своих по флотской службе?
Капитан, естественно, смутится, но дело будет сделано – они непременно зазовут его к себе.
И только Арсений намеревался это сделать, как капитан сам появился в своём купе – пришёл за новой «порцией» валюты. Арсений дружелюбно спросил:
- Нас в компанию не возьмёте? Скучно без общения, да и не спится что-то. Надоело лежать, бездельничать.
Капитан молча вышел, но через пару минут вернулся, чтобы сообщить: предложение принято!
Все трое, словно по команде, поднялись, пошли в гости.
8
- В покер или «дурака»? – едва переступив порог купе, спросил Арсений.
- В детские игры не играем! – ответил за всех «Лапшеня». – Не та малина!
- На деньги?
- Угадал, папаша!
- И тут – деньги?
- А где их нет? Там, где их нет – нет ничего!
- А если есть?
- А если есть, то заходи!
- И какая ставка? – нарочито твёрдо спросил Арсений, наблюдая, как меняется выражение лица «Лапшени» и его спутников по мере приближения к разрешению вопроса участия новых игроков в игре на деньги.
- Договоримся! – ответил тот, ловко перетасовывая новую колоду карт, невесть откуда взявшуюся в его руках кроме той, которая была уже на кону.
- Хорошо, мы подумаем, – произнёс Арсений, прикидывая, какой вопрос его собеседник задаст за этим его предложением.
- И сколько времени будете думать? – наступал тот.
Арсений, взглянув на часы, ответил:
- Тридцать секунд… Двадцать… Десять… Время пошло!
Хозяева купе переглянулись. Они недоумевали: шутит Арсений или не шутит? А он не шутил – это был условный знак, чтобы к работе по сканированию обстановки приступили Арсен и Дени. И они приступили.
- Кто будет играть? – с чувством надменного превосходства спросил «Лапшеня» новых гостей.
- Будет играть он, – показывая на Арсена, ответил Арсений.
- Брат-близнец?
- Брат по отцу. Я – старший, он – младший. А это Дени – «помесь» русской матери с японским отцом.
- Какая ставка? – не слушая объяснений насчёт родственных связей пришедших, спросил «банкир». – Метать первым будет тот, кто вытянет из колоды карту большего достоинства. Согласен?
- Согласен! – ответил Арсен, вынимая из колоды карту меньшего достоинства, чем это получилось у «банкира». – Ставлю тысячу зелёных.
Тысяча долларов, небрежно брошенная Арсением на игровой стол, вмиг «растопила» надменный тон «Лапшени». Да и остальные оживились…
Капитан молчал и сопел. Он проигрался, а потому был никому не нужен. Теперь его роль была определена ходом дальнейших событий, где он мог быть только лишь зрителем.
Первую партию Арсен «проиграл», нарочито сдавшись на милость победителя. Пришлось выложить ещё тысячу баксов. Он видел: забирая деньги, «Лапшеня» сиял от радости, словно малый ребёнок. И его «братки» тоже были в восторге от его первого успеха. Зато вторую партию Арсен выиграть ему не дал. Он следил за тем, как тот перебирает карты, нащупывая нужную и выкладывая её для превосходства над соперником. Не удалось: Арсен мысленно заставил его совершить ошибку. Две тысячи долларов Арсен положил в свой карман.
- Предлагаю сделать небольшой перекур! – произнёс «Лапшеня» после того, как эти деньги исчезли с кона. – Минут на десять!
Гости ушли в своё купе, хозяева остались. Дискуссия, которая развернулась между ними в эти минуты, была жёсткой и нервной.
- Слышь, братва, что я скажу, – начал «Лапшеня». – Сдаётся мне, где-то я этого Арсена уже встречал! У него такой взгляд, будто он видит сквозь колоду карт! Надо бы расколоть его, заставить вякнуть о себе малость. Следующим сядешь ты, «Ходкий», а я понаблюдаю за ним.
- Может, сразу мне сесть? – внёс предложение «Ремез». – Если не «фраер», так и гадать нечего – шмалять по-полной!
- Не стоит! – возразил «Пыня». – Надо проверить. Если туз, то он себя проявит. А если фрайер, то дать ему малину – пусть порадуется! Дай ему тысяч с десяток, а там и захлопни мышеловку!
На том и порешили.
Игра возобновилась минут через двадцать. Капитана попросили не присутствовать.
Столь длительный перерыв «Лапшеня» объяснил тем, что им пришлось подсчитать возможные ресурсы на игру. И когда назвал сумму, образовавшуюся в результате этих подсчётов, внимательно посмотрел на выражение лица Арсена – главного своего оппонента в данном сражении. При этом Арсен спокойно и деловито ответил:
- Игра стоит этих свеч!
«Лапшеня» незаметно толкнул в бок «Ремеза»: мол, что я говорил?! Вслух спросил Арсена:
- При свечах на Колыме?
- Закинь чалку дальше – в саму Японию! – был ответ.
- Ого! Ну и как там?
- Хорошо, что не в Китае! – уклонился от прямого ответа Арсен. – В Китае за такое вообще бы поплатился кое-чем из болтающихся частей тела.
«Лапшеня» довольно крякнул. Он понял, что перед ним – валютчик. Но валютчик не всегда игрок, а потому дело покажет, как вести себя с ним. Предложил:
- Туфту на кон не ставим!
- Никакой туфты! – согласился Арсен, занимая место, чтобы начать игру. – Ставлю две. Банкуй первым ты!
- Отвечаю! – подтвердил «Лапшеня», добавляя к двум тысячам долларов Арсена ещё две тысячи своих.
«Лапшеня» хитрил, и это сходу обнаружил Арсен: дал ему забрать банк перебором своих очков. И второй банк тоже отдал Арсену, не добрав значительную сумму очков, хотя мог вытянуть такую карту, которая «била» карту оппонента.
Забирая деньги, Арсен нарочито подчеркнул:
- Восемь штук – хорошее начало для более грациозной игры! Делю пополам, ставлю четыре!
- Отвечаю! – бросает «Лапшеня» пачку долларов. Начинает подавать карты Арсению. Тот читает его мысли: «Туз, дама, валет, тройка! Итого – 19». Спрашивает Арсения:
- Ещё?
- Ещё! – отвечает Арсен, вызывая в «Лапшене» едва заметную улыбку таким риском.
- Ты уверен?
- Уверен!
«Лапшеня» ищет карту, чтобы обеспечить противнику перебор, но всякий раз натыкается на вальта, который в сумме даёт «очко» – 21.
Арсен «видит» это, но делает вид, что не замечает данной манипуляции. «Лапшеня» нервничает, отвлекает внимание Арсена то взглядом в окно вагона, то репликой насчёт того, что не плохо бы что-то выпить, сьесть, положить в рот. Наконец, не выдерживает – отдаёт Арсену карту с вальтом-двойкой. Тот принимает её, отвечает:
- Теперь себе!
«Лапшеня» начинает набор своей комбинации: десятка, пятёрка, дама… Нужна ещё дама, но её нет. Под пальцами – король, а это 4. Пропускает. Нащупывает валет, но этого мало. Нужна дама. Вот и она! Вытягивает, показывает Арсену весь набор – очко. Тот отвечает этой же суммой. Ничья! Зрители ахают. А игроки продолжают: молча пополняют банк ещё по две тысячи, оставляя использованные карты на столе, присовокупив их к восьми тысячам зелёных. «Лапшеня» мечет:
- Одна, вторая, третья…
Арсен смотрит на карты, считает: король, шестёрка, девятка. Итого – 19. «Лапшеня» впивается в него взглядом, сопит, словно в нос кто ваты набил. Спрашивает:
- Ещё?
Арсен раздумывает. Он знает, что тот держит под прицелом даму, поэтому отрицательно мотает головой, говорит:
- Себе!
«Лапшеня» набирает свой банк: туз, восьмёрка. Итого – тоже 19, как у Арсена. Нужна дама. Но её нет, вместо неё – король, который никак не хочет уходить из-под пальцев. Делает очередной заход – снова король! Ещё один повтор – опять он! Наконец, вот она, дама! Вытягивает, переворачивает и…
- У вас – перебор, у меня – 19! – слышит он голос Арсена.
Гости облегчённо вздыхают, хозяева молча принимают поражение. Однако не сдаются, что и подтверждает «Ремез»:
- Предлагаю сыграть на все!
- А если проиграете? – интересуется Арсен.
- Отдаю свои восемь!
- Принято! Но было бы лучше, если бы на кону были все 16 штук, – отвечает Арсен. – Мало ли что!
«Ремез» роется в своих вещах, достаёт пачку баксов, отсчитывает восемь тысяч, кладёт на стол.
- Совсем другое дело! – восклицает Арсен. – Прошу!
На что «Ремез» отвечает:
- Предлагаю сыграть вот этими картами! – Протягивает Арсену новенькую, нераспечатанную колоду карт.
Арсен делает жест, что не только согласен, но и проверять их не намерен. «Ремез» извлекает карты из упаковки, ловко, как заправский крупье, тасует их, начинает метать. Арсен принимает: семёрка, туз, дама. Итого – «очко». Говорит:
- Себе!
«Ремез» набирает: валет, снова валет, семёрка. Нужна десятка, а под пальцами – туз. Ищет десятку, но вместо неё – туз, который не хочет уходить, «крутится» под его чуткими пальцами. Начинает нервничать, тяжело дышать. Но Арсен словно бы и не замечает этого: смотрит в окно, на пробегающие мимо лесозащитные полосы, постройки, речушки, встречные поезда.
Пауза затягивается: «Ремез» никак не решается вытянуть карту для обзора. Он знает: у Арсена – «очко». Если проиграет, весь банк уходит к нему, а это 16 тысяч! Сыграть потом на все? И азарт берёт верх над разумностью – вытягивает первую попавшуюся карту. Ей оказался всё тот же туз! Все ахают, кроме «Пыни», который предлагает Арсену сыграть с ним на всю сумму. Арсен соглашается.
«Пыня» ставит на кон свои 16 тысяч, говорит:
- Теперь мечи ты! А я буду думать, что к чему!
Арсен начал метать. Первая карта, вторая, третья, четвёртая, пятая, шестая…
- Ещё? – спрашивает он «Пыню».
- Нет, достаточно! – отвечает тот. – Себе!
Арсен набирает себе: одна карта, две, три. Раскрывает: «очко»!
- Покажь свои! – предлагает он «Пыне».
Тот показывает, и все видят: четыре короля и два вальта, то есть – 20. Недобор! Тридцать две тысячи зелёных ушли к Арсену. Однако прежде, чем забрать их, он спросил четвёртого из хозяев купе:
- Может, и у вас есть желание сразиться?
Тот недружелюбно посмотрел на Арсена, ответил:
- Не здесь и не сейчас!
- Вот как! – удивился Арсен. – И где же?
- Где сойдёмся, там и сразимся! – загадочно буркнул тот. – А сейчас давай гони комиссионные за то, что мы организовали данный турнир.
- И сколько, если не секрет?
- Любую половину! – заявил тот.
Арсен отсчитал три тысячи двести, положил на стол.
- Красная цена – десятина! – ответил он. – Закон не переступаю!
И двинулся к выходу вслед за Арсением и Дени. Но «Ходкий» преградил ему дорогу.
- Добавь! – потребовал он. – Иначе…
Арсен спокойно взял «Ходкого» за руку повыше запястья и «выдал» из себя такую порцию электрического тока, что у того подкосились ноги, а тело затряслось, словно разбалансированный ротор электродвигателя. Посадил его на диван, погладил по голове и, обратившись к остальным, сказал:
- Будьте благоразумны, господа!
И вышел, оставив дверь в купе открытой. А когда вошёл в своё, то там сразу же раздался оглушительный раскат задорного смеха. Смеялись над тем, как встретил их появление капитан: в нижнем белье, с фуражкой в руках для приёма милостыни. И вовремя, ибо поезд приближался к Столице России – Москве. Прошли Пушкино, Мытищи, Тайнинскую, Перловскую, Лось, Лосиноостровскую …
Глава 17
1
В тот день Ярославский вокзал Москвы жил своей обычной жизнью: отправлял и принимал электрички, встречал, подмигивая светом синих стёкол светофоров, поезда дальнего следования. Из динамиков громкой связи то и дело слышалось: «Болшево», «Пушкино», «Мытищи», «Сергиев посад», «Александров», «Монино», «Софрино», «Фрязино»… И всякий раз после этого огромные толпы людей устремлялись на платформы к поездам, а от поездов – в подземный переход на Казанский вокзал, метро, на прилегающую к Ярославскому вокзалу территорию Ленинградского вокзала, на Комсомольскую площадь – площадь трёх вокзалов.
Людей в такие минуты было так много, что стоило кому-то замедлить ход, как за ним тут же выстраивалась очередь. И в сторону отойти невозможно – не давали тяжёлые ноши людской судьбы: сумки, авоськи, портфели, кейсы, иные вещи «ручной клади».
Инга спешила в тот день из Мытищ в Москву к сыну, на Каширское шоссе. И была почти у выхода на Комсомольскую площадь, как вдруг услышала голос диктора, который возвещал:
- Внимание, граждане пассажиры и встречающие поезд «Владивосток-Москва»! Прибытие вашего поезда ожидается на десятый путь минут через десять-пятнадцать. Встречающих профессора Яснова подойти к девятому вагону! Повторяю…»
«Яснов?» – мелькнуло в голове Инги, – «Профессор?».
Вернувшись, она заметила, что возле табло с надписью «Владивосток-Москва» стоит небольшая группа ребят, ожидая прибытия этого поезда. Если это студенты, подумала она, то они уж точно знают, кто такой этот профессор Яснов. Подошла к ним, спросила:
– Извините, вы встречаете профессора Яснова?
– Да. А что вас интересует? – поинтересовалась одна из девушек.
Инге это не понравилось. Усмехнувшись, она подумала: «Если и другие, здесь стоящие, – такие же, как эта, то каков тогда сам Яснов?».
– Просто я хотела узнать, как зовут вашего профессора. – Инга так громко выделила слово «вашего», что разговаривавшие молодые люди даже приутихли.
– Нашего профессора, – с ударением на слово «нашего» ответила девушка, – зовут Николай Петрович!
- А кто тогда Яснов? – последовал вопрос Инги.
- Тоже – профессор, но не наш, – был ответ. – Что-то ещё интересует?
- Интересует имя не вашего профессора, – снова Инга сделала ударение на слово «вашего», но с частицей «не», – а профессора, которого вы встречаете!
- Не нашего профессора зовут Арсеном, – ответил молодой человек, – как и меня.
- А полное имя его – не Арсений? – настойчиво допытывалась Инга.
- Извините, – вежливо откликнулась девушка, – может, Арсений, а может, Фома Арсенович, кто его знает?!
Сухо поблагодарив ребят, Инга отошла в сторону. Лицо её пылало, а грудь сдавливал кашель – признак надвигавшегося приступа бронхиальной астмы. Достала из сумочки спинхаллер, направила струю прохладного лекарства в лёгкие. Немного полегчало.
Когда показался поезд, и группа ребят двинулась по перрону, она пошла за ними. А когда те остановились, то увидела, что чуть дальше них прохаживался по перрону Крайко – мытищинский военком, с которым дружил Арсений.
«Его встречает!» – догадалась Инга. Стала наблюдать за происходящим.
И вот он – поезд, медленно, словно крадучись, подбирается к могучему телу вокзала, останавливается, замирает. И всё возле него изменяется до неузнаваемости.
Выходящие из вагонов бросаются к встречающим, наскоро ставят вещи, обнимаются, целуются, приветствуя друг друга.
Вот и Яснов в сопровождении двух спутников, один из которых – абсолютная с ним схожесть, а другой – смуглый, коренастый, чуть ниже среднего роста полуяпонец, полурусский.
Леонид Иванович шагает навстречу Яснову, улыбается, готовый обнять его, прижать к себе, но его опережает та группа молодых людей, возле которой он коротал время ожидания поезда.
- Это вы, Арсений Ильич? – бросается к нему миловидная девушка из этой группы, показывая ему его же фотографию.
- Да, это я, – отвечает Яснов. – А кто вы?
- Мы – студенты и аспиранты университета, который вы закончили в 1971 году! Мы по поручению профессора Матвеева, чтобы пригласить вас к себе, на географический факультет, что в Перловке, почитать лекции, встретиться с вами. Вы согласны?
- А как вы узнали, что меня можно увидеть именно здесь и сейчас? – интересуется Яснов.
- Это секрет, но только не для вас! – кокетничает девушка. – Наш профессор узнал о вашем прибытии из Японии от своего товарища, а тот – от самого Кито-И!
Создалась неудобная картина: Крайко, готовый подойти к Яснову и поприветствовать его, никак не может обнять своего друга, который окружён плотной толпой молодёжи. Тогда Арсений решил вопрос так.
- Вот что, ребята! – говорит он. – Профессор Кито-И настаивает, чтобы общая встреча состоялась в Политехническом музее. Знаете это место?
- Знаем! – хором отвечают студенты.
- Вот там и встретимся! И Кито-И прибудет на эту встречу. Так что, приглашайте всех! Лекция уже завтра.
Раздалось общее «Ура!», которое тут же добралось до слуха Инги.
«И чему радуются?» – занозой проносится в её голове. – «Как был пацаном, так им и остался!»
Ребята, попрощавшись, уходят, давая возможность Арсению обратить взор на Леонида.
Но тут появляется четвёрка мужчин, которая выходит из вагона, обступая Арсения.
- До скорого, соседи! – обращается к нему один из них, протягивая руку, но тут же отдергивая её, словно чего-то испугавшись.
- Как получится! – спокойно реагирует Арсений. – Может, до скорого, а, может, и до длинного!
- Лучше – до скорого, а там поглядим, чья возьмёт! Так что, готовьтесь!
Арсений предлагает:
- Может, обнимемся на прощание? – протягивает к нему руки.
Но тот делает несколько шагов в сторону, увлекая за собой остальных из своей компании. Те послушно идут за ним. Арсен с Дени улыбаются, машут им вслед рукой.
Только сейчас наступает очередь Крайко.
- С приездом! – обнимает он Арсения. – Как доехали? Как настроение?
- Спасибо! – ответил Арсений, обхватив руками крупную фигуру Леонида. – Всё в норме, доехали хорошо.
Капитан дальнего плавания, их сосед, вышел едва ли не последним из вагона. Подошёл к спутникам, сказал:
- Благодарю вас, товарищи, за приятное с вами пребывание и путешествие! Славные вы люди, очень славные! Желаю удач и успехов! Может, когда и свидимся ещё раз – Земля-то круглая!
И пошёл раскачивающейся походкой, словно по палубе своего морского судна.
- Капитан дальнего плавания, – уточнил для Леонида Арсений. – Так сказать, на побывку едет пожилой моряк! Хороший человек, но уставший до предела своих возможностей. А это наши – Дени и Арсен. Арсена ты уже знаешь, а Дени – точная копия сына профессора Кито-И – Дениса.
Дени, пожав руку Леониду, ответил:
- Кито-И-третий!
Шутка Дени удалась: все засмеялись.
- Какие планы, Арсений Ильич? Может, ко мне?
- Спасибо, Леонид! Был бы рад побывать в Мытищах, забежать домой, повидаться с Оксаной Тарасовной, Назаром Наумовичем, но надо в гостиницу – завтра лекция в Политехническом. Кстати, как они?
- Увы, в Мытищах их нет – уехали в свои родные места! Зрение у мамы, хотя и не полностью, но всё-таки восстановилось, за что Витаеву низкий поклон. А тебе, Арсений, три поклона за то, что ты сделал для меня и неё! До сих пор не верю, что именно ты, которого я знаю много лет, и твоя семья были пристанищем для моей матери! Просто чудо какое-то!
Арсений снова обнимает друга, говорит:
- Это такое счастье – иметь мать, Леонид, что и сказать больше нечего! Ты рос без неё, а у меня была мать, и тут мы с тобой, скорее всего, разойдёмся во мнениях, гадая, что лучше, а что хуже. Но то, что без матери хуже не бывает – это я познал только сейчас, когда моя матушка ушла из жизни. Ты же, напротив, свою мать только-только обретаешь. Это такая награда, выше которой не бывает вообще! Теперь, когда нет матери у меня, Оксана Тарасовна – и моя мать, братишка…
Растроганный Леонид не знал, что и сказать в ответ на проникновенные слова Арсения. Вместо слов, он крепко обнял его, тихо прошептал:
- Спасибо!
- И тебе – спасибо! – ответил Арсений.
- За что?
- За то, что есть ты!
- Тогда – по коням!
- По коням!
И все четверо двинулись в сторону Комсомольской площади, где их ожидала чёрная, до блеска начищенная «Волга».
2
Инга, понаблюдав за Арсением и его спутниками, среди которых она, конечно же, узнала Арсена, поспешила уйти с перрона, укрыться в сторонке. Не хотелось оказаться на пути Арсения, когда тот пойдёт в сторону города. Только сейчас она пришла в себя окончательно. Её поездка к сыну была сорвана.
Огляделась по сторонам. На пятом пути стояла электричка до Пушкино. На шестой прибыла электричка из Александрова, едва ли не всегда набитая людьми до отказа. Люди толпами валили из вагонов, разделяясь на две части: одна – в метро, другая – в город, на Комсомольскую площадь, к Ленинградскому вокзалу, здание которого возвышалось над предвокзальной площадкой Ярославского.
«Мороженое сливочное, с розочкой, пломбир в стаканчиках, в шоколаде…» – донеслось до Инги совсем рядом. Голос был знакомым. Она обернулась. У ящика с мороженым стояла её соседка по квартире дома, в котором она жила до первого замужества. К тому же, Мария – так звали соседку – приходилась дальней родственницей первого мужа Инги – Геннадия.
Мария слыла в Мытищах человеком неуравновешенным, грубым и несдержанным на язык. Такой же была и вся её семья: муж, сын, дочь. Муж вечно пил, сын неоднократно был судим, а дочь почти регулярно нагуливала детей, которых так же регулярно забирали у неё, лишая права материнства за разгульную жизнь.
- Привет, Мария! – подойдя к ней, поздоровалась Инга.
- Здорово! – ответила Мария. – Чо в Москву-то? К своим, али как?
- По делам, – уклонилась от прямого ответа Инга, протягивая деньги. – Дай-ка стаканчик пломбира!
- Давно не видались. Как живешь-то? Замуж не вышла? Слышала, Арсений твой вообще из Москвы укатил? Не жалеешь?
- А что жалеть? Мы с ним в разводе. У него – своя жизнь, у меня – своя.
- Так-то оно так, – закивала головой Мария, – только как-то нескладно получается: Геннадий ушёл на тот свет по пьянке, а этот – вроде как сбежал от тебя. Чем не угодил, если и сына твоего вырастил, можно сказать, с пелёнок? И квартиру заработал, да и положение было – не нам, замухрышкам, чета! Это не про него диктор недавно говорил, чтобы встретил кто? Случаем, не знаешь, кто такой – этот профессор Яснов? Не твой ли это бывший?
Инга хотела ответить, что ничего не слышала, но именно в этот момент заметила, как Арсений со своей группой двинулся в сторону вокзала. И тут же поспешила удалиться от Марии.
3
Марию с мороженым Арсений увидел издали. Это его и удивило, и как-то даже успокоило: ещё в поезде он сказал себе, что, как только ступит на перрон, так сразу встретит кого-то из знакомых. И не ошибся – встретил бывшую соседку, с которой бок о бок прожил несколько лет коммунальной судьбы. И вообще, было даже приятно здесь, в Москве, в самой гуще пассажирской массы абсолютно незнакомых людей, встретить того, с кем можно что-то вспомнить, поговорить, переброситься словом.
- Я вас приветствую, Мария Яковлевна! – бодро поздоровался Арсений, протягивая деньги за мороженое. – Не узнаёшь? Узнала-таки! Шоколадное, в стаканчике: одно – мне, другое – тебе!
– Как не узнать? Каким помню, таким и остался! Даже похорошел малость! И привычка осталась прежней: одно мороженое – себе, а другое – другим. Откуда путь держим?
- С Дальнего Востока еду. В Приморье был, в Японии…
- Ишь ты, даже в Японии побывал?
- И в Японии.
- А это кто с тобой? – поинтересовалась Мария, показывая на Арсена, Дени, Леонида.
- Мои друзья, приятели, единомышленники, – ответил Арсений. – Этот – из Японии, – показал на Дени, – а все остальные – местные, из России.
- Далеко залетаешь! Аж до Японии долетел!
- Ну, а как ты поживаешь?
- Живу помаленьку. Своего похоронила – спился, замёрз в Шараповке прошлой зимой. Живу с внуками, пенсии не хватает, вот и подрабатываю. Недавно видела твою бывшую, Ингу.
Мария нагнулась, почти прошептала:
- Минуты три прошло, как подходила ко мне. Мороженое взяла. Выглядит ничего, но замуж не вышла, одна живёт. Может, тут ещё где. – Огляделась по сторонам.
Арсений хотел что-то ответить Марии, но в это время двое молодых парней из той самой группы, толкая друг друга, как малыши перед оправданием за шалость, в разнобой стали прощаться с Арсением:
- Счастливого пути, Арсений Ильич!
4
Эту картину Инга наблюдала, стоя у табло, прячась за фигурами людей, ожидавших электричку. Она видела, как Арсений подошёл к Марии, как поздоровался с ней. И как Мария нагнулась к нему, чтобы шепнуть ему о ней, Инге. Потом видела, как к ним подошли два парня, которые о чём-то поговорили с Арсением. Затем Арсений взял ещё мороженого, угостил ребят. После этого все, кто был с ним, пошли на площадь, где стояла «Волга» военкома. Все четверо забрались в неё, и она покатила в сторону Орликова переулка.
Инга снова подошла к Марии.
- Ну, чудеса! Вы что – сговорились, что ли с Арсением? Ты только ушла, подошёл он! Потом подошли к нему двое парней, мороженого взяли. Они только что стояли рядом. Пошли, как я поняла, к машине с каким-то военным.
- Это мытищинский военком, – пояснила Инга. – Встречал Арсения и тех, кто с ним был.
- Из Японии, говорит, едет! – похвалилась новостью Мария. – Профессор!
- Какой он профессор!? – ухмыльнулась Инга. – Обыкновенный учитель!
- Какой-никакой, а профессор! Сама слышала, как эти два парня его так называли!
- Да никакой он не профессор, я говорю! – бросает Инга в сердцах. – Самый что ни на есть простой учитель географии – вот кто!
- Даже пусть так: он – учитель. Но ведь – учитель! А кто такой учитель, если не профессор своих учеников?! А тут вона какие ребята – самые настоящие студенты. Выходит, он – ихний профессор!
- Он – не ихний профессор, – передразнивает Инга Марию. – У них свой профессор!
Разговор то и дело прерывался подходившими к лотку покупателями. Инга чувствовала, что Марии не терпится ещё что-то сказать, но народ не давал ей проронить и слова. Но вот подвернулась минута и та, опять же не скрывая определённой доли ехидства, спросила:
- Не жалеешь, что расстались?
- Нет, не жалею! Чего жалеть-то? Как жил в грязи, так туда и тянет – в эту деревню!
- Нечего себе – деревня – Япония! Гордые вы уж больно, Хомновы, вот я тебе что скажу, Инга! И чем он вам не угодил? А какой почёт в городе имел?! Говорят, одним из лучших учителей района был…
- Вот именно – был! – Инга даже поперхнулась, произнося слово «был» с ударением и выпадом в сторону Марии. – Был да сплыл! И вообще, что вы знаете о нём? Вы только и знаете, что он стал отчимом моего сына…
Тут Мария не выдержала. Она весьма недружелюбно окинула Ингу с головы до ног, выпалила:
- Побольше бы нашим детям таких отчимов, как Арсений!
Инга тоже вспылила. Ей показалось, что ещё минута и она, потеряв самообладание, набросится на Марию с кулаками. Но вместо этого быстро отвернулась от неё и спешно зашагала в сторону ближайшей к ней электрички. Она возвращалась обратно в Мытищи…
- Ну, и дела! – послала ей вдогонку Мария. – Недаром, видно, говорят: что посеешь, то и пожнёшь?!
Часть третья:
«Теория себя»
«Да был бы среди вас знающий человек!»
(Фома, 26)
Глава 1
1
На лекциях Арсения в Москве настоял Аям Кито-И. Он сказал:
- Я не вижу иного способа заставить людей обратить внимание на те исследования, которые вы провели за эти более чем сорок лет, как только озвучить их краткое содержание в какой-либо крупной аудитории. Актовый зал Политехнического музея – самое подходящее место. Тем более, что вы в этом зале бывали неоднократно и хорошо знаете его условия. Соглашайтесь, Арсений Ильич, я сделаю всё возможное, чтобы вам позволили это сделать.
Арсений стал возражать:
- Если люди не хотят знать больше, чем они знают, то как их можно заставить повернуть головы туда, где им не интересно? Быт, экономика, бизнес – вот что их сегодня интересует. Еда, барахло, автомобили, дачи, яхты – именно за этим у них погоня. А тут – знания, да ещё какие!
- Вот именно, какие! – воскликнул Кито-И. – И вспомните свою молодость, что вас больше влекло: быть сытым или получить образование? Не вы ли говорили, что частенько ходили на лекции полуголодным? А ведь ходили! Значит, ставили знания выше куска хлеба. И сейчас студент – такой же молодой человек, какими были вы: живёт от стипендии до стипендии. Хорошо ещё, что её получает. А если не получает? Нет, Арсений Васильевич, не изменился студент, да и вряд ли изменится: знания – это то, во имя чего он и живёт, и мучается. Молодость берёт верх над всем, что не в её чести. Читать лекции надо – это моё твёрдое мнение!
Арсений, подумав, согласился. Тем более, что профессор дал слово, что и он примет участие в этой лекции. Вот только, когда, если через день надо быть в Москве?
Каково же было удивление Арсения, Арсена и Дени, когда они, едва ступив на порог гостиницы «Алтай-Заречье», услышали, как профессор приветствует их своим зычным голосом:
- Сюда, друзья мои! Наш номер – 8406!
Оказывается, он прибыл в Москву ещё вчера, самолётом. Не хотел трястись в поезде несколько суток.
Все несказанно обрадовались такому обороту событий.
2
Актовый зал Политехнического музея на Старой площади был заполнен до отказа. Собрались преподаватели, студенты, аспиранты, докторанты многих ВУЗов столицы, гости и приглашённые.
Открывая собрание, профессор Кито-И сказал:
- Уважаемые коллеги! Не удивляйтесь, что я так хорошо говорю по-русски. Мой дед воевал в Манчжурии, попал в плен, долго жил в России. Японская фамилия деда – Кито, а так как он быстро освоил русский язык и владел им, то к этому слову добавилось слово «Иванов». Так и звали его: Кито Иванов. С тех пор наша фамилия состоит из слов «Кито» и буквы «И»: Кито-И.
Арсений, наблюдая за аудиторией из-за боковых кулис сцены, чаще всего поглядывал на то место, где любил сидеть сам – слева, если смотреть из зала на сцену: ряд пятый или шестой – с краю. Бывал здесь часто. Зал нравился ему той «покатостью», которая не утомляет и не создаёт иллюзии высоты, как, например, лекционный зале МГУ на Манежной. Тут не только приятно бывать, но и приятно проводить время – очень много таких мероприятий, о которых другим залам остаётся лишь мечтать.
Доктор Кито-И продолжал:
- Вашему вниманию сегодня – лекция доктора Ясара – Яснова Арсения Ильича, которого мы в Японии не можем именовать иначе, как только доктором и профессором, поскольку его вклад в науку чрезвычайно велик. Итак, встречайте: доктор Ясар!
В зале раздались дружные аплодисменты.
Арсений вышел из-за кулис, сделал поклонный жест в сторону Кито-И, встал за кафедру, произнёс первую фразу:
- Добрый день, коллеги! Скажите, кто из вас в этом зале представляет интересы радио, газет, телевидения? Таковых нет? Ну, хотя бы один корреспондент найдётся?
Зал молчал. Тогда Арсений продолжил:
- Вот видите: когда вопрос встаёт о глобальном взгляде на мироустройство, большую прессу это не интересует. Значит, вся эта пресса там, где меряются силой банковские депозиты, воюют акции, друг друга атакуют ставки, проценты, котировки. А ещё там, где пахнет нефтью, газом, сверкают гранями бриллианты, золотые слитки, проводятся аукционы, журчат елейные речи политиков, чиновников, заправил мирового бизеса. Ну, да шут с ними! У нас – своя тема.
Арсений ещё раз окинул взглядом хорошо знакомый ему зал, продолжил:
- У известного вам английского учёного, профессора Кембриджского Университета Стивена Уильяма Хокинга есть своя теория, которую он назвал «Теорией всего». В ней он доказывает, что Вселенная, в которой мы обитаем, теряет гравитацию, что, так называемые «чёрные дыры», испаряются за счёт явления, получившего название «излучение Хокинга». Также он считает, что существует параллельная Вселенная, куда уходит информация нашей Вселенной, которую «переправляют» туда эти «чёрные дыры».
- По мнению современных учёных, именно Хокинг, а не кто-то другой, близок к созданию общей теории поля, которая описала бы и объяснила все взаимодействия в Природе. Отсюда название Теории, которую он дал ей сам: «Теория всего», – космология и квантовая гравитация.
- Это явное заблуждение! Человек не учитывает того, из чего «сложен» он сам. «Сложен» из ячеек, то есть клеток, внутри которых – ядра, ядерная Энергия, преображающаяся Материя. Отсюда простое заключение: если в Центре Галактики находится «чёрная дыра», то это – Ядро Галактики, которое пульсирует, а, стало быть, питает периферические области Галактики точно так же, как «ведёт» себя Ядро Живой Клетки по отношению к Плазме, окружающей его со всех сторон. Или как Электрон – возле Нуклона (Ядра!): при движении в сторону Ядра электрон излучает Фотон, но стоит ему сделать хотя бы нано-миллиметровый «шажок» в сторону от Нуклона, как он начинает поглощать Энергию извне. В этом и есть тайна «чёрных дыр» Галактик! Ядро Живой Клетки – это тоже «чёрная дыра», только «дырой» она становится лишь в тот момент, когда поглощает Квант Энергии, приходящей из Плазмы. Однако, как только этот Квант завершает своё «чёрное» дело, так Ядро снова становится светом, ибо излучает Квант другого знака – знака расширения Материи, Кванта «видимости». Стало быть, свет, если рассуждать с точки зрения трёх знаков зарядности Материи, – это, как ни странно, три меры «тьмы».
- А теперь сравним время одного пульса Живой Клетки и Галактики. Разность несопоставимая: Квант поглощения Ядра Клетки – это миллисекунды, а Ядра Галактики – миллионы лет! Поэтому и «вспыхивают» иногда так называемые сверхновые Звёзды, что говорит о том, что Квант поглощения Энергии ядром «заменяется» на Квант излучения. Именно в этом вся прелесть Устройства Мира Вселенной – в пульсационности материи, которая то сжимается, излучая Энергию, то расширяется, поглощая её.
Арсений делает паузу, выжидая, кто из присутствующих в зале выскажет своё несогласие с таким его мнением. Но все молчат. Значит, не поняли.
- Повторюсь ещё раз, – говорит он, – излучение энергии происходит тогда, когда объект сжимается, а когда расширяется, то энергию он поглощает. Так и передайте всем, кто утверждает обратное! Да скажите им, что они никогда бы не знали, что такое сыр, творог, если бы скисшее молоко, из которого получаются данные продукты, не сжималось, выдавливая при этом сыворотку из своего состава. И направьте их к тому, кто занимается этой работой в высшей степени добровольно и аккуратно – трёхзначию Вселенной в лице знаков зарядности материи – Плюс, Минус и Ноль. Всё другое – вымысел невежественного мышления, которым «забавляется» Человечество до сих пор. Позорнее не придумать! Отсюда – многобожие, конфессиональная раздробленность сознания верующих, разлад во взглядах на Устройство Жизни, разлад между людьми, терроризм, войны, конфликты. И это при условии, что Человечеству нужна всего лишь одна Религия – Религия его внутреннего «устройства» – ДНК, к утверждению которой и повела Земную Цивилизацию «Теория себя» вашего покорного слуги.
Арсений показывает эту книгу слушателям, продолжает:
- Должен отметить, что Хокинг считает человека не венцом эволюции Природы, а поэтому он должен совершенствоваться исключительно с помощью научно-технических средств (киборгизации, генотерапии и тому подобного), а в последствии – за счёт создания искусственного ДНК, как гено-модифицированного организма. Он пишет: «Есть фундаментальная разница между религией, основанной на догмах, и наукой, основанной на наблюдениях и логике. Наука победит потому, что она работает».
- А в своей последней книге «The Grand Design» Хокинг утверждает, что для создания вселенной не нужен был и «творец»: «Поскольку существует такая сила как гравитация, Вселенная могла и создала себя из ничего. Самопроизвольное создание – причина того, почему существует Вселенная, почему существуем мы. Нет никакой необходимости в Боге для того, чтобы «зажечь» огонь и заставить Вселенную работать».
Тут Арсений внимательно обводит зал пристальным взглядом – хочет понять: хорошо ли понимают вот эти люди, представители 21-го века, какую игру затеяли те, кто поддался на удочку Хокинга – получить так называемую «частицу Бога», развернув строительство гигантского коллайдера, после чего данную «частицу» поместить в разрыв ДНК Человека, чтобы создать новое, доселе неизвестное ГМО-существо?
Нет, он не почувствовал возникновения этой опасности в этих людях! Он увидел в них простое, если не сказать праздное любопытство, которое так и сквозило из каждого сидящего перед ним слушателя. Хотел бросить в зал своё гневное слово, что такие идеи – это авантюра, злой умысел, предательство по отношению к естественной судьбе Человека в этом мире, но сдержался. Потому как знал: Хокинг и иже с ним – это всего лишь очередной зигзаг неудачи, без которого Человечество – малое дитя без соски. А ещё потому, что там, за кулисами этого зала, как за кулисами самой Жизни на Земле, – сингомены, созданные не по схеме ГМО – генно-модифицировнных организмов, а по той матрице, которую Человек получил свыше, от самого Бога. Значит, впереди – жестокая, продолжительная, полная драматизма и непримиримости битва между этими двумя новейшими Теориями, Мировоззрениями, Доктринами. Кто победит? Победу одержит, конечно же, здравый смысл.
- Если сравнить Теорию Хокинга с исследованиями Альберта Сент-Дьёрдьи, – продолжил Арсений, – то мы обнаружим громадную разницу между этими двумя мировоззрениями в пользу последнего. Почему? Потому что Дьёрдьи уходил вглубь устройства Материи, а Хокинг идёт вширь, не задумываясь о том, что является стержнем образования Вселенной, как системы. В его рассуждениях таким стержнем является информация, гравитация, некое поле, где и происходит действо взаимодействия всего в Природе. Он не идёт туда, где всего лишь один её настоящий «связующий» – Водород, сложенный из элементарных частиц, где главной растаскивающей силой Вселенной, расширения вещества, «красного смещения» выступает Его Величество Электрон. Не будь его, что было бы на Вселенском поле Космоса? Не было бы ничего!
- А если нырнуть ещё глубже, то окажется, что кроме того поля, которое образуется суммой всех электронов Вселенной, соприкасающихся друг с другом своими орбитами в глобальном масштабе, не существует ничего вообще. Даже холодная и вечная «пустота», которая между Галактиками, Звёздами, Планетами – это поле, созданное исключительно электроном. И всё, что совершается во Вселенной, совершается именно на этом поле. И это поле «растёт», «расширяется», потому что расширяется сама Вселенная, разлетаются Галактики, увеличивая ту часть Спектра, которая на его внешнем краю – красная по цвету.
- Чтобы стало ещё понятнее, о чём идёт речь, предлагаю пойти от противного. Если убрать из общего поля информации по Хокингу все электроны, то сохранится ли то поле, о котором он говорит? Оно исчезнет! Его не станет вообще: ни информационного, ни гравитационного, ни другого! Значит, Стивен ушёл от этого в сторону, откуда ему так хорошо наблюдать за поведением «чёрных дыр», гравитацией, исчезновением информации в этих «дырах» и тому подобное. Потому и назвал он свою Теорию «Теорией всего», ибо всё это можно видеть только со стороны, но никак – не находясь внутри этого всего.
А что внутри? А внутри – это самое тяготение, о котором так «печётся», но никак не может его «допечь» Хокинг, чтобы не только попробовать на вкус, но и вкусить его досыта. Говорю о Знаке Плюс, отражающем время прошлого Вселенной, когда она была в виде сингулированного ядра, которое взорвалось, пройдя до этого момента ту стадию, о которой он умалчивает, потому что не знает о ней – фазу сверхсжатия. Именно сверхсжатие материи и рождает то, что мы называем взрывом. Потому как сама по себе материя не взрывается – для этого ей требуется сила, выворачивающая её наизнанку. Поэтому Большой Взрыв надо считать прежде всего процессом ВЫВОРАЧИВАНИЯ Вселенской материи НАИЗНАНКУ.
- Однако это был не просто Большой Взрыв, но и «проводы» Вселенной в далёкий путь образования семи модульных систем, известных ныне, как Галактики, Звёзды, Планеты, Вещество (химические элементы), Молекулы и Атомы. Отсюда СПЕКТР – «собрание» из 7-и цветов Радуги. К тому же не один Спектр, а два – излучения и поглощения, что «напрямую» говорит о том, что действие сжатия Материи, как фактора времени прошлой её сингуляции, не прекратилось и после того, как Вселенная прогремела Большим Взрывом. Если бы прекратилось, то она рассыпалась бы на элементарные частицы за считанные годы и столетия. А она существует миллиарды лет и, как видно, будет существовать ещё миллиарды. Значит, мы неверно формулируем явление гравитации, ссылаясь только на падение какого-либо предмета на тело, которое по размеру превосходит падающий предмет. Это противоречит наличию в Природе двух спектров, а не одного, которые и указывают на то, что Материя не только расширяется, но одновременно и сжимается. И эти два момента из её жизни мы называем очень простым словом – «частота», и наблюдаем за этой частотой на экране осциллографа в виде синусоиды.
В этом месте Арсений сделал паузу, надеясь получить хотя бы какое-то, но внимание аудитории на данное его замечание в виде покашливания, шевеления, шёпота, разговора, выкриков, пусть даже и недовольных таким мнением на этот счёт. Но аудитория молчала. Она просто слушала. Но слышала ли?
Профессор Кито-И, внимательно следивший за ходом событий в зале, заметил эту паузу в лекции Яснова. И он по привычке тоже ждал реакции слушателей, но те только молча взирали на докладчика. Посмотрел на Арсения, сделал ему знак продолжать, а сам что-то стал помечать в своём блокнотике.
Арсений продолжил:
- Я пошёл по стопам Альберта Сент-Дьёрдьи. Он оказался мне ближе потому, что без него я не смог бы сделать и сотой доли шага в тот мир, в котором оказался ныне. И когда я оказался внутри этого мира, то мир раскрылся предо мной так, что именно я и стал его Центром. И всё, что было в этом мире, стало мне так же доступно, как и я – этому миру. Изнутри этого мира мне стало более понятным его устройство – вплоть до элементарных частиц, их составных частей, в том числе Вирусов, без которых мы, живые и разумные, не знали бы вообще, что есть такое явление Природы – Жизнь. Отсюда и название моей Теории звучит иначе, чем Теория Хокинга – «Теория себя».
Именно тут аудитория и проявила себя! Сначала робко – всего лишь одним хлопком, а потом – шквалом аплодисментов. Многие молодые люди повставали с мест, приветствуя лектора стоя, другие стали издавать такой гул одобрения, что Арсению пришлось немного понаслаждаться таким вниманием к нему, а потом – слегка остудить пыл задорной публики повышением голоса:
- Я исхожу из того, что Человек – это состояние Разума Материи. Да, Человек – это «гремучая смесь» Жизни и Смерти, но именно в этом смысле он – венец её эволюции, а не продукт киборгизации, генотерапии, как считает Хокинг! И сам он, Хокинг, – часть этой «гремучей смеси», этой эволюции, а поэтому его судьба определяется самим ходом этого процесса. В его ДНК не надо вмешиваться, не вносить в неё никаких иных генов, чтобы люди стали иными, как и он, Хокинг – другим. Сама Природа сделает человека таким, каким он будет нужен ей, а не ему самому. Это ложная позиция Хокинга, когда он ратует за то, чтобы с помощью генной инженерии создавать нового человека с заданными свойствами, которые позволили бы ему обитать в иных мирах, на других планетах, в иных, чем земные, условиях среды. Он просто торопит Человечество сойти на путь авантюры. Он фантазирует без меры, а это говорит о том, что он болен не только физически, но и умственно, хотя его идеями упиваются многие из тех, кто только и способен жить подобными фантазиями.
- Хокинг говорит, что если применить к Человеку метод трансгенного вмешательства в его ДНК, то можно создать его таким, что и кожа его станет другой, и не будет он бояться ни жары, ни холода, и органы его станут функционировать совсем иначе, что позволит ему безболезненно осваивать иные условия существования. Лично я не верю в такие изменения жизненных сил человека с помощью искусственного вмешательства в его естественный ход эволюции. Я на стороне выводов Альберта Сент-Дьёрдьи, который видит перспективу Человечества в том, что оно изменится изнутри своей «квантовомеханической биологии». Он так и пишет: «В живой природе часто «работают» системы – более сложные, чем те, которыми пользуются физики для проверки своих теорий».
- Данное замечание к месту потому, что Хокинг проиграл, по крайней мере, два пари, заключённые между ним и другими учёными. Первое пари он заключил в 1974 году с Кипом Торном по поводу природы объекта Лебедь Х-1 и природы его излучения, считая, что Лебедь Х-1 не является чёрной дырой. И проиграл Торну, признав, что данная система обладает гравитационной сингулярностью.
- В 1997 году Хокинг вместе с Кипом Торном заключил пари с Джоном Прескиллом, профессором Калифорнийского технологического института и директором Института квантовой информации, по вопросу сохранения информации о материи, ранее захваченной чёрной дырой и впоследствии излучённой ею. Прескилл полагал, что излучение чёрной дыры несёт информацию, но мы не можем её расшифровать. Хокинг считал, согласно своей же теории, что эту информацию в принципе невозможно обнаружить, потому что она отпочковывается в параллельную Вселенную, абсолютно недоступную и абсолютно непознаваемую.
- В августе 2004 года, на Международной конференции по общей теории относительности и космологии в Дублине, Хокинг представил теорию чёрных дыр и тут же заявил, что профессор Прескилл прав, а он и Торн ошибались.
- Из доклада следует, что чёрная дыра искажает информацию, которую она поглощает, но полностью её не разрушает, а часть её даже вырывается из её объятий, когда чёрная дыра испаряется. При этом Хокинг, пытаясь, как обычно, заинтриговать слушателей, не готовых к восприятию квантовых премудростей, посоветовал любителям научной фантастики расстаться с мечтой о том, что погружение в чёрную дыру может стать броском к другой Вселенной. На это профессор Прескилл заметил, что он так до конца и не понял аргументов Хокинга. Третий же участник спора, профессор Торн, заявил, что он не согласен с Хокингом.
- Более же всего, Хокинг расходится с моим мировоззрением по поводу того, что главным виновником гибели Человечества на Земле он считает Вирус. По его мнению, человек должен как можно скорее переселиться на другие планеты, поскольку погибнет от вирусов. Глубочайшее заблуждение! Потрясающее невежество, ибо уже доказано, что Человек живёт в условиях, созданных и сформированных исключительно вирусами. Без них Человек – куча мусора, ненужная никому!
Аудитория, снова взорвалась аплодисментами.
Кито-И бросил короткий взгляд на Арсения и увидел, как тот немного смутился таким вниманием публики.
- Привыкай! Не то ещё будет! – прошептал он.
- Самые последние данные биологической науки говорят, – продолжил Яснов, – что 10 процентов Человека, его Генома, ДНК, всего остального – это вирусы. А, может, и не 10, а все 100?! Доказано ведь: талант, гениальность, долголетие, способности, иммунитет и всё прочее – это от вирусов! Выходит, правы те, кто заявляет: не Вирус живёт в Человеке, рядом с Человеком, а Человек живёт в мире вирусов! И что их возраст равен возрасту Земли. А, может, и возраст Солнца равен возрасту Вируса?
- Еще в 1964 году американский вирусолог Гайдузек доказал, что вирусы - причина некоторых психических заболеваний. Они как детонатор вызывают, например, шизофрению или маниакально-депрессивный синдром. Второй вирус, который также достоверно причастен к психическим заболеваниям человека, – это, как ни странно, вирус гриппа.
- Впрочем, возможно, что вторжение вирусов в наше сознание не всегда было злом для человека. Ведь бытует мнение, что гениальность - особая форма инфекционного заболевания, и многим случается переболеть им в юности в легкой форме. Так что же или кто же такой вирус? Вещество или существо? Он живет в наших генах и способен руководить нашим сознанием.
- Люди познакомились с вирусами благодаря русскому ученому Дмитрию Ивановскому. На табачных плантациях Бессарабии он нашел неизвестное науке «нечто», что было причиной болезни растений. Произошло это в 1892 году. Это «нечто» назвали латинским словом Virus, что означает «яд». Споры биологов, что же это такое, живые существа или просто яды естественного происхождения, идут до сих пор.
- В 1921 году в Парижском институте Пастера впервые обнаружили, что вирусы в совершенстве владеют искусством прятаться. Возникло предположение: может быть, вирусы – это и есть старейшая форма жизни на нашей планете?
- На сегодняшний день существует три основные версии происхождения вирусов. Первая утверждает, что вирусы – это деградировавшие бактерии. Вторая полагает, что вирусы – потомки древнейших доклеточных форм жизни, которые превратились в паразитов. По третьей версии, вирусы — части целых клеток, каким-то образом ставшие автономными. С появлением космонавтики возникла четвертая, самая экзотическая гипотеза, что вирусы - представители внеземной жизни. В середине 1980-х годов была официально зарегистрирована самая загадочная болезнь: так называемый синдром хронической усталости. Болезнь может начаться с плохого настроения, а закончиться расстройством психики и летальным исходом. Оказалось, что возбудителем болезни являются не сезонные биоритмы, как считали врачи, а новый вирус.
- Давайте обратился ещё раз к самому Вирусу, проследим его удивительные свойства быть одновременно в двух состояниях – Живом и Неживом.
- Если поместить Вирус в низкую температуру, созданную жидким Азотом (–1960 С), а затем нагреть до 100 градусов Цельсия, он снова начнёт действовать так, словно этой «пытки» для него не было вообще. Здесь он – активное Существо, уверенно кодирующее Белки, перетаскивающее Гены, штампующее свою ДНК или РНК – что-то одно из двух – за счёт вещества клетки, а в конечном итоге – убивающее саму клетку.
- Когда же Вирус заставили покинуть клетку, выйти за её пределы, он превратился в инертный кристалл! Он стал таким безразличным к Живой Материи, что, кажется, даже обрадовался, что получил такую «свободу»! Данное свойство Вируса – переходить из одного состояния в другое – я назвал эвертальным. Хотя можно назвать и другим термином, например, элюентным, что может говорить о Вирусе, как о хроматографе – разделителе материи на компоненты между фазами. И заявляю, что познание каждой из фаз этого удивительного по красоте и могуществу энергетике его состояния – это путь к решению многих задач дальнейшего существования Земной Цивилизации не только на этой планете, но и в других мирах!
Здесь Арсений делает паузу, чтобы перевести дух, после чего продолжает:
- Прошу понять меня правильно: я не настаиваю ни на одном из своих терминов, чтобы обозначить это явление, хотя ближе всего к истине звучит термин совироидность, где Вирус состоит в родстве с таким понятием, как «соленоид» – источником магнитного поля. Для меня главное – понять, что в действительности происходит с Вирусом, когда он превращается в Кристалл, а Кристалл, когда его помещают в клетку живого организма, – в Живое Существо. При этом, хотелось бы понять данное явление досконально – на уровне нано и пико величин. Чтобы, разобравшись с этим, получить не только истинную картину белково-физиологического устройства Человека, но и доступ к этой тайне «разумным» рукам Человека!
Арсений снова делает паузу. Ему кажется, что его не слушают. Однако он ошибается: его слушают, причём очень внимательно, и он успокаивается.
- Мы не знаем, что такое живое состояние Материи, – говорит он. – Никто не знает! Многие пытались сказать что-то по этому поводу, но данный вопрос как висел в воздухе, так и продолжал висеть, пока не появился на свет Альберт Сент-Дьёрдьи, подаривший миру вот эту замечательную книгу – «Введение в субмолекулярную биологию».
Арсений показывает книгу аудитории. И, открывая её на одной из страниц, читает:
- «Одним из характерных свойств живого состояния являются его парамагнитные свойства… Чем интенсивнее жизнь, чем выше уровень метаболизма, тем больше она жизнь и тем сильнее она проявляет свои парамагнитные свойства, тогда как после смерти возрастает диамагнитная восприимчивость… Парамагнитные свойства обусловлены свободными радикалами, образующимися в одноэлектронных окислительно-восстановительных процессах. Однако мы должны помнить, что немаловажная часть живых белковых структур может существовать в форме комплексов с переносом заряда, т. е. в некотором смысле в форме свободных радикалов. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на интенсивно коричневую окраску печени. Несмотря на несомненно очень многочисленные попытки, никому еще не удавалось выделить из печени пигмент, который мог бы нести ответственность за эту окраску. Я выделил значительное количество вещества шоколадно-коричневого цвета, которое при обработке НСI распадается на бесцветный белок и золотисто-желтый флавин. Очевидно, это вещество представляет собой комплекс с переносом заряда между белком и ФМН, и коричневую окраску печени следует приписать образованию комплекса с переносом заряда между белком и изоаллаксазином. Почки и кора надпочечников также имеют коричневый цвет. Мозг же может иметь белый цвет, так как он должен содержать большую массу диэлектриков; однако кора мозга, более богатая клетками, имеет коричневатый оттенок, а там, где образуются агрегаты клеток (как в «красном ядре»), коричневая окраска становится совершенно ясной. Вполне возможно, что флавины — это не единственные вещества, образующие с белками комплексы с переносом заряда. Стероиды, служащие донорами электронов, могут действовать таким же образом, образуя комплексы с переносом заряда, спектры которых лежат в инфракрасной или ультрафиолетовой области».
Зачитав этот весьма солидный фрагмент текста книги, Арсений, смущаясь, обращается в зал:
- Вы уж извините меня, коллеги, за столь пространное чтение, но иначе просто невозможно понять, что имел в виду автор, определяя вот это: «Одной из характеристических черт живого состояния является накопление ионов против градиента концентраций; после смерти концентрации ионов выравниваются. Мы все еще не можем дать окончательный ответ на вопрос о том, каким образом происходит накопление ионов. Мы располагаем только теориями…»
- Далее обращаю ваше внимание на один интересный термин, которым пользуется Дьёрдьи, – продолжает Арсений. – Это выражение звучит так: «полупериод живого состояния».
- Если перевести данный термин на язык моей лекции, то можно только удивляться прозорливости Сент-Дьёрдьи, который стоял буквально в полушаге от того Закона, который свидетельствует о механизме фазового «перехода» Вируса из одного «крайнего» состояния в другое – «крайнее» состояние: из Живого – в Неживое, а из Неживого – в Живое, где Живое – это Биологическое, а Неживое – Химическое! Именно это для меня, ищущего ответ на вопрос, каким образом Химия становится Биологией, а Биология – Химией, и стало настоящей находкой. Данную находку я изобразил в виде элюентной «петли» Вируса, которую он делает, становясь то Живым Существом, то инертным Кристаллом. А это есть то, что Дьёрдьи назвал «полупериодом живого состояния». Тем более что далее он идёт в оценку времени проявления этого полупериода, о чём он сообщает так: «Неожиданной является краткость полупериода. Это удивительно потому, что большинство органов имеет значительный запас АТФ, получающегося из креатинфосфата, причем ограниченные количества АТФ могут образовываться и в анаэробных условиях. Такой запас АТФ должен был бы поддерживать нас в течение значительно более длительных периодов отсутствия кислорода, если бы он мог снабжать наш организм энергией, необходимой для поддержания метастабильного живого состояния».
Здесь Арсений делает небольшую передышку, чтобы ещё раз обвести взглядом присутствующих в зале. И отмечает, что в нём нет ни тех ребят, которые встречали его на Ярославском вокзале, ни профессора Матвеева, под руководством которого он начинал свою научную деятельность как Действительный член Географического общества СССР.
«Значит, не понимает меня мой наставник!», – с сожалением отмечает Арсений и продолжает:
- Далее я хочу вас, коллеги, познакомить с ещё одним интересным наблюдением Дьёрдьи, суть которого, с точки зрения своей Теории, постараюсь раскрыть чуть позже. Он пишет: «Хотя мы и не можем определить, что такое жизнь, мы познаем жизнь по ее противоположности — смерти и умеем отличать живую кошку от мертвой, т. е. умеем различать два основных состояния биологической системы. Проблема, быть может, не столь трудна, как это кажется, потому что мы можем, пользуясь простыми экспериментальными средствами, осуществлять переход из одного состояния в другое, по крайней мере, «в одном направлении». Чтобы продолжить наш пример с кошкой, мы можем, например, погасить на один момент ее сознание, зажав ей сонную артерию, т. е. прекратив доступ кислорода к ее мозгу. Поскольку сознание является основным результатом деятельности мозга, это означает прекращение его биологической активности. Здесь можно возразить, что это еще не смерть и само изменение обратимо. Однако такая обратимость имеет очень узкие пределы. Если мы зажмем артерию на несколько минут, то изменение станет необратимым. Отсюда следует, что живая система находилась в метастабильном состоянии, требующем для своего поддержания постоянного притока энергии, причем полупериод живого состояния измеряется минутами. Несомненно, аналогичные изменения легко произвести и в других органах, хотя полупериод их жизни может варьировать в известных пределах».
Яснов снова делает паузу, давая слушателям «переварить» данную цитату Дьёрдьи. И пока они её «переваривали», обменялся с Кито-И взглядом, вопрошающем о наличии времени на завершение лекции. Тот кивнул головой, что пора её завершать. И Арсений тоже закивал в ответ, продолжая:
- Обратите внимание, коллеги, на то, каким образом Дьёрдьи противоречит тут самому себе – хочет видеть одновременно и обратимость в «поведении» Материи, но тут же и «отрицать» её с помощью выражения «в одном направлении». Это результат того, что он не был знаком с моей Теорией, которая объясняет, что, если Материя имеет свойство обращаться, то она и развивается, то есть эволюционирует в двух направлениях, а не в одном. В противном случае, ей было бы достаточно лишь одного знака зарядности, а не трёх, какими пользуется в своей созидательно-разрушительной «деятельности»: Плюс, Минус и Ноль. В то же время, он говорит: «В начале книги я особенно подчеркивал значение «организации». Под этим словом я понимаю следующее: когда природа соединяет две вещи, то возникает новая структура, которую уже нельзя описать в терминах, характеризующих свойства ее компонент. То же относится и к функциям. В живых системах различные функции, по-видимому, также объединяются в более сложные единицы. Мы действительно приблизимся к пониманию жизни, когда все структуры и функции на всех уровнях, от электронного до супрамолекулярного, сольются в одно целое. До этого проводимые нами различия между структурой и функцией, между классическими химическими реакциями и квантовой механикой, между суб- и супрамолекулярным только подчеркивают ограниченность наших подходов и нашего понимания».
- Давайте ещё раз выделим вот это выражение учёного: «Мы приблизимся к пониманию жизни, когда все структуры и функции на всех уровнях, от электронного до супрамолекулярного, сольются в одно целое». Как вы думаете, куда направлял Дьёрдьи современную науку о Жизни, если бы произошло это «слияние»? Направлял к познанию эвертального свойства Вируса, о котором не знал, но о чём догадывался интуитивно. И вот тут больше повезло не ему, а мне. Потому, наверное, что я шёл следом за ним, и мне открылось больше, нежели идущему впереди. Это случилось ровно через 100 лет после того, как в 1892 году Дмитрием Иосифовичем Ивановским был открыт сам Вирус.
- Сегодня о Вирусе мы знаем столько, сколько знаем – не больше и не меньше. Знаем, что он – самодостаточная система, состоящая из «ядра» – РНК или ДНК, и капсиды – белковой оболочки. Именно белковая оболочка и даёт Вирусу право быть таким же вездесущим в живой материи, как и Водороду в электронной оболочке – во всей материи! Поэтому я считаю, что других элюентов, кроме этих двух, Вируса и Водорода, в Мироздании не существует вообще. А это значит, Звёзды – это «вирусы» Вселенной. И ничто не может быть в ней без разрешения могущественной силы этих двух «Повелителей» Природы. Но я не понимаю, почему на эту, воистину чудовищную по силе потрясения Разума, особенность Вируса так безразлично смотрят биологи? Почему не идут в сингонию кристаллов, определяющую сущность вечной жизни Вируса? Разве много надо иметь ума, чтобы не сообразить, куда может вывести данное известие о таком чуде Вируса – быть единственным в мире Вселенной обладателем права переводить её материальный мир из одного состояния в другое, используя не свои «руки» или посторонние силы, а своё «нутро», самого себя? Неужели трудно сообразить, что Вирус, покидая Живую Клетку, оставляет в ней память о себе в виде фазы кристаллизации? Потому и принимает его, как «блудного сына», когда тот возвращается в Клетку. Принимает с радостью, ибо не просто возвращается в свой «дом» - он приносит с собой ту Информацию о Жизни Космоса, которой лишена Клетка, будучи всего лишь малой частью огромного Организма, да, к тому же, находящуюся, как говорил Альберт Сент-Дьёрдьи, в «темновых» условиях своего существования.
- Но и это не всё. Превращаясь в Кристалл, Вирус уходит не пустым из Живой Клетки – он уносит с собой память о своём живом состоянии, и хранит эту память в виде биофазы, находясь в состоянии кристалла, что позволяет ему возвращаться в Клетку в любое время Вечности. Именно здесь, на линии эвертального свойства Вируса, и проходит водораздел между живым и неживым, биологией и химией, временным и вечным, Жизнью и Смертью. Потому как другой силы, другого механизма, который бы так успешно мог справляться с задачей перевода Живого состояния Материи в Неживое, а Неживого – в Живое, как Вирус, в Природе не существует. Это говорит о том, что свойство эвертальности надо приписать всей Материи Вселенной: кваркам, элементарным частицам, ионизированной плазме Звёзд, самим Звёздам, веществу Планет, Галактикам, то есть всему Мирозданию. Почему? Потому что «модель» Вируса – точнейшая копия «модели» Водорода, а Водород – вездесущий химический элемент, без которого Вселенная – ничто!
Тут аудитория зашевелилась. Раздались отдельные хлопки, но в овацию они не перешли. Почему? Потому что тема заинтересовала слушателей, она была новой, свежей, не испорченной наложением на неё другой информации. Арсений продолжил:
- И какие выводы я делаю из этого? Первое – это то, что если Вирус по возрасту равен возрасту Земли, то он является и «строителем» Планеты. В противном случае условия Планеты становятся ему чуждыми как на самой Земле, так и в Живой Клетке, нашедшей приют на данной Планете. Второе – это эпидемии и пандемии, без которых Человечество никогда бы не обрело способности эволюционировать, а заодно и не знало бы, что такое Вирус, благодаря которому владеет таким чудом, как Разум, Интеллект, Гениальность, Сознание и тому подобное. В противном случае, оно бы просто отдыхало в благостях Земной Жизни, как Неандертальцы, которых вирусы прогнали прочь с Земли за отказ совершенствоваться интеллектуально. Им на смену пришли те, которые не только озаботились добычей куска хлеба, но и пошли в сторону повышения уровня своего интеллекта. Именно в эту эпоху, как мне думается, и был запущен механизм интеллектуального преображения Человека на этой планете – стал действовать Закон Интеллектуального «наполнения» цивилизации, без которого ни о какой смене общественно-экономических формаций на Земле речи быть не может. Чтобы представить, как действует этот Закон, большого ума не надо – достаточно посмотреть на то, как сочетались между собой общественно-экономические формации, коих пять: первобытно-общинный строй, рабовладение, феодализм, капитализм и области научных дисциплин, коих тоже пять: Астрономия, Математика, Физика, Химия и Биология. В итоге получится следующая картина: в эпоху первобытно-общинного строя интеллект Земной цивилизации мог усвоить знания только одной науки – Астрономии, а все другие науки, приготовленные Природой для «вброса» в Сознание, чтобы преобразовать Знания в Интеллект цивилизации, уже стояли друг за другом в очереди: Математика, Физика, Химия, Биология.
- Потом Знания этих наук тоже подвергались «вбросу», но лишь после того, как предыдущая наука в этой цепочке полностью переходила в состояние Интеллекта. Здесь «недозрелые» Знания не приветствуются. Потому как в этом случае сам Интеллект не сможет перейти состояние погружения в тайны других знаний, которые готовились для познания на следующем этапе развития Цивилизации.
Здесь Арсений делает длинную паузу, наблюдая, как отреагировал зал на данное его замечание. И, убедившись, что – никак, продолжил своё объяснение:
- Сегодня Земная Цивилизация пошла в сторону познания области нанотехнологий, чтобы посмотреть на себя как со стороны Космоса, так и микромира. И такой манёвр ей предписывает совершить другой Закон Природы – Закон оборота интеллектуальной массы – один из основных законов развития и эволюции всякой Разумной Цивилизации, где бы она не находилась во Вселенной. Именно по этой причине наша с вами Цивилизация и двинулась из Биологии в Нано-Биологию, ибо в тайниках этой науки – космическое устройство живой клетки, познав которое, Человек становится равным Спасителю эргонимически, то есть он будет способен творить то, что творил сам Спаситель чудодейственно: превращать Воду в Спирт, воскрешать мёртвых, исцелять больных и прокажённых, ходить по Воде, умножать Хлеба, повелевать Стихиями, а в итоге – быть независимым от сил Земного тяготения и условий среды своего обитания. Именно так надобно определять цель явления Спасителя в Мир Человеков, ибо слово «Спаситель», в противном случае, теряет всякий смысл. И нет другого объяснения тому, почему последней из наук Естествознания пришла в Мир Человеческого Интеллекта именно Биология. Потому что путь Человечества до Биологии – это лишь введение его в Устройство Мира Вселенной, сама Биология – живая копия этого устройства, а само устройство жизни – квантовая биология. Сюда, в область квантовой Биологии, и направляется ныне Человечество. Направляется как Разум, Сознание и Интеллект, а приглашается, как Просветитель и Добродетель. Вопрос в том, сможет ли Человечество истинно оценить данное приглашение? Найдёт ли в себе силы – расстаться с такими проявлениями своего «Эго», как терроризм, ненависть, агрессивность, братоубийство, национализм? Хватит ли мудрости – остановить себя в действиях безумия? Не постигнет ли современное Человечество участь неандертальцев, если начнёт «терять» вес мозга, способность умножать Интеллект?
Арсений смотрит на часы, которые говорят, что время, отведённое на лекцию, подходит к концу. И он начал завершение:
- Сегодня Человечество только начало входить в эпоху действа Биологии, переходящей в стадию НАНО-Биологии, и такое в Истории Человечества случается впервые. Это говорит о том, что именно в эпоху Биологии, а тем более НАНО-Биологии Человечество получит ответы на те вопросы, которые были заложены в Новом Завете – документе, во сто крат более научном, нежели религиозном. Надо только заново прочесть этот документ, исследовать его так, как об этом просил сам Спаситель: «Исследуйте Писания…» (Иоанн, 5, 39).
- А завершить свою первую лекцию хочу словами Дьёрдьи: «Все, о чем мы говорили выше, — это разрозненные части величественного здания жизни, но ведь и камни, валяющиеся у дороги, могли когда-то служить частями античного храма». Благодарю вас за внимание! До завтра!
Глава 2
1
В гостинице «Алтай-Заречье», что рядом с метро «Владыкино», в тот вечер было шумно. В двухкомнатном номере на третьем этаже собрались те, кто сделал самый первый, хотя и не совсем заметный шаг, в далёкое будущее: Арсений Яснов, профессор Кито-И, Арсен, Дени.
Накрыли стол, расселись по своим местам. Разлили коньяк по пиалам, прихваченным из Японии профессором Кито-И.
- Прошу поднять бокалы и выпить за прекрасное начало нашего Форума! – предложил Арсений.
Второй тост произнёс профессор Кито-И. Взяв пиалу, он сказал:
- Мы правильно сделали, что поделили тему на две части. Люди, прослушав первую часть, ушли домой с думами о том, что же будет завтра, если сегодня – такое?! Я внимательно наблюдал за аудиторией, и пришёл к выводу, что они ещё не полностью осознают то, что происходит с ними сегодня. Среди молодёжи я видел несколько известных учёных, которые возглавляют престижные ВУЗы России и мира, но не им, к счастью, а именно этой молодёжи придётся решать вопросы, поднятые в лекции Арсения Ильича. Этим учёным всё ясно: высокие должности, звания, положение, авторитет – всё это, увы, в прошлом, когда видно, как тот или иной корифей современной науки обитает среди новой поросли. Как в том лесу, где под кроной высоченных деревьев подрастает молодняк, которому и придётся заменить собой этот лес в целом. Эти и слушали Яснова, и не слушали, погружаясь в свои проблемы, которые они не успели решить до этого часа. Потому они и вертели головами, всматриваясь в поведение своих воспитанников, поглощённых темой лекции. И, как мне показалось, не совсем понимали, что же эта молодёжь увидела нового в словах лектора, и чего они, знаменитые и умные, убелённые сединой и загруженные до краёв своим видением устройства мира, не смогли заметить? Всё это говорит о том, что молодёжь заинтересовалась темой вашей лекции, Арсений Ильич. Значит, завтра будет ещё интереснее пообщаться с ней. И не только пообщаться, но и показать им, что ждёт их в перспективе на этой Планете. Вот за это я и поднимаю свой тост!
Третий тост был исключён из программы – обошлись двумя, нарушив, быть может, то, что называется «Бог Троицу любит». Оставили на потом. Вместо тоста Арсений подвёл итог уходящего дня своей краткой речью.
- Завтра трудный день не только для нас, но и для Истории землян. Сценарий написан, осталось только сыграть роли. Сыграем без репетиций, набело. Время близко…
2
Кито-И и вышедший с ним на сцену Арсений, были встречены на следующий день громкими продолжительными аплодисментами полного зала Политеха. Аям подтолкнул Арсения в бок, как бы говоря: «Видал? А ты ещё не хотел ехать в столицу!»
Заняв место за кафедрой, Арсений начал речь, не обращая внимания на то, как по просьбе Кито-И работники музея переставляют стол, за которым он сидел, из центра сцены поближе к кулисам.
- Доброе утро, коллеги! – поприветствовал Яснов аудиторию.
Аудитория ответила новым всплеском аплодисментов.
- Я вот что думаю по поводу того, как нам провести вторую часть лекции. Здесь, я смотрю, много новеньких, поэтому, думаю, будет полезным напомнить кратко, о чём мы с вами говорили вчера.
И снова – аплодисменты в зале.
«Это новенькие!» – отметил Арсений.
- Может, кто-то из «большой» прессы всё-таки пожаловал сегодня? – обратился он в зал. – А то как-то скучно без освещения данной темы на страницах печати? Неужели и сегодня нет никого?
Нет, представителей прессы не было и сегодня.
- Вчера я коснулся вопроса роли вирусов в трансформации Материи, перевода её из одного крайнего состояния в другое крайнее состояние, – продолжил Арсений. – Из живого состояния, то есть биологического, в неживое – химическое, совершая при этом сверхтаинственный энергетический кульбит, познание которого, быть может, и есть то, к чему стремилось и стремится Человечество на протяжении сотен и тысяч лет, как к конечной цели своего обитания в этом мире. Как вы думаете, почему это надо делать именно сегодня, когда кругом столько других нерешённых задач? Может, это пока лишнее – рассматривать детали этого «кульбита» не только под сильным, но и наисильнейшим микроскопом?
- Вот вы, молодой человек, – обратился Арсений к одному из сидящих перед ним на первом ряду, – как думаете?
Тот привстал, виновато покрутил головой, ответил:
- Можно, я лучше послушаю вас, профессор?
Арсений улыбнулся, а зал поддержал парня аплодисментами.
- Если так, – продолжил Арсений, – то давайте пойдём дальше вместе. Прошу внимание на экран!
На экране – поперечный «разрез» тороида или, как его называют в простонародье, «бублика».
Яснов комментирует:
- Обратите внимание, как две окружности, которые, соприкасаясь друг с другом, образуют на горизонтальной прямой общую точку – точку их сопряжения. Если данную точку принять за стрелку, показывающую время динамического соотношения частей «а» и «в», где «а» – расстояние от центра левой окружности до точки сопряжения – это Живое состояние Вируса, а точка «в» в правой окружности до этой точки – Неживое состояние Вируса, то мы увидим, как от перемещения точки нуля по прямой будет зависеть и время «звучания» Вируса – либо как Живого существа, либо как Кристалла. Познать данное «звучание» Вируса в его четырёх фазах, за время действия которых он совершает этот энергетический «кульбит» – это и есть задача Человечества на предстоящие века жизни. Причём, это надо сделать как можно скорее, и непременно до часа, покуда, как говорится, вопиют камни. Какие камни? Об этом – чуть позже. А сейчас…
Тут Арсений резко отворачивается от зала, идёт в сторону кулис.
И только он скрылся за кулисами справа, как тут же появился… из левых, держа в руке пару листов бумаги.
Зал, увидев такое чудо, словно оцепенел, но не прошло и несколько секунд, как разразился аплодисментами, коих не было, быть может, никогда в этом зале. Многие повскакивали с мест, кто-то громко выкрикивал:
- Браво!
Но это был не Арсений, а Арсен, и зрители приняли это как цирковой трюк, поэтому эмоции оказались сильнее их внимательности.
Арсен встал за кафедру, пережидая волнение зала. И как только он затих, обратился к публике:
- Как хорошо, что вы поверили в то, что сейчас видите! Поэтому я бы просил вас верить нам и дальше, не смотря ни на что. Договорились?
И пошёл обратно за кулисы тем же путём, каким появился на сцене. И только он скрылся за ними, как тут же, но с другой стороны, появился Арсений, в руках которого не было ничего.
На этот раз зал не издал ни единого звука. Он понял, что тут происходит нечто такое, что, быть может, имеет более серьёзное продолжение.
Арсений, Кито-И заметили, как слушатели перешли в режим консультаций друг с другом. Это когда люди, увидев что-то из разряда необычного, стараются переспросить, узнать мнение соседа, проконсультироваться у приятеля, знакомого. Что это: фокус с двойниками, или нечто более загадочное, чем фокус?
Стали раздаваться голоса:
- Вы двойники?
- Это ваш двойник, Арсений Ильич?
- А можно видеть вас двоих?
- Как зовут вашего двойника?
- Вы – близнецы-братья?
Арсений поднял вверх руку. Зал успокоился. Однако отдельные голоса продолжались, и они настойчиво вопрошали:
- Покажите вашего двойника! Пожалуйста!
Арсений улыбался – широко, открыто, по-детски шаловливо. Улыбался и Кито-И, довольный тем, что всё идёт по заранее намеченному плану.
- Арсен! – громко крикнул Арсений. – Выходи!
Арсен вышел из-за кулис, сделал пару шагов, остановился. Его поднятые вверх руки для приветствия всколыхнули зал новыми эмоциями. А когда он подошёл к Арсению и встал рядом с ним, то все увидели, что они, хотя и похожие, имеют и различие, которое зал не принял во внимание: Арсений был на вид старше Арсена. Смутила одежда, подобранная одинаковой для этого «трюка» специально.
- Я приветствую вас, коллеги! – сказал Арсен, обращаясь в зал. Давайте продолжим нашу беседу.
В зале снова наступила тишина. Разве вчера читал лекцию не Арсений? Всё перепуталось…
- Всё правильно! – сказал Арсений. – Вчерашняя лекция – это моя работа. И всё, что вы слышали, слышали из моих уст. Теперь же я хотел бы немного отдохнуть, а лекцию продолжит Арсен.
Присаживаясь на стул возле Кито-И, Арсений уловил его тихое:
- Что-то будет, если мы им покажем всё?!
- Поживём – увидим! – также тихо ответил Арсений.
- А как быть с их памятью увиденного? – спросил Кито-И.
- Подумаем и на эту тему! – заверил того Арсений. – Посоветуемся с Эдо…
А в это время Арсен, подражая Арсению, начал свою речь:
- Если помните, мы остановились на том, что сегодня Человечество только начало входить в эпоху действа Биологии, переходящей в стадию Нано-Биологии. И что только после того, как оно полностью погрузится в эту эпоху, перед Человечеством откроются все замки «сундуков» с тайнами устройства мира Вселенной. Мечтать о том, что это может произойти сегодня – наивность, равная детской инфантильности. Не тот ныне уровень сознания Человека, чтобы открывать ему эти тайны. Не тот уровень Интеллекта, чтобы говорить, что имеющаяся в нём сумма знаний – это гарантия безопасности использования этих тайн в целях мирного их применения в среде обитания. Нужна совершенно другая среда, а лучше всего – четверг, как говорил Мишель Нострадамус. Слишком велика в современном Человеке внутренняя агрессия, чтобы посылать его в мир, в котором отсутствует всякое возвышение одних над другими, и всякое унижение других над одними. Там, куда придёт завтра Человечество, нет ничего, что делало бы его жизнь похожей на ту, в которой он окажется. Сравните жизнь первобытного Человека с теперешней жизнью, и вы обнаружите эту пропасть. И она расширяется, эта пропасть. Отсюда такое странное, на первый взгляд, заявление Спасителя: «Скорее небо и земля прейдут, нежели одна черта из закона пропадёт» (Лука, 16, 17). Какого закона? Закона развития и совершенства той части материального мира Вселенной, которая называется разумом. Вот где предстоят величайшие события, которые, в буквальном смысле этого слова, сотрясут здание вашего, люди, современного общежития на Земле! Жить так, как вы живёте ныне, уже нельзя, даже преступно! Вам дана уникальная возможность не только быть совершенным физически, биологически, физиологически, но и духовно, энергетически, в том числе – плазмоидно, что позволило бы вам освоить не только околоземный мир, но и мир других планет.
Тут Арсен, повинуясь голосу Арсения, который звучал в нём как проявление общего с ним интеллекта, сделал паузу. Он уже знал: сейчас кто-то из столпов науки поднимет вверх палец, встанет и громко, на весь зал, заявит:
- Вы, уважаемый коллега, не путаете, отделяя себя от остальных, когда говорите: «вам», «вам», «вам»? А лично вас это не касается? В таком случае этичнее говорить «нам», но никак не с позиций вашего превосходства над другими. Я решительно отвергаю ваше притязание на роль обвинителя моего «Я»!
Так оно и вышло: именно эти слова не только прозвучали из уст одного из столпов науки, но и сопроводились гневным осуждением лектора, что тот растлевает молодёжь, наносит вред тем положениям современных наук, которые сложились за века, действуют, приносят пользу, нацелены в будущее.
А в заключение этот недовольный изрёк:
- Вы переступили черту дозволенного, - э…- э…- э..., не имею честь знать вашего звания!
Арсен развёл руки, демонстрируя этим, что у него нет ни звания, ни степени.
- Тем более! – направляясь к выходу и пробираясь сквозь ряды сидящих, прокричал тот ещё громче. – Тем более! Нам здесь делать нечего!
- Не нам, сударь, а вам! – поправил его Арсен. – Других хоть не трогайте!
Зал весело зашумел. Было смешно видеть, как неловко и неуклюже «человек со степенью» продирается сквозь сидящих людей с вытянутыми коленями, направленными навстречу его грузноватому телу. Да тут ещё этот портфель, который то и дело застревает между сидящими, виснет на подлокотниках сидений! Он дёргает его, тот сопротивляется, отчего делается ещё забавнее.
Наконец, «чащоба» пройдена, он на свободе! Но что это? На сцене, в самой её середине, появляется вдруг светлая точка, которая начинает расти, расширяться – и вот она уже с шар приличных размеров, зависший в воздухе.
- Не пугайтесь, коллеги! – предупреждает Арсен. – Это ваша Земля. Подчёркиваю – ваша планета! Вы бы хотели посмотреть, что творится на ней, вокруг неё, в иных звёздных мирах?
- Да, хотели бы! – дружно ответил зал.
- Даже при условии, если по окончании сеанса всё вами увиденное и услышанное будет стёрто из вашей памяти?
- Да, согласны!
- Но зачем вам это? Ведь всё будет действительно стёрто! Чтобы только увидеть и – забыть?
- Но ведь это так интересно! Покажите, не отказывайте!
Пожав плечами, Арсен продолжил эксперимент.
Вот изображение Земли стало глобусом из прозрачного материала, и зал буквально замер от такого чуда.
Замер и тот, кто протянул руку, чтобы открыть дверь и выйти из зала. Не смог, остановился у порога, словно предчувствуя, что за ним – пустота.
- А теперь попросим тех, кто управляет этим чудом, приблизить нам то место, где мы находимся.
Изображение Земли, которое медленно вращалось, остановилось и то место, где была Россия, Москва, стало «наезжать» на зал. Когда же «наезд» закончился, все увидели себя в этом зале, но со стороны, и все ахнули от восторга, что это приключилось не с другими, а лично с ними, как с персонально избранными на данный эксперимент!
Арсен подал знак рукой – и перед зрителями в зале появилось голографическое изображение другой, незнакомой планеты.
- Это планета Сетоман, – пояснил Арсен. – Планета из другого созвездия. Я бывал на этой планете, и сейчас хочу поприветствовать тех, кого знаю лично.
Люди буквально впились глазами в шар незнакомого расцвета, подались телами вперёд, оставив позади всё, что было здесь, на Земле.
И вот он – город, в котором живут Тоно, Эдо, Эйк, другие томаны.
- Добрый день, мудрый Эдо! – машет рукой Арсен. – Привет, Тоно? Как дела в твоём мире? Справляешься с ролью Верховного Правителя? А где Айк? Вижу и тебя, Айк! Здавствуй, асс-звездолётчик!
Те тоже машут руками, приветствуя землян. Спрашивают:
- А где Дени? Как дела у вас на Земле? Деньги не отменили? С оружием не покончили? Виросолюкс испытали?
На сцене появился Дени, который там, за кулисами, работал с приборами, обеспечивающими связь с Сетоманом, сканированием Земли, демонстрацией голографометрических изображений, показанных здесь, в зале, землянам.
При виде Дени томаны дружно поприветствовали его, не забыв, разумеется, пригласить в гости. Тот ответил шутливым согласием:
- Как только начальство отпустит, сразу – к вам!
- А кто оно, это «начальство»? – спросили те.
Дени кивнул в сторону Арсения.
- Тогда и его с собой – к нам! – был совет. – Когда прислать «тачку»?
- Тачку? – переспросил Дени. – Ты имеешь в виду звездолёт?
- Нам так понравилось, как вы, земляне, называете автомобили, даже самые лучшие, «тачками», что мы тоже решили называть свои звездолёты «тачками». Неплохо звучит, однако!
Зал встретил эту шутку расслаблением своего зажатого состояния. Почти все заулыбались, пришли в движение, стали обмениваться мнением о том, что им показывается. Как мало, оказывается, надо людям, чтобы они тут же стали ближе друг к другу, станет понимать друг друга, даже если они из совершенно разных миров! И как быстро привыкают к необычному, новому, неизвестному, убирая в себе преграды на пути постижения тайн неизвестного!
- Тогда буду ждать! – согласился Дени. – Присылай «тачку», Тоно!
- На днях будем! – пообещал тот.
В зале неожиданно погас свет. Арсений, достав из кармана мобильный телефон, включил фонарик. И тут же его примеру последовали все присутствующие в зале.
- Первый раунд провокации, – отметил Кито-И, подвигая стул, на котором сидел, ближе к Арсению. – Не нравимся мы здесь кому-то. Ух, не нравимся!
- У вас что, погас свет? – раздался голос Эдо.
- Да! – подтвердил Арсен. – Кто-то шутит. Или кому-то не нравится наше представление!
- Не беда! – ответил Эдо. – Мы сейчас наполним ваш зал другим свечением!
И тут под потолком зала, над самым его центром, появилась сначала небольшая светлая точка, которая стала быстро расти в размерах, а, достигнув формы футбольного мяча, рассыпалась на тысячи светлячков, которые тут же перешли в состояние более мелких частиц – и всё вокруг стало излучать свой свет: стены, потолок, звёзды на погонах военных, часы на руках, кольца, броши, браслеты, другие украшения, даже седые волосы на головах пожилых людей.
Изумлённая публика только и знала – оглядывать себя, зал, свечение, поддаваясь нарастанию необыкновенного восторга, который завладел всеми присутствующими в зале.
- Это вам наш подарок! – раздался голос Эдо. – Хотели его поднести позже, но раз уж случилось, что вы без света, почему бы не показать его именно сейчас!?
- Спасибо, Эдо! – откликнулся Арсений. – Спасибо, братья небесные! Однако, что это за чудо такое – свечение без огня и света?
- А это то, к чему ты, Арсений, подошёл вплотную, но тебя не так поняли твои одноземельцы! – ответил Эдо. – Именно так обнаруживает себя свет в кристаллах, которые до этого были живыми существами – вирусами, принимая живое участие в живой материи! При этом большинство из них побывали за многие сотни лет в этом состоянии множество раз, потому и светятся, салютуя миру о том, что готовы служить жизни бесконечно, бескорыстно, честно.
- Я понял тебя, Эдо, – ответил Арсений. – Но расскажи об этом подробнее. Эти люди, которые здесь находятся, поверят тебе больше, чем мне, ибо здесь по-прежнему действует пословица: в своём отечестве пророков нет.
Эдо согласился, стал рассказывать:
- То, что сейчас светится, это те кристаллы химических веществ, которые на протяжении тысяч и миллионов лет входили в состав биологических структур живых организмов – флоры и фауны. Те из них, которые дают больше света, проходили этот путь множество раз, а те, которые меньше – два, три, четыре раза, а то и однажды. Поэтому, когда вы, люди, берёте, скажем, чашку воды и пьёте её, должны помнить: молекулы этой жидкости могли бывать в клетках динозавров, мамонтов, китов, сотен и тысяч людей, в том числе ваших прямых предков до самого первого колена – дедушек и бабушек, прадедушек и прабабушек. И не только молекулы воды, но и тех химических элементов, которые усваивали растения, а растениями питались животные и люди. Мир Земли, как и всякой другой планеты, един, а это значит, что основу биологической жизни составляет химия, которая непременно переходит в своё физическое продолжение, но уже как матрица Вселенной. Отсюда русская пословица: не плюй в колодец, придётся самому напиться! Миллиарды тонн вещества, химических элементов перерабатывается биологической жизнью на Земле, но ни один миллиграмм не исчезает бесследно – всё сохраняется, остаётся на ней во свидетельство Закона круговорота материи. Лишь энергия света приходит и уходит, чтобы приводить в движение «суставы» жизни. Свет – вечно вращающейся маховик, без которого нет и не может быть ничего в мире тьмы, которая – тоже порождение света, но с его «обратной» стороны, когда он переключает своё «Я - НОЛЬ», балансируя между знаком Плюс и знаком Минус.
- Ты говоришь о частоте колебаний? – перебил Арсений рассказ Эдо.
- Говорю о вирусоидном свойстве материи, её природном светодиодном свойстве, без которого она была бы вне памяти, абсолютно беспамятной, лишённой способности вести Дневник жизни, – ответил Эдо. – А это значит, что кристаллы, которые находятся в данное время в организмах людей, присутствующих в зале, не только побывали в клетках их предков, причём многократно, но и записали весь путь того или иного рода на ленте ДНК от самого что ни на есть начала возникновения жизни на Земле. И если «сложить» всю эту память в одно ячейку, то все люди, все их поколения окажутся родными генетически. Потому и зовётся род человеческий Древом жизни, где ствол и ветви его – это матрица, а листья – люди, поколения людей, которые сменяют друг друга каждую весну после зимы.
После этих слов Эдо, зал зашумел, заволновался. Люди поняли, о чём им поведал томанин.
- Но это первая часть ответа, – продолжил Эдо. – Вторая – это то, что данное свечение – это настойчивое желание Вируса пробудить в вас, люди, интерес к нему не только как к живому существу, о котором вы судите, как о паразите, враге живого, но и к тому кристаллу, которым он становится, превращаясь из живого состояния. Он «кричит» об этом, но голоса вы его не слышите. Он негодует, что не может «докричаться» до вас, вашего сознания, а поэтому прибегает к показу своей силы умерщвлением сотен тысяч людей, создавая атмосферу эпидемий и пандемий. Но при этом вы ещё больше ненавидите его, на что он отвечает новыми болезнями, штаммами своего проявления. Он в недоумении: почему человек, состоящий из Вирусов, и когда он, Вирус, делает человека разумным, награждает его гениальностью, способностью творить и созидать, познавать мир и преображать его вокруг себя, остаётся глухим к тому, что слышит изнутри своего человеческого устройства?!
Здесь Эдо сделал паузу, затем, обращаясь в наступившую тишину, спросил:
- Я так озвучиваю твоё состояние и твоё желание что-то сказать людям, Вирус?
И в ответ на эти слова Эдо, по залу стали гулять «сухие», холодные сполохи, как в час зарницы, когда ни дождя, ни раскатов грома, а только брызги огненных стрел по всему небосводу. О, это было зрелище!
- Вот видите! – восторженно заметил Эдо. – А вы не смогли даже дойти до такого примитивного шага – признаться в добрых чувствах к своему Создателю!
И снова – как бы в подтверждение слов Эдо – в зале заиграли огни сполохов, не причиняя никакого неудобства людям, даже напротив – веселя их души. Такого чуда они ещё не видели. Но это было не чудо, а самая настоящая реальность, рождённая светом и показанная тому поколению людей, которое должно, наконец, осознать не только себя в мире, но и мир – в себе. Как, оказывается, трудно – излучать себя в мир, когда мир входит в тебя всем своим существом, питает тебя, умножает количество клеток твоего организма, даёт тебе силы, ласкает и лелеет тебя, а ты только и знаешь – брать, брать, брать! Как же это просто – брать, не отдавая! Какое это блаженство – купаться в лучах света, запрещая даже своей тени покидать мир этого состояния! И как жаль расставаться с миром, в котором ты нашёл этот свет, выходя из тьмы утробы своей Матери – Природы, хотя и оттуда не хотел выходить – сопротивлялся, кричал, орал, протестовал! Не хотел выходить из тьмы, теперь же не хочешь покидать мир света. Но не тьма ли тебя породила, человек? Тогда почему боишься её? Почему цепляешься за свет, который ты познал после тьмы, но не раньше её?
И тут снова раздался голос Эдо:
- Потому что и тьма – порождение света! Она – часть его, но лишь та, которая узнаёт себя исключительно с помощью света. Не будь света, тьма никогда бы не узнала, что она – тьма. Так и живое существо: оно никогда бы не узнало, что такое жизнь, если бы не смерть – обратная сторона жизни, скрытая от общего обзора, как обратная сторона Луны. Она повёрнута к Земле только той стороной, где свет.
Арсений, который всё это время внимательно наблюдал за поведением публики, спросил Эдо:
- Не значит ли это, что обратная сторона Луны – это и есть тот свет, который мы, люди на Земле, называем иным миром? Неужели именно туда и перемещаются наши души после ухода с Земли?
Эдо улыбнулся, потом засмеялся, а за ним стали шумно посылать свои улыбки землянам другие его соплеменники.
- Тебе ли сомневаться в этом, Арсений!? – воскликнул Эдо. – Где ж укрыться вашим душам, если не здесь!? Только здесь они и могут быть вне поля зрения людей, домогающихся у смерти, куда она уводит их после жизни на Земле! Там, на обратной стороне Луны, они и находят первую фазу своего вечного покоя. Это единственное место не только в околоземном пространстве, но и Солнечной системы, куда заказан даже взгляд живых, не говоря уж о самоличном их присутствии.
- А как же посещение Луны астронавтами? – поинтересовался Арсений. – Они ведь не только высаживались, но и ходили по ней, оставили свои следы! Хотя есть мнение, что они вообще не были на ней. Так ли это?
- Можете не сомневаться: были они на Луне, были! – ответил Эдо.
И то правда, что они видели на ней необычное, «не земное». Причём, видели именно на её обратной стороне, которая невидима с Земли. Потому и дрогнули их чувства, что не ожидали увидеть и обнаружить такое. Но то, что им показали – это всего лишь один мазок на полотне той картины жизни, которая там протекает.
- Ты шутишь или говоришь правду? – спросил Арсений. – Если говоришь правду, то где вообще находят наши души Вечный покой? Не на Луне же – спутнике Земли, который так же подвержен опасности, как сама Земля?! Какой смысл менять шило на мыло?
– А ты сам не догадываешься?
- Догадываюсь, но хотел бы услышать от тебя правильность ответа на свой вопрос.
- Ты прав: Луна, или Селена – это всего лишь «шлюзовая камера» для перехода ваших плазмоидных матриц в мир Звезды, которая является чревом ваших жизней. Там, внутри Звезды, есть планета, которая именуется Гелина, а она – это и есть тот рай, то место, куда, по словам Спасителя, вы не можете придти, пока не претерпите преображение. Неужели забыли, как он говорил: «Будете искать Меня и не найдёте; и где буду Я, туда вы не можете придти» (Иоанн, 7, 34)?
- Нет, не забыли, – ответил Арсений. – Более того, помним и то, с каким страданием он взирал на нас, землян, когда видел, что слова его речи не вмещаются в наше сознание! Только теперь, по прошествии 20 веков, мы начинаем понимать, о чём он вещал. Вещал о Свете, «который просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Иоанн, 1, 9). И что особенно важно: «Он не был свет, но был послан, чтобы свидетельствовать о Свете» (Иоанн, 1, 8). Именно эти слова и стали для меня подсказкой, где находится тот мир, который послал его на Землю. Когда же он показал людям, каким путём надо идти, чтобы оказаться в том мире, я догадался: гора Фавор, где он преобразился, – это не гора, а метафора, с помощью которой он показал положительную часть синусоиды, которая свидетельствует о «зрелости» и готовности энергетической сущности Человека к воссоединению с миром Вечности. Потому он и запретил своим ученикам, когда вместе с ними спускался с горы Фавор, чтобы они делали его известным, пока тот не воскреснет из мёртвых.
- Да, так оно и случилось, – подтвердил Эдо. – Воскрес и вознёсся обратно туда, откуда был послан. И все люди посылаются на Землю, но лишь немногие причисляют себя к избранным. И есть это не скромность или стеснение, что о них подумают другие, будто причисляют себя к избранным. Это есть страх взять на себя готовность свидетельствовать о Свете, как поступил сам Спаситель. Отсюда весь негатив в поведении людей, который можно наблюдать на Земле повсеместно. Они разобщены, и это разобщение делает их чёрствыми, безразличными, а порой и ненавистными друг к другу. А если какая трудность, то теряются, ибо не находят выхода из ситуации, поскольку его поиск ограничивается миром своего примитивного «эго». Кстати, как сейчас на Земле с суицидом? Мы слышим, что число желающих покончить с собой у вас растёт?
- К сожалению, это так, – сокрушённо подтвердил Арсений. – Причём растёт доля совсем юных ребят в этом поступке. Уходят из жизни так поспешно, что не успевают почувствовать даже себя – такое затмение находит на их разум и сознание! Я связываю это с общим состоянием лимбической системы мозга современного жителя Земли. Сегодня она не самая лучшая за всё время существования Человека на этой планете. И причина такого ухудшения – сам Человек, образ его жизни. Интернет – вот механизм, который запущен для разрушения лимбической системы. С его помощью люди, особенно юные, всё больше и больше отрываются от действительности, погружаясь в мир виртуальности, где их разум и подпадает под действие затмения. Надо спасать людей, спасать цивилизацию. И методика спасения тут одна – возбуждение интереса людей к реальной действительности. А реальная действительность – это мир реальной жизни: труд, труд и ещё раз труд. Не Интернет с его виртуальностью, не Церковь с её страхом и послушанием пред силами неизвестности, а деятельность на поле, приносящем реальные плоды труда, независимо от того, каким трудом заняты мозги и руки человеческие. Я правильно мыслю, Эдо?
- Ты не только правильно мыслишь, Арсений, но и правильно делаешь, что уводишь Человека из мира, который чужд его Божественному происхождению! «Человек – это звучит гордо!», – говорил один из ваших землян. Спаситель же вообще ставит тут последнюю точку: «Не вам ли сказано: вы – боги?!». Значит, многое подрастеряли. Выходит, отреклись от действительности, не задумываясь о том, куда может привести сила, заложенная в виртуальность Интернета и недосказанность Церкви. Приведёт к общему сумасшествию цивилизации, за которым непременно последует её массовый суицид. Такого исхода вашей судьбы мы бы вам не желали.
Зал, слушая этот диалог Арсения с Эдо, находился в состоянии полной подавленности. Если в начале кто-то пытался шутить, язвить, дерзить или отмахиваться от рассуждений лектора, то теперь было не до этого. Все вдруг почувствовали, что дела на Земле действительно не так хороши, если об этом заявляют представители иноземной цивилизации. Им со стороны, конечно же, виднее. И, разумеется, очень хорошо, что они проявляют к землянам такое заботливое внимание. А если бы не они, как могли оценить сложившуюся ситуацию они сами? И почему об этом ничего не говорят те, кого цивилизация командирует за пределы земного тяготения? Только ли ради решения технических задач они туда направляются? Неужели только один вопрос и стоит – подготовить Человека в полёт на другие планеты? Зачем? Чтобы только притащить оттуда несколько килограммов грунта? А как же преображение самого Человека?
Уловив общее настроение зала, Эдо продолжил:
- Ваша цивилизация, земляне, не первая и не последняя на вашей планете. До вас на ней выросло несколько цивилизаций, и все они не просто покинули Землю, а были приглашены в мир Солнца, как достойные дети своего Отца. Да, и они вели себя в начале, подобно вам, источая гнев и ярость, агрессию и недружелюбие друг против друга. И мировые войны прокатывались по Земле множество раз. Но приходил час – и они, искренне испытав угрызение совести за содеянное, начинали вдруг мудреть. А когда мудрость превзошла уровень их осознания мира, в котором они обитали, их разум стал скучать по тому, кто их родил – по Отцу. Вам, современным людям, это чувство пока не знакомо. Вы ещё не навоевались друг с другом, не наигрались в войны и захваты, в либералов и демократов, монархистов и фашистов, верующих и неверующих, не насытились болью и страданием душ и сердец. Но час близок – и вы начнёте-таки путь на гору Фавор. Там, на вершине этой горы, вам и надлежит преобразиться. С вершины этой горы вас и заберут в мир Отца.
Здесь Арсений поднимает руку, словно ученик на уроке, задаёт вопрос:
- А нельзя ли хотя бы одним глазком глянуть на этот мир?
Эдо думает, что-то прикидывает в уме, отвечает:
- Давайте отложим это до хороших времён! И хочется вам показать этот мир, но вы ещё не готовы к этому. Однако есть другое предложение – побывать там, где происходит «омовение» душ землян «огнём праведным» после их ухода с Земли. Только уговор: всё, что вы увидите, должно восприниматься вами при полной тишине, без обсуждений и реакций, как если бы вы смотрели обычный фильм. Все готовы?
- Все! – дружно ответил зал. И затих, создав такую тишину, которую принято называть почему-то «гробовой». Наверное, потому, что именно в гробу этой тишины должно быть больше, чем где-либо. А, может, для того, чтобы помнить: не там Вечность, где шум и гам, пустые разговоры и словесная трескотня, а где абсолютная тишина, безмолвие, тихое совершенство всех?!
- Тогда смотрите! – сказал Эдо. – Смотрите и внимайте!
3
Минуты три над сценой зала играют точно такие же сполохи, как играли до этого в самом зале. Потом они исчезли, а вместо них появляется Луна, словно её кто-то взял и перенёс сюда, в зал, с небосвода. Забавно!
Затем Луна стала увеличиваться в размерах, и когда заняла большую часть пространства над сценой, стала разворачиваться, обнажая перед людьми свою обратную сторону. И когда развернулась, стала снова приближаться, увеличиваясь в размерах.
И вот она, Селена, вблизи детального обзора! И вот она, жизнь на ней, о которой никто из землян до этого даже не догадывался! И вот одна из сцен жизни на Селене.
Сначала появляется крошечная светлая точка. Она быстро растёт, расширяется, превращаясь в образ человека. Затем появляются другие «светлячки», а те превращаются в образы – и они начинают общаться между собой, вести беседу – безмолвную, беззвучную, но на понятном для них языке. И если кто-то вдруг решает выбыть из общества собеседников – он просто исчезает. А когда ему надо что-то сказать, дополнить, он снова появляется из небытия, словно фокусник. Так они и меняются поочерёдно, появляясь и исчезая, не задерживаясь в группе дольше какого-то определённого времени.
Зная об этой особенности, Эдо предупредил Арсения и всех остальных в зале:
- Поначалу мы тоже были в недоумении от такого способа «организации» жизни, а потом привыкли – стали сами пользоваться данным механизмом проявления своей сущности. Даже стали злоупотреблять этим – забавляться, общаясь между собой одновременно в разных точках своей планеты, перемещаясь следом за своей мыслью. Как, например, сейчас, когда я беседую с вами, когда вы видите меня в своём обществе. А как только делаю паузу, и вы меня теряете из вида, в это время я уже в другой группе – за сотни и тысячи километров. Однако в нужный момент я снова появляюсь перед вами, а поэтому вам кажется, что я только с вами и нахожусь.
Слушая Эдо, люди в зале притихли ещё больше, замерли. Они и верили этому, и не верили. Как это – быть одновременно в разных точках планеты, общаться с разными людьми, которые тоже, как и остальные, «летают» туда-сюда, неожиданно появляясь и исчезая из поля зрения? Сумасшествие какое-то!
Уловив эту мысль слушателей, Эдо сказал:
- Как говорят у вас на Земле, лучше один раз увидеть, чем много раз услышать! Давайте продолжим!
И пошла «карусель» явления из небытия образов тех, кто жил на Земле до того, как покинул её обитель.
Вот появляется Иосиф Виссарионович Сталин. В руках – трубка, с которой он никогда не расставался в земной жизни. Сидит в своём кремлёвском кабинете за длинным столом. На нём военный мундир генералиссимуса. Левая рука чуть согнута в локте – побаливает даже здесь, в неземной жизни.
Рядом с ним засветилась точка – появляется Владимир Ильич Ленин. Быстро идёт вдоль стола, садится напротив Сталина. Привычно прищуриваясь, говорит:
- А где Гитлер? Почему опаздывает?
- Я тут! – появляется тот между вождями. Садится и смотрит то на Сталина, то на Ленина. Взгляд нервный, дёрганный, как тогда, накануне краха Третьего рейха.
Сталин говорит ему:
- Не дёргайся, Адольф! Сколько раз можно говорить тебе, что содеянное тобой на Земле – это мерзко, но если бы тебя не вскормили и не вспоили сами люди, разве ты бы сам мог этого достичь? Значит, это было надо им, а не тебе! И меня вскормили, и товарища Ленина, и других, которые исполнили их волю – быть, как хотели они! Если бы не хотели – не допустили бы ни раздрая между собой, ни войн, ничего другого, что мешало бы им жить мирно, в достатке и добре!
Гитлер немного успокаивается, хотя прежняя дрожь в руках унимается с трудом. Ленин серьёзен, но искорки задора в глазах не блекнут.
- Хоть ты моё тело, Иосиф, и таскал по всей России, когда воевал с Адольфом, – заметил он, – но я отсюда зорко наблюдал за вами, вашими действиями. И всякий раз удивлялся не тому, какое решение вы принимали, ведя операции боевых действий, а тому, с какой величайшей охотой люди не только шли друг против друга, но и умирали, погибая на полях сражений! И знаете, почему они это делали, батеньки?
Сталин и Гитлер переглянулись. Нет, они не знали тогда этого. Да и сейчас, когда оказались в одном стане бытия после земной жизни, многое из той жизни им кажется не совсем понятным.
- Потому что они спешили сюда, в этот мир, где мы сейчас с вами обитаем. И где, как вы по пришествии сюда потом убедились, нет ни партийной лжи, ни денег, ни войн, ни разбоя, ни болезней, ни голода и страданий! – ответил Ленин. – И я тут встречал их: немцев, русских, французов, поляков, англичан, евреев, татар, армян, всех, кто убивал и калечил, сжигал и топил, предавал и истязал друг друга. И все мы потом, когда свыкались в иных измерениях бытия, приходили к выводу, что несовершенство жизни на Земле – от патологического желания Человека учиться у другого Человека, но только не у Природы. Если сказал один, то этому должны следовать все остальные – вот что это такое в реальной действительности! А если кто-то возразил, не согласен – того за решётку, на каторгу, в каземат, застенок, на посмешище!
Гитлер, слушая Ленина, задумался. Сейчас он понимал его так, как тот понимал сам себя. Но тогда – там, на Земле, когда он вершил судьбами миллионов людей и всего мира, он считал, что поступает правильно, борясь с коммунизмом. Но полного и ясного ответа, зачем он тогда это делал, у него не стало и сейчас. Сейчас в нём всё перевернулось, встало как бы на свои исконные места: нацизм, коммунизм, капитализм, жизнь отдельно взятого человека и всех народов планеты. Сравнялось всё, что было разделено, поделено, разбросано, рассыпано. Зачем-то строил концлагеря, порабощал народы, двигал армии на Восток, Запад, Юг, Север, мечтал о господстве во всём мире?! Всё это отсюда кажется никчёмным, бредовым, убогим, жалким. Интересно, а как на этот счёт думает Сталин?
Сталин ответил незамедлительно:
- Когда-нибудь народы мира начнут действовать не по понятию, а по разуму – гнать таких, как мы, с Земли поганой метлой! А лучше – не допускать вообще к себе, чего бы этого им ни стоило! Обещаем златые горы, а оставляем после себя пепелища, разор, пепел, пыль. Сколько городов, сёл, деревень ты, Адольф, уничтожил в моём государстве? Более 70 тысяч! А сколько в твоём разрушил я? Сотни и тысячи! А во имя чего? Это безрассудство! А посмотри, что на Земле делается сейчас, спустя несколько десятилетий после нашей с тобой схватки?! Безрассудство стало ещё изощреннее: вместо того, чтобы силы направить на обустройство, людей вынуждают тратить энергию на производство средств их умерщвления – атомного, термоядерного, химического, бактериологического и прочего оружия. Глупые люди: знали бы они, что все их начинания на Земле – на ней и заканчиваются! Рвутся в Космос, а он как был от них далёким, таким далёким и остаётся! Лучшие умы Человечества собираются здесь, а там они лишь начинают быть таковыми. И наивысшего совершенства они достигают именно здесь – в условиях, где живёт лишь духовная часть человека, а плотская остаётся там – в земных. Религия нам об этом внушала сотни и тысячи лет, но мы так и оставались глухими к данному суждению.
Ленин с удивлением смотрит на Сталина, недоумевает:
- Сколько знаю тебя, Иосиф, ты всегда был атеистом. Верующим стал именно здесь?
- Тебе ли не знать, Ильич, что и там я колебался между теизмом и атеизмом?! Не помнишь разве, как поручал лётчикам облететь Москву с иконой Казанской Божьей Матери в роковой час опасности захвата столицы Адольфом?
Теперь уже Гитлер удивлённо впивается в лицо Сталина, произносит:
- Так вот почему мои воины не смогли взять Москву! Решился-таки! Я же, грешным делом, думал, что не решишься, не нарушишь партийную дисциплину!
Сталин укоризненно сморит на Адольфа, отвечает:
- А кто тебе велел нападать на мою страну? Почему забыл Бисмарка, который завещал – никогда не ходить походом против славян?! Вот и поплатился! Потому и заступилась Богородица за меня, а не за тебя, агрессор!
Гитлер виновато опустил голову. Уж больно жирный кусок планеты достался россиянам, что хочешь или не хочешь, а зачешутся руки, чтобы не погреть их этим богатством!
- И так погрели, что едва не потеряли всё, что имели! – заметил Сталин. – Обрати внимание, куда нас пригласили сейчас земляне для этой встречи? В мой кремлёвский кабинет, который цел и невредим! А где твоё логово? Разбито, уничтожено! Впрочем, теперь нам это ни к чему. Сегодня нам надо думать о том, как помочь людям. Сами видите: живут безрадостно, не зная, что хотят иметь в конечном итоге, какую модель устройства жизни выстраивают на своей планете.
Ленин поддержал Сталина:
- Надо найти способ донести до них информацию, которая бы напрямую свидетельствовала о реальном существовании потусторонней цивилизации здесь, на Луне.
- Потусторонней – то есть существующей на её обратной стороне! – уточнил Гитлер. – И то, что они наблюдают в виде «тарелок», НЛО – это отсюда, с Селены. Вот только, как они распорядятся такой информацией? Скорее всего, наложат гриф секретности. А ещё хуже – используют для создания превосходства одних над другими, как это было при нас. Знаю я этих функционеров!
- Ты прав, Адольф! – заметил Ленин. – Утаят от народа, не моргнув глазом! Значит, поставлять им сегодня эту информацию не только вредно, но и опасно.
- И я такого же мнения, – поддержал Сталин. – И когда это можно будет сделать – тоже не ясно: «ястребы» жаждут крови, жертв, потехи, бряцанья оружием, угрозой применить силу. Пока не уберут всё это хотя бы до минимума, выходить с ними на связь и общение нельзя.
- Тогда будем ждать, – заключил Ленин. – А пока будем принимать тех, кто покидает мир Земли и вступает на поле внеземной жизни. А их поток, как видите, не иссякает. И молодые тут, и пожилые, и совсем юные.
Ленин показал рукой в сторону, где этот поток – могучая река. И люди, сидящие в зале, увидели то, чего, быть может, хотели видеть от начала своего существования на Земле – лики усопших на ней и воскресших за её пределами. И многие узнавали своих близких, родных, знакомых, известных при жизни артистов, писателей, общественных деятелей, политиков. И многим захотелось что-то крикнуть, обращаясь к ним, но они были не в состоянии сделать этого: действовал запрет Эдо. Запрет, который шёл изнутри того состояния, которое вдруг охватило каждого из находящихся тут людей – помимо их собственного желания. И хотелось что-то сказать, но сил не было – их чувства онемели.
Выручил Арсений. Он спросил небесную троицу:
- Как вы думаете, когда можно ожидать прозрения Земной Цивилизации? И вообще, произойдёт ли оно, это прозрение, когда-нибудь?
Троица переглянулась, определяя очерёдность высказывания своих суждений. Ленин начал первым:
- Я покинул Землю раньше других, поэтому скажу так: пока в мире существует разделение людей на сословия, классы и группы, будет процветать неравенство. А неравенство – это антагонизм, несправедливость, почва для произрастания имущих и неимущих, богатых и нищих, издоволенных богатством и достатком одних и болезненным отношением к ним – других, лишённых не только достатка, но даже минимума для нормального существования. Я остаюсь приверженцем социалистического образа жизни. В нём больше общественного, чем личного и частного.
Вторым был Гитлер.
- Я понял одно, – сказал он, – что жизнь – это борьба. А борьба требует жертв, что не может быть подвержено никакому сомнению. Но борьба должна быть иной, чем о ней я написал в своей книге «Моя борьба». Нацизм – не то измерение этой борьбы. И крестовые походы – не та борьба. Прихожу к выводу, что эта борьба – внутри себя, с самим собой. Эту борьбу я проиграл вчистую. Однако хлеб свой, которым меня кормила моя цивилизация, я отработал полностью. И это урок для Истории – не вскармливать больше никого, кто бы мог принести людям такие страдания.
Последние слова Гитлер произносил с большим трудом. Руки его снова излучали лёгкое подрагивание, и весь он казался таким же разбитым, как тогда, накануне своей кончины. Знать и там, в ином мире, живётся таким не так спокойно, как тем, кто прожил жизнь на Земле честно и справедливо, тихо и милосердно.
Последним высказался Сталин.
- Я покинул Землю 5 марта 1953 года. Не пришлось пожить ещё, но и этого достаточно, чтобы сказать: Человечество совершает одну и ту же ошибку на протяжении всей своей истории – доверяет свою судьбу мыслительной способности отдельно взятому человеку. Этого нельзя делать даже тогда, когда этот человек – гений. И гении ошибаются. Но здесь ошибка масштабнее, а последствия – геополитические, планетарные. Правильное, точно выверенное решение может принять только коллективный ум – и вот к этому надо было вести народы мира без усталости. Я, к примеру, делал всё возможное, чтобы сам народ решал свою судьбу, но всякий раз находились люди, которые сбивали их в стадо, указывая на меня, как на истину в последней инстанции. Отсюда культ личности, в котором моей вины не больше, чем общей вины всей братии, которая меня окружала своим подобострастным вниманием вплоть до ухода из жизни.
Ленин, слушая Сталина, заметил:
- Я предупреждал тебя об этом, Иосиф, но ты был глух к моим словам!
Гитлер заступился за Сталина:
- А, по-моему, он вёл себя сообразно тому времени, в котором мы тогда жили и действовали. Не будь он властолюбивым, не устоял бы он против меня! Я чувствовал это на протяжении всей борьбы с ним. Разгромить такую армаду, какую я тогда имел, – это иметь силу свыше! Даже если бы я занял и Москву, всё равно застрял бы между Волгой и Уралом. Дальше бы меня вряд ли пустили. Я прав, Иосиф?
Сталин промолчал. Ему не хотелось делать предположений ни в настоящем, ни в прошедшем времени. Историю не переписать! Она либо есть, либо её нет вообще. А она была, и всё исполнилось так, как предполагал именно он, Сталин.
Арсений, воспользовавшись этой паузой, спросил, обращаясь к нему:
- У вас никогда не возникала мысль, что вместо Института общественных наук, Университета марксизма-ленинизма надо было создать Институт Разума, Интеллекта, например, или Академию Общественного Обустройства?
Сталин задумался. Вопросительно глянул на Ленина, Гитлера, ответил:
- Ты прав, Арсений! Институт Разума – сильная идея! К сожалению, ни у кого из моих современников такой идеи вообще не рождалось в голове. Жили на постулатах, избитых фразах, показателях, лозунгах, а чтобы понять, кто мы на этой планете и что мы представляем из себя, как разумные существа, до этого не доходили. Да и сейчас, как вижу, нет таких центров на Земле. Ведь так?
- Нет и сейчас, – подтвердил Арсений.
- Вот видишь! – в тон ему ответил Сталин. – Значит, и сегодня Человечество не понимает, что с ним происходит и куда оно придёт в конечном итоге.
- Известно, куда: к вам, на тот свет! – воскликнул Арсений.
- Ишь ты, какой быстрый! – заметил Ленин. – Чтобы придти сюда и быть тут полезным, надо хорошо постараться там, на Земле, батенька!
- А фюрер? Он тоже заслужил?
Гитлер не обиделся на данное замечание Арсения, спокойно и тихо произнёс:
- Здесь – Вечность, а там, на Земле, – всё временное, тленное. Когда временное погружается в Вечное, оно становится частью этой Вечности, и всё, что с ним происходило до этого, остаётся за её порогом. Вечность не осуждает временное, не чинит над ним суда, а потому принимает его с великим почтением. Это там, на Земле, жертвы и убийцы, друзья и враги, любимые и ненавидимые, а тут все равны, все желанны. И ко всем, кто приходит сюда оттуда, великое сочувствие, что муки их закончились, они свободны.
Арсений не знал, как реагировать на такое замечание человека, который принёс столько горя Земной Цивилизации. Решил поменять тему разговора.
- Скажите, а чем вы там все занимаетесь? – спросил он. – И занимаетесь ли?
Все трое улыбнулись, наперебой стали отвечать:
- Совершенствуемся!
- Продолжаем образование!
- Растём интеллектуально!
Арсений сделал знак, что всё понял. Спросил:
- Ваше постоянное место обитания – Селена?
Все трое снова переглянулись, то ли не решаясь сказать правду, то ли боясь чего-то. Однако Арсений не отступал:
- Вас что, до сих пор не пускают в мир Отца – держат за порогом его дома?
Вот теперь те поняли, что скрывать от этого землянина мир Отца не надо. Спросили его:
- Тебе очень важно знать это?
- Важно не знать, а утвердиться в том, что мир Отца ждёт меня. А если ждёт, то хочу предстать перед ним так же незаметно и скромно, как родился, жил и трудился тут, на Земле.
Арсений хотел ещё что-то сказать им, но они вдруг исчезли, даже не попрощавшись.
- Вы где? – спросил он. Но те не отозвались. Отозвался Эдо:
- Ты поставил их в неловкое положение, Арсений, намекнув, что за ними – целый шлейф потрясений на Земле. За что они до сих пор и отбывают наказание на Селене. И, пожалуй, никогда не будут прощены Отцом. Трудятся в поте лица своего – на посылках у тех, кто в доме Отца.
- А что с другими, как эти?
- И другие, кто с ними, на посылках. Урок для тех, кто на Земле творит неправедное, злое, несправедливое, непотребное.
- А как увидеть тех, кто обитает сейчас в самом доме Отца? Нельзя ли поздороваться с теми, кто был нам родными, приходился сродниками, знакомыми, друзьями, товарищами?
Эдо упрекает:
- Мы же договорились: отложить до хороших времён!
- Тогда, хоть бы намекнул, куда нам идти, где искать ту дверь, через которую можно будет войти в их мир?
Эдо смеётся:
- Ты это серьёзно? Тогда зачем мы с тобой столько времени рассуждали о воде, Арсений! Вернее, о тех водородных связях, которыми она манипулирует на уровне нановеличин между своими молекулами. Вспомни, при какой температуре вода обретает наивысшую плотность? При температуре плюс четыре градуса Цельсия! Благодаря этой особенности вода в водоёмах замерзает не снизу вверх, а сверху вниз, что делает её обитаемой для живых существ. Кроме того, хорошо известно, что лёд – одно из её агрегатных состояний, обладает повышенной протонной проводимостью, что, согласно твоей «Теории себя», позволяет быть ей «памятливой», то есть обладать памятью. Именно этим свойством воды и пользуется вся живая Природа. И не только Живая, но и Неживая – Кристалл, который был до этого Вирусом. Когда мы здесь, на своей планете, подошли к этому открытию, мы были ошеломлены такой чудодейственностью воды! Особенно свойством той воды, которая находится в живой клетке. Ведь тут её молекулы взаимодействуют не так, как в открытом водоёме или водопроводной трубе, а настолько стеснённо, что расстояние между ними обретает квантовомеханические свойства. Когда-нибудь и вы познаете эту загадку Природы, и такая информация уже готовится для передачи землянам. Когда? Не знаю, но, видимо, скоро.
- Спасибо, Эдо! Будем ждать!
- Желаю услышать, не пропустить сигнал!
- Постараемся! Только вот, как это сделать, чтобы не затянуть потом с применением этих знаний на практике? Есть опасение – заиграемся в песочнице, увлечёмся сказками, разговорами о модернизации, нанотехнологиях, которые, по большому счёту, не только ничего не дадут, но и затормозят продвижение научной мысли. Понаделаем себе «побрякушек», всяких приспособлений на кухню, ударимся в ГМО, а во имя чего всё это будет создано – на этот вопрос ни ответа не получим, ни привета.
- Ты что имеешь в виду? – спросил Эдо.
- Меня не покидает мысль, что и мы сегодня совершаем такую же ошибку, какую совершила совсем недавно ваша цивилизация, утратив контроль над роботами и их самовоспроизведением. Я прав?
- Ты прав! И вы нацелены на такой исход своей судьбы на своей планете. Кто за вас рассчитывает, соображает, решает задачи экономики, финансов, производства, политики? Это делают компьютеры – искусственный интеллект! А кто собирает автомобили, приборы, изделия электронки, быта? Эту работу выполняют роботы! И они могут уже многое: мыть посуду, стирать, играть в футбол, присматривать за детьми, престарелыми людьми. Но вам этого, оказывается, мало! Вам надо, чтобы роботы водили самолёты, автомобили, суда, поезда, управляли звездолётами, бывали на других планетах, растили вам детей, хлеб, готовили для вас всё необходимое, а вы бы только и знали – поглощать всё это, не заботясь ни о чём. Вы этого хотите? Вы это и получите, ибо другого пути, как только через передачу своих физиологических функций искусственному интеллекту, нет. Но есть грань, за которую переходить опасно – и об этой опасности мы вас хотим предупредить. Знаете, что нас погубило, когда мы увлеклись роботизацией? Мы не учли того, что между живым, а тем более разумным существом и роботом, есть существенная разница: роботу не нужны деньги, хотя он, робот, и штампует их, и печатает, но не испытывает к ним ни малейшего интереса, как к посреднику между разумными членами сообщества, для которых они – основа материального благополучия. Именно тут и «подловили» роботы живого человека – превратили деньги в механизм подавления его свободы, сообразив, что именно это чудовище – деньги – и способно превратить разумное существо в бездумное, трезвое – в пьяного, живого – в мёртвого, а вольного – в раба. При этом не надо ни кандалов, ни сил никаких прикладывать, чтобы человек повиновался так, что и стадо баранов – умнее его.
- А Бёрд? Кто стоит за атакой его военно-морской эксадры возле Антарктиды в том же, 1947 году? Это были вы?
- Это были те, кто был недоволен ходом развития Цивилизации на Земле, – ответил Эдо. – И, если хочешь, это был протест против того, какой путь решила избрать ваша Цивилизация после такой страшной войны, как Вторая мировая. Угробить столько народа, разрушить столько городов, сёл, деревень, понести такие тяжелейшие материальные потери, но не вынести надлежащих уроков из этого – это было воспринято неземным миром как издевательство над Разумом, Интеллектом и Совестью Вселенной. Пришлось показать мощь иного мира, продемонстрировать силу, перед которой военная сила землян – детский лепет, как ты любишь говорить, Арсений, в таких случаях.
4
После этих слов Эдо наступила такая тишина, будто всё это происходило не на Земле, а в Космическом пространстве, лишённом атмосферы, звуков, а потому никто не мог быть услышан – кричи, не кричи.
И вдруг в этой глубинной тишине звякнула монета, выпавшая, наверное, из чьих-то рук и ударившаяся о деревянный пол под его ногами. И звук покатился по залу, словно вопрошая о пощаде за то, что это не она, монета, виновата в нарушении хода событий в этом зале, а тот, кто держал её в руке, но не удержал – выронил. А потому она сейчас катится, и все слышат, как она позванивает, ударяясь о препятствия:
- Дзинь! Дзынь! Дзынь!
А что люди? Никто из них не сделал ни единого движения, чтобы угомонить её звон – все были поглощены рассказом Эдо. Рассказом, который был не завершён, но который настолько вошёл в их сознание, что они были готовы переждать и этот звон, и эту тишину, нарушенную звенящей монетой, и своё внутреннее нетерпение, готовое вырваться навстречу этому звону, чтобы прервать, прихлопнув ладошкой, ступнёй ноги.
Наконец, монета, пройдя все ступени каскада, достигла ровного места перед сценой, ударилась о её высокую стену, замерла, словно охнув от усталости.
И, словно поддержав её, охнули вместе с ней люди – наконец они услышат продолжение рассказа Эдо!
Но что это? Другая монета покатилась по полу, повторяя первую своей мелодией, потом ещё, ещё и ещё…
И вот уже сотни, тысячи монет упражняются в беге на дистанцию, опережая и толкая друг друга, боясь не добраться до финишной черты, задержаться на полдороге, свалиться где-то там, возле начальной точки старта.
Арсений догадался, что задумал мудрый Эдо. И он так широко улыбнулся, обернувшись на своё окружение, что те поняли: эксперимент будет продолжен!
А звон монет всё усиливался и усиливался. Теперь они падали на головы, плечи людей, бились об откидные планшеты, прыгая и звеня, соблазняя и маня своим звоном и сверканием.
И люди не выдержали – соблазнились! Они стали собирать их, ловя в воздухе, нагибаясь и падая на колени, ползая вдоль рядов кресел, стараясь не пропустить ни одной, хотя им было так тесно, что они мешали друг другу, сталкиваясь лбами, частями тела. Шум и гомон в зале стоял невообразимый!
Наконец, звон монет прекратился, а потом и вовсе стих. Вернее, он перешёл в иное качество: люди стали подсчитывать, сколько они насобирали этого «серебра». При этом каждый делал это так, будто считал делом чести, доблести и геройства – не пропустить ни одной монеты, которая укрылась бы от его внимания.
Но вот «урожай» собран. Что дальше? Что делать с этим «серебром»? Ссыпать в общую копилку? Но где оно, место, которое можно назвать «копилкой»? Его нет. Нет и того, кто взял бы на себя роль её организатора. Значит, всё это добро принадлежит тому, к кому оно «пришло»?
Все выжидающе смотрят на Арсения, но тот не подаёт никаких признаков интереса к происходящему. Даже напротив, в его поведении люди улавливают состояние, что тот вообще ничего не видел, что творилось в зале несколько минут тому назад. Странно!
Или всё-таки видел? Если видел, то почему молчит, не говорит ни слова?
Нет, Арсений не молчал. Он был потрясен увиденным. Он вдруг представил, что именно так, как люди показали себя в данной обстановке, они и живут на этой планете, расталкивая друг друга, чтобы занять удобное, выгодное место возле кормушки. Он даже не подозревал, что влияние денег на сознание разумных людей находится на таком высочайшем уровне! И это сегодня, когда техническая мощь Земной Цивилизации настолько велика, что она может вообще обойтись без этого посредника между Человеком и Природой. Он видел это на Сетомане, где место денег занял плод труда людей – частицу их самих, их проявления, энергетики, чувства их альтруизма. Почему этого нет на Земле? Неужели земляне хуже томанов? Откуда у землян такая страсть к этим бумажкам? Зачем столько сил, здоровья и материальных ценностей тратят на их изготовление?
Он вспомнил, как во время войны они голодали. Это было ужасно. Есть хотелось постоянно, а в доме не было и крошки. И на прилавках магазинов тоже было – шаром покати. И смотрела его мать, Анастасия, на деньги, развернув платок, в который она заворачивала их в день получки, а накормить детей не могла – нужен был хлеб. Именно тогда Арсений и получил ответ из своего детского «Я»: деньги есть не будешь! И хлебушко деньги никогда не заменят! Значит, надо поменять их местами: хлеб на первое, а деньги – на второе. Или отменить их вообще, потому как наличие хлеба возможно и без наличия денег. Но как этого достичь? Тогда он не знал ответа на этот вопрос. Сейчас знает: ручной труд, господствующий на Земле сотни и тысячи лет, был заменён на машинный.
Но вот пришло время новое, когда машинный труд уступает место другой производительной силе – совироидной, основанной на преображении материи с помощью Вирусов, Бактерий, Грибов, других живых существ. Это ли не чудо: Вирус был живым существом, а стал Кристаллом; был Кристаллом, а стал Живым существом! Да этак можно получить хлеба столько, что им можно накормить не 7 миллиардов человек, как сейчас на Земле, а любое их количество! И другой снеди получить в таком избытке, что даже во сне присниться не может! А когда будет хлеба и другой снеди вволю, то и всё остальное появится в полном изобилии. И зачем тогда Человеку будут нужны деньги? Они станут тем, чем должны быть по определению – хламом!
Сегодня этот вопрос встал перед Человечеством в полный рост. И совсем не потому, что состоялась историческая встреча землян с разумностью другой планеты. Так распоряжается Время: Биологическая Жизнь на Земле переходит ныне в познание самой себя на более тонком уровне – нанометрическом. И признаки этого уже налицо: Человечество двинулось в сторону завладения тайнами нанометрического устройства материи. Пока лишь на уровне тех «игрушек», которые тешат душу ребёнка – иметь то, что светится, излучает, показывает на экране, извлекает звуки, считает, решает, подсказывает ход игры, делает за него домашние задания и тому подобное. Всё это называется ныне областью высоких технологий с приставкой «нано» – без разделения на зёрна и плевелы, стратегическое и тактическое. А жаль, ибо, когда разделится, не придётся ли остаться на перроне вокзала, глядя на уходящий поезд? А он, этот поезд, уже тронулся. Однако Человечество словно бы и не видит этого – продолжает играть в «песочнице».
Интересно, какое событие может подтолкнуть его к осознанию происходящего? Гибель Помпеи не возымела никаких действий: поселения возле Везувия так и не исчезли с того часа. Две мировые войны также остались позади. Чернобыль? Ушло и это. Может, серия цунами, землетрясений, голода, засух, революций? Было и это, словно череда инфарктов и инсультов. Тогда что?
Арсений прислушался к поведению людей в зале и понял, что никакими «страшилками» Человечество не испугать. Оно стало к ним безразличным, инертным.
Он ещё раз прошёлся взглядом по залу, лицам людей, и вдруг понял, зачем сюда пришли эти люди. Они пришли за тем, чтобы получить информацию о себе, о своём личном, персональном, после чего заняться неспешным «пережёвыванием» этой информации, чтобы с её помощью родить в себе те «соки», те «ферменты», которые непременно избавят их от недугов, болезней, а то и продлят их жизнь. Всего лишь избавят и продлят, но не ответят ни на один вопрос, во имя чего эти люди хотят данного избавления и данного продления.
От такой мысли Арсений даже вздрогнул – так она обожгла его сознание! Неужели именно это и удерживает Человека на дороге жизни? Если только это, то становится понятным многое из того, что сделано и делается Человечеством на этой планете. Делается не во имя стратегии, а исключительно во имя тактики, где мелочь признаётся за великое, а великое не замечается вообще. Где всякий отрезок прямой выдаётся за магистраль, а магистраль – за виртуальное, существующее где-то там, за пределами земного мира.
Получив такой ответ, Арсений сделал неожиданный вывод: Человечество к осознанию происходящего на Земле не может подтолкнуть никакая угроза. Даже всеобщая гибель его будет воспринята, как должное, само собой разумеющееся, как некое звено недостающей информации, которое Человечество, наконец-то, получило. И оно, к сожалению, готово к такому исходу. Готово всегда – с часа своего появления на данной планете. Тогда, к чему не готово?
Пришла записка из зала – первая за всё время этого необычного действа. Арсений развернул её, прочитал, улыбнулся, сказал:
- В записке, которую я сейчас получил, вопрос: «Почему я всему этому вашему должен верить? Может, всё это – постановочные трюки!?»
Зал замер. Арсений продолжил:
- Если даже это и постановочные трюки, то они явно неземного происхождения. Такой голографии, какую нам демонстрируют, на Земле пока получить не удаётся. Да и приборов тут нет никаких, чтобы обвинять нас в таких подлогах – все изображения появляются без них, что не может быть ни оспорено, ни опровергнуто. Однако если у вас и на этот счёт имеются сомнения, давайте проделаем ещё один эксперимент. Я сейчас попрошу друзей на Сетомане одновременно позвонить всем вам, сидящим здесь, на ваши мобильные телефоны. И вы услышите то, что они предпочтут вам передать. Я не буду знать, что они вам сообщат. Когда же вы получите эту информацию, тогда мы постараемся в ней разобраться сообща. Хорошо?
Зал одобрительно загудел. И тут, словно по команде, раздались сотни звонков, слившихся воедино, словно гигантский орган электронных голосов заработал где-то там, наверху, в Космосе, а не здесь, на земле, в этом зале. Маленькие приборы, незаметные на вид, в сумме сделали то, что делает отдельный хлопок человека в ладоши на стадионе, который присоединяется к сотням и тысячам других хлопков, отчего эхо гулом прокатывается по огромному стадиону, трогая своей мощью сознание человека, что это он – творец данного чуда.
Все прильнули к телефонам. И все услышали фразу, которая была им ниспослана: «Спешите, покуда камни говорят!».
Арсений спросил:
- На каком языке вы приняли информацию?
- На хинди! – ответил один.
- На немецком! – ответил другой.
- На испанском! – ответил третий.
- На французском!
- Английском!
- Одновременно на нескольких языках мира?! – удивлённо воскликнул Арсений. – Это что – сговор операторов мобильной связи? Возможно ли такое на Земле? Может, и это – постановочный трюк?
Зал молчал. Тогда Арсений стал давать пояснение:
- Внеземной мир, который пережил страшные муки господства искусственного интеллекта, предупреждает землян о том, чтобы они не теряли ни часа, ни минуты, ни секунды, покуда вопиют камни, чтобы раскрыть тайны Природы, которые дали возможность Земной Цивилизации обрести не только полное изобилие материальных средств, но и полностью победить недуг смерти на Земле. Камни – это те кристаллы, благодаря которым вы получили эту информацию, используя электронные приборы – телефоны мобильной связи, начинённые кристаллами – носителями памяти. Кстати, вы даже не заметили, что данная фраза, как и весь разговор с сетоманами, вам была передана не с помощью слов, а исключительно мыслительно, то есть, как принято говорить в таком случае, телепатически – с применением языка явлений.
После этих слов Арсения зал снова пришёл в движение: все стали интересоваться друг у друга, каким образом они «запросто» смогли услышать то, что им передали внеземные жители Космоса.
Арсений улыбнулся, ответил:
- Все присутствующие в зале приняли информацию на своём родном языке, причём без всякого перевода! Значит, приём шёл не на языковой основе, а на языке явлений, который не нуждается ни в переводе, ни в объяснении, о чём идёт речь. Это говорит о том, что сегодня Человечество вплотную подошло к черте, за которой язык становится существенной помехой в коммуникационной системе общения разумных существ. А далее, когда оно освоит более мощные пласты нанометрии, нанотехнологий, когда заработают быстродействующие приборы, машины и механизмы с мега-памятью, язык станет даже тормозом, так как будет просто не успевать за научно-техническим прогрессом. Что, кстати, наблюдается уже ныне, когда все более и более Человек прибегает не к своим способностям переводить мысли на свой язык, а к услугам именно таких приборов. Но это, замечу, только ныне. Завтра мозг Человека обретёт свою изначальную способность – быть непревзойдённой электронно-вычислительной машиной, как это было «задумано», когда Человек «посылался» на эту Планету. Посылался точнейшей копией устройства мира Вселенной, а вот прибыл на Землю всего лишь её ничтожно малой частью. Где растерял эту способность – и сам не знает. Потому и пошёл по пути освоения этого устройства заново, как если бы он до этого ничего не имел. Мне лично обидно за Человека. А вам? Обидно ли вам, люди, что вы, хотя и разумные, но лишены многого из того, чем обладают другие живые существа? Например, способностью биолокации, сверхчувственности, другими сверхспособностями иных живых существ Земли? Думаю, что обидно, потому как, если бы мы обладали такими способностями, нам, разумным, открылось бы такое, что позволило бы заглянуть в такие глубины устройства Вселенной, куда не способен заглянуть ни один телескоп или микроскоп. А ведь это будет, коллеги! Не может не быть! Почему? Потому что наш мозг – это лимбическая система, где Limbus от латинского – «граница», «край», «кайма», разделённая на градусы и служащая для отсчёта величин углов, а сама лимбическая система – это такая «штука», которая не издала бы ни одного звука, ни одного сигнала, если бы не была, как говорится, намертво «привязана» к вращению Земли, её движению вокруг Солнца, а Солнца – по галактической орбите. Отсюда вот такие неожиданные «совпадения» числовых кодов: 365 и 36,5, где 365 – количество дней в году, а 36,5 – нормальная температура тела Человека в градусах. Случайность? Нет, не случайность, а закономерность, ибо только так можно «заставить» Человека двигаться по пути своего интеллектуального совершенства, не спрашивая у него на то никакого разрешения. Сама Планета доставит его в точку Преображения, после чего он перестанет быть таким, каким есть: злобным, воинственным, кровожадным, нетерпеливым, вечно спешащим по своим земным делам, не обращая никакого внимания на то, что, взгромоздясь, «сидит» на шее своей Матушки-Земли. Но это будет потом, а сейчас надо сделать всё возможное, чтобы найти способ диалога с Вирусом, чтобы он не только перестал губительно влиять на ход энергии в живом человеке, но и оказал ему помощь в познании своего генома, основу которого он же сам и составляет.
Из зала снова пришла записка. Арсений, прочитав её, сказал:
- Меня спрашивают, что делать с «серебром», которое вы собрали? Отвечаю: оно – ваше! Пусть оно будет тем, чем должно быть по определению – напоминанием о нашей с вами встрече. Имеющий ухо, да слышит! И второй вопрос: будет ли завтра продолжение лекции? Отвечаю: да, завтра – продолжение лекции, и начало её, как сегодня, после рабочего дня. На этом – всем всего светлого и доброго!
Глава 3
1
Утром в дверь номера гостиницы постучали. Все переглянулись, решая, кому подойти, открыть её. Встал Арсений. Открыв, он воскликнул:
- Игорь? Какими судьбами?
Вошёл Малышин, широко, по-детски наивно улыбаясь своими сочными губами.
- Вот, нашёл вас, – обнимая Арсения, проговорил тот, заметно волнуясь. – Зашёл в одно здание, сказали: не это. Зашёл в другое – то же самое! Теперь нашёл!
- Вот и хорошо! – успокаивая его, ответил Арсений. – Тем более – к чаю! Знакомьтесь, кто его не знает: Малышин Игорь!
Первым представился профессор:
- Аям Кито-И.
- А я – Дени, – пожимая руку Игорю, сказал Дени. И добавил:
- Кито-И – младший!
- Отец и сын? – переспросил Игорь, бросая взгляд с одного на другого. – Похожи!
Те довольно рассмеялись.
- А я – Арсен! – протягивая руку, шутливо представился Арсен. – Будем знакомы! Арсен Яснов – младший!
Теперь рассмеялись все.
Сели за стол.
- В Москве по делам службы? – спросил Малышина Арсений.
- По делам института. Хочу кое-что сдать пораньше.
- Тогда – за успех дела! – поднимая чашку с кофе, пожелал ему тот.
- Спасибо! А как у вас? Как лекция?
Ответить Арсений не успел – в дверь снова постучали.
Малышин, как и подобает сотруднику милиции, встал, сделав знак, чтобы всё было тихо. Взялся за ручку двери, чтобы открыть её, но тут услышал, как Арсен и Дени, едва ли не в один голос, проговорили:
- А там никого нет!
Тот строго посмотрел на них, прижал палец к губам, как бы говоря, чтобы сидели тихо. Но те снова повторили:
- Никого там нет! Но к нам гости!
Малышин, открыв дверь, убедился в правоте Арсена и Дени.
- Чудеса! – только он и произнёс, вернувшись на своё место.
- Никаких чудес! – ответил Арсен. – У нас действительно гости!
И тут напротив зеркала, где недавно стоял Арсен, появились три светлые точки, которые быстро стали расти в объёме. И вот перед землянами – гости: Эдо, Айк и Тоно.
- Привет! – улыбаясь, сказал Эдо. – Извините, что без спроса! Прибыли, чтобы установить персональный контакт. Могли, конечно, и без стука, без дверей, но раз уж принято на Земле входить именно так, то и мы поступили, как земляне.
- Вот и хорошо! – обрадовано ответил Арсен, которого тут же поддержали все остальные. – Наконец-то, сбудется наша мечта – принять у себя представителей иного мира без опаски и боязни быть неправильно понятыми! Но какая цель вашего появления именно тут, в столичной гостинице, а не в Сенске? – вот вопрос!
Гости уселись за стол, стали рассказывать:
- На Земле такой криминал, что даже мы, видавшие виды с восхождением на Олимп власти искусственного интеллекта, не смогли по достоинству оценить его реальные масштабы. Когда вы, Арсен и Дени, играли в карты с его представителями, мы думали, что это некая забава – сделать такую подставу, чтобы тот, кто с ними играет, непременно потерпел поражение, проиграл и разорился. Но когда мы увидели, что этой игрой забавляется огромная часть мира, которая не хочет работать, создавать и умножать материальные ценности, то данные масштабы криминала нас просто потрясли. Коррупционная составляющая пронизала ваше общество сверху донизу, как шпага шампура, на которую нанизывается продукт для прожаривания. И все вы, люди, по этой причине – этот самый продукт!
При этих словах Арсений поднялся из-за стола, стал прохаживаться по комнате номера. Ему было не по себе от стыда за свой народ, своих современников. И он знал, как избавиться от этой удавки на шее простых землян – отказаться от денег, как посредника между людьми, между Природой и Человеком. И они, томаны, тоже пришли к такому же выводу, когда деньги на их планете едва не устроили им царствие вечного рабства.
- Вы правы, дорогие наши гости! – сказал он. – Деньги – единственный товар, который можно спрятать, утаить. Ничто другое не может сравниться с деньгами по этой части: ни станок, ни кусок хлеба, ни какая иная вещь, даже самая малая, незаметная. Потому они и притягивают криминал. Их ликвидность абсолютна, а поэтому они востребованы не только 24 часа в сутки, но и в неограниченном количестве. Именно это свойство и делает деньги единственным повелителем мира, его судьёй и палачом. Если так будет продолжаться и дальше, это приведёт к непредсказуемым последствиям в нашем обществе. Лучший сценарий избежать этого – посмотреть на роль денег в ООН, например. Может, что-то и прояснится после этого…
Малышин тут же вставил:
- Если даже и не прояснится, то хотя бы этот вопрос будет озвучен вслух!
Он заметно волновался. Стал извиняться, что прервал речь своего школьного учителя.
- Ты прав, Игорь! – успокоил его Арсений. – Главное – заронить зерно в подготовленную почву, вбросить идею в умы людей, а она потом непременно сработает. Сработает так, как в своё время учил Александр Леонидович Чижевский: ««Тысячи, миллионы разнообразных идей ежедневно рождаются и умирают… Необходимо, чтобы семя идеи попало в такую человеческую среду, где будет налицо целый ряд способствующих жизни условий. Тогда такая счастливая идея даст пышное цветение и взволнует огромные человеческие массы, тогда роли двух действующих лиц, человечества и идеи, резко меняются: теперь уже не общественное мнение движет идею, а идея приводит в движение огромные человеческие массы…».
- Чижевский прав! – снова вставил Малышин. – Но что делать нам сейчас, когда есть идея, но она не вброшена в массы?
- А вот здесь ты не прав! – ответил ему Эдо. – Идея вброшена, но её парадоксальность такова, что она принимается людьми более фантастической, чем счастливой, что и сдерживает её произрастание в массах!
- Значит, не та почва! – не сдавался Малышин. – Был бы народ поумнее, быстро бы сообразил, что несёт ему такая идея! И как можно не понять, куда она зовёт людей? Если мне, простому человеку, она понятна, значит, и другим людям она тоже доступна!
Арсений сел на своё место, задумался. А Игорь не унимался:
- Была бы моя воля, я бы вашу теорию, Арсений Ильич, заставил изучать везде: в школах, в средних и высших учебных заведениях! А так, кто-то прочтёт, а кто-то отложит на потом. Нужна система!
Эдо улыбнулся, подошёл к Игорю, положил руку на его плечо, ответил:
- А вот здесь ты прав, мой друг! Земная Цивилизация возникла в Солнечной системе как её часть и продолжение. Значит, и мыслить она должна тоже системно. А что на самом деле? Собираются, скажем, политики на свои саммиты, а о чём ведут речь? Говорят о чисто прагматических задачах, которые годами, десятилетиями, а то и веками крутятся возле финансов, экономики, прочих земных дел. И никто – о том, что делается вокруг их планеты, куда она движется, что испытывает при этом, как то здание, в котором они обитают. Вспоминают о нём тогда лишь, когда случается горе, катастрофа, беда в виде землетрясения, цунами, селя, испепеляющей жары, лютого холода. Но проходит это – и всё возвращается на круги своя. Слишком ничтожна доля чувства надмирности в человеке – вот главная причина отсутствия в нём системного мышления. Мыслит отрывочно, избирательно: это – моё, а это – чужое. Не видит себя человек со стороны Космоса, даже мысленно не отходит, чтобы понаблюдать за собой, своими поступками со стороны. Именно это мы и ощущаем, когда приближается к Солнечной системе, к Земле во время своего перелёта из своей системы. Думаю, что и Арсений Ильич ощутил это, когда возвращался от нас домой. Я прав, Арсений Ильич?
- Что? – выходя из глубокой задумчивости, переспросил тот. – Повтори, пожалуйста, свой вопрос, Эдо! Я несколько отвлёкся, извините!
Все присутствующие переглянулись. Не замечали они раньше за ним такого, чтобы он отвлекался, впадал в такие глубокие размышления! О чём думал? Куда зашла его неугомонная мысль? Почему никто из гостей, которые обладали способностью улавливать сигналы мозга человека, не уловили их сейчас? И почему не смогли этого сделать равные им в этой способности сингомены? Чем был занят Арсен, когда обладатель его матрицы решал новые задачи?
На самом деле происходило вот что.
Слушая речь Эдо, Арсений вдруг почувствовал, как постепенно выходит за пределы Земли, потом – Солнечной системы, после чего удаляется от неё на такое расстояние, что начинает ощущать в себе присутствие совершенно новой жизни, не похожей ни на земную, ни на ту, которую он познал, побывав на Сетомане. Это была третья жизнь, которая возникла в нём после того, как две первые перекрестились, перевились между собой, словно нити ДНК.
Что он услышал? Пока ничего, кроме присутствия в нём этой третьей жизни. Но именно эта жизнь и закрыла в нём каналы доступности для двух первых, хотя и обладающих способностью проникать в тайны зарождения мыслей в голове человека.
- Повтори, пожалуйста, свой вопрос, – обратился он к Эдо. – Немного задумался, не расслышал…
Однако Эдо не спешил с вопросом. Он был смущён таким состоянием Арсения. Смотрел на него, заглядывая глубоко в зрачки его глаз, блуждал в частотах излучения его мозга, но причины этого состояния не находил. Не складывалась картина – рассыпалась, исчезала, скрывалась за той дверью, которая не поддавалась открытию. Впрочем, может ему просто так кажется, и нет ничего особенного в таком поведении человека, который устал, измотался за эти годы поиска решения вопроса создания на Земле такой среды обитания, которая бы отвечала всем его чувствам, а не только чувству голода, толкающего человека на поиск куска хлеба. Да, устал этот человек до предела возможного!
- Говорю о том, что устал человек на земле до предела возможного! – сказал Эдо. – Устал от самого себя!
Арсений улыбнулся. Он почувствовал, как Эдо жалеет его, старается приглушить в нём то таинственное состояние, до которого не может ни дотянуться, ни потрогать его, чтобы свести его на нет. Ответил ему:
- У землян можно научиться всему, но более всего – лукавству! Человек без лукавства – не человек! Строит загон для овец, но говорит – дворец! Летит в Космос – уверяет всех, что не только вернётся оттуда живым и невредимым, но и его властелином! И так – во всём. Сильна эта наука – лукавство! Когда же подводишь человека к тому, что очевидно – не верит, говорит, что этого не может быть потому, что не может быть вообще.
Теперь уже Эдо улыбается, а вместе с ним – остальные. Отвечает Арсению:
- Это говорит о том, что я по-настоящему проникся русской пословицей «Скажи мне, кто твои друзья, и я скажу, кто ты».
- Браво! – воскликнул Игорь Малышин. – Давно бы так!
Но тут же осёкся – понял, что перегнул палку.
- Я хотел сказать, давно бы так нам обсудить эту тему, – виновато стал он оправдываться перед товарищами. Но было уже поздно: все не только дружно расхохотались, но приняли его тискать в объятиях – так понравилась всем его мальчишеская непосредственность и наивность.
- Ну, ладно вам! – кривил он губы. – Всё равно виноват…
- Конечно, виноват! – в тон ему ответил Арсений. – Если до сих пор не удосужился изложить новость, которую привёз из Сенска! Давай, выкладывай!
Лицо Малышина вмиг напряглось, окаменело – так эти слова подействовали на его состояние.
- Да не томи ты себя! Выкладывай! – подбодрил его Арсений.
- Дело в том, что есть мнение закрыть ваш Центр, Арсений Ильич, как сектантский, антитинаучный!
- Вот как? – воскликнул Арсений. – И почему?
Игорь рассказал, как несколько дней тому назад к Савину пришёл Хитрецов и показал бумагу, где речь шла об одобрении экспериментов его лаборатории не только со стороны Российской Академии наук, российского Правительства, но и такого солидного учреждения, как ЮНЕСКО.
- И какова была реакция Савина? – спросил Арсен, перебивая Малышина.
- Обыкновенная реакция, - ответил Игорь. – Мы, военные, привыкли доверять документам. А документы у Хитрецова были подлинные – это было видно и без проверки. Да и многим было известно, что у него побывала делегация из несколькох человек. Наше ведомство было об этом информировано в первую очередь. Так что, тут не подкопаешься!
- А кто дал указание закрыть ОКО-Центр? – не унимался Арсен. – И об этом было сказано в документах?
- Об этом заявил Хитрецов. Он сказал, что ни один из фактов эксперимента Яснова не закреплён публикациями в научной литературе, а это является свидетельством того, что данные эксперименты – постановочные трюки, туфта. Так и сказал: туфта!
- Но ведь он сам был свидетелем некоторых из этих экспериментов! – воскликнул Арсен. – Неужели не видел, что они – сама реальность?! К примеру, я – пластическая копия живого человека! Он что, такой неверующий, что даже мне не поверил?
- Данное чудо он назвал шарлатанством, – был ответ Игоря. – Нет, говорит, такой силы, чтобы убедить его, Хитрецова, в своих выводах! Если, говорит, Яснов считает себя учёным, то пусть защищается, получает учёную степень, публично доказывает свой приоритет, а не занимается подтасовкой фактов, пытаясь доказать несуществующее! И пригрозил разгромить, как он выразился, это сектантское гнездо.
После этих слов Малышина наступило долгое, тягостное молчание. Наконец, Кито-И произнёс:
- В чём-то Хитрецов прав, коллеги. Прав в том, что мои и Арсения Ильича эксперименты носят индивидуальный характер. О моих работах ничего толком не знают в Японии, а в России – о деятельности Яснова. Но это не значит, что этих работ нет вообще. Они есть, и проводятся не ради известности в научных и прочих кругах, а потому, что нам хочется помочь всем людям планеты, пособить им, как говорят русские, в определении будущей судьбы Земной цивилизации. И мы вышли на исходные рубежи решения этого вопроса – создали гибрид существа, которому по плечу решение и более сложных задач, чем только длительный перелёт на другие планеты. И перспективы этих задач мы видим. Главное же, что мы поняли и осознали – это уязвимость человека в условиях его внеземного пребывания. Человек – не просто материальная часть Земли, он – её функциональная частица, отрыв которой от земных условий чреват губительными последствиями. Его сердце, мозг, печень, почки, другие органы и системы способны работать до тех пор, пока он будет находиться в зоне действия частот земного спектра излучения и поглощения энергии. В условиях иных частот всё это не сдюжит, нарушится, что непременно приведёт к сбоям, а в итоге – летальному исходу. Они этого хотят, эти хитрецовы? Что человек из пробирки, что из материнского чрева – это дитя Земли! И сердце его сокращается не по воле его самого, а по велению магнитного поля планеты, ибо оно само пульсирует, словно живое сердце! Хитрецовы опасны тем, что всё, что они получают в результате своих экспериментов, обращают против людей, в том числе и против себя, своих близких, хотя до этого уровня осознания опасности они никогда не доходят. Деньги, слава, известность в них затмевают всё человеческое. А еще – власть над окружающим миром. Интересно, доложил он делегации о своих экспериментах по глобальной слежке за людьми, которые проводит в тайных своих подземельях? Вряд ли! В таком случае он бы, скорее всего, получил другую бумажку – повестку к прокурору.
- И к какому выводу пришёл майор Савин? – спросил Арсен, обращаясь к Малышину.
Но вместо ответа Малышин вдруг воскликнул:
- Вспомнил! Вспомнил, о чём лепетал Хитрецов в кабинете Савина! Он говорил, что эксперименты Яснова носят сатанинский характер! Он так и написал в своей докладной записке о деятельности ОКО-Центра!
Гости переглянулись. Они явно не поняли, о чём идёт речь. Тогда Арсений стал давать пояснения:
- Сатана – это такое мифическое существо, которое не знает ни доброты, ни милосердия, ни любви, а только одно зло, с помощью которого старается увести людей в якобы светлый мир, где они найдут всё, что им надо для бессмертия, а на самом деле погубить их.
- Всех до одного? – задал вопрос Тоно, восхищённый таким ответом Арсения.
- Всех – до одного! – ответил тот.
- Как это? – не понял Тоно. – Если всех, то, как же будет жить дальше он сам? Ведь никого же, кроме него, не останется! Он что, совсем без разума?
Все оживились и дружно рассмеялись. И этот смех смягчил ситуацию настолько, что позволил Эдо закончить свою речь в более сдержанном стиле, чем тот намеревался сделать до этого. Он продолжил:
- Теперь ясно, что из нас хочет сделать господин Хитрецов! Если сам во зле, то и других хотел бы видеть себе подобными. Но мы не такие. Мы помним и добро, и милосердие, и любовь людей. Теперь наша очередь помочь вам…
Он не договорил: видавший виды телефон, стоящий на тумбочке возле зеркала, так громко зазвонил, что все вздрогнули.
Арсений подошёл, снял трубку. Звонила Галя – метрдотель гостиницы.
- Арсений Ильич? – спросила она. – Это вы?
- Да, Галя, это я! Узнал ваш голос.
- Тут к вам в гости женщина напрашиваются. Вы сами подойдёте или проводить её к вам?
- Кто такая? Документы проверили?
- Да, проверила, – ответила та. – Вера Снежина.
- Вот как! – удивлённо воскликнул Арсений.
Увидеть свою помощницу и медсестру в Москве тот явно не ожидал.
2
- Здравствуйте, Арсений Ильич! – поприветствовала Вера Арсения.
- Добрый вечер! Какими судьбами? Что-то случилось?
Вера открыла свою дорожную сумку, извлекла из неё папку, а из папки – двойной лист бумаги. Протянула Арсению.
- Что это? – спросил тот.
- Письмо Майки Дикулич. Прислала по почте.
Арсений стал читать:
«Верочка, здравствуй! Спасибо за подробное изложение нынешнего положения в ОКО-Центре и тех событий, которые возникли неожиданно вокруг него. Имею в виду то состояние, которое возникло в последнее время в результате желания Арсения Ильича превзойти себя, не посвящая нас, его последователей, в свои дальнейшие планы.
Я смотрю на сложившееся положение дел несколько иными глазами, без чувства вины, а используя свои дальнейшие психологические исследования. Поскольку идея создания ОКО-Центра принадлежала Арсению Ильичу (А.И.), то и ответственность за результат (удалось – не удалось) лежит, прежде всего, на нём - по принципу: что излучил, то и получил, а мы, очевидно, притянулись к идее - каждый со своими слабостями (кто чувствами, кто интеллектом, кто кармически). А вот выйти из этой ситуации хотелось бы достойно, но поскольку уровень интеллектуального развития и проявления духа у всех разный и свой, то и отношение к состоянию нашей организации у всех разное. Несмотря на всё это, каждый из нас извлёк свои уроки и получил хороший жизненный опыт. Так что благодарить надо АИ за все уроки, выученные и невыученные. Я изучала уровни проявления духа человека, в том числе, и АИ, и пришла к следующим выводам.
По числу и месяцу рождения. На уровне тонкого плана при его взаимодействии с плотным возникают проблемы духовных учителей. На этом уровне жизнь в духе - в узком смысле этих слов, отличается от одухотворённой жизни. Здесь преодолевается некая замкнутость, духовность которой переводится из категории фоновой и медитативной в бытийную, экзистенциальную. Другими словами, на этом уровне проявления духа основным планом существования является тонкий, а предметом изучения и воздействия - плотный, который ощущается и воспринимается как отчасти чужеродный, грубый, косный, инертный и неподатливый; роль тонкого здесь играет тончайший план. Глазами этого уровня духовность плотного плана воспринимается как его небезнадёжность, проблески надежды на его возможное развитие, гармония плотного плана и жизненного проявления смотрится как серое и плоское пустое самодовольство и самоуверенность, а жизненность и творчество - примерно, как жизненность и творчество инфузорий, и именно с ними предполагается просветительная работа. Этот уровень символизирует рациональную структуру тонкого плана, о которой в плотном плане можно иметь лишь отдалённое представление, схематическую модель. Здесь открывается прямой канал в Мировой Разум, т. е. непосредственная возможность считывать оттуда информацию. Этот уровень представляет магию как искусство ментального управления тонким миром, используя его законы. На высоком плане человек этого уровня обладает искусством выхода в ментальный план и, в частности, в своё ментальное тело, и тем самым возможностью ментального управления тремя низшими телами: физическим, эфирным и астральным. Низшие проявления этого уровня - догматическая рациональность с совершенно жёсткой, но местами необъяснимой логикой, иногда доходящая до психического заболевания, что является следствием неумения перенести законы тонкого мира на плотный; собственно говоря, это невозможно и не нужно, но человек может этого не осознавать. На среднем уровне - это, например, очень быстрый счёт и запоминание больших таблиц. На высоком уровне - это необычайный ум явно "не отсюда", способности чёткого ясновидения и прорицания. Это результат проработанной поляризации практического и духовного учительства - выход к Мировому Разуму. Оформленная жизнь самосознающего духа возможна лишь при условии познания истинных законов тонкого плана; соединив совершенные инструменты двух различных планов и преодолев противоречия между их уровнями, можно постичь точные магические законы управления миром. Этот уровень отличается неземной и непонятной точностью и соразмерностью, дышит магией и скрытой силой, торжественно, сумрачно и подчёркнуто серьёзно. Рациональная магия этого уровня в основном занята изучением точных законов тонкого мира и возможностей и способов прямого влияния на него, и проникновение в тонкий мир как в живой и развивающийся. Этот уровень символизирует определённый, так сказать, "материализм" по отношению к тонкому плану - последний воспринимается статично и механистически как безгласное, более или менее послушное орудие, которым можно научиться хорошо управлять, но лишённое свободы воли, жизни и разума. Ведь тонкий план - это живой мир, населённый различными существами, обладающими свободой воли, и управляемый не только жёсткими, но и гибкими законами, предусматривающими возможность сопротивления им и проявления индивидуальности всего живого. При этом оказывается, что сила добра, т. е. сила любви ко всем существам, превосходит силу совершенного магического знания: там, где не в силах заставить, зачастую можно нежно уговорить. Духовные учителя этого уровня применяют метод жёсткого принуждения. По числу, месяцу и году рождения. Здесь замыкается уровень проявления духа, завершая согласование тонкой и плотной кармы в оформленную воедино жизнь тонкого и плотного планов, в которой явственно ощущается общность их судьбы. На этом этапе происходит синтез в представлениях о тонкой и плотной карме, и жизнь воспринимается как нечто целое, в котором тонкий и плотный планы, небесное и земное неразрывно связаны и всякое действие имеет не только двойное, т. е. тонкое и плотное, значение, но и некоторый синтетический, самодостаточный смысл. Выйти за пределы числа этого уровня, т. е. совершить шаг к следующему уровню, чрезвычайно сложно. Это число не только претендует на совершенство, но и воплощает его в материальных формах. Если когда-нибудь экуменическое движение охватит не только все религии, но и все так называемые науки, и будет создана единая экзотерическая Церковь, объединяющая всё человечество и направляющая его духовное развитие - то она будет управляться именно этим числом, и будет обладать огромной и действенной властью. Её обряды и культы будут совершенными по форме, а помазания более чем реальны, и она будет стремиться к созиданию Царства Божия на Земле - ибо именно такова мечта среднего человека, чей абсолютный духовный потолок символизирует именно это число: здесь сбывается то, о чём он мечтает в минуты своего высшего дерзновения. И в то же время в этом числе имеется скрытое глубокое противоречие, в данном случае имя его - застой, глубокий и опасный. Это число контролирует плотный план и плотную карму (с помощью тонкой), поэтому выйти из-под его владычества необычайно трудно и обычно не получается - в первую очередь, потому что не хочется. Это рай, но не для мечтателей, а для практиков, и никакая дисгармоничность сюда не допускается, по крайней мере, явно. Однако это означает отсутствие истинной жизненности и непосредственной духовности, что неминуемо ведёт к застою, пока не случится катастрофы или выхода на следующий уровень.
Этот уровень проявления духа даёт эзотерические учения для плотного и тонкого плана, которые, согласуясь, дают Универсальное Космическое Учение, становящееся основой Единой Церкви. В этом числе картина мира любовно и старательно завершена и оформлена.
Если А.И. будет интересно узнать о себе как о духе, то можешь дать ему почитать, только не навязывая, добровольно. Пока всё, до свидания. Майя».
- Чушь какая-то! – сказал Арсений, прочитав письмо. – И этот человек считает себя моим последователем?! Воистину прав Спаситель: «Итак смотри: свет, который в тебе, не есть ли тьма?» (Лука, 11, 35).
Вера молча проглотила это замечание «шефа». Она ждала, что сейчас он начнёт спрашивать её о том, что заставило Дикулич обратиться к ней с этим письмом, откуда у неё такие вопросы насчёт событий, которые-де развернулись вокруг ОКО-Центра. Но Арсений ни о чём её больше не спросил. Просто пробежал ещё раз взглядом по строчкам письма, вернул ей. При этом сказал:
- Пойдёмте в номер! У нас там сегодня хорошая компания…
3
Уведев Веру, все присутствующие поднялись со своих мест для приветствия – обрадовались такой неожиданной встрече. А та, почувствовав к ней доброе отношение, стала засыпать их своими вопросами:
- Как там, в Японии? Всё нормально? Давно здесь? Как лекция в Политехническом?
Более же всего её удивило присутствие трёх незнакомцев, которые и были похожи на других людей, а в то же время отличались от них чем-то таким, что напоминало ей рассказы о представителях других, неземных миров. Спросила Арсена:
- Что, уже?
Тот кивнул головой, ответил:
- Да, Вера, уже! Можешь познакомиться!
Она была в курсе событий посещения Арсеном и Арсением Сетомана – Арсен поделился с ней этим секретом.
- Только об этом пока, – предупредил он её, – ни гу-гу!
- Обещаю! – ответила та.
И вот теперь она – перед ними, а они, гости с другой планеты, – перед ней. Умопомрачительно!
- Эдо! – назвал себя старший из них.
- Айк! – представился средний.
- Тоно! – кивнул головой младший.
И каждому та отвечала:
- Вера Снежина!
Затем настала очередь познакомить её с Кито-И и Дени.
Профессор, обнимая её, сказал:
- Вы так похожи на мою дочь Лилию, что мне так и хочется назвать вас её именем!
На что Вера ответила просто, без тени смущения:
- Лилия – цветок, а я – Вера, без которой и цветку не бывать лилией!
- Ого! – воскликнул Кито-И. – Это по-нашему! Браво!
Дени, выждав момент, когда сможет назвать Вере своё имя, сказал:
- Дени – второй сын профессора Кито-И!
Вера, взглянув мельком на профессора, ответила:
- Похожи, очень похожи!
Она уже догадалась, кто был перед ней. И сделалось на душе так спокойно, что заметила:
- А как насчёт чая? Найдётся?
Мужчины засуетились, накрывая на стол.
Отхлебнув чая, Вера спросила, обратившись к Арсению:
- А вы? Уже позавтракали?
- Уже зарядились, – за всех ответил Арсен.
Но Вера продолжала ждать ответа от того, кому адресовала свой вопрос.
- И мы зарядились! – ответил за Арсения Малышин. – Так что, не волнуйтесь, закусывайте! И на нас не обращайте никакого внимания!
- А они? – показала взглядом на гостей.
- И мы зарядились, – был ответ Тоно. – Теперь ваша очередь!
Закусив, Вера поинтересовалась:
- А сегодня лекция будет? Так хочется послушать!
- Лекция вечером, – ответил Арсений. – А сейчас немного посидим, побеседуем, потом проводим гостей, после чего снова посидим, снова побеседуем. Но можно и на ВВЦ побывать – совсем рядом.
- Лучше побеседуем! – утвердительно заключила Вера.
Через час, наговорившись, стали провожать гостей. Провожать – это наблюдать, как они превращаются в светлые точки, после чего исчезают бесследно.
Однако не успели они исчезнуть, как снова пришлось им возвращаться.
- К вам гость! – сказал Эдо. – Молодой парень, совсем юный! Из Сенска, между прочим!
Открыв дверь, Арсений увидел перед собой молодого человека, лет шестнадцати. И он был так похож на того, который приходил к нему в Мытищах, что Арсений даже попятился от неожиданности.
А в голове уже неслось: «Эйк? Брат Эйка? Зачем он здесь? Неужели Хитрецов так и не смирился со своим поражением?»
- Слушаю вас, молодой человек! – сказал Арсений, всматриваясь в зрачки его глаз, как тогда, в Мытищах, наблюдая, не появится ли в них тот фиолетовый оттенок, который будет свидетельствовать о проделках Хитрецова. Но этого не было.
- Могу я видеть Яснова Арсения Ильича? – спросил парень, делая ударение на слове «видеть», что, естественно, не ускользнуло от слуха Арсения.
- Он перед вами! – ответил ему тот. – Чем могу?
- Ничем, – словно бы не понимая, о чём идёт речь, ответил юноша. – Просто видеть – и всё!
- И всё?
- И всё!
- Без всякой цели?
- Без всякой! Читал ваши труды, являюсь поклонником ваших идей, поэтому решил познакомиться с вами лично. И, если можно, попросить у вас автограф.
- Конечно, можно! – согласился Арсений. – Только на чём его оставить?
Парень вынул из кармана небольшой лист, протянул Арсению.
Это был железнодорожный билет. Но парень его подал Арсению так, чтобы тот видел только тыльную его сторону.
В голове Арсения снова завертелось: «Каков молодец?! Данные на билете разглашать не хочет! Значит, есть что скрывать! Ну, ничего, мы и так распознаем, что к чему!».
- Арсен! – громко позвал он. – Подойди сюда! Захвати ручку, которая возле зеркала!
Арсен подошёл, бросил взгляд на парня, весело сказал:
- Привет, Эйк! Как дела?
Парень опешил:
- Мы разве знакомы?
- Нет, мы не знакомы, но я тебя знаю! – ответил Арсен. – Видел однажды, когда был в «Орбитали» с Таней Липской. Она сказала, что ты младший брат Тимофея. Это так?
- Да, так, – тихо ответил парень. – Но я не знаю тебя.
Он быстро взял из рук Арсения листочек с его автографом, стал пристально рассматривать его, словно изучая каждую букву, каждую завитушку. Затем перевёл взгляд туда, где находились остальные обитатели номера.
Именно в этот миг Арсений и уловил фиолетовое свечение глаз юноши, которое было ему знакомо с минуты знакомства с тем Эйком, который навещал его в Мытищах.
«Сработало! Нет, не унялся господин Ван Хетриц! Тем хуже для него!» - пронеслось в голове Арсения.
- Что-нибудь ещё?
- Нет, больше ничего не надо. Спасибо! – ответил парень и пошёл в сторону выхода из гостиницы, ещё раз взглянув на Арсения и Арсена. На Арсене его взгляд задержался дольше, чем на Арсении, что тоже не осталось без внимания Арсения.
- Заметил, как он смотрел на тебя? – спросил Арсений, когда юноша скрылся за поворотом коридора гостиницы.
- Конечно, заметил! – ответил Арсен. – И то, что билет у него был до Москвы от Сенска, тоже распознал. На имя Эйкова.
- Пойдём, расскажем остальным об этом госте, – потянув за рукав Арсена, предложил Арсений. – Сигнал о нас с тобой отсюда, из Москвы, Хитрецов, по всей видимости, уже получил.
Однако Арсен не согласился с Арсением:
- Не вижу я Хитрецова в его лаборатории, Арсений!
- А где он?
- Он в твоей квартире, в ОКО-Центре, причём с кем-то ещё, а с кем – это и предстоит выяснить. Надо попросить об этом Эдо.
Эдо тут же вызвал на связь Арса, который барражировал на своём звездолёте в районе Сенска:
- Слушай, Арс, посканируй, что происходит в ОКО-Центре Яснова? Обеспечь хорошую картинку!
Вскоре пришёл ответ Арса:
- Включайте нейровизор! Всё готово!
Арсен накинул на голову нейрофон, настроил нейровизор, и все присутствующие в номере стали незримыми участниками событий, которые развернулись в эти минуты за тысячу километров отсюда. Картинка шла в голографическом изображении, с невероятно чётким разрешением.
Вера, Малышин и профессор Кито-И были настолько потрясены таким зрелищем, что разбрелись по углам номера, боясь, как бы самим не стать объектами голографии. А вот Арсения – представителя землян – эта сцена увлекла сразу. Он даже воскликнул:
- Вот дожили до чего: путешествуем вместе со всем своим недвижимым! Сенск, моя сенская квартира – тут, в Москве! А что будет лет через сто?
Он посмотрел на остальных, но никто из землян не откликнулся на его чувства – те были на грани срыва.
«Может, именно такую стадию возбуждения и не смогли преодолеть те ребята, которые погибли до этого? – пронеслось вдруг в его голове. – Скоротечное развитие эвертальных реакций? Тогда, почему одни организмы преодолевают это развитие, а другие – нет?»
Он смотрит на Арсена и Дени, и замечает, как Дени шепчет Арсену:
- А как же мы, сингомены? Какой будет наша смерть? Как буду уходить из этой жизни я, если познал её, как живой человек? Чем закончится твоя жизнь, Арсен?
Арсен ничего не ответил, промолчал. А томаны, получив сигнал, были потрясены такими мыслями сингомена. Они не знали, что сказать землянам, чтобы утешить их, развеять эту неопределённость в проснувшемся вдруг сознании искусственного интеллекта. Не того робота, который создан по образу и подобию матрицы человека, а живого, который вдруг осознал, что и он – часть этой материи.
Бросив взгляд на Арсения, Эдо предложил:
- Выключи пока нейровидение, Арсен. Пусть там, в Сенске, делается то, что делается, а нам надо поговорить по душам. Тема разговора – Жизнь и Смерть.
И смотрит на Арсения.
Арсений встаёт и говорит:
- Други мои! Если бы жизнь и смерть принадлежали двум различным мирам, то и поле возделывания их культур находились бы по разные стороны света. Не в переносном, а в прямом смысле этого слова, поскольку именно свет и является этими двумя полями для произрастания культур. Разведите эти поля – и вы лишитесь света! Да и развести их невозможно, так как свет – это электромагнитное свойство материи, её излучение. И не только излучение, но и поглощение. Да, дорогие мои современники, и поглощение! Если бы свет только излучался, то кладовые его Источника подтаяли так быстро, что мы не успели бы даже поприветствовать друг друга. А он существует миллиарды и триллионы лет. Стало быть, он не только излучает себя, но и поглощает энергию извне. Это только кажется, что скошенная трава высыхает, жухнет, превращаясь в сено, а затем – в труху, перегной. Она подвергается тому воздействию света, которое можно назвать обратным по отношению к его излучению, когда трава поглощала его для своего явления в мир. Теперь он забирает то, что принадлежало ему изначально: он забирает себя. Потому и бумага на свету желтеет, превращаясь в труху, и всё другое «уходит» туда, откуда оно появилось в этом мире, по своему лучу света. Отсюда русское – «получать», то есть принимать свет. Отсюда «лучина» – предложение света отдать себя человеку: «на мои лучи!» Отсюда и будущее всех языков мира на этой планете – русский. Он самый молодой, юный, красивый, самый динамичный из всех, образный и согласный, а потому впитает в себя все языки, и станет общим языком землян.
Эту речь Арсений произносил, медленно ступая по комнате и низко опустив голову. И, казалось, не останови его, он будет так шагать и говорить бесконечно.
Но вот он выпрямляется, поднимает голову – и все видят, как по его лицу текут слёзы. Они бегут так, как небольшой, еле заметный ручеёк пробивает себе путь сквозь зыбучие пески пустыни, исчезая на полпути к заметной цели – слиться с рекой, морем, океаном.
Все встают и молча наблюдают за ним, словно изваяния. Сейчас он для них – скульптор, совершающий таинство преображения глыбы мрамора в живое существо, имя которого звучит так буднично, что его уже и не замечают в этом мире – Человек.
Арсений видит, как люди жаждут его слова, и он продолжает, показывая рукой куда-то далеко-далеко:
- Там, в бесконечном мире звёзд, где вечная тьма и жуткий холод, идёт жизнь. Жизнь, которую не остановить, так как нет такой силы, чтобы свет, рождённый от сплетения двух величин – магнетизма и электричества, не рождал её изнутри себя. И он рождает её, жизнь, во тьме и холоде. Но и жизнь отвечает ему добром: не только берёт, но и отдаёт ему себя, ибо, не излучая, как бы она смогла быть внутри этой тьмы и этого холода? Потому и одевается в тогу своей защиты от враждебных сил – радиационными поясами. Не помните разве, как Спаситель, взяв полотенце, препоясал себя? Почему прошли мимо вот этого у Дьёрдьи: «Чем интенсивнее жизнь, чем выше уровень метаболизма, тем больше она жизнь и чем сильнее она проявляет свои парамагнитные свойства, тогда как после смерти возрастает диамагнитная восприимчивость»? Нет, други мои, человек звучит не только гордо, но и ответственно! Время пафосов кончилось! Время лозунгов прошло! Если люди пройдут и мимо того, что открылось ныне, то куда они придут, если не в зону диамагнитной карусели? Если это произойдёт, то всех охватит страх ожидания непознанного, но тревожного исхода событий на земле. И, надо сказать, это время уже начинается. Посмотрите, что волнует людей нашего времени? Волнуют две крайности: как бы подольше и получше пожить и хорошо бы при этом заглянуть туда, где их шаги по земле будут уже лишними, чужими, не в такт новой парамагнитности. Не хочет человек мириться с тем, что он смертен! Разумный, но смертный – это и есть те крайности, в которых он, человек, и пребывает на этой планете с первой минуты своего существования. По разуму он – творец, созидатель, добродетель, а по смерти – разрушитель, агрессор, людоед. Нет в мире зверей другого такого зверя, равного человеку! А если бы и был такой зверь, который бы превосходил человека, то и человек не стал бы таким жестоким, но сделал бы всё возможное, чтобы стать Богом…
Арсений говорил и говорил, и ему никто не отвечал ни словом, ни жестом – все молчали. Они понимали: этому Человеку надо выговориться, излить из себя то, что он принял свыше в виде света. Теперь этот свет исходил из него, чтобы возвратиться в Источник.
- «Не вам ли сказано: вы – боги»? – продолжил Арсений. – А если так, то почему не хотите быть Богами, но только человеками? Потому что быть Богом – это принять на себя всю ответственность за судьбу земной цивилизации, а не только за свой народ, класс, семью. Это забыть себя, но помнить о других. И, прежде чем проглотить кусок хлеба, посмотреть на других – сыти ли они. Но так ли люди поступают в жизни? Они поделили весь мир на своих и чужих, сытых и голодных, богатых и бедных, здоровых и немощных, счастливых и несчастных. Да, это сделали они, люди, а не кто-то иной. И не судьба распорядилась, а сам человек, которому непременно надо быть здоровым среди больных, богатым среди нищих, сытым в стане голодных, наркоманом среди трезвых, безумным среди разумных! Потому и сказал один умный человек: «Безумные пришли в этот мир, чтобы оскорбить мудрых».
Завершив речь, Арсений обратился к Дени и Арсену, чтобы те продолжили прерванную трансляцию событий из Сенска. Те молча включили нейровизор…
Глава 4
1
Хитрецов действительно был не в своей лаборатории, а в ОКО-Центре Яснова. И с ним была часть той группы, которая проиграла Арсену в поезде: Ремез, он же Ремезов, и Лапшеня, он же – Лапшин. Сюда их привела Майя Дикулич, согласившись за материальное вознаграждение познакомить «Ремеза» и его дружков не только с Хитрецовым, но и с деятельностью Центра. Ключи от Центра она так и не удосужилась отдать Вере Снежиной, хотя та ей напоминала об этом всякий раз, когда они виделись.
Откуда Ремез узнал о Дикулич и Хитрецове? По их визитным карточкам, которые обронил Арсен во время игры против его группы. По адресу, указанному в визитной карточке Майи, они и явились к ней в соседний с Сенском город, где жила Майя.
Открыв дверь гостям, Майя поинтересовалась, кто они, а когда те стали наперебой и запросто упоминать имена Арсения, Арсена и других членов ОКО-Центра, не только впустила в свою квартиру, но и пригласила за стол с пирогами, которые частенько стряпала и любила это делать.
За пирогами и разговорились.
Осторожный Ремез вкратце рассказал, каким образом он и его товарищи познакомились в поезде с братьями Ясновыми, Дени, капитаном дальнего следования, и как продуктивно провели несколько суток за беседой в поезде обо всём на свете.
- А кто такой Дени? – неожиданно задала вопрос Майя.
Гости переглянулись. Им показалось, что та шутит, испытывая их на правдивость рассказа. Но та не шутила.
- Я впервые слышу о таком человеке, – пояснила она. – У нас нет такого члена организации.
- Члена организации? – переспросил Ремез. – Хороша организация, если нас ваши дружки ободрали, можно сказать, как липку!
Майя при этих словах даже рот открыла и глаза расширила – так они подействовали на неё!
- Как это? – удивилась та. – Что вы такое говорите? Кто ободрал? Арсений Ильич? Каким образом?
На помощь Ремезу пришёл Лапшеня:
- Арсений тут ни при чём, – пояснил он. – Обыграл нас Арсен, его брат. Играли в карты. Арсен и сорвал банк – несколько тысяч баксов!
- Вот как? – удивляется Майя. – И где это было?
- Говорю же, в поезде «Владивосток-Москва»! Ехали с ними в одном вагоне, познакомились, были соседями по купе.
А вот этого она не знала. Осторожно спросила Лапшеню:
- А откуда вы знаете, что они ехали из Японии?
- Сами говорили об этом! Да и этот Дени – чистый японец!
Майя глубоко задумалась. Ей показалось, что вот сейчас, в эту минуту, может произойти такое, что, как говорится, никому мало не покажется! Только теперь она догадалась, кем был на самом деле Арсен.
И снова в её памяти – та последняя беседа с Арсеном, когда тот, впившись взглядом в её зрачки, пытался заставить не только не верить самой себе, что имела контакт с инопланетянами, но и посмеяться над таким детским своим вымыслом. Тогда Арсен не поверил ни одному её слову. И она это ощутила на уровне какого-то странного, но чётко выраженного чувства, которое свидетельствовало о том, что Арсен выдаёт себя за того, кем он на самом деле не является. Сейчас к этому чувству добавилась порция новых мыслей.
- Вы не знаете, откуда у него такие способности? Может, он побывал там, куда ходят не по своей воле?
- Вы имеете в виду места заключения? – тихо, почти шёпотом поинтересовалась Майя.
Лапшеня кивнул головой.
- И как это было? – полюбопытствовала она, давая понять, что хотела бы знать подробности той игры.
- Было, как обычно, – ответил Ремез. – Сначала играли с капитаном дальнего плавания, ехавшим в их купе, потом – с Арсеном. Капитан проиграл, Арсен выиграл.
- И много капитан проиграл?
- Прилично.
- А Арсен?
- Этот взял и то, что проиграл капитан, и что выиграл у нас.
- И всё взял себе?
- Отдал капитану то, что тот проиграл, да ещё отругал его, что взялся не за своё дело.
- Так и сказал: «Не за своё дело»?
- Так и сказал!
Майя встала, прошлась по кухне. Посмотрела на часы. Они показывали время обеда, а мужа всё не было. Подошла к окну, бросила взгляд на площадку возле подъезда – нет ли машины. Машина стояла на своём привычном месте. И тут же раздался звонок, возвестивший, что Александр прибыл, стоит за дверью. Пошла открывать ему.
Для Александра появление незнакомых людей в его квартире было уже привычным делом. Майя была неуёмной в поиске той области деятельности, которой она отдалась бы без остатка. Побывала в различных школах, обществах, движениях, группах, объединениях, но пока не находила то, что увлекло бы её основательно. Загоралась едва ли не всем, что попадало в поле её зрения: йогой, учением Кастанеды, Блаватской, китайской медициной, буддизмом, рейки, кабалистикой, философией Тибета. Но проходило время – и она остывала, снова оказывалась в поиске.
Арсений, когда она пришла к нему, всё это видел, но, в силу того, что он был, прежде всего, учитель, старался помочь ей удержаться от соблазна на стороне, давал общее направление её мыслительной деятельности. И она шла – постепенно, хотя и медленно, к своей цели. Но эту цель видел только он, Арсений, а не она, всё ещё мечущаяся между ним и другими.
Он понимал: как только Майя почувствует, что стала на свою тропу, то покинет его. Таких людей он встречал много на своём пути. Когда им помогаешь, ведёшь их, они хватают всё, что им дают, на что указывают перстом, чертят на бумаге. И быстро насыщаются. Но и после этого не унимаются – готовы к перенасыщению.
Однако наступает момент – и сознание такого человека как бы зависает на той высоте, где он чувствует себя наиболее комфортно: и вниз не падает, и выше не поднимается. И всё вокруг него становится родным, понятным, доступным – бери, дерзай, пользуйся!
Майя была именно из таковых. Теория Яснова её настолько увлекла, что она была готова постигать её основы без сна и отдыха. Приезжала в Сенск, несмотря ни на какую погоду: в дождь, мороз, ветер, зной.
Однажды в автобусе продрогла так, что заболела и слегла в доме Ясновых. Мать Арсения, видя такое дело, принялась отпаивать её настоями из трав, шептать молитвы. Через неделю поправилась, встала на ноги. Раза два за это время приезжал Александр, её муж, хотел забрать, но Ясновы не разрешили.
- Когда поправится, окрепнет, тогда и заберёшь! – отрезала Анастасия Ивановна.
Неделя, проведённая у Ясновых, дала Майе больше, чем она потеряла по случаю болезни. Это были беседы с Арсением. Неспешные, аргументированные, они откладывались в её сознании, словно дрова – в поленнице. Где бы ещё такое выпало, чтобы с учителем вот так – напрямую!?
Именно эти беседы и подсказали Арсению, куда зовёт Майю её внутренний голос. Он звал её в схему познания тайн судьбы человека, очерченную датами его пребывания на земле – от зачатия до ухода из жизни. И Майя чрезвычайно обрадовалась такому открытию Арсения. При этом даже удивилась, что это удалось сделать не ей, в ком звучал этот голос, а человеку со стороны, не имеющему прямого касательства к механизму звучания данного голоса. Спросила его:
- Почему вы услышали мой голос, а я – нет? Не говорит ли это о том, что внутренние голоса людей переговариваются между собой?
Арсения такое рассуждение Майи не только порадовало, но и восхитило. Но он заставил себя не выдавать этих эмоций. Он уже знал: получив «своё», Майя начнёт погружаться в мир, который он открыл для её амбиций, без которых она – ничто.
Ответив ей, что внутренние голоса людей ведут себя так, как ведут, он завершил разговор тем, что пожелал не только не складировать в себе полученные знания, но, как можно скорее, и передавать их другим, в которых те нуждаются не меньше, чем она.
Хотел добавить, что и его, Арсения, знания, нужно передавать, но промолчал, щадя её ранимое самолюбие. Какая разница: была ли подсказка Человеку со стороны, или подсказал его внутренний голос – всё равно он поступит так, как устроена «ответная» часть его сущности. Если ответность превышает в нём безответность, то внутренний голос и ответит, и поможет. А если наоброт, то, сколько ни проси, – не дождёшься ни ответа, ни привета.
Определив область приложения сил, Майя задумалась: каким термином её назвать?
Поделилась данной мыслью с Арсением. Тот сразу же ответил:
- Назови крестометрией. Просто и ясно: четыре точки на окружности образуют Крест, который делает эту окружность устойчивой к противодействию внешних сил. Отсюда рождение человека, его судьба – это проявление в нём этих самых точек, дат, событий и тому подобное. Четыре времени года, четыре даты солнцестояния, четыре группы крови, да и многое другое, что привязывает человека к миру земли, влияет на его земную судьбу.
Майя обрадовалась:
- Именно это я и искала! И нашла! Ура!
Арсений заметил:
- Нашла у Ра.
Майя запнулась. Ей показалось, что это произнёс не Арсений, а кто-то другой, стоящий не рядом с ней, а над её головой. Спросила:
- Как это?
- Очень просто, – ответил Арсений. – Ра - Бог Солнца, а Солнце – Родитель Земли, вот оно и подсказывает человеку, что и как!
Майя посмотрела на солнце, радостно ответила:
- Крестометрия – это то, что надо!
- С чем я вас, Майя, и поздравляю! – заключил Арсений.
Он знал: именно с этой минуты она снова начала быть той, которая жила в ней до того, как начал быть мир возле неё. Бывает, увы, и такое…
2
Сейчас, когда с той минуты прошло достаточно времени, чтобы подвести кое-какие итоги, Майе не только не хотелось этого делать, но и вспоминать об этом. В ней произошли те изменения, которые случаются в момент перехода человека из детства в совершеннолетие: лёг спать ребёнком, а проснулся взрослым. И никто другой, кроме природы, не вправе сказать тут, что это он помог ему проснуться новым, другим, свежим. Даже напротив: проснувшись взрослым, вчерашний ребёнок тут же начинает считать, что присутствие возле него других взрослых – это посягательство на его свободу, которую он вдруг почувствовал в себе так, как это не может чувствовать в себе никто другой.
Именно это и произошло с Майей, когда Арсений показал ей область приложения истосковавшихся по работе её сил. В ней мгновенно зародилось чувство ревности ко всему, что происходило вокруг её персоны. А уж, если кто-то с этой минуты пытался ей указать, подсказать, то вообще стала выходить из себя: тщеславие стало брать верх над скромностью и разумностью. Вот почему, наблюдая в ней эти перемены, Арсений одновременно и сожалел, что так вышло, а с другой стороны был спокоен за неё: такая не пропадёт! Такая мир вывернет наизнанку, но сделает по-своему! Вот только поймут ли её те, кто окажется за пределами её мировоззрения? А если они потребуют от неё подробностей? А вот тут Арсений не видел её вообще. Видел среди тех, кого она заворожит словесами, кто останется с ней до полного выгорания масла в её лампаде. На выход в большой мир такие, как она, нужды не имеют. Таких малое удовлетворяет больше, чем большое. И всё великое для них – тоже малое.
Зачем Арсений потратил столько времени, сил и энергии на Майю? Ответ ясен: кто пришёл, того он и принял. И кто пошёл за ним, того и повёл. А кто до какого столбика дошёл – это судьба самого идущего. Кто-то и двух шагов сделать не смог, а кто-то идёт, обливаясь потом и скрипя зубами. Лишь немногие доходят до цели: двужильные, сильные духом и заботящиеся о других, а не только о себе. Именно эти и переваливают за горизонт видимого.
До своего столбика дошла и Майя. Ей хватило того, чтобы написать с помощью Арсения пару небольших брошюр и вдоволь полюбоваться этим успехом. Третью работу – «Эпинойя» – она писала самостоятельно, без помощи и редакции сторонних, где и дала своим амбициям полную свободу.
Книга вызвала интерес у её поклонников, но в большую аудиторию читателей она не пошла. Слишком её автор увлёкся иносказанием, сказочностью, мистичностью, чтобы привлечь внимание людей, идущих в будущее, где это отживающее «добро» будет становиться всё в меньшем и меньшем почёте. «И познаете истину, и истина сделает вас свободными», – говорил Спаситель. Свободными – и от мистики, которая будет уступать место реальности, конкретным фактам познания устройства мира. Это сейчас, когда многое не открыто, не опознано, прячется от пытливости ума, иносказание увлекает, будоражит сознание человека. Но пройдёт время – и тайны обнажатся: и то, что было сказочным, мистически неправдоподобным станет, таким же обычным, как и всё другое, подтверждённое научным опытом жизни.
Именно это Арсен и имел в виду, когда вёл с Майей беседу в последний раз. Тогда он пытался заставить рассуждать её адекватно тому, что поддаётся объяснению, а если пока и не удаётся, то относиться к этому здраво, без нагнетания в себе эйфории мистичности, словно только она, эта мистичность, и способна дать человеку недостающее, но спрятанное за забором иносказания. Не получилось: Майя осталась при своих интересах. Хотел, было, поделиться с ней тайной своего необычного рождения, но вовремя сдержал себя. Пришёл к выводу, что такие, как она, только и ждут, что кто-то выдаст им такое, что наделит их силой, с помощью которой они смогут управлять судьбой других…
3
Сейчас, когда Ремез поделился с ней мыслями о необычной способности Арсена считывать чужие мысли, она ещё раз вспомнила их беседу. И пришла к выводу, что Арсен не тот, за которого выдаёт себя. Тогда, кто он? И почему Арсений так тщательно оберегает его от того, чтобы люди знали его биографию? Слепое доверие учителя? Криминал, которого Арсений не хочет замечать? Но ведь и он принимал участие в карточной игре на деньги! Что-то тут не так! Но что?
Словно угадав её мысли, Ремез предложил:
- Давайте проверим эту нашу с вами догадку насчёт криминального прошлого Арсена. Яснова сейчас нет в Сенске, он в Москве. Может, пороемся в бумагах, поищем улики?
Эта мысль в ней сидела и без предложения гостей – хотела сама докопаться до истины. Но пойти на это одной не решалась – была в тревожном ожидании помощи со стороны случая. И он проявил себя, этот случай. Почему бы не воспользоваться?!
- Порыться можно, но…
- Боитесь, сочтут жуликом? – улыбаясь, подначил её Ремез. – Это вас-то, члена ОКО-Центра?! Никто даже не подумает! Мы же готовы не только поддержать вас морально, физически, но и материально.
Ремез извлёк из внутреннего кармана пиджака туго набитый ассигнациями портмоне, отщипнул от пачки купюр солидную порцию, бросил на стол.
- Это задаток, – пояснил он. – Остальное – после операции «Арсен».
При слове «Арсен» лицо Майи стало жёстким, упрямым, суровым:
- Доллары – это солидно! Я готова!
- Тогда едем! – обрадовался Ремез. – Но до этого вы нас сведёте с Хитрецовым. Как никто другой, этот человек нам и поможет! Вот его визитная карточка, которую в поезде обронил Арсен, когда играл с нами в «очко».
Майя улыбнулась. Она поняла, что эти ребята приехали к ней не только за тем, чтобы «раскусить» Арсена, но и натравить на него самого Хитрецова, который тоже, как она, не очень-то верил в то, что Арсен – младший брат Арсения. Однажды на улице, разговорившись с ним, она так и бросила ему в лицо:
- У вас, Иван Ефимович, всё ясно и просто – человек из пробирки! А тут только одни разговоры: Космическое общение, космические люди, словно мы уже с ними на контакте!
Хитрецов живо поддержал Майю:
- Переходите ко мне, приму с радостью! А так – вижу: с появлением Арсена ваше положение у Яснова стало проблемным. Кстати, вы не знаете, что это за человек? Уж больно он таинственен.
Майя развела руками: мол, и ей ничего не известно.
- Жаль! – только и ответил Хитрецов. – А то бы мы сыграли с вами добрую партию!
4
Через час вся эта компания была в Сенске. А ещё через полчаса – в квартире Хитрецова. Самого Хитрецова дома не было, он находился в лаборатории, где последние дни буквально дневал и ночевал.
Их приняла Ада, жена Ивана, хорошо знавшая Майю, как специалиста по Фен-Шую.
Открыв дверь на звонок, Ада, всплеснув руками, запричитала:
- Майечка! Очень радо видеть тебя! Очень рада! Какими судьбами? Вот радость-то! Проходите, проходите!
Да и Майя обрадовалась этой встрече:
- Добрый день, Адочка! Здравствуй, солнышко! Хорошо выглядишь! Браво!
Лесть Майи пришлась по душе Аде, поэтому, не мешкая, она не только пригласила гостей в квартиру, но и накрыла стол, выставив все свои богатые запасы сладостей.
Представив своих спутников, Майя поинтересовалась, как можно видеть Ивана Ефимовича. На что Ада стала взахлёб рассказывать:
- Недавно его заведение посетила солидная делегация ЮНЕСКО, Российской Академии наук и нашего, Российского Правительства. Ты не представляешь, Майечка, как это кстати! Твой шеф, господин Яснов, так достал моего Ванечку своими тайнами, что у него снова проявилась мигрень, как тогда, в Австрии. Ну, это тебе не интересно. Теперь твой Яснов попляшет! Скорее всего, закроют его заведение, как антинаучное. Поэтому советую тебе тоже покинуть его, пока не поздно.
Здесь Ремез с Лапшеней переглянулись так, словно и они были членами той всесильной делегации, которая вынесла вердикт о прекращении деятельности ОКО-Центра. Однако их интересовало больше не это, а другое: согласится Хитрецов на проверку причастия Центра к международному криминалу или нет. Поэтому начали гнуть свою линию.
- Мы бы хотели поговорить с Иваном Ефимовичем насчёт того, не замечал ли он некоторой связи Яснова и его сотрудников с кругами, которые, как говорится, сами чеканят монету?
Ада такой вопрос не поняла. Посмотрела на Майю. Той пришлось вкратце рассказать, что произошло в поезде «Владивосток-Москва».
- Это даже весьма любопытно! – ответила Ада. – И, надо сказать, очень даже ново для меня и Ванечки! А ты, Майя, ничего не замечала, работая с Ясновым? Может, они там этим только и занимаются? Не плохо бы пошарить по углам, в подвалах и погребах!
- Вот за этим мы и приехали, чтобы Иван Ефимович помог нам в этом вопросе, – отреагировал Ремез. – Тогда этому Яснову будет полный нокаут!
Ада, услышав такую речь, пришла в такое восторженное состояние, что взяла трубку и позвонила Хитрецову на работу.
Тот, выслушав её намёки, всё-таки понял, о чём идёт речь, пообещал:
- Посидите, попейте чайку, послушайте музыку, поговорите, я скоро буду.
5
До этого момента Хитрецов в ОКО-Центре не бывал вообще. Раньше это был дом Ясновых, а когда мать Арсения умерла, а дом перешёл его брату Василию, Арсений перенёс деятельность Центра в свою квартиру.
Квартира была небольшой, однокомнатной, на пятом этаже пятиэтажки, что напротив центральной котельной Сенска. Пятый этаж устраивал Арсения больше, чем расположенные ниже: отсюда хорошо просматривалась округа, знакомая ему с детства, и которая ему постоянно снилась, когда он жил в Мытищах.
До покупки этой квартиры Арсений посмотрел несколько жилищ, но ни одно не подходило для полного удовлетворения его желаний. Когда же вошёл в эту, приблизился к окну на кухне, посмотрел из окна на округу, понял: тут он и продолжит свою жизнь! Уж очень всё чётко, всё совпадало в его душе: и прошлое, и настоящее, и будущее. Дал хозяину задаток, а через неделю оформили договор купли-продажи.
Когда это случилось, сообщил об этом матери. Та, услышав, что сын, наконец-то, обрёл свой угол, тихо заплакала. Он обнял её, нежно провёл ладонью по её седой голове, сказал:
- Полно, мама! Не для себя только стараюсь, а для нас с тобой. Хватит жить в таких неприспособленных условиях, как этот наш дом! Хватит прозябать в бедности и убогости! Наконец, и ты поживёшь в тепле и уюте.
Знал бы он тогда, что не пройдёт и несколько месяцев, как случится то, что случилось?! Увезли его мать в то место, где он провёл 30 лет своей жизни, которые до последнего источили его человеческие силы! Он выдержал эти 30 лет, а она выдержит ли такой поворот в своей судьбе? Как оказалось, выдержала всего лишь 12 дней.
За эти годы данная квартира Арсения стала местом общения большого числа людей, принявших его идеи. Это были его последователи из многих городов России. Всех их тянуло к Яснову потому, что он в своих трудах показывал реальный путь интеллектуального совершенства человека. Прежде всего, через усиление мыслительной деятельности, способствующей, как установлено современной наукой, увеличению объёма мозга за счёт роста, так называемых, дендритов – отростков, рождающихся из активных нейронов.
Но любая ли информация способствует росту этих самых дендритов? Нет, не любая, а только такая, которая, как выяснил Яснов, вызывает в человеке физиологические реакции. Именно физиологические, а не только психологические, эмоциональные, психофизические. И более всего на эту роль подходит та информация, которая «замешана» на парадоксе, и чем яснее в ней парадокс, тем он мощнее действует на физиологию организма. «Теория себя» Яснова была именно такой информацией, где он подходил к рассмотрению любого явления Природы, любого факта её проявления с точки зрения надмирности, откуда была видна не только общая структура устройства мира, но и все его детали – вплоть до элементарных частиц. Это давало ему возможность интеллектуально обозревать то или иное явление со всех сторон, и не по одному разу, а сколько требуется, чтобы окончательно убедиться в том, какое место данное явление занимает в устройстве мира.
А было в этой надмирности всё: логика, диалектика, парадокс, психология с педагогикой, то есть сумма тех знаний, которой он располагал. И везде он ставил один и тот же вопрос: «А если по-другому?» И снова начинал «обозрение», чтобы «услышать», как явление само начнёт давать нужную подсказку. В своё время так, наверное, поступали многие мыслители, новаторы, изобретатели, рационализаторы, испытатели Природы.
Однако он шёл дальше Явления – в самую глубину устройства мира, в его глобальное начало, где, по его расчётам, был не только Большой взрыв, но и нечто большее, что определяло и дальнейшую судьбу самого Взрыва. И приходил к ответу, что этим большим, чем Взрыв, было время, которое делило его течение на три равные доли: прошлое, настоящее и будущее. Не на части, которые следуют одна за другой по воле расписания, а именно на доли, которые находятся в неразлучной связи друг с другом, составляют Триединство, творят своё дело одновременно, сообща. А вот это было уже парадоксально по отношению к сложившемуся мнению, что так быть не может. Учили ведь другому: прошлое – это прошлое, будущее – будущее, а настоящее – настоящее. И все эти три времени находятся по разные стороны друг от друга, где два из них – прошлое и будущее – диаметрально противоположны и никак не пересекаемые между собой.
Яснов же доказывал обратное: если один человек, допустим Б.В.Кузнецов, спрашивает: «почему в мире существуют именно такие, а не иные, элементарные частицы», то другой, тот же Яснов, должен тоже задуматься над этой проблемой.
Но что значит – задуматься? Это - включить в поиск ответа на поставленный вопрос не только мыслительный аппарат, но и все системы физиологической мощи организма. Потому как в одиночку один мыслительный аппарат – без подмоги со стороны органических компонентов жизни: белков, аминокислот, ферментов, гормонов и тому подобное, – с этой задачей справиться вряд ли сможет. Стало быть, существует прямая связь мыслительной деятельности человека с тем временем, которое отпущено ему для этой деятельности. И непременно через те физиологические процессы, которые, по сути, и определяют данный срок его пребывания на земле.
Но кто вообще определяет этот срок – вот вопрос!? Сам человек сделать этого не в силах – это точно. Земля? Условия среды? Но каким образом? Скорее всего, тем вращением вокруг своей оси, которое Земля осуществляет, перемещаясь вместе с солнцем по галактической орбите. На этой орбите и происходит то, что называется ЭВЕРТАЛЬНОСТЬЮ материи – переходом её из одного состояние в другое, из другого – в третье, из третьего – в четвёртое, и так далее, и тому подобное – до бесконечности.
Понимая, к каким тайнам Природы он вдруг прикоснулся, Яснов, тем не менее, не видел и причины для страха, чем всё это может обернуться, если человечество возьмёт курс на бесшабашность, на безотвественное использование новых знаний в разрушительных целях. Он верил в разумность земной цивилизации. Верил в то, что человек, рано или поздно, но постигнет тайну смерти, станет бессмертным.
Другой вопрос: что он будет делать вообще, если обретёт эту бессмертность? Скорее всего, и тогда будет смертным, но исключительно по желанию самого человека. Не сможет человек жить бесконечно. Устанет. Будет заказывать и день ухода из жизни, и ритуалы похорон будут иными, и слёзы прощания исчезнут навсегда. Пока же этого нет, надо к такой жизни готовить человека заранее, именно сейчас, не откладывая на «потом».
Вот только кого готовить, если большинство хочет жить тут и сейчас? Как остановить тех, кто задумал совершить не благое, а паскудное дело? Чем наказать за наглое вторжение в чужую судьбу, причинение боли другому человеку? Тюрьмой? Она стала тем домом, где вовремя кормят, укладывают спать, будят, ведут под охраной на работу, позволяют читать, писать, смотреть телевизор, курить, пить чефир. Что ещё надо для человека, не признающего свободу, как образ жизни скитальца, безработного, бездомного, вечно спешащего в поисках куска хлеба? Такая жизнь и свобода нужна только ясновым, для которых её смысл – так называемое духовное совершенство, к которому стремилось всё человечество на протяжении тысяч лет, но так и не удосужилось достичь и сотой доли этого чуда. Таким, как ремезы, хитрецовы и иже с ними такая жизнь – издевательство над их внутренним содержанием, наполненным простыми, понятными и веселящими душу проблемами бытия. Им такие, как ясновы, не указ! Им подавай то, что за душой у ясновых! И они идут взять это задушевное без спроса. Идут навести свой порядок в этом мире…
6
В Москве наблюдают: вот он, Сенск, улица Привокзальная, Рабочая, Железнодорожная, Песчаная. В конце Песчаной – Центр Хитрецова, обнесённый высоким забором, а поодаль – его коттедж..
- Давай остановимся тут, – говорит Арсений Арсену. – Посмотрим, кто сейчас выйдет из обители Хитрецова.
Из коттеджа выходят несколько человек: сам Хитрецов, Ремез, Лапшеня, Майя Дикулич, Энк и Эдик.
- Ого! – восклицает Арсений. – Целая бригада!
- Да, бригада коммунистического труда! – шутит Малышин.
- И о чём они говорят? Вы можете сделать так, чтобы мы слышали их речь? – просит Кито-И.
- Для этого, уважаемый профессор, надо дать им по микрофону – тогда мы и услышим их беседу! – весело отвечает Арсен. – Но мы постараемся достичь этого и без микрофонов.
Вот Хитрецов отдаляется от группы, нервно смотрит на часы – кого-то ждёт. Вынимает из кармана мобильник, прикладывает к уху.
Арсен комментирует:
- Звонит какому-то Зайкину, просит поторопиться.
- Зайкину? – переспрашивает Малышин.
- Да, Петру Зайкину, – подтверждает Дени. – Не знаешь такого?
- Участковый инспектор, – отвечает Игорь. – Недавно назначили на участок, где находится Центр Арсения Ильича. Но причём тут участковый?
- Сейчас выясним и это, – обещает Арсен, переводя «съёмку» ближе к железнодорожному вокзалу, в здание УВД, а потом – в кабинет Торбеева.
И наблюдают в Москве следующее.
- Ты пойми, Пётр, что вскрывать квартиру можно только по решению суда или с санкции прокурора! – говорит Торбеев Зайкину, молодому сержанту милиции. – У тебя же нет ни того, ни другого.
- Но есть просьба Майи Дикулич, члена ОКО-Центра, чтобы я сопроводил их в этот Центр! – парирует Зайкин. – К тому же у неё есть ключ, и никакого вскрытия квартиры производить не надо! Разве такая помощь людям – нарушение закона?
- Согласен с тобой: Майя имеет ключ, доступ к помещению организации, вот она пусть и берёт на себя ответственность за последствия!
- А как быть с заявлением Ремезова и Лапшина? Заявление принято, значит, надо проверить?! Это же сигнал, Вадим Салаватович! А вдруг и на самом деле под крышей этого заведения – криминальное гнездо? У вас лично есть такие деньги – десятки тысяч долларов? Ни у вас, ни у меня таких денег нет. А у них есть! Значит, есть источник поступления, и этим источником является криминал!
Торбеев хмурится. Ему неприятен данный разговор, где главным фигурантом является уважаемый человек Сенска – Яснов Арсений Ильич. Однако надо что-то делать: заявление от граждан поступило, зарегистрировано.
- Малышин не приехал из Москвы? – вдруг спрашивает он Зайкина.
- Не могу знать, – отвечает тот.
Торбеев смотрит на часы, находит на циферблате строчку с датой, бормочет:
- Нет, он пока там. Пока там… А мы пока тут…
Зайкин в недоумении:
- Почему – пока?
- Потому, товарищ сержант, что за такие штучки, как незаконное проникновение в чужое помещение без надлежащих документов, можно здорово поплатиться! Ты вот что: сопроводи эту компанию до квартиры Яснова, а через порог не переступай. Понял?
- Конечно, понял! Чего тут не понять? Есть сопроводить компанию до порога квартиры и возвратиться! Разрешите идти?
- Идите!
И только Зайкин повернулся, чтобы сделать шаг в сторону выхода из кабинета, как зазвенел телефон.
- Торбеев слушает! – услышал он за спиной. - Зайкин? Пока здесь? Потому, Иван Ефимович, что он на службе, а не на прогулке! Понимаю, всё понимаю, но у нас – свои задачи, а у вас – свои. Это что – шантаж? Да, я читал ваш документ, читал! Славно работаете, что и говорить, но и мы работаем!
Зайкин, услышав своё имя, задержался. Стал ждать.
- Вы вот что, Иван Ефимович! – обращается в трубку Торбеев. – Зайдите к прокурору, изложите ему свою просьбу, и если он сочтёт нужным – выдаст вам ордер на обыск квартиры Яснова. С ордером и приходите сюда. Не даст ордер? Почему? Не найдёт основы? Ах, не ваше заявление!? Тогда – до свидания!
Бросив трубку на базу, обратился к Зайкину:
- Сопроводи их до железнодорожного переезда, а дальше не ходи! Чтобы люди не подумали чего-либо плохого об Арсении Ильиче. Ни возле его дома, ни в подъезде, ни возле квартиры тебя быть не должно! Ясно?
- Так точно! – ответил Зайкин. – Разрешите идти?
Торбеев махнул рукой. Тот вышел. Достал из кармана носовой платок, вытер вспотевший лоб. Про себя подумал: «Не плохо бы проверить эту «сладкую парочку» - Лапшина с Ремезовым! Что-то не так в их заявлении. Не у самих ли рыльце в пуху?»
7
Хитрецов, завидев медленно подходящего к ним Зайкина, негодующе проговорил:
- Вот так работает наша доблестная милиция! Никуда не спешит, никто ей не указ!
Лапшин и Ремезов довольно засмеялись:
- Хлеб народный даром жрут!
- А что им, они ведь – органы!
- Органы, да ещё органы!
- Что вы хотите, Иван Ефимович: менты – они и есть менты!
Майя косит на них свой взгляд, но на эмоции не поддаётся. Утром они ей казались более симпатичными, приятными, а сейчас она почувствовала в них ту скрытую агрессию, которая делает человека развязным, склонным на дурной поступок. В голове шевельнулась мысль: «Правильно ли я делаю, что согласилась на посещение квартиры Яснова с ними – незнакомыми людьми? Паспорта у них есть – это она проверила. Но кто они в действительности? Какие-то странные манеры поведения у них проскакивают, что даже тревожно становится. Что им надо в квартире Яснова? А что надо Хитрецову? И зачем Хитрецов берет с собой этих двух мальчуганов – Эдика и Энка?»
Все эти мысли вспыхнули в её голове, словно молния в грозу. И вспышка эта насторожила её ещё больше: гроза могла перерасти в торнадо.
- Прошу прощения, господа! – извиняется Зайкин, подходя к группе. – Сопровождаю вас только до железнодорожного переезда, а дальше вы сами, без моей помощи.
- Как это? – удивляется Хитрецов. – Без представителя органов? Но мы ведь договорились!
- В моём распоряжении всего лишь несколько минут, – отвечает Зайкин. – Через 20 минут – совещание у Савина.
Таким заявлением участкового Хитрецов остался крайне недоволен. Он считал, что человек, которому оказывается солидная протекция, должен сделать всё возможное, чтобы достойно отблагодарить за данную протекцию! И если беременная жена Петра Зайкина находится на сохранении в Центре Хитрецова, то сам он должен понимать, что данная протекция – это исключение для его семьи. Как говорится, не каждому открыт доступ к таким условиям, как в его Центре! И не всякому он, Хитрецов, дарует такой жест внимания!
- Честное слово, не могу, Иван Ефимович! – божится Зайкин. – Не имею права нарушать Устав службы!
- А я, выходит, могу?! – упрекает его Хитрецов. – Тысячи людей мечтают попасть ко мне, но лишь единицы счастливчиков получают такие приглашения! Буду искать другое решение…
Зайкин молчит. Ему тяжело слушать это. Он знает: Хитрецов потребует перевода его жены в сенский роддом. Но ослушаться начальства тоже не может.
- Ваше право, Иван Ефимович, – отвечает Зайкин. – Но я подчиняюсь приказу начальства.
- Какого начальства? Торбеева? Какое это начальство, если сам в подчинении других!? Напишу, куда следует – и не будет вашего Торбеева! В таком случае, можете быть свободны, а мы и без вас управимся!
И двинула группа к железнодорожному переезду по Спортивной улице…
- Перекур! – выключая монитор и снимая с головы шапочку, восклицает Арсен. – Минут через 20 включим, когда эта ватага будет находиться в эпицентре главных событий. Поглядим, что они там будут вытворять!
Быстро накрыв стол, люди сели перекусить, выпить чаю, а сингомены поспешили под лучи света – подзарядиться. Потом снова все уселись возле монитора, продолжили сеанс.
8
В Москве наблюдают, как Майя Дикулич распоряжается в квартире Яснова:
- На кухне никаких тайников нет. В кладовке – старый велосипед, несколько пустых стеклянных банок, кое-какие инструменты. На балконе тоже нет ничего примечательного: старый комод матери Арсения, Анастасии Ивановны, её вещи, которые остались после неё. Смотрите в стенке, в её отделениях!
Ремез и Лапшеня сразу приступили к делу. Обшарили одно отделение, второе, третье – ничего нет, что могло бы привлечь их внимание.
Хитрецов сел на диван, молча наблюдая за происходящим. Рядом с ним уселись Эдик и Энк. Этим было интересно узнать, какие книги попадутся на глаза «искателей». Попалась «Теория себя». Ремез полистал её, осмотрел корешок, пощупал, нет ли в нём чего, швырнул на стол. Лапшеня взял пару других книг, вслух прочитал на обложках: «Арсений Яснов» - тоже бросил на стол.
- Ничего путного! – в сердцах произнёс он. – Даже поживиться нечем!
Майя насторожилась: «Причём тут нажива? Что они хотели бы найти здесь? Деньги? Но их у Яснова было столько, что хватало на те нужды, которые он сам же себе и создавал. А создавал он их не очень-то охотно: обходился простой едой, простыми вещами, излишеством не увлекался».
Ремез вышел на балкон, закурил. За ним двинулся Лапшеня, тоже закурил. Дым пошёл в зал, что тоже не понравилось Майе. Громко отметила:
- Ну, если нет ничего, так ничего и нет! Всем, как говорится, спасибо!
- А гараж у него есть? – несётся голос Ремеза с балкона.
- Есть и гараж! – отвечает Майя. – Но я знаю, что там – одни железки, инструменты, запчасти к машине.
- А может, и станок там?
- Что вы имеете в виду? – не поняла Майя.
- Тот, на котором деньги, извините, печатают! – поясняет Лапшин. – Такого не видели, случайно?
Лапшин гогочет, а Майя размышляет: «Вот оно, оказывается, в чём дело! Печатный станок им нужен!»
- Вы это серьёзно? – спрашивает она. – Или шутите?
- На эту тему, барышня, говорят тихо и без шуток! – предупреждает её Ремез. – А кто пошутит, тому вон туда! – показывает на небо.
- Я в это не верю, чтобы у Арсения Ильича в гараже печатались деньги! – говорит Майя. – И вообще, об этом даже речи быть не может, чтобы он – и фальшивомонетчик!! Когда ему заниматься этим, если он только и умеет – писать книги? Чтобы печатать деньги, нужны специалисты, специальные знания, станки, оборудование, краски, да и много другое…
- А ты откуда знаешь? – интересуется Ремез. – Если знаешь, то, может быть, вы вместе и занимаетесь этим?
Это Майе не понравилось до крайности. Не понравилось это и Хитрецову. Он надеялся, что в квартире Яснова найдут то, что послужит прямым доказательством того, что он что-то скрывает от властей, ведёт тайную работу, разрабатывает то, что послужило бы усилению безопасности страны, её могуществу. А тут, оказывается, нет ничего, к чему можно было бы придраться, уличить его, схватить за руку. Даже отчёта о поездке в Японию нет. Нет и дневниковых записей. Стоп!
- А дневники его где? – спрашивает он у Дикулич.
Та смотрит на Хитрецова, но не может понять, в чём дело.
- Личные?
- Да, личные! Где они, если ведёт? В компьютере? Включите компьютер! Переберите все дискеты, которые у него имеются!
- А чего их перебирать, если я сама заботилась о том, чтобы их классифицировать? – говорит Майя. – Они все прошли через меня, поэтому я заявляю, что никаких дневниковых записей на дискетах нет. Раньше Арсений Ильич вёл дневник, но потом, когда понял, что они могут быть поводом его шантажа, перестал заниматься этим делом.
- А где ранние записи? – не унимается Хитрецов.
- Все они опубликованы в его работах, и об этом, надеюсь, вы тоже неплохо знаете.
Ремез и Лапшин снова пошли на балкон. И снова в зал повалил дым от сигарет.
И тут возглас Ремеза:
- А это что за ящик? Камни какие-то. Не золото, случайно? Не похоже. Золото я знаю, а это не золото…
Майя идёт на балкон, оглядывает ящик, говорит:
- Обычные камни: кварциты, песчаник, галька, мергель, мел…
9
Арсен, увидев данную сцену, заволновался:
- Если копнут поглубже, то обнаружат друзу томанита с Сетомана.
- Друзу томанита?! – удивляется Дени. – И ты молчал о ней?
- Я о ней совсем забыл! Она на самом дне ящика.
- А если найдут, что будет? – интересуется Дени.
- Блестит, как золото, подумают, что оно – заберут. А когда поймут, что не золото – выбросят. Жалко…
- Тогда вот что, – прислушиваясь к их разговору, сказал Эдо. – Попросим Арса что-то придумать, чтобы разобраться с этим делом. Он у нас большой выдумщик по этой части! Нагонит им такого страху – до смерти не забудут!
- Так и сделаем! – весело, озорно ответил Арс. – Дождусь только, пока уйдёт Майя. Не хочу женщину ставить в неловкое положение.
То, что произошло в квартире Яснова дальше, назвать даже чудом мало. Сначала она наполнилась сизой дымкой, словно кто накурил. После этого вдруг появился раскалённый докрасна шар с футбольный мяч, который начал летать из угла в угол, обходя присутствующих в квартире мужчин.
Видя такое дело, все смотрят на входную дверь, намереваясь выбежать вон. Но шар перемещается туда, преграждая им дорогу.
- Это шаровая молния! – вопит Хитрецов, побледнев от страха. – Если рванёт – от нас не останется ничего! Не шевелитесь!
Вот шар устремляется под потолок прихожей, зависает. Хитрецов делает шаг в направлении двери, но молния опускается, преграждает ему путь, оставаясь на уровне глаз. Тогда он пригибается и, крадучись, решает миновать её. Но и она опускается ниже. Хитрецов нервничает, ложится на пол, ползёт, неумело барахтаясь, по коридорному половику. Однако шар и тут опережает его – зловеще шипит, переливаясь всеми цветами радуги.
Хитрецов встаёт, отступает туда, где Ремез и Лапшеня – на балкон. Все смотрят вниз, нельзя ли использовать его для вызволения из западни? Нет, опасно: 5-й этаж!
- Это не такая молния, о какой пишут в газетах! – орёт Хитрецов. – Она разумная! Она не только видит, но и знает, зачем мы пришли сюда! Нутром чувствую, что это проделки Яснова! Это он – Яснов! Я узнал его!
После этих слов Хитрецова молния вдруг исчезает, но тот чувствует, что она тут, совсем рядом. Все трое бегут к выходу, шумно толкая друг друга. Лестница дрожит от напряжения, они оглядываются, пот заливает им глаза.
- Она гонится за нами! – неистово голосит Хитрецов. – Она сожжёт нас! Она испепелит нас!
Наконец, вот она – спасительная дверь выхода из дома! Все трое вываливаются из подъезда, образуя кучу-малу.
- Что с вами, родимые? – вопрошает их старушка, сидящая возле крыльца на стульчике. – Господи, да на вас лица нет! – крестится. – Пожар, что ли?
Мужчины поднимаются, стряхивают с себя пыль, боязливо поглядывая в сторону подъезда, из которого выбежали. Нет, молния уже не гонится.
- Соревнуемся, кто быстрее всех с пятого этажа слиняет! – поясняет Ремез.
- Ага, соревнуемся! – вторит ему Лапшеня, потирая ушибленное колено.
А Хитрецов молчит. Страх из него пока ещё не вышел.
Глава 5
1
Насмеявшись вдоволь над тем, что устроил в сенской квартире Яснова Арс, земляне стали прощаться с томанами. Однако Эдо заметил:
- А знаете ли вы, что вам уже приготовлен сюрприз дирекцией Политехнического музея?
- Нет, не знаем, – ответил Арсений. – Если бы знали, то уже бы, наверное, и проглотили этот сюрприз!
- Такой не глотается! – отвечает Эдо. – И не жуётся, ибо он мерзкий и пакостный! Вам отказано в проведении сегодняшней лекции, Арсений Ильич…
- Как это? По какой причине?
- Узнаете сами, когда прибудете на место.
- Тогда вам надо срочно отбывать! А мы уж тут как-нибудь сами…
- Ну, нет! – воспротивился Эдо. – Будем здесь до тех пор, пока эта ситуация не прояснится до конца!
Арсений крепко пожал Эдо руку…
… Ещё издали группа Яснова увидела возле входа в Политехнический музей несколько хорошо одетых людей, которые явно поджидали именно его, Яснова. И когда он подошёл к ним, один из них протянул ему лист бумаги.
Это было решение дирекции музея отказать Яснову в проведении нынешней лекции. Причина указывалась банальная: зал закрывался на ремонт.
- А как же контракт? – вежливо спросил Арсений. – Он заключён на три дня. Сегодня третий, заключительный.
– Извините, вынуждены отказать! – послышался ответ представителя дирекции. – В несущих конструкциях зала обнаружена трещина. Комиссия, созданная по данному факту, дала заключение: трещина образовалась в результате мощных воздействий сил неизвестного происхождения. Скорее всего, это следствие тех трюков, которые вы провели в этом зале накануне. Если данный вывод подтвердится, то вам придётся заплатить и за предстоящий ремонт.
- А если не подтвердится, то вы готовы уплатить неустойку за данный отказ?
- Не беспокойтесь: экспертиза будет проведена на самом высоком техническом уровне! Что касаемо неустойки, то она вряд ли понадобится, если выводы, сделанные комиссией, будут не в вашу пользу.
Всё было ясно и логично. Придя домой после того, как карманы зрителей были набиты серебром, люди обнаружили, что никаких денег у них не оказалось вообще. Но ведь они были, звенели, оттягивали карманы и сумки! Стало быть – обман!? Значит, и остальное – туфта!
Отыскалась группа, которая тут же начала собирать заявление в прокуратуру. Оппозиция имеет право сказать то, что имеет сказать! И потребовать наказания виновных за нанесение морального ущерба в условиях демократического самоуправления!
Прочитав бумагу и свернув её вчетверо, Арсений сунул его во внутренний карман ветровки. При этом отметил:
- Жалко мне вас, люди! Живёте так, словно отбываете срок пожизненного заключения на этой планете. Вы же знаете, что никаких трещин в конструкции зала нет. Зато есть мнение чиновников, что Яснов – шарлатан, трюкач, а поэтому его надо поставить на место. Но что бы вы делали без таких, как я? Ведь всё, чем вы пользуетесь – это плод ума и труда учёных, изобретателей, испытателей Природы, их жертвенности во имя познания тайн устройства мира, где, по их убеждению, всё должно принадлежать всем людям поровну. Кристалл минерала растёт вершиной, а это значит, что изобилие земной цивилизации может прирастать исключительно трудом гениев, где бы эти гении ни трудились, в каких лабораториях ни открывали, за какими станками ни стояли. Они – гении, а потому не могут жить только для себя. Они не отсюда, а потому им так тяжело жить в этом мире, где всё поставлено с ног на голову: гений, учёный, мыслитель – это нищий, а тот, кто при чинах – князь мира сего. Но не вам ли сказано: «Придёт час – и князь мира сего будет изгнан вон из мира человеков»?!
Больше Яснов не стал говорить – дал знак своим, чтобы те «сворачивали» свою деятельность. Бесполезно было что-то доказывать тем, кто не слышал ни его, ни тех, чьи души были переполнены болью за судьбу России и Мира. Для глухих звон набата – это всего лишь пляска звонаря на колокольне. Картина для слепых – полотно холста, на котором только и можно – собрать обед. Книга для неграмотного – разжига для костра. Разве ублажить таковых светом, звоном, новым словом? И что увидит слепой, если вернуть ему зрение? Что услышит глухой, получив слух? И что будет делать тот, кто станет грамотным тотчас? Не обрушат ли они свой гнев на того, кто дал им эту свободу, и нарушил вдруг привычный ход их жизни? Скорее всего, так оно и будет: и гнев обрушат, и камнями побьют. Иначе не сказал бы Спаситель вот так: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего пред свиньями, чтоб они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас» (Матфей, 7, 6).
2
В гостинице провели последнее совещание. Открывая его, Арсений сказал:
- Сами видите, какое у меня настроение в этот час. Люди не хотят нового слова, они где-то в прошлом, в том затхлом мире, который им, оказывается, нравится больше всего на свете. Он для них – дороже их собственной жизни, благополучия детей и внуков. Они создали его по образу и подобию своего уровня мышления, а это говорит о том, что они вряд ли что будут менять в его основании. Мне больно смотреть на них. Я не понимаю их. Они мне кажутся такими несчастными, что ни помочь им уже невозможно, ни перенаправить в нужное русло их жизни – тоже никому не под силу. Они просто смирились со своим убогим, нищенским существованием, обрекли себя на деградацию. Посмотреть на их мир сверху – увидеть сплошное копошение тел: рождаются, взрослеют, стареют, умирают, хоронят, воюют, стреляют друг в друга, что-то строят, возводят, перестраивают, везут, тащат, собираются в толпы, падают ниц в молитвах, орут на стадионах, увлечённо играют в игрушки, пуская по рекам, озёрам, морям и океанам кораблики из железа и стали… И всё это происходит в замкнутом пространстве по имени «Планета Земля». Почему они обманывают себя, что действо их жизни происходит на поле с твёрдой почвой, не подверженной никакой глобальной эрозии? Почему так слаб голос тех, кто видел Землю с высоты Космоса, что она – всего лишь камень, на котором однажды произрос колос злака – Жизнь? Да об этом надо не говорить, а кричать! Стонет наша Земля, стонет. Но что ей остаётся, если не терпеть на себе эту тяжкую ношу – Жизнь? Ведь Жизнь – её родное Дитя. И она терпеливо ждёт, покуда оно повзрослеет, поумнеет, помудреет. А оно всё ещё играет в детские забавы. Что это, если не глобальная инфантильность Человечества? Мне страшно за него. Мне стыдно за эту Цивилизацию…
Тут Арсений замолчал. Он смотрел куда-то вдаль через большое окно номера, хотя кроме соседних домов ничего другого видно не было. Потом опустил взгляд, обведя им присутствующих, словно лучом света. Стал извиняться:
- Вы уж простите меня, коллеги, что заговорил вас! Хотел сначала послушать вас, а сам встал впереди всех.
- Наверное, так и должно было случиться, – за всех ответил Кито-И. – Сегодня Человечество просто не готово к таким переменам, которые предлагаете вы, Арсений Ильич. Оно вошло в такую стадию своего развития, в которой кроме капитализации жизни ничего другого не рассматривается вообще. Даже Церковь не устояла от соблазна – капитализировалась! А это говорит о том, что мир на пороге интеллектуального, мировоззренческого кризиса. Впрочем, что я говорю: вы в своих трудах сказали об этом достаточно понятно и определённо. Надо ждать! Ждать, пока не произойдёт на этой планете что-то из ряда выходящего, чтобы Человек, наконец, стал тем, кем его создала его сама Природа – обладателем Разума.
Тогда Арсений продолжил:
- Предлагаю всем разъехаться по своим местам: мне, Вере Снежиной и Малышину Игорю – в Сенск, Кито-И и Дени – в Японию, а Арсену – с томанами на Сетоман, чтобы помочь их соседям разобраться в ситуации с их роботами.
- Только не вздумай там остаться! – предупредил Арсена Игорь. – Потом не пропишем тут, на Земле!
- А может, вы, Арсений Ильич, тоже с нами – в Японию? – обратился Кито-И к Яснову. – Что вас удерживает в России, в Сенске? По сути дела, ничего не удерживает. Квартира у вас – так себе, на счёте в банке – жалкие гроши, Хитрецов так и останется в неприязни к вам и зависти, да и годы ваши пошли под уклон – не остановить!
Арсений задумался. Вот именно, что его удерживает в России? Наверное, язык. Да, именно русский язык и даёт ему основание не расторгать связь с Россией. Даже короткое пребывание за её рубежами – это потеря того стержня, на котором этот язык остаётся русским, глубоко проникновенным в сознание человека, говорящего и думающего на этом языке. Это Арсений понял потому, что однажды сравнил свой язык с немецким, который ему нравился и которым он решил овладеть в совершенстве. Не овладел, так как остановил себя на полдороге к цели. Не пошёл дальше – понял, что смешение языков лишит его возможности слышать свой язык Кванто-Спирально, как, собственно говоря, и «устроено» каждое слово этого языка. Например, «трак-тор», «тор-надо», «бес-смертен», «ра-курс», ну, и так далее. Разве есть что-то подобное в немецком, других языках, кроме русского? Этого нет. Значит, нет в них и ответов на те вопросы устройства мира, которые он, Арсений, пытается отыскать с помощью своего языка. Прежде всего, разумеется, в таком могущественном документе, как Новый Завет Спасителя, где что ни фраза, стих или притча – это тайна за семью печатями. Чтобы их приоткрыть, нужен особый, другой язык, который бы так подошёл к языку Писаний, чтобы они совместились, как ключ – в замке. Таким «ключом», по мнению Арсения, может стать только русский язык. И он доказал это в своих научных трудах.
А что его удерживает в Сенске? Наверное, память о детстве и юности. Трудным было его военное и послевоенное детство, но именно это время Арсений ценил в себе более всего. Потому, наверное, что в нём оно так и осталось. И вся его последующая жизнь, связанная с работой в школе, просвещением и просветительством, строилась на основе того, что детства в нём было очень даже много. Он так и говорил своим коллегам по школе:
- Настоящий учитель – это тот, в ком детства – под завязку! Ну, как можно понять детей, если ты в одном мире, а они – в другом? Они будут тянуться туда, где их чувства, они сами.
В Сенске он пошёл в первый класс, здесь он дал свой первый урок. Он с болью прощался с Сенском, когда переезжал в Мытищи, но всякий раз душа его торжествовала, когда он возвращался сюда по тому или иному случаю. Наконец, всё осталось позади – и он снова здесь, в своём родном краю и, как видно, навсегда. Здесь родное всё: люди и улицы, речка и прибрежные куртины, поляны и обрывы, овраги и линия горизонта, небо и запахи, широта и долгота! Разве там, в стороне, есть подобное? Нет даже похожего. Значит, надо быть именно тут, в этой точке Земного шара! Недаром говорят: «Где родился, там и пригодился!». А может, не родился, а явился?
- Какое чудесное слово ты сейчас произнёс, Арсений, про себя! – заметил Эдо. – Ну, в каком языке, кроме русского, можно слышать вот это: «Я – ВИЛСЯ»?! Воистину уникальный твой язык, Арсений. Уникальнее не придумать! И Спаситель ваш тоже говорит нам об этом.
- Какой Спаситель? – не поняла Вера.
- Тот, который был на Земле, но вознёсся и убыл на небо.
Наступила пауза – долгая, сосредоточенная, даже тягостная. Наконец, Арсений прервал её, спросил:
- Так он, что, среди вас?
Томаны громко рассмеялись.
- Вы что, подтруниваете над нами? И как вам не совестно обижать нас, несмышленых детей Земли? – по-детски, наивно, обратился к ним Малышин.
Томаны принялись утешать землян:
- Если бы Спаситель был среди нас, то он бы давно предстал пред вами. Но его нет, а поэтому речь тут идёт о том, что он – энергия, которая раздаётся всем по крупице, а когда надо – собирается в комок, рождая всё и вся в этом мире. Потому он и сказал вам, если помните, вот так: «Когда вы увидите того, который не рождён женщиной, падите ниц и почитайте его; он – ваш Отец». Так записал Фома, один из его учеников. И эти слова – истина: сингомены, которых вы создали на основе своих матриц, – это те, которые не рождены женщинами. И на основе матриц женщин будут созданы сингомены, и они – не рождённые женщинами. Потому и говорит Спаситель в другом месте: «Смотрите, я направлю её (женщину), дабы сделать её мужчиной, чтобы она также стала духом живым, подобным вам, мужчинам». Разве плазма, которая пошла на создание Арсена и Дени, – не дух? Это дух, для которого, что женщина, что мужчина – жизнь без разделения по половому признаку. И мы, томаны, для землян – не рождённые женщинами. Отсюда ответ на вопрос, почему Спаситель призывает поклоняться тем, кто не рождён женщинами: он имеет в виду не того, кто перед Человеком, а в каком направлении следует идти Человечеству, чтобы «познать» Отца своего – Духа Истины? Без искусственного Интеллекта, созданного на основе живой матрицы, Человечество никогда не сможет выйти за пределы своего земного мира. А если и выйдет, то всего лишь на сотни, тысячи километров от Земли. Даже Луна, ближайший спутник Земли, окажется ему не по зубам.
- Вы правы, наши небесные братья, – ответил на это Арсений. – И мы избрали именно этот путь движения. Однако сами видите: Человечество ещё не готово отступиться от того миропорядка, которому оно посвятило тысячи лет своего обитания на ней. И, к сожалению, конца этому посвящению не видно. Оно не верит даже тому, к чему призываю людей я – пересмотреть взгляд на устройство мира Вселенной в сторону признания явления оборота энергии, возврата её в Источник. Ведь именно это и продемонстрировал Спаситель разумным существам мира: рождённый от света – есть сам свет, и уходит туда, где свет берёт начало. Вознесение Спасителя – это наглядный акт подтверждения обратимости мира. Вот только вопрос: что прикажете делать? Если – ничего, то уже поздно – первый шаг сделан. Если сделать шаг второй, а потом – третий, то Человечество вообще запутается в наших идеях. Значит, остаётся только ждать. Ждать и надеяться, как говорил один из Героев Александра Дюма-отца.
3
Ещё долго шла беседа в тот день в номере гостиницы – почти до вечера. Говорили о том, что же там, впереди, за горизонтом будущего? А он уже проглядывался, этот горизонт. Вот только идти до него предстояло ещё долго-предолго. Но и там, куда надлежит прийти, всё ли будет ясно? Не отодвинется ли этот горизонт ещё дальше?
Завтра к обеду этот номер опустеет, а к вечеру тут поселятся другие люди. Арсений и Вера войдут в вагон поезда, который повезёт их в сторону Сенска. Малышин останется в Москве по делам службы и учёбы. Томаны, а вместе с ними Арсен, отправятся на их планету. Кито-И улетит в Токио с Дени.
На прощание профессор, обращаясь к Яснову, скажет:
- Вот что, Арсений Ильич! То, что тебе отказано в продолжении лекций – не означает отказ от признания твоих идей людьми вообще. Не держи обиды на мир, он никак не может выйти на путь своего прямого развития – его так и тянет совершить зигзаги, повороты, обороты, кульбиты. Ты призываешь его к бессмертию, а оно ему надо? Ему достаточно и того, что он имеет в каждом человеке – до 100 лет жизни, не более. Даже этих ста лет не требует, хотя именует себя ни как-нибудь, а ЧЕЛО-ВЕКОМ! Ты ему предлагаешь изобилие вещей, предметов потребления и продуктов питания, а он и этого не желает, так как это перевернёт все его прежние устои бытия. Посмотри, что происходит с криминалом! Сам же говоришь, что его можно искоренить в считанные дни и недели, если захотеть. Читал я твои работы на данную тему, и скажу, что ты полностью прав! В век электроники, Интернета, сплошной телефонизации не справиться с этой задачей – этого не хотеть вообще! Стало быть, криминал – явление не социальное, а психологическое, он – атрибут не обустройства жизни, а сознания человека, его отношения к действительности. Он – такая же потребность, как кусок хлеба, глоток воды и воздуха. С ним невозможно расстаться, так как без него смысл жизни человека теряет солидную долю своего значения. Извини, говорю с привкусом кощунственности, но это – горькая правда! Да что там криминал, если Человечество и другие напасти возвело в степень жгучей необходимости в своём обитании на Земле! Что бы оно, к примеру, делало без войн и походов? Оно бы сошло с ума от монотонности своего бытия. А так – развлечение: сборы, походы, стычки с неприятелем, смерть, похороны, победное шествие тех, кто остался в живых, пусть даже он – калека на всю оставшуюся жизнь. Мерзко всё это, Арсений Ильич, и подло! Но это и есть жизнь – ЖИЗНЬ ВЗАЙМЫ У СЛУЧАЯ…
Арсений, слушая профессора, был и тут, и не тут. Он и понимал его, и ему было жалко его, ибо мысли были не на полях войн и сражений, а там, где бил ключ живой материи – в недрах торжества Разума над пропастью Тьмы. Потому и ответил ему так:
- Когда я оказался на больничной койке с инфарктом, мне пришла в голову очень дерзкая идея – использовать сингомен Человека в качестве «живого» прибора для перенастраивания его энергетических функций. Ты понял, о чём я веду речь, Аям?
- Не только понял, но и восхищён такой идеей! – воскликнул Кито-И. – В этом случае сингомен становится не только копией Человека, но и своеобразным эталоном его физиологии! Гениально! И так просто!
- Именно так и должны исправляться в живом организме все болезни и недуги – эти «отступления» от шаблона! – добавляет Арсений. – Если организм – это система, то должен быть и механизм настройки этой системы! И этот механизм мы уже получили. Теперь наша задача – научиться пользоваться этим механизмом. И мы непременно научимся – я в этом уверен!
- А что тебя натолкнуло на эту мысль? – поинтересовался Кито-И.
- Рассказ Арсена о том, что он, якобы, видел, как в моём организме протекают физиологические процессы во время действия лекарств, которые в меня вводили. Именно тогда я пожалел, что нет рядом твоей лаборатории, а то бы мы взяли Арсена, произвели в нём нужные коррективы, после чего всю мощь его электроники направили на корреляцию матрицы, которая использовалась для его создания, то есть моего организма. Думаю, этому методу под силу справиться не только с известными, но и неизвестными недугами. Ведь главным действующим «лицом» тут выступает всё та же реальная сила Природы – Вирус, а точнее – его эвертальное свойство, для которого не существует никаких преград, чтобы возвращать утраченное, переводить недуг в здоровье, слабость – в силу, потерянное – в находку. Ни одна болезнь не сможет устоять перед таким «умным» и «отзывчивым» властелином Жизни! Надо только научиться управлять этой силой, и мы научимся это делать. Другого пути у нас просто не существует.
Аям крепко обнял Арсения. Глаза его были влажными от слёз – так он расчувствовался от этих мыслей Арсения. Дени же стоял в сторонке и молчал. Что ему было говорить, если всё было сказано этими двумя простыми человеками!?
А что томаны? Слушая землян, они радовались и за людей, и за себя. За землян – что те получили, наконец, тот маршрутный лист, который выведет их к заветной цели – стать частью Космической Цивилизации.
А за себя – что именно они, томаны, первыми из всех миров Космоса, признали землян братьями по разуму. Хотя и тут – всего лишь начало…
Глава 6
1
Наутро пришло сообщение от Эдо: «Перелёт завершён. Всё прошло штатно. Арсен чувствует себя, как дома».
Кито-И с Дени отбыли в Японию, вызвав такси до Шереметьева.
Оставшись в номере втроём с Верой и Малышиным, Арсений сказал:
- Мне надо побывать в Мытищах – отдать ключи от квартиры, забрать, что осталось, а это – документы, бумаги, рукописи. С тобой, Вера, мы встретимся на вокзале, а тебе, Игорь, вот моя рука, чтобы все зачёты стали для тебя лёгкими.
- Спасибо! Постараюсь оправдать ваше доверие, Арсений Ильич.
Мытищи… Впервые об этом городе он узнал из письма Инги, которое получил, будучи студентом саратовского Училища культуры. Тогда ему было чуть за двадцать, а сейчас…
Да, быстро бежит время! Далеко позади многие памятные дни жизни. Их – десятки, если не сотни, а потому все они дороги, как сама жизнь, сложенная из этих дней – кирпичей и блоков, плит и консолей, несущих конструкций и временных перегородок. Именно таково оно, здание судьбы человеческой. У кого-то оно прочное, добротное, а у кого-то хилое, хрупкое, готовое рассыпаться в любую минуту, будто сложено из песка. Прочное у того, кто его выстраивал сам, как мастер и простой рабочий, инженер-конструктор и грузчик, как технолог, дворник или бухгалтер. И ничего не получалось у того, кто только и делал – следовал советам других, указаниям со стороны.
Арсений выстраивал свою судьбу сам. Он внимательно прислушивался к советам других, считался с их мнением, но при этом поступал так, как подсказывала ему его интуиция. А интуиция у него была отменная. Он мог безошибочно, что называется, «считать» всю гамму черт характера того, кто вставал перед ним во весь рост своего интеллекта, человеческой самобытности. Но при этом всегда щадил его, если тот вдруг отходил от своего «я», стараясь показаться совсем иным, чем был на самом деле. И очень не терпел, когда кто-то в его присутствии оскорблял другого, причинял ему боль и страдания, унижал и упрекал. В упрёке он видел самое большое зло, которое, по его мнению, могло существовать только с разрешения чувства ненависти одного человека к другому человеку.
Тут он был непримирим. Здесь он вспыхивал, словно факел, а поэтому именно в таких случаях его не понимали домашние. Им казалось, что он просто «строит» из себя праведника, а в праведниках они не нуждаются.
Да, большинство людей в этом мире в праведниках не нуждаются – это точно. А над тем, кто имеет в себе хотя бы малое слово праведности, они готовы неустанно смеяться. И смеются, причём до тех пор, пока в их жизни что-то не лопается, нарушается, искривляется, не поддаётся объяснению. Вот тогда они начинают лихорадочно искать ответы на вопрос: что делать?
У Арсения никогда не было проблем с этим вопросом. И помогала ему здесь полная самодостаточность. Ему ничего не стоило постирать, сварить первое, испечь блины, накрыть стол, вскопать грядку, залить бетоном дорожку, сколотить сарай, накосить сена, наколоть дров, сыграть на баяне, сразиться в шахматы, шашки… Он умел всё. И всё делал не просто охотно, но и с интересом. Его мысли были там, где были пчёлы, охота, рыбалка, автомобиль, инструменты, животный и растительный мир. Но предпочтение он отдавал миру людей – мудрых и рассудительных, трезвых и справедливых, одержимых мечтой и планами её реализации. Здесь он поддерживал любое начинание человека. Он считал, что если человек сам рождает в себе свою идею, то данная идея непременно воплощается в жизнь. И напротив, если ему идею навязать, то она так и останется для него чужой. Вот почему все педсоветы, которые он проводил, будучи директором школы, заканчивались тогда, когда он убеждался: все решения приняты самими членами коллектива.
И в семье Арсений старался приобщить всех к такому коллективному действию. Однако всякий раз, когда он предлагал сесть за стол, поговорить, порассуждать, взвесить все «за» и все «против», Инга отвечала:
- Без тебя знаем, что делать! Не умничай!
И он отступал. Не потому отступал, что не был способен убеждать других в своей правде, а потому, что не видел смысла противостоять невежеству, тупому взгляду на те новые ворота, которые для барана кажутся воротами не в его двор. Свои «ворота» в свой «двор» Арсений старался обновлять как можно чаще. Потому, наверное, и боялись входить в него эти самые «бараны».
2
Сейчас Арсений привычно поднимется на второй этаж, откроет дверь мытищинской квартиры, войдёт, разуется, снимет верхнюю одежду, заглянет в туалет, в ванную комнату – помыть руки, сполоснуть лицо.
Так же привычно оглядит «свою», теперь уже бывшую комнату – меньшую из двух, сядет за стол, за которым создавались его труды – родное место его писательского вдохновения.
Три года тому назад за этим столом была написана «Теория себя». Как же быстро летит время!
Арсений ещё раз оглядел комнату. Без стопок и тюков книг, узлов и коробок, картин и фотографий на её стенах, которые совсем недавно наполняли её пространство, всё здесь изменилось так, будто из живого организма вынули все его внутренние органы. Теперь всё это там, в Сенске.
Подошёл к окну, которое выходило в большой двор между домами 7-го микрорайона.
Рядом, под окном, профырчал чей-то «Москвич-412» – такой же, как был у него, цвета золотистой охры. Бывало, когда не хотелось ставить в гараж, стоял он вот тут, под самым окном. Сейчас на этом месте – так называемые «ракушки» – металлические гаражи, похожие на боевые рубки подводных лодок. «Ракушки» в тени от тех деревьев, которые они, первые жители этих многоэтажек, сажали тут и растили, ухаживали за ними. Сколько раз он, Арсений, ездил в лес за порослью, чтобы потом она принялась и дала вот эту красоту, он не считал. Теперь здесь целая роща.
Почему вспомнил об этом? Потому что всё это он оставляет людям. Пусть радуются, пользуются, живут и так же ведут себя, как он, оставляющий всё это без трагического сожаления, без сострадания к себе, что так много сил ушло из него во имя неизвестного будущего. А зачем оно ему, это будущее, если только он один и будет в нём жить, не имея никого ни рядом, ни вокруг?! Одному ему этот мир не нужен! Потому и покидает он часть этого мира без сожаления, хотя и есть в нём толика непонятной жалости к происходящему. Да и не жалость это вовсе, а такое состояние, когда хочется помочь другим, стараешься вовсю, а тебя не только не понимают, но ещё и гонят, отпихивают – не мешай!
Эх, люди! Знали бы вы, какой мир вокруг Земли вашей! Настоящая Жизнь именно там, а не здесь! Миллиарды звёзд, звёздных систем, галактик, но всё это в одной Вселенной, как на одном дворе, на одной улице, в одном многоэтажном доме! И все уживаются, не ссорятся, не ведут войн, не знают, что такое оружие, голод, нищета, неустроенность – всё в устройстве, все в согласии и понимании друг друга.
А что тут? Вот сидит некто, Иван Иванович, глядит в небо, крутит головой по сторонам, не зная, куда в действительности смотреть, и выдумывает: такой-то год будет последним для землян, а такой-то – предпоследним. И только ему известными методами высчитывает, кто в год Крысы из других знаков Зодиака будет жить и радоваться, а кому придётся и поплакать от горя, и пострадать от этой Крысы. Всё знают! Даже то, что и Солнце погаснет, и Земля сгорит, и всю нашу Галактику – Млечный путь, поглотит «чёрная» прожорливая ДЫРА.
Тогда почему воюете, люди, убиваете друг друга, издеваетесь друг над другом, если знаете, что всему этому приходит конец? Не лучше ли однажды, отказавшись от своих притязаний к другим, «включить» свой разум на «полную катушку», да попросить прощения друг у друга, покаяться перед Небом? Разве не ясно, что ПРОЩЁННОМУ – ДАРЫ НЕБА, А ПОКАЯВШЕМУСЯ – ДАРЫ ВЕЧНОСТИ?!
Впрочем, никто из вас ни прощения просить не будет, ни каяться. Гордыня не позволит. Самолюбие не разрешит. Запретит эгоизм. Чтобы испросить Прощения, надо быть Человеком, а чтобы покаяться – быть Богом…
3
Дальнейшие мысли Арсения прервал щелчок замка входной двери. Он идёт на звук и лицом к лицу встречается с Надеждой, средней сестрой Инги.
Увидев его, она сходу обрушивается бранной речью:
- Ты до каких пор будешь мучить Ингу? Моли Бога, что тебя вытащили из грязи, а то бы так и жил в своей деревне! И маме моей скажи спасибо, что тебя выучила, довела до дела! Если ты такой верующий – откажись от всего этого! – показывает на интерьер квартиры. – Зачем тебе это? Тебе же ничего не надо, кроме своих книг, рукописей, своей болтовни!
Арсений, пока она изливала на него этот ушат грязи, молчал. Когда замолчала, вздувшись, словно красный от натуги пузырь, ответил:
- Люди, которые встречаются после того, как не виделись долго, сначала здороваются. А что касается того, что мне этого ничего не надо, я ведь ничего и не беру, кроме двух стульев – на память.
Надежда ушла так же стремительно, как вошла сюда, не попрощавшись, и в таком зле, что его хватило бы, наверное, на сотню таких, как Арсений.
А минут через пять покинул эту обитель и Арсений. Уходил легко и спокойно: ключи положил на стол, а дверь захлопнулась сама, на защёлку.
Выходя из подъезда дома, подумал:
«Неужели вот так – просто, без суеты и спешки – закрывается за каждым из нас дверь Жизни? Да, именно так она и захлопывается!»
Как хорошо, что завтра он будет в Сенске, в своих родных местах!
Какое чувство Арсений испытывает от встреч с родным краем? Трудно это описывать. Надо жить его жизнью, надо прожить его жизнь. Наверное, так же, как чувствовали это другие, влюблённые в места своего детства, юности, первых встреч с природой. Он хорошо понимал их. Понимал Колю Римского-Корсакова, который написал однажды, 12 мая 1857 года, своим родным в Тихвин, когда учился в Петербургском морском корпусе: «Когда вы будете ко мне писать, то более всего описывайте сады и вообще, растительность, насекомых и прочее…». В другом письме он пишет: «Напишите, пожалуйста, велика ли у нас трава, распускается ли черёмуха, берёза, осина, рябина, дуб, бузина, клён, липа, акация, смородина…». Ему было 13 лет.
А за 18 дней до смерти в мае 1908 года он написал: «А я пока, кроме берёзы во дворе, зелени не видел!»
Если глубоко вдуматься в смысл этих чувств, становится страшно от того, что человек лишает себя самого прекрасного – единства с естеством Природы, от которого произошёл, от которого не может оторваться, но всё-таки каким-то образом отрывается. Отрывается, отходит и удаляется сознательно ради того, чтобы творить в себе чувство постоянной тоски и грусти по этому родству.
Хоть они и великие, художники и мастера, но почему уходят от природы, от Родины, от того близкого понятия, как Россия? Тургенев, Шаляпин, Рерих, Бунин…Что заставляло их идти на разрыв с Родиной? Почему такие чувствительные люди оказались в союзе с чужбиной? Много вопросов можно задать каждому из покинувших родные места, дело, однако, не в вопросах. Видимо, великое всегда в соседстве с мелким, тщеславным, а порой и с безвольным самоистязанием.
В мае 1882 года безнадежно больной И.С. Тургенев (он умер в 1883 г) писал Я.П. Полонскому: «Когда будете в Спасском, поклонитесь от меня дому, саду, моему молодому дубу – родине поклонитесь, которую я уже, вероятно, никогда не увижу».
Два месяца спустя он пишет из Буживаля жене Полонского: «Продать Спасское – значит для меня лечь в гроб…»
Странные эти люди, оторвавшие себя от Родины!» Взяли бы, да и оставили всё, что там, за пределами самих себя, чтобы стать снова собой – от начала своего «Я» на этой Земле! Не смогли. Побоялись чего-то такого, что в них отсутствовало напрочь. Скорее всего, не было того протеста против неустройства, которое для Арсения – кость в горле. Все – в Столицу, а он – прочь из неё! Все – за деньгами, а он – на берег реки, в родные луга, в перелески, словно именно там – настоящая Жизнь, а не тут, посреди тех, кто бродит в поиске куска хлеба и кружки воды.
Кружка, стакан воды…
Вот что, оказывается, беспредельно страшит человека, когда тот остаётся один на один с жизнью! Некому, говорит, подать эту кружку. А она тебе нужна, эта кружка, если и глотка уже не сможешь сделать – уйдут последние остатки сил твоих?
Размышляя об этом, Арсений с содроганием души и сердца подумал и о тех людях его времени, которые навсегда оставили свои места, ушли из деревень, покинули их. Как выдерживают их сердца, их сознание, что навсегда, до конца дней своих, они не увидят своего дома, огорода, тропинки, куста черёмухи, оврага, проталины весной, заката солнца и его восхода? Как живут потом эти люди? О чём думают? Неужели «технизация» сместила человеческие понятия естества, убила в людях чувства близости природы, убрала из души некогда тонкие струны, связывающие музыку родных полей с музыкой мечты и цели? Неужели мечта и цель тоже подчинены этой «технизации»? Да это же трагедия человеческих чувств! Более «изысканной» трагедии, чем эта, наверное, не сыскать!
Глава 7
Когда Арсений с Верой вошли в вагон и открыли дверь в своё купе, их поприветствовал знакомый голос:
- Вот это встреча! Бывает же чудо!
Это был Борис Подлеснов.
Арсений даже растерялся от такого дива.
- Какими судьбами, Борис? Далеко ли путь держишь, добрый молодец?
- В твой славный город путь держим, Сеня! Вот с этим молодым человеком. Знакомьтесь, друзья!
- Мингазов Сергей Борисович! – представился спутник Бориса. – Следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры.
- Ого! – воскликнул Арсений. – И что за дело, если, конечно, не секрет?
- Секрет для других, но только не для тебя, Арсений Ильич, – ответил Борис, поглядывая на Снежину. Её он видел впервые, поэтому ждал, когда её представит сам Арсений.
- Член ОКО-Центра и моя помощница, Вера Снежина, – удовлетворил любопытство Бориса и Сергея Арсений.
Вера, протянув руку, представилась по очереди Борису и Сергею.
- Подлеснов, – улыбнулся Борис.
- Мингазов, – тоже с улыбкой произнёс Сергей.
- Министр газового хозяйства? – пошутила Вера.
- Вы угадали: в школе меня именно так и называли!
Вскоре поезд тронулся, взяв курс на Сенск. За окном вагона замелькали станции, города, посёлки, сёла. Москва, наконец, позади. Почему – наконец? Слишком много сил вымогает она у человека, рождённого не в её каменных «джунглях», а среди полей, водной глади рек, золотых нив и распахнутой во все стороны земной дали. Смотришь в глубину этих далей – и глаз не устаёт, не слезится от напряжения! А тут всё иначе: опоздал на минуту – ждёшь час, а то и два. И везде только бегом, широким шагом – в метро, на площадях, на перроне вокзалов вдоль электричек, в очередях к двери трамвая, троллейбуса, автобуса. И спят тут на ходу поезда, и читают стоя, и едят тоже на ходу – спешно. Никогда не нравилась Арсению такая жизнь. Очень было ему тяжело привыкать к Москве после Сенска. Не выдерживал темпа городской жизни. Старался, как можно чаще вырваться из её цепких объятий, удрать из Москвы. Куда? Конечно, в Сенск, в родные края!
Вот и сегодня он возвращается, наконец-то, из этих «джунглей». И был всего-то ничего, а устал, словно прошли годы…
В купе вошёл проводник, чтобы забрать на хранение проездные документы – билеты. Спросил, не надо ли чего? Они ответили, что всем довольны.
После этого Вера организовала чай, за которым путники разговорились.
- Тут такое дело, Арсений, – начал Борис. – В Генеральную прокуратуру поступило письмо от двух воспитанников известного тебе Хитрецова, в котором они излагают просьбу вмешаться в деятельность приюта «Орбиталь», где, по их словам, идёт жуткий эксперимент по использованию зрения человека в качестве камер видеонаблюдений за другими людьми. Ты помнишь того парня, который посетил тебя в Мытищах?
- Конечно, помню! И других знаю, которые использовались для этих целей.
- Так вот, в лаборатории Хитрецова научились работать с биотоками зрительных нервов людей и переводить их в образы тех объектов, которые попадали в поле зрения биогентов. Единственное, что не удавалось Хитрецову – это принимать речевую информацию, то есть то, о чём шла речь этого биогента с тем или иным человеком, что расстраивало Хитрецова больше всего. Но и над этой проблемой его специалисты тоже работали.
- И об этом знаю, – подтвердил Арсений.
- При этом нервная система биогента так истощалась, что некоторые из них не выдерживали – погибали. Тем не менее, Хитрецов эти эксперименты только усиливал. Более того, он стал использовать не только сигналы зрительных нервов, но и всю систему энергетики человека, подключив её для выращивания плода человека в условиях так называемого «искусственного чрева женщины». В Центре ведутся тонкие исследования динамики течения беременности не только по дням, но и часам, минутам, даже секундам. И это, надо сказать, правда, так как весь этот процесс не только сканируется, но и переносится на другой плод – искусственный.
- Здорово! – не удержалась от восхищения Вера. – Теперь и до меня дошло данное открытие! И разницу я увидела между вашим, Арсений Ильич, методом создания сингомена, и методом Хитрецова. Вы «снимаете» с живого человека матрицу, которая потом заполняется живительной плазмой. А Хитрецов использует энергетику человека, в основном женщины, которая берёт на себя двойную нагрузку: для вынашивания своего ребёнка и тратит силы на развитие другого, хотя и не знает об этом. Отсюда не трудно сделать вывод, какой из этих методов более прогрессивный, перспективный и эстетически выдержанный. Метод Хитрецова жёсткий не только по отношению к женщине, энергия которой используется для выращивания «искусственного» человека, но и к новорождённому, который не будет знать ни отца, ни матери. Сиротство плодит Хитрецов – вот что! Мало ему сирот при живых родителях, так надо к ним добавить ещё и таких! И как детей не жалко, не понимаю!
Вера так расстроилась, что мужчины принялись успокаивать её хором:
- Приедем, разберёмся!
- Виноват – ответит!
- Не только верю, но и надеюсь! – ответила Вера, выходя из купе.
Борис, воспользовавшись тем, что остались одни мужчины, спросил Арсения:
- Не замужем?
- Развелась несколько лет тому назад. Живёт одна, недавно мать похоронила, переживает до сих пор.
- Приятная женщина.
- Это ты к чему?
- К тому, что у вас с ней получилась бы неплохая партия. Видно же!
Арсений смутился. Он почувствовал себя неловко перед друзьями, поэтому поспешил сменить тему разговора.
- Леонида Крайко давно не видел? – спросил он Бориса.
- Давно, – ответил тот, почувствовав, что перегнул палку в обсуждении личных отношений Веры с Арсением. – Видел, когда они приехали от тебя с отцом и матерью. Был такой счастливый, что не описать! И сразу Витаев забрал его мать в свою глазную клинику. Там ей сделали несколько операций, она стала видеть. А сейчас они, видимо, на родине. Леонид вышел в отставку, жена его, Анна Александровна, живёт, сам знаешь, с другим, поэтому он и принял такое решение. В Мытищах его, можно сказать, уже ничего не держит.
«Как, впрочем, и меня», – подумал Арсений, и мысли его снова перекинулись туда, откуда он с таким трудом смог не только вырваться, но и отодвинуть от себя чувство ностальгии по трём десяткам лет жизни, которые он посвятил Москве и Мытищам. А мог ведь и не отодвинуть, не справиться с собой, и тогда бы его снова потянуло туда, где столько пережито и передумано, сделано и переделано. Помогло, наверное, то, что вернулся в свой дом, на свою родину, в родные места памяти о самом дорогом времени жизни человека – его детстве. И Леонид Крайко, наверное, тоже это почувствовал, и тоже испытал это волнительное состояние.
- Где родился, там и пригодился, – произнёс он вслух, выходя из задумчивости.
- Что? – не понял Борис.
- Пословица, говорю, есть такая: «Где родился, там и пригодился». О Леониде подумал: вернулся на родину – и всё вернулось, словно после детства и не было ничего! И я, когда вернулся в Сенск, тоже испытал такое же чувство. Хожу по речке, по знакомым местам, а глаз так и хочет, чтобы навстречу шёл кто-то из пацанов и девчонок из того времени! Или кто-то догнал тебя, тронул за плечо и сказал: «Привет, Сеня! Купаться идёшь? Пойдём, где остров, там лучше!»
- Да, детство – оно такое, – согласился Борис. – У тебя – своя речка, у меня – то озеро, которое возле Волково, что в конце Ядреевского шоссе в Мытищах. Помнишь то место?
- И мы там купались, – ответил Арсений. – Только не озеро это, а запруда, которая образовалась в результате перекрытия речки Роботни дорогой на Москву. Вода холодная, родниковая, а если плыть поверху, то верхний слой тёплый, не такой студёный.
- Сейчас там не покупаешься – закрыто! Кладбище в Волково разрослось до невероятных размеров, опасно: грунтовые воды далеко не стерильны. Кстати, а где похоронена твоя мать, Анастасия Ивановна? Не в Волково?
- В Бородино, недалеко от Волково, напротив того места, где было село Сгонники.
- Знаю это место. Там храм новый возвели, забором обнесли. Место тихое, уютное. Бываешь там?
- К сожалению, только однажды, да и то с помощью дочери, Марины. Возила на своей машине. Когда увидел, где похоронена, даже удивился, что досталось ей такое место. Была очень верующей, многих сама отпевала вкупе с другими женщинами Сенска, а тут – рядом с храмом!
- И кто помог?
- Знакомые брата, которые живут в Бородино. Они и посодействовали. Думаю, она и сама мечтала о таком месте покоя. В Сенске ей никогда не нравилось жить, выросла на Волге, на самом её берегу, в крупном тогда селе Белогродне, где и церковь была, и службы велись. А в Сенске этого никогда не было, только ныне начинают об этом задумываться. Может, когда-нибудь и тут что-то приличное появится. Место, слышал, уже определено – возле больницы, где она лежала с инфарктом. Как знать, может именно её молитвы и дошли до Бога!?
Борис, как показалось Арсению, после таких его слов насторожился. И он не ошибся.
- Что ты имеешь в виду, когда говоришь о Боге? – задал он вопрос Арсению.
- О Боге я говорю так же, как говоришь о нём и ты, Борис: Бог – это некая сила, которой подвластно всё, что происходит в мире вещей и явлений. Не так ли?
- Допустим, что я говорю именно так, – не сдавался Борис. – Но так говорю я – живой человек, рождённый по его образу и подобию. А кем будет приходиться ему тот, кого ты создал на основе своей матрицы? Я правильно понял, что вы создали робота, который мало чем отличается от живого человека? Вы его назвали, кажется, сингоменом.
- Ты понял правильно, мой друг! – учтиво ответил ему Арсений. – Мы действительно создали пластическую, электронную, композитную, нанометрическую – и тому подобное – копию человека, заложив в неё всё лучшее, что дала человеку сама Природа. Но данная копия не стала человеком, и она никогда не станет человеком. Грех ли это? А ты пройдись по городам, сёлам и весям мира, посмотри, сколько больных приковано к постели, лишённых всякого движения! Их сотни тысяч, а, возможно, и миллионы. И среди них такие таланты, как, например, Хокинг. Кто поможет им? Им может помочь только тот, кто будет «рождён» от них самих, их интеллекта, характера, привычек, наконец, генетики! Тебе ли, специалисту многих областей естественных наук, не видеть различия между механическим роботом и роботом, созданным на основе матрицы человека? Электронно-механический робот – это, прежде всего, программа, а программой надо управлять, то есть её надо вводить, манипулировать кнопками, сенсором, пусть даже с помощью взгляда. Под силу ли это для лежащего пластом человека? Пусть и под силу, но что дальше? Его робот будет исполнять только ту работу, которая заложена в программе. На большее он способен не будет. И всякий раз будет требовать новых заданий, новых вводных. В конце концов, человек от такого помощника просто откажется. А вот сингомен – это и есть тот Бог, если хотите, о котором, скорее всего, и говорил сам Спаситель: «Не вам ли сказано, вы – боги». Разве не ясно, что человек и его сингомен – это одно, но в двух лицах? Если сам человек болен, прикован к постели, то его сингомен – это он «сам», но здоровый, сильный, энергичный, подвижный, разумный, способный на поступок!
Сергей, слушая такое простое и доступное объяснение, воскликнул:
- Арсений Ильич, вы – гений! Неужели такое чудо уже существует, создано? Если так, то почему так медленно развиваются события в этом вопросе? Кто мешает?
- Никто не мешает, Сергей Борисович, – ответил Яснов. – Просто сегодня человечеству не до этого. Оно занято перекопкой того поля, которое давно перекопано и перепахано, а надо переходить на другое поле – поле целины, где оно и нашло бы все ответы на все свои вопросы. Почва современных наук сегодня так истощилась, что никаким навозом, никакими удобрениями былое плодородие её не исправить. Надо уходить либо вглубь – в нанометрию, либо на другую планету, где побольше и гумуса, да и разбоя поменьше, чем на земле. На другую планету путь пока заказан, значит, остаётся только идти в нанометрию. Не в нанотехнологии, чем увлечены ныне горячие головы, а именно в нанометрию, как в область оборота интеллектуальной массы, наработанной Человечеством за всё время существования его на этой планете.
- Да-а-а! – задумчиво протянул Сергей, покачивая головой. – Ну и картину вы нарисовали, Арсений Ильич! Картина маслом, как говорил один из героев современного детектива!
- А я, между прочим, ничего другого от него и не ожидал! – поддакнул Борис. – Ещё отец говорил: из этого парня выйдет либо пророк, либо сумасшедший!
- Так оно и получилось: сумасшедший вышел, а пророк остался! И все трое разразились таким смехом, что Вера, открыв дверь, заглянула в купе. Но те жестами показали ей, что всё в порядке.
- Лучше скажите, что в ситуации с Хитрецовым будет делать Борис Подлеснов? И что делать будет следователь Генеральной Прокуратуры?
- Я привлечён, как специалист, чтобы проверить научную деятельность «Орбитали», – ответил Борис. – Да и память об отце не даёт покоя – хочу знать, почему он так неожиданно ушёл из жизни? Нет ли и тут следа из Центра Хитрецова? Не уверен, конечно, но, как говорится, чем чёрт не шутит, пока Бог спит!?
- Это не исключено, – ответил Арсений. – Тем более что отец твой, Платон Ильич, не просто знал о существовании Центра доктора Витоля, но и посещал его.
- Ты это точно знаешь?
- Земля слухом полнится – пословица такая. Да и логическая цепочка на уме: Витоль – поклонник Фрейда, Фрейд – автор теории психоанализа. Стало быть, не мог твой отец не знать Витоля, Борис, вот что! Поэтому советую, когда будете в Сенске вести беседу с Хитрецовым, задайте ему и этот вопрос. Думаю, от такого вопроса он заворочается, словно уж на сковородке.
- Что-то я сомневаюсь в этом, - не согласился с Арсением Борис. – Откуда Хитрецову знать о моём отце? Разные поколения людей – мой отец и Хитрецов!
- Не спорю, но совет даю – поинтересоваться! Главное – не забыть!
- Не забуду.
- А как зовут этих двух ребятишек, что написали в прокуратуру?
- Одного – Энк, а другого – Эдик, – ответил Сергей.
Глава 8
1
Хитрецов, окрылённый тем, что получил высокую оценку своей деятельности со стороны Российской Академии наук, а тем более – ЮНЕСКО, решил дать открытый бой Яснову. И не просто дать, а встретить его, так сказать, на пороге «ринга» – когда тот будет возвращаться из Москвы с поезда. Слухи об отказе Яснову в третьей лекции уже дошли до Хитрецова. Это так воодушевило его, что он признался жене:
- Ты даже не представляешь себе, Адочка, что значит для меня этот произвол Яснова! Теперь мои дела пойдут в такую гору, что нам с тобой и не снилось! Мы утрём нос этому выскочке! Теперь Витолю ничего не остаётся, как только увеличивать и увеличивать финансирование Центра. Глядишь, создам тут самую настоящую биологическую Кремниевую долину! И слава моя подымется выше других светил науки!
Ада только и сделала – кивнула головой. На что Иван тут же заметил:
- Ты что, не веришь?
- Верю, конечно, но вот Майя говорит, что это такой человек, который имеет Покровителя на небесах. Сам же говорил, что видел его в образе шаровой молнии. Я боюсь за тебя. Ты бы с ним поосторожнее, Ваня!
- Да, видел шаровую молнию, но я не уверен, что это был он! – стал оправдываться тот. – Так показалось. Может, со страху. А сейчас думаю, что это было не наяву, а во сне. Ты Майю давно видела?
- Давно.
- Жаль, а то бы ещё раз спросить её о том случае. Может, и она теперь другого мнения? Мне кажется, что она Яснова вообще больше не хочет видеть – так он насолил ей! Кстати, а почему она не бывает у нас?
- Теперь она больше по заграницам: Египет, Израиль, Ближний Восток. Информация ведь меняется, а с ним и человек становится другим.
Иван с любопытством посмотрел на жену: «Такого в ней не было. Откуда?» Даже не поверил в такие перемены. Глянул ещё раз в её сторону, заторопился:
- Пойду, встречу этого неудачника! Поезд, наверное, уже на подходе…
Да, поезд был на подходе. К концу подходила и беседа в четвёртом купе десятого вагона, которая началась едва ли не с первых минут отправления поезда с Павелецкого вокзала.
С поезда Яснов с Верой пошли вдоль путей к переезду, а Сергей с Борисом – в местную прокуратуру, чтобы заявить о своём прибытии в Сенск.
Назвав им свой адрес, Арсений даже показал дом, где находится его квартира. Попросил их, чтобы не задерживались.
А вот Хитрецов ждал Яснова напротив Администрации, где, по его расчётам, должен был проходить Яснов. Не дождался. И понял, что просчитался. Пошёл обратно домой.
А тем временем Арсений и Вера уже подходили к дому. И то, что они увидели на двери подъезда, ошеломило их. На ней было приклеено объявление, которое говорило о том, что через два дня в городском суде состоится судебное заседание по иску Хитрецова И.Е. о сектантской деятельности ОКО-Центра Яснова А.И.
- Что вы на это скажете, Вера Васильевна? – спросил Арсений, сохраняя спокойствие.
- Я в шоке! – только и ответила та.
Но ещё больший шок ожидал их в самой квартире Яснова после того, как там побывали непрошенные гости.
- Узнаёте? – задал вопрос Арсений.
- Негодяи! – возмутилась Снежина.
- Ничего, разберёмся!
- Здесь-то разберёмся и наведём порядок! – согласилась Вера. – А как быть там, где эти подлецы правят балом?
- И там разберёмся! – оптимистически заявил Арсений.
Вера принялась наводить порядок, Арсений – ставить чайник, шарить по сусекам, определяя, что может быть приготовлено, кроме чая. Нашёл крупу, сахар, сухари, консервы.
- Не пропадём, встанем – и опять пойдём! – пошутил он.
Заглянул в почтовый ящик, притороченный к входной двери, вынул почту, стал разбирать её. Среди газет и прочей корреспонденции нашёл конверт из городского суда, вскрыл его, обнаружив повестку, в которой он приглашался в качестве ответчика. Дал почитать повестку Вере. Та, прочитав, задала ему вопрос, от которого тот едва устоял на ногах:
- А не приехали ли наши с вами попутчики из Москвы, Арсений Ильич, именно по этому делу? Как-то уж больно подозрительно они вели себя с нами?! Всё выспрашивали, всем интересовались, а сами о себе – ни гу-гу, как говорила ваша матушка, Анастасия Ивановна!
- Вы правы, Вера Васильевна! – согласился с ней Арсений. – Я и сам ловил себя на этой мысли, когда давал пояснения о своей деятельности. Но причём тут Борис? Неужели и его сумели подкупить? Но чем? Я знаю его, как учёного, специалиста во многих областях естествознания, но только не в области юриспруденции. Что-то здесь не так! Что-то от лукавого!
- Очень вас прошу, не расстраивайтесь прежде времени! – советует Вера. – Когда придут, тогда и спросим. Да не окольно, а в лоб, чтобы не юлили, как ужи на сковородке!
- А вы уверены, что они придут? Если придут, то, какие глаза надо иметь, чтобы вот так вести себя?
- Могут и не прийти, а могут и прийти, если решили играть эту комедь до конца. Предлагаю ждать!
- Согласен! А пока пьём чай…
А что Хитрецов? Теперь он, идя в обратном направлении от железнодорожного вокзала, всё время поглядывал направо, где за переездом возвышался дом, в котором была квартира Яснова. Как же он упустил, что тот может пойти вдоль путей к переезду? Но ему нужно было встретить его непременно возле Администрации! Что толку, если бы они встретились, скажем, на самом переезде? Нет, он сделал всё правильно. Яснов редко изменял себе: всегда ходил только по Привокзальной, чтобы попасть на перекидной мост, а не топать вдоль путей. Значит, что-то заставило его изменить маршрут. Но что?
Так он дошёл до своего особняка.
Ада, встретив его, вопросительно подняла брови. Тот ответил:
- Не видел ни его, никого! Словно оборотень какой! Будто чувствует меня!
- Боюсь я за тебя, – снова повторила Ада. – Чувствую, что-то неладное творится возле тебя и нас. Попроси Витоля, может, переедем в Австрию?! Сейчас так просто стало с этим.
- Перестань, Ада! – резко оборвал он её. – Если переедем, то все мои планы полетят к чёртовой матери! Значит, надо быть тут! Есть заключение Академии, поэтому правда на моей стороне. Мне нужны деньги, много денег! Тогда все они превратятся в пигмеев, в букашек! На моей стороне ЮНЕСКО!
Ада, чтобы успокоить мужа, тихо ушла в свою комнату. Иван, подумав, побрёл на кухню, где достал бутылку коньяка, налил полстакана и залпом выпил, не закусывая. Затем налил ещё, но пить не стал, оставил стакан на столе.
«Липскому что ли позвонить?» – подумал он. Но исполнить задуманное не успел – тот позвонил ему сам. «Вот это нюх!» – снова подумалось Хитрецову. Взял трубку:
- Слушаю! Что? Подаёте заявление на расчёт? Уезжаете? Куда? Не творите глупостей, Изот Маркович! На вашу пенсию далеко не уедешь! Ну, как хотите. Желаю счастливого пути! Что? Скатертью дорога, говорю! – бросил в сердцах трубку на базу.
- Вот негодяй! Сколько волка ни корми, а он в лес смотрит!
Ада, услышав, что звонил Липский, поспешила узнать, что тот задумал, если Иван пришёл в такое нервное возбуждение.
- Оставь меня, Ада! – бросил он в её сторону. – Не до тебя сейчас! Я только сейчас подумал, не его ли это дело, когда ребята учинили в приюте бунт? Только он знал, чем я занимаюсь тут в полном объёме.
- Почему только он? – не согласилась с ним Ада. – И другие знали, но молчали. А этот после смерти Татьяны стал каким-то другим, замкнутым, неразговорчивым.
- Вот это меня и смущает, – ответил Иван. – Если замкнутым, то не он ли подогрел ребят?! А если не он, тогда, кто? А они узнали такое, что и скрывать уже поздно! Всю подноготную всех экспериментов выведали!
- А может, Арсен? – высказала догадку Ада. – Этот такое может, мне кажется, что от него ничего не скроешь! Больше некому! Ты бы поосторожнее с ними, с Ясновыми. Что-то в их мире такое творится, что нам никогда не узнать. Не с другой ли эти двое планеты?
Иван даже поперхнулся, допивая коньяк из стакана, услышав такое из уст жены.
- Что-о-о? – прохрипел он.
- Говорю, нет ли у них связи с иным миром?
Повертев пальцем у виска, Иван заметил:
- Если бы такая связь была установлена, Яснов был бы сейчас где-нибудь в Кремле, на самом верху славы! Нет, Ада, это совсем другое дело – контактировать с другими цивилизациями!
- Да, но почему у него не какая-нибудь организация, а ОКО-Центр – Орден Космического Общения?! – не сдавалась жена.
Иван задумался. Ему показалось, что в этот момент он вдруг почувствовал, что тогда, в квартире Яснова, он имел дело именно с таким миром. И была это не шаровая молния, а нечто такое, что могло говорить только о присутствии здесь, на земле, иного разумного интеллекта. И такого разумного, о котором ни один житель планеты даже не догадывается. И ему вдруг стало страшно. Страшно по-настоящему. Страшно за всё, что может быть обнаружено этим миром так же запросто, как если бы он сам всё это изложил на бумаге, показал явно. Он понял, что проиграл, хотя и не соглашался с этим. Однако именно с этого мгновения его намерения дать бой Яснову куда-то ушли сами собой, словно их не было вообще. И хмеля в его голове как не бывало!
- Пойду к Яснову, покаюсь! – неожиданно произнёс он. – Пока не поздно!
Ада была в шоке от такого решения мужа.
- А как же суд? – спросила она. – Ты что, решил сдаться? Но что подумают о тебе в Академии наук? Что скажет Витоль? Ты же лишишься его финансовой поддержки!
Эти слова жены ещё больше отрезвили Ивана. Однако он всё-таки решил идти к Яснову. Зачем? Затем, чтобы именно тот написал заявление в суд о признании своего поражения. Не он, Хитрецов, а Яснов, да непременно при нём, а он, Хитрецов, доставит его сегодня же в суд, где его примут и занесут в реестр дел.
И только он взялся за ручку двери, чтобы выйти, как услышал:
- Может, ты прав, Ваня, что решил покаяться перед Ясновым?! Мир с Ясновым и другими людьми сделает тебя таким же, как сотни тысяч простых людей, живущих незамысловатой, понятной жизнью. Я хотя и глупая женщина, но вижу: твой эгоизм сегодня достиг предела. Ты чувствуешь себя не человеком, а богом, не простым смертным, а избранным, незаменимым, особенным, уникальным. Неужели случится невероятное – ты пойдёшь к Яснову?
- Надо идти, Ада! – повторил он твёрдо. – Надо стать таким же, как он, как ты, как все остальные люди! Хватит прятаться от самого себя, надоело!
И он пошёл! Пошёл с полным осознанием того, что ему придётся сейчас испытать, встретившись с Ясновым. Он шёл, конечно же, не каяться перед Ясновым, а дать ему бой – последний бой перед судом, который он ему устроит послезавтра публично, при стечении едва ли всего населения Сенска.
2
И вот он за переездом, словно за чертой прошлой жизни. Подходит к дому, где живёт Яснов, останавливается возле подъезда, на двери которой – объявление о предстоящем судебном разбирательстве Яснова и его деятельности. В голове радостная мысль: «Теперь спать не будет – будет ждать своей участи!».
Звонить по домофону не решается – страх ещё не прошел. Оглядывается, видит, идут к подъезду двое мужчин. Подходят, спрашивают:
- Сорок третья квартира находится в этом подъезде?
- Сорок третья? – машинально переспрашивает Хитрецов. – Кажется, тут…
Борис, увидев на двери объявление, принялся читать:
- Судебное заседание… По иску Хитрецова… Сектантской деятельности ОКО-Центра Яснова… Любопытно, очень даже любопытно! И что натворил этот Яснов, если сразу в судебное заседание? Вы не в курсе? – обращается он к Хитрецову.
- Я? – переспрашивает тот. – Нет, не в курсе… Хотя…
- Ого, вот это встреча! – слышит, как к нему вдруг обращается тот, кто читал объявление. – Иван Ефимович, это вы?
Хитрецов таращит глаза, пытаясь узнать, кто это с ним налаживает общение, но не узнаёт.
- Не узнаёте? Я – Борис Платонович Подлеснов!
Хитрецов вздрагивает, но вида не подаёт. Теперь и он узнал сына Платона Ильича. Как, оказывается, мир тесен, хотя он и широк!
- Как-кими судьбами? – едва выдавливает Хитрецов из себя. – Как здоровье, успехи, наука?
- Всё идёт свои чередом, – отвечает Борис. – А как вы? Впрочем, всё вижу: решили дать бой своему извечному сопернику на его же территории!? Я правильно вас понимаю в эту историческую для вас минуту? Не боитесь, что Яснов спустит вас с пятого этажа? Шучу, конечно. Не такой он человек, чтобы силой убеждать других в своей правоте.
Хитрецов, слушая Бориса, наматывает на ус: «Вот пусть и меня убедит не силой, а этой самой своей правотой!»
- Хочу до суда поговорить с Арсением Ильичём, может, найдём точки соприк-косновения? – заикаясь и всё ещё не веря, что видит перед собой сына Платона Подлеснова, мямлит Хитрецов. – Гов-ворят, он приехал из Москвы.
- Да, он дома, – подтверждает Борис. – Мы ехали вместе. Они с Верой Снежиной пошли домой, а мы забежали в прокуратуру, чтобы отметить командировочные удостоверения. Кстати, знакомьтесь, наш коллега из Генеральной прокуратуры.
Сергей протягивает ему руку, представляется:
- Мингазов.
- Хитрецов, – отвечает Иван Ефимович, ещё раз вздрагивая от предчувствия чего-то очень значительного, но весьма неприятного для своей особы. И он не ошибается, так как Мингазов говорит:
- По вашу душу я и прибыл в Сенск, Иван Ефимович. Надо кое-что проверить, посмотреть, оценить, проанализировать, после чего сделать вывод.
- Я готов! – соглашается Хитрецов. – Вся документация будет предоставлена в полное ваше распоряжение. Только почему по мою душу? А Яснова проверять не будете разве?
- Проверим и его, не беспокойтесь! – ответил Мингазов. – За тем и прибыли, чтобы определить, кто из вас – кто!
Хитрецов мнется, не зная, как задать очередной вопрос. На выручку приходит Борис:
- Что-то ещё интересует?
- Я бы хотел поговорить с Ясновым, обсудить интересующие нас обоих вопросы, но удобно ли это при вас?
- А почему нет?! – ответил Борис. – Пойдёмте, вместе и потолкуем!
Позвонили в сорок третью, им ответили, что дверь открывается. Вошли, поднялись на пятый этаж. В дверях – Арсений, за ним – Вера.
Увидев Хитрецова, а с ним – Бориса и Сергея, Арсений картинно, словно на сцене, воскликнул:
- Так вот где таилась погибель моя?! Сразу с вещами, али как?
Гости переглянулись, не понимая вопроса. Тогда Яснов снова спросил, но теперь уже серьёзно:
- Мне на выход с вещами, если «воронок» у подъезда?
Борис даже рот открыл от удивления:
- Ты что, Сеня?! Какой «воронок», какие вещи? Да мы с этим гражданином у подъезда увиделись. Напрашивается к тебе на беседу, имеет намерения найти точки соприкосновения.
- Вот именно, точки… – невнятно подтверждает слова Подлеснова Хитрецов. – У подъезда… Едва узнал Бориса… Столько лет…
Арсений отворачивается, давая понять, чтобы приёмом гостей занялась Вера. Те вошли, молча прошли в комнату, где Арсений, так же молча, жестами руки показал, где кому расположиться.
Сергей немного задержался, осматривая жилище Арсения. Когда уселся, извлёк из папки нужные бумаги, обратился к присутствующим:
- Вот что, коллеги! Пусть этот гражданин, – указал он на Хитрецова, – расскажет, как они в этой квартире искали деньги, ценности и рукописи. Был такой грех, Иван Ефимович? Нет, вы замок не ломали, квартиру открыли ключом, который был у Майи Дикулич, и в этом вас никто не обвиняет.
- Это правда? – обратился Мингазов к Хитрецову.
- Было такое дело, – не стал лукавить тот. – Но мы были приглашены Дикулич, а она – член ОКО-Центра! Если это нарушение Закона, то какой статьи конкретно?
- Это не нарушение Закона, – ответил ему Мингазов. – Вы имели право входить в это жилище, поскольку оно представляет собой офис ОКО-Центра. Вопрос о ваших связях с криминальной группой Ремеза и Лапшени. Откуда вы их знаете?
- Крим-миинальная групп-па? – снова заикаясь, переспросил Хитрецов, поднимаясь со стула – Помилуйте, откуда мне было знать, что они – криминальная группа?
Сейчас он понял, что попался. Стал умолять Мингазова не делать поспешных выводов относительно этих его случайных связей.
- Расскажите подробнее, с чего началось ваше знакомство с этой группой, где, при каких обстоятельствах? И не советую лгать, так как есть на этот счёт признание всей четвёрки этого сообщества. Их взяли в Москве, да и другие их подельники не ушли – арестованы.
Хитрецов начал свой рассказ.
Он полностью поверил Дикулич, доверился ей. Что искал в квартире Яснова? Ничего не искал, только присутствовал. Искали они, Ремез и Лапшеня. Что искали? Станок для печати ассигнаций. Почему именно станок? Потому что думали: Арсен – крупный фальшивомонетчик из Японии.
Мингазов при этих словах Хитрецова даже отвернулся, чтобы залиться смехом. А Подлеснов спросил:
- И вы, взрослый, интеллигентный человек, этому поверили?
- Конечно, не поверил, но…
- Что – «но», Иван Ефимович? А если бы они вас заподозрили в этом – что бы стали делать?
- Меня?
- Да, вас! И вообще, вы всё проверили у себя в доме после их ухода? Ничего не пропало?
Хитрецову стало плохо – так он был напуган таким предположением следователя.
- Советую – проверьте! – добавил Мингазов – Это такая публика, что палец в рот не клади – всю руку откусят!
- А кто такие Энк и Эдик? – меняя тему, задал вопрос Хитрецову Борис.
Тот, не задумываясь, ответил:
- Эдик – мой внук, а Энк – его близкий друг.
- А это правда, что Энк – «энергетический» брат Эдика?
Хитрецов смутился, но, видя, с какой настойчивостью Борис всматривается в его глаза, ответил:
- Это правда, так как он развивался с помощью воздействия биополя моей дочери, которая была его, так сказать, эргодонором.
- Рассажите об этом более подробно, – попросил Борис.
Тот стал подробно делиться тем, чем конкретно занимается его Центр. Когда дошёл до того, что все его эксперименты носят исключительный характер, Яснов задал ему вопрос, которого он, Хитрецов, ждал с особым волнением:
- Чего вы добиваетесь, Хитрецов? Вы же прекрасно знаете, что ваши эксперименты – это не тот уровень, который может дать Человечеству шанс выжить на Земле! Ну, дадите вы миру миллион людей, даже миллиард, три миллиарда. А кто их будет кормить, обувать, одевать, строить для них жилища, давать им воду, тепло, другие блага? Если они сами, то кто их этому научит? Население Земли сейчас страдает оттого, что не может сводить концы с концами, так как вынуждено перемещаться с места на место в поисках лучшей доли, перебираться с континента на континент, вы же обещаете новые миллионы прироста, причём тех, кто не знает ни своей биографии, ни своих родителей, ни своей родословной. Займитесь лучше тем, чтобы помочь им стать здоровыми, зрячими, слышащими, сытыми, счастливыми! У вас прекрасная лаборатория, классные специалисты, сосредоточьтесь, к примеру, на помощи слепым людям с помощью методик, которые превращают сигналы зрительных нервов в картинки и образы в зрительной коре их головного мозга. Вы же прекрасно научились пользоваться такими методиками! Так дайте шанс людям увидеть свет! Почему жадничаете? Ну, зачем вам всеобщее подглядывание за людьми? Получив возможность видеть мир хотя бы внутри себя, то есть на экране лимбической системы, незрячий человек будет вам благодарен по гроб жизни! И помогли бы лучше мне и доктору Кито-И, чем заниматься выращиванием детей в искусственных чревах.
- Кито-И? – переспросил Хитрецов. – Извините, а кто это?
- Это тот, кто пытается создать в своей лаборатории пластическую копию человека, чтобы помочь нам, людям биологического происхождения, облегчить нелёгкую судьбу пребывания на этой планете. А вы? Что сделали вы, чтобы облегчить страдания людей, Хитрецов? Ровным счётом – ничего! Впрочем, для себя вы сделали много, даже слишком много. Ваше имя стало синонимом хитрости, словно сама Природа позаботилась о вашем роде – Хитрецовых. Надо прекращать такую порочную деятельность, коллега. И выход тут один, Иван Ефимович, – сдать позицию, сойти со сцены Истории, уступить место другим. Вспомните, как поступили неандертальцы, когда увидели, что им на смену пришли кроманьонцы? Они уступили им свою Планету.
Хитрецов картинно пал на колени перед Ясновым, завопил:
- Я готов! Честное слово, готов, Арсений Ильич! Приложу все усилия, чтобы оправдать ваше доверие. Наболело вот тут, в груди, что делаю что-то не то. А так хочется сотворить такое, чтобы всё было по уму!
Арсений поднял его, упрекнул:
- Ну, зачем вы так, Иван Ефимович? Разве я Всевышний, чтобы передо мной вот так, на коленях?
- Вы и так много натворили, – заметила Вера. – Пора бы и за ум взяться, Иван Ефимович! Извините за поучение, но это чистая правда! Даже мне, простой медсестре, понятно, что так жить, как живёте вы, уже жить нельзя. Не только плодите безотцовщину, но и уродуете детей, внушая им, что они делятся на касты, группы, уровни. Смешно, ей-Богу! Взрослые люди, а ведёте себя, словно неразумные дети!
Эти слова Снежиной были той последней каплей, которая переполнила чувства Хитрецова. Он встал, прошёл на балкон. Тело его тряслось от слёз и удушья. Ему было плохо. Вера пошла за ним. По пути прихватила нашатырь, таблетку валидола, чашку с водой.
Когда ему полегчало, сказал, обращаясь к Борису и Сергею:
- Я бы хотел написать признание. Однако, если можно, не тут. Не хочу осквернять это святое жилище.
Борис и Сергей встали, пошли к двери. За ними, пошатываясь, пошёл и Хитрецов. На выходе из подъезда, Борис спросил Хитрецова:
- Вы как себя чувствуете, Иван Ефимович? Может, такси вызвать?
- Нет, не надо, – ответил тот. – Пройдусь, станет лучше. У меня бывает: если долго нахожусь в Центре, под землёй, становится не по себе, когда поднимаюсь на поверхность.
- А почему вам не выбраться оттуда насовсем? Надо ли прятать то, что, рано или поздно, становится достоянием всех? Сказать честно, мне вас искренне жалко. На поверхности дел по горло, а вы всё под землю, вглубь, словно кроты.
- Да, вы правы. Я подумаю, – только и ответил Хитрецов.
- И думать не надо! – воскликнул Борис. – Туда, под землю, мы уходим тогда, когда тут, на поверхности, прекращаются все наши дела! Разве не так?
- Вы это о чём? – задал вопрос Хитрецов. – О погостах?
- Об отце, который боялся спускаться даже в погреб за соленьями – посылал либо меня, либо других. Вы помните его?
- Конечно, помню! Хороший был человек! Жаль, ушёл так рано из жизни. Подвело сердце или что?
- Диагноз – истощение нервной системы. И что повлияло – так и остаётся загадкой!
- Может, тот случай, когда у него выкрали рукопись книги? Ходили такие слухи. Потом её части нашли на свалке – выбросили за ненадобностью. А Платону Ильичу пришлось восстанавливать её, можно сказать, по памяти. Вот и надорвался, наверное, от напряжения.
Борис хотел спросить Хитрецова о причастности Витоля к этому, но промолчал. Откуда было знать тому, что делалось тогда в окружении этого деятеля в период становления компании «Витоль»!?
Да, тот случай с рукописью отца Борис запомнил хорошо. Просто не хотелось верить, что всё это закончилось таким диагнозом. Копирование документов в то время было делом такой же сложности, как и их свободная печать: пишущие машинки продавались и покупались исключительно с разрешения органов. Было, увы, и такое время…
Арсений и Вера, проводив их, вышли на балкон, с которого было хорошо видно, как эта троица идёт к переезду, пересекает линию железной дороги, углубляется в структуру построек города, погружаясь в их нагромождение.
- Ну, вот и всё! – философски заключает Арсений.
- Да, – в тон ему вторит Вера. – Ende gut, alles gut, как говорят немцы!
Арсений переводит:
- Вот именно: если хорошо кончается, то и всё хорошо!
Глава 9
1
Дознание, которое провёл Мингазов в отношении деятельности «Орбитали», полностью подтвердил и Подлеснов, исследовав её с точки зрения биофизики. Хитрецов со всеми выводами не только согласился, но и сделал официальное предложение Яснову – объединить усилия в решении тех задач, которые ставят перед собой оба Центра.
Был ли доволен таким исходом дела Хитрецов? Скорее всего, да, чем нет. Это был единственный шанс не угодить в немилость правоохранительных органов, которые, хотел того Хитрецов или не хотел, вынуждены были среагировать на его связь с криминальными авторитетами во время посещения ОКО-Центра. Те были задержаны, обо всём рассказали, но его не подвели – сослались на случайное знакомство как с ним, так и с Майей Дикулич. Поэтому Савину только и осталось – пожурить его за неразборчивость связей. На что тот ответил:
- Такое больше не повторится!
А Яснов? Он остался на той позиции, на которой и был. Для него не существовало ни личной выгоды, ничего другого, из чего бы он вынашивал корыстные интересы. Все его мысли были направлены на то, чтобы создать такого сингомена, который стал бы для человека тем смыслом жизни, о котором не было прописано Природой даже в его геноме. Он был уверен: геном современного человека постепенно деградирует, и если не предпринять усилий, это приведёт к тому, что большая его часть будет состоять из «отрицательных» генов – агрессии, воинственности, безумия, ненависти, злобы, эгоизма, экстремизма, нацизма, потребительства, удовольствий, жадности, стяжательства и тому подобное. И, чтобы доказать это, предложил Хитрецову провести в его лаборатории исследование своего генома, после чего сравнить его показатели с показателями геномов других людей. На что Хитрецов, конечно же, согласился. Причём согласился с такой великой охотой, что назвал этот эксперимент едва ли не самым значимым в своей научной карьере. Арсений был уверен, что его геном – один из самых «чистых» и свободных от этих «клякс».
Подлеснову было тоже интересно получить такие данные, так как и эта проблема была в списке его научных интересов. Лишь Мингазову было всё равно: его интерес заключался в тех Законах, которые принимались, исполнялись, устаревали, обновлялись, дополнялись. Это был чисто блюститель, и вся его деятельность была связана с этим «нужным», как он говорил, занятием «стража законности». Разумеется, его интересовали и другие проблемы, но чтобы вот так, как Подлесной, Яснов или Хитрецов – этого в нём не водилось!
Тем не менее, он тоже изъявил желание присутствовать при исследованиях генома Арсения.
Исследования были проведены, и результаты, которые были получены, просто ошеломили Хитрецова. В геноме Яснова практически не оказалось таких генов, как агрессивности, эгоизма, ненависти, ревности и ещё десятка других. Когда же на стол легли данные его генома, он был удручён до крайности. И ревности в нём хватало, и эгоизма было в избытке, и агрессии – по горло.
- Вот вам и ответ, Иван Ефимович, на вопрос, почему мне удалось приблизиться к созданию пластической копии человека, а вам – нет?! – пояснил Яснов, сравнивая эти геномы. – Чтобы матрица человека смогла стать основой для создания его точной копии, она должна быть кристально чистой, незапятнанной, интеллектуально совершенной.
- А причём тут интеллект? – вмешался в разговор Борис Подлеснов. – Ему-то что тут делать?
- Интеллект – внешнее сферическое зеркало личности человека, на которое наносятся все изменения, которые происходят с ним в его жизни, – ответил Арсений. – И гадать не надо, каков уровень интеллектуального развития того или иного человека – достаточно посмотреть на него, так сказать, объёмно, со всех сторон. Интеллектуально богатый человек – красивый человек и внешне, и изнутри. Он и стареет красиво, и уходит из жизни красиво.
Хитрецова от таких слов Арсения даже передёрнуло. Он не раз замечал, подходя к зеркалу, что стареет не по дням, а по часам. Подвижный ранее, стал медлительным, неторопливым, неповоротливым. Да и лицом стал выглядеть куда хуже, чем совсем недавно: нос раздулся в размерах, губы опухли, словно их накачали воздухом.
- А вы, Вера Васильевна, хотели бы узнать, в каком состоянии ваш геном? – спросил он Снежину.
Та, задумавшись, ответила:
- Насколько я понимаю, речь идёт о мужском геноме, а не о женском!? Мы, женщины, всего лишь почва для «рассады», если хотите, поэтому и речь между вами, мужчинами, наверное, сейчас не о женщинах, а о «рассаде»?
Хитрецов от удивления поднял брови, чем ещё сильнее обнажил мешки под глазами. Они у него тоже появились совсем недавно.
Совсем по-иному отреагировал на это замечание Веры Борис. Он вспомнил, как однажды уже высказывал подобную мысль о «человеческой рассаде», и было это, если помнится, вскоре после того, как Арсения в Мытищах посетил Эйк – воспитанник Хитрецова из «Орбитали». Теперь об этом говорит другой человек, а это есть доказательство того, что мысль рождается где-то там, «наверху», а не тут, «внизу». Потому и бросил он на неё свой восхищённый взгляд, полный неподдельного интереса.
Дело в том, что его беспрестанно интересовал вопрос, от решения которого, как ему казалось, можно было понять многое, что было спрятано Природой в своих тайниках: почему детородные органы живых существ, в том числе и человека, напрямую «встроены» в мочеиспускательную систему? Почему нельзя было разделить эти системы на самостоятельные, отделив мочу от детородства? Гигиенично ли соединять их, если доказано, что моча – «крепкий» солевой раствор? Банальный ответ, что жизнь зародилась в мировом океане, и что состав крови близок к химическому составу морской воды, его не устраивал. И то, что оплодотворение возможно в иных, лабораторных условиях, его тоже не удовлетворяло. Он хотел знать роль соли в этих и других процессах зарождения и развития жизни. Много раз делился этой темой с Арсением, но тот всегда отсылал его в Новый Завет Спасителя, а конкретно – вот к этим словам: «Вы – соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделать её солёною?» (Матфей, 5, 13).
Он не понимал Арсения. Что значит – «солёность соли»? Соль – это соль, и если её нет, то всё, что без неё – это пресное, не солёное. Да, это хорошо известно: солевой раствор, кислоты обладают электропроводимостью, они выполняют роль электролита. Но только в этом ли сила соли?
Арсений пытался объяснить ему, что соль надо рассматривать, прежде всего, как «собрание» кристаллов, а «собрание» кристаллов – той сингонией, без которой невозможно «строительство» жизни как без архитектурного чертежа. И уходил в эвертальность вируса – способность чередовать в себе живое и неживое состояние.
- Пойми ты, Борис, что без эвертальности вируса Природа никогда не смогла бы ни зачать нас, ни родить, ни обеспечить наше развитие! – доказывал ему Арсений. – Эта же так просто – представить, как вирус становится то живым, то неживым, то есть кристаллом, после чего этот самый кристалл опять обретает живое состояние! Вот этот механизм и использует сперматозоид, оплодотворяя яйцеклетку. Откуда он «знает» этот механизм? Потому что и в нём действует этот механизм, и он проходит фазу кристаллизации. Таким образом, можно твёрдо сказать: эвертальное свойство вируса – это тот задающий механизм, который рождает материю. Всю материю Вселенной!
Сегодня Борис тоже готов обратиться к Арсению со своим вопросом, но подсказка Веры дала ему повод обсудить его с точки зрения образности, что гораздо ближе для него, чем эта пресловутая эвертальность. Однако Арсений и тут опередил его:
- Понимаю тебя: тебе нужны конкретные факты, цифры, лабораторные данные. Ну, нет сейчас их ни у меня, ни у кого на этом свете! Они есть только у самого вируса! И он когда-нибудь, несомненно, поделится этими данными с человеком. Но уже ныне я должен сказать, что, если бы человек сегодня уловил в себе это состояние, он мог бы зафиксировать то, что его организм в целом на миллионные, миллиардные доли секунды становится вдруг не живым существом, а кристаллом!
Борис от удивления раскрыл рот.
- Да, дорогой Борис Платонович, на мгновение ока вы становитесь кристаллом! – подтвердил Арсений. – И все мы – кристаллы в те мгновения жизни, когда в нас происходит «перестановка» знаков, смена полюсов, векторов и тому подобное! Можете не верить, но пройдёт пару-тройку десятков лет, как имя моё вы будете произносить с особым придыханием! А про вас люди будут думать так, как о нерадивых моих современниках, поскольку были, скажут, рядом, а видеть – не видели, и слышать – не слышали! И про вас, Иван Ефимович, оная молва пойдёт: подсказывал вам Яснов, да не усёк этот деятель правдивых слов коллеги! Не знаю, как вы, а я, как представлю, что я – кристалл, так всё на свете мне становится ясным и понятным, простым и доступным! И на все свои вопросы получаю ответ, почему я вижу, слышу, ощущаю, осязаю, чувствую, сознаю, думаю, анализирую и так далее, и тому подобное. Потому что всё это – результат деятельности во мне вируса – моего главного Родителя и Создателя. Да и Покровителя – тоже, поскольку нет без него ни небесного, ни земного, а только его – вечного и бесконечного в действиях Преображения мира.
Арсений переводит дыхание, проводит взглядом по содержимому лаборатории, продолжает:
- Вот это всё, коллеги, должно работать исключительно на «поход» Человека в мастерскую вируса, где он творит таинство этого Преображения! Если хотите, на ту гору Фавор, где состоялось Преображение Спасителя. Недаром показано нам это чудо, ой, недаром! Не даром, а только в расчёте на то, что Человек приложит свои силы на его познание, не примет это как даровое, как подачку и милостыню. Усилием должно быть это добыто, да ещё каким усилием! И только в целях служения всем, а не повелевания всеми. Не страхом подчинять себе других, а чтобы люди сами шли за тобой, как за знающим Человеком, куда им идти и зачем идти. Отсюда вывод, который надо сделать, как можно скорее, чтобы оправдать наше присутствие в этом мире и в этот час Истории: высшее никогда не станет низшим, а вот низшее может стать высшим, если на то будет дано разрешение свыше. И данное разрешение находится не на бумаге, а в недрах кристалла, кристаллической решётки, которая прошивает всё «тело» Вселенной, всю архитектуру Мироздания. Если я – кристалл, то почему не слышу, как Вирус приглашает меня к участию в сотворении этой Архитектуры?
Слушая Яснова, Хитрецов представил, что творилось бы в зале суда, если бы тот выступил перед людьми с такой вот речью. И его охватил ужас. До него дошло, наконец, чем конкретно занимается его главный оппонент, открывая страницу неизведанного материального мира Природы, а не той материальности, которая, словно чёрная дыра, затягивает человечество – иметь больше, чем другие, прятать от других то, что повелевает всем этим материальным в этом мире – деньги.
- Да, Иван Ефимович, вы правильно подметили, – прочитав его мысли, продолжил Яснов. – Я действительно не понимаю того, кто обосабливает себя среди миллионов таких же, как он сам. Если бы я, к примеру, имел такой шикарный особняк, как у вас, я бы сошёл с ума только от множества в нём комнат, не говоря уж о том, на что вы обрекаете своих близких после ухода из жизни. Они же передерутся за ваше наследство, словно шакалы – из-за кости! Вам это надо? Неужели не видите, что делается вокруг тех, кто оставляет подобные хоромы и банковские счета без попечения хозяев?
Хитрецов насупился. Ему не понравилось данное высказывание Яснова. Он видел, как тот ютится в однокомнатной квартире, а в ней – видавшая виды, простенькая, незамысловатая мебель. И так живёт тот, кто мыслит категориями всеобщего переустройства мира? И что ты будешь переустраивать, если вокруг тебя – одна сплошная бедность и нищета? Нищету разве можно сделать достатком и шедевром жизни? Только пример богатства и роскоши и способен дать истинное представление человеку, как он должен жить, к чему стремиться, на что тратить свою жизнь! Здесь он, Хитрецов, был непреклонен. Поэтому заявил:
- Как говорил Маркс, «бытие определяет сознание». Это значит, что у вас, Арсений Ильич, сознание бедного, нищего человека. Потому что у вас ничего нет. Вас окружают такие же материально несостоятельные люди, как вы сами. Поэтому и мир вы хотите сделать таким же, каким пользуетесь, не зная другого.
Взглянув на Хитрецова, Арсений понял, что страх, который возникает в нём спорадически – это такой же инструмент, с помощью которого он, Хитрецов, хотел бы переделать весь мир на свой манер. Но в момент, когда его воля уже готова к преодолению препятствия, он вдруг отступает, пятится назад, объясняя это тем, что хочет взять ещё больший разбег, усилить силу для прыжка.
Вот и сейчас, видя, как нагнетается атмосфера неприятия его воззрения на мир, он вдруг почувствовал, что в нём снова просыпается чувство реванша – дать бой своим оппонентам в лице Яснова. Только бы взять хороший разбег! Только бы не…
- А как же Серафим Саровский, Святитель Сергий – основатель Сергиевой Слободы, другие святые, которые жили в землянках, кельях, без шика и роскоши? – задала вопрос Вера Снежина. – У них тоже было нищенское сознание?
Хитрецов усмехнулся:
- Не удивлюсь, если у них были такие же геномы, как у вашего Арсения Ильича! Вот и скитались по Руси, прозябая в нищете и голоде. Я им не завидую. Для меня пример – иерархи современной церкви. Посмотрите, в какой роскоши они пребывают!? Не в сельских приходах, разумеется, а в городских, кафедральных соборах. Всё в золоте! Всё блестит и светится!
- Ну, и философия у вас, Иван Ефимович! – заметил Борис. – Вместо того, чтобы показывать людям путь, как добиться достатка, вы обрушиваетесь на них за то, что они не способны отличить роскошь от богатства, а богатство – от бедности. Они слепые, что ли, по-вашему?
Хитрецов понял, что перегнул палку. Стал сглаживать ситуацию:
- Я говорю о том, что Карл Маркс прав: каково бытие, то есть условия, в которых человек живёт, таково и его сознание. Пещерному человеку нужна ли была ваша биология, Борис Платонович? Ему нужна была другая пещера – более приспособленная, защищённая от стужи и зноя, просторная и безопасная! Но более всего ему нужна была еда, и он добывал её, на что тратил все свои интеллектуальные, физические и моральные силы.
Тут не выдерживает уже и Мингазов, молчавший до этого:
- А наскальные рисунки? Вы считаете, что они – всего лишь украшение их пещер? Может, баловство подростков, которым нечего было делать, когда взрослые были на охоте? Нет, Иван Ефимович, это не так! Это желание людей познать тайны мира, в котором они оказались по воле неизвестных сил Природы. Рисунки животных, сцены охоты, жертвоприношения и тому подобное – это их жизнь, и они эту жизнь совершенствовали во имя нас, своих потомков. Лично я благодарен им за это. А вы? Не вы ли появились на этой планете благодаря именно этим людям?
Хитрецов на это тут же отреагировал:
- Я появился на этой земле благодаря своим родителям – матери и отцу! А что было до них – это всего лишь история. Был у меня и дед, и прадед, но что толку, если бы я знал о них, как о своих родителях? Я знаю, что они жили, ходили по этой земле, но пришло время – и они ушли. Сейчас – моё время, как и ваше, и кто о нас знает из тех, кто жил тут до нас? Пушкин о нас вообще никакого понятия не имел, а мы о нём знаем практически всё. Вот и получается: надо жить тогда, когда ты живёшь, а не тогда, когда тебя нет!
Хитрецов был доволен своим ответом. Теперь он видел, кто перед ним: люди, для которых жизнь – это мастерская, в которой они – всего лишь подмастерья, но не мастера. Даже Яснов – этот «прирождённый коммуняка», готовый отдать всё своё личное, чтобы процветало только общее, так называемое «общенародное». Где ты видел, чтобы общее принадлежало всем? Забыл, разве, чем закончился эксперимент провозглашения Советами своей власти? Откатом назад закончился – в личное и частное! Потому что не может жить человек общим, не приемлет его, отторгает. А личное и частное отторгнуть не может – ведь это своё кровное, родное! Наскальные рисунки – кому они нужны? Другое дело – поместить их на банкноту! Тут бы и он, Хитрецов, углядел в них то, чего, быть может, не смогли заметить другие! А так – нет у него нужды шарить по пещерам, лазать по их углам. Достаточно того, что другие полазали!
Так размышлял Хитрецов, наблюдая, как остальные в это время жарко обсуждали тему взаимодействия личного и общественного, альтруистического и эгоистического, научного и мистического. И ему вдруг стало скучно, тоскливо и невыносимо больно за себя, что он не где-то там, вдали, а тут, где всё так примитивно, просто, буднично и вялотекуще. Да, с такими людьми настоящего триумфа не испытаешь! Да он им и не нужен, этот самый триумф – им достаточно и того, что они есть, что имеют здесь и сейчас. Как это убого!
2
В лабораторию неожиданно вошёл Липский. Молча кивнул всем присутствующим головой в знак приветствия, персонально подошёл к Подлеснову.
- Борис Платонович, – обратился он к нему, волнуясь. – Это Витоль убил вашего отца! Это он выкрал рукопись его книги, выдрал из неё то, что ему надо было, а всё остальное выбросил на свалку. Потом подговорил местную шпану, которая, будто-то бы, и нашла её там. Я узнал об этом, но было уже поздно – ваш родитель уже почил.
Липский так волновался, так колотилось, видно, его сердце, что Вера взяла его за запястье кисти руки, стала считать пульс. И он от этого вдруг резко переменился, даже улыбка пробежала по его губам. И когда та, подсчитав количество ударов, покачала в упрёке головой, он уже спокойно и деловито протянул лист бумаги Сергею Мингазову.
- Что это? – спросил тот.
- Это моё заявление по данному поводу, – ответил Липский. – Я всё, что знал по этому поводу, изложил на бумаге.
Борис, перехватив лист из рук Сергея, стал читать. Прочитав, обратился к Липскому:
- Огромное вам спасибо, Изот Маркович! Пусть и поздно, но я теперь знаю всю правду. Я догадывался о подобном, но не было ни свидетелей, ни улик. Спасибо!
Он обнял Липского, крепко прижав к себе, словно родного. А тот так расстроился, что не сдержался – даже всхлипнул. И отвернулся, чтобы не показывать этой слабости. И вышел из кабинета, не оборачиваясь.
Хитрецов что-то хотел его спросить вдогонку, но тот быстро закрыл за собой дверь.
- Расстроился старик, – сочувственно произнесла Вера. – Сил, видно, стоило это заявление ему огромных!
- Да, расстроился, – поддержал её Арсений. – Один остался, как перст. По дочке, Татьяне убивается, не может превозмочь. Каждый день на могилу к ней ходит.
Хитрецов же и тут – своё:
- Надо было держать её в узде! Знала ведь, что Тимофей болен, так нет – влюбилась! А где был Изот? Он ли не знал, что тот одной ногой там, в могиле?
- Ну, зачем вы так? – упрекает его Арсений. – Если всё знать, всё предвидеть, то и жить не надо! Она тем и хороша, жизнь, что не знаешь ни её – в себе, ни себя – в ней!
Хитрецов сопит, не соглашается:
- Торбеев сватался – не пошла! И сейчас бы жила, процветала! Он так любил её, что готов был взять к себе Изота, хоть сейчас. Упрашивает, чтобы не уезжал, перешёл к нему, чтобы вместе ухаживать за её могилкой. Он ведь больше у меня не работает – рассчитался…
Вера, услышав это, не сдержалась в эмоциях:
- А вы, Иван Ефимович, говорите, что в наше время нет альтруистов! Есть, оказывается, и такие люди! Впрочем, и тут вы, как я вижу, в подозрении, что Торбеев поступает так потому, что у старика хорошая пенсия и приличное имущество. Я вот тоже заявляю прилюдно, что не оставлю Арсения Ильича, заберу его к себе, если он вдруг почувствует себя плохо! И так должны поступать все близкие по духу люди.
Арсений, глянув на Веру, смутился, но смущения своего не выдал.
Хитрецов же на это ничего не ответил. У него разболелась голова. И так ему скучно стало от словесной болтовни этих людей, их возвышенных нот о жизни, любви, благородстве, милосердии, что захотел скорее домой, к Аде, за кухонный стол с коньяком и закуской, в тишину и покой уюта, созданного под знаком Фэн-Шуя. О, как он сейчас понимает, что это такое – Фэн-Шуй!
Но что это? Голос Ады? Почему здесь?
И он не ошибся: Ада уже входила в кабинет, а за ней – Эдик и Энк.
Вошла – и сходу к мужу:
- Полюбуйся, что удумали эти юнцы! – протягивает ему два листа бумаги. Тот читает – и пот начинает заливать ему глаза, шею, лицо, спину.
Это были их заявления с просьбой определить их в государственный, как они пишут, детский дом, где они получат нормальное воспитание и образование.
- И ведь когда надумали – в момент приезда прокурора из Москвы! – распаляет себя Ада. – Чтобы свалить тебя, Ваня, чужими руками! Засранцы непутёвые!
Ада смотрит то на Бориса, то на Сергея, не зная, кто из них – этот самый прокурор.
Тогда прокурор даёт знать о себе сам:
- Я был в курсе этих заявлений до приезда в Сенск. – ответил Сергей, обратившись к Аде. – И не только поддерживаю ребят, но и ставлю вопрос о расформировании вашего приюта, Иван Ефимович. Причина простая: нет у вас ни педагогического образования, ни штата учителей-профессионалов, ни разрешения на педагогическую деятельность.
- У меня имеется заключение Академии наук и ЮНЕСКО о нормальной, продуктивной деятельности «Орбитали», и этого, по-моему, достаточно, чтобы ни у кого не возникало никаких вопросов на этот счёт! – стал отстаивать свою точку зрения Хитрецов. – Поэтому вести речь о дополнительной сертификации Центра нет никакой нужды!
- Тогда мы убежим! – заявил Эдик. – Обратимся в Австрийское Посольство, и нас примут!
- Нет, не примут! – возразил Хитрецов. – Ты – гражданин России, а не Австрии, поэтому путь туда тебе заказан!
- Это правда? – спросил Эдик Мингазова. – Правда, что путь заказан?
- Если ты – гражданин Российской Федерации, то путь действительно заказан.
- А если там проживает мать?
- В этом случае именно она и должно хлопотать за тебя, а не ты.
- Я так и сделаю! – заявил парень.
- Нет, не сделаешь! – сердито зыкнул на него Хитрецов. – Пожалей мать, она и так настрадалась, воспитывая тебя одна, без отца!
- А ты откуда знаешь, что без отца? – сузив глаза, ехидно спросила Ада мужа.
Тот не растерялся, ответил:
- Если мать отдаёт ребёнка на сторону, то либо она больна, либо уже не в силах воспитывать его.
- Она не больна и не настрадалась! – ответил Эдик. – Ты же знаешь о ней всё, дедушка!
- Дедушка? – переспросила Ада. – Кто дедушка?
- Дедушка Ваня, конечно! – кичливо бросил свой взгляд Эдик в сторону Ады.
- Он, что – твой внук? – пошла в наступление Ада на своего суженого. – И ты молчал? Ты обманул меня! Какой же ты подлец, Иван! Какая же я дура, что не допёрла сама до этого?! Какая дура!
С Адой случилась истерика. Она рвала на себе платье, стонала и стенала. Вера бросилась к ней, чтобы успокоить, привести в чувство. Мужчины, не зная что делать, топтались, не находя места. Наконец Арсений произнёс то, что надо было произнести в такие минуты неопределённости:
- Пора и честь знать, коллеги! Как видим, не всё так просто, если идти в самой гуще жизни, а не по её обочине. Предлагаю оставить Хитрецовых самим решать их семейные дела, а нам просто удалиться.
И пошёл к выходу, взяв Веру за руку, чтобы та не поддалась чувству сострадания к Аде. Возле двери обернулся, сказал, обращаясь к ребятам:
- Обещаю вам помочь и с детским домом, и по части получения образования! У вас всё получится!
Следом за ним и Верой двинулись Борис и Сергей.
Уже за пределами «Орбитали» остановились. Глубоко вздохнули, принялись бурно изливать свои эмоции:
- Ну и ну!
- Вот это денёк!
Подул свежий ветер. Или им так показалось: ведь туда, за высокий забор «Орбитали», он не заходил вообще. Боялся, наверное. Боялся, что никогда оттуда не выйдет.
Глава 10
1
На следующий день Борис с Сергеем покинули Сенск, уехали в Москву. Возле вагона состоялся их непродолжительный разговор.
- Значит, ты всё-таки решил закрыть свой ОКО-Центр? – спросил Борис.
- Его уже не закроешь, – ответил Арсений, – он стал неотъемлемой частью жизни тех, кто хоть однажды переступил через его порог. Если даже я и хотел бы этого, у меня всё равно ничего не получилось бы – он будет давать о себе знать до тех пор, пока существует человеческая память. Просто я немного устал от прошлого напряжения. Надо сменить прежний алгоритм жизни, – ответил Арсений.
- Если не секрет, на какой?
- Сяду писать, может, повесть, может, роман.
- И о чём будет это произведение?
- О том, чему мы, все вместе, стали свидетелями за эти годы. Думаю, будет интересно.
- Тогда, в добрый путь! Ни пуха, ни пера!
- К чёрту!
- Да, забыл спросить, тебя, Арсений: а где Арсен? Сергей вот сомневается вообще, что такое возможно.
- Он в дальней командировке. А где – это пока большой секрет.
- Он там? – показал пальцем в небо Борис.
- Бери выше!
- Я так и думал! Это и есть главный герой твоего будущего романа? Здорово! И он начнёт спасать цивилизацию от недостатков, неустроенности, несправедливости, партийной вакханалии, станет лидером сразу трёх-четырёх партий и поведёт дело так, чтобы потом объединить их в одну могучую силу, которая, в конце концов, и выполнит все его исторические предначертания…
Сергей, слушая Бориса, задумался.
- Интересная мысль, между прочим! – хлопнув того по плечу, сказал он. – Один человек – лидер сразу нескольких партий!
Борис всплеснул руками:
- Вот деревня: он же – памятник!
- Какой памятник? – не понял Сергей.
Борис смеётся:
- Присказка из кинофильма «Джентельмены удачи»! Но я о другом. Дайте Человеку всего по горло, избавьте от заботы добывать хлеб в поте лица своего – и не нужны они ему, эти организации, вообще!
Сергей отвечает:
- Хорошо говорить – дать всего! А кто ему даст, если сам не добудет? Кстати, а чем этот пластический человек будет питаться?
- Манной кашей, конечно! – вставляет Вера. – Не успеваю варить!
Шутка её понравилась.
- Может, не кашей, а манной небесной? – переспрашивает Сергей. – Слышал, что именно этим и будет питаться человек будущего. Это сказка или – правда?
Арсений стал объяснять:
- Да, это так. Свет – это такое чудо, которое, если рассыпать на «зёрна», даст людям всё необходимое, чтобы они никогда не голодали, не болели, не знали недугов, шикарно одевались, жили в хоромах, передвигались на светолётах и существовали на земле не семь-восемь десятков лет, как мы сейчас, а столько, пока не захотят покинуть планету сами…
Наступила тишина. Та тишина, которая рождает такое напряжение слуха, что можно слышать даже то, как растёт трава, о чём говорил Лев Николаевич Толстой.
- Ты сказал – на светолётах? Я не ослышался? – интересуется Борис.
- Я сказал именно так: на светолётах! – подтвердил Арсений. – Потому что свет – это всё то, что мы именуем материей. И обладает преобразованием света, его превращением во все виды материи только одно существо на свете – Вирус. Ты бы, Борис, взялся за исследование этого феномена Природы! У тебя же прекрасная лаборатория, классные специалисты, высочайшая разрешимость приборов! И всего дел-то – посмотреть, проследить, как он превращает себя из живого состояния в неживое, а из неживого – в живое. Всего лишь одно действие между двумя фазами: фазой, когда он – ДНК или РНК в оболочке, капсиде, а когда – инертный кристалл. Только не сойди с ума, когда он тебе откроет эту тайну! Ведь такое может быть дано всему человечеству только однажды и навсегда, потому как именно здесь – и бессмертие человека, и абсолютное изобилие его жизни.
Арсений внимательно посмотрел на Бориса, потом – на Сергея. И вдруг почувствовал, что они его практически не понимали. Это заметила и Вера, потому и сказала:
- Всё, ребята, вам – зелёный свет! – показала на выходной светофор.
Это подтвердила и проводница вагона:
- Прошу в вагон, пассажиры! Поезд отправляется!
Стали прощаться. Уже находясь в тамбуре, Борис крикнул:
- Я постараюсь, Сеня! Обещаю!
Поезд тронулся, и застучали колёса, отсчитывая первые стыки. Сколько их до Москвы – тысячи, десятки тысяч? Никто не считал, и правильно делал. Надо ли заниматься такой ерундой?! Главное – они есть, эти стыки, а это значит, что где-то есть и те, кто на одном из них непременно найдёт своё счастье.
2
- Может, присядем? – предложил Вере Арсений, когда поезд ушёл и всё стихло. – С детства люблю сидеть возле вокзала и наблюдать, как мимо проходят поезда то в одном, то в другом направлении. И, кажется, что это не они движутся, а я – вместе со своим перекрёстком жизни. Удивительное чувство причастия к такому движению! Так бы остался на этом углу жизни!
Вера смотрит на Арсения и не узнаёт его. Там, вне этих поездов и суеты пассажиров, он не такой. Там он монолитный, несгибаемый, твёрдый, словно кремень. А здесь он такой пластический, податливый, словно пластилин: лепи – не хочу! Таким она его не видела вообще. Хотя, нет: видела, когда бывала с ним в поезде, среди пассажиров. Но и там он не был таким одухотворённым, как сейчас, сидя на скамеечке перрона.
Спросила его:
- Вы это испытываете только на своей станции?
- Наверное, да, – ответил он. – Потому что здесь я как бы встречаюсь со своим детством, своей юностью. А это такое время, которое так и хочется остановить в себе, заморозить, не дать быть стёртым другими событиями, которых за жизнь у каждого человека накапливается, как говорят, вагон и маленькая тележка.
- А у меня в памяти – Волга, тот колёсный пароход, на котором плавали матросами мои родители, а с ними – я, дошкольница. А как пошла в школу, они оставили эту работу.
- Вот как?! – воскликнул Арсений. – Значит, мы с вами – волжане! И я родился на Волге, и тоже пару навигаций поработал на одном из судов – кочегаром, машинистом. Как знать, может, где и пересекались наши маршруты на улице по имени «Волга»? Прикинем для забавы?
- Как это? – не поняла Вера.
- Очень просто! Первую навигацию я провёл, когда мне было семнадцать лет. Вы моложе меня на двенадцать, и вам тогда было пять. Значит, мы действительно проплывали мимо друг друга, причём, наверное, не однажды. Может, даже махали ручками друг другу, как это бывает, когда суда встречаются на своём пути. Признайтесь честно, это не вы кричали мне однажды: «Привет, дядя Арсений!»?
Однако вместо ответа Вера залилась таким смехом, что Арсений заключил:
- Так и есть! Именно этот звонкий голосок я тогда и слышал!
3
После обеда и короткого отдыха они пошли в сторону реки, где вдоль озера – старицы, приютилась улица детства Арсения.
Спустившись вниз, прошли мимо дома Валентины, первой жены Арсения. Недавно одна из её сенских подруг дала ему не только адрес её жительства, но и номер мобильного телефона.
Долго не решался ей позвонить, но позвонил. Трубку никто не взял. Однако через день она позвонила сама. И тогда он узнал, что муж её умер год назад, что она живёт в своём доме, с сыном, которого взяла младенцем из детского дома. Назвала Андреем.
Голос Валентины выдавал всю трагичность её надрывного состояния. Он не узнавал её, бывшую когда-то решительной, смелой и находчивой в разрешении житейских проблем. Спросил:
- Может, приедешь? Я живу один, в относительном достатке, дорогу твою оплачу сюда и обратно. Тут и поговорим, вспомним, пройдёмся по нашим местам, увидимся с теми, кто ещё жив, во здравии, хотя и при болезнях? И могилу отца навестила бы – давно не была.
- Да, более пяти лет не была, – подтвердила та. – Но сейчас приехать не могу – надо установить памятник мужу на его могиле, слово дала. Мы с ним жили душа в душу, особенно последние годы, потому и скучаю по нему. А ты не скучаешь по Инге?
- Она живёт своей жизнью, я – своей, поэтому нам, думаю, и скучать некогда!
На этом их разговор завершился. И всё ушло куда-то так далеко, что не достать ни взглядом, ничем. И тот разговор в полночном вокзале, когда он провожал её на поезде домой, в Тихорецк, тоже ушёл, словно его и не было вообще. Стираются, видать, и память, и чувства. Впрочем, как у кого. Память у него была нестираемой. Он не давал ей вольничать, потому она и не покидала его. Он помнил буквально всё, что было с ним на протяжении всех лет его жизни. Всё, до мелочи, помнил, лишь бы только возникала для этого причина. И таким он был с раннего детства, если не с пелёнок. Даже помнил, как его пеленали, как трепали за нос нянечки, когда находился завёрнутым в одеяло и на руках у кого-то. Это были эпизоды, но именно они давали ему возможность ощущать себя в этом мире едва ли с часа рождения. Сейчас, когда ему, как говорится, под «самое», он имеет честь сказать, что весьма благодарен судьбе, что не потерялся среди тех, кто прошёл мимо жизни, планеты, солнца, Млечного пути, Вселенной. А мог ведь и пройти! Прошли же миллиарды других, кто так и не заглянул в этот мир, на эту планету?! Тогда почему эти, жившие и живущие, не благодарят судьбу за своё появление в этой жизни? Почему в такой необъяснимой потерянности находится Валентина? А если бы они вообще не познали, что есть такое чудо – жизнь? Были бы они такими потерянными, убитыми горем? Они не были бы ни теми, ни другими, ибо их не было бы вообще: ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. А они есть, но и этого, оказывается, им мало. Жалко таких людей: живут не во имя радости, что увидели свет, а потому, что стремятся как можно скорее убежать со света во тьму.
4
Вот и домик Ясновых. Теперь он чужой – здесь живёт родня жены брата Арсения, Василия.
Арсений и Вера прошли мимо. Подошли к домику деда Ликунка, что через межу с усадьбой Ясновых.
Деда уже нет – ушёл вскоре после смерти матери Арсения, Анастасии Ивановны. Его жена, тоже Анастасия, оставшись без мужа, перебралась к сестре в центр Сенска. Но и она вскоре ушла из жизни. Теперь тут дача, как и многие дома, стали дачами. Потому и стало на улице пустынно, словно нет ни жизни, не было ни живности. А как кипела тут жизнь! Сколько историй совершилось, судеб человеческих переплелось, семейных сцен и драм приключилось – не счесть!
Подойдя к калитке деда Ликунка, Арсений вспомнил, как однажды, будучи парнями, они устроили ему такое представление, от которого даже сейчас, через много лет, ему стыдно даже вспоминать.
Как-то, работая водоливом – была такая должность заправлять паровозы водой, Ликунок похвастался перед мужиками, что вообще не боится мертвецов, так как в молодые годы работал при церкви звонарём. И мужики решили его проверить.
Осенью дело было. Смена проходила в темень, фонарь бы редкостью, поэтому пользовались зажжёнными факелами на солярке.
В тот вечер Ликунок сменялся, и идти ему надо было мимо кладбища. И сосед его тоже сменялся, но попросился, чтобы уйти домой на полчала пораньше. А так они всегда ходили вместе.
И вот идёт Ликунок мимо кладбища, ничего не подозревает, и почти было уже прошёл его, как неожиданно перед ним, метрах в пятнадцати, возникает фигура человека во всём белом. Тот останавливается, поднимает факел, чтобы разглядеть, кто это, а фигура стала превращаться в крест. Ликунок и так, и сяк, крутит головой, манипулирует факелом, но свет только мешает ему – не даёт представления о загадочном существе. Тогда он пятится, бросается наутёк и, запыхавшись, вваливается в дежурку.
- Что это с тобой? – спрашивают мужики.
- Можно, я тут переночую? – едва выговаривает тот. – Вспомнил, что жены дома нет, уехала в Донгуз, к сродникам.
Когда немного успокоился, рассказал, что с ним приключилось возле погоста. Мужики посмеялись, догадавшись, кто это сделал, пошли с ним – проводить мимо «опасного» места.
Вот эта история и послужила для ребят мотивом для шутки, о которой сейчас вспомнил Арсений.
Собрались тогда ребята, «соорудили» в полный человеческий рост чучело. Для этого понадобились брюки и рубашка, которые они сшили. Приделали и голову – из надутой воздухом камеры от волейбольного мяча, а на голову водрузили старую фуражку железнодорожника с кокардой из молоточков. И туфли подобрали, и руки из перчаток смастерили. Набили чучело сырой травой, чтобы тяжёлый был, и когда это «изделие» приняло облик «товарища», стали с ним вытворять такое, что все со смеху покатывались. Они его ставят на ноги, а он падает! С ним прогуливаются под ручку, а он «домой» не хочет идти – напился, как зюзя!
Наконец, всё позади: спрятали его на задах до вечера и ночи. И когда ночь наступила, Арсений стал распределять роли:
- Ты, Юрка, проникнешь на двор Ликунка, замаскируешься и будешь наблюдать, чем закончится этот спектакль. Только не выдай себя, не рассмейся, как давеча! А ты, Генка, поставишь ему балабон!
Балабон – это картофелина на короткой нитке, прикреплённая булавкой к раме окна, а другая нить эту картофелину может приводить в движение. Потянешь нитку – и картофелина стукнет по стеклу, словно кто вызывает хозяина на разговор. Стук от картофелины – точь-в-точь, как человек барабанит костяшками пальцев руки – не отличить!
И вот – первый стук. Но никакой реакции. Снова стук – и снова ничего. Крепко спят, не разбудишь! Генка дергает нить ещё раз – и удача: Ликунок показывается в проёме окна, не зажигая свет. Потом исчезает. Генка минуту-другую выжидает, после чего начинает снова барабанить. Ликунок снова показывается в проёме, спрашивает:
- Кто там?
Ребята слышат его, тихо смеются, но не выдают себя. Все они в тёмных одеяниях, чтобы не засветится.
Не дождавшись ответа, Ликунок исчезает. А через пару минут снова появляется, так как Генка усиливает стук от балабона.
- Кто там? – снова кричит Ликунок, но никто не отзывается.
Тогда он зажигает в избе свет, идёт к выходу.
Юрка, который спрятался во дворе Ликуновых, потом рассказывал:
- Он выходит, хватает холудину – здоровую, длинную ветку от яблони, и к калитке! Подходит к ней и видит, что на воротах сидит человек, то есть наш «товарищ». Сидит себе, свесив ноги. Он – ему: «Слазь!» А тот даже не пошевелился. Тогда он размахивается и бьёт нашего «товарища» этой веткой. И тот падает прямо на него! Дед в в одну сторону, ветка – в другую, и в дом! Слышу – запор на засов. Я чуть не описался от смеха – так держал себя, чтобы не выдать своей засады!
Ребята, спустившись поближе к реке и слушая рассказ Юрки, покатываются со смеха, припадают к земле, трут щёки – скулы посводило у всех до боли! Едва успокоились…
Наутро Ликунок, чем свет, пришёл к Ясновым, обратился к Анастасии:
- Арсений твой спит?
- Спит ещё. А что?
- Хотел спросить, кто это мне ночью «чучелу» посадил на забор? Он тут ни причём, это точно, а вот другие – Вовка, Юрка и Генка, эти могли. И хотел его попросить передать этим засранцам, что возьму сегодня эту «чучелу» и отнесу в Совет, покажу председателю. Он с ними не только разберётся, но и накажет.
Председатель приходился родственником Ликунова.
Тут не сдержалась и Анастасия.
- И как ты с ним, с этим чучелом, в Совет пойдёшь? – спросила она. – Под ручку, али как? Засмеют ведь тебя люди, дед! Вспомни себя – не таким ли сам был в молодости?
Дед хмыкнул под нос, достал кисет, бумагу, свернул длинную цигарку, засмолил.
- И курить, небось, начал с самих пелёнок!? – укорила его соседка. – Чадишь, словно паровоз! И как тебя Анастасия твоя терпит?
- Если б не терпела, не жила б со мной! – хвалится тот. – А то, что курю, так почти все курят! – с ударением на букву «я» добавил дед.
И пошёл к себе, перешагнув через межу между двумя соседними огородами. Шлейф дыма так и потянулся за ним.
Дня через три Генка, придя к Арсению, сказал:
- Только что видел деда Ликунка. В моих штанах щеголяет! Хорошие были штаны!
- Тогда зачем отдал?
- Пусть носит! Сам-то он когда бы такие купил?! Модные – в полоску!
5
Вспоминая этот случай, Арсений стоит сейчас возле этой самой калитки, и кажется ему, что это происходило не с ним, а с другими, в каком-то кино, а не на самом деле. Ушло это. И так далеко ушло, что и не видать.
- А помните, Вера, как мы тут кормили с вами моего Шарика?
- Конечно, помню! Это было в ту зиму, когда у вас племянница отвоевала родной дом. Мы шли тогда с вами из магазина, а Шарик бросился к нам, обрадовался, словно человек. Вы его взяли на руки, прижали к себе, как ребёнка, а я подумала: «Взять бы его, но куда? Не сможет жить дворняга, привыкшая к воле, в квартирных условиях!»
- Очень я любил его, моего Шарушкина, – сказал Арсений, глядя на то место, где они виделись с ним в последний раз. – Не дожил до весны Шарик – оставил этот мир.
- Представляю, как он тосковал по вашей маме, по вам, – посочувствовала Вера.
Тут хлопнула калитка дома Ясновых, и этот звук напомнил Арсению, что калитка – дело рук его самого. Вышел парень, посмотрел в их сторону, быстро скрылся. А через минуту Арсений увидел, как к нему направляется Марина, его дочь. Но он, как стоял, так и остался стоять, не сдвинувшись ни на сантиметр. Он был спокоен, даже сверх спокоен. А та, подходя, не сдержалась, заплакала. Они не виделись более десяти лет. Обняла его, спросила:
- Как ты живёшь?
- Обыкновенно, – ответил тот. – Много работаю, пишу, окружён людьми. Кстати, познакомься, Вера Васильевна, моя помощница и медсестра.
Вера подала Марине руку, представилась:
- Снежина.
- А там, – Марина показала в сторону его дома, – Алексей. Может, зайдём?
Алексей – муж Марины, зять Арсения.
- Зайдём, конечно! Тем более что не был в своём доме с тех пор, как отдал от него ключи.
Вошли во двор. Кроме Алексея Арсений увидел там Ирину, свою племянницу, которая отвоевала у него этот дом, чтобы обеспечить жильём свою двоюродную сестру, выполнившую в жизни из трёх задач только одну – родила сына. Это он выходил из калитки, когда Арсений с Верой стояли возле дома Ликунка. Ни дома своего его мать не построила, ни дерева не вырастила – жила вечной квартиранткой. Зато гулянками так увлекалась, что едва и сына не потеряла – попал в места не столь отдалённые на приличный срок. Вышел, правда, досрочно – сообразил, что вести себя надо осмотрительнее.
Алексей, увидев Арсения, встал, пожал ему руку. Ирина, как сидела на скамейке, так и осталась сидеть. Тогда Арсений подошёл сам, протянул ей свою ладонь. Она ответила тем же, и они поздоровались. При этом та заметила:
- Вообще-то, первой руку подаёт женщина.
Арсений в долгу не остался:
- Когда женщина старше мужчины – да! Надо знать и это!
Ирина молча проглотила данное замечание. Выглядела она вялой, какой-то другой, не такой, какой была раньше. Куда-то делась её прежняя спесь, воинственность, агрессивность. На происходящее вокруг смотрела безразлично, отрешённо.
«Словно мокрая курица!» – пронеслось в голове Арсения. – «Думала, проще пареной репы – содержать дом?!».
Прошёл внутрь избы. И лучше бы не входил! От прежнего в нём не осталось и следа: ни уюта, ни порядка, ни чистоты, словно не люди живут, а навозные жуки. «Дом не велик, а спать не велит!», – гласит народная мудрость. Здесь одного пота – тонны!
Быстро вышел, чтобы не видеть такого плачевного состояния: «Было бы своё, берегли бы!»
- Пойдём, потолкуем, – предложил Арсений Алексею. – Под яблоньку, как прежде. Вспомним, как мы тебя тут земляникой угощали. Помнишь, не забыл?
- Как забыть, если объелся тогда! – отозвался зять.
- А мы с Верой в машину, тоже потолкуем, – позвала Веру Марина.
Вера согласилась, пошла за ней к «Жигулям», что стояли во дворе дома. Здесь Арсений ставил раньше и свои авто – «Запорожца», «Москвича», «Мицубиси».
- Как же вы похожи на своего отца, Марина! – начала первой разговор с Мариной Вера. – Говорят, если дочь похожа на отца, то такой человек счастливый.
- Да, уж! – ответила Марина. – Только бы не в его характер!
- Характер, как характер, – пожала плечами Вера. – Не вижу ничего особенного…
- Вы его плохо знаете. Если что не по его, он так выходит из себя, что берегись! Эгоизма в нём, самовольства – хоть отбавляй!
- Может, не самовольства, а самодостаточности? Ваш отец, Марина, имеет в себе абсолютную самодостаточность, которая и принимается вами, скорее всего, за эгоизм.
- А вы кто ему – жена?
- Нет, я ему не жена. Я – его ученица, а он – мой учитель. Мы все, кто сегодня с ним, его ученики, читатели его книг, его единомышленники.
- Ну, и дай Бог! Только знайте: он не тот, за которого себя выдаёт! Вы его считаете одним, а он – другой.
- И какой же?
- Эгоист он – вот кто!
- Ничего себе – эгоист, а старается помочь другим, учит, как жить, преодолевать трудности, не делать ошибок, понимать устройство мира!
Марина смеётся:
- Если бы он не был моим отцом, то я бы вам поверила, Вера Васильевна! А сейчас не верю! То, что он выкинул с мамой, разведясь с ней и убежав из семьи, этого ни я, ни все мы простить ему не можем. Он поступил подло.
Вера промолчала на это замечание Марины. Ей стало её просто жалко. Она чувствовала себя здесь совершенно лишней. А Марина наступала:
- Вот вы говорите, что читаете его книги, что вы его единомышленники. А что конкретно получили вы из этих книг? Скорее всего, ничего не получили. Вы замужем, дети есть?
- С мужем в разводе, двое детей и внук.
- Вот видите, и вы – в разводе! Хорош учитель, если только и учит, как разрушать семьи! Человек, который не смог стать семьянином, оставил семью, так и себя будет вести, как живёт сам! Ничему хорошему он вас не научит!
И на это замечание Вера ничего не ответила Марине. Опять сработало чувство жалости, хотя прекрасно знала, что Арсений и сына чужого воспитал, и не уходил из семьи до тех пор, пока дети не встали на ноги, получили профессии, обзавелись семьями. И это при условии, что жилось ему с Ингой чрезвычайно трудно, даже невыносимо. Не посмела встать в позу протеста против слов его дочери. Не напомнила ей, что именно этот человек дал ей жизнь, а не кто-то другой.
6
Потом, когда Вера делилась с Арсением подробностями этой беседы, он испытал к ней одновременно и восхищение, и сострадание. Восхищался тем, что в ней было столько милосердия, что она была готова, не задумываясь, броситься туда, где кто-то пищал, вопил, хныкал, грустил, стонал, стенал, жаловался, просил. И тут же старалась помочь, оказать внимание.
Однако и сострадал ей, ибо видел, какой беззащитной она может вдруг оказаться, если лоб в лоб встретится с лукавством, подвохом, обманом, прикрытым красочной, яркой обёрткой. Здесь милосердие – лакомая приманка для негодяев.
Однако было в этой женщине и то, что не могло не нравиться Арсению – это её живой интерес к новому, необъяснимому, особенно по части биологии, вирусологии и бактериологии, где она старалась отыскать такое, что привело бы её к небольшому, но открытию. Её медицинское образование было связано именно с этой областью знаний. Вот почему, когда Арсений открыл закон эвертальности материи, где главным действующим лицом был вирус, она этот закон приняла без всяких оговорок. Она его поняла так, как если бы открыла его сама. Теперь она хотела отыскать и других «свидетелей» роли вируса в этом законе – в лице бактерий, бактериофагов, грибов, других микроорганизмов. И Арсений, как мог, старался направить её внимание по нужному пути. Они подолгу беседовали, много читали, смотрели различные фильмы, шарили по страницам Интернета, и всё двигалось к тому, что она вскоре напишет работу, которая станет её главным научным трудом.
Главный научный труд…
Как часто Арсений вспоминает тот час, когда он, уединившись на кухне коммунальной мытищинской квартиры поздним осенним вечером, сделал свою первую запись по теории, которая в последствие получила название «Теория себя»! А Михаил Огинский? Написал более сотни полонезов, но только один из них – «Прощание с родиной», стал шедевром, главным творением его жизни. Так же и другие: «Конёк-Горбунок» – Петра Ивановича Ершова, «Прощание славянки» – Агапкина Василия Ивановича и сотен других, кто творил, не обращая внимания на то, что станет главным плодом его творчества.
И Вера была способна на творческий подвиг, и Арсений верил в неё, хотя и тут ей мешало всё то же чрезмерное чувство жалостливости, которое не давало ей возможности сосредоточиться, отыскать стержень и идти по нему до выполнения поставленной задачи. Например, написать книгу. Для чего? Для того, чтобы потом, после ухода из жизни, кто-то из потомков взял её в руки, и сказал: «Теперь моя очередь – продолжить эту повесть!»
Другой вопрос: надо ли? И – ответ: надо! Ибо жизнь не только мудрее человека, но и разумнее его, хотя именно он, Человек, и наделён Природой этим уникальным даром – Разумом. Вот только как он живёт, ведёт себя, этот разумный? Кругом одно и то же: стреляют, убивают, крушат, взрывают, жгут, воруют, спиваются, лгут, хитрят… Такое впечатление, что все только этим и заняты. И нет дня, часа, минуты, чтобы кто-то не погиб, что-то не взорвалось, утонуло, сгорело, упало, пропало. Не вести, а сплошные пакости! Человек перестал жить простой, обыкновенной жизнью: ни песен ни поёт при застолье, ни на завалинке не сидит по вечерам, ни хороводы не водит, ни в лапту не играет. Живёт исключительно по тестам: кнопки нажимает, в экран пальцем тычет, а вместо внятного разговора, задушевной беседы – знаки, крестики, нолики, галочки, бормотание, сленги, «бренды», прочие извращения языка своего.
Неужели и вправду настало время, о котором Спаситель говорил, как о «мерзости запустения»? Похоже, что так оно и есть: человек стреляет в другого человека, тот падает, а этот радуется, словно ребёнок, что тому больно, что убил его! Разве это не дикость? Разве такой жизни достоит Человек разумный? Если разумный, значит, должен справиться! Другого ведь нет!
7
С дочерью Арсений простился, когда те проезжали на машине мимо его дома. Он уже ждал их, выйдя на балкон. А когда подъехали, вышел, чтобы несколько минут пообщаться.
Марина была серьёзная и сосредоточенная. Как знать, увидятся ли они ещё? Под стать ей был и Арсений. Он понимал, что дочь в обиде за мать, но как ей доказать, что дело не только в нём, но и в матери. Так не бывает, чтобы один был виноват, а другой нет. Но он в меньшинстве, а потому все обиды и шишки – только на него.
- Как внуки? – спросил Арсений, чтобы разрядить обстановку вопросом о детях дочери. – Как Дарья? Не забыла, какой день был, когда она родилась? Это был четверг: летний, пасмурный, дождливый и не очень тёплый день. Ты её родила в 1 час 40 минут ночи, весом – 3 килограмма 400 граммов. Мне тогда было чуть более 45 лет.
- Надо же, запомнил! – удивилась дочь.
- Не запомнил, а записал в дневнике, а оттуда – в память! Ну, и как они ныне?
- Оба закончили институт, – ответила дочь. – Оба поступили в аспирантуру, Илья закончил, а Даша оставила по семейным делам – двое ребятишек.
- В меня, значит, пошли! – заметил Арсений, но дочь на это не ответила ничего. Только спросила:
- А чем дальше будешь заниматься?
- Буду писать, пока есть силы и какое-то здоровье, – ответил Арсений.
- Ты, как Ленин: всё пишешь и пишешь! – то ли похвалила она отца, то ли упрекнула, что только этим и он увлекается. – А что конкретно, если не тайна?
- Никакой тайны: замыслил роман, да и начатую много лет тому назад работу по педагогике надо закончить!
- О чём конкретно? – поинтересовалась Марина.
- Долго объяснять, а если коротко, то о роли слова учителя в катализации памяти его воспитанников. Когда работал, готовил её как диссертацию, а сейчас решил изложить в виде учебного пособия – в помощь учителю и родителю.
- О сути можешь в нескольких предложениях сформулировать? – попросила дочь. – Может, и мне полезно будет, как учителю и руководителю школы.
Арсений задумался, немного помялся, стал объяснять:
- Есть такое понятие – катализация. Термин, которым обозначают изменение скорости химических реакций в присутствии катализатора. В биологических структурах подобные процессы тоже имеются, и они именуются ферментативными. Так вот, я пришёл к выводу, что и в учебно-воспитательном процессе слово учителя выступает в роли катализатора – катализатора той памяти, которая заложена в человеке от его рождения, а точнее – с момента его зачатия. Стало быть, мы, учителя, не сообщаем знания своим ученикам, а всего лишь понуждаем их сознание погружаться в подсознание, где эти знания хранятся в виде оттиска с устройства мира, а оно, это сознание, и «вытаскивает» оттуда эти знания на свет.
Марина, услышав такое, была крайне удивлена воззрению отца на подобные вещи.
- И ты этому веришь? – спросила она.
- Не только верю, но и убеждён в этом! – твёрдо заявил Арсений. – И на эту мысль меня натолкнул Альберт Сент-Дьёрдьи, который говорил: «Я никогда не мог понять, каким образом изменение, происходящее в замкнутой системе, может управлять чем-либо, находящимся вне этой системы». Я перенёс это на свою работу учителя, и понял, что моё слово несёт в себе не только смысловое значение, но и каталитическое, то есть управляет процессом раскрытия знаний человеком того устройства мира, которое заложила в него Природа. Ведь он, человек, – точная копия этого устройства. А если бы не был этой копией, то просто бы не вписался, как система, в другую систему – в общее устройство жизни. Он – житель Вселенной, а поэтому всё, что в нём, от неё, от её устройства. Как говорится, всего по капле.
Марина сочувственно посмотрела на отца, спросила его:
- А тебе это надо? Работать ты уже больше не будешь, да и школа сегодня уже не та, какой была при вашем поколении. И возврата к прошлому не предвидится.
Теперь уже Арсений глянул сочувственно на дочь. Спросил её:
- Тебе нравится современная жизнь, дочь?
- По крайней мере, она сегодня лучше, чем была при вас, коммунистах! – ответила та с подчёркнутой гордостью.
- И чем же, если не секрет?
- Тем, что нет ни партийного давления, никаких организаций, в которые загоняли детей по разнарядке сверху. Стало больше открытости, демократии, свободы! Мне такая жизнь по душе.
- А как же наркомания, алкоголизм, детская проституция, преступность и тому подобное? Мы готовили строителей жизни, хотя называли это строительством коммунизма. А кого готовите вы? Какую идеологию вы закладываете в дело воспитания своих учеников? Идеологию потребителей? И каков итог? Неужели не видишь, что молодёжь уже вообще не может без спиртного, курева, наркотиков, развлечения, секса? Разве было такое, чтобы дети и молодые люди ходили с бутылками в руках, потягивая пиво, тоник и другие хмельные напитки на глазах всего общества? Разве была такая грязь, столько мусора в России? Где культура? Её нет! Где комсомольские стройки? Тоже нет! Зато есть то, что я перечислил. Нет, дочь, я бы такой жизни не пожелал ни тебе, ни твоим детям и внукам. И сделаю всё возможное, чтобы оставить вам что-то из того, что непременно поможет вам пересмотреть ваши современные взгляды на организацию и обустройство жизни. Ваши взгляды не от естества Природы. Ваша педагогика от лукавого. Она всё равно даст сбои, и тогда вы получите то, что сами же насаждали – проклятие потомков.
- Да, тебя не исправить! – сокрушённо заметила дочь. – Ты действительно, как Ленин – такой же упёртый, идейный, несгибаемый! Только, кому это сегодня надо? Сегодня в моде деньги, бизнес, прибыль, успех, известность, достаток, роскошь, связи! И никакой идеологии – этого пережитка прошлого! И вообще, мама, наверное, права: ты всегда пытался навязать всем только своё мнение. А если оно ложное, твоё мнение? Откуда ты знаешь, что должно быть именно так, как считаешь ты? Ты не переоцениваешь себя?
- Нет, дочка, не переоцениваю, – мягко, чтобы не бередить душу дочери, ответил Арсений. – Я это чувствую тем устройством, которое в меня заложила сама природа. Мой геном свободен от таких генов, которые бы говорили о моей агрессии, ревности, зависти, стяжательстве, раболепии и тому подобное.
- Откуда ты знаешь, что это так? – не дала договорить ему дочь. – Ты что, проводил исследования своего генома? И это доказано лабораторно?
- Да, именно лабораторные исследования генома и дали эти результаты! – подтвердил Арсений. – И что тебя удивляет?
- Удивляет то, что с таким геномом ты не смог ужиться с мамой! – ответила та. – И я помню, как ты протестовал против того, как она что-то пыталась тебе доказать, исправить в тебе то, что мешало и тебе, и ей. Да и нам, твоим детям, тоже.
Арсений лишь улыбнулся на это замечание дочери. Да, Инге очень хотелось переделать его всего исключительно на свой манер. Чтобы всё было только по её. И чтобы он действовал только по её указке. Но как он мог жить по её взгляду на мир, если у него был свой мир? Откуда было взять гены тех черт характера, которыми обладали те мужчины, жёнам которых она открыто завидовала, что имеют таких мужей? Ну, не знает он, что это такое – ревность, агрессия, ненависть, лукавство, ложь, стяжательство, обман, подлость! Он знает, что такое добро, ласка, нежность, открытость, обязательность, обаяние, почтение, уважение, товарищество, взаимопомощь, сострадание. Он от природы самодостаточен, а поэтому не нуждается ни в ком и ни в чём. Он всё хочет делать сам, своими руками, думать своей головой, решать вопросы самому, но непременно прислушиваясь к советам других. Вот если бы Инга поступала именно так, не ущемляя его свободы мышления и действий, то он, будучи свободным, разве покинул бы её? Не только бы не покинул, но и мысли бы на этот счёт у него не возникало! Потому что свободному человеку из свободного мира идти некуда. Рабу же в свободном мире так же тошно, как свободному человеку – в рабском застенке.
Арсений ещё раз окинул дочь снизу доверху, заметил:
- Мне жалко вас, дети! Да и стыдно за вас! Вы творите такое, что вас же, в конце концов, и погубит. Вы погибнете от зловония отходов, которые будете производить быстрее, чем создавать новые вещи. И погосты умножите, на которые будет поступать огромными партиями молодёжь, исковерканная тем образом жизни, который вы ныне создаёте. Города окажутся посреди погостов, а жизнь – посреди свалок. Слава Богу, что меня тогда уже не будет.
При этих словах Марина, обняв отца, спросила:
- Скажи честно, ты не скучаешь по нас?
- Отвечу честно, как ты просишь: я не знаю, что такое скучать, дочка! По-моему, люди скучают друг по другу исключительно на физическом плане, как сегодня модно говорить на такие темы. Я вас чувствую каким-то особым чувством, который позволяет мне быть с вами едва ли не постоянно. Как, наверное, и вам это кажется, что я совсем рядом с вами, посреди вас. Если бы и все люди обладали этим свойством, то не было бы тех трагедий, которые случаются в их жизни. Не было бы слёз, ссор, переживаний, безрассудных поступков на почве ревности, суицида, тому подобного. Я дал вам свободу, освободив вас от себя, своих привычек и нравов, но вы почему-то это приняли, как измену, подлость. Вы просите меня покаяться перед вами, но что я сделал, чтобы пойти на это? Не примете ли на себя грех, требуя покаяния не от грешника, а от праведника? Не этого ли хотели люди от Спасителя, когда обвиняли его в своих же грехах? Я бы хотел, чтобы об этом подумали именно вы, а не я. И маме передай, чтобы хорошенько прошлась по своей судьбе. Может, что тоже найдёт в себе неправедного?
Дочь усмехнулась:
- Тебе ли вести речь об этом, папа!? Это ты должен покопаться в себе, чтобы отыскать эту самую неправедность! Ты знаешь, как она плакала, когда ты подал заявление на развод? Не знаешь, а я знаю! Оставил больную, не посчитался, что она – инвалид, уехал, променял семейную жизнь на личную свободу
- Я сделал то, что должен был сделать по определению – освободил её и всех вас от несносного человека. Мне было больно смотреть, как она мучается со мной. Поэтому я отошёл, чтобы избавить её от такой нагрузки. И что? Вместо того, чтобы оценить это положительно, вы посчитали мой поступок за оскорбление её и вашего достоинства. А если бы я остался? Если бы продолжились наши с ней скандалы, ссоры, оскорбления? Если бы остался, то либо меня уже не было в живых, либо её – именно таким мог быть исход данной нетерпимости друг к другу. К тому же, я остался тут, на земле, а не перебрался на другую планету, недоступную никому из вас. Но вы меня «списали», вычеркнули из списка родных, будто врага. Почему?
- Потому что ты подался на свою Саратовщину. Что она дала тебе, твоя родина? Этот край – и моя родина, но я живу в Подмосковье, где у меня семья, дети, внуки, работа, друзья, товарищи, родня. А Саратовщина ушла в прошлое, её уже нет, осталась позади. Объясни мне, почему меня сюда не тянет, а тебя не только тянуло, но и тянет этот край до сих пор? Может, это твоя блажь? Может, внушение?
- Нет, дочка, это не блажь и не внушение, – ответил он ей. – Это чувство сродни рождению алмазов в так называемых кимберлитовых трубках. Видела, наверное, как добывают этот минерал – разрывают древнее жерло вулкана, углубляясь в его нутро. Так и человек: рождается, будто алмаз, из своеобразной кимберлитовой трубки – материнского чрева. Значит, именно здесь, в своём родном краю, я и чувствую себя алмазом.
Марина, пытаясь разрядить обстановку, демонстративно посмотрела на часы, сказала:
- И у меня пара статей в научных записках имеется!
- По методике преподавания математики?
- И по методике – тоже.
- Поздравляю!
- Спасибо! Сегодня это плюс к зарплате – учитывается каждая статья и письменная работа.
- Значит, признаёшь, что твой отец в чём-то, но всё-таки прав?
- Я – твоя дочь, папа! – только и ответила та.
Значит, согласилась с ним? Или слукавила? Может, и его труды начнёт когда-нибудь изучать?
С этой надеждой он и проводил их в дальний путь.
Их ждала Москва, работа, дети, внуки, а его – Великое одиночество, как однажды сказал Ален Делон о годах старости.
Глава 11
1
Оставшись один, Арсений несколько дней испытывал чувство какого-то странного, непонятного блаженства. Много спал, вставал поздно, нехотя прохаживался по квартире, потом ставил чайник и ждал, пока тот вскипит. И пока тот грелся, молча сидел у окна, наблюдая за тем, как там, за окном, жизнь тащится по своим извечным ухабам.
Временами кто-то проходил мимо, кто-то проезжал, пробегал, спешил, а кто-то не мог сделать ни того, ни другого, ни третьего – эти оставались там, где настигала их болезнь, немощь. Их судьба была уже решена: они уже не появятся ни на экране жизни, ни в зеркале отражения своих образов, ибо кому охота видеть себя разбитыми и готовыми покинуть этот мир?
Сегодня он впервые за эти дни встал рано, а это говорило о том, что неплохо отдохнул, набрался сил. Теперь бы что-то написать! Но что? Может, роман?
Да, такая идея у него возникла давно, лет двадцать тому назад. Но именно сейчас, когда за эти годы прошло столько приметных событий, не плохо бы приступить, наконец, к реализации и этой задумки.
Он сел за стол, положил перед собой лист чистой бумаги, взял ручку, стал размышлять.
Снова вспомнил тот осенний вечер, когда вот так же, как сейчас, он присел за кухонный стол, раскрыл общую тетрадь жёлтого цвета, взял ручку и вывел первые слова своей будущей работы – «Теории себя». Тогда ему было под 30, а сейчас – за 70.
Как же быстро прошли эти годы! Что они дали ему, если он только и знал – труд, движение, стремление соединить то, что во все века считалось несоединимым вообще: небо и землю, науку и религию, материализм и идеализм, реальность и мистику? Лично ему они не дали ничего, кроме, разве, той сытости, которую испытал его мозг, копаясь в собственном подсознании и вытаскивая оттуда по крупицам то, что было так глубоко запрятано от его сознания.
Да, эту «сытость мозга» Арсений испил сполна! Ему открылось такое, что не открывалось, быть может, никому на этом свете – «божественная» суть лимбической системы мозга Человека как некоего «оттиска» с глобального устройства мира Вселенной, без чего его сознание, разумность, талант и гениальность были бы просто невозможны. Если хорошенько вдуматься и проникнуться в это явление, можно сойти с ума, что так щедро Природа наградила Человека по сравнению с миллионами других видов живых существ на Земле! Выходит, весьма спорно утверждать, что Человеку надо непременно развиваться, чтобы быть, как он любит выражаться, совершенным? Не заложено ли в него это совершенство при его зачатии? А если заложено, то почему он изводит себя этим мнимым совершенством, опираясь исключительно на опыт приобретённых человеком знаний? Почему не погружается в глубины собственного подсознания, где этих знаний под завязку, чтобы приподнять их, осветить светом, распознать в деталях? Либо не хочет, либо ленится. Скорее всего – второе.
А вот он, Арсений, не поленился – пошёл на создание такой копии человека, в которой и сознание, и подсознание составили одну, неделимую информационную систему. И ему это удалось.
Да, поначалу он не верил, что в этой копии эти две системы сольются в одну. Он так и считал: оригинал и копия – суть зеркальное отражение друг друга. Когда же увидел то, что получилось, был озадачен больше, чем до эксперимента. Его взгляд снова остановился на Человеке, и снова в Арсении зазвучал тот же вопрос: «Зачем Природа разложила в людях общие инструменты познания её тайн на два верстака – сознания и подсознания?»
2
Здесь Арсений снова переключил своё внимание на сингомена. Тем более что беседы на эту тему с Арсеном подкреплялись его точными и полными ответами.
Арсен рассказывал, что разделение в нём сознания и подсознания отсутствует вообще. Именно по этой причине он и способен воспринимать окружающий мир как единое целое, а отдельные его структуры подвергать сканированию на уровне сингонии – кристаллических решёток. Поэтому что-то спрятать от него, утаить, схитрить, в том числе на уровне мысли, практически невозможно. Арсен – восприятие другого порядка – на уровне ядерных сил, электричества, магнетизма, тому подобное.
- Это не уровень рентгена, где предмет просто просвечивается лучистой энергией, – пояснял Арсен. – Здесь что-то вроде экзальтации, которая не только выворачивает предмет или явление наизнанку, но демонстрирует и его кристаллическую решётку вместе с процессами, которые в этой решётке совершаются. В том числе на уровне ядерных сил, электричества, магнетизма, других энергий. Живой человек этого не ощущает, а я, как его плазмоидная и плазматическая копия, и ощущаю это, и вся моя функциональность основана исключительно на этом. Вашу пищу, которой вы питаетесь, я не знаю. Однако то, что из неё, в конце концов, извлекает ваш организм, – а это те виды энергии, о которых я говорю, – это и есть моя «пища». Помнишь, как говорил Спаситель: «У меня есть пища, которой вы не знаете»?
Разумеется, Арсений уже представлял, как будет устроен «организм» сингомена. Но теперь, когда это создание не только функционирует, но и общается с живым человеком, интересно бы узнать, что сокрыто от глаз человека, но открыто ему, сингомену? Например, прав ли он, Арсений, что в живом человеке температура 36,60 – это всего лишь среднее арифметическое от проявления в нём тысяч градусов плюс и двух сотен с лишним градусов минус?
И Арсен подтвердил это:
- В живом человеке действительно «бушует» пламя из тысяч градусов плюс, но периодически она опускается едва ли не до абсолютного нуля. Так и сменяют друг друга эти температуры. И происходит эта сменяемость так быстро, что ни один из современных приборов зафиксировать данный процесс не в состоянии.
Арсений и об этом знал, но попросил Арсена поделиться тем, кто или что стоит за этим феноменом Природы.
Арсен ответил:
- Об этом и ты знаешь не хуже меня. Но, поскольку ты просишь, я скажу. Всё дело в Вирусе, который составляет основу генома и ДНК живого человека. В живой клетке он – живое существо, а вне клетки – кристалл. Так вот, чтобы ему перейти из одного состояния в другое, требуется в одном случае высокая температура – тысячи, а то и десятки тысяч градусов, а в другом – низкие температуры, близкие к абсолютному нулю, что почти 273 градуса. Высокие – для синтеза нужных биологических структур, а низкие – для сохранения информации, памяти.
Арсений кивает головой, подтверждает:
- Яд змеи при температуре плюс 70 градусов превращается в съедобный белок. Сердце работает до 8 градусов, а ниже – останавливается. При температуре минус 196 градусов живая клетка сохраняется бессрочно.
Арсен смотрин на Арсения, добавляет:
- В человеке 240 видов клеток, а всего их – 10 триллионов. В его организме всего лишь 3 грамма железа, но и этого хватает, чтобы оно полностью обеспечивало его кислородом. Капилляров же в организме 960 тысяч километров. А геном человека - 23 пары хромосом, из которых можно составить целых 3 миллиарда самых различных комбинаций. Богатые вы, однако, люди!
Здесь они оба смеются и по-братски обнимаются. А Арсен продолжает:
- В чём незадача живого человека в этой части его «устройства». Живой человек воспринимает действительность по двум каналам: частотному и чувственному, хотя и чувственное – суть частотного исполнения. «Слить» эти два канала в один в данное историческое время – это обречь человека на разрушение в нём многих линий поведения, привычек, чувств, черт характера и тому подобное. В этом случае он станет совершенно другим, абсолютно непохожим на себя. И многое, что отличает его от других живых существ, выпадет из его генома. Но при этом он обретёт все те способности, которыми эти живые существа обладают: зрение, обоняние, слух, локацию и тому подобное. Или, как я, экзальтацией на её высшем уровне.
3
Арсений встал, прошёл на балкон. Посмотрел туда, где была Каменная гора, призадумался. Пожалел, что нет рядом с ним сейчас Арсена. Как он там, на Сетомане? Скорее всего, так, как и должен вести себя, будучи лишённым чувственности, но награждённым способностью оценивать действительность исключительно реальными величинами её восприятия. Его цель и задача – помочь другим не только бескорыстно, но и без зарождения такой мысли в его мыслительном аппарате. Он вообще не знает, что такое корысть, зависть, разделение на «своих» и «чужих», вражда, агрессивность, ненависть, интрига. Это присуще только живому человеку. И если бы сейчас человек оказался на месте Арсена, то жди: долгий мир непременно перерастёт в войну, а война – в перемирие, перемирие – в растущую подозрительность, а подозрительность – в интригу, которая приведёт к созданию новых союзов и блоков, а те только и смогут удовлетворить свои амбиции с помощью новых конфликтов. Поэтому, наверное, и разделено в человеке единое информационное поле на два: большое – подсознание, и малое – сознание, чтобы он решал свои вопросы только на малом. Потому и ведёт себя в режиме постоянно тревожного «анти» – античеловечно, антигуманно, на грани безумия и сумасшествия. И сколько будет продолжаться эта «ненормальность»? Успеет ли человек стать хотя бы на процент более совершенным, чем ныне, чтобы завтра ему жилось тут, на земле, на процент легче? Живёт настолько трудно, что даже не осознаёт своего бедственного положения. Витает где-то там, в облаках, и ждёт, ждёт, ждёт. Кого ждёт? Никого не ждёт, и ничего не ждёт, а просто ждёт – и всё.
4
Вчера Арсений получил от Кито-И подтверждение о том, что с помощью Дени Денис быстро пошёл на поправку после заболевания гриппом. Достаточно было в течение одной минуты направить излучение «организма» Дени на больной организм Дениса, как совершилось чудо – он встал совершенно здоровым! Сработала система единовременной корреляции всех клеток его организма, хотя, как известно, каждый орган имеет сугубо «свои» клетки, отличные друг от друга.
Предположение Арсена и Арсения на этот счёт подтвердились полностью: сингомен оказался той моделью, той копией человека, которая на порядок превосходила его по энергетической функциональности. И «сердце», и «печень», и «почки», и другие «органы» были у него, но это были далеко не те органы, как у живого человека. Они были плазмоидными, как и клетки, из которых были сложены, тоже плазмоидными, не требующими ни химического, ни биологического питания.
Ах, если бы дожил до этого дня Альберт Сент-Дьёрдьи! Ведь это он первым поставил вопрос о том, что живая клетка живёт не так, как должна жить в мире электричества, магнетизма, ионизации, ядерного излучения, других энергий Природы. Он категорически не соглашался с тем, что та использует длинный обходной путь к образованию АТФ – поставщику энергии для мышечного сокращения – через окислительные процессы, постоянно загружая организм солидным количеством биологической пищи, большая часть которой просто выбрасывается, когда электроны можно было размещать непосредственно на живых структурах. Именно этот факт его удивлял более всего. Он считал, что если бы клетка «питалась» из источников Природы напрямую, жизнь организма могла бы достаточно комфортно существовать и при длительном отсутствии кислорода – окислителя. Это сделало бы человека не только независимым от среды земного обитания, но и «пригодным» для пребывания на других планетах, где нет многого из того, что имеется на Земле.
Но теперь есть Арсен и Дени – не только новое поколение роботов, но и адекватно мыслящие копии разумного существа – человека! А это на порядок выше, чем просто механический «мускулятор». Здесь – отрезок пути, ведущий человека к достижению конечной цели своего существования в мире Звёзд – стать, если не Богом, то равным Богу. Что, собственно, и завещано самим Спасителем: «Не вам ли сказано: вы – боги!»
5
Арсений, глубоко вздохнув, стал размышлять вслух:
- Там, в глубинах Космоса, идёт большая жизнь, и кто-то вот так же, как я, смотрит сейчас в мою сторону. И все смотрят в сторону друг друга, если всё это представить в виде громадной сферы, где происходит действо этой большой жизни. И никто из смотрящих друг на друга не может объяснить, почему он это делает, почему так поступает. Просто ответит, что интересно, любопытно, занимательно, красиво, грандиозно. Но никто не скажет правды, что кроме этого он испытывает постоянно действующее, невыносимое чувство тоски по чему-то очень большому, но потерянному и утраченному. Может, ты, Вирус, объяснишь, что потеряно и утрачено мной, как живым и разумным существом? Ведь это ты создал меня, наделил разумом и сознанием, талантом и всем остальным, что делает меня человеком!? Объясни, поговори со мной по-человечески! Живу на поле Мирового Разума, а имею ту часть его, которая намертво приковала меня к земле – крошечному «зерну» Мироздания. Справедливо ли? Скажи, Вирус, тебе трудно переходить из живого состояния в неживое, а из неживого – в живое? Думаю, что тебе это делать так же просто, как мне – съесть ягоду, насладившись её вкусом. Но я знаю, что такое вкус и сытость, а ты – нет. В моём организме ягода переваривается соками организма, а у тебя вместо сока – свет. Я уповаю на помощь бактерий, а ты – на свет. Однако я не знаю, как во мне на самом деле переваривается пища, просто я привык говорить именно так: «переваривается». Но во мне температура – 36 с половиной градусов Цельсия, поэтому я не понимаю, каким образом эта температура способна «переваривать» пищу, которую я потребляю?! Такая температура на это не способна. Значит, подлинная температура во мне – не эта, а тысячи градусов плюс. А чтобы она не испепелила меня, к ней «добавляется» и холод – вплоть до температуры Абсолютного нуля – минус 273 градуса. Чередование этих температур в живом организме и рождает среднюю арифметическую – 36 с половиной градусов, что соответствует тому количеству дней в году, которое имеется ныне в «распоряжении» Земли – 365. Для этого в этом числе надо поставить лишь запятую перед цифрой 5. Отсюда вывод, который напрашивается сам собой: Спаситель не только знал об этом, но и манипулировал в себе высокими температурами. Это было и на горе Фавор, когда он преображался: «И просияло лице Его как солнце, одежды же Его сделались белыми как свет». И когда покидал земной мир, оставив свой лик на Плащанице. Это был свет, мощная вспышка света вырвалась из глубин его устройства, и эту вспышку обеспечил именно ты, Вирус. Только не говори, что это не ты! Ты – уникальное существо. Твоя уникальность в том, что ты – единственный, кто знает, что было до Большого взрыва, что происходило, когда он прогремел, и что будет впереди – до следующего взрыва. Потому что ты сам – этот самый «взрыв», только в миниатюре, в нано- и пикоизмерении. Ты можешь быть и кристаллом, и живым существом, а это эвертальность, двойственное состояние, которым во Вселенной не обладает никто и ничто. Ты – та могущественная сила, которая переводит материю Вселенной из одного состояния в другое, а точнее – из одного знака её зарядности в другой знак, чередуя расширение Вселенной с её сжатием, а Большой взрыв – с другим её Большим взрывом. Так и живёт Вселенная под твоим присмотром, строго тасуя время её исторического существования: вчера, сегодня и завтра. О, если бы Человек услышал твой голос изнутри своего устройства! Он бы услышал, как ты говоришь ему: «Куда смотрите, родимые? Не крутите головами по сторонам, идите в себя, в своё нанометрическое устройство, ибо там – ваше спасение! Неужели до сих пор так и не поняли, что именно об этом вещал вам сам Спаситель: «Царствие небесное внутри вас»!?
Закончив монолог, Арсений снова прислушался к тому, что происходило в его внутреннем мире. Нет, ничего такого, чтобы оттуда шла какая-то тревога, напряжённость – этого не было. Значит, всё, о чём он все эти годы писал, мечтал, над чем размышлял, какие идеи выдвигал – всё это дошло до пункта назначения. И на душе у него стало спокойно. И блаженство, которое он вдруг испытал, оставшись один, продолжало действовать. Ну, как тут не сесть, не взять ручку и бумагу, да что-то написать? И он написал: «Размышление на углу жизни».
Часть четвёртая:
Вирус – парадокс «Антино»
«Если вас спрашивают:
Каков знак вашего Отца, который в вас, – скажите им:
Это движение и покой» (Фома, 55).
Глава 1
1
Ещё там, на Сетомане Арсен почувствовал то, что называется недомоганием. Поделился своим состоянием с Эдо. Тот, оглядев его со всех сторон, заметил:
- Существенных изменений не нахожу, но что-то новенькое в твоём состоянии, однако, появилось. Но что? Может, что-то с Арсением?
Арсен, подумав, согласился:
- Похоже, что так оно и есть: сигналы от него поступают, но они такие слабые, что едва различимы.
- Может, болеет?
Арсен не соглашается с такой догадкой Эдо:
- Больной организм, напротив, только усиливает посыл сигналов в окружающую среду, взывая о помощи. А тут – он даже отдалённо не напоминает сигнал «SOS». Такое впечатление, что с Арсением творится что-то необъяснимое.
Теперь задумался Эдо. Ему не хотелось отпускать Арсена, пока тот не завершит начатую с томанами работу по созданию и на Сетомане их пластической копии. Тем более, что некоторые эксперименты были почти на стадии завершения.
Арсену тоже не хотелось прерывать ход этих событий, поэтому предложил Эдо самому решить вопрос о его пребывании на Сетомане. На что тот ответил:
- Решим так: если почувствуешь, что надо отбывать – отбудем. А параллельно с этим сделаем и твоему организму профилактику – проведём дополнительную настройку всех его систем. Чтобы все сигналы с Земли ты принимал без искажений. Сейчас на Земле весна, период весеннего равноденствия, поэтому, возможно, и сигналы оттуда такие слабые.
Арсен не только соглашается с такими доводами Эдо, но и просит ускорить выполнение намеченной программы.
- Иначе можем опоздать, – добавляет он.
- Опоздать к чему? – задаёт вопрос Эдо, пытаясь понять, на что намекает Арсен.
- Не могу пока ответить, к чему именно, но меня очень смущают эти слабые сигналы с Земли! А раз так, то надо, как можно скорее, ставить меня, как ты говоришь, на профилактику.
- Хорошо! Завтра же и поставим…
И поставили, но и после достаточно продолжительной профилактики, насыщенной всякими премудростями из области передовых научных методик и технологий, функциональные системы «организма» Арсена остались практически такими же в приёме сигналов от Арсения, как они были до этого. Сигналы шли, но когда их переводили в режим синусоиды, то они выглядели так, словно жизнь в организме Арсения едва теплилась. Так не мог вести себя ни здоровый, ни тем более «кричащий» о своём состоянии больной организм. Именно это и насторожило Арсена больше всего. Поэтому и попросил Эдо снарядить экспедицию к Земле. И просьба его была выполнена.
2
На подлёте к Солнечной системе, Айк, обращаясь к Эдо, Тоно и Арсену, заметил:
- Может, не сразу на Землю, а сначала разведаем, что там происходит? Луна – подходящее место для этого.
- И я так считаю, – поддержал его Тоно. – Но сначала давайте завернём на Гелину. Гелияне уж наверняка знают, что сейчас творится там, на Земле.
- И что, это возможно? – удивляется и волнуется Арсен. – Можно ли пройти сквозь огненную завесу в тысячи градусов жары?
- Как-нибудь проберёмся, – улыбаясь, успокаивает его Эдо.
- Любопытно! А вы там когда-нибудь бывали?
- Заглядывали на их огонёк только наши предки – обитатели звезды ХУО. Тогда на Сетомане жизнь не была такой совершенной, как ныне. А когда она обрела такой же интеллект, как у звезды ХУО, произошло то, что вы, земляне, называете преображением. Это когда исчезает всякое различие между теми, кто на планете, и теми, кто внутри звезды. Теперь мы и они – томаны.
Арсен, улыбаясь, отвечает:
- Когда на лекции в Политехническом музее вы сказали, что внутри Солнца находится планета Гелина, я принял это за шутку. И все наши тогда, думаю, тоже восприняли эту новость так же. Но теперь, когда мы возле самой звезды, дело принимает совершенно другой оборот: шутка это или реальность? Если первоапрельская шутка, то апрель давно позади, а поэтому принимаю эти слова за совет бывалого моряка в адрес салаги – сбегать на клотик с чайником за кипятком.
Томаны не понимают Арсена. Тогда он объясняет:
- Клотик – это металлическая или деревянная деталь закруглённой формы, которая насаживается на самую высокую мачту корабля, судна, внутри которой – ролики фалов для подъёма сигнального фонаря или флага. Сбегать на клотик за кипятком – шутка, с помощью которой бывалые моряки проверяют знания молодых матросов устройства оснастки судна.
Томаны переглядываются, не зная, что ответить. Выручает Тоно:
- А зачем они их туда посылают, если знают, что там нет никакого кипятка?
- Потому и посылают, что нет! – хохочет Арсен. – Шутка такая! Представь: лезет матросик с чайником на мачту, а внизу – толпа, и все в один голос: «Давай, Тоно, ещё немного – и ты у цели!»
- Ну и шутки у вас, земляне! – резюмирует Тоно. – И надо вам?
- А вам надо – обманывать меня, землянина, что внутри Солнца – жизнь?
- Мы не обманываем тебя, Арсен, – спокойно, как это делает учитель по отношению к ученику, говорит Эдо. – Звезда – единственное место во Вселенной, если хочешь – то чрево, где только и может зародиться Жизнь. Вы, жители планеты, конечно же, думаете совсем не так. По-вашему, только планетарные условия подходят для зарождения жизни, и отсчёт её времени ведёте исключительно от создания на ней соответствующих условий. Тем не менее, именно ваша звезда и заселила Землю. Заселила той Жизнью, которую нельзя назвать иначе, как только своей, родной по генетике наследства. Поэтому всякие рассуждения относительно того, что жизнь на Земле появилась сама по себе или была занесена из других миров, это невежество. Она могла появиться только из того Источника, из которого вышла, родилась сама. Ибо семя может прорасти только в приготовленной для этого семени почве. Другие семена – из других миров – прорасти на Земле не в состоянии. Или для этого потребуется более длительное время, чтобы получить право на мутации. Спроси об этом Вирус, и он тебе ответит, что я прав.
- Да, ты прав, – соглашается с Эдо Арсен. – И прекрасно понимаю, о чём ты говоришь. Именно Вирус и постарался перенести код жизни из недр Солнца на Землю. Остаётся ответить на вопрос: зачем надо было совершать такое действо, если заранее было известно, что уровень планетарной жизни станет на порядок ниже, то есть примитивнее звёздной? Неужели и тут – иерархия?
- Да, иерархия и тут, и ты знаешь, как она звучит, если вспомнить автора данного изречения: «Кто выше того, кто ниже его, – питает его». Узнаёшь?
Эдо смотрит на Арсена, хитро прищуривая оба глаза, как бы говоря: «Да, лукавлю, ну и что?!» А тот отвечает:
- Обижаешь, Эдо! Если автор этих слов Арсений, то они принадлежат и мне – его копии. Поэтому дополняю: «А кто ниже того, кто выше его, – осознаёт себя перед ним».
- Теперь понимаешь, какую цель преследовали высшие, заселяя своим семенем планеты? Для того, чтобы сделать Вечность красивой, изящной, напитать её чувствами, нежностью, смыслом. Ибо сама по себе она – бледность и бедность, тусклое однообразие, хотя и бездонное, бесконечное. В ней только одна прелесть – она сама. Однако самой себе она не нужна, и когда поняла это, стала искать того, кто бы мог разделить с ней её одиночество. И не нашла, ибо везде и всюду была только она, Вечность, а с ней – её Вечное одиночество. Именно тогда она и решила извлечь из себя то, что именуется временным и суетным, бренным и смертным. И отдала для этого весь планетарный мир Вселенной. Себе же оставила только мир звёзд.
Арсен, выслушав внимательно Эдо, заключил:
- Теперь я понимаю, какую цель преследует Арсений, создавая для человека его копию! Старея, он становится ненужным ни детям, ни внукам, ни тем более – чужим людям. И это мы наблюдаем повсеместно. Особенно сейчас, когда земную цивилизацию накрыл синдром мамонизации – поклонения не живой жизни, а тем материальным ценностям, которыми один человек отгораживается, отделяется от остальных людей. В этих условиях, нужны ли старики молодым, поголовно охваченным этим синдромом? Не только не нужны, они им даже мешают. Потому и уходят из жизни их родители, где и как придётся. И хоронят их, порой, как неизвестных, бездомных, без слова прощания, без жалости и сожаления. Просто зарывают – и уходят, поставив не крест или знак, а всего лишь бирку с номером захоронения. Уж лучше бы сжигали таких, чтобы сразу попадали в Царствие Огня Вечного, воссоединяясь с ним тут, на Земле! А ещё лучше – чтобы именно мы, сингомены, и провожали в последний путь носителей своих матриц. Тогда бы ни хосписов, ни домов престарелых, ни прочих подобных заведений не надо было возводить. И всё бы шло своим чередом: живой человек покидал бы этот мир, а следом за ним – через определённое время – уходила и его сингоническая копия. Как и куда уходила? Точно так же, как растворяется тепло пламени свечи в окружающем пространстве. Впрочем, оно не просто растворится, а воссоединится с тем Огнём, который его и породил – Солнцем. Потому и говорит Спаситель: «В месте, где начало, там будет конец».
Эдо, выслушав проникновенную речь Арсена, крепко обнял его, ответил:
- Ты сейчас говоришь, как живой человек, а это свидетельствует о том, что тебе небезразлична судьба земной цивилизации. С Арсением ты будешь до конца его жизни – это ясно, как белый день. А вот то, что ты не оставишь в беде род человеческий – это говорит о большем достоинстве, чем только проявление заботы о живом на Земле. В тебе черта жертвенности, без которой нет той Вечности, о которой мы с тобой только что говорили. Или она есть, но такая же скучная, невыразительная, как её громоздкое, неповоротливое «тело».
Теперь Арсен обнимает Эдо, говорит:
- Спасибо за добрые слова! Но быть человеком – это быть на пути, чтобы стать Богом. А мне, сингомену, невозможно даже быть на пути, чтобы стать Человеком. Значит, только и остаётся – быть самим собой.
- Вот и славно! – подвёл черту Эдо. – На этом и точку ставим! А многоточие поставим там, на Земле.
- А как насчёт посещения гелиян?
- Сейчас Тоно свяжется с Гелиной, тогда и узнаем, можно ли к ним завернуть. Без разрешения нельзя, запрет!
3
Разрешение получено, и звездолёт Айка ринулся в сторону диска Солнца.
Вот он, диск, растёт, увеличивается, заполняя пространство вокруг. Он пышет жаром, но жар никого в корабле не обжигает. Из недр диска вырываются изогнутые, перекрученные нити протуберанцев, но они не причиняют никакого вреда.
Айк, выбирая на диске более тёмное место, сворачивает туда.
- Здесь прохладнее, – поясняет он.
Именно сюда, в центр пятна, и направляется корабль. Быстро проходит несколько горячих, раскалённых добела сфер, зависает над внутренней планетой.
- Вот это и есть планета Гелина, – поясняет Эдо. – Сюда мы не заглядываем – стыдно за своё интеллектуальное убожество.
Арсен с интересом смотрит на Эдо, не понимая, о каком убожестве он говорит, если они, томаны, достигли такого технического совершенства.
- Детский лепет – наше совершенство, как любит говорить Арсений, – продолжает Эдо. – Истинное совершенство – вот здесь, на Гелине! Но сейчас не об этом. Давай продолжим знакомство…
Издалека Гелина кажется объектом небольшого размера, но если к нему приближаться, то он, конечно же, превратится в шар, размер которого будет, пожалуй, больше, чем даже Юпитер.
- Удивлён? – слышит Арсен голос Эдо. – И Земля когда-то имела плазменную, пышущую жаром ионосферу, наполненную до краёв ионами Гелия, Водорода, Кальция, Железа, других химических элементов. Потом стала остывать, остыла и ионосфера. Однако до сих пор продолжает сохранять свою плазменную «одежду» – атмосферу, ионосферу, магнитосферу, которая, если можно так сказать, напрямую «сотрудничает» с магнитосферой Солнца, обмениваясь с ним полным набором информации о своём состоянии.
- А почему прекратили движение? – интересуется Арсен.
- Ждём разрешения на посадку, – поясняет Айк. – Если разрешат, то сядем, а если нет – возьмём курс обратно.
- А можно чуть ближе подлететь к ней? – просит Арсен.
- Попробуем! Если, конечно, не накажут за это.
И звездолёт пошёл на снижение.
- Нет, не наказали! – радостно сообщает Айк. – А вот посадку не разрешают: на борту живой человек! Это ты, Арсен.
- Какой же я живой, если я – сингомен?!
- Доказывать бесполезно: ты живой – и всё! Лучше смотри, да запоминай! На всё про всё у нас не более получаса…
- А если попросить хорошенько, объяснить, что прибыли, мол, для того, чтобы…
Арсен не договорил, так как пришёл ответ:
«Можете снизиться до километра. Выход из корабля разрешаем».
- Интересно тут мыслят! – удивляется Арсен. – Выходить разрешено, а куда – неизвестно!
Томаны смеются:
- Двигай за нами!
И все трое пошли на площадку, которая выдвинулась из корабля в виде просторного балкона.
- А ты чего? – обратился к Арсену Тоно. – Не хочешь глянуть на Эдем с высоты километра? Зрелище – во!
И Арсен увидел то, чего, казалось бы, не должно было находиться там, где извергаются миллиарды тон раскалённой добела плазмы. Увидел мир, о котором Спаситель говорил людям, как о рае – месте тихом, спокойном, цветущем всеми красками радуги, благоухающем всеми ароматами Вселенной.
- Сказать кому там, на Земле, что внутри Солнца – такая красотища, не поверят! И небо тут есть, и облака, и светло, и уютно. Кто бы мог подумать, что рай находится именно здесь, под прикрытием плазмы и отгороженным от остального мира неприступными силами? О, если бы люди знали об этом раньше! Надо ли было так им вести себя на Земле, чтобы коверкать и свою судьбу, и судьбу других, живущих на таком крошечном клочке Космического пространства, как их планета, которую надо было только украшать, лелеять, беречь, превращая в такой же рай, как вот этот? Сколько упущено, чтобы насладиться земной жизнью перед тем, как покинуть её? Зачем, спрашивается, спешили, если была предоставлена им такая уникальная возможность – познать в полной мере и эту жизнь? Глупо, очень глупо замещать Вечной жизнью ту жизнь, в которой оставляется столько нерешённых задач и проблем! И вообще, под целью смысла жизни надо признать не её смысл, оказывается, а саму жизнь, ибо только она, жизнь, и предоставляет людям возможность встретиться с миром суеты, тлена, буйства красок и чувств, быстрого течения её могучей реки, хотя и усеянной опасными порогами на каждом её повороте. Как бы Человек всё это увидел и познал, если бы не родился? А родился, увидел и познал – вот это и есть смысл жизни. А если увидел и опознал сам – дай возможность родиться, увидеть и познать этот свет другим, зачав, родив и воспитав их!
- Ты рассуждаешь, как живой человек, Арсен! Но лучше обрати внимание на тех, кто здесь обитает! – тихо шепчет ему Эдо. – Здесь те, кого там, на Земле, называют инопланетянами, зелёными человечками, полтергейстом, привидением, НЛО. Это предки людей, ушедших с Земли. Там, на Земле, их называют душами, а тут они – гелияне, обитатели Солнца.
- А пообщаться с ними можно? – интересуется Арсен.
- Пообщаться можно, если они захотят этого сами, а вот увидеть их – нет, – отвечает Эдо. – Потому что это непременно скажется на твоём мыслительном аппарате, а через него – на психике Арсения, и его мозг не выдержит притока новой, неизвестной информации, которая поступит в Центры его лимбической системы. Его мозг надо подготовить к этому, а для этого требуется время.
- А что для этого надо сделать? – не унимается Арсен.
- Тебе не надо ничего делать, а вот людям надо совершенствоваться, преображаться! Совершенствоваться интеллектуально, а преображаться ионно, постепенно переходя на уровень плазмоидного образа жизни, как было показано Спасителем на горе Фавор.
Арсен, тяжело вздохнув, отвечает:
- Значит, не скоро. А это правда, что уровень техники гелиян на порядок выше, чем у землян?
- Не на порядок, а на несколько порядков! – подтверждает Эдо.
- А почему мы не видим тут никакой техники, и почему они с землянами не делятся своими технологиями? И вообще, при каких условиях можно достичь этого на Земле?
- Это ты не видишь этой техники, а мы видим – познали секрет её невидимости даже без применения нейросвязи. А вот тебе я бы посоветовал использовать нейрофон. Кстати, где он у тебя?
Арсен достаёт сеточку, накидывает её на голову. И тут же восклицает:
- Мать честная! Да её, этой техники, – прорва! И чего тут только нет! И снуют на таких огромных скоростях, что диву можно даться – как не сталкиваются? Настоящие НЛО!
Арсен воистину был потрясён увиденным. Более того, он начинает слышать, как кто-то старается прикоснуться к нему, потрогать его, сказать пару слов приветствия, пожелания, утешения. И он понимает их язык! Тогда и он решается заговорить с ними, и говорит, но не вслух, а про себя, и они, благодарные ему за это, ещё нежнее касаются его тела, ещё охотнее обдают его теплом своих утешений.
Но вот он слышит голос, который невозможно спутать ни с какими другими голосами в мире звуков – голос матери Арсения, Анастасии.
- Здравствуй, сынок! – говорит она. – Это я – и твоя мать, Арсен.
Арсен замирает. Он не верит этому чуду. Ему кажется, что это сон, наваждение, хотя он вообще не знает, что это за чувство. Тем не менее, отвечает:
- Здравствуй, мама! Как ты тут? Может, что передать Арсению?
- У меня всё хорошо, – отвечает та. – Я среди своих. И родители мои тут, и дети, которые рано ушли из земной жизни, и все, с кем прошла по той жизни от начала до конца. Но многих и нет – продолжают маяться на пороге сюда, на Селене. Не допускают за неправедность дел и поступков там, на Земле. Всё, больше не скажу ничего!
Однако Арсен не хочет отпускать её, спрашивает:
- Что с Арсением, мама? Я знаю, чувствую, что он живой, но сигналы от него такие слабые, что и не знаю, что с ним?
- Всё увидишь сам, – был ответ матери. – И всё сделаешь так, как подскажет тебе твоё хотя и искусственное, но земное сердце. Я обниму тебя, не бойся…
И Арсен почувствовал, как что-то неведомо тёплое, ласковое и родное облекло его тело. И пахнуло тем запахом дома Ясновых, который он, Арсен, вдохнул с тех первых минут, когда переступил его порог. Уникальный запах отдельно взятого жилища Человека.
«Господи! Хорошо нам здесь быть, – вспомнил вдруг Арсен слова Апостола Петра, когда Спаситель преобразился на горе Фавор, – если хочешь, сделаем здесь три кущи: Тебе одну, и Моисею одну, и одну Илии».
И рассмеялся так, как не смеялся с минуты своего создания – таким наивным показался ему этот Пётр, Камень, Кифа!
- Что же касается передачи гелиянами землянам своих технологий, – продолжил Эдо, – то это станет возможным только при создании на Земле условий, где будут отсутствовать деньги, оружие, войны, агрессия, религии, прочие архаизмы прошлого. Пока это существует, путь земной цивилизации к общению с миром гелиян будет закрыт наглухо.
- Однако нам пора, други мои! – говорит Айк. – Время нашего пребывания здесь заканчивается. Передаю от вашего имени гелиянам горячий привет, и отчаливаю!
- Только горячего привета им здесь и не хватает! – шутит Тоно. – Окопались, отгородились от остальных – и радуются, что никто их не донимает. Мне лично не нравится такая жизнь. Как представлю, что окажусь тут, в раю, так тоска заранее берёт – хоть плачь!
- А я бы хоть сейчас тут остался! – в тон Тоно шутит Арсен. – Здесь таким, как я, видать, самое настоящее приволье: ни еда не нужна, ни бытовые условия, ничего! Ходил бы по гостям, бездельничал, и жил бы вечно – до скончания века.
Тоно ему в ответ:
- И на фига тебе нужна такая жизнь? Ну, походишь ты по гостям сто лет, двести лет, побездельничаешь ещё тысячу, а что дальше? Нет, Арсен, чем жить вечно, шастая по гостям и бездельничая, лучше прожить свои семьдесят-восемьдесят лет простой, обычной суетой. И уйти тихо, как пришёл, чтобы ни ты плохого о мире не унёс, ни другие ничего не сказали про тебя.
Тоно посмотрел на Эдо, спросил:
- Я прав, Учитель?
- Ты прав, Тоно, – ответил тот. – Но более всего прав Арсений, который говорил: «Кто ниже того, кто выше его, – осознаёт себя перед ним. А кто выше того, кто ниже его, – питает его». Мудрые слова! По сути, это установка на точно выверенный алгоритм жизни. Если его соблюдать, то и всякий мир станет раем. Потому как много ли надобно живому существу, обитающему в этом мире? Самая большая роскошь – это сама Жизнь, а всё остальное – приложение к Жизни. Когда же приложение становится больше Жизни, наступает её паралич.
- Д-а-а! – тянет Айк. – И кто её выдумал, эту жизнь? И зачем она нужна, если всё в ней, как в проходном дворе?
- Ты бы лучше следил за курсом, а не то проскочим мимо! – посоветовал ему Тоно.
- Не проскочу, будь уверен! Не впервой!
- Да уж, воробей стреляный!
4
Наконец, вот она, Земля! Арсен, припав к иллюминатору, говорит:
- Что-то тихо на моей планете, други мои, – подражая Эдо обращением «други мои», проговорил он. – Не знаю, что и думать…
О разговоре с матерью он умолчал – не хотел делиться с томанами тем, в чём не был уверен сам – было это на самом деле, или всё это ему лишь показалось.
- И я не замечаю ритмики жизни, – соглашается с ним Айк. – Уж, не повымирали ли на ней люди? Не уничтожили ли они себя в атомном кошмаре? Может, вернёмся, чтобы не быть свидетелями трагедии сей Цивилизации?
- Нет, не похоже! – высказался Эдо. – Иначе приборы зафиксировали бы не только повышенную радиацию, но и запах гари. А они молчат. Значит, что-то другое. А что именно – это мы и должны выяснить. Давно тут не были, поэтому и не знаем, что произошло за это время.
Да, они тут не были давно – с тех пор, как Арсен отбыл с ними на Сетоман, а другие из окружения Арсения разъехались по своим весям. Общались по радио, иногда – по видео, но больше занимались тем, что каждый считал важным сугубо для себя. Земляне решали вопросы своего уровня, томаны помогали соседям в организации их жизни. Именно тут и пригодились способности Арсена как доказательства того, что недостаточно иметь одну ипостась жизни – естественную, надо использовать и искусственную, но такую, чтобы только естественная жизнь и имела приоритет перед искусственной. Иначе может случиться так, как произошло на Сетомане, где роботы, основанные на использовании кристаллических форм существования материи, стали не только трансформерами, но и обрели способность к размноженинию. Упустили томаны из вида, что кристаллы растут, то есть самовоспроизводятся, становятся друзами, более организованными, нежели отдельно взятые кристаллы. Однако, если в живом существе рост кристаллов усиливает чувствительность его органов чувств, то в роботах эта процедура, напротив, нивелирует всякую чувственность. Отсюда полное безразличие роботов к живому. И полное отсутствие жалости, сострадания, милосердия. Что и пришлось испытать томанам в период господства этих тварей. Теперь всё кардинально изменилось: роботы остались, но механизм воспроизводства в них был подавлен. Как? Вот на эту тему давайте послушаем живую беседу томанов и Арсена, следующих сейчас к Земле.
- Может, ты что-нибудь чувствуешь, что происходит на Земле в эти минуты? – спрашивает Арсена Эдо.
- Я и сам думаю, но никак пока не уловлю тот сигнал, который позволил бы расшифровать поступающую с Земли информацию. Она поступает, но того сигнала, который нужен, я не получаю. Как только поступит, я скажу.
- Хорошо. А где тебя высадить: в Сенске или на Каменной горе?
- Лучше – на Каменной, там спокойнее.
- А как оттуда – пешком?
- Почему пешком? Дадим знак, чтобы кто-то прибыл на машине. Думаю, Арсений будет несказанно рад встретить нас на Каменной. Он любит это место.
На том и порешили – приземляться на Каменной горе.
Тут Арсен неожиданно замолчал, прислушиваясь к тому, что ему шло извне. Лицо его преобразилось, взгляд замер. Другие же, видя это, тоже застыли в ожидании, что скажет тот после приёма информации.
Наконец, Арсен заговорил:
- Ничего, кроме сигнала «зеро» и подписи под ним, не получаю. Впрочем, есть и текст: «На земле происходит что-то непонятное. Приземляйтесь прямо в Сенске, на центральной площади!» Подпись – «Дени».
- Дени? – удивляется Тоно. – А причём тут он, если должна подавать сигнал живая жизнь? Ты не ошибаешься?
- Арсен прав! – подтверждает Айк. – Посмотрите, что выдают наши приборы! Они вообще не принимают никаких сигналов от живой жизни на планете, словно её нет на ней вообще!
- Разберёмся! – отвечает Эдо.
5
Картина, которая открылась томанам и Арсену, когда те ступили на землю в центре Сенска и поздоровались с Дени, поразила их до крайности. Мир вокруг них был недвижимым, словно какая-то волшебная сила запретила ему двигаться, и всё, что до этого бежало, торопилось, спешило – замерло, остановилось в тех позах, в которых и настигло их это непонятное явление Природы. Замерли поезда, автомобили, люди, животные, тучи и птицы в небе, листья на деревьях, порывы ветра, капли дождя, не долетев до земли…
Молча пошли по улицам Сенска, чтобы найти хотя бы одно живое существо, не затронутое этим явлением. Но всюду видели одну и ту же картину: всё живое превратилось в манекены.
Прибывшие стали засыпать вопросами Дени:
- Что произошло? Как ты оказался здесь, в России, в Сенске? Почему не в Японии?
Тот начал рассказывать:
- В тот миг, когда Арсений Ильич написал слово «Завещание»…
- Завещание? – перебил его Арсен. – Почему именно «Завещание»? Что с ним?
- Он у себя в квартире: сидит за столом, пишет это самое «Завещание». Точнее, не пишет, а застыл в той позе, в которой был остановлен, как все земляне.
- И о чём это «Завещание»? Впрочем, предлагаю пойти и убедиться в этом самим.
По дороге Дени продолжил свой рассказ:
- Когда я почувствовал, что с Арсением Ильичём что-то происходит, решил быть рядом с ним. Долетел до Москвы, взял билет на поезд, поехали. Проехали Павелец. Тут я вспомнил твой рассказ, Арсен, о том, как Арсений Ильич в годы юности добирался с другом на товарных поездах до Сенска из Москвы. Помнишь?
- Это было, когда мы ехали с тобой из Москвы до Сенска первый раз.
- Точно! Так вот, приходит мой поезд в Узуново. По расписанию стоянка тут – несколько минут, а стоим час, полтора, не едем. Наблюдаю за соседями по купе. Смотрю на них – и не узнаю: с каждой минутой их движения становятся замедленнее, словно в кино рапидной съёмки. А потом и вовсе остановились. Выхожу из купе, чтобы посмотреть на станцию. Гляжу, а все люди, всё вокруг замерло. Возвращаюсь в купе, трогаю своих спутников, а они – ни звука. Обошёл весь вагон – та же картина. Прошёлся по перрону – это же. Ни спросить, ни побеседовать с кем! Думаю: «Подожду ещё час-другой, а там решу, что дальше делать».
- И когда это произошло? – спросил Эдо.
- Почти пять месяцев тому назад, – ответил Дени.
- Пять месяцев? – удивился Арсен. – И ты молчал?!
- Я не молчал, а шёл! Шёл от Узуново до Сенска пешком, на каждом шагу преодолевая вот такие картины, которые вы видите сейчас тут, в Сенске. Страшная картина, должен сказать я вам! Был бы я живым человеком, точно не выдержал бы!
Его поддержал Айк:
- Я хоть и не человек, а как представлю, какие сцены тебе пришлось наблюдать на этом пути, становится жутко – видеть живое в застывшем виде! И что теперь нам делать?
Айк поёжился так искренне, что всем стало не по себе. А Дени продолжил:
- Добравшись до Сенска, я сразу пошёл в квартиру Арсения Ильича. Поднимаюсь на пятый этаж, открываю дверь, вхожу и вижу: он сидит за столом, а на столе – его рукопись. Читаю: «Размышление на углу жизни. Завет мудрых».
- Так, Завет или Завещание? – переспрашивает Арсен рассказчика.
- Завет мудрых, – отвечает Дени. – А что?
- А то, что Завет – это Завет, а Завещание – это Завещание! – недовольно констатирует Арсен. – Завет – это напутствие, совет, рекомендация, а Завещание – распоряжение относительно имущества на случай смерти, гибели, несчастного случая. Разницу чувствуешь?
Дени оправдывается:
- В нашем языке нет такого понятия – «Завет», есть только – «Завещание», поэтому я так и прочитал: «Завещание мудрых».
Арсен обнимает Дени, отвечает:
- Прости, друг! По большому счёту, прав и ты: «Завещание мудрых» – это тот же «Завет».
6
Всего пара страниц текста «Завета мудрых», а в конце – это: «Дайте жизнь умершим – и они навсегда станут бессмертными». Это из его реферата.
А в самом конце – вот это: «И вот я, Иосиф, шел и не двигался. И посмотрел на воздух, и увидел, что воздух неподвижен, посмотрел на небесный свод и увидел, что он остановился, и птицы небесные в полете остановились, посмотрел на землю, и увидел поставленный сосуд и работников, возлежащих подле, и руки их были около сосуда, и вкушающие (пищу) не вкушали, и берущие не брали, и подносящие ко рту не подносили, и лица всех были обращены к небу. И увидел овец, которых гнали, но которые стояли. И пастух поднял руку, чтобы гнать их, но рука осталась поднятой. И посмотрел на течение реки и увидел, что козлы прикасались к воде, но не пили, и всё в этот миг остановилось».
Арсен, прочитав вслух это изречение, замолкает. Но все продолжают смотреть на него, ожидая, что он скажет дальше.
- Это из Протоевангелия от Иакова, – уточняет он.
- Иакова? – переспрашивает Дени.
- Да, Иакова, ибо Спаситель сказал однажды своим ученикам: «В том месте, куда вы пришли, вы пойдете к Иакову справедливому, из-за которого возникло небо и земля».
Дени внимательно смотрит на Арсена, пытаясь понять, серьёзно тот говорит или шутит. Но тот не шутил. Напротив, стал вспоминать, как на данную тему размышлял Арсений.
- Позволю себе напомнить вот эту цитату из его трудов: «Посмотрите на фотографию, рисунок или картину. На каждом полотне – «застывшие» образы. Как сие возможно в движущемся мире? Кто фиксирует остановку событий, происходящих в движущемся мире? Не это ли показывает Плащаница Христа людям планеты Земля? Сложный вопрос, требующий огромного напряжения мысленной деятельности человека. Однако и благодарный, так как несет человеку такую радость, о которой он и мечтать не может. Момент остановки – это мир покоя между двумя волнами, движущимися противоположно друг другу по полю Вселенной. И этот мир покоя знают, пожалуй, все, кроме человека, хотя и наделённого таким всевидящим инструментом, каким является его разум. Он его познаёт лишь однажды – в момент ухода из мира живых».
- Выходит, Арсений Ильич знал об этом при жизни? – задаёт вопрос Тоно. – Или это с подсказки Спасителя?
- С подсказки Спасителя в этом мире всё, – отвечает Арсен. – Иначе бы люди вообще ничего не знали. Это только кажется, что они сами, без помощи извне, познают устройство мира. На самом деле в них заложен тот же механизм получения, хранения, записи и перезаписи информации, который они именуют магнитным носителем памяти. Слабая сторона этого механизма в том, что даже незначительное нарушение его питания ведёт к потере той или иной части информации. А прекращение подачи энергии вообще ведёт к её абсолютному стиранию. Между прочим, и у нас с тобой, Дени, память работает до тех пор, пока есть поступление энергии.
- Да, но с оговоркой: пока мы с тобой в магнитном поле Космоса, нам не грозит ничто, – отвечает Дени. – А вот им что делать?
Дени показывает на Арсения, сидящего за столом, словно живой и невредимый, но который скован такой неведомой силой, что не оторвать его от стола, не переместить на другое место. Даже волосы на голове не поправить – такие они тугие, неподатливые.
- Может, всем вместе удастся это сделать – уложить его на постель? – предлагает Тоно. – А то как-то неудобно: мы ходим, движемся, а он сидит и сидит!
- Ничего не выйдет! – замечает Эдо. – Здесь физическая сила – пустой звук! Это наказание людям, други мои, и урок, чтобы они перестали быть детьми умом. Эту цивилизацию обуяла лень идти в детализацию устройства мира. Она увлеклась глобализацией, решением вопросов обустройства не отдельного взятого человека, его семьи, а искусственно созданных надчеловеческих монстров – государств, религий, монополий, корпораций, картелей, других образований планетарного масштаба, цинично настроенных по отношению к человеку, его разумности и чувствам. Здесь человек предстаёт исключительно в виде производительной силы. И что бы там ни говорили, как бы ни распинались апологеты глобализации, что всё это задумано во имя человека, его благополучия и счастья, это гнусная ложь! Человек и глобализация – суть противоположные, враждебные силы. Глобализация вообще не знает, что такое человек. Она знает только то, что без человека она – ничто, поэтому делает всё возможное, чтобы отвести его от познания себя в деталях, дабы не соблазнить его полным разочарованием своего уродства. И, надо сказать, она делает всё возможное, чтобы люди шли именно сюда, в область ублажения амбиций глобализации, снизив свою познавательную активность в познании мира на уровне его элементарных величин. Снизили настолько, что перестали вдруг рождаться на Земле мыслители, просветителя, философы, но пошли толпами экономисты, юристы, военные, прочие менеджеры этой глобальной проказы, которым наплевать, что происходит в мире устройства Материи. Так долго продолжаться не могло – вот и произошла остановка, чтобы заново перезапустить жизнь на Земле.
Арсен и Дени с удивлением смотрят на Эдо: «Откуда он знает, что так и должно произойти после этого?»
Эдо тут же, не задумываясь, отвечает:
- Меня всегда интересовал вопрос, что означает в русском языке землян выражение: «Послать на три буквы»? И почему именно эти три буквы считаются скабрезом, то есть ругательством? Я взял бумагу, написал их, отделив друг от друга, и увидел, что кто-то весьма искусно «перехитрил» землян, увёл их в сторону от математической формулы, в которой заложен величайший смысл преображения материального мира.
- И что это за формула? – интересуется Дени.
Эдо произносит:
- Икс минус Игрек, равно Йоте.
- Икс минус Икс, равно Йоте! – машинально повторяет Дени.
- Как видите, очень даже простая формула! Но кто убрал из этой формулы знаки, без которых она – ругательство, вот вопрос?! Подозреваю, что это дело рук гелиян. Только они могли пойти на такое действо – отвлечь внимание землян от формулы спасения. Да, да, други мои, от формулы спасения! Именно в этой формуле – Программа преображения Человека как разумного существа планеты Земля, действие которой продемонстрировал Спаситель на горе Фавор! Нам, обитателям планеты Сетоман, родительницей которой была звезда ХУО, что означает «Х»– «У» = «0», эта формула передавалась по наследству, как инструмент высочайшей интеллектуальной «заряженности», с помощью которого обработка новой, даже самой запутанной информации, шла в мыслительном аппарате жителя моей планеты на несколько порядков выше, чем в условиях действия формулы «Х» - «У» = «Йоте».
- Да, но что такое «йота»? – задаёт вопрос Дени. – В математике такой величины нет вообще!
- Зато есть она в Писании, где под словом «йота» – это всякая разность, которая образуется между двумя величинами, – отвечает Эдо. – Например, вот так говорит Спаситель: «Доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится всё» (Матфей, 5, 18). Судя по тому, что сейчас произошло на земле, можно сказать: «Совершилось!» До этого земная цивилизация шла в будущее, увлекаемая так называемым «красным смещением». Это значит, что разность между волной Икс и волной Игрек была равна Йоте в пользу первой. И эта разность постепенно сходила на нет, на что понадобилось несколько сотен тысяч лет пребывания человека на Земле. Сегодня произошло то, что математики называют «равенством» величин. Это значит, что две волны – волна Икс и волна Игрек – стали равновеликими. И есть это тот покой, о котором Спаситель говорил так: «Посему я поклялся во гневе моём, что они не войдут в покой мой». Вошли! Вот только вопрос: сами они вошли, или терпение Мирового Разума лопнуло – и он разрешил людям совершить сие таинство? Если сами, то будут наказаны. А если с его разрешения, то надо ждать, какое решение его последует завтра.
А почему именно завтра? – интересуется Тоно.
- Потому что сегодня двадцатое августа, – спокойно ответил Эдо. – А случилось это, если верны мои рассуждения, в день весеннего равноденствия – двадцать первого марта.
- И гадать не надо! – воскликнул Дени, услышав данное заключение Эдо. – Вот мой железнодорожный билет из Москвы до Сенска, где и дата стоит, и время поезда в пути указано!
Дени протягивает билет Эдо, тот берёт его, и все слышат:
- Всё верно: двадцать первое марта. Стало быть, завтра – окончание этого действа. Или… Или его бесконечное продолжение.
Айк насупился:
- Что же это получается? Были на Гелине, но никто с нами даже не поговорил о данной ситуации на Земле!? А ведь могли и поделиться!
Только сейчас Арсен вспомнил, как мать Арсения говорила ему: «Всё увидишь сам. И всё сделаешь так, как подскажет тебе твоё хотя и искусственное, но земное сердце. Я обниму тебя, не бойся…».
Поделился этим воспоминанием с остальными. Те, услышав рассказ, не стали его укорять, а только спросили:
- И что ты должен сделать? Ты знаешь?
Арсен молча кивнул головой. И его тут же поддержал Дени:
- Мы знаем, что делать. Но для этого нам с Арсеном надо остаться тут, а всем остальным сойти вниз, на улицу, на свежий воздух.
7
Оказавшись на улице, Эдо сказал Айку:
- Будь наготове, пилот! Мне кажется, нам предстоит весьма срочно взмыть в воздух…
Айк, не уточняя причину столь срочного отлёта, кивнул головой.
Тоно, не слышавший этого разговора, спросил Эдо:
- Они его готовят к погребению? А как же мы? Мы можем им помочь? Лучше, чем на Каменной горе, места для Арсения Ильича не найти! Пойду, посмотрю, что они там делают?
Эдо хотел остановить Тоно, но не успел: из подъезда дома вышел Дени, ведя под руку… Арсения – живого, но немощного и слабого в движениях мышц своего тела.
Увидев Эдо, Тоно и Айка, Арсений криво, по-детски наивно улыбнулся. И было в этой улыбке столько мучительных переживаний, что присутствующие на мгновение закрыли глаза: таким слабым и беззащитным они его ещё не видели.
- А где Арсен? – вырвалось у Тоно. – Остался там, в квартире?
Арсений тихо ответил:
- Арсена больше нет, Тоно.
- Как нет? А где он?
- Он во мне. Вошёл – и остался. Он исполнил то, что его просила мать и что было завещано Спасителем: «Когда вы сделаете двоих одним, и когда вы сделаете внутреннюю сторону как внешнюю сторону, и внешнюю сторону как внутреннюю сторону, и верхнюю сторону как нижнюю сторону, образ вместо образа, – тогда вы войдёте в царствие». Это из Евангелия от Фомы, стих 27.
Тоно так расстроился, что не выдержал – отошёл в сторону, едва сдерживая эмоции. Он так сдружился с Арсеном, что считал его не только другом, но и братом. А теперь его нет, и в это он не может ни поверить, ни согласиться с тем, что с ним произошло.
- А почему так тихо вокруг? – вяло произнёс Арсений. – И почему все, кроме вас, застыли, словно на картине художника?
Все недоуменно переглянулись. Они поняли: Арсений всё ещё бы «там», в состоянии покоя!
Дени пришлось снова повторить свой рассказ о том, как он добирался сюда, до Сенска от самой Москвы. И все видели, как, оказывается, не просто – проснуться после того, как ты уже переступил порог жизни, оказался за линией её хозяйства! Признаться честно, не хотелось возвращаться назад – до того было хорошо и покойно. Потому, наверное, и называют данное состояние «покоем», а человека, угодившего в него, «покойником», что именно в этом состоянии всё лишнее и ненужное исчезает и уже никогда не возвращается обратно. А тут возвращается сам человек! И всё лишнее и ненужное, что его сопровождало до этого, тоже возвращается, дабы проследить, не станет ли человек невозвратным вообще.
- Да, ребята, покой – это чудо! – вслух выдал свои мысли Арсений. – И, признаться, только сейчас я искренне посочувствовал своей бывшей жене Инге, которая от общего наркоза после операции не хотела просыпаться. Тогда её едва привели в чувство. «Ответила» лишь на мой, знакомый ей голос. Были бы другие частоты звуков, вряд ли бы проснулась – так потом объяснил это состояние хирург…
Арсений перевёл дух. Сел на лавочку, что возле детской площадки дома, продолжил слушать рассказ Дени.
- Шёл по шпалам, используя железную дорогу как направление, – продолжил тот свой рассказ. – И так выстраивал маршрут, чтобы не делать лишних километров, внимательно следя за тем, чтобы не уйти куда-нибудь на юг или север.
- И, как вижу, у тебя это превосходно получилось!
- Получилось, но в одном месте не повезло – забрёл в тупик! Дня три выбирался, думал, что не выберусь вообще – так сложно было ориентироваться без посторонней помощи. А её не было: в какую сторону ни пойду, везде люди, но застывшие в тех позах, в которых они оказались в момент начала действия этого странного явления.
Тут Дени сделал паузу, чтобы угадать, как Яснов среагирует на данное замечание о «странном явлении». Но тот продолжал внимательно слушать его рассказ. И когда, чувствуя, что пауза затянулась, решил помочь Дени:
- Я догадываюсь, где это произошло, – улыбнулся он. – В Мичуринске! Там действительно можно заблудиться: поезд в него заходит «головой», а выходит «хвостом». Так?
- Вот и я поступил так же: вошёл, остановился, понял, что в тупике, повернулся на сто восемьдесят градусов, двинулся в обратный путь. Хорошо, что сообразил, где свернуть, чтобы пойти в восточном направлении. А то бы снова потопал в Москву…
Закончив рассказ, Дени спросил Арсения:
- Вы не знаете, как долго будет действовать это наказание людям? Ведь это наказание, да?
Арсений по-отцовски провёл ладошкой по голове Дени, ответил:
- Когда я почувствовал, что на мир надвигается какая-то непонятная, чудовищная по масштабу сила, я спустился вниз, на улицу. И увидел, что с людьми творится что-то непонятное, неладное. Дети во дворе бегают, резвятся, но движения каждого из них то ускоряются, то замедляются. Смотрю на их родителей, которые рядом с ними на лавочке, – эта же картина. Подхожу к ним, спрашиваю: «Вы ничего не замечаете в поведении детей?». А те мне в ответ: «А чего нам замечать? Дети, они и есть дети!». Тогда на ум пришли вот эти слова Иосифа: «И вот я, Иосиф, шел и не двигался…». А ещё я вспомнил, как однажды сам стал свидетелем необычного явления. Это было зимой. Мы тогда шли с женой по улице, и с неба на нас сыпал снег. И вдруг я увидел, как снежинки остановились, замерли! А через мгновения снова стали опускаться. Я подумал, что мне показалось. Но когда я бросил взгляд на катающихся на санках с горки детей, и которые тоже на какое-то мгновение остановились, мне стало не по себе. Или, подумал я, с моей психикой что-то происходит, или мне показывается то, что вмещает в себя и мою психику, и мои чувства, и всё, что во мне и вокруг меня.
- И что это было, вам открылось? – не терпелось Дени.
- Скорее не открылось, а всего лишь приоткрылось. Я увидел то, что прячет Природа от посторонних глаз – механизм обтюрации лимбической системы мозга, где идёт такая же натуженная работа трёх знаков зарядности материи – ПЛЮСа, МИНУСа и НУЛЯ, как и во всей Вселенной. А вот, почему Природа так поступает по отношению к разумному существу, это пока непонятно. Скорее всего, потому что видит: Человек довольствуется лишь тем, что потребляет, а то, что работа сердца, печени, почек, других его органов – суть этого явления, об этом он и слышать не хочет. Потому и отвели в сторону от истинного значения слова из трёх букв – формулы Спасения. Посчитали, видимо, Свыше, что Человеку с таким уровнем интеллекта эти знания ни к чему! Поэтому, видя, что происходит тут, на улицах Сенска, я быстро, чтобы не застигло меня данное явление где-то на лестничной площадке, поднялся к себе, сел за стол, стал записывать. Пишу, а сам чувствую, что оно, это явление, уже внутри меня, начинает хозяйничать. Такое ощущение, словно погружаешься в мягкую постель, в приятную дрёму. А потом – тишина…
8
Томаны, выслушав рассказ Арсения, только переглянулись. Им не хотелось ни комментировать данное явление, ни советовать землянам, что делать дальше. Симптомы этой «болезни» им были хорошо известны – и они пережили подобное однажды.
Это произошло тогда, когда их цивилизация вошла в противоречие сама с собой по части разумного мышления и поведения. Она настолько увлеклась во всём ритуальностью, настолько углубилась в процесс конкуренции, что в моду стали входить такие кровавые сцены, как войны и сражения по заранее разработанным сценариям. Но это были не «потешные» войсковые учения, а действия с применением боевых средств, с настоящими, а не бутафорскими потерями живой силы. И собирали на такие «спектакли» сотни тысяч и миллионы зрителей. И никто не мог ответить, зачем они, эти сцены, которые заканчивались массовым захоронением погибших, ростом числа калек, чудовищным разрушением населённых пунктов. Просто потешались – и всё. Просто развлекались то в одном месте планеты, то в другом. И списывались такие огромные материальные средства, что даже модным стало это занятие – готовились заранее, основательно.
Сколько бы длилось время такой дикости, никто не знает. Но вот однажды, когда в таком «спектакле» были задействованы силы, равные международным, другая, более могущественная сила, наложила вдруг своё «вето» на проведение таких мероприятий. Воины противоборствующих сторон, бросившиеся было в атаку, вся работа боевой техники, снаряды, выпущенные из орудий, самолёты и ракеты в небе – всё вдруг остановилось!
Замерли и зрители у экранов телевизоров, потрясённые этим невиданным чудом. И все стали спрашивать друг друга: «Что произошло? Что случилось?». Но никто не мог ответить. А вскоре остановилось всё остальное на планете, даже её атмосфера.
И длилось это чудо остановки ровно пять месяцев. Когда же всё снова пришло в движение, была великая радость, что вернулись силы для продолжения жизни. А могли, наверное, и не вернуться, ибо вскоре после этого в геноме томанина был обнаружен ген…Антиразума. Он-то и подсказал, к чему могло привести данное чудо: всё живое на планете могло со временем просто испариться, перейти в состояние плазмы. И остался бы от данной цивилизации только материальный след её деятельности, да и он бы со временем тоже исчез, превратившись в песок и пыль.
Теперь данное явление проявилось и на Земле. И тут оно будет продолжаться тоже пять месяцев. За это время во всех структурах живой материи разумных земных обитателей будет сформирован ген Антиразумности – сдерживающей силы от чрезмерного роста уровня самосознания в среде своего обитания. Как говорится, не дай Бог, чтобы самосознание превзошло само себя в мире, где что ни начало, то конец, и что ни конец, то начало!
9
«Интересно, – подумал Эдо, – поймут меня земляне, если я им объясню суть данного явления? Так ли сопоставят между собой самосознание и понимание того, что живут в обречённом на гибель мире?»
Он смотрит на Арсения, а тот, словно не замечая этого взгляда, спрашивает Эдо:
- А до этого данное явление не проявляло себя на вашей планете?
- Мы этого не знаем. Может, и проявлялся когда-то, но таких сведений нет. В бытность нашей цивилизации это случилось впервые. И должен сказать, это произошло тогда, когда наша цивилизация была на той же стадии развития, на которой находится сегодня ваша, земная цивилизация. Так же велись войны, процветала коррупция, повсеместно было засилие клановости и местничества, а потребительство достигло таких размахов, что все только и делали – опивались и объедались. А параллельно с этим наблюдалось едва ли не патологическое отторжение молодёжью старшего поколения. Старики стали уходить из жизни «пачками»: кто накладывал на себя руки, кто сходил с ума от одиночества и тоски, а кто-то бесследно исчезал.
- Как это – бесследно? Разве можно человек исчезнуть бесследно, если кругом – цивилизация? – удивляется Дени.
- Вот и мы тогда так думали. Но всякий раз, когда кто-то исчезал, находились свидетели, которые говорили, что видели его в компании некоего старца, который неизвестно откуда являлся, и неизвестно куда исчезал.
- И кем был этот старец? – не терпится Дени. – Уж, не носителем ли этого гена, который настроен против разума?
- Это был старец, и в нём был некий вирус, который творил своё дело. Так, по крайней мере, считает ныне наша томанская наука. И, поверьте, нет оснований ей не верить. Дело в том, что миссия этого вируса весьма уникальна и, надо сказать, весьма странная на первый взгляд. Он призван не допускать перегрузок в интеллектуальной деятельности разумных существ мира, сдерживать этот процесс. Для чего? Посмотрите на землян. Если их разумность будет расти быстрее, чем они станут преображаться в мутационно-биологическом плане, то это приведёт к тому, что большинство из них просто покончат с собой. Они не выдержат степени той обречённости, которая непременно зародится в их сознании, если их сознание обгонит вдруг их возможность быть менее привязанными к среде своего обитания. В этом смысле слова, им лучше оставаться хотя бы немного, но, извините, животными. Или быть чуть более разумными, нежели сейчас, чтобы ускорить процесс того Преображения, которое продемонстрировал Спаситель на горе Фавор. Вот эту необычную миссию сдерживания роста осознания разумными существами своего драматического положения в окружающей среде, и выполняет этот вирус. Его задача – не допустить того, чтобы кто-то из разумных был безумнее тех, кто должен быть безумным по определению. Он помогает разумным соблюдать паритет между их возможностью быть одновременно и свободными, и несвободными в своём мире. Ибо полное, а лучше сказать – абсолютное осознание себя в мире и своей несвободы в мире, чревато полным разочарованием жизнью, а это – окончание поступательного движения Разума в познании самого себя. Ты понимаешь, о чём я веду речь, Арсений?
- Да, Эдо, я очень хорошо понимаю тебя! – ответил Арсений. – Я сам недавно испытал подобное состояние. Это было тогда, когда остался один после того, как до этого находился в постоянном окружении людей. Представляю, как тяжело переживать одиночество старикам, у которых нет родных и близких, или близкие есть, а они ведут себя так, словно их такая участь не постигнет никогда. Бывало, и я не спешил к матери, когда она оставалась одна. И только сейчас до меня дошло, каким сильным духом надо обладать, чтобы не сойти с ума от этого чувства, не впасть в уныние, хандру, депрессию, не покончить с собой! И вообще, что это за жизнь, если, как ты говоришь, осознавать её конечность как обречённость? Лучше либо её вообще не осознавать, либо, если осознавать, то не до степени полного разочарования. А ещё лучше – иметь в себе этот вирус или, как ты говоришь, Вирус Антиразума, чтобы он, как можно строже, следил за тем, как мы следуем его рекомендациям. Тогда не будет ни суицида, ни депрессий, ни чувства одиночества, кроме того, что именуется простым словом «смирение» – от понятия: «наравне с миром».
- Ты говоришь так, словно ты – священник! – заметил Эдо. – И в церкви в ходу это понятие – «смирение»!
- Мне жалко современных её служителей. Они и сами не могут объяснить, почему надо жить смиренно, и другим не раскрывают этой простой задачи. Да и мало кто верит, что надо жить так, чтобы не здесь, на этом свете, познать устройство мира, а там, на небе, где тот самый рай, о котором вещает религия. Если там – рай, то есть полный достаток и изобилие благостей, то почему не переместить именно туда жизнь разумных? Нет, Эдо, я бы лично не хотел там пребывать изначально. Здесь, в этом мире, есть то, чего нет там – той части непознанного, которую надо познать, изучить, вскрыть для других. Именно этот процесс я бы и назвал Божественным состоянием Человека. И только это состояние избавляет его от разочарования жизнью. Ибо здесь он – Бог, Творец, Созидатель, Мастер. А там, в Раю, он – всего лишь, извини, статист.
- Я не только соглашусь с тобой, но и поддержу тебя, – ответил Эдо. – Именно так и мы рассуждали, когда закончилось наше «великое стояние», «организованное» этим вирусом. Мы слишком быстро хотели познать всё, разложить по полочкам, чтобы затем жить красиво, в роскоши и безделии. И мы познавали, но не себя, а то, что нас питало, давало нам эту роскошь, делало нас бездельниками. Тут мы действительно спешили и, надо сказать, преуспели. А когда нас остановили, тогда и поняли: надо было спешить в другом месте – познавать себя, свой внутренний мир, психику, культуру памяти, где слово «культура» с латинского – «возделывание», а также идеологию биологического течения жизни. К великому сожалению, точно такую ошибку ныне совершает и земная цивилизация.
Дени, молодые томаны с любопытством смотрят то на Эдо, то на Арсения – им интересно слушать их размышления. И долго, быть может, длился бы этот разговор, если бы Эдо не обратился к Айку с предложением:
- Заводи мотор, пилот! Летим на Гелину! Попробуем убедить гелиян, что земная цивилизация небезнадёжна.
10
Взмыв в воздух, звездолёт Айка взял курс на Солнце. Остальные решили обойти Сенск, посмотреть и оценить застывшую картину жизни.
Начали с детского приюта «Орбиталь» Хитрецова. Но сколько не искали в нём Энка с Эдиком, не нашли. Не обнаружили и Ивана Ефимовича, посчитав, что он у себя дома.
На обратном пути из «Орбитали» посетили Отдел внутренних дел. Зашли в кабинет Савина, где увидели то, что их больше позабавило, чем расстроило. Майор сидит за столом, а напротив него – Хитрецов Иван Ефимович! Тут же – Торбеев и Малышин. В руках Савина – телефонная трубка: видимо, с кем-то разговаривал до того, как пришла эта самая минута.
Дени подошёл к сейфу, открыл его. На стопке из папок – пистолет «ПМ», запасная обойма – бери, не хочу!
Арсений осторожно, всё ещё не веря в происходящее, взглянул из-за плеча Савина на лист бумаги, который был перед ним на столе, вслух прочёл:
- Протокол допроса…
Стал читать далее, и голос его становился всё громче и громче: «Я, Хитрецов Иван Ефимович, не выгонял детей из приюта, они покинули его добровольно. Причина такого их поступка мне…».
На этом запись обрывалась. Зато следующий лист был более интересным, чем протокол допроса. Это было письмо Эдика, внука Хитрецова, которое тот направил Савину из Москвы.
- Картина ясная, – сказал Арсений. – Сергей Мингазов сдержал своё слово – забрал ребят.
Дени обвёл взглядом кабинет, тихо прошептал:
- А они не проснутся? Можно, я крикну им: «Подъём!»? Люди они военные, вдруг, да и очнутся?
Арсений кивнул головой. И Дени заорал:
- Подъём! Тревога! Пожар! SOS!
Но никто из «спящих» даже ухом не повёл – так сковала их неведомая сила!
Обошли и другие кабинеты, и везде одна и та же картина: подходишь к человеку, он тёплый, живой, а недвижимый. Если он спал, то продолжает спать. Если брился – держит в руке бритву. Кто-то застыл с ложкой в руке, кто-то не допил чай, у некоторых между пальцами – дымящаяся сигарета, и дым от неё – застывшее чудо. У того, у кого глаза были открытые, смотрит, а взгляд немигающий, хотя и полный чувственности, прежних эмоций. А хочешь толкнуть его, разбудить, помочь занять более удобную позу – не получается: какая-то неведомая мощь удерживает его в данном состоянии.
- Неужели так по всей земле? – произносит Тоно, когда они вышли из Отдела и пошли по улицам Сенска.
- По-видимому, так оно и есть! – отвечает Арсений. – Слишком много горя, страданий наша цивилизация причинила себе, чтобы не стать предметом осуждения со стороны мирового разума, часть которого – Солнечная система. Вот планету и подвели к разрешению вопроса: «Быть или не быть?». И другие цивилизации, бывшие на Земле до нас, тоже, видимо, тыкали носом в этот вопрос. И где они, эти цивилизации? Их нет! Значит, не впервой сходит данная сила, чтобы останавливать безобразное поведение людей. Значит, настолько измывались над своей разумностью, что приходилось прекращать в них всякое движение энергии.
- А сколько вообще было на Земле цивилизаций? – интересуется Тоно.
- Этого никто не знает. Однако хорошо известно, что примерно за сто миллионов лет уходят под воду мирового океана целые континенты. И всё, что было на этих континентах, дробится, перемалывается, превращается в песок, глину, ил. Недаром говорится: вода камень точит. Затем появляются другие континенты – и всё начинает быть заново. Вот и считай, сколько раз человечество приступало к возведению цивилизаций на этой планете? По крайней мере, не однажды, не дважды и не трижды. И всякий раз, увы, погибало. Погибало потому, что не выдерживало – соблазнялось состоянием необузданного материального потребительства, не заботясь о том, чтобы, как можно скорее выйти за пределы земного тяготения.
- Примерно так и я представлял себе данный процесс формирования цивилизаций, – заметил Тоно. – И всякий раз недоумевал, почему он не завершался освобождением разумного обитателя от несвободы в давящей среде своего обитания? Почему не находил силы для этого? Разумный, осознающий себя и мир возле себя, а не мог – почему?
- Потому, друг мой, что именно тогда, когда у него появлялись силы и могущество, чтобы сделать рывок в область абсолютной свободы, он поддавался соблазну – лишить этой свободы других, как сам.
- Вы говорите о войнах?
- Да, о них. Именно войнами и завершались все цивилизации землян. И все новые начинались с нуля, с первобытного коммунизма. С того самого коммунизма, где все были равны, не имели ни власти друг над другом, ни собственности, и всё было у них общественное, на всех поровну. А теперь представь, что эти люди получают то, что имеет современное общество, единым махом, как в сказке? Как они бы повели себя в этих условиях? Растащили бы всё по своим жилищам? Стали воровать, прятать? Нет, не стали бы делать ни того, ни другого, ни третьего. Они продолжали бы жить так, как жили, ибо их сознание было не запятнано никакими «измами», извращениями и страстями типа «эго». Но именно это обстоятельство и дало бы им возможность совершить рывок за пределы земного тяготения. Они бы не стали расточать материальное, как это делает современное общество. Они бы всё это двинули на дальнейшее познание тайн Вселенной, ибо, будучи скромными в потреблении, они обладали ненасытной жаждой знаний, познания себя в мире и мира своего обитания. Сейчас наша цивилизация была бы там, где все другие – в союзе мудрых.
- Я не только согласен с вами, Арсений Ильич, но готов сделать всё возможное, чтобы внести свою лепту в просветительство рода человеческого. Как смогу, конечно. Однако, как нам быть, если завтра люди очнутся, а из их времени вырвана его солидная часть? Пять месяцев – это ведь не пять минут! В своё время, когда такая беда нависла над нами, мы долго искали «пропажу» времени этих пяти месяцев. Потом нашли. Дошли логически. А вот вам, Арсений Ильич и Дени, придётся доказывать данную потерю ценой неимоверных усилий.
- А если мы с Дени докажем это наглядно?
- Хотите заснять сцены происходящего сейчас для свидетельства? Да у вас ни один прибор не работает на земле – всё остановилось, замерло! Даже звонарь на церковной колокольне замер – перестал звонить! А как звонил, призывая людей идти под золотые купола храма, чтобы спастись! Не помогло! А почему, знаете?
- Знаем, Тоно, знаем! – охотно, но с грустью в голосе, отозвался Арсений. – Не устояла от соблазна наша церковь – подверглась-таки капитализации! Развела по всему лику России и мира столько приходов, что стала теснить настоящую науку. Посмотришь на иных батюшек, служителей храмов, – аж душа переворачивается: им бы конкретным делом заняться, в научных кладовых и своих, религиозных документах искать ответы, вороша тайное, неизведанное, а они, словно дети малые, – времени не разумеют, какое на дворе. Вот вы, томаны, нам и поможете распутать этот клубок грехов на Земле! Поможете ведь?
Тоно кивнул головой:
- Конечно, поможем! Только и они, когда очнутся, тоже бы постарались – сделали свою жизнь более светлой, справедливой, комфортной, чем до этого.
11
Они идут по улицам Сенска, а Дени рассказывает:
- Когда я переходил речку по железнодорожному мосту, то видел, что она тоже остановила своё течение, и выглядела так, как на картине художника.
- А не пробовал пройти по самой воде? – интересуется Арсений. – Хотя в марте она была ещё подо льдом. Ведь так?
- Да, была подо льдом, – соглашается Дени, – но и полыньи были неподвижны.
- Вот и пробежался бы по ним, как это делал в своё время Спаситель!
Дени, как показалось Арсению, даже опешил от такого предложения.
- Интересно! – воскликнул он. – Но тогда я об этом даже не подумал. А сейчас я бы точно решился! Может, пойдём, а? Я готов! – И уже двинулся в направлении реки – так ему захотелось повторить чудо хождения по воде Спасителя.
- Увы, поздно! – остановил его Арсений. – Наши возвращаются!
Дени с неохотой бредёт обратно. До слуха Арсения доносится его ворчание:
- Не могли полетать подольше!? И куда спешат, если впереди – целые сутки?
- А ты попроси их доставить тебя к реке персонально. За секунду там будешь! А за пять минут даже в Японии можешь оказаться!
Но Дени уже там, где прибывшие с Гелины томаны.
- Как прошла встреча? Что сказали гелияне? – сыпал он свои вопросы.
- Встреча была доброжелательной, а вот включить рубильник Пьезо они отказались.
- Как это? Почему?
Эдо начал рассказывать:
- Потому, говорят, что вышли земляне из их доверия, не верят им больше, и стыдно за их поведение перед другими цивилизациями. Им дали, говорят, одну из самых лучших и красивейших планет не только Солнечной системы, но и других звёздных миров, а они, вместо того, чтобы жить да радоваться, испохабили её до такой степени, что, куда ни посмотри, везде мерзость запустения. Погосты, говорят, растут на Земле быстрее городов. Если так продолжится и дальше, то планета станет единым кладбищем, а люди...
Эдо замолчал. Он видел, как больно было слышать это Арсению, на долю которого выпала такая, прямо скажем, пикантная роль – быть свидетелем экзотической ситуации, в которую угодила земная цивилизация. Однако он и ждал, что скажет ему именно этот человек. И тогда он спросил:
- Это их окончательное решение, или есть, хотя бы маленькая, но надежда?
- Надежда есть, – ответил Эдо. – Они передали тебе вот это. – Протягивает Арсению небольшой камень ярко фиолетового цвета.
- Что это? – спрашивает Арсений.
- Друза гелинита – камня Солнца, минерала с планеты Гелина. При этом они сказали, что ценность этой друзы на Земле такова, что её хватит и тебе, и всему твоему роду на тысячи лет, чтобы жить не только в безбедности, но и в роскоши. А захочешь, возведёшь научный Центр, построишь город Науки, создашь свою Академию, многое другое…
- Я подумаю, – ответил Арсений, всё ещё держа друзу гелинита в руке. – Но причём тут надежда, о которой мы ведём с тобой речь, Эдо? Имея несметные богатства в час, когда кругом тишина, остановка жизни – для чего? И почему именно мне она адресована?
- Они сказали: «Он знает, что делать».
- И всё?
- И всё!
Арсений задумался, но не спускал глаз с Эдо. Ему показалось, что тот лукавит. Но почему?
Спросил его:
- А что бы сделал ты, мудрый томанин, в такой ситуации?
Тот ответил быстро, не задумываясь:
- Я бы для начала распылил кристаллы томанита над Землей, чтобы они катализировали её химические элементы, а те возбудили ослабленные вирусом Антиразумности силы земной сингонии. Я знаю, что у тебя есть друза томанита, которую Арсен доставил с нашей планеты.
- Да, такая друза есть, – подтверждает Арсений, вздрагивая и извиваясь при этом всем телом таким странным образом, что находящийся рядом с ним Тоно тихо спросил:
- Что с вами, Арсений Ильич?
- Это Арсен даёт знать о себе внутри меня! – также тихо, чтобы не слышали другие, шепчет ему тот. – Услышал про друзу томанита, вот и даёт знать, что мы поступаем верно.
Тоно радостно обнимает Арсения, шепчет, уткнувшись в его тело:
- Привет, Арсен! Это я, Тоно. Я так рад, что ты с нами! Мы идём сейчас помогать остальным…
Арсений снова дёргается, словно от удара электрическим током. На что Тоно замечает:
- Всё, больше не буду! И ты сиди там тихо, Арсен! Вот запустим жизнь, тогда и обсудим, как жить дальше.
А сам шепчет на ухо Арсению:
- Он сможет выйти из вас после этого?
Арсений делает знак, что такое возможно, на что Тоно громко и радостно восклицает:
- Давайте действовать, други мои!
- Да, пора! – поддерживает его Эдо. – Друзу томанита надо срочно раздробить, превратить в пыль, а пыль – в отдельные кристаллы, а их распылить над Северным Полюсом Земли. С этим мы справимся за считанные минуты. Магнитосфера Земли сразу почувствует эту помощь, как почувствовала наша планета аромат душицы и других трав с Земли.
12
Вскоре друза была размолота, и звездолёт Айка распылил кристаллы томанита над «верхушкой» земного шара. И только это произошло, как оттуда, с неба, из Космоса донеслось лёгкое поскрипывание, похожее на хруст сухарика на зубах во рту.
- Это «хрустит» Вселенная, проявляя свой пьезоэлектрический характер! – сообщает Эдо. – Однако что-то мешает ей, не даёт проявить себя до конца. Но что? Может, ответ в друзе гелинита? Посмотри, что с ней в твоей руке?
Арсений смотрит на друзу, и замечает, что та не фиолетовая, а розовая, как небо при раннем восходе Солнца.
- Интересно! – удивляется Арсений. – Была фиолетовой, а стала розовой! Что повлияло на изменение её цвета? Влага и тепло моей ладони?
Эдо кивает головой.
- Не значит ли это, что тепло, которое во мне, возбуждает интерес кристаллов этого камня – посланца Космоса и Высшего Разума – к земной жизни?
Эдо снова кивает головой.
- В таком случае, я действительно знаю, что делать! Надо срочно перебираться на Каменную гору!
Эдо кивком головы подтверждает и это. И даёт совет Айку перебазировать туда свой звездолёт:
- Мы пройдёмся до горы пешком, – напутствует он его, – а ты разведай, нет ли там гелиян? Если прибыли, пусть не отсиживаются – тоже помогают!
- Так они меня и послушают! – сетует Айк. – Если и прибудут, то только для контроля. Знаю я их: отгородились от остального мира огненным забором – и радуются, что живут в раю!
- Вот и я тоже говорю: и на фига такой рай, если живому – ни туда, ни оттуда?! – недовольно реагирует Тоно на это замечание Айка. – Одно утешение – жизнь без нужды и забот! Не жизнь, а малина!
- А я думаю, откуда у них там песня в моде: «Ты зашухарила всю нашу малину»? – весело восклицает Тоно, бросая взгляд на Айка. – Скучают, видно, по земной жизни, райские птахи, не могут забыть простой, обыкновенной жизни!
Данную перепалку решает прекратить Эдо:
- Всё, други мои! Айку пора на корабль, а нам – на Каменную гору!
13
До реки – пара километров, до Каменной горы – раза в три-четыре больше.
Пока шли до реки, все слушали размышления Арсения о судьбе Человечества.
- Вот так, по всей видимости, погибали на Земле все другие цивилизации, бывшие тут до нас, – говорил он, проходя по своей улице, мимо своего родного, но теперь уже чужого дома. – Но и тогда кто-то оставался, чтобы продолжить род человеческой расы. И жизнь возрождалась заново. Сейчас – особый случай. Ныне жизнь на Земле не умерла, не исчезла, она просто остановилась, чтобы двинуться дальше. Завтра она придёт в себя и поймёт, что жить так, как жили люди до этого, уже нельзя. Пришло время всему живому в мире Космоса объединяться. Нам, землянам, надо отказаться от всего, что мешает быть такими, как вы, томаны, и другие высокоразвитые цивилизации. А тем, кто не хочет походить на вас, надо призадуматься, какая участь может ждать не только их самих, но и их потомков. Чернобыль, другие техногенные катастрофы унесли жизни тысяч ни в чём неповинных людей. А впереди – новые катастрофы, более страшные и разрушительные. Посылать живых людей в такие гибельные места – преступление перед биологической жизнью! Нанимать живых людей за деньги, чтобы они исправляли ошибки и преступную халатность тех, кто должен заботиться о безопасности Человека в экстремальных условиях, – величайшее кощунство! Не должен этим заниматься живой Человек, наделённый разумом и интеллектом. У него должен быть непотопляемый, несгораемый, необлучаемый помощник в лице сингомена – своей пластической копии. Сюда, в эту область практики создания искусственного интеллекта, и надо идти Человечеству, а не играть жизнью, как товаром. И не жалеть никаких средств, никаких материальных ценностей для достижения этой благородной и судьбоносной цели. В противном случае, жизнь на Земле будет только умирать. Она просто откажется понимать саму себя. Она только и будет – существовать во имя ожидания смерти. Как, например, сейчас, когда кругом – люди, но все они – в ожидании суда: при оружии, без оружия, с недопитым чаем, недокуренными сигаретами, с недозрелыми гримасами на их лицах. Словно, как тогда, в час, когда «Иосиф, шел и не двигался…. И всё в этот миг остановилось…».
14
А вот и река. Здесь, на её берегах Арсений и вырос, и набрался ума, и шагнул в большую жизнь. Она и встречала его, и провожала, и он, благодарный ей за всё, не упускал случая придти сюда, послушать её нежный шёпот, мудрое напутствие, а взамен – бросить в её шустрые воды монету, чтобы она, сверкнув на солнце, потом долго напоминала ей об этой встрече.
А что сейчас? Арсений смотрит на неё, и не узнаёт. Она замерла, остановила свой бег. И сделалось ему так грустно, что он не выдерживает, говорит, обращаясь более к Дени, чем к остальным:
- Не будем останавливаться, перейдём на тот берег и пойдём дальше! Тем более что нас уже ждут…
Все смотрят в сторону Каменной горы, а Эдо восклицает:
- Мать честная, да это ж Звездолёт гелиян! Не утерпели-таки, прибыли! Стало быть, решили помочь вам, земляне. Значит, пора и нам там быть!
И все скорым шагом направились в сторону Каменной.
Первым шёл Тоно, вторым – Эдо, третьим – Арсений, а Дени – замыкающим, обидевшись, что не позволили ему порезвиться на застывшей реке. И все слышали, как тот рассуждал:
- Я, кажется, догадываюсь, зачем Спаситель ходил по воде! Это аллегория: он указал на воду, как на путь, по которому только и возможно прийти к преображению жизни Человека на Земле! Идущие по воде к этому чуду – это и есть живые!
Арсений ответил:
- Да, Дени, именно это он и имел в виду! Вот только для того, чтобы люди поверили в это, им надо ещё долго внушать суть этой правды. Но и после этого они останутся при своём мнении, что Спаситель, совершая хождение по воде, демонстрировал им способность преодоления водных преград с помощью ног. А спроси их, какая польза от такого способа передвижения, не ответят. Паровозы, автомобили, повозки тут, конечно же, не пригодятся – потонут. Разве что зимой – по льду.
Дени, оглядываясь назад, дополняет:
- Или, как сейчас, когда всё замерло, остановилось! Да и ходить-то некому!
Глава 2
1
А вот и Каменная гора – место уютное, тихое, просторное. Хотя, кому как: иной взглянет – отвернётся, а другой вообще бы не пришёл сюда, если бы не случай. А для Арсения эта гора – мир его философии, куда он приходил, чтобы понять, в какую сторону этот мир устремлён сегодня, чтобы не только перетечь за горизонт видимого, но и невидимого. Да и не гора это, а так – возвышенность посреди таких же, как она, других, поросших кустарником шихан.
Но сейчас не об этом.
Сегодня он идёт сюда, чтобы совершить таинство перезапуска жизни на Земле, которая остановлена по решению Свыше. Такая вот участь уготована ему судьбой. Не думал, не гадал, но уж если пал жребий, то поступит так, как некогда поступил Исайя, сказавший: «Вот я, пошли меня!».
Он идёт, но ему кажется, что стоит на месте. Оглядывается, и замечает, что другие тоже стоят, хотя им тоже, наверное, кажется, что они идут. Задаёт вопрос Эдо, который «шагает» в метре от него:
- Мы идём или стоим?
- Идём, но и стоим, – спокойно отвечает тот. – И стоим, хотя на самом деле идём.
- Как это?
- Так надо!
- Кому надо?
- Скоро увидишь! И всё поймёшь, что в мире, в котором всё остановилось, идти – это находиться вне мира, а это не приветствуется.
- А почему ходили там, в Сенске, и нам не казалось, что мы стояли?
- Потому что здесь – Каменная гора, а Камень – Храм Света, в котором нет тени. Разумеешь?
- Не только разумею, но и отмечаю: мудрое твоё заключение, что в Камне нет тени! Скажи это кому из землян, будут долго ломать голову над этой тезой. А мне ясно и понятно: Камень – концентрированное выражение света, а свет – «пища», которой мы не знаем, как говорил Спаситель.
Эдо, довольный таким ответом Арсения, продолжает:
- А если нет тени, то, как узнаешь – стоишь ты, или идёшь?
- Понимаю. А кем не приветствуется?
- Вон им! – показывает Эдо на незнакомца, который сидит на том самом валуне «соляного» камня, на котором Арсений любил посидеть, когда приходил сюда.
- А кто он?
- Подойди к нему и назови своё имя.
Арсений недоумевает:
- Скажи толком, кто он? И почему я должен назвать своё имя, если меня об этом не просят?
-Так надо!
- Кому надо?
- Ему!
- Не понимаю! Если надо ему, то почему не подаёт знак, чтобы я шёл к нему?
- Не дерзи, укроти свои эмоции! – подталкивает Эдо Арсения, чтобы тот шёл. Но Арсений не унимается:
- А где Айк? Почему не даёт знать о себе?
- Он там, где и должен быть – в своём звездолёте.
- А откуда этот? – показывает Арсений на незнакомца.
- Это гелиянин, который прибыл на Землю, чтобы включить рубильник Пьезо.
- Так бы и сказал! – восклицает Арсений. – А то – подойди, назови своё имя, то да сё!
И пошёл в сторону незнакомца, который по-прежнему восседал на камне и, казалось, ничего его вокруг не интересовало. Однако стоило Арсению сделать пару шагов, как незнакомец встал, и оставался стоять, пока тот не подошёл к нему. А когда подошёл, протянул руку, сказал:
- Дай то, что в твоей руке!
Но Арсений только крепко сжал кулак, в котором находилась друза гелинита.
Тогда незнакомец представился:
- Зови меня Гелином. А чтобы наш диалог состоялся, положи друзу на этот валун.
Арсений ещё крепче сжал гелинит в своей руке. Он помнил, что передала ему мать через Арсена: «Он знает, что делать!». И снова почувствовал в себе присутствие Арсена.
- И что тебе надо сделать? – спросил вдруг Гелин, угадав мысли Арсения. – Если знаешь, почему не исполняешь?
- Исполню только при свидетелях! – заявил Арсений, показав на Эдо, Тоно и Дени, которые по-прежнему находились там, где остановились.
- В таком случае, только Эдо может присутствовать при нашей беседе.
Эдо подходит, здоровается. При этом говорит, обращаясь к Гелину:
- Ты можешь без проволочки включить рубильник Пьезо, Гелин? Если можешь, то не тяни! Времени осталось совсем немного…
- Время ещё есть, – отвечает Гелин. – Но если я даже и включу рубильник, перезапуск жизни на Земле всё равно не состоится.
- Это почему?
- Потому что, когда вы распылили кристаллы томанита над Землёй, пьезоэлектрический эффект не сработал. Ведь так?
- И о чём это говорит?
- Это говорит о том, что действие запрета вируса антиразумности тут, на Земле, проявляется более жёстко, чем это было тогда у вас, на Сетомане.
- И что им, людям, делать? – показывает Эдо на Арсения.
- Он знает!
Да, он знает, что делать, но его смущает молчание Арсена, который внутри него. Значит, не время? Значит, надо чем-то занять и себя, и собеседников! И он начинает дискуссию.
- Вот ты, Гелин, прибыл сюда, чтобы включить рубильник Пьезо. Не значит ли это, что ты же его и отключил? Зачем? С какой целью это было сделано? Неужели думаешь, что данный «перекур» жизни на Земле пойдёт на пользу Земной цивилизации? Ты же прекрасно знаешь: если даже вообще остановить жизнь на этой планете, она заявит о себе в другом месте. И что, ты так и будешь сновать туда-сюда, чтобы то включать рубильник, то выключать? Не надоест?
Гелин смотрит на Арсения так, словно перед ним не взрослый человек, а дитя. И Арсений разгадывает подтекст этого взгляда:
- Да, я – дитя! А кто ты? – продолжает он.
- Я – Гелин, и этим сказано всё! – подчёркнуто горделиво отвечает Гелин Арсению. – И мне никогда не надоест, как ты говоришь, сновать туда-сюда, потому что, сколько людей на Земле, столько и вранья! Не мнений, замечу, как принято считать среди землян, а именно вранья – способа изолировать себя от общества, сохранив при этом в неприкосновенности своё личное «эго». Мне, бывшему землянину, – а я действительно жил на Земле до ухода с неё и перехода в иное состояние, – земная жизнь кажется таким безумием, что, будь моя воля, я бы вообще запретил ей тут существовать. Когда обитал тут, считал, что всё, что происходит с человеческим родом – это карма, рок, Божья воля. Но теперь у меня другое мнение: всё, что происходило и происходит на Земле – это добровольное желание её жителей быть жертвой, нищими, убогими, слабоумными, потерянными. Вам только кажется, что смерть приходит к вам, но это не так. Вы сами, по своей воле идёте в её обьятия, добровольно отдаёте себя на её суд. И на нож преступника, и на смертный бой идёте добровольно, хотя признать данного парадокса не хотите...
Тут Арсений почувствовал, как тело его содрогнулось – это подал знак Арсен.
«Парадокс? – пронеслось в голове. – А причём тут парадокс?»
А Гелин продолжал:
- То, что сегодня происходит на Земле, можно определить только одним словом – «НЕВЕЖЕСТВО». Оно пронизало все сферы вашей многоликой жизни. Вместо того чтобы жить в полном достатке, в изобилии вещей и энергии, без нужды и забот, вы содержите огромную армию чиновников, силовых структур, соорудили горы оружия, поделили Землю на государства, союзы и блоки, а людей – на религии, нации и народности, и всё это привели к общему знаменателю – деньгам, которые не дают расти числителю – созданию такой общественно-экономической формации на Земле, которая была бы напрочь лишена не только этих, но и всех других минусов. Впрочем, тебя, Арсений, это не касается. Ты своё слово на этот счёт уже сказал. А что дальше?
Гелин замолчал. Его взгляд был устремлён в самые зрачки Арсения, отчего тот даже зажмурился – так глубоко в его чувства он проник этим взглядом. И недоверие к Гелину, которое зародилось в нём изначально, тут же исчезло.
- Увы, ты не прав, Гелин! – мягко, по-дружески ответил Арсений. – Меня это касается в первую очередь, потому что я видел, как можно запросто обходиться без денег, без этого чудовища и кровососа, побывав на Сетомане. Вот почему, когда я вижу, как мается Человечество, посвящая 24 часа в сутки именно деньгам, финансам, банковским операциям, я спрашиваю себя: «Неужели ни у кого из тех взрослых людей, которые обладают специальными знаниями, не шевельнётся даже мыслишка на этот счёт?»
Гелин смотрит на Арсения, улыбается, ждёт, что тот скажет дальше. И тот не заставляет себя ждать:
- Это же смешно – называть финансы банковским сектором экономики! Неужели эти взрослые дяди и тёти не видят, как глубоко и нахально вторглись финансы в процесс контроля и регуляции за развитием экономического потенциала Земной цивилизации? Двойная же бухгалтерия, двойной, а то и тройной расход энергии и средств – производить материальные ценности и тут же штамповать миллиарды денежных знаков, чтобы придать этим ценностям ценовую значимость! Что это – анахронизм, невежество, дикость, добровольное сумасшествие?
Арсений вопросительно смотрит на Гелина, на Эдо, который предпочитает слушать, а не говорить.
- Согласен с тобой, Человек! – отвечает Гелин. – Это чистой воды антиразумность, и стоит за этим фактом всё тот же вирус – вирус антиразумности. Он-то и сдерживает твою цивилизацию от принятия разумных решений.
«Вирус или парадокс? – снова вспыхивает в сознании Арсения. – Но в чём разница между этими понятиями?»
И тут его осеняет:
- Антиразум, говоришь? – обращается он к Эдо, вспомнив с ним разговор о вирусе и старце.
- Да, именно так: антиразум! – подтверждает тот.
– Тогда я решил твою задачу, Гелин! Это на Сетомане проявил себя Вирус Антиразум, а здесь, на Земле его имя совсем другое – АНТИНО, от латинского «но» – разум. Вирус Антино! А ещё – Парадокс Антино, ибо, когда мы, земляне, что-то утверждаем, мы тут же и отрицаем: «Да, но…». Я прав?
Арсений вопросительно смотрит на Гелина и Эдо, но те молчат. Почему? Ждут его дальнейших размышлений? Тогда он продолжает:
- Вирус Антино – суть Биологического преображения Человека, замедление которого по сравнению с его Интеллектуальным развитием может привести к тому, что можно назвать разбалансированием лимбической системы мозга Человека, а это – прямой путь к полному разочарованию жизнью, как средой его обитания, идущей, как и он сам, к своему окончанию. Именно по этой причине у Человека столько всевозможных болезней и недугов: они отводят Человечество от проявления массового суицида, заменяя его своими эпидемиями и пандемиями. Умнейшее решение! Недаром говорится: «Прежде, чем наказать Человека, Бог, пожалев его, отнимет у него разум!»
- Ну, а парадокс Антино? – интересуется Гелин.
- А Парадокс Антино – это то, что противоречит здравому смыслу присутствия в среде обитания Человечества таких понятий, как войны, деньги, оружие, военные блоки и союзы, религии, партии, тюрьмы, Конституции и Уставы, Инструкции и Положения, всё другое, на что Человечество безрассудно тратит огромные материальные средства, духовные и нравственные силы. Как устало от всего этого Человечество! Устало до крайности, до изнеможения…
- Вот и помоги ему, если оно устало! – советует Гелин. – Знаешь ведь, как это сделать, а не исполняешь! Посмотри на друзу, которая в твоей руке, может, зародится в голове нужная мысль!
Арсений разжимает кулак, в котором должна быть друза гелинита, а он пуст – друза исчезла!
Тогда он начинает размышлять вслух:
- Если она вошла в меня, вонзив в мою биологическую сущность свои живительные кристаллы, то это может означать только одно: именно я и должен включить рубильник Пьезо! Но почему не ты, Гелин?
Но Гелин молчит. Он ждёт. Тогда Арсений, подчиняясь какому-то внутреннему голосу, подходит к валуну и кладёт на него свои руки. И валун… оживает! Он превращается в огромный светодиод, и вся округа Каменной горы расцвечивается всеми цветами радуги, напоминая мощное Полярное сияние. И сполохи этого сияния идут далеко-далеко, а за ними бегут, обгоняя друг друга, всё новые и новые порции этого чуда. И хотя был вечер, а не ночь, небо над горой озарялось, будто в полночь – таким был свет от валуна.
Арсений, словно потеряв рассудок, быстро взбирается на валун, в самый центр сполохов, поднимает к небу руки, громко восклицает:
- Совершилось!
И тут же, обернувшись, спрыгивает с камня. Но что это? Он не один – с ним… Арсен!
Дени, Эдо, Тоно тут же бросаются к Арсену с объятьями, а Гелин, наблюдая за происходящим, говорит:
- Всё правильно: Свет Антино снова разделил вас, и снова вы стали продолжением друг друга, будучи каждый в себе. А когда вам надо будет – он снова соединит вас в одно целое, неделимое, и тогда вам будет доступно то, что не доступно другим – возможность покинуть Землю, как это было тогда, когда ты, Арсений, входил в Арсена – свою плазматическую копию. Впрочем, ты можешь сделать это уже сейчас, если захочешь покинуть Землю, оставить её навсегда.
И пошёл в сторону своего звездолёта. Но, сделав пару шагов, обернулся, добавил:
- А рубильника Пьезо, господа, нет! Его не существует вообще! И запустить жизнь на Земле может только тот, кто на ней обитает, то есть сам Человек. Ибо более некому...
И продолжил свой путь. И все отметили: тени на земле от его фигуры не было. И от других её тоже не было, кроме тени Арсения – живого Человека. На что Гелин, снова обернувшись, добавил:
- Идущий в мире Света, да оглядывается: не утратил ли он в себе то, что именуется человеческим, вместе со своею тенью? Не возвысил ли себя над светом – Источником Жизни? Ты не возвысил себя, Арсений, а поэтому тень и сопровождает тебя.
Арсений хочет задержать Гелина, и тот это чувствует.
- Спрашивай! – обращается он к Арсению. – Хотя можешь и не делать этого, так как я уже догадываюсь, о чём твой вопрос. Ты хочешь знать, зачем тебе явили этот валун светодиодом? Не так ли?
- Да, именно этот вопрос я и хотел задать тебе, – соглашается Арсений. – Однако могу и сам ответить на него, если позволишь!
Гелин соглашается, и Арсений продолжает:
- Однажды Земная Цивилизация услышала сама себя, и это произошло тогда, когда с ней «заговорили камни», то есть кристаллы – носители памяти. Сейчас размах использования Человеком электроники достиг уровня едва ли не поголовного участия людей в этом процессе. Особенно заметно это в области мобильной связи и Интернета. Скажи, Гелин, что стоит за этим конкретно? У меня нет веры в то, что всё это дано Человеку лишь для того, чтобы он был, как мы говорим, более коммуникабельным, продвинутым, вооружённым информативно, технологически и тому подобное. Неужели только во имя такого уровня совершенства его жизни и дано ему это? А где уровень планетарности, космичности?
Гелин молча вернулся, подошёл к валуну, по-прежнему источающему сполохи света, постоял, вглядываясь в разноцветье лучей, после чего ответил:
- Как только «камни заговорили», людям надо было хорошенько подумать: «Для чего такое чудо?». Но все бросились играть. И так заигрались, что пропустили момент, когда надо было вспомнить вот эти слова Спасителя: «Зачем же вы и по самим себе не судите, чему быть должно?» (Лука, 12, 57). «Лицемеры! Лице земли и неба распознавать умеете, как же времени сего не узнаёте?» (Лука, 12, 56).
- Ты имеешь в виду то, что случилось с Человечеством пять месяцев тому назад? – спросил Арсений.
- Имею в виду Знамение, которое просто кричало, предупреждая Человечество о близости этого дня! – ответил Гелин. – Ну, зачем, скажи, Кристаллу, – а под Кристаллом я имею в виду, прежде всего, Вирус, его эвертальное свойство, – сообщать Человеку о своей способности хранить память, если не хотеть помочь ему в большем – в его Преображении, в познании своего нанометрического устройства? А что Человек? Больной, немощный, пронзённый сотнями недугов, предельно уставший от войн и политических распрей, он воспринял это всего лишь как забаву, данную для облегчения своего бытового и социального обустройства на этой планете. Даже не внял словам Спасителя: «Если вас спрашивают: Каков знак вашего Отца, который в вас, – скажите им: Это движение и покой» (Фома, 55). Движение приостановилось, и Человечество настиг покой, за которым… пустота.
Гелин внимательно посмотрел на Арсения, добавил:
- Если ты покинешь Землю, Человечество так и останется пребывать в покое. Но оно не будет вечным – всё живое на Земле источится кристаллами, исчезнет без следа. А если останешься, но не поможешь вывести мир из этого состояния, то и ты источишься, как они.
- А кто тебе сказал, что я не хочу помочь миру вывести его из покоя, придать ему движение? – недовольно отреагировал Арсений на замечание Гелина. – Я не только хочу помочь миру, но тут же иду, чтобы исполнить это!
Гелин поднял руку, призывая Арсения послушать его:
- Не торопись, Человек! Пусть постоят, ибо есть время. А вы с Арсеном поиграйте, вспомните своё детство. Да-да, именно поиграйте!
И скрылся из глаз за порослью кустарника.
Эдо тут же отреагировал на данное замечание Гелина:
- А ведь это для тебя новая задача, Арсений!
- Ты прав, Эдо! – ответил Арсений. – И мы с Арсеном, кажется, уже догадываемся, в какую игру сыграть! Ведь знаем, братишка? – обращается он к Арсену.
- Без комментариев! Только, чур, не я! – отвечает тот и, слегка коснувшись Арсения, отбегает в сторону, чем вызывает неподдельное удивление присутствующих.
А что Арсений? Он замирает, вспомнив, как они в детстве играли в эту незатейливую игру под названием «Колдун».
Игра простенькая, незымысловатая: надо не дать «Колдуну» «заколдовать» себя, увернуться от его прикосновения, потому как стоит ему коснуться тебя, как ты должен остановиться, замереть в той позе, в какой застало тебя его прикосновение. Так и должен стоять «заколдованным», не шевелясь, пока свободные не «расколдуют» тебя своим прикосновением.
Арсен, видя, что никто, кроме него и Арсения, более не желает играть в эту игру, медленно бредёт в «заколдованному», нехотя касается его плеча, чтобы тот «ожил». И Арсений «оживает».
И тут же с Неба голос Гелина, передаваемый по Космическим каналам связи:
- Вы правильно поняли моё задание! Тот, кто не помнит или забывает времени своего детства, быстро угасает и стареет. А теперь вспомните тех, кто ещё там, в игре, но не может выйти из неё, чтобы обрести долгожданную…
Гелин делает паузу, которая длится так долго, что Арсений не выдерживает, подсказывает ему:
- Долгожданную свободу?
- Нет, Арсений, не свободу, а… ВЗРОСЛОСТЬ, ибо земляне слишком долго заигрались в своей «песочнице» – пора выходить! Поэтому, иди, выводи их! Помни, однако: ты совершишь трагическую ошибку, если коснёшься лишь того, кто увидит только тебя. Ступай туда, где множество народа, ибо тот, кто придёт в себя первым, увидит остальных, а те, пробуждаясь, будут спрашивать себя и других: «Что с нами?» – во свидетельство Правды.
Сердце Арсения от таких слов Гелина сжалось и замерло: в его образе он вдруг увидел самого… Спасителя! Поэтому тихо, закрыв глаза от волнения и нахлынушей вдруг на него радости, ответил:
- Я исполню твой Завет, Учитель!
И только он произнёс это, как там, в небе, снова хрустнуло, и вся округа Каменной горы разразилась томной радостью. И эхо её, словно облегчение, пошло в самые глубины Земли: КАМНИ ВНОВЬ ЗАГОВОРИЛИ…
Когда и камни говорят - роман
© Copyright: Николай Куклев, 2015
Свидетельство о публикации №215010302153
Свидетельство о публикации №215010302153
Рецензии