Герой посредством сказки. Пролог

Не думали ли Вы, что, скажем, ваша соседка по парте - полевая кикимора? Или лучший друг, с коим вы учились всю жизнь - какой-нибудь там леший? А трудовик-алкаш с первого этажа никто иной, как Кощей-бессмертный? Нет? Тогда быть может Иван Царёв (о жаль! что не Царевич) сможет открыть Вам глаза? Посмотрим.
 
Пролог. 

Когда лист берёзы упал в опустошённый стакан, а вороньё на покосившихся рубцах деревянного забора взмахнуло в мрачное серое небо, издав гул базарного карканья, я открыл глаза, сонным взглядом уставившись в мрачный округ тихой местности. Живописное очертание, особенно для сельского кладбища.
С приходом дня в нелюдимой обители становилось всё тише: поминальные гости разошлись, выплакивая умершую, и пара изрядно напившихся браги старушек ещё мусолили что-то про Татьяну – умершую бабку, чьему поколению, как и преданному земле телу, я приходился непутевым внуком, коим себя считал, постукивая пальцем по отсыревшему столику вблизи новоиспеченной могилы.

– Ой загубили, ой загубили, черти! – сетовали они, и я никак не мог облегчиться, дабы помянуть добрую "мать" с чистой совестью. – Ты прости нас, Иваша! Тяжела твоя доля, родненький, тяжела!..

Ворон на недалёком пне каркнул, и я молча поднялся, кланяясь как усопшему памятнику, так и гостям, что разливали немного-немало вторую баклажку юродивой водки. Верный пёс Арбузик поплёлся за мной в новый дом, где я поселился, как только узнал о печальном известии о последней из живых родственников.

Ветер дул с запада, поэтому в первые осенние дни погода стояла довольно тёплая, практически летняя, так что свитера и привезенные с собой тёплые вещи ещё томились на полках советских шкафов и тумбочек, обрамлявших почти все небольшие, запыленные и стихшие составляющие типичного деревенского терема. Отопление держалось на печке, а запасы дров, увы, числились невечными, что вынуждало время от времени схаживать в лес или за переулок местной школы, где расположился практически заброшенный, полный опилок и прочего мусора - кабинет слесарной технологии.
 "Тяжела твоя доля, Иваша..." - крутилось в голове, когда расчищал за печкой заморенный сажей уголок...

– Я тебе покажу, негодяй, как коренного жителя с места обитания прогонять!

Тяжела, бабуси. Особенно когда всю жизнь только и окружают что банники, лешие, кикиморы, да вон - домовые.

– Пошёл отсюда, пока можжевельника на подстилку себе не натаскаешь, – отчеканил в ответку я, сметая всю пыль и паучью рассаду испоганенной тряпкой.

С обещаниями всё рассказать шишигам, обросший и едва достигающий половины метра старик вернулся в подлавочное восвоясье, бубня прочие угрозы под седую и чумазую бороду, в то время как я вновь принялся за уборку, отскрёбывая с деревянных полов свежие чернозёмные следы.

Наверное, уже стало ясно, что зовут меня, как и большую часть деревни - Иваном, и фамилия у меня сугубо "сказочная" и ясная - Царёв, что передалось ещё от пра-прадеда, что и возглавил так называемую обреченность нашего славянского рода. Уж не знаю, от кого перенял он свой дар, но суждено нам всем стать целителями было ещё в поколении эдак пятом, когда перед предком моим, Степаном Николаевичем, пробежала целая свора зыбочников*, когда тот рубил повальный сосновый лес вблизи Псковской деревни.
Шалости нечисти тогда, по словам матери моей – Иоанны, были обычным делом, неудивительным для "неразвитого" времени, и единственным спасением от беды этой послужил как раз-таки наш развивающийся род, занявший нехилую такую, скажем, категорию "целителей", лечащих людей от всяческих напастей, что доставляли вездесущие бесы...
Я, конечно же, как человек современного общества, несильно шарил в данных делах, но обучался с крайнем обязательством последние два подростковых года у бабушки Татьяны, у которой и рос до шестнадцати, поступив после в техникум, пока та не померла, воротив "утерянного" отрока силой святой человеческой морали. Будучи привыкшим, что ничего злато-вечного как не было, так и нет, я оплакивал её лишь два дня, угомонившись на другой, приступая к обязанностям, что велел продолжить семейный рок... Через не могу. Надо!

С верхней полки, среди скляночек неведомых сухих снадобий, высунулась, осматриваясь и вороша окружающие предметы, неотёсанная голова званной шишиги. Мелкие чёрные глазки забегали по чистоте половиц. Нечисть шмыгнула морщинистым громоздким носом.

– Ты щего шныряишь тут?! – взвыла, роняя на пол баночку с полынью. – Вырошь, а ума не прибавилошь!

С переполняющим терпением возвращаю рассыпанную "специю" на полочку, пытаясь игнорировать обнаженную распутницу, кою не возлюбил ещё в далёком детстве...
Мучает тот факт, что завтра снова придётся возвратиться в школу, а дома – бардак, сумасбродина и враждебные хранители...

А ночью, когда всё улеглось, на меня "случайно" свалились новенькие тефалевские кастрюли, солома и сажа.

– Влип ты, рыжий! – хохочет из глубин тёмного подсознания, то бишь холодильника, осерчавший домовой.

Не всё коту, бес задери, масленица!


__________________________________________________
Зыбочник* - по поверьям славян - леший, качающийся на ветвях, деревьях; дух, проникающий в зыбку(колыбель).
Шишига* - озорной беспокойный домовой дух, глумящийся над человеком, который делает дела, не помолившись.