Книга третья - глава восьмая

                Глава восьмая

      Вслед за первой моей самодельной книжечкой появилась такая же другая – исправленная и дополненная. Её текст был набран тоже на фирме отца, на том же компьютере, который около года назад послужил Александру Геннадиевичу рабочим инструментом для набора текста книги предыдущей. На этот раз я всё набирал сам: работники фирмы меня научили. Назвал эту книжку – ни больше ни меньше: «Полное собрание сочинений». (Видимо, в её сорока семи страничках моё литературное поприще справляло одновременно и день рождения, и расцвет своей славы, и поминки по себе!) Однако, понимая, что это моё «Полное собрание сочинений» внешне, на глаз читателя, и на полноценную книгу не тянет, с согласия людей, помогавших мне в работе, всё «объяснил» одной-единственной фразой печатного текста в самом конце самодельного сборника, на внутренней стороне обложки: «Мы – Вячеслав Барон, Зоя Файнлейб и Ян Булаевский – не являемся профессионалами в создании книг и потому просим прощения за допущенные в данной книге погрешности».   

       Читатель (мне): Начало фразы – «Мы», с дальнейшим перечислением имён, звучало бы по-королевски! Если бы это не было извинением... Хотя и для писателя так извиняться как-то несерьёзно...         
       Я: Но мы – все выше перечисленные – не короли и королевы. Извиняясь, мы не рискуем уронить королевского достоинства...
       Александр Дюма (он самый! – вдруг появляясь передо мной и читателем): Не знаю, как в ваше время, а раньше много ли можно было встретить монархов – оправдывающихся? Монархов, просящих прощения? Даже за великие грехи... тем более – за какие-то там «погрешности»?.. Это – непростительная оплошность для короля, который считал, что он – то есть «мы», короли – правим от Бога! А то ещё, чего доброго, его «тысячу раз извиняющееся» величество придворные вдруг перестали бы называть «его величеством» – попросту лишили бы монаршего титула!.. Впрочем, и более гордым коронованным особам снимали головы, и не только упомянутым на страницах моих исторических романов... Какими бы «сказками» Александра Дюма они не казались!
       Я: Так ведь Барон – ещё не Король.
       Александр Дюма: Твоё счастье! 
         
       Зато содержание моей книжки, – из двадцати пяти экземпляров которой я бОльшую часть раздарил, а остальные хранились для особого случая, если таковой представится, – её содержание тогда было для меня и формой – ну, словом, всем...
       Кого же мне ещё ею одарить, на тот, особый случай? Ради исполнения моих желаний?
       Али «ласточек небесных»? – Аль «Синичкиных» наших?
       А ещё – Наталью Андрейченко, Лембита Ульфсака? (О, Мери Поппинс! О, «мистер Эй»!)
       А ещё... о, Карел Готт – Готт, майн Готт!..
       До тех, в ком я находил «своё», не ища, а сердцем мгновенно подхватывая, – это были артисты в образах сыгранных ими киноперсонажей, – прежде всего до них хотел это донести. Но как это сделать? Захотят ли ОНИ – того, чего хотел я?..
       Забавно, что имя эстонского актёра, игравшего «мистера Эй», было упомянуто в моей книжке с ошибками, достойными телепередачи «Вокруг смеха». Вместо «Лембит Ульфсак» (о существовании имени Лембит я узнал не сразу!) получилось немножечко по-прибалтийски, немножечко по-скандинавски, немножечко с еврейским вус ин дер куртом – «Ульф Саак»! 
       Были у меня в книжке и другие курьёзы – сплошь и рядом! – о которых сам я поначалу и не догадывался. Но об этом я лучше скромно умолчу.
       Ну, а как насчёт Дины Дурбин?.. Той, что давным-давно покорила Голливуд, но, увы, ненадолго задержалась там – где порой далеко не всё сплошной окей и вери гуд... Темой бедных золушек и их богатых принцев – в более поздние времена извечной темой латиноамериканских сериалов – ею, даже при неподдельной романтике золотого века Голливуда, всё равно американские кинозрители пресытились бы, рано или поздно. Да и не годилось это – для Дины Дурбин, актрисы, способной на большее, чем играть одно и то же, каждый раз в новом изложении: роль прелестной молоденькой простушки, которой суждено повстречать рыцаря на белом коне, – и тогда в простушке (подчас комически утрированной) брало верх обаяние очаровательной девушки... Дина Дурбин и Голливуд – два поезда, которые мчались навстречу друг другу. Но, когда они столкнулись: первому из них не хватило стального нерва, чтобы, в окружении расчётливых дельцов фабрики грёз (к несчастью, именно с такими актрисе пришлось иметь дело!), устоять – надолго, а второму – маломальского такта, чтобы, среди кинозвёзд, как огней, освещающих путь, не сбивать с пути ту звезду, чей тёплый огонёчек мог стать ярчайшим... Дина Дурбин – это сохранённая в романтической чистоте улыбка Голливуда, среди его закулисных интриг, чёрных завистей, звёздных болезней и шлейфов пиара...

       Н (словно подслушав мои мысли): Дине Дурбин – именно ей! – в ролях иных, не столь романтических героинь, нельзя меняться до неузнаваемости – так решил для себя американский зритель. Воротилы голливудской кинокомпании расторгли с Диной Дурбин контракт – больше не захотели выставлять этот живой, но уже не юный, товар лицом...
       Н: Однако даже это – ещё тогда – не помешало Дине Дурбин стать хозяйкой своей судьбы. Больше она не актриса: Голливуд, Америка – для неё уже в прошлом... В тихом, милом местечке под Парижем – она обрела тихое семейное счастье...
         
       Лети, лети, моё «Полное (впрочем, тогда далеко ещё не полное!) собрание сочинений», на мою Вечную Тему, – во Францию, в уютное семейное гнёздышко, к нашей дорогой, душою и улыбкою не увядающей, Дине Дурбин...
       Долетишь ли когда-нибудь?..

       Кого же мне ещё взять да и осчастливить?
       ...Конечно – конечно!.. – Наташу Гусеву, нашу «гостью из будущего»!.. – Чтобы и в настоящем, и в будущем, и... – Словом – живи вечно с нами, «Алиса», на радость себе и нам!..
       Захочет ли ОНА?..
               
       Голос из прекрасного-далёко (людям двадцатого века): Кто из вас меня, будущее, окрестил «прекрасное-далёко»? На расстоянии – многое кажется прекрасным... (Мне.) Может, Алиса Селезнёва поддержала бы твои устремления, если бы о них узнала – через сто лет... А что до Наташи Гусевой, других известных людей вашего времени, которым ты явно симпатизируешь, – физическое расстояние между ними и тобой, возможно, рисует их тебе более способными озарить мир светлым потрясением, чем это есть на самом деле... На сей счёт я, прекрасное-далёко, и само было бы радо ошибиться: я не хочу оказаться развенчанным – ещё за сто лет до своего воцарения!..             
       Голос из дальнего-дальнего прошлого: Людей, с которыми Земле никогда не будет грозить вымирание, – «Ищите – и найдёте [59]»!      

       Пессимист (услышав разговор, приведённый выше): «Ищите – и найдёте»? Мол, уж если в мире что-то человека от побочного «развяжет» – донельзя раскрепостит, значит – с кем-то и с чем-то СВЯЖЕТ прочнее некуда?
       Оптимист: Именно это мы с тобой услышали от «голоса из дальнего-дальнего прошлого».
       Пессимист (глухо): Слишком дальнего... 
       Оптимист: Кроме людей взрослых есть ещё дети: одни – более искушённые жизнью, другие – менее... В жизни, как и в Сказке, злу противостоит добро; но настолько ли в жизни СКАЗОЧНО добро, чтобы непременно победить, как в Сказке? Ведь совсем не пустой звук – в чём это различие может быть выражено на деле. Или это, действительно, трудно объяснить словами?.. Но, как поётся в мультике «Мама для мамонтёнка»:

                Ведь так не должно быть на свете,
                Чтоб были потеряны дети [60], –

так дети не должны быть потеряны и для того, что могли бы сами к себе приблизить и в чём бы себя нашли!..
      

59 Евангелист Матфей, «Радостная Весть», гл. 7, стих 7.
60 Дмитрий Непомнящий.