Книга третья - глава восьмая

                Глава восьмая

       Вслед за первой моей самодельной книжечкой появилась такая же другая – исправленная и дополненная. Её текст был набран тоже на фирме отца, на том же компьютере, который около года назад послужил Александру Геннадиевичу рабочим инструментом для набора текста книги предыдущей. На этот раз я всё набирал сам; работники фирмы меня научили. Назвал эту книжку – ни больше ни меньше: «Полное собрание сочинений». (Видимо, в её сорока семи страничках моё литературное поприще справляло одновременно и день рождения, и расцвет своей славы, и поминки по себе.) Однако, понимая, что это моё «Полное собрание сочинений» внешне и на полноценную книгу не тянет, с согласия людей, помогавших мне, всё «объяснил» одной-единственной фразой печатного текста в самом конце самодельного сборника, на внутренней стороне обложки: «Мы – Вячеслав Барон, Зоя Файнлейб и Ян Булаевский – не являемся профессионалами в создании книг и потому просим прощения за допущенные в данной книге погрешности».

       Читатель: Ты придумал потрясающее извинение! Начало фразы – «Мы», с дальнейшим перечислением имён – звучит о-очень внушительно. 
       Я: Знали бы читатели, что до меня это дошло гораздо позже, чем до тех, кто мною также увековечен в этом «Мы»! 
       Читатель: Ну, ты же не Александр Дюма. Уж если бы тот начал предложение в аристократическом, королевском духе, он и закончил бы его по-королевски. (Не будь у Дюма веских причин для «снижающего» эффекта неожиданного продолжения или конца фразы.) А кому, как не царствующим особам, говорить о себе во множественном числе? Например: «МЫ, Людовик XIV…»
       Александр Дюма (он самый! – вдруг появляясь передо мной и читателем): Не знаю, как в ваше время, а раньше много ли можно было встретить монархов – оправдывающихся, просящих прощения, за какие-то там «погрешности»?.. Это – непростительная оплошность для короля, который считал, что он – то есть «мы», монархи – правим от Бога! А то ещё, чего доброго, его «тысячу раз извиняющееся» величество придворные вдруг перестали бы называть «его величеством» – попросту лишили бы королевского титула!.. Впрочем, и более гордым коронованным особам снимали головы, и не только упомянутым на страницах моих исторических романов… Какими бы «сказками» Александра Дюма они не казались!
       Я: Так ведь Барон – ещё не Король.
       Александр Дюма: Твоё счастье!   

       Зато содержание моей книжки, – из двадцати пяти тощих экземпляров которой я бОльшую часть раздарил, а остальные хранились для особого случая, если таковой представится, – её содержание тогда было для меня и формой – и самой жизнью…
       Кого же мне ещё ею одарить, на тот, особый случай? Ради исполнения моих желаний?
       Али «ласточек небесных»? – Аль «Синичкиных» наших?..
       А ещё – Наталью Андрейченко, Лембита Ульфсака? (О, Мери Поппинс! О, «мистер Эй»!)
       А ещё... о, Карел Готт – Го-о-о-тт,  ма-а-а-й-н  Го-о-о-тт!..
       До тех, в ком я находил «своё», не ища, а сердцем мгновенно подхватывая, – это были артисты в образе сыгранных ими киноперсонажей, – прежде всего до них хотел это донести. Но как это сделать?.. Да, пусть они, артисты, существовали для меня только на экране, впечатление от первой «встречи» с ними не остывало во мне никогда...
       Захотят ли ОНИ – того, чего хотел я?..
       Забавно, что имя эстонского актёра, игравшего «мистера Эй», было упомянуто в моей книжке с ошибками, достойными передачи «Вокруг смеха». Вместо «Лембит Ульфсак» (о существовании имени Лембит я узнал не сразу!) получилось немножечко по-прибалтийски, немножечко по-скандинавски, немножечко с еврейским вус ин дер куртом – «Ульф Саак»! А вместо «мисс Эндрю» – в книге я назвал няню-антигероиню «мисс Эндриос», точно англичанку подменила гречанка. 
       Были у меня в книжке и другие курьёзы – сплошь и рядом! – о которых сам я поначалу и не догадывался. Но об этом я лучше скромно умолчу.
       Ну, а как насчёт Дины Дурбин?.. Той, что давным-давно покорила Голливуд, но, увы, ненадолго задержалась там – где порой далеко не всё сплошной окей и вери гуд... Темой взятых из жизни бедных «золушек» и их богатых «принцев», – в более поздние времена извечной темой латиноамериканских сериалов, состоящих из сотен серий, – ею, даже при неподдельной романтике золотого века Голливуда, всё равно американские кинозрители пресытились бы, рано или поздно. Да и не годилось это – для Дины Дурбин, актрисы, способной на большее, чем играть одну и ту же роль, каждый раз в новом изложении: роль прелестной молоденькой простушки, которой суждено повстречать рыцаря на белом коне, – и тогда в простушке (или только кажущейся такой – для лёгкого голливудского юмора) брало верх обаяние очаровательной девушки... Дина Дурбин и Голливуд – два поезда, которые мчались навстречу друг другу. Но, когда они столкнулись: первому из них не хватило стального нерва, чтобы, в окружении расчётливых дельцов фабрики грёз (к несчастью, именно с такими актрисе пришлось иметь дело!), устоять – надолго, а последнему – маломальского такта, чтобы, среди стольких кинозвёзд, как огней, освещающих путь, не сбивать с пути ту звезду, чей тёплый живой огонёчек мог стать ярчайшим, но одарить её своими собственными лучами... Притом, что Дина Дурбин звёздной болезнью не страдала. Для Голливуда она оказалась более чем хороша – как человек – не только как актриса. Она пленяла внешне, но ещё больше – изнутри. Однако её талант так до конца и не раскрылся...

       Н (словно подслушав мои мысли): Дина Дурбин стала заложницей созданного ею в кино романтического образа. Зрители уже не могли её принять другой: кто угодно, только не Дина Дурбин! Дине Дурбин в ролях иных героинь нельзя меняться до неузнаваемости... Актриса, много лет назад голливудской кинокомпанией выброшенная за борт, как ненужная вещь, которая лишь до тех пор была на вес золота, пока не стало убыточным выставлять этот живой товар лицом, – Дина Дурбин сама пожелала схорониться в безвестности. Уж лучше быть подальше – от мировой шумихи, от светских хроник, всей прежней богемной суеты, будто её и не было…
       Н: Больше она не актриса; Голливуд, Америка – для неё уже в прошлом... Работа, семья, дом и полная чаша – в её жизни всё это перенеслось во Францию: в Париж – или, потом, куда-то под Париж, в местечко тихое, милое...
 
       Мамина приятельница Нана Алексеевна, пожилая учительница французского, долгие годы с мужем, советским дипломатом, прожила в Париже. Давным-давно, посещая с ним там один из ресторанов, вдруг она – мужем явно заинтригованная – вслед за ним увидела и сама: что-то очень знакомое лицо…
       Это была Дина Дурбин!..
       Она в ресторане работала кассиршей, обслуживала посетителей. Их встречая и провожая, она приветливо и тепло улыбалась всем, кто её узнавал…
       Лети, лети, моё «Полное (впрочем, далеко ещё не полное!) собрание сочинений», на мою Вечную Тему, – во Францию, в тихое местечко, к нашей дорогой, душою не увядающей, Дине Дурбин...
       Долетишь ли когда-нибудь?..

       Кого же мне ещё взять да и осчастливить?
       ...Конечно – конечно!.. – Наташу Гусеву, нашу «гостью из будущего»!.. – Чтобы и в настоящем, и в будущем, и... – Словом – живи вечно с нами, «Алиса», на радость себе и нам!..
       Захочет ли ОНА?..
               
       Голос из прекрасного-далёко: Ты хочешь того, о чём говоришь в песни-исповеди?
       Я: Очень хочу!
       Голос из прекрасного-далёко: А можешь?
       Я: Один или даже вдвоём или втроём, – нет: для этого нас будет мало, «адски мало»!..      
                __________

       Пессимист (Оптимисту, – оба тоже услышали Голос из прекрасного-далёко): Людей, с которыми роду людскому никогда не будет грозить вымирание, – «Ищите – и найдёте [61]»?
       Оптимист: Есть на свете – то, лучшее: оно кого-то от побочного «развяжет» – раскрепостит, зато – и с кем-то СВЯЖЕТ прочнее некуда...
       Пессимист: Видали уже лучшего из лучших – Бога-одиночку! Родившегося на земле – на Свою погибель... Да, за Ним шли люди: Бог таких нашёл – и объединил духовным родством. Но даже они были с Ним одни на целом свете!.. 
       Оптимист: Но есть ещё дети: одни – жизнью более искушённые, другие – менее. Кто из детей не слишком рано начал к чему-то относиться философски – по-взрослому? Мол, то-то и то-то есть зло – неизбежное... В жизни, как и в Сказке, злу противостоит добро; но настолько ли в жизни СКАЗОЧНО добро (почувствуйте разницу!), чтобы непременно победить, как в Сказке? Ведь совсем не пустой звук – в чём это различие выражено на деле... (С надеждой.) Да, как поётся в мультике «Мама для мамонтёнка»:

                Ведь так не должно быть на свете,
                Чтоб были потеряны дети [62], –

так дети не должны быть потеряны и – для того, что словно рождено для них…      


61 Евангелист Матфей, «Радостная Весть», гл. 7, стих 7.
62 Дмитрий Непомнящий.