Безымянный корабль рассказ

                Саломат Вафо
    Безымянная  корабль
        (рассказ)
                Посвящаю моему маму Рахимажон ана          




Когда выходил из самолёта чувствовала себя больным, который тысяча лет пролежал в постели, страдал от какой-то безымянной ноющей боли, которая грызла мою внутренность. По воле судьбы жила я в далеком городе, не смог купить билет на самолёт,  летящий в мой родной город, опоздала, да еще к тому я уже была гражданином другой страны. В общем, самолёт сел в маленький городок расположенный недалеко от Арала. Время было позднее, в аэропорту народу было очень мало, на втором этаже здания виднелся тусклый свет и доносились весёлые голоса паяных людей. Заметив меня, и почувствовав, что я не знаю, куда идти  наёмные водители извозщики подняли сразу гвалт.
«Девушка, куда ехать, поехали», «поехали со мной хоть на край света», «сколько дадите, что стоите», «Могу перевезти через Арал». Водители, охотники за зрелищем то один, то другой выкрикивая предлагали разние варианты. В это время, все прилетевшие со мной уже уехали. В тёмном вокзале одетые в старее и в грязное одежды  таксисты, время от времени зевающие, обмотавшие головы в платки, грязными руками продающие жареные пирожки, еще молодые  но уже с опавшими зубами женщины и дети в лохмотьях с тележками.
«Уфф… как ещё далеко до Урта куля, родилась же я на краю земли. Перейдя пустыню… должен пройти ещё реку. Потом еще озеро  пойду искать. Вообшето подумала, хотя уже поздно, сесть в машину и ехать, но, услышав их цену, потерял дар речи. Это было в десятикратно выше моих планов. Решила остаться в гостинице, если утром выйти в четыре или в пять, то возможно семь или восемь буду дома. Удивилась психологическим навыкам таксистов, они определяли, о чем я даже думаю, и говорили с учетом моих сомнений. «Видит бог, это не дорого, вы знаете, сколько дают туристы, которые приезжают любоваться озером? Об этих денег вы и подумать не сможете».
Я вам не турист.
Но вы и не из здешних.
Но я родилась здесь.
Шесть миллиард людей все они гдето и родились.
Ну и что?
Вы подумайте сами, по среди пустыни машина может поломаться, а каково остаться среди пустыни без еды и пищи, это смерти подобно. Голодные шакалы всюду рыщут и ищут  всю ночь пищу. Мы станем готовой пищей, вы и об этих сторонах тоже подумайте,  красавитса.
Я стояла, вглядываясь в лица таксистов полных похоти, мздоимства, рвачества, безразличия и думал о боли и проблемах мира. Пройдя по коридору гостиницы, зайдя в комнату, почувствовала, как и    здесь крепко осел запах прошлого, затхлости. Комната была похожа на детский картонный домик. Двери, ручки от дверей, окны, стеклы окон, все это издавал гомон мировых звуков. Открыл окна, «вжж, вжж» отодвинул занавеси. Из темной ночи выглядывал какой-то страх. Внезапно, как будто целый век ждали открытия окна вторглись во внутрь комнаты то ли комары, то ли другие живности степи, еле успела закрыт.
Несмотря на это половина насекомых мира вторглись в картонную комнату и готовились сосать кровь. «Тысяча проклятий, и это называется гостиница, да ещё денег берут как лошадиную голову. У них  оказывается есть горячая вода. Чтоб ты сама изжарилась в этой горячей воде».
В расстроенных чувствах, чтобы чего небудь съесть спустилась в зал где было написано «Ресторан». Что-то здесь, на самом деле что-то аэропортсое меня удивляло. Всё тускло, грязно, и эти здания, и эти залы, даже столы и стулья на все это наносил вред сам воздух и все это старилось с каждым днём. От всего что ели, жевали люди жареного мяса, рыбу, да еще каких-то устаревших продуктов, бесперестанно смеялись меня воротило. Несмотря на это мне захотелось поесть нечто вкусного, заказала кофе и сладости.
Напротив меня за столом сидели три четыре, то ли фермеры, то ли работники рыболовного совхоза, приехавшие сюда по какимто делам мужчины и успешно выполнив свои дела будто обмывали. Как только я подошла, они с взглядами увидевшего одинокую женщину намеревались что-то сказать. Рядом с ними высокие, жирниые какие-то иностранцы, приехавшие по озеленению приозорья иностранцы громко что-то обсуждали. Всегда уважал их внутренную свободу, но, так как я была воспитана среде другой культуры, их короткие штаны и полуголый вид на общественных местах меня раздражало. Слава богу, принесли кофе, я ожидала, что официантка вот вот скажет, что у них кончились то ли вода, то ли кофе. Слава богу. Сидя вдыхал аромат кофе, к фермерам подсели две девочки. Оба они высокие, одна блондинка с синими глазами, другая с длинними воласами, ускоглазая, кажется из местных. Удивилась беспредельно, и на краю земли тоже чтобы фермеры наши не скучали оказывается завелись девочки знойные. Приехавшие из рыбсовхоза были счастливы. Кажется в этом году в озёрах близлежащих много рыбы. Эти красотки хорошенко их оберут. Ничего, по приезду рыбаки назло крича, ругая и гоняя своих жен и детей по больше будут работать. Иностранцы, завидуя рыбакам что-то намеревались сказать мне.
В самолете, когда сидела и всматривалась в иллюминатор со своими грустными думами, видела серебряных летучих туч, как антарктических льдин. Правее,  напротив нас, куда летел наш самолет луна сияла своими вечными молочными лучами. Задумавшиеся льдины Антарктиды, и улыбающаяся луна, напоминающие минаретов льдины, если на них всмотреться, все это создавали бескрайную  красоту. Мне казалось, что наш самолет летел вне всяких болей, невзгод, вне тех передаваемых телеграфных сообщений в которых сообщается страшная весть, что умерла мама, а летел, где царствовало вечная красота и молчаливость. Когда об этом думала, из моих глаз потекли слезы и несколько из них попали в чашку, а осталные покатились по шее.    
   What you doing now?.   Can I help you? Деди малла соч хорижлик.
 Thank you. Я не могу с вами розговоровать.  У меня беда. Мая мама умерла – сказала. К горле подступал какой-то ком…
Иностранцы немного молча посмотрели на меня. Какой я несчастливый человек. Я встретилась с горем, с которым встречаются все люди и народы мира. И опять покатились из моих глаз слезы. Самый старший из сидевших за столом, протянул мне какойто напиток.
Пейте, девушка, немного легче станет, сказал на чистом русском языке.
Это что, спросил и потянулась посмотрет что в бокале.
Водка! Сказал с гордостью и чуть сьёжился.
Я не пью ещё.
Правду говорю, это вам поможет.
О русское слово, я его люблю как родной язык, именно в этом моем тяжелом положении они звучали как звуки музыки.
За соседним столиком поднялся шум, девушки почему-то не могли договариваться с нашими многострадалными фермерами.
Животноводы в какомто смысле были простаками, отсталые от развития.
Ты скажи мне… - говорил жирный усатый, с блестящими от мяса и масла губами фермер местной девушке.
- Я люблю тебя, говорил с богатырским видом человек. Кажется, они договорились, первая пара покинула стол. Прощай, честно заработанные денги фермера. Денги,  найденные в унижениях перед хакимами и председателями. В противовесь внутренним чувствам опрокинул рюмку. «Ой, это что, внутри во мне все горит. Простите меня». «Зачем прощения, это вам поможет, как лекарство, не зря у хрестян на поминках пьют».
Глаза закрла, напиток пока доходило до моего желудка старалась не дышать, казалось если буду дышать, то он сожгут всю мою душу и внутренность. Иностранцы из соседнего стола засмеялись. Опят покатились из моих глаз слёзы. Люди из рыбсовхоза смотрели на меня пристально.
Что с тобой? – сказал один из них, гладя враждебными глазами на иностранцев, от вспыхнувших из глубины души чувст национальной гордости.
Ничего, дали водку, оказывается очень горькая.
Вот это да, если дают, то пьёшь что ли, что за девушка ты? Водку хочешь пить, спросил качаясь на стуле.
С закрытыми глазами сказала «нет», покачивая головой.
Если хочешь пить вот у нас много. Он будто не слышал моего ответа.
На пей.
Ой, отстань, не береди мою рану, я раньше никогда не пила. Я у них не спрашивала.
На бери пей, наша, нукусская водка, знаешь её даже в Москве пьют, говорил рыбак, будто разговаривая сам с собой.
Иностранцы внимательно следили за событием и дебатами. Меня же распирал смех, будто стану причиной международной холодной войны.
Из истории известно, все войны нначинались из за женщин. Реки засыхали, превращались в руины цветущие города. «Если бы Клеопатра была би кривоносая, то история Европы была ба написана по-другому».
Ой, остав меня, рядом с тобой вон сидят красавицы. У меня умерла мама, поэтому еду, здесь излшны другие слова.
Вдруг лицо рыбака сморщилось, он черными и грубыми руками вытер лицо. И у него покатились слёзы из глаз.
Ой печень ты моя, у тебя мама умерла, с неподдельной горечью он произнес, будто у него самого умерла мама. Сколько ей лет было, что, болела что ли?
Сказал, от слез и выпитых напитков сузившими глазалазами, слава богу у меня есть мама. Она говорит, Кусберген ты жену не балуй, если она тебе будеть противоречить, ты ее ввыгони, слава богу у меня еще силы есть, еще десять раз могу тебя женить.
Кусберген был рад, что нашелся человек, который выслушивает его, поэтому беспрестанно болтал о спорах и скандалах между женой и матери. Говорил, что в год два три раза приезжает в город к этой Оводон, и  постоянно тоскует о ней.
Бери печень ты моя, сердце немного охладит. Приедешь в аул я тебе дам пара рыбин, отвезешь маме.
Кусберген, мая мама покинула этот мир, говорю злясь.
-Ой печень ты моя, мамы не умирают. Если она сама не есть то отвезешь на ее похороны, печень ты моя. Ты это выпей.
-Смотрю не получается, что делать, если не выпить водку рыбака, то получится что я не поддерживаю земляка своего, выпила. Внутри меня что-то прожгло. Нукусская водка, очищает экологическую вред, беспрестанно болтал рыбак. Поэтому живем вот 50, 60 лет. Сколько среди нас не дошедших до этих лет. О боже, мир покидает нас.
Выпила, мне казалась, что водка земляка прожгло все те мои части тела, что не успела прожечь международная водка. Печень ты моя, айда к нашему столу. Вот бери…, он вытаскивал из карман крупные мятые деньги и протягивал мне.
Отрицательно покачала головой, что не возьму денег, от боли и от выпитой водки глаза мои прослезились. Бери, мои деньги святые, чистые. Косберген качаясь дремал. Целый год алкаши у меня ловят рыбу за водку.
Желтый  иностранец неспокойно поставил рюмку на стол и что-то раздраженно говорил рыжему на несогласном тоне. Внимание обоего  стола было направлено на то чтобы поднять у меня настроения. Знойные подруги рыбака также смотрели, недовольно подкручивая брови.
Девушка, вам памочь? –
От выпитой водки всколыхнувшаяся вся нежност глубины души русский также смотрел с доброжелательностью на меня.
Да, нет, они мои родные каракалпаки… - сказала я, как ребенок вытирая слезы. 
- Почему тогда…
Добродушный русский пытался объяснят событие иностранцам, но они чтото не понимали и повторяли "what,what" пожимая плечами. Кусберген насильно запихал мне в карманы денег, и горько обижался, что я не взяла двух рыбин.
Я сказала, что моя мама любила рыбу. Он еще больше расстроился, как малое дитя. Иностранцы с удивлением смотрели на действия Кусбергена. Почему-то все что вокруг меня случающиеся события казались мне бредовыми, смешными. Обхватив обеими  руками голову громко засмеялась.
Смейся печень ты моя, смейся, боль облегчется. Хотя бы наберешь силы, пока доедешь, материнское горе бывает страшной. Оно и лошадь свалит. Эти слова пробурили мое сердце. Как теперь буду жить? Кто теперь будет радоваться моим успехом и огорчаться от моих невзгод. Кому теперь нужень мой статус, достойный ребенок. Как я жила, кто бил моей опорой. Что было смыслом моей жизни. «ооо мамаааа». Во весь голос заплакала, с этого момента поняла, что в этом мире я теперь одна, теперь если приеду в тот дом, где я родилась то оттуда не выйдет ко мне на встречу с улыбкой мама, да вообще тот овул, тот кишлак, даже Уртакул… для меня, пьянела, потеряли смысла. Мамааа. Тысяча проклятий тебе Кусберген. Проклятий твоим женам, которые не могут нормально жить. Из тусклого зала какие-то люди, кажется под предводительством Кусбергена меня довели до комнаты. Когда проходила мимо стола иностранцев, еле-еле уловила что тот душевный русский кажется объяснял иностранцам на английском, что я сума не сошла, первый раз выпила. Долговязые иностранцы, протягивая волосатые ноги, наблюдая, замерли. Чувствительная к запахам, хотя внутри меня боролись двух континентов водки, от застоялого запаха комнаты, громко чихнула. В моей голове все смешалось. Хожу с какими-то женщинами в белых платках, лицо женолюбивого рыбака блестит как лампа, таксисты протягивают свои черные руки, а я убегаю с криком. Кажется переворачивается тот самолет, в который я села. Сердце бьется учащенно. Букуйим тоже есть... Ойдин,  кричал снаружи кто-то. Опят засыпаю, опят на ухо какие-то голоса, дикие шорохи, смех  слышится. Какой-то миг ничего не слышу. Опять слышется голос «Ойдин». Тусклом коридоре мертвая тишина, от застекленной дырочки дежурного виднеется неяркий свет. Держа за грубые ручки старых высоких дверей с трудом открывая выхожу на улицу. В глаза бросается яркий серебряный свет. На небосводе яркие звезды, вижу, как голубом небе движется облака с нежными крыльями. Где видела этот пейзаж не могу вспомнить. Вокруг распространялся какой-то запах то ли воды, то ли аромат какого-то цветка степи, жабы, цикады беспрестанно украли чирикали. Из далека еле-еле доносился звук какого-то дикого зверя. Повернул голову, огромные двери черного громадного здания были открыты, меня удивляло то, что ночью двери гостиницы, находящегося в среди бескрайной степи не закрывались. Чуть поодаль за стеной с боку увидела чью-то, то ли верблюда голову и  холодно сверкающие  глаза. Вдруг почувствовала страшный ужас, в это время я отдалилась от гостиницы  шагов на 50 60 и была среди темноты как под опрокинутого котла. Темнота как страшный звер протягивает ко мне руки, будто хочет поймать, и от этого со всей силы бегу назад. Спотыкаясь, еле-еле расталкивая двери, вмиг добралась до своей комнаты. Покрывшись сплошной потью, еле дыша не могла понять, что это сон или явь. Плюхнулась  в постель, тогда почувствовала и вспомнила, что ночную пейзаж недавно видела в самолете, когда была рядом с домом всевышнего. Кажется, я вспоминала то место. За этими пейзажами, на краю земли есть страна…, озеро… . через миг качающийся, шумящий мир утихомирился.
На ухо доносились то ли плачь, то ли чей то смех. Лежала и не могла понять, где я нахожусь. «Дом сумасшедших». Вскочила с места, к моему удивлению, солнце уже давно было на зените. Вокруг слышался утренний шум и гам. Наспех собрав свои вещи, кинулась к двери. Вчерашние извозчики как будто провалились сквоз песка, их не было видно. Крутились другие,   три четыре еще более жадные. Договорилась с одним извозжщиком, в возрасте примерно около тридцати, чернявым, одетый в тонкую одежду.
«Довезу на один час раньше других».
«Как, есть другая дорога»?
«Тайна, тайна, уведете».
Села в машину, отправились, и вдруг кто-то громко заплакал. Вопросительным взглядом посмотрела на водителя.
Меня зовите Рахим. Это…, указывая на рядом со стеной здания сидящей на клетчатой сумке с размером в кулак женщину намекнул… .Потма это. Потма сожительствовала с одним. Тот водитель вчера забрал ее деньги, Рахим шамкнул, будто вспомнил очень сладкую вещ,…  и скрылся с одной девушкой из гостиницы. Бесчестный. Она осталась в городе и не может теперь доехать до своих детей.
Пожалев, я спросила, что, она всю ночь просидела здесь. Может и не просидела здесь, то ли охранник, то ли кочегар дал наверно ей переночевать, все-таки женьщина… здешние люди все равно плату берут.
Какая плата, в каком смысле?
В прямом смысле, Рахиму не понравились мои вопросы, он кивнул бровью, протирая внутри машины.
Так, она женщина, многие из здешних то ли сидели, то ли за алкоголизм выгнаны из дома, поэтому обязательно берут плату.
Если по пути, то давайте заберем эту апашку, сказала несколько задумавшись.
Поехали Поти, сказал водитель, оживившись, сидевшей облокотившейся к стене женщине.
Только не будете, просит у нее плату потом.
Когда ветер всколыхнул в кабине запах пота и пыли я запихнула. Зазвучала музыка, потом заговорил радио.
Простите, у меня аллергия.
«Почему перебиваете, если спросили, то и слушайте. Ваш порядок мне не понравился. За ночь не смог собрат. Это несправедливо…» - говорил со злостью один радиослушатель.
Рахим сказал, направляя машину на ровную дорогу, никто у вас не спрашивает про вашу болезнь.
Опят из радио прозвучал «это голос долины» в эфире «Кизлархон», прозвучал голос молодой веселой девушки. «Кизлархон поздравляю вас с праздником. У меня для вас подарок. Не знаю вашего адреса». Девушка диктор немного промолчала. Все же женщина, душа чувствительна, в тот миг она окунулась в мир женщины. «Наши охранники очень строгие, с подарком не пускают, в день эфира мы вообще не выходим».
В жизни хоть выходите. В лесу белые медведи тоже весной выходят из нору, Кизлархон говорит отчаянно радиолюбитель.
При извинении и внимании к ней мужчин, сердце женщины растаивает. «После эфира позвоните. Вам подарю  песню Юлдуз Усмановой, «От меня  не спрашивай». Послушайте, самая красивая песня на земле. «От меня не спрашивай» – это песня для неспящих».
Звучит песня, мои мысли улетают в даль.
Мысленно повторяю слова веселой девушки. «для бодрствующих в ночи». Я тоже не сплю, может быть всю жизнь не сплю. Два года поработала за рубежом, все еще чего-то не хватает. Вчера в ташкентском аэропорту еще раз  почувствовала, что я немодная и слабая. 37 тысяч заплатила и получила билет в сторону овула. Изза того что осталось мало времени, задыхаясь дошла до регистрации. Лет шестидесяти человек, на груди которого написано, то ли Хасан, то ли Теша отправил мена к кассе, будто у меня неправильно оформлен билет. Девушка кассирша, подкрасившая  черные глаза в голубой цвет недовольно сказала, что все оформлено правильно. Вернулась обратно ищу человека толи Хасана, то ли Тешу, а в это время уже срок регистрации вышло, в табло только осталась запись «Урта кул 1059». Эта запись вписалась в мою больную душу. В руках билет, но не смогла вылететь в свою родину. Здесь что-то было неправильно. Когда взяла билет в сторону овула к горлу подкатил ком и перед моими глазами что-то потемнело. Никто не интересовался моим горьким положением. У всех дела били важными, у деятеля с галстуком на шее и толстым животом, у торговцев, с бесчисленными клетчатыми сумками, у таскающих доиру артистов пижонов, у всех не было времени. Опят нырнула в море мыслей. Сидевшая на задних сиденьях Фотима протянула платок. Платок был очен красивым, по краям были вшиты в бахрому различные бусинки. Сердце заныло, платок напомнил овул, мое детство. Я тоже когда-то подарила своему любимому парню вот такой платок.
Фотима, почему ночью остались?
Ой сестренка, как вас зовут?
Ойдин.
Ойдинжон, все это дела, дела, сестренка.
Рахим беспокойно сверзился, потрогал талисман, который висел на переднем зеркале заднего вида.
Я вам скажу, каждый вечер как чернеет ночь, придя, домой я засыпаю. Просыпаюсь в полночь. Часов в три мессу тесто для пирожков и начинаю скрючивать.
Никто, не помогает что ли? Говорю, вглядываясь становящую то в узенькую, то в широкую дорогу среди степи. Наш жигуленок подкачивался, от проходящих гулом грузовиков.
Помогают. Муж от мясника приносит мясо подешевле.
Ее мужу Жаббару кайф, он живет в курорте. Как только приходит из базара жарит мяса и опрокидывает бутылку, говорит оживленно Рахим нежно пошамкал.
А чтоб он сдох. Я ему говорю, что он проживет пол жизни. До обеда сходит на базар, делает вид, что приносит мяса и лук.
Почему пол жизни, удивленно спрашиваю.
На этом месте нашего разговора всколыхнули несбывшие мечты нашего водителя.
С пара три приятелями пара три пиалы пропустят, с горячей самсой.
- чтобы он сдох с самсой. После обеда спит мертвым сном. Он живет до обеда.
Вы хорошо знаете, кажется мужа Фотимы… сказала я полуобернувшись. Машина подкатилась по обочине и радио перестала говорить после очередного гика. Голос веселой девушки: «эй меня слышите» прозвучала с восторгом, и смешалось в каких-то волнах.  В воздухе появился запах жженого асфальта. Почерневшая дорога, впереди протянувшаяся казалась волнистым миражем. Вблизи пролетели с гиками какие-то невзрачные (они тоже пострадавшие от экологии посмеялась я) птицы.
Рахим тоже был другом Жаббара, брат дал машину, вот и он стал человеком,  лениво всматриваясь на каждодневную дорогу, говорит Фотима.
Однако, сестричка Ойдин, как бы ни было, без предательств. Верблюда видел, нет, говорит Рахим с гордостью.
Водитель хитро просматривает через зеркала заднего вида  сиденье.
О чтоб ты сдох, чего хочешь предать, мы тоже знаем вас, - несколько весело, несколько грустно говорит Фотима.
Я каждый день езжу  на дальнобойных машинах, поэтому он говорит так.  Что, мне на плечах таскать и капать на спину сузму? Несколько раздраженно говорит она.
Два человека, мужчина и женщина, измученные жизненными невзгодами, с притупившимися человеческими чувствами говорили и вели устный бой перепалку о тех вещах и тайнах, которые были ведомы только им двоим.  О жизни, как прожить, да и вообще все это существование и смысл их протекало на этих дорогах.
«Они счастливее меня». Опят нахлынуло горестные воспоминания. Сидя в машине, я наблюдала через стекло за окраиной. Вдали, вблизи бараны шипели траву, то там, то здесь виднелись домики пара другой. Верблюди,  с опавшей шерстью, обвислыми горбами всматривались на разноцветные четырехугольные коробки, которые шустро пробегали мимо них. Пожелтевшая  степь, Верблюды, бараны, вмиг оставались позади. Край неба и степи где далеко за горизонтом соединялись, нагоняли на меня грустные м;сли. Увижу ли в будущем эти места, вернусь ли в эти края когда нибудь еще.   
Фотима, наверно оттого что вчера не были дома, дети и муж ждут, беспоятся? Скандала не будет, или нам с Рахимом зайти?
Извозчик громко засмеялся и рукой постучал по рулю.
Ойдинжон, муж будет рад если она не придет вообще.
Почему же? Я спросила удивленно.
Припрятанные бутылки будет пить с друзьями приятелями. Потом будет выполнять планы по сну.
Фотима вдруг погрустнела и опустила глаза. Заделись нежные чувства ее и она вздохнула.
Почему так говоришь? Жаббор тоже будет беспокоиться и дочки будут ждать, и у нее глаза влажно блестели.
Ой не знаю, даже если домой приедешь с кем нибудь Жаббар наверно ничего не скажет, говорит Рахим задумчиво щуря глаза и присматривая вперед.
Ты на себя посмотри, говори о себе, не суй нос в чужую жизнь. Моих бед не тебе решать?
В этот миг заговорило радио.
В эфире радио «Навруз». «Дорогие радиослушатели, я Музаффар, сейчас начинаем игру: «Да или нет». Вы готовы? Для вас одна красивая песня».
Извозчик поднимает руку и говорит  «Я пас» и вглядываясь в дорогу погружается в думу о мирских делах. Фотима нервно открывает молнии своей клетчатой сумки лежащей под ногами и также нервно закрывает. Шуршит какимита бумагами, которые наверно остались от завертываний пирожков. Интересно, эта женщина по вечерам, о чем думает, о чем мечтает?
Мотор урчит, мы опят карабкались в гору. Солнце уже поднялось, утренняя красота рассеивалась. И степь, раскидываясь как ремень приобрел свой бесцветный вид.
Ойдинжон, вам сколько лет? Сколько детей у вас? Слышится голос с зади женщины прижкоторговки.
Тридцать восемь лет. Имею троих детей. Сказала, несколько задумчиво. Вопросы кусающие к моей личной жизни не нравились мне.
Тридцать восемь? Сказала она с отчаянием в глазах. Мне тридцать два года.
Рахим просигналил белому Москвичу, которая прорезала дорогу и как бы помогая проижкоторговке безжалостно добавил: продавая пирожки каждый день под лучами солнца ты сморщилась, как продубленная кожа.
У ОПА. Он задумался, и особо подчеркивая, сказал это слово. Другая  дорога, она сидит в кабинете. Вовремя питается отдыхает, спит. Да к тому же, нет у нее дурного, пьяницы мужа, как у тебя.
Фотима молча приняла все это не моргнув глазом. «Да каждая женщина разговоры о возрасте и красоте принимает с болью».
«Уходи из моей жизни уходи, уходи из моих желаний, уходи, нет мочи терьпеть, не мучай, уходи из моей жизни, уходи». Звучал голос Мавлюды Асалхужаевой по бескрайной степи и бесконечной дороге. Выйдя на обочины дороги, машина осторожно остановилась.
Машина перегрелась. Пока отдохните, попейте воды.
Здесь были автобусы, стояли грузовые машины, пасажиры, продавали минеральные воды и какието продукты, хлеб и вокруг них толпились люди. Базарчик распологался прямо посреди дороги и я удивлялась, откуда взялись продавцы. По близости не было видно ни овула ни кишлака. Девушка, прицепившая к руке цветы продавала айран со льдом. В белом айране плавали кусочки льда и ветки райхана-базилики. Душа запросила пить. Хотя захотелось пить, но воздержалась. Живя в городе уже стала несколько нежной. Отойдя от людей, подальше посмотрела в даль. Опять внутри меня что-то оборвалось. Поодаль располагалось кладбище. Поэтому наверно, был странный запах. Человеческий запах. В приаралье из за близости подземных вод мертвеца кладут в сундук и хоронят над землей. Над кладбищем виднелись разноцветные знамена, знаки, различные тряпки, виднелись бесцветные надгробные мавзолеи. Издалека  они напоминали маленьких парусников, готовящихся куда-то к отправке, бравшие в себе молодых и старых, сбывшими и несбывшими мечтами, больных и здоровых людей на безымянные лодки. Скоро и моя мама станет безымянным гражданином безымянной лодки. Опят возобновилась моя боль, внутри меня всколыхнул больной, вопрос, когда я доберусь до родины. Прочитал тысячи проклятий, тому, что живу в далекой стране.
Когда машина трогалась с места, Фотима меня подтолкнула, намекая, смотрите на эту. За одним из придорожных столов сидела Оводон, та, которая увела неизвестного друга и денег Фотимы.
Рахим, от чего-то радуясь, сказал, и эту обсосали. Мы зорко озираемся в ту сторону, где сидела Оводон. По дороге проходили просигналят,  маленькие и большие машины.
Фотима отвернулась, приговаривая, чтоб всех мужчин прихватил мор,
Кажется, ночью случилось что-то ужасное, девушка сидела задумчиво, несмотря на то что воздух был теплым, казалось ей холодно, ее голубое платье трепало солнце, мимо проезжающие водители, сигналили, будто спрашивая, едешь с нами?
Заберем беднягу, на дороге осталась. Если так будет сидеть, то ее мозги расплавятся при летнем солнце.
Сестренка, такие на дороге не останутся. Посмотрите на ее морду, сразу видно, что она проститутка, говорит пирожкоторговка, внутренне сгорая.
Даа, сама села в машину и теперь других называешь девушкой легкого поведения. Твой  друг провел беднягу вокруг пальца и продал другому. Наверно она не хотела и осталась на дороге, высказал свое дорожное философское мнение Рахим, и остановил свою машину около невесты лжеца водителя.
– Оводон, поехали если хочешь.
Девушка сперва не поняла наши замысли, растерялась и тупо посмотрела на нас, потом, размахивая руками, показала противоположную сторону, возвращусь назад, сказала.
Почему тогда сидишь здесь. Пересядь на тенек, на обратном пути заберу, от каких-то воспоминаний несколько  раздраженно прозвучал голос извозчика.
Она была очень молода, вздернув  плечам, девушка улыбнулась. Она смотрела на мир детскими глазами. Почувствовав, что мы не имеем плохих намерений, она обрадовалась.
Спасибо, сказала Оводон, в голосе девочки был оттенок, просящей у матери прощения.
Прошел большой автобус с громкой музыкой.
Стерва, сказала Фотима с горечью в голосе.
Сама стерва, только и знаешь себя, сказал Рахим просматривая через зеркало заднего вида.
Люди, грузы, полные узелками автобусы, огромные грузовые машины, вечно занятые продавцы, постепенно оставались позади. Мы включились в журавлиный ряд машин, которые направлялись в сторону Аму. Наш водитель с внутренней болью нажал на машину, придав ей скорость больше ста км в час. Фотима на задних сидениях как узелок металась из сторону в сторону. «Езжай потише, на что не успеваешь». Рахим водил машину виляя из сторону, чувствуя, как будто на все его беды виновата прожкопродавщица, не обращая даже внимания на «о чтоб ты сдох, о чтоб ты сдох» доносящегося с зади голос.
На правой стороне дороги опят осталось одно старое кладбище. Впервые в жизни обратила внимание на то, что в родных моих местах оказывается так много кладбищ. Еще не было даже десяти, мы остановились вблизи моста у реки. Вышедший узнать причин нашей остановки     Рахим вернулся  сам.
Сестренка, если увидьте, то умрете от смеха. С того берега невесту везут. С этой стороны, то есть с растоянии 150 км вышел жених встречать. За время ожидания жених немного перебрал и упал в неглубокую часть реки. Вы бы видели, так смешно, жених из воды орет, Куванчой, Куванчой, душечка я здесь. На берегу реки невеста в белом платье бегает. Там автобус с надписью «АЁЗИНТУР», туристы из Японии, приехали из Аёзкала, фотографируют.
Всю жизнь проведший свою жизнь на базарах, и ставшей охотницей всяких представлений, Фотима побежала смотреть. Я тоже смотрела на сторону моста. На обеих сторонах реки толпой стояли машины люди, у матери реки воды мало стало, по среди нее торчали песчаные островки. Если не считать некоторых лодок, близко стоящих к берегу, то все остальные, когда-то гордо ходившие с поднятыми флагами лежали среди песка и ила и ржавели. У всех других лодок от солнца и песка давно выгорели краски. Издалека и они были похожими на безымянных лодок. Только у некоторых виднелись надписи «Орол», «Аму». Мост  этот оставался таким же как я проходила по нему пять шесть лет тому назад. Такой же длинный, к нему привязаны множество старых барж, лодок, которые качались в воде. Когда поднимались на скользящий мост тяжелые машины, он весь дрожал и окунался в воду. Издалека жениха и невесту не было видно, стояла группа людей, по очкам и головным уборам я узнала японцев. Серце мое от радости часто стало биться. Завели машину и продвинулись вперед.
Радио говорило чисто, без шумов.
Сегодня президент Чечни Ахмад Кадиров погиб. Он в Грозном принимал военный парад в честь 9 мая. Он был взорван чеченскими экстремистами».
О боже, жизнь человека не имеет цены даже как муравей. Сперва Зелимхан Яндарбиев, теперь Ахмад Кадиров. А остались ли в мире чеченские мужчины? Оо человек, чего же неподелил, есть ли твоим желаниям предел?
Подсевшая к машине, когда мы сошли с моста Фотима беспрестанно говорила: если бы я приносила свои пирожки сюда каждый день продавала бы 500, 600 пирожков, говорила она с сожалением.
«Невеста с женихом оказывается студенты из университета. Одна старая японская семья, муж и жена им подарила 300 долларов». Чтобы они купили новую обновку. Жених не хотел брать, тогда один старик, стоявший там сказал, бери сынок, это тебе подарок от Аму реки, это начало твоих богатых дней. Жених  потом взял денег и отдал невесте. Когда мы дошли до другого берега, то в это время жених и невеста садились в машину. Когда спускались с моста что-то треснуло, машина задела какую-то железяку, у Рахимо лицо сморщилось, как от зубной боли.
Мы свернули в сторону низеньких домиков, которые стояли среди рисовых полей, что бы оставить Фотиму. Она прицепилась, чтобы мы у нее попили чая. «Кийма готова, поедите 3, 4 горячих пирожков», говорила она.
Здесь все люди такие гостеприимные, даже если у них нет хлеба для себя, но для гостя зарежут хоть курицу, хоть барана.
Ой оказывается здесь готовы горячие пирожки, намекнул Рахим, разгружая вещи Фатимы и относя их в сторону дерева.
На боку дома под чинарами на супе сидели несколько человек и пили, увидев нас они вышли нам навстречу. С утра налакался собака. Все что я нахожу, он пропивает с друзьями, сволочь, сказала пирожкопродавщица, со слезами в глазах.
Оставь, Поти, не обижайся.
Фотима грубыми, грязными своими руками вытерла катящиеся слезы.
Если приготовишь свои пирожки то на обратном пути я тебя заберу, сказал с покровительственным тоном в масть своего имени Рахим.
Судьба моя черная, поэтому я вышла замуж за него.
Проходите, гости.
Потиночка. Я тоже как чувствовал вчера, что не приедешь, поэтому, поэтому ночью плохо спал и не пошел на базар. У Завры горло болело, всю ночь не спала.
Слезайте, слезайте, опа. Только что приехал с базара. Нуриш мясник к мясо прибавил легкие, морду, уши, быстро приговаривал муж, как будто оправдываясь перед кем то. Когда-то бывший стройным, статным Жаббор, чувствуя свою вину, считая себя виноватым, как будто прося жену не «говори около посторонних», смотрел умоляющим видом, от того что выпали передние зубы текли слюнки, и он беспрестанно вытирал рот. Фотима вся трясясь открывала свою клетчатую сумку, а слезы катились из ее глаз.
Здравствуйте, Ойдин опа, прибежал ко мне молоденький парен. Вы меня не узнали? Я внук Эгам художника. Вы не поехали к Уртакул.
Что ты сказал? Что мне делать в Уртакуле. Еду в аул к мероприятии. Ваша мать умерла в Уртакуле, когда она поехала навестить вашу бабушку, все люди поехали туда.
Все вдруг, даже пьяницы посмотрели с сожалением.
Одно что плохо, теперь вашу маму сюда не пропустят, говорит один франт, показывая свою якобы всезнайство.
         На том берегу озера находящиеся кладбище расположены ниже. Последнее время и наши кладбище тоже остались под соленой водой.
Если у ваших родственников есть знакомые, то и ваша мама будет лежать  теперь на сухой земле.
Я вся задрожала, как будто меня ударила молния. «О боже, неужели и такое испытание есть для меня». Что же делать теперь мне.
«У этого парня с головой все в порядке, что же это такое, сухая земля». Не может быть. Тот берег вообще уже засолилась. Последнее время у моей бабушке во дворе после дождя лужи несколько дней не рассасывались». Собравшиеся несколько мгновений остались молча.
Слезливые глаза у Фотимы расширились еще больше, на ее шее висела еще с опухшими глазами от температуры двух, трехлетняя дочь. Она как будто в бреду бормотала опа, опа арбуз, арбуз.
Очень плохо, проговорил ставшим милостивым Рахимбой. Как же теперь пройдете через границу. Вынос наверно будет в 12 часов. Когда - то через этих мест проходили играючи, с сожалением и болью проговорил он.
Только что растерянно стоявшая Фотима пришла в себя, как будто умерла ее мама, здесь все люди такие, чужую боль воспринимают как свои, и потянула меня за руки.
Сестренка, вы со вчерашнего дня ничего ни ели, теперь понятие сестра уже вовсю изменилось. Вы на похоронах до вечера будете стоять на ногах. Пошли, выпейте пиалушку чай с молоком. Иначе вы свалитесь.
От пьяного угара с блестящими глазами Жаббар тоже сразу обрадованно говорит, опа у Патмы очень сладкая рука, она прекрасно заваривает молочный чай, приговаривает он как человек долго ждавший выпить и скорее желающий выпить еще.
- Прости Фотима, в другой раз. Сейчас через мое горло и соль не проскочит. Теперь я не должна опоздать  в центр.
Тогда подождите, опа, она бросила свои клетчатые сумки и побежала во внутрь.
Еще не совсем выздоровевшая девочка озиралась непонятными глазами. Собутыльники беспокоились в ожидании.   
 Обнимая свою больную девочку Фотима теперь плакала из за меня. Она с черными и грубыми руками беспрестанно вытирала свои глаза. Холод помидора и яблоки, которые стояли на моих коленах проникал на все мое тело. Она вытащила припрятанные от мужа и своих детей эти фрукты с одной лепешкой к нам. Рахим молча ел помидор с хлебом. На краю дороги когда появилась надпись «МОНОКОВУЛ» я остолбенела. Чтобы попасть в тот кишлак, где когда-то я там родилась, мы должны были свернуть вправо. Но чтобы попасть на похороны мамы я теперь должна была ехать в сторону границы. С этой границы теперь можно было перейти  на территорию двух государств. «О мамочка, что же вы так сделали, неужели прав тот бестолковый, и вы захотели лечь на сухую землю? Неужели вы хотели испытать мою волю и любовь, почему перешли на тот берег, мамочка.  На засоленный берег. Как я перейду на ту сторону»? Около домов на окраины дороги люди ухаживали за своими скотинами, дети играли, женщина пекла красные лепешки, обмотав платком  свое лицо. Только у меня горело сердце, ибо у меня умерла мама.
Вблизи к границе ползли в верх груженые машины, люди, с тяжелыми сумками женщины. Вблизи пропускного пункта, стояли извозчики, которые привезли таких как я пассажиров в ожидании на обратный путь попутчиков. В тех места когда-то я в детстве проходила пешком, появились большие здания, потянули колючие проволки.
Молодые люди в одеждах пограничников, хладнокровные шастались с документами, бумагами и призывали вряд стоящих людей к порядку. Около  тридцать сорок человек стояли в очереди в ожидании перейти границу.
Ой Опа, не знаю, сможете ли перейти. Рахим, выйдя из машины, пошел вперед, с грустью  говоря, пойду, узнаю у шоферов.
Недолго побыв, он вышел из толпы людей. Опа, что будете делать, оказывается сейчас границу строго проверяют. И оттуда и отсюда ничего не пропускают. Может быть пойдете и посмотрите сразу центральное пропускное? Покажете билет от самолета, все же мусульмане, может и пропустят.
Обойдя стоящих в очереди людей прямо подошла к пограничникам. Им показала свои паспорта, билеты. Сказала, что я здесь родилась. Чтобы не показывать заплаканные глаза была в очках.
Однако, опа, вы гражданка другого государства. Есть ли у вас телеграмма о смерти вашей мамы?
Нет, телеграммы нет, ночью позвонили. Когда горе случается, кто же вспомнит о телеграмме. Утром с таким трудом достала билет и прилетела.
У нас все официально, опа.
Братишка, я должна успеть к двенадцати, я Ойдин Жахон.
Узнал, опа но ничего не могу сделать.
Начальник таможников оказывается болен. Пока я маленьким и большим чиновникам объяснял положение потеряла, почти час времени. Я была похожа около этих больших зданий и колючих проволок на песчаных часов. Было, похоже, что с теми минутами  уходящими от меня уходит и моя душа. В общем, когда я была у границы соседей, шло время уже к двенадцати.
Стоя за железными дверями, я пыталась объяснить служащему средних лет.
«Даже если земля сделает еще один оборот, я должна успеть к двенадцати», сказала.
Он понял, сказал, что даже если нарушит закон, он попытается помочь. Я подумала, из за того что на земле много хороших людей и поэтому она не покидает свою земную ось. Он со мной дошел до последнего пункта, но я вернулась от одной молоденькой служащей девушки.
Она с какой-то гордостью сказала, хотя бы была бы телеграмма, можно было пропустить как исключение. Сестренка, у меня в кармане сорок долларов, берите это и пропустите. Чтобы ваша мама никогда не умирала. Это еще двадцать долларов дал Рахим, вдруг если не хватить, используете. Девушка долго на меня посмотрела. Внутри себя я молилась всем богам мира. Если вы есть, помогите, чтобы я в последний раз увидела свою маму.
Зловещие часы погранцов показывали почти двенадцать. Около меня проходили груженые машины, люди с чемоданами и коробками, но для меня дорога была закрыта. Я видела издали, из бабушкиного дома с деревянными воротами выносили гроб. Старая, высохшая как палка бабушка с закрытыми глазами оплакивала. «О мое дите, ушедшая с несбывшей мечтой». Всю жизнь из ее глаз ни одна слезинка не вытекает. Этого я видела тоже и в других похоронах.
Вы мене перелагаете взятку?. Даже за тисчьа  доллара  не пропушу вас, сразу начал говорить по русский когда-то бывший мне соседом гражданин города, поправляя служебную одежду.
На высокой и крепкой стене висящие часы прозвучали «даннг», последние мои надежды рухнули. Я все, кончилась. Вернулась назад. Беспрестанно из глаз катились слезы, первый раз я почувствовала себя ничтожным и гадким. Вся душа, ноги тряслись.
«Может поищщей другие пути, все что мог я сделал,» сказал, таможенник средних лет.
Когда проходила место проверки торопясь, одна старая женщина сказала, «доченька, почему проходишь без очереди, не стыдно тебе».
Когда она узнала что я вот уже примерно два часа не могу ничего добиться, узнала причину моих страданий, она сказала, дите мое, не плачь, мама тебя видит, с этим паспортом ты может быть попадешь в Америку, но ты здесь не можешь перейти.
Когда я вышла вся измученная, оказываться на улице меня ждал Рахим. Мы оба плакали без слез.
Опа, в какое кладбище положат вашу маму.
Кажется на берегу Урта кула, на кладбище Кара хужа.
Пойдемте, хотя бы посмотрите как выносят, увидете. Дорога проходит прямо мимо границы.
Он погнал машину на большой скорости то ли 120, то ли 140. старый жигули визжал, трещал, шипел, казалось сейчас вся развалиться. Мы ехали подпрыгивая на ухабистой дороги кишлака мимо колючей проволки. Когда мы доехали до назначенного места, то с той стороны колючей стены никого еще не было видно. Ходили несколько кладбищенских бродячих собак с разлахмоченными шерстями. Хотя было уже конец весны, у многих деревьев в нижней части были видны листья, а верхние ветки уже подсыхали. Пустынная дорога, катятся на ветру по дороге прошлогодние листья. На той стороне проволочной стены была какая-то тягостная и игривая тишина. Опа, они уже прошли, мы опоздали, сказал Рахим, от сожаления с почерневшим лицом.
Беззвучно заплакала, теперь не было сил ни думать, ни плакать. Теперь я была уже песочными часами, у которых кончились пески.
В это время радио заговорил чисто и ясно. «Дорогие, я Музаффар Мирзабеков, я очень вас люблю, да сохранить Аллах нас всех, и наш родной Узбекистан под своим покровительством. Будьте здоровы. С вами прощаюсь до завтра». Загудел мотор, мы вернулись назад. В лицо ударил холодный ветер. Я окунулась в страну безумства.
Опа, опа, посмотрите на тех, может увидите знакомых, смотрите, Рахим быстро повернул машину, мы опять приблизились к проволочным стенам. Я посмотрела с помутненными глазами. Ни одного знакомого лица не видела. Мои мозги бездействовали как остановившиеся мельничные камни. Когда билзко подошли люди которые несли гроб, я вдруг узнала младшего братишку, который остался в другом государстве, и зятя Бозорбая. Никак не проходила полубессознательное состояние. С голосом «Мама» бессильно подползла к проволочным стенам. «Мама, вы слышите, мама, я Ойдин». Голоса моего не было слышно, я протягивал свои руки сквозь проволочные стены. Рахим тоже рядом со мной беззвучно плакал. Люди не слышали, они тихо отдалялись как воинская тайна.
Эй. Дорогие, на руках у вас Бекпошша опа? Сказал  Рахим с дрожащим голосом.
Оттуда дали понять что это она, но я ничего не видела.
Подойдите немного поближе, со мной рядом Ойдин опа, ее не пропустили через границу.
Черная колонна вдруг напряженно остановилась. Потом направилась к колючим стенам, и подошла очень близко.
Ойдин опа, вот ваша мама.
Вместо моей мамы был продолговатый ящик, покрытый красным плющем. Маленькая безымянная лодка.
Мама, мамочка, я приехала, голоса моего не было слышно, и голос уже успел меня покинуть.
Доченька, брось горсть земли, чтобы у твоей мамы глаза не ушли открытыми. До последнего момента тебя ждали. Поэтому на пол часа вышли на дорогу позже. Если не пойти по быстрее, то скоро на берегу у озера поднимется ветер. Покойницу  мы еще должны упаковать в сундук.
«О моя мамочка, превратившаяся в сундуки».
Руки мои царапались колючками, что-то скрипело под моими ногтями, но мои реки не могли ничего достать, тогда Рахим крепкими руками достал горст земли и положил в мои ладони. Я кинула земли, она не дошла даже до гроба. Только далеко полетела пыль. И эта пыл была похожа на меня. Из моей лежащей на земле сумки виднелся голубой шелковый платок. Мать берегла этот платок с момента, когда стала невесткой, и хранила к своей смерти. Из  города я везла это специально. Над колючей проволкой кинула этот платок. Он повис на самом высоким месте проволки и качался на ветру как знамя неизвестной страны. Вдруг, из за гроба появилась болотного вида одежда пограничников, и прогремел приказной голос. Вы нарушаете закон, отойдите!
Колонна с гробом покачнулся и отдалился от колючей проволки. Меня уже покинула душа. Гроб отдалялся, на верху патт, патт, качался на ветру шелковый платок, а внизу остолбенело, стояло моё изображение. В моем теле, в горле появилась пищащая боль. «Мама, я не доехала, мамочка».                ОЙИЖОН.