Пилорама - убийца

                Пилорама – убийца.                Будешь ты катать баланы
                На далекой пилораме
                И родную маму вспоминать!
                ( Из зоновской лирики.)

Западноукраинец Самойлюк пришел на зону одним этапом с Витькой Шпалой. Они даже некоторое, правда, небольшое время сидели в одной камере Канского СИЗО. Среди этапников Самойлюк один был возвратчиком с химии. Вез на зону всего три с копейками месяца и постоянно подтрунивал над Витькой, который шел с нераспечатанными еще четырьмя годами. «Я возвратчик! – снисходительно внушал ему Самойлюк, - был в лагере, вышел на химию и теперь качу обратно! Ты «рецидивиста» с «фраером» не равняй. Я на зоне уже прижился, всё мне там знакомо, всё понятно. И меня все знают. В «блудняк» уже не попаду. Да и сроку у бродяги пятнадцать бань, семь пятнашек осталось. Я его на одной ноге простоять могу, на параше отсидеть!
А ты – этапная рожа! У тебя еще домашние пирожки с жопы не вылезли! Обломают тебя там, объездят. И не таких в стойло ставили!!! Громадных быков вон в маленькую консервную банку загоняют! «Говяжья тушенка» - написано. Видел? Придем на зону, поглядим, у кого как масть покатит! Меня держись.»
Своё возвращение на Тугуша Самойлюк представлял сокамерникам, чуть ли не как приятный променаж, круиз за государственный счет по дорогим сердцу местам. Издевался над глупыми судьями, отправившими его на возврат. «Трое суток в КПЗ, пятнадцать суток на тюрьме, сутки этап, на зоне недели две в этапке, да новое обмундирование, что выдадут. Я же им расходы не оплачу! Мой возврат в промот государству! А оставили бы на химии, я за это время какую – никакую пользу бы принес!»
«Не волнуйся, государство у нас богатое, на таких как ты, денег не жалеет! – успокаивал кто либо, - И прокурору с судьями тебя из своего кармана не содержать. Так что спи спокойно. Пользуйся предоставленными по закону благами!»
«Меня, по ходу, сразу в «расконвойку» кинут, в лесники, а там житуха - дай Бог любому: Жратва от пуза, чай не выводится, водка – лишь бы деньги были, всегда пожалуйста!» - лежа в столыпине на нарах мечтал Самойлюк вслух.  Впрочем, еще в камере его прозвали «Бандеровец», на что он нисколько не обижался. «СТЕПАН БАНДЕРА – НАШ НАРОДНЫЙ ГЕРОЙ! – просвещал он неразумных.
Самойлюк охотно наставлял остальных, таких же, как Витька этапников, житейским мудростям: Что из вещей пропустят в зону, а что нет, и как там, в зоне нужно держаться и в какой отряд лучше кому попасть. И что там могут отобрать при шпоне, и куда что лучше спрятать.
«Ты откуда сам?» - обычно был его первый вопрос. И услышав ответ, Бандура задавал второй, столь же неизменный: «Что умеешь делать?» После чего следовал вывод: «Тебе, по ходу, лучше в пятый. Там ваш Уярский завхозом! Или можешь в третий к строителям, раз говоришь, топором работать умеешь!»
Витькина перспектива по всем показателям представлялась неважной: Авторитетных земляков в зоне у него не предвиделось, да и делать Шпала толком ничего не умел.  «Тебе одна дорога на атас, да банки блатным таскать! – злорадно скалился Самойлюк – его с первого дня задевала Витькина независимость и «непочтение к старшим», каковым негласно признавало его большинство.
По дороге Шпала, как уже рассказывалось, отстал от своих. Завезли по ошибке аш в другое управление, на пересылку Краслаговского строгача! Но «Что Бог ни дает – все к лучшему!» Повстречал там блатного земляка с «Ревучего» - лагеря усиленного режима. С друзьями: БУРовской кодлой. – Весь цвет воровского обчества зоны! Им на Новый год в ПКТ загнали неслабый грев: водка, колеса… Кто то здал. Менты шмоняли, но наркоту и водку не нашли. И чтобы обезопасить себя от пьяного кипеша на праздники сплавили весь «варьямс» от греха с зоны на пересылку.
Бывалые персонажи! Две недели Шпала с ними обретался. Посоветовали как себя вести на Тугушах, какого пути держаться, чтоб живым выбраться и честь не потерять! И, хотя, зона зоне рознь! А «лютый спец» Тугушей был известен всему Краслагу. Истории и наставления тех, кто выбился в блатные сам лучше, нежели поучения возвратчика с химии!
Своих Груздь захватил их еще в этапке.
Здесь с первого дня Самойлюк начал ходить по «кумовьям», прося вывести его на расконвойку. Возможно, он и работал на оперчасть, стремясь зарекомендовать себя. Во всяком случае, после одного из Бандеровых хождений, в этапке был шмон и у козлов отшманяли кое\что. Они косились на Самойлюка. А может, кто нибудь из них самих спалил «своих компаньонов» под его прикрытием – братия ведь известная!
Так или иначе, но вопреки предсказаниям, после распределения Самойлюк попал с Витькой в один отряд. Даже в одну бригаду! Бандеру, несмотря на кучу его строительных профессий, запихнули сюда как возвратчика и, следовательно, неоправдавшего доверия администрации. Витьку как потенциального нарушителя.
Отряд встретил этапников балаганным шумом.
Распределенных сразу привели в дальнюю «блатную» секцию, где им учинили допрос с пристрастием. Вокруг вилось столпотворение. Табачный дым висел в проходах коромыслом. Посреди секции на столике стоял полный двухведерный бачек «чифира», лежали в сшитой из цветастых открыток пузатой шкатулке рублевые конфеты. – Подходи, наливай, кто желает!
 Празднество было устроено каким-то блатным в честь дня своего освобождения. Редкая закатилась гулянка: не часто потом Витька присутствовал на таких.
Меж койками, похожими сейчас на полки купе общего вагона поезда. ( Может потому, и называют их иногда вагонками?) Где в тесноте да не в обиде сидели говорливые «пассажиры». Ходил фрукт с головой в виде груши! И под гитару на манер Сличенко, выводил занятную блатную песню про двух незадачливых зэков, ушедших в побег и заблудившихся в тайге. Витьку особенно рассмешили в ней такие слова: «Куда мы шли – в Союз или в Монголию, он падла знать не знал, а я тем бо – ле – е!»
Как  жаль, что потом эта песня ему больше никогда не встречалась, он бы обязательно выучил слова! «Общий режим похож на общий вагон!» - так это и укрепилось потом в Витькином сознании.
В основном налегал на новичков высокий сухой «блотарь». Чувствовалось, что он здесь за главного. Это, как скоро выяснилось, и был тот самый Ваня – Рысь, о котором от тубика, едущего с Марчука, Витька узнал еще по дороге. Обнаружилось, что Витька Ванин земляк, как и говорил тубик. 200 километров – два лаптя по карте! Правда, блатной, сидевший неподалеку, принял эту весть с иронией. «Сколько у тебя земляков, Ваня? С Курагино земляки, с Ирбея тоже, теперь вот из Белгорода». 
«То мои земляки по Сибири, а это по Родине!» - откликнулся Рысь. Блатной отвернулся в свое «купе» и, прихлебывая чифир, сострил своим: «Скоро Ваня от своих земляков не будет знать, куда лукаться! Они рога куда нибудь замочат, а ему отвечай». Самойлюк не произвел на окружающих никакого впечатления. Он словно вдруг уменьшился в размерах. Сморщился, как проколотый футбольный мяч. Что-то лепетал про свой третий отряд, про желание поблатовать, вмиг пожухшим голосом, чем вызвал дружный смех братии.
«А я слышал, ты в этапке козлов поздавал? – вскользь поинтересовался Ваня, - к Куму в день по три раза бегал? В лесники, говоришь, хотел? – ну ничего, выйдешь на промку, будешь главным лесником бригады, я тебя назначаю! А к себе мы тебя взять не можем, не надежный ты мужик! Вдруг опять завтра в лесники захочется, к куму побежишь!»

Через несколько дней Самойлюк уже рвал жилы на опилках, на пару с петухом Дашкой, таская фантастических размеров носилки и с быстротой швейной машинки орудуя лопатой. Приведя его туда, Бугор с усмешкой сказал: «Ты же хотел блатную должность? Вот получай!» А еще через пару дней он уже ночи на пролет стоял на атасе, стирал за курево чужое белье, тягал из столовой блатным банки с супом и кашей как заправский чухан!
Шпале в глубине души было неудобственно за бывшего бывалого «Тугушинского волка» и несостоявшегося блатаря. Словно он подсмотрел что-то такое, чего другим о человеке знать не полагается. Будто именно он виноват был в том, что пророчества Смойлюка сбылись с точностью до наоборот! При встрече с осунувшимся, опустившимся сокамерником Гроздев виновато отводил граза.
Меж тем прошла вторая из отмерянных Бандерой пятнашек. В это утро, несмотря на судьбу, так предательски огревшую его по горбу, Самойлюк был весел. «Херня мужики! - объяснял он своим новым друзьям в бытовке, срок то идет! И ничем его не остановишь. Сегодня отработаю смену и пойду в штаб брать справку на волосы». 
Отметил эту фразу оратор пущенным по кругу бычком. Окружающие курили и поддакивали: «Да Силантич, можно сказать, одной ногой на воле стоишь!»
«А другой в могиле! - сострил зашедший дневальный Дуб. Шалупонь гребаная, помнишь какие понты в камере пускал? Пошевеливайся! Выходи. Дай другим место переодеться!»
 Шнырь слинял. Никто с места не двинулся. Ни кому не хотелось «из теплой до вонючести» раздевалки на лютый Сибирский мороз! Чуханы, как ни в чем не бывало, продолжили прерванный разговор. «А что пришлось так тебе под конец срока, это у кого как масть поканает. Главное всегда человеком оставаться, вот как ты!»
Самойлюку иногда удавалось перехватить у своих старых друзей из третьего отряда курехи, и вокруг него всегда вились доброхоты, готовые подтвердить за пару дармовых затяжек любую точку зрения.
С недавнего времени, сбежав с непосильных опилок, Бандера пристроился в цех рамщиком. Благо умелых не хватало, а ему (со слов) эта работа знакома! И впрямь, свое дело хохол знал, словно весь срок прожил «чуханом» во втором отряде. Так быстро освоился с новым своим положением и обязанностями. Быстро учится человек! А это давало надежду, что и механиком потянет.
Рамщики заступали на смену в пол часа раньше, чтобы к выходу бригады  установить новые, отточенные в пилоточке зубатые, крючковатые снасти на станки. Шлык, главный с Самойлюком в паре, поставил раму в верхнее положение и закрепил рычаг тормоза для надежности, подвернувшейся щепкой.
Начали монтировать пилы: Шлык сверху, Самойлюк снизу в яме. Скоро должна была выйти бригада, а пилорама была еще не налажена! Подписавшийся в помошники Бандера, видно, на шибко в деле волок. Шлык прикрикивал сверху: «Шевелись! Не пустим к выходу раму – бугор раскумарит!» Бедняга Самойлюк не мог правильно установить гамера и наконец, подлез под них сам, чтобы лучше всё видеть.

Когда бригада, выйдя из отстойника направилась к лесоцеху, навстречу двое зэков волокли в надзорку какой-то окровавленный тюк. «Что это?» – ахнул бугор, предчувствуя недоброе. «САМОЙЛЮК» - был ответ. Бугор сорвал с поклажи нахлобученную шапку, под ней была расплющенная в блин голова.
Тут только Витька заметил, что под мышкой у одного из носильщиков что-то ворошится бесформенное. Это оказалась отпиленная, вместе с располосованной во многих местах материей фуфайки, рука!
Грабка поизвивалась и вдруг показала  всей толпе кукиш, а затем два пальца в виде латинской V – победа! Впрочем, всеобщее помешательство скоро разрешилось. Это напарник - карманник демонстрировал обчеству ловкость рук и занимался мистификацией, просунув из-за спины соседа свою шаловливую пятерню!
Охеревшая на миг бригада дружно захохотала. «Шуточки у тебя Прохан! Кони двинуть можно!» Однако зрелище убивало! Вата в вперемежку с мясом, костями, кровью – ужасный натюрморт из тех, что являются в кошмарах. Все молчали. «Как это случилось?» - спросил бригадир помолчав. «Полез под гамера, а рама соскользнула с тормоза!»
Конечно же, первый удар тонной железки убил Самойлюка. Но, как потом узнали зэки, соскочивший сверху Шлык по запаре хотел нажать красную кнопку (зачем?) и вместо этого врубил пуск. Тело еще несколько раз молотнуло в пилах. На ремешки пошинковало!
По свежему белому снегу тянулась в цех кровавая дорожка. Живописный пейзажик! Буйство красок! Дастойное кисти великих мастеров. Особо жирные сгустки налипли на мерзлые доски балиндера. Рельефные как бляхи. Здесь видно упаковывали в один узел останки Бандеры.
В течение смены откуда-то прибыла в цех комиссия. Первая рама не работала. Она так и застыла, как была остановлена: окровавленная, с клочками ваты в зубьях. Точно гильотина.
Во всем обвинили самого же покойника и Шлыка, не соблюдших технику безопасности.
Когда после съема вернулись в отряд, Шпала с недоумением заметил, что все бывшие дружки Самойлюка по затяжке оставшиеся в отгуле (выходных, в связи с невыполнением плана не было)  ходят с бланшами под глазами. «Их-то за что раскумарили?» - недоумевал он. Всё объяснилось просто: Узнав о гибели «друга», «братаны» кинулись делить свалившееся им наследство и разошлись во мнении. 

ЭТО БЫЛА ПЕРВАЯ ИЗ МНОГИХ СМЕРТЕЙ, УВИДЕННЫХ ВИТЬКОЙ ЗА СВОЙ СРОК В ЗОНЕ.