Обстоятельства жизни. Глава3

               
              Председателю не спалось. Проблемы роем носились в его голове. Жена Ольга Петровна крепко спала. В полутьме он увидел силуэт мускулистых рук жены, устало покоящихся на фоне белого белья. Прожив вместе уже более двадцати лет, он ни разу, если не считать первое время их знакомства, не приголубил свою жену, не сказал ласкового слова. Да и женился-то по необходимости – пришла пора, вот и женился, в том возрасте, когда, как говорят местные жители, «бросил в жениха шапкой,  – не упал, значит, пора». Да и сама Ольга Петровна была немногословной, суховатой женщиной, строгой хозяйкой, поэтому она ничего не требовала от мужа, да и сама особо ласковой к нему тоже не была, хотя, боясь его своенравного характера, безропотно во всём ему подчинялась. И это вполне устраивало мужчину, всецело посвятившему себя делу …
             Он  бесшумно вышел во двор, взглянул на ясное, звёздное небо, затянулся любимой сигаретой и задумался. Мысли унесли его в то далёкое время, когда  молодым вернулся в родную деревню после службы в армии и стал работать водителем. Учиться он никогда не любил: окончив четыре класса начальной школы, так и не доучился дальше. Правда, диплом об окончании сельскохозяйственного техникума  всё же имел, – получил правдами и неправдами, работая уже председателем знаменитого колхоза.
            Кулаков глубоко вдохнул дым, и перед его глазами всплыл образ того Гребнева, с которым судился уже второй год. С болью в сердце вспомнил, что, по решению суда, тому нужно было выплатить большую сумму колхозных денег, вспомнил также, что бригадиру уже было дано указание: найти любую причину и написать докладную на Гребнева, чтобы снять этого «правдоискателя» с должности мастера и перевести разнорабочим. Такая докладная была уже готова, и на предстоящем заседании правления колхоза готовился очередной удар на действия «неприятеля». «Айда, пусть поработает лопатой, а то дюже грамотным стал!..» – И, почувствовав облегчение от собственного решения, докурил сигарету и, сплюнув и затушив её, вернулся в дом и лёг спать. Сон быстро одолел его…
           Ночь в июле коротка. За лёгкими занавесками на маленьких окошках деревянного дома забрезжил рассвет, и сонная только что деревня стала пробуждаться. Вместе с трудолюбивой частью крестьян зашевелилась и неугомонная живность: петухи голосисто кричали, скотина мычала и блеяла, собираясь в стадо на краю деревни. Ольга Петровна привычно встала с постели, оделась и с подойником вышла из дома в сарай. Куры, утки, гуси уже копошились и двигались во дворе и, завидев хозяйку, предвкушая еду, кудахча и крякая, ринулись сопровождать ее, не давая проходу. Тяжело и лениво поднявшись на ноги, большая чёрно-пёстрая корова терпеливо ожидала ежедневную процедуру высвобождения молока из огромного вымени добрыми руками заботливой хозяйки.
           Подоив корову, Ольга Петровна вошла в дом, процедила через марлю молоко, разливая  его  в стеклянные банки, и стала будить мужа:   
             – Вась, а, Вась, тебе пора, – и легко тронула его за локоть. Василий Иванович открыл глаза, тело еще просило понежиться в мягкой постели, но он быстро стряхнул с себя сон и вышел во двор умыться. Окончательно взбодрившись от холодной воды и свежего утра, председатель выпил стакан парного молока, оделся и, как всегда, ничего не сказав жене, вышел из дома, сел за руль служебной автомашины и уехал.
          Ольга Петровна, проводив мужа взглядом через окно, принялась  за домашнюю работу. Выйдя в сени, чтобы по-ставить банки с молоком в холодильник, она уже в который раз подумала: «А погреб-то совсем уж развалился, хоть бы кого послал подправить, самому-то все некогда»…
          Тем временем Кулаков поспешил на сенокосные участки. Он жил и дышал своим колхозом. С самого раннего утра он на своём «УАЗ»е объезжал свои владения. Сначала  подъехал к хлебным полям. На одном из самых отдалённых полей, на краю его, рос огромный одинокий дуб. Кулаков часто с какой-то грустью смотрел на него, о чём-то задумавшись. Быть может, он тоже чувствовал себя таким же могучим и одиноким… Объезжая сенокосные участки, останавливался, любуясь пейзажами родного края: буйное разнотравье по пояс, заросли черёмухи, калины, ежевики по краям участков радовали его душу. Он полной грудью вдыхал ароматы зрелого лета – душистые запахи чабреца, полевых разноцветных цветов, ягод, а в мыслях до мелочей обдумывал план по организации сенозаготовки. Корма для скота в колхозе, как у хорошего крестьянина, всегда было достаточно даже в самые засушливые годы. Он построил капитальное строение, какого не было больше ни в одном хозяйстве района, – сенохранилище, где сено могло храниться годами. На предстоящем утреннем заседании правления колхоза разговор должен был состояться о подготовке к сенокосу, и он с обычной его щепетильностью изучал состояние дел в колхозе.
              Колхоз объединял три маленькие деревни, в которых дружно жили и русские, и башкиры. Кулаков прекрасно знал башкирский язык, и башкиры обращались к нему на родном языке, но он всегда разговаривал со всеми по-русски, лишь иногда вставляя в свою речь башкирские фразы, в основном шуточные, сразу же располагая к себе собеседника.
         Кулаков свернул в деревушку в трёх километрах от центральной усадьбы. Бригадир давно уже был на рабочем месте и, завидев хозяина, приветливо и широко улыбнулся. Во время таких встреч председатель колхоза зорким взглядом охватывал всё: чем заняты люди, какое у них настроение, видел и их расположенные рядом жилища, а  это были добротные дома среди пышной зелени  приусадебных участков. И, если всё было в порядке, Кулаков шутил, разговаривал с ними и вообще вёл себя по-отцовски.
          – Доброе утро, Фарид, – обратился он к бригадиру, – всё ли у тебя в порядке? – И подал ему руку, пожав большую, шершавую, мозолистую руку бригадира.
          – Доброе, Иваныч, – ответил бригадир, и, предчувствуя реакцию хозяина на плохую весть, виноватая улыбка вдруг придала рослому пожилому мужчине жалкий вид. – Не знаю уж, что и делать с этими горе-охранниками на ферме – Юзлибаем и Тимиром! Опять эти двое напились самогонки и не вышли на работу, а пока их не было, кто-то ночью отрезал корове хвост и перерезал вакуумные ремни...
           Лицо хозяина исказилось, как от физической боли, взгляд стал тревожно-суровым, чего так всегда все боялись. Но он не сорвался в истерике, не наорал благим матом, как это часто делают люди бессильные, и спокойно-властным тоном сказал:
           – Напиши докладную, надо их наказать. Но это твоё упущение, почему не проконтролировал, ведь не впервой?
            – Да я, Василий Иванович, с вечера разбирался с механизаторами, чтобы на сенокосе не было простоев из-за техники.
           Затем они с бригадиром подошли к длинному деревянному столу, куда доярки принесли и поставили кувшин со свежим кумысом. Здесь содержали небольшое количество кобыл для получения целебного напитка. Бригадир налил кумыс в чашу и, как желанному гостю, подал хозяину. Василий Иванович с удовольствием выпил бодрящий напиток и, поблагодарив, сел в машину и уехал, так и не поговорив, как обычно, с доярками.
             Местные жители хорошо понимали его. По уровню образованности он был с ними на равных. Разница была лишь в том, что все они были в его власти, поэтому возражений с их стороны он не терпел. И за двадцать с лишним лет он приучил этот тихий, работящий народ молчать и во всём подчиняться хозяину. Потому-то и не любил посторонних  – заезжих специалистов, в каждом из которых он видел своего соперника, претендующего на его место. Да и местные люди, по его мнению, могли «испортиться» под их  дурным влиянием. Кулакову никогда не приходила в голову мысль, что такое молчание жителей  может стать затишьем перед бурей...
              Объехав свои владения, он направился в контору. В столь ранний час ещё никого не было, кроме охранника, который всегда казался пьяным. Да так, наверное, оно и было. Конторские работники неоднократно писали на него док-ладные, но тот уже привык к "выговорам" членов правления колхоза, пользуясь расположением самого председателя.