Два крёстных Ивана

                ДВА КРЁСТНЫХ  ИВАНА.


  -  Петрович!  Едрёныть! Ты куда запропастился? -  в люке нарисовались прогары  и загремели  по вертикальному трапу.

     Петрович  это я,  старшина  электриков противолодочого корабля. Нет, нет, это не кликуха, я на самом  деле Петрович.    Так уж повелось чуть ли не с моего первого дня  на корабле.  Поначалу  называли потехи ради  промеж   маслопупов, а сегодня  на третьем  году службы  порой и  кэп  кличет Петровичем. Но  только  будучи в добром духе.  А сейчас  я растянулся   на  резиновых ковриках  за  главным  электрощитом  поста энергетики и живучести корабля   и тяну   гайки    на самом нижнем токопроводе. Потому и лёжа, по - другому  никак. Не отвечаю. Раз спускается  в пост, сам увидит, где я и в какой позе.   

     - Ха, Вот ты где! - заглянул в  открытую дверь щитовой   старшина команды мотористов Коробко.  Мой «годок» и дружбан, хотя я электрик, а он моторист.  Вместе пришли на корабль, вместе отведали несладкой  «карасиной ушицы», стали старшинами.  Обнаружив меня в непрезентабельной позе,  взялся  ёрничать,- О да ты там что,  вздремнуть  решил?  И то дело… До обеда далеко…
 Достал. Я молчу, тяну гайку.  Ну не настроен я трещать  попусту.

- Не мог поручить кому, чай  старшина команды, валяешься   на палубе «карасём» неприкаянным. Субординацию блюсти надо,  на ней флот стоит,- с  плохо скрытой обидой в голосе на моё безмолвие перешёл на  серьёзный лад Коробко и с постной физиономией  вышел   в машинное отделение.

    Мог да не смог,-  уже в закрытую  дверь,  но скорее  для себя виновато пробормотал я, - Рад бы в рай, да грехи не пускают.
У меня  с этим, проходящим на  уровне  палубы  токопроводом имелись пусть давние, но личные счёты,  а о личном на флоте  распинаться не принято.  А  ведь был момент, когда  эта медная железяка,  легко могла покончить со мной. Но слава  тее… Пронесло.

        Когда это случилось?  Да уже, почитай,  два года  минуло. Экскортировали  мы  китобойную флотилию «Калининградская слава».  Выводили в Северное море. Они дальше,  в Атлантику на промысел, ну а мы в обратный  путь.  Поздняя осень. В проливной зоне  Каттегат- Скагеррак   видимость никакая. А движение на фарватерах, что на  твоём Бродвее - и вдоль и поперёк снуют. Глаз, да глаз.  Да там и ухо востро держать  не помешает.  Иван Гончаров в моей любимой с детства книге «Фрегат Паллада» пишет, как  в местах тех гиблых  русский  парусник  в  непроглядном тумане  за малым не столкнулся  с  «купчишкой». Так то было когда…

          Вот как раз в том прескверном месте и выкинул фортель    сей злополучный токопровод. Контакты со временем прослабли, начали греться. Когда, почуяв запах, кинулись,  медная полоса  уже,  угрожающе  потрескивая, отсвечивала красно-бурыми переливами  раскалённого металла.  Ещё полчаса от силы – и, страшно подумать,  внезапный  файерверк,  половина  корабля   без электричества,  пожар  в самом сердце корабля, в посту энергетики и живучести. И  катавасия эта ох как не к месту.   Корабль, смею напомнить,  идёт в походном ордере, в  аховых навигационных и   погодных условиях.

      Обесточить то  шину нельзя. Вот и пришлось,  лёжа  на боку, с ногами  на  толстой верёвке на случай  экстренного  извлечения тела  из-за щита, в условиях качки, стягивать  контакты   на раскалённой  и находящейся под напряжением шине. А что делать? Хирургическая по точности и минёрская  по риску  операция.  Такое разве забудешь.

       Обжегшийся на молоке, говорят...  Считайте, что как раз  усердно дую на воду. К тому же, ходят упорные слухи о предстоящих  грандиозных  флотских манёврах, и  что-то нашептывало  с утра, что   не иначе, как  вновь придётся  хлебнуть "датского  молочка" - непроглядного тумана проливной зоны. Говорят,  в одно и то же место снаряд дважды не попадает. Дай то бог, да сам не будь плох. Посему и лежу  на боку за   электрощитом и тяну  ключом  гайки.

         - Кстати, Петрович,  забыл доложить...  В кубрик  свежие  газеты принесли. Там  боевые подвиги  твоего крёстного описаны. Ну, прям  герой! Кто бы мог подумать? -  бросил  Коробко через приоткрытую дверь машинного отделения  и вновь пропал за ней.

 Вот пристебался. Заняться нечем, что ли?   Крёстный, крёстный! Какой там ещё крёстный? Ах да, крёстный.
      Поначалу было невдомёк, о каком крёстном завёл  речь Коробко. У меня, как  у любого православного, конечно, был крёстный,  жил он  в шахтёрском городе  на Дону и никакого отношения к флоту  и флотской газете не имел.

         Впрочем,  крёстный мой Иван  Линник  воевать начал  с мальства и подвигов не чурался.  Ещё семнадцатилетним пацаном, хлебнув сполна фронтового лиха, был ранен, но остался в живых.     А пару дней назад письмо от него пришло. В конверте   вырезка статьи  из областной газеты.  В статье той говорилось о подвиге молодого бойца 78 укрепрайона,  за который  его  наградили  орденом Славы.  Сказать по правде, историю с орденом этим я и без этой  статьи  с нежного возраста знал назубок. Крёстный нашёл во мне благодарного слушателя  своих  военных приключений.


                *  *  *

     Особо  памятна Ивану была та  холодная  весна 1944 года, когда  в конце марта, вопреки   ожиданиям  первого по-настоящему весеннего тепла, запоздавшая пурга двое суток  засыпала  снегом  неприглядные гнилые берега Сиваша.   На его крымском берегу ощетинились немецкие укрепления, претендующие вкупе с естественной водной преградой  Сивашем на непреодолимость.

       Уповая  на чудо, Германия, словно азартный игрок, проигрывающий ставку за ставкой, надеется  разорвать цепь фатального невезения и  отчаянно цепляется за остатки территорий, захваченных в начале войны. Вот такой последней крупной ставкой немцев  в России стал неприступный  Крым.  Но в разгаре уже весна 1944 года, и песенка немцев  почти спета

       На чонгарском направлении освобождённый берег Сиваша на линии Геническ - Сальково удерживали части 78-ого укрепрайона 51 армии. Противостояние берегов Сиваша продолжалось уже более пяти месяцев.  Наконец пробил час  Крыма.  Десятого апреля  после мощной артподготовки ударный батальон  укрепрайона, в составе которого  был  мой будущий  крёстный   Иван Линник, приступил  к преодолению Сиваша и  огневого  сопротивления  противника в направлении  полуострова Чонгар. 

     Атака, однако, захлебнулась, наткнувшись  на ураганный  пулемётный  огонь  из ДОТа, искусно встроенного в  господствующую высотку и чудом пережившего адскую  мясорубку артподготовки.   Попытки быстро пересечь  зону поражения  окончились  гибелью   храбрецов. Немцы в ДОТе, видимо,  воевали не первый месяц и  прекрасно  владели  грамматикой боя – ни в коем случае не допускать  противника в теневую зону.  Фронтальной  атакой ДОТ не взять, надо  пробовать  фланговые  варианты. Иван оценил обстановку и решил рискнуть. Молод был и горяч.
 
         Стараясь быть незамеченным, он двинулся в обход. Перешёл   вброд довольно широкую лагуну. Были опасения, что она окажется настолько глубокой, что придётся плыть, плыть с оружием  и гранатами в по-весеннему ледяной  воде.  Но это  был его, Ивана, день, вернее,   звёздный час.  По илистому дну он, незамеченный немцами, засевшими в ДОТе, перешёл  лагуну и  сумел также скрытно  приблизиться  к огневой точке. В амбразуру полетели гранаты, а контрольные  автоматные  очереди довершили дело. Классика жанра. ДОТ замолчал.   

      Ударная группа  восстала  в рост  из  сивашской  вонючей жижи.   Не прошло и пяти минут, как комбат  Пётр Волков радостно тряс за плечи немного обескураженного, промокшего до нитки   Ивана. Волков оценивал  шансы на успех Ивана невысоко, ведь,  перехитрить немца - не каждому дано. Здесь находчивости и отваги бывает недостаточно. Он  понимал, что госпожа- удача  не обошла  стороной этого нескладного на вид паренька, но подвиг от этого не потерял в  цене. А цена его - успешный исход боя и спасённые жизни не одного человека. Уже  под славным Севастополем  заслуженный орден Славы догнал Ивана.

   Газетная вырезка эта с почётом хранится     в моём  рундуке.  И причём  тут   флотская    газета ?
     Терялся в догадках я не долго.  Если бы не это письмо  от крёстного, смекнул бы сразу, о каком ещё крёстном могла идти   речь.  Уж, казалось,  все забыли  о том  случае месячной давности, и вот опять за старое.

     Закончив работу, спустился в кубрик. С досадой взял с рундука  свежий номер газеты. Так и есть! На развороте  в «подвале»  третьей странице,  под рубрикой  «Твои герои,  Балтика»   большая статья   о подвиге краснофлотца Ивана Рашовца.   Разумеется, никакой он мне не крёстный, а нарекли его так после  удивительных и забавных  событий, произошедших с вашим покорным слугой с месяц  назад.  Но, всё по порядку.


                *  *  *

     Бывает так, что люди ещё при жизни  становятся легендой.  Все их деяния,  поступки,  слова в народной молве обрастают   домыслами, обычно  преувеличенными и искажёнными. На то она и молва.  Таким человеком   был  военный комендант   Балтийска  Иван Степанович Рашовец в бытность шестидесятых- семидесятых годов.   Коменданты  Балтийска, пребывавшие в этой  неблагодарной должности и до,  и после него, не удостаивались  и толики  той славы, пусть порой  дурной,  кою стяжал Рашовец. 
    
     Сам по себе  Балтийск, до 1946 года  Пиллау,  город небольшой, но это   крупная советская  военно-морская база   на   Балтике, закрытый военный объект.  И если  первое лицо  в Балтийске -  командир базы, то второе - комендант. Не каждый комендант, а их было, возможно, около десятка за всю советскую историю города.  Комендант Иван  Рашовец по известности  в  военморовской  среде  не уступал командиру базы.  Ведь недаром  его, конечно, за глаза,  называли по имени – отчеству, а  командира базы многие не ведали  даже по фамилии.  Впрочем,  сказать так - значит  сказать не всё.  Его имя - отчество  сплелись  воедино  и стали одним словом,  внушающим  одновременно  страх, уважение,  неподдельный интерес к необычному человеку -  ИВАНСТЕПАНЫЧ.  Имя–не имя, кличка –не кличка,  звание- не звание, но звучало  и внушало.

       Впервые о  живой легенде  Балтийского флота   довелось услышать  ещё на пути  к месту службы.   В  общем вагоне  поезда Харьков-Калининград попутчик призывников  морячок-отпускник, под мерный перестук колёсных пар,  с перерывом лишь на перекуры в тамбуре,  допоздна  взахлёб расписывал  житие и деяния этакого Пришибеева балтийского розлива.  Таким  выходил комендант балтийского гарнизона из  слов  служивого. Впрочем, страшилка  его начиналась самим Балтийском, куда понаторевший  за два года службы старшОй попадать категорически не советовал.
    - Балтийск – город закрытый,- вальяжно стращал новобранцев  бывалый,- житуха матросская на «коробках» нелёгкая, да и тянуть до ДМБ  аж четыре года.
      Матросы в город не ходят. Смысла нет – что в части, что в городе все военные – то и дело козыряешь. Зазевался – рискуешь  заночевать в комендатуре.  В городе уволенных на берег поджидает свирепый комендант, некто Иван Степаныч. Он разъезжает по городу  вместе со своим помощником Берёзкой. Попался – пеняй на себя.

 После гражданской вольницы  многое из услышанного  казалось просто  банальным   трёпом.    Грозным до неправдоподобия   представлялся  этот  персонаж  россказней  матроса. 

        Как потом оказалось, весь флот знал этого человека,  героя  множества   анекдотов, распространявшихся, как эпидемия, во флотской среде.  В большинстве своём флотские травилы  баек о гарнизонном  коменданте не встречались с ним и не ведали, как выглядит действующее лицо их  устного жанра.  Поэтому,  одарённые  выдумщики, а их на флоте всегда хватало,   не стеснялись  без меры добавить от себя, а попросту, приврать  для  красного словца и усиления эффекта воздействия на слушателей.
 
 Одни  истории с натягом  походили на правду, другие были явно шиты белыми нитками  заурядных флотских басен, следы которых теряются   в прошлом.  Припоминается   байка о грозном коменданте,  услышанная  в курилке    флотского учебного  отряда.

     Якобы, однажды, естественно, в Балтийске,  матрос с «коробки», будучи в увольнении на берег,  сумел  раздобыть «зелёного змия», что в те времена   в цитадели Балтийского флота само по себе уже считалось подвигом. Употребил ли по назначению в одиночку или в компании сотоварищей,  история умалчивает. Но силы поистратил и  прилёг с устатку на обочине прусской  брусчатки. И надо же, именно в  этот, столь неподходящий для матроса момент, невесть откуда следуя по той же дороге,  появился  «газик», в котором собственной персоной  восседал Иван Степаныч. Сопровождал  его, как обычно,  капитан Берёзка, пособник  коменданта  в операциях  по поддержанию уставного порядка в гарнизоне.   Дело ближе к воскресному  вечеру - охота на нерадивых   в самом  разгаре.   

       «Боевую машину» Ивана Степаныча любой матрос   распознает  за километр. Звук её мотора, наводящий на матросскую душу леденящий ужас,  вдохнул силы в горемыку.   Из последних сил он приподнялся  на ноги, изобразил, насколько смог,  «смирно», взял корявой ладошкой под бескозырку и,  как ни в чём не бывало, доложил подъехавшему  чёрному  полковнику    нетвёрдым  голосом, но строго  по уставу.
 
     Иван Степаныч  был так тронут  служебным рвением матроса, что,  не смотря на  его  дюже непотребный вид,   вместо того, чтобы  вызвать  патруль, лично  отвёз его на корабль   и наставил  дежурного офицера  корабля, дескать, «ни-ни» наказывать героя.  Согласитесь,     выдумка чистой воды.

     Кто почитывал в былые времена Новикова-Прибоя, возможно, вспомнит   матросский миф     о некоем  контр - адмирале  Вислоухове,  поведанный персонажем романа «Капитан первого ранга» Псалтырёвым:
 «Пусть матрос на карачках ползает по мостовой и весь в пыли, но только честь адмиралу отдавай – ничего не будет. Даже похвалит такого:
- Вот этот моряк пьяный, а сознание не теряет».
      Более того, адмирал тот, по словам  Псалтырёва, обнаружив на улице пьяного матроса, заснувшего прямо на мостовой,  определял, куда направлена его голова. Если в сторону причала, значит, двигался правильно - на корабль. Старался,  но сил не хватило- с кем не бывает.  Тогда адмирал за свой счёт нанимал извозчика для доставки  счастливчика на корабль. Если же в сторону от  причала,  то пять суток карцера бедняге не миновать. Придумал эту историю Новиков-Прибой,  или  почерпнул из матросского фольклора, но сюжеты схожи. Быть может, мифический комендант Балтийска лишь немногим уступал  псалтырёвскому  контр – адмиралу. 

    Иногда, после прослушивания особо колоритной страшилки казалось, что  никакого ИВАНСТЕПАНЫЧА на самом деле не существует. То есть,  конечно, комендант в Балтийске непременно имеется. Как же без него? Допустим, и величают его Иван Степанович.  Мало ли их  на Руси - Иванов, да Степанов.   Понятно, строгий он, служака, пусть придирчивый,  каким и должен быть  комендант  военной базы.  Но всё остальное  байки, побаски или  досужие  вымыслы.

      Впрочем, как ни толкуй, а  дыма без огня не бывает.   Знать, есть что-то особенное в этом человеке, раз удостоился   «чести» стать героем флотских баек. Так думалось, пока сам не  оказался  в  «логове»  ужасного коменданта, в легендарном  Балтийске.

                * * *

     В Балтийске   загадка о   реальности  бытия ретивого коменданта    отпала  сама собой.     О встречах с  грозой  военно-морской базы рассказывали матросы и офицеры. Расходились с ним по-разному.  Отделавшиеся лёгким испугом радовались  «неимоверному» везению.  Сказывали и о тяжких случаях. Причём, после каждой встречи с комендантом, чем бы она не закончилась, даже если   просто мимоходом откозырял  Иван Степанычу,  военмор не преминет живописно расписать  её  своим соратникам.   Встречу со знаменитостью   в себе не утаишь. 

        Любимым  «коньком»   коменданта была форма одежды, вернее, её нарушения. Отклонения от  уставного  канона  формы, будь то  укороченная   шинель,  расклешённые или зауженные брюки,  удлинённые  ленты  на бескозырке,   «аэродромные»  тульи  на фуражках  и всякие другие поползновения следовать флотской моде,  мгновенно выявлялись  недремлющем  и годами намётанным оком   коменданта. 

       Меры по коррекции сознания флотского модника    принимались  безотлагательно.  Если же служивый  был  одет  не по объявленной в базе  форме одежды, или,  пуще того,  носил неуставные   вещи и попадался, бедолага,  Иван Степанычу   под  горячую руку, то мог в аккурат схлопотать  запредельный нагоняй, а то  и угодить  в комендатуру с  туманными последствиями.

     Рассказывали, что как-то Рашовец в приступе служебного рвения «прихватил» за нарушение  формы одежды даже адмирала, как новобранца.  Правда, иль нет – поди проверь. Возможно, то и не адмирал был, или  вовсе не было такого вопиющего инцидента. 
  Но флотский люд  верил этому беззаветно:
  «Кто-кто, а наш Иван Степаныч и адмирала  не сробеет приструнить, за ним не заржавеет, была бы закавыка!»  А уж найти закавыку  для коменданта    трудов не составляло. 


                * * *

     Все опасались встреч  с комендантом, будь то в карауле, в городе или в  матросском клубе. Однако в Балтийске   служили  военморы, кои удостоились «чести»   быть личными врагами коменданта. Посему, сознавая свою особую уязвимость,  они  за версту обходили места, где мог бы собственной персоной  появиться Иван Степаныч. Объединяла их принадлежность к минно-торпедной специальности. Именно минёры, не думая, не гадая, вступили в конфликт с грозным комендантом  военно-морской базы. Об этом гласит  очередной  миф или  быль об  Иване  Степаныче.

 
     А суть истории в том, что однажды   во время   рутинной  проверки   с одного из  кораблей    был ошибочно произведён    пуск реактивной глубинной бомбы.  Благо, что бомба та была  учебной, без  боевого заряда. Злополучная   болванка, пролетев  заданную дистанцию,  рухнула на землю.     При этом никакого вреда ни людям, ни строениям, даже природе своим   холостым падением не причинила. Никаких проблем, если не считать того, что  приземлилась жертва матросского косяка  на территории    гарнизонной комендатуры.  Чувствуете? На  территории  комендатуры!  Уже  горячо!

          Да если бы только это!  Масла в огонь и без того немалый подлили дальнейшие события, принявшие драматический оборот. Как и подобает в таких случаях,  на злосчастный корабль  нагрянула  суровая и дотошная  комиссия военспецов.

        Виновника торжества заставили повторить  манипуляции, которые он произвёл давеча.  Затюканный минёр всё старательно воспроизвёл, а после бестактного вопроса проверяющего « А дальше?» нажал на пусковую кнопку,  и... Всё правильно! На то она и болванка, что бы, не мудрствуя лукаво, исполнить сигнал на запуск.  Город вновь подвергся  противолодочной атаке. Причём,  как  первая случайная, так и вторая показательная бомба-дура, отработав заданную  дистанцию, с тупым упрямством и отменной кучностью опять угодила в  «святая святых» Ивана Степаныча - образцовый палисад, взращённый «рабским» трудом поколений узников   гарнизонной  гауптвахты.

 
      Тут, как не крути,  если допустить, что первая бомба ухнула в комендатуру  по воле Господина  Случая, то последующий ракетный удар, извините, не выдерживает  никаких   оправданий, кроме, как  следствие преднамеренного умысла.  Так, без обиняков,  вам скажет  любой нормальный человек, правда, ничего общего с флотом не имеющий.   Полковник  Рашовец, хотя имел   отношение к флоту,  но прослыл вполне здравомыслящим    комендантом.
      -  Пристрелялись злодеи,  «румыны»  безмозглые! У меня что, в комендатуре подводная лодка сховалась? Или я  им вместо  учебной мишени? – со справедливым негодованием  возмутился   Иван Степаныч и  по - своему  разобрался в этом происшествии.
      Он заклеймил  минёров  военно-морской базы, заодно и всего Балтийского флота  в умышленном и систематическом обстреле    гарнизонной комендатуры и послал им «чёрную метку».  Теперь в глазах Ивана Степаныча все  минёры базы и кораблей, имевших несчастье посетить её, превратились в  отвратное скопище  грязных пиратов, коим нет пощады. 
      Целая  военно-морская специальность, минно-торпедная боевая часть  угодила в комендантскую опалу  со всеми вытекающими    последствиями.  А на минеров в городе, разве что красные  флажки  не ставили.


      С того случая   прошли годы. Отслужили виновники обстрела  комендатуры, командиры их пережили  оргвыводы. Но Иван Степаныч  не смог забыть «хулиганскую» выходку минёров и продолжал их нещадно преследовать,  взыскивая  старые должки. Уж он то находил  причины наказать самого примерного матроса, окажись последний  всего лишь минёром  и попадись, бедняга, в "крутые лапы" коменданта. Так или иначе, новые поколения  минёров  страдали   за грехи своих  предшественников и панически боялись  встреч с  гарнизонным комендантом.


    Вот вы скажете, мол, враки всё это. И я так думал пока...
    В одной древней  книге  сказано:  «Что было, то будет, и что делалось, то и будет делаться...»  Воистину!  Полвека спустя после   обстрела  комендатуры  Балтийска,  24 июля  2009 года   такая же болванка реактивной глубинной бомбы, ошибочно запущенная с корабля Тихоокеанского флота, угодила в  жилой массив Владивостока.  К счастью, как  и в балтийском случае,    обошлось  без  жертв и  ущерба.
     Знать, недаром  Иван Степаныч держал минёров в ёжовых рукавицах,  словно,   насквозь  видел этот   вредный  флотский народец...


                * * *

       Впервые зреть живьём легендарного коменданта, да ещё  в деле,  довелось там,  где появляться он, казалось бы, не должен, - на крейсерской стенке   военной гавани. В те дни корабль   наш обеспечивал ходовые  испытания нового ракетного крейсера    «Вице-адмирал Дрозд», построенного  на  Северной верфи Ленинграда.


      После двух суток работы   в море маленькая эскадра во главе с крейсером «Вице-адмирал Дрозд»,  в составе двух   противолодочных  кораблей  и двух сторожевиков      далеко заполночь  возвратилась в базу  и пришвартовалась  рядышком  у крейсерской стенки военной гавани.  Зримо означало  это, что  «загорать» у причала  не придётся.

      Однако,  утро следующего дня обошлось  без аврала. День начался рутинно.  Ближе к полудню стало ясно почему.  На причал нахлынула   стая  служебных  «Волг» и «газиков», из которых высадился десант из полусотни старших офицеров. Среди них мелькали и адмиральские звёзды.  Как оказалось, прибыло командование  Балтийского   флота полюбоваться флотской обновкой.

      Команда   занялась делами на боевых постах,  которых было предостаточно после  двух суток пребывания в море.  Вдруг по корабельной громкоговорящей связи  прошло  взбудораживающее сообщение:

  « Внимание всем постам!  На причале   Иван Степаныч !  На верхнюю  палубу не  выходить до особого распоряжения.»

     На постах  народ встрепенулся.  Сенсация!  Рядом  человек, о  котором   так наслышаны!  Ну как же не поглазеть на живую легенду Балтийска без риска попасть ему в лапы?  И мы  на полуюте  приоткрыли  люк турбинного отсека и осмотрелись.

      Повезло то как! Мы, что в театре! Как раз напротив  люка, на причале   группа офицеров. Среди них   высокий, грузноватый   полковник  в морской шинели  с красным просветом на погонах и каракулевой шапке.  Перед ним, вытянулись в струнку два щеголеватых с иголочки  старших офицера – с виду штабисты. Ого, капитаны  второго ранга!  В  офицерских фуражках с широкими  туго натянутыми  тульями по последней  флотской моде.

      Наверняка, тот, в каракулевой шапке и есть никто иной, как  знаменитый  Иван Степаныч, гроза Балтийска и окрестностей. Ведь надо же,  куда его нелёгкая занесла!  Города ему мало, так  в расположение боевых кораблей  забрался и сразу  нашёл  работу. Старших офицеров  отчитывает, как первогодков, не взирая  на чины и звания. 

       В  щель между комингсом и  крышкой люка проникали лишь повторяющиеся, обрывистые,           - Есть!  Та.. точно, таарищ паалконик! 
Что говорил Рашовец, разобрать  невозможно. Ясно было одно, что Иван Степаныч  обладает  низким басом с хрипотцой,  голоса не повышает и не психует, пытаясь таким Макаром  посеять ужас в  собеседниках.
       Умудрённый двумя годами службы   моторист Постика,    сменивший на трапе под крышкой люка турбиниста  Жаркова,   разгадал   сюжет  трагедии, разыгравшейся на  крейсерской стенке.
 -  За форму  одежды прихватил, зараза! Видишь, он и  Берёзка в шапках, а эти  в фуражках, да ещё неуставных…
      -   Нет,   забирать не будут,-  как бы прочитав мои  мысли, безаппеляционно, но на всякий случай вполголоса  заявил Постика. -  Рыба крупная, небось, со штаба флота  сопровождают  начальство. Не посмеет.
   - Да он, говорят, и адмирала прихватил,  посмел…, - из-под трапа возразил турбинист Жарков.
   - Дак то же говорят…


     В самом деле,  комендант, видимо,  посчитав   воспитательную миссию  исполненной,   направился  неспешно к  газику.  Капитан Берёзка что-то записал в  книжицу и  тенью проследовал за  шефом. Офицеры, ещё не успевшие перевести дух после нахлобучки,   не двигаясь, с опаской смотрели им  вслед. Как бы ни вернулся!

        Комендант, прежде чем  сесть в  машину, окинул взором  диковинный корабль. Был ли он на нём  или нет? Нагрянул в военную гавань, вероятно, проследить за  порядком во время пребывания  высокого начальства во вверенном ему гарнизоне.   А на корабль его могли попросту не пустить. Палубы кораблей  неподвластны  комендантам, даже таким грозным, как  Рашовец. 


      С того зимнего  дня   не приходилось  ни видеть,  ни, упаси боже, встречаться   с  Иван Степанычем.  Шёл   год  «пражской весны», которая  пошатнула  до того  незыблемые   устои лагеря  стран социализма и  могущественного военного блока Варшавского договора.  Это, естественно, сказалось  на  действиях всего Балтийского флота  и каждого корабля.  Год тот был нелёгким     даже для старослужащих, которые не припоминали в прошлом  такую активность боевой подготовки. А что же говорить о нас, первогодках. Образ грозного коменданта  потускнел и отошёл на задний план.

               
                * * *

         Пролетели два года  флотской службы. До заветного прощания с кораблём  оставалось каких-то три месяца.  А за месяц до начала небывалых дотоле  манёвров советского ВМФ «Океан»  в Доме офицеров флота  проводилось  общефлотское офицерское собрание. Охрану и патрулирование  мероприятия возложили на  дивизион противолодочных кораблей. Старшим  патруля  назначили вашего покорного слугу  в почётном  звании старшины первой  статьи. 

        Помощник коменданта  Берёзка  с озабоченным видом   объявил диспозицию патрульных  и назначил время окончания  службы – полдень.  На погоду день не выдался  -  пронизывающий  влажный норд-ост, температура около нуля. Временами срывался мокрый снег, который,  подлетая к  земле, исчезал в дорожной слякоти.

       На пробирающем до костей ветру,  в бушлатах и бескозырках мы основательно продрогли и с нетерпением     ожидали финала не столь трудной, сколь неприятной вахты.  Однако, к полудню  капитан Берёзка  обрадовал, что  собрание затягивается, и милостиво разрешил отобедать по очереди  на кораблях. Благо, что Дом офицеров  находится в   пяти минутах  быстрого хода  от расположения   дивизиона

        На корабле  команда уже пообедала и  впала   в сладкую  послеобеденную дрёму    «адмиральского часа».  В кубрике  тепло и по-домашнему пахнет  наваристыми щами, полную миску которых  бачковой  поставил на стол. Нагуляв   на промозглом ветру аппетит,   я наслаждался теплом кубрика  и  привычной матросской едой.
      Не успела  миска щей опорожниться до дна, как безмятежная  идиллия  тепла, аппетитной еды и послеобеденного  покоя неожиданно рухнула. В слуховой люк кубрика   некто  с верхнее палубы прокричал, что там наверху  меня якобы срочно  требует  сам  Иван Степаныч.  Да, да! И никто иной!   Бачковой, матрос   второго года службы,  растянул рот в хитроватой улыбке, мол,  знаем  эти штучки, к бабке не ходи - розыгрыш.   Наклонив миску,  я   спокойно  добирал последние  ложки щей.      

     Существуют приколы остряцкие, так себе  и тупые.  На флоте  больше тупые в ходу.  Но тупее  этого видеть не приходилось. В крайнем случае, можно было бы купиться  на  визит комдива, но это уже предел возможного.  С чего бы это сам  Иван Степаныч, легендарный  комендант  Балтийска,  гроза    личного состава военно-морской базы  от матроса до капраза, вдруг пожаловал  собственной персоной на  корабль. И потребовался ему ни командир корабля, ни его помощник, хотя это тоже  нереально, а  матрос, пусть даже  он  старшина первой статьи и до ДМБ ему оставалось  всего лишь три месяца. Такие мысли крутились в голове, когда я беззаботно приступил ко второму  блюду, макаронам по - флотски,  на которые бачковой  явно не поскупился.

      Ко мне прикатил  Иван Степаныч! Чаи гонять что-ли? Где я, старшина срочной службы, и  где комендант гарнизона полковник  Рашовец!  Нарочно не придумаешь….
 Вот это промелькнувшее в голове  «нарочно не придумаешь»,  сбило с толку и напрягло:
-  Что за глупая шутка и кто её мог выдумать, ведь действительно нарочно не придумаешь, тем более в  «адмиральский» час, когда на кораблях  даже костяшками домино стучать  западло? Нарочно не придумаешь! Значит, выходит  правда! Никто ничего не придумал, наверху меня ожидает сам Иван Степаныч!   Неужели...! Какая честь!

          Мне стало не по себе, уже  наполненную макаронами ложку  опустил в миску. Бачковой уже не улыбался  и тревожно пялился на меня, видно, тоже  прокумекал.   Судорожно прокрутил в голове предобеденные события в обратном  порядке, ни одной зацепки, ради которой я мог бы понадобиться  Ивану Степановичу,  не  сыскал.
   -  Так.. Прошло уже более пяти минут, как меня  известили.  Далее  уже заставляю себя ждать, да ещё кого – самого Ивана Степаныча!

        С другой стороны, если это розыгрыш, то моё появление на палубе будет вдвойне смешным. Разыграть меня, «годка», могут себе позволить только такие же «годки».
 - Кто  сегодня  «по низам»?
- Дак, Прокопчук же дежурный по низам, -  отозвался  бачковой

        Так, дежурный по низам,  мой одногодок,  старшина первой статьи торпедист Прокопчук, парень из небольшого малороссийского села.  Старательный служака и, хотя  по  неписанному статусу был он вправе разыграть меня, но к таким  шуткам  не был расположен,  трусоват.

       В тамбуре кубрика железом заскрежетал палубный люк. Я замер.  Тяжёлые звуки  шагов человека, спускающегося по вертикальному трапу, навеяли роковую поступь    «каменного гостя».  Неужели сам пожаловал!  Терпелка  лопнула!  И укрыться  то в кубрике негде,  разве что  в  вещевой рундук с головой!

     Открылась дверь, и в кубрик лёгким на помине  ввалился старшина Прокопчук. Весь при исполнении, что тебе флотский комиссар в гражданскую -  перепоясан ремнями, с пистолетной кобурой на боку и повязкой «рцы» на рукаве. Полегчало, ожидали худшего.  Ненадолго. 

      По его  красному  испуганному лицу и тяжёлому дыханию,  всё стало ясно.   На палубе  меня действительно поджидает сам, даже не верится,  Иван Степаныч, комендант Балтийска,  с кем мне за почти три года службы так и не пришлось  встретиться лицом к лицу. Вот и свела судьба. Бачковой, не успев налить чай  в  кружку,  тихонько поставил чайник на стол, как  бы боясь нас выдать стуком.


       Прокопчук, узрев  вопиющую картину - меня за столом,  беззаботно  жующим макароны, от возмущения утратил дар речи. Краснота лица его пошла белыми пятнами. Он обречённо сдёрнул с головы бескозырку и, с размаху  шмякнув её об палубу,    грузно  бухнулся на рундук.  Не дожидаясь бранных  слов, которыми, очухавшись,   начнёт костерить меня   темпераментный малоросс, я  мигом  надел бушлат, бескозырку    и критически осмотрел себя в зеркале. 
-  Петрович! Бааляя…!   Я же на «губу»  по твоей милости… Под фанфары  …, - очухался  на рундуке перепуганный Прокопчук.
 - Он что, на корабль поднялся ? -  дал  понять я,   что  разборка  не ко времени.
 -  В машине на причале,  ожидает тебя!  Что ты там набедокурил? Три года отслужил в Балтийске, ни разу Ивана Степаныча в глаза не видывал, и на тебе.   Петрович подсуропил на ДМБ.  Того и гляди,  кондрашка хватит…
 
 -  Что, именно меня и потребовал? – выдохнул я в надежде на то,  что  это  какая-то  кошмарная ошибка,  чей-то банальный косяк, что  сейчас всё прояснится и  станет на свои места.
-  Посмотрел в бумажку и назвал тебя. И ждёт уже сколько, а ведь приказал мне тебя доставить срочно.  Сердцем чую,  арест из-за  тебя схлопотал! – не унимался  жизнелюбивый  Прокопчук.
 - Задницей своей ты  чуешь! Раз приказано доставить – вот  ремень, и  сдай меня Иван Степанычу! - кивнул я  на дверь, предлагая Прокопчуку,  как должностному лицу, первому появиться на палубе. Конечно, я  бравировал.   На самом деле    изрядно  струхнул  и  с трудом скрывал волнение. Ещё бы,  знаменитый  Иван Степаныч  нагрянул  лично по мою душу и ожидает на причале.

      Да  найдётся ли хотя бы один такой храбрец в  Балтийске, который преспокойно останется  в своей тарелке, заполучив  такого  нежданного именитого  гостя? А я то в кубрике расслабился,  макаронами  по-флотски угощаюсь. Надо же такому быть – самого Ивана Степаныча проигнорировал!  Попался дружок! Вот теперь он    «попросит» меня с ответным визитом и попотчует на славу  комендантским  супчиком.

         Пристыженный Прокопчук умерил  пыл, но вконец деморализованный,  заартачился и наотрез отказался  первым  подняться на палубу. Я открыл дверь в тамбур и, собравшись с духом, как перед прорубью с ледяной  водой, в которую предстояло окунуться, рванул вверх по трапу, откинул  люк и очутился на палубе.  На палубе ни души.  Впрочем,   одна душа имелась – вахтенный у трапа. Он вытянулся и  замер истуканом так, что вполне  мог сойти за восковую фигуру, готовую для коллекции мадам Тюссо.

        А вот ещё одна  морская душа  выглядывает из дверного проёма рубки. Это  мой непосредственный начальник, «бычёк» капитан- лейтенант  Лихачёв. Наверное,  остался за старшего на корабле и ему доложили о визите  коменданта.  Хороший он мужик, но  выйти из укрытия  и доложиться  Ивану Степанычу   не решается, духу не хватает. 

      Напротив  трапа  -  ГАЗ-69  с заглушенным двигателем. Хоть и не грозная боевая техника, но если знаешь, что внутри восседает сам  Иван Степаныч, гроза Балтийска и окрестностей, покажется солиднее боевой машины пехоты.    В «джипе»    какие-то офицеры.  Теперь  меня осенило, что  в лицо то я   не знаю  Иван Степаныча. Наблюдал его   два года назад в военной гавани из щели палубного люка, когда он отчитывал за нарушение формы одежды  офицеров  из штаба флота. Я его тогда  и не рассмотрел толком. Вот попробуй теперь обратись не к тому. Ещё одна  проблема, которую придётся решать на ходу.

      Прежде чем бежать и докладывать коменданту о  запоздалом  прибытии, я сделал ещё одно маленькое открытие, которое меня  не обрадовало.   На  причале, где стоят  корабли  дивизиона, от штаба  и  до тральщиков, неестественно безлюдно - ни одного  матроса, ни одного захудалого «сундука», ни одного офицера. Всех как ветром сдуло. Понятно –  по дивизиону  девятым валом прошёл  сигнал:  «Атас! Иван Степаныч… !!!»  Был бы не прочь и я с глаз долой и  от греха подальше, но ведь каким-то немыслимым образом, он прикатил  с визитом персонально  ко мне.


- «Попрятали  пингвины тело жирное в утёсах», - всплыл в памяти вдруг         поэтический гвоздь школьной программы шестидесятых.  Из всего дивизиона,  девяти кораблей,  пятисот человек личного состава  один я, один на один с   всемогущим  комендантом  Балтийска.  Обидно. Хотя, уже не один. Из  здания  штаба дивизиона  выскочил  офицер и, вперившись взглядом в  зад  комендантского джипа, замер  в нерешительности  Ясно- дежурный  офицер дивизиона. Ему, конечно, уже сообщили новость.

       Не успел я  обрадоваться подмоге, как   дежурный, похоже,  решил не рисковать попусту и тут же укрылся  в штабе. У трапа я махнул рукой  «бычку», чтобы не выходил. В конце концов, комендант требует меня,  так тому и быть. А если что.., то  тоже ничего -    отвезут  в комендатуру,  и отсижу пару – тройку суток на гауптвахте. Правда, пока не знаю за что, но сейчас узнаю. Нет худа без добра!  Ведь  за три года службы  так и  не пришлось  испытать  матросской «губы». Вот и  будет, что вспомнить на гражданке.            

     Однако, так просто сдаваться я не собирался. Обогнув  окаменевшую фигуру вахтенного, я нарочито  гулко сбежал по трапу, лихо, на лету козырнув  кормовому флагу. С этого момента я в роли бравого морского старшины, настоящего вышколенного служаки,   чтобы произвести   впечатление  на  коменданта  и склонить чашу весов в свою пользу. Годы службы научили тому, что лёгкая чёткость, бравада и некий беззаботный, даже глуповатый   кураж  всегда по нраву начальству. По трапу же   пробарабанил «хромачами», чтобы   обратить на себя внимание сидящих в «джипе», дабы   видели, что  поспешаю   явиться пред  грозные комендантские очи.

       От корабельного трапа  до машины  - подчёркнуто  лёгкий, верноподданнический  бег. Последние три шага  отчеканил  по бетонке причала классическим  строевым.  Как я и предполагал, комендант  восседал справа от водителя. Уважающий себя офицер  никогда не займёт задние места в автомобиле. Только чинуша, пекущийся  о своей безопасности больше, чем о деле, на которое поставлен, скроется от посторонних глаз   на   заднем сиденье, предназначенном  для женщин, детей и инвалидов.

     Грузноватый полковник в возрасте около пятидесяти лет.  Посеребрённые виски,   жёсткие, волевые  черты  крупного лица, умные,  проницательные глаза,  твёрдый,  не злой взгляд.  Подбегая к джипу, я с радостью отметил, что  Иван Степаныч  не проявляет  видимых признаков нетерпения или раздражения, спокойно общаясь с пассажирами джипа.   Естественно, он видел  мои строевые изыски, но ни одним движением  не  прореагировал на проявленную лихость.

         На мой же бравый  доклад  о  прибытии, он только  кивнул головой и спокойно продолжал разговор. При этом беглым взглядом, словно рентгеновским лучом,  мимолётно     просканировал мою персону. Всем видом будто говорил, что, дескать, припозднился ты старшина, заставил  ждать уважаемых  и занятых людей, что разноса  не будет, но  теперь подожди  ты, и будем квиты.   Давал  понять, что если вызывает старший по званию, надо поспешать. Вот такой  изящную сценку   разыграл комендант.

     Закончив разговор с офицерами,  Рашовец  занялся мной. Теперь он изучающе пригляделся к «этому флотскому хлыщу».   Стало ясно, что моё залихватское  антре  оставило   благоприятное впечатление.  Не зря старался! 
 
    У страха глаза велики. Куча версий роилась в моей голове с  жуткими исходами, но ни одна, к счастью,  не стала реальностью. На самом деле  ужасный Иван Степаныч совсем не жаждал напиться  юной крови или заковать меня в цепи. Случилось то, что просто ничего не случилось, если не считать, что,  пока мы обедали,  совещание свернули, и  наша служба не понадобилась. 

        Комендант Балтийска, будучи в добром расположении духа, просто  заехал  предупредить об этом  старшину  комендантского  патруля, поблагодарить за службу и  забрать нарукавную  красную  повязку с надписью   «ПАТРУЛЬ». Скорее от буйной  радости, что «жить буду», чем по уставу я проорал  подобающее в таких случаях «Служу Советскому Союзу», и ГАЗ-69,   рванул   в сторону внутренней гавани.

   
       Так состоялась моя неожиданная  встреча  с человеком, о котором   слышал так много  разного и противоречивого.  Иногда бывает достаточно  мгновений  общения с незнакомцем, чтобы почувствовать к нему симпатию или неприязнь.    В тот день, похоже, мне удалось за ходульной фигурой флотской молвы разглядеть живого  человека.


                * * *

     Прошло уже около месяца с  того дня, когда комендант  Балтийска  Иван Степаныч Рашовец  терпеливо  поджидал  меня  на причале. Новость об этом случае быстро распространилась по дивизиону. Первым, едва появившись на борту, допросил меня командир корабля.   Ему, естественно, доложили о внезапном  визите  коменданта. Потом меня допытывали и знакомые  старшины, и офицеры дивизиона.

        Я стал популярен, как киноартист. Вначале мне это даже нравилось, но потом приелось, особенно, когда до меня дошла матросская  сплетня, что  Рашовец,  якобы, мой  родственник. Ведь не мог же грозный комендант  Балтийска терпеть полчаса, пока какой-то старшина  с малого противолодочного   не дожуёт макароны  и насладится  на десерт стаканом компота. А вместо крепкого нагоняя,   объявит за здорово живёшь  благодарность.  Как-то не вяжутся факты  с крутым образом коменданта. Значит, родственники, но скрывали  до поры до времени.

      Было уж начал опасаться, как бы эти слухи не дошли  до  комендантских ушей. Тогда бы в его глазах мог я оказаться лгуном, приписывающем  родство.  Поэтому,   трепню на эту тему не поддерживал в надежде на то, что вскоре всё забудется.  Так оно и произошло.  Разговоры о предстоящих  грандиозных  учениях, в которых  должен участвовать  наш корабль,  потеснили все другие темы.

  И вот сегодня эта статья  во флотской газете  разбередила  уже  основательно подзабытый случай.   Теперь, правда,  Иван Степаныч,  не ведая того, оказался в роли моего крёстного. 
     Статью я прочитал залпом. Захватило. Согласитесь, интересно читать в прессе о знакомом тебе человеке, да ещё такое.  Номер газеты той  я  пытался сохранить, но, к сожалению,  за годы учёбы, работы, командировок, он всё же  потерялся.  Однако, содержание  статьи той помню.

       А суть её   в том, что воевал  в составе  одной из  частей  морской пехоты совсем молодой  парнишка  Иван Рашовец. Несмотря на  свой возраст, воевал не хуже других. Однажды,  позиции батальона  Ивана Рашовца  подверглись  атаке с воздуха  немецких штурмовиков. «Юнкерсы» непрерывной каруселью   безнаказанно поливали свинцом авиационных  пушек расположение   наших войск, которые оказались неприкрытыми  ни с воздуха, ни с земли.

         Такое положение было не редким в первый год войны, когда немецкая авиация господствовала в воздухе и, убедившись в своей безнаказанности и позабыв об осторожности, нагло  утюжила  беззащитные позиции   советских подразделений.  Естественно,  подвергшиеся атаке с неба, искали кочки и ямки, чтобы как-то укрыться и избежать удара  свинцовой плети  «лаптёжника».  Прижимались к земле, молились, матерились и плакали в бессильной злобе к бесчинствующему врагу. Многие  стреляли из винтовок по самолётам, но эффективность такой  противовоздушной обороны была невелика.

      И вот тогда смекалистый боец Иван Рашовец установил «дегтярь» на  колесо опрокинутой набок телеги и открыл  прицельный огонь. Теперь, поворачивая колесо телеги, он мог вести цель и на глаз давать упреждения. Немецкие  асы, не подозревая, что  на земле у русских морских пехотинцев появилась, хоть и примитивная, но вполне боеспособная  зенитная точка, продолжали  заходить один за другим  на бреющий полёт и прицельно  расстреливать  позиции балтийской морской пехоты.

      Несколько попыток Ивана короткими очередями  попасть в  заходящий на бреющий полёт «Юнкерс» не имели успеха. Ведь колесо телеги  позволяло  только в одной плоскости вести  цель, по вертикали приходилось вручную поднимать и опускать ствол, что и приводило  к промахам.  Но за эти пристрелочные  очереди  Иван приноровился  и, когда один из «Юнкерсов»  пошёл в атаку так, что не надо было ни поднимать, ни опускать ствол, а только плавно его поворачивать, сердце Ивана ёкнуло.

       Лучшего момента не было и, наверное, не будет, только бы правильно упредить. Когда он нажал на гашетку, то был уверен, что всё сделал правильно, и промаха быть не должно. Есть такое  первобытное чувство у  охотников. На сей раз патронов он не жалел, и очередь получилась длинной, как ему показалось,  бесконечно длинной. Пулёмёт, как живое сильное существо, бился в руках Ивана, больно отдавал в плечо и в щёку. Иван уже не смотрел в  прорез прицела, казалось, что из раскалённого ствола   вылетали пули, которыми он управлял, не глядя, и был уверен, что доведёт их обязательно до встречи  с ненавистным  «Юнкерсом».
   
     Немецкий штурмовик отчаянно завыл,  пытаясь выйти из бреющего полёта, но внутри у него словно что-то  оборвалось. Он закашлялся и, клюнув носом, выбросил  шапку сизого дыма, которая мгновенно  вытянулась  в красноречивый шлейф. Лётчик, силился сделать вираж, чтобы  развернуться  и дотянуть в расположении своих войск, но машина, потеряв скорость, свалилась на крыло и рухнула  на землю. Резкий хлопок взрыва  подвёл  финальную черту, из-за которой  ни лётчику, ни самолёту  возврата уж быть не могло. Иван,  не выпуская пулёмёт из оцепеневших от напряжения  рук и, не веря глазам своим,  завороженно упивался  зрелищем  дымного гриба, выросшего на месте  падения  «Юнкерса».   

     Завидев бесславный конец   подельщика стая «лаптёжников» сникла и прекратила атаки  на морскую пехоту. Штурмовики, убедившись, что от их самолёта и от лётчика ничего не осталось, набрали высоту и убрались восвояси.  Так  Иван Рашовец, проявив  находчивость и смекалку, сбил немецкий штурмовик и спас  этим,  быть может, не один десяток матросских душ.  За сбитый  таким необычным способом  фашистский самолёт   Ивана наградили орденом Славы.


       Пробежав до конца  захватывающий рассказ,     вновь вспомнил   моего  настоящего крёстного. Удивительно,  он тоже Иван, и возраста они с Иваном Рашовцом, похоже,  одного, и  за поверженный ДОТ   он получил также орден Славы.  Вот такие, оказывается, у меня   два крёстных Ивана.

      Встреча на причале  с Иваном Рашовцом  и  рассказ о  его подвиге  во время войны  расставили  на свои места всё то,  что говорилось  о нём.    Были и небылицы, легенды и  сплетни или незатейливые  матросские байки  о гарнизонном коменданте  предстали  в  ином  свете.  И раньше не особо  верилось  в  достоверность  многих  россказней.  А теперь,  уже ничто   не могло бы  никоим образом  изменить моё   представление  об  Иване Степановиче Рашовце.

      Конечно, идеализировать  гарнизонного коменданта  было бы смешно. Он поддерживал порядок в базе не всегда  «гуманным» способом. Не исключено, что был иногда груб и бесцеремонен, но он был комендантом   закрытого города военных моряков, в среде которых  черты характера его могли бы вполне сойти за принципиальность,  требовательность и  бескомпромиссность  во всём, что касалось поддержания порядка и выполнения  воинских уставов.

В кубрик  вошёл   Коробко.
 - Прочитал?  Поверить не могу, что это наш  Иван Степаныч! Там в газетках  и приврать для красного словца  не дураки…
- А что приукрашивать?  Пацан  сбил   «Юнкерса». Как не крути,  а факт - вещь упрямая, хоть добавляй, хоть умаляй. 
А про себя  подумал, что уничтожить ДОТ  в одиночку   не легче, чем сбить «Юнкерс».  Стало быть, один Иван другого Ивана стоит! Вот на  плечах таких Иванов  Русь и держится. Стоит крепко и не рухнет никогда.   Не дай только боже переводу  таким  Иванам   на земле русской.

         Спустя  много  лет  в Интернете, на одном из форумов  наткнулся  на оживлённую дискуссию  о легендарном коменданте Балтийска  Иване Рашовце. Знать неспроста у людей появилась потребность вспомнить о нём спустя сорок лет. Вновь  пересказ давно знакомых легенд и страшилок, но один из форумчан написал то, что  привожу ниже дословно  и добавить более не считаю  нужным ни слова:

        «Ну, а если серьёзно, то комендант был настоящий. После него все остальные так -себе..  Комендант, он на то и комендант, чтобы порядок поддерживать! Думаю, что про него можно рассказывать до бесконечности...»



     Прогары      – матросские ботинки  без шнурков  у плавсостава    
     Маслопупы    - шутливое название  турбинистов, мотористов  на кораблях
     Годок        - матрос  последнего года службы  или   одногодок
    «Карась»      - матрос- новобранец на кораблях (флотское)
     ДОТ          - долговременная  огневая точка
    «Румыны»      - шутливое  название   минёров на кораблях   
     ДМБ          - демобилизация  (флотское)
     Бачковой     - дежурный матрос по  организации приёма пищи в кубрике
    «Сундук»      - сверхсрочник (флотское)
    «Бычёк»       - командир   боевой  части  БЧ  корабля (флотское)
    Лаптёжник     - так  на фронте  называли немецкие штурмовики  Юнкерс Ю-87


Рецензии
Уважаемый автор, мастерски Вы написали о двух Иванах, о двух их подвигах, хотя подвигами зафиксированы только два этих, рассказанных Вами случая.Я уверена,что они геройски воевали и всегда проявляли в боях свои лучшие качества. Светлая им память! Доброго здоровья, если живы.Люблю читать о былом, и "слёзы на глазах" и "мурашки по спине", спасибо за пережитые эмоции. Буду читать дальше, до встречи на страницах ПРОЗЫ, с благодарностью и пониманием Надежда.

Надежда Мартынова45   12.12.2015 18:17     Заявить о нарушении
Присоединяюсь!!!

Лариса Белоус   15.01.2016 12:35   Заявить о нарушении
И я тоже Ваши труды оцениваю на "отлично".

Написал,... как душу вывернул наизнанку!

Вы по морскую жизнь, а я, в такой же манере, про бытие на "Зоне", стандартной работе инженера.

Будьте здоровы, дорогой!

Море! Корабли! Во Владивостоке два года работал на эсминцах, ремонтировали каюты, корпус, машинное отделение под давлением. А сам корабль, при этом, шел по курсу в Тихом океане! Мастика для пробки на спирту, вылезешь на палубу, передохнуть, и башка кругом гуляет! Но Вы описываете профессионально, четко,точно!

"Семь футов под килем" - дорогой!

Александр Исайченко   25.03.2016 18:38   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.