Чёртовы подарочки. Новогодняя байка

    Ох, и немало лет моей жизни должно было пройти, чтобы я узнала, что Новый год — это праздник,  и поняла, что это радостный  праздник. Как минимум, восемь.
    Пока я не пошла в школу, о  существовании такого праздника я вообще не знала. О смене годов свидетельствовали две приметы: отец снимал  как-то вечером старый численник с двумя листочками и вешал новый, предварительно оторвав первый листок-обложку, да накануне почтальонка бросала в ящик вместе с газетами  3 яркие открытки: две — из Хрунзии, одну —  от дяди Васи.  На открытках — дед с длинной бородой на тройке нарядных коней или  разноцветные шары. Ни ёлки, ни застолий в доме никогда не бывало.  Спать укладывались как всегда, едва часы показывали девять. Читать я не умела, телевизора не было (вообще не было!), я мало у кого бывала, а там было так же.
    Так как от  первых школьных новогодних утренников  нет и тени воспоминаний,  по-видимому, я простояла в дальнем углу у стеночки в соответствии со своим "смелым" характером и "резвым" нравом.
    Путём сложнейших несопоставимых сопоставлений прихожу к выводу, что драматическая новогодняя история разыгралась не ранее третьего класса. Что подвигло мою мать сделать мне карнавальный костюм, в первый и последний раз, мне неведомо. То ли кто из соседок подал вдохновляющий пример, то ли учительница как-то подтолкнула... Процесс подготовки костюма  и облачения в него сохранился смутно. Но чётко  помню ужас и ёкнувшее в валенок сердце: меня кто-то втолкнул в ярко освещённый, украшенный,  с огромной ёлкой в середине, полный наряженной ребятни школьный коридор. На мне чёрный линялый  хлопчатобумажный  спортивный костюм, обшитый клочками немытой овечьей шерсти,  длинный проволочный хвост, облепленный той же шерстью,   одним концом колет попу, другим — скребёт пол, на руках — колючие самовязанные чёрные варежки из овечьей пряжи, на голове - маска с глазами-дырками и отверстиями возле носа, видимо, тоже обшитая шерстью, так как я задыхаюсь от овечьей вони. Я — чёртик.  Ошалев, я замерла, стою, не двигаясь. Какая-то учительница, решив, что я мальчик,  подводит меня к мальчишеской части хоровода, где была ещё парочка чертей, и я вынуждена подать руки каким-то незнакомым пацанам, которых я всегда боялась и в этот момент боюсь.  Так я и проходила с ними за руки всё время обязательного пения «В лесу родилась ёлочка» и  «Маленькой ёлочке холодно зимой». Я пела, не открывая рта. Но как бы я ни боялась этих мальчишек, даже страх перед ними не заставил меня подчиниться и снять колючие варежки. Зато я узнала, что на маске есть рожки и язык, так как они дёргали меня за эти рожки и корчили рожи,  показывая языки.
    Я не рассмотрела Деда Мороза, я не рассказала выученное стихотворение, мне не дали горсть конфет. Я обливалась потом и задыхалась в своём костюме. Мне хотелось  пить и в туалет, но я не решалась уйти. Отверстия для рта не было, а идти в уличный туалет (другого не было) с проволочным хвостом на штанах не представлялось возможным. Я  не  понимала половины из того, что происходило в зале.  И не могла дождаться, когда закончится карнавал. Я была самым несчастным ребёнком на этой чёртовой ёлке.
    Но вот к ёлке вышли учительница и Дед Мороз и стали назвать какие-то имена и вручать подарки. Оказывается, это началось награждение за лучшие костюмы. Мои неугомонные соседи по хороводу стали вдруг  толкать меня вперёд, но я упорно не двигалась с места. В конце концов учительница сама подошла ко мне и подала  две  книжки.  Оказывается, мой костюм занял какое-то место. Но это не имело для меня никакого значения.  А вот то, что мне подарили две новые, не читанные мной, заядлой читакой, — я сразу это увидела,  толстенькие, замечательно пахнущие  краской книжки, сделало меня такой счастливой, что я заплакала, и плакала, и плакала, пока вся моя вонючая маска не стала мокрой...
    Потом я помню, как неспешно иду вечерней улицей. Дорога моя довольно длинна, но это радует. В избах — жёлтые уютные окна, над трубами — неспешные дымы, над крышами — звёздочки и остроконечный месяц. Под валенками хрустит снег,  а колючими овечьими варежками  я крепко сжимаю две новые книжки.  И я самый счастливый ребёнок в этот декабрьский вечер.

Художник  А.Блохин  1967 год