Новогоднее чудо для Леди Ди

Новогоднее чудо для Леди Ди

Маленькая Диана проснулась в своей королевской кровати с балдахином оттого, что страшно болели ноги. Как будто кто-то спрятался в ее королевской спальне, среди разбросанных чулок и кружев, еще вечером, свернулся, например, в углу, там, где лепнина на потолке была особенно нарядной и оттого отбрасывала жутковатые тени, а теперь вылез из укрытия и изо всех сил тянул за пятку.
«Как больно!» - зашипела Диана в темноту, когда ее кости затрещали, а кожа под коленкой настянулась, и попыталась запустить в ночного визитера шелковой перчаткой, но перчатка безвольно повисла на краю кровати. «Какая странность, - подумала Диана, - прежде я не носила перчаток, и по полу разбрасывала заводных птичек и плюшевых львят, а не кружевные чулки, откуда всему этому взяться?» Но тут ночной гость вновь потянул ее теперь уже за обе ноги сразу, кости затрещали сильнее и поддались – ноги Дианы вытянулись, как будто были складными, как труба телескопа, и теперь их развернули во всю длину. «Это даже немного приятно», - сказала Диана, постепенно привыкая к боли и протягивая в темноту руку, чтобы за нее тоже потянули. Ее пальцы обхватили так нежно, что на этот раз Диана даже почти не почувствовала боли, хоть рука тоже вытянулась, пальцы стали длиннее, а ладонь немного шире.
Больнее всего было растягивать позвоночник – для этого одни руки сжали ее щиколотки, а другие обхватили шею и мягко, но настойчиво потянули. Позвонки хрустнули, Диана громко вскрикнула и задергалась, но руки не отпускали и лишь жестче обхватили ее шею. Диане показалось, что они хотят задушить ее, и она захрипела, закашлялась, забилась, сжимая длинными и изящными теперь пальцами шелковые простыни. Но как бы она ни извивалась, ее не отпускали, и Диана притихла, доверившись пальцам на своей шее, которые так настойчиво растягивали ее позвоночник, а когда проснулась утром, поняла, что выросла.
Диана вскочила с кровати, которая теперь была ей мала, и подбежала к зеркалу в массивной синей раме, споткнувшись по пути о разбросанные туфли на высоком тонком каблуке. «Я таких прежде не носила! Они не мои!» - крикнула Диана розовощекой радостной фрейлине, которая услужливо подняла туфли и поставила рядом с принцессой, изумленно разглядывающей свое отражение. Диане пришлось немного сгорбиться, потому что за ночь она стала выше, и зеркало теперь показывало только ее округлившуюся грудь и спрятанную под тонкой ночной рубашкой, которая теперь была ей коротка, талию.
- Вы так выросли, мисс, - сказала фрейлина и протянула Диане туфельки. – Больно было?
Диана пожала плечами – ей не хотелось вырастать, все это случилось слишком неожиданно. Не будь она принцессой, ей бы позволили вначале вырастить ноги, потом – руки, затем в несколько приемов вытянули шею, а вот так, сразу, в один день – это неоправданно больно, к тому же, теперь потребуется полностью сменить гардероб.
- Кажется, теперь мне решительно нечего надеть, - пробормотала Диана, натягивая найденные на полу чулки. – А еще куда-то исчезли все мои заводные птички и плюшевый карлик. Наверное, я из них выросла, а вместо них мне подсунули перчатки и синие туфли на каблуке – и как я буду с ними играть? К тому же, туфли очень неудобные.
Но стоило Диане примерять шляпку с аккуратными зелеными перышками, как она оживилась и воодушевленно потерла ладошки. Я, говорит, хочу корсет и платье с открытыми плечами – они у меня гладкие и изящные, и еще чтобы перчатки тянулись до локтя, и орех Кракатук, желание загадывать. И перевесьте зеркало – я немного подросла, а оно висит слишком низко. Одна фрейлина присела в глубоком реверансе, а несколько других пытались натянуть на ноги принцессы синие туфельки на высоком каблуке, но она не давалась – неудобно, говорит. Тем более, я не повзрослела, а всего только подросла.
- Подросла значит повзрослела, - причитали фрейлины, а потом принесли платье с открытыми плечами и перчатки, и когда маленькая Диана померила их, сказали, что она теперь очень элегантна, и они теперь будут звать ее Леди Ди, как взрослую.
Диана капризно топнула ножкой и велела принести ей заводных птичек, но фрейлины отказались – большая уже, с птичками играть. «Ну ничего, - говорит Диана. – Скоро Новый год, вы принесете мне Кракатук, я разгрызу его в полночь и загадаю заводную птичку, плюшевого карлика, золотой мячик, надувной бассейн и динозавра».
- Глупенькая, - сказала одна фрейлина. – У тебя ведь ножки болят, их ведь растянули, может, даже несколько жил перерезали, а ты за золотым мячиком гонишься. Загадай-ка лучше трость – все люди просят у Кракатука трость, потому что у всех либо кости сломаны на ногах, либо жилы натянуты. А трости знаешь какие красивые бывают? Моя вот с набалдашником из слоновой кости – смотри какая!
- А моя с платиновым наконечником, я хожу – а она стучит по асфальту, как маленький пони, цок-цок.
- А моя – с резьбой.
Диана посмотрела в зеркало еще раз и запустила во фрейлин туфелькой – те взвизгнули и разбежались, шурша бьками. Если она покажется на людях в таком платье и с тростью, пусть даже с набалдашником из папье-маше, все сразу поймут, что принцесса выросла, а так это некоторое время можно будет скрывать. Поэтому когда Диана разгрызла свой первый Кракатук, вместо трости она загадала золотой мячик и играла с ним целый год. Ноги и правда болели, но она не обращала на боль внимания, она ей даже нравилась – то жилу потянет, то мышцу сведет, Диана (которую все чаще называли Леди Ди) только улыбается тихонько и потирает лодыжку или коленную чашечку – хорошо-то как! Главное, чтобы никто не видел, что она растет изо дня в день, а то что больно – это ничего, это даже приятно.
На день рождения ей снова и снова пытались дарить трости. Она встречала гостей в элегантном узком платье, обнажив округлые плечи, и пинала носком ноги золотой мячик, демонстративно игнорировала гостей с завернутыми в пеструю оберточную бумагу тростями. Портным она нарочно велела шить платья с подолом подлиннее, чтобы юбка расходилась в пышный клеш от колена – за шуршащей драпировкой из шелка и фатина она прятала хруст хрящей в коленках и свою легкую хромоту. После королевского застолья, во время которого гости играли с пушистыми кроликами и с громким хохотом заносили над головой золотые кубки с красным вином, Диана несла все подаренные трости в комиссионный, чтобы обменять их на бивень мамонта или маленькую антикварную булавку с камешком.
Однажды Диана надолго задержалась в одном из таких антикварных салонов, а когда вышла оттуда с полными карманами булавок, было уже поздно. Ди поежилась – к замку нужно было пробираться через парк, где деревья были причудливо стрижены и оттого отбрасывали на землю жутковатые тени, как лепнина на потолке ее комнаты. К тому же, подвесной мост уже наверняка подняли и ей пришлось бы пробираться в свою комнату вплавь через ров, а потом карабкаться по отвесной стене, а потом лезть в окно, и наверняка на этом опасном пути она расцарапает коленки и локти, а утром придется объясняться перед фрейлинами. К тому же, ноги болели уже так сильно, что она вряд ли переплыла бы и через ручей перешагнула, не говоря уже о том, чтобы покорить ров.
Диана свернула в хорошо освещенный фонарями переулок и остановилась у массивной вывески какого-то бара, сжимая в руках купленные в салоне булавки. Они утыкались острием прямо в ладони принцессы, но это ей тоже нравилось. Становилось холодно, и у Дианы начали ныть коленки и мерзнуть плечи – она всегда теперь носила платья с открытыми плечами и глубоким вырезом на спине, но ни разу еще не оставалась на улице после захода солнца темноте.
- Ты прихрамываешь, - Диана обернулась на голос - у бара курила трубки и хохотала разномастная компания, почти у каждого в руках была трость, а вокруг бара стояли цветные деревянные лошадки – как на карусели. – Такая взрослая и без трости, - снова донеслось из темноты плохо освещенной улицы. – Идем к нам, закуришь, возьмешь чью-нибудь трость – и станет легче, - Диана попыталась разглядеть лицо говорившего, но ничего не вышло. На нем была длинная мантия, обитая горностаем, на руках – белые перчатки, в ногах лежал огромный далматинец, и Диана могла видеть каждое пятнышко на шкуре собаки, но лица хозяина не было видно.
Человек без лица приветливо помахал ей, а когда Диана подошла ближе, накинул мантию из горностая на ее обнаженные плечи – так ведь теплее, правда? Стоявшая рядом девушка в розовом халате в рюшах – Диана даже не поверила, что кто-то может прийти в бар в розовом халате – болезненно скривилась и обхватила руку человека-без-лица как трость.
Тут Диане показалось, что ноги заныли еще сильнее – теперь ей было тяжело не только идти, но и стоять.
- Совсем без лица? – не поверил человек-без-лица. – Давай подойдем ближе к фонарю, может, так ты сумеешь разглядеть.
- Нет, - говорит Диана. – Я не хочу видеть твое лицо, мне довольно и того, что твоя мантия согревает мои плечи, и от одного этого бесконечно ломит суставы, а если я увижу твое лицо, я, наверное, совсем не смогу ходить.
- Ну хорошо, - сказал человек-без-лица, которого все остальные звали Картером. – Тогда давай войдем в бар, там темно, и в полумраке ты не увидишь моего лица. Идет?
Диана подобрала полы платья и оперлась о руку человека-без-лица, а девушка в розовом халатике поспешила следом, не выпуская из пальцев руку Картера.

* * *

- Я просто не заметила, как стемнело, а в темноте у меня всегда болят ноги, потому что по ночам я расту, - оправдывалась Леди Ди, поправляя на плечах мантию из горностая. В баре играла негромкая музыка, за соседним столиком хохотали и раскачивались на массивных деревянных стульях, а Диана показывала человеку-без-лица золотой мяч, и бивень мамонта, и кусочек мозаики, похожей не леденец, и они катали по столу мяч и разглядывали бармена через леденец.
- Что у тебя в кармане? – спросил её человек-без-лица.
Диана замялась, но все же вынула из кармана кулёк с недавно купленными булавками, украшенными на макушке цветными прозрачными камнями. Человек без лица посмотрел на ее исколотые пальцы и отобрал булавки, а потом бережно обхватил пальцами кисть ее руки и вогнал одну булавку прямо в ладонь. Диана закусила губу от боли, но не вскрикнула, и тогда человек-без-лица воткнул другую булавку в сгиб ее локтя, и еще одну – в шею, а Диана склонилась над его запястьем и едва ощутимо поцеловала его, и провела языком по аккуратной тонкой вене, расстегнула ворот его рубашки и осторожно коснулась булавкой его плеча. Надавила чуть сильнее – и прозрачный голубой камешек сверкнул в тусклом свете бара. Девушка в розовом халате с рюшами тянула человека-без-лица обратно на улицу, но он уже сжал руку Дианы, вгоняя булавку еще глубже, и увлек принцессу в центр бара, где они танцевали, кружились и играли на рояле в четыре руки, целовали друг друга в шею и кололи руки и плечи булавками. Ноги Дианы болели все сильнее, но он держал ее, и они снова кружились, наступали на платья дам и ради смеха выбивали трубки из рук мужчин.
- Сними-ка мантию, - попросил человек-без-лица, отводя прихрамывающую уже Диану к дальнему столику. – Хочу подарить тебе свой портрет, только ты должна отвернуться, а еще я завяжу тебе глаза.
Диана чувствовала, как он водит пальцами по ее обнаженной глубоким вырезом спине, слышала, как берет со стола массивный канделябр, вздрагивала, когда капли воска падали на ее кожу, а когда он закончил и развязал Диане глаза, в зеркале бара девушка увидела на своей спине портрет человека-без-лица. Диана разглядывала спину, и ее глаза наполнялись ужасом – теперь, когда она увидела лицо Картера, она уже никогда его не забудет, так и будет ходить с его лицом на спине всю жизнь.
- Что ты наделал! – закричала Диана и запустила в Картера свечу. Свеча опалила его брови, и Диана испуганно прижала ладони к губам: прости, Картер, милый, прости, мне теперь кажется, что и мои брови горят вместе с твоими, а еще у меня теперь чудовищно болят ноги, мне, кажется, нужна трость в футляре, обитом мехом горностая и только в таком, но на день рождения я уже загадала какую-то глупость, и значит нужно ждать Нового года, тогда фрейлины принесут мне орех Кракатук, я разгрызу его пополам и загадаю трость, потому что кроме трости мне ничего и не нужно.
Картер улыбнулся, но очень грустно, и вернулся за столик к девушке в розовом халате с рюшами. На улице рассвело, и Диана вышла из бара. Ноги болели так сильно, что приходилось скрипеть зубами и снова и снова вгонять в ладонь булавки, чтобы забыть о ноющих лодыжках.
Днем улица была не похожа на ту, какой Диана видела ее ночью: над домами носились стайки летучих мышей и съедали каждое здание – и замки, и высокие небоскребы, и безвкусные эклектичные коттеджи, и даже антикварный магазин за углом. Летучие мыши были такими прожорливыми, что Ди боялась выходить из бара, чтобы заодно с высотками они не сожрали и ее – бар мыши почему-то не трогали. Диана заглянула внутрь – там все было по-прежнему, Картер сидел девушку в халате, а другие посетители хохотали, раскачиваясь на дубовых стульях.
Диана села на одну из деревянных лошадок, стоящих вокруг бара, и потянула за уздечку. Лошадка тронулась с места и вся карусель закружилась вместе с баром. Диана почувствовала, как кружится голова, но остановить лошадь не смогла, и она продолжала нести ее по кругу. Некоторые посетители все же выходили из бара, бормотали себе под нос заклинание – «Эго-го» - и исчезали за поворотом, как будто не замечая, что летучие мыши сожрали все-все-все, один только бар и оставили. Другие так же, как и маленькая Диана, подолгу стояли у входа, пытались произнести «Эго-го» или хотя бы «Эго», но язык не слушался и заплетался, и тогда она забирались на деревянную лошадку и тоже неслись по кругу. Диана тоже попыталась произнести заклинание «Эго», но язык как будто замерз и не шевелился. Она могла произнести «пурпурный» или «эндогенный», но с «эго» ничего не выходило, и она неслась на деревянной лошадке вокруг бара снова. «Ничего, - подумала Ди. – Главное – остановить карусель до следующего Нового года, тогда я вернусь в замок, разгрызу Кракатук и загадаю себе трость в футляре, обитом мехом горностая, потому что больше мне ничего и не нужно, даже булавок не нужно, даже золотого мячика, зачем мячик, если у тебя коленная чашечка вылетает?»