Борис Черняков. Тот самый Азеф

1.

   Заразу полицейской провокации завез из Франции в Россию генерал-адъютант граф Бенкендорф, первый шеф созданного в 1826 году по его же проекту Отдельного корпуса жандармов, иными словами — политической полиции. Но в последней четверти XIX столетия, как и в самом начале ХХ, когда во Франции провокаторская деятельность была уже запрещена и преследовалась по закону, в России она расцвела махровым цветом. Полиция тщательно скрывала от общественности, что использует провокацию, как метод политического сыска, и лишь в 1906 году тема эта всплыла на поверхность, став предметом бурных дебатов в Государственной думе.
В истории полицейских провокаций есть имена крупные: С.Дегаев, И.Окладский, А.Гартинг, Г.Гапон, еще десяток-полтора помельче. И совершенно особняком стоит в этом ряду фигура Азефа. Исчерпывающую характеристику дал ему историк Ф.Лурье: «Азеф являет собой уникальный пример политического предательства. В течение нескольких лет он одновременно занимал самое высокое положение в противоправительственном сообществе и не менее высокое — в царской охранке. Он руководил убийством высших сановников в империи и предавал полиции революционеров. В глубинах созданной им вязкой трясины погребены сотни человеческих жизней. Все, что связано с Азефом, потрясает размерами предательства, лжи, алчности и цинизма».

2.

   Биографические данные об этом человеке до начала его сотрудничества с охранкой весьса скудны.
Евно Фишелевич Азеф (на русский манер его называли Евгением Филипповичем) родился в 1869 году в Ростове-на-Дону в семье портного. После гимназии подрабатывал на ниве мелкого газетного репортажа, некоторое время служил секретарем фабричного инспектора. Став членом одного из революционных кружков, занимался распространением прокламаций, попал в поле зрения полиции и вынужден был бежать за границу. В Германии, в Карлсруэ, поступил в Политехнический институт.
Денег на учебу и на жизнь не хватало. И в 1893 году Азеф направил в Петербург, в департамент полиции, письмо с предложением своих услуг в качестве осведомителя. После проверки ему предложили место «корреспондента» Особого отдела и положили оклад в 50 целковых. Так выглядели первые тридцать сребренников будущей звезды российской политической провокации.
Добросовестно отрабатывая их, Азеф регулярно посылал в Петербург «корреспонденции», содержавшие сведения о русских студентах и вообще обо всех, о ком можно было хоть что-то донести.
В 1898 году Азефа вызвали в Москву, в распоряжение начальника охранного отделения — полковника Зубатова. «Корреспондент» из Карлсруэ оказался весьма способным учеником: быстро и толково усваивал тонкости политического сыска и секретных инструкций, которыми руководствовались сотрудники политической полиции. Таким образом, благодаря зубатовской школе, Азеф прослыл среди революционеров признанным знатоком приемов, применяемых охранкой, а та, в свою очередь, получала прямой доступ к планам революционеров.
Еще за границей Азеф обзавелся широким кругом знакомых среди русских политэмигрантов, вступил в Северный Союз социалистов-революционеров и вскоре стал одним из самых активных его членов. Он же впоследствии и помог полиции разгромить этот Союз.
Самой крупной провокацией первых лет сотрудничества Азефа с охранкой стало «дело Томской типографии». На одном из заседаний Союза Азефу стало известно о существовании печатного станка, спрятанного эсерами в Финляндии. Информация об этом очень заинтересовала Зубатова, но ему нужен был не просто станок, а станок в работе, «при помощи которого, — как писал он впоследствии в мемуарах, — можно втянуть в топкое болото жандармских дознаний возможно большее число людей».
Тогда Азеф убедил руководителей Союза переправить станок в Томск, где вдали от столиц можно будет спокойно и без помех продолжить издание журнала «Революционная Россия». Доводы сочли убедительными, станок перевезли в Томск и приступили к печатанию журнала. Финал в точности соответствовал сценарию, разработанному охранкой: в город прибыл жандармский офицер и «ликвидировал» охранкой же созданную типографию. Причем обнаружил, естественно, все, что требовалось: действующий печатный станок и обвиняемых с полным комплектом неопровержимых улик.

3.

   Как же случилось, что к концу 1901 года провокатор стал одной из ключевых фигур в партии эсеров?
Это тоже был ход, наперед продуманный Зубатовым. Оставленные им на свободе «для разводки», как он выражался, несколько десятков эсеров эмигрировали в Западную Европу и там наиболее известные и влиятельные из них — А.Аргунов, Е.Брешко-Брешковская, В.Чернов и, разумеется, Азеф — сумели объединить многочисленные кружки социалистов-революционеров в единую партию.
Под руководством Г.Гершуни почти одновременно с ЦК была создана БО — Боевая Организация эсеров. Цель — убийство высших сановников империи. Первой жертвой боевиков стал министр внутренних дел Сипягин: 2 апреля 1902 года его застрелил 20-летний студент Степан Балмашев.
Азеф был прекрасно осведомлен о предстоящем покушении, но своему полицейскому начальству не донес. Именно с этого момента он начал двойную игру с охранкой. И продолжалась она шесть с половиной лет — вплоть до полного публичного разоблачения.
Когда полиции удалось выследить и арестовать Гершуни, ЦК партии назначил вместо него Азефа. Так он оказался во главе БО. Под его руководством боевики приступили к подготовке убийства Плеве. Операция прошла успешно: 15 июля 1904 года Евгений Сазонов взорвал карету, в которой ехал министр.
В тот день Азеф находился вдалеке от Петербурга. Сидя в кафе на одной из улиц Варшавы, он с напряжением ждал вестей из столицы. Тут стоит, пожалуй, обратить внимание на любопытную статистику: из подготовленных им 28 политических убийств (правда, не все они были осуществлены) в 27 случаях Азеф находился далеко от места событий.
Но нельзя обойти молчанием и другой, значительно более существенный факт: в ЦК партии эсеров охранка внедрила двух впоследствии разоблаченных агентов — Татарова и Жученко. На основании их доносов в полиции несомненно знали о двойной игре Азефа. Знали — и мирились: для охранки Азеф был незаменим.
Вернусь еще раз к работе Ф.Лурье. «Удавшимися покушениями, — пишет он, — Азеф «аккредитовал» себя в среде революционеров, а доносами на них зарабатывал себе в политическом сыске личную безопасность и щедрые вознаграждения. Но ему удалось не просто «аккредитовать» себя, он сумел взрастить в душах эсеров любовь, уважение и абсолютное доверие к своим действиям. Особенно помогло ему в этом убийство Плеве. Оно превратило его в героя, вождя партии, перед ним преклонялись, ставили его выше Желябова и других легендарных народовольцев». И далее: «В 1904-08 годах Азеф руководил подготовкой убийств царя, членов его семьи, крупных сановников-администраторов — и в то же время регулярно доносил, но не обо всем и не обо всех. Некоторые покушения провокатор доводил до кровавого конца, другие в сговоре с охранкой предотвращал. При этом, опасаясь откровенных показаний арестованных, своих боевиков он не выдавал.

4.

История разоблачения Азефа вполне могла бы послужить сюжетом для детективного романа. Я назову здесь фамилии лишь двух человек, способствовавших этому разоблачению: Бурцев и Лопухин.
О Владимире Львовиче Бурцеве сказано и написано немало. Редактор и издатель авторитетного исторического журнала «Былое», это был талантливый публицист, истовый и последовательный разоблачитель провокаторов в российском революционном движении. Здесь уместно будет напомнить, что именно ему принадлежит заслуга разоблачения многолетнего агента охранки Р.Малиновского — любимчика Ленина, члена Госдумы от большевистской фракции.
От М.Бакая, бывшего осведомителя охранки, перешедшего на сторону революционеров, Бурцеву стало известно, что в руководстве партии эсеров действует хорошо законспирированный агент-провокатор, числящийся в министерстве внутренних дел под кличкой «Раскин». Чем глубже анализировал Бурцев известные ему провалы рядовых членов партии, тем более подозрительной казалась ему деятельность Азефа. В конце концов он пришел к твердому убеждению, что Азеф и «Раскин» — одно и то же лицо.
Но эсеровские лидеры ему не поверили. Более того, они в ультимативной форме потребовали прекратить нападки на выдающегося революционера, одного из основателей парии, члена ее ЦК и руководителя БО, совершившей акты возмездия над палачами российского народа — министром Плеве и московским генерал-губернатором великим князем Сергеем Александровичем. Не агент же полиции все это сделал…
Бурцев прекрасно понимал, что в этих доводах есть своя логика. Нужны были доказательства. Санитару революционных рядов, как называли его эсеры, не оставалось ничего иного, как прибегнуть к помощи бывшего директора департамента полиции Лопухина.
Человек этот заслуживает того, чтобы рассказать о нем поподробней.
Алексей Александрович Лопухин — представитель старинного дворянского рода, связанного семейными узами со многими знатными русскими фамилиями. Это позволило ему сделать весьма успешную картеру. Начав ее с должности заместителя прокурора Московского окружного суда, он дошел до поста директора департамента полиции и уже через два года передал в правительство обширную аналитическую записку о развитии революционного движения в России. В ней он прямо указывал, что борьба с крамолой одними полицейскими методами, на его взгляд, бессмысленна.
Документ датирован декабрем 1904 года. А в феврале 1905-го, после убийства Иваном Каляевым великого князя Сергея Александровича, Лопухина отстранили от должности и назначили на пост эстляндского губернатора, что считалось оскорбительным понижением.
Управлял он Эстляндией недолго. 15 октября 1905 года в Ревеле (Таллинне) вспыхнул еврейский погром. Не полагаясь на войска и полицию, Лопухин предпринял беспрецедентный шаг: он организовал рабочую милицию. Погрому не дали разрастись. Реакция не заставила себя ждать — губернатора отправили в отставку.
Как при составлении служебной записки, где он решительно высказывался против использования полицейских провокаций, так и в своих действиях во время ревельских событий, Лопухин руководствовался отнюдь не идейными соображениями. Просто в первом случае ему, дворянину, претили методы полицейской работы, укоренившиеся в министерстве внутренних дел. К погромщикам же он, как юрист, вообще относился, как к уголовникам и считал, что их надо преследовать по закону.
Далеко не сразу Лопухин откликнулся на запрос Бурцева и сообщил ему, а также прибывшему на встречу с ним из Парижа в Петербург члену ЦК партии эсеров А.Аргунову, кем в действительности является Азеф. Однако и после этого попытки защитить Азефа не прекращались — уж очень нелегко было лидерам партии признать, что в их среде много лет действовал провокатор такого масштаба. И только когда Бурцев пригрозил, что опубликует имеющиеся в его распоряжении разоблачительные материалы в открытой печати, ЦК партии эсеров создал третейский суд, а затем и специальную следственную комиссию по делу Азефа.
26 декабря 1908 года в эмигрантской прессе появилось объявление, расставившее все по свои местам: «Партия социалистов-революционеров доводит до сведения партийных товарищей, что инженер Евгений Филиппович Азеф, 38 лет (партийные клички Толстый, Иван Николаевич, Валентин Кузьмич), состоявший членом партии С.Р. с самого основания, неоднократно избиравшийся в центральные учреждения партии,состоявший членом Боевой Организации и ЦК, уличен в сношениях с русской политической полицией и объявляется провокатором».

5.

   Из отпущеных ему после этих событий девяти с половиной лет жизни Азеф семь лет скрывался, снимая номера в отелях или холостяцкие квартиры в различных городах Западной Европы, пока, наконец, летом 1913 года не осел в Берлине.
С началом войны германская контрразведка занялась изоляцией части русских эмигрантов. В июле 1915 года она добралась до Азефа. Его заключили в знаменитую берлинскую тюрьму Моабит, где он провел два с половиной года в одиночной камере как опасный русский анархист. На свободу Азеф вышел лишь после октябрьского переворота в России. В тюрьме у него обострилась болезнь почек, от нее он и умер 24 апреля 1918 года в одной из берлинских больниц.
Похоронили Азефа на кладбище в Вильмерсдорфе, на юго-западной окраине Берлина. Ни надгробья на могиле, ни креста… Лишь в регистрационной кладбищенской книге сохранилась запись с указанием имени и фамилии человека, погребенного под номером 446…

(Опубликовано в недельном приложении «Пятница» к газете «Новости недели» 16.10.1996)