Переборщила

В арочном тоннеле, соединяющем внутренний двор-колодец и шумную московскую улицу, показался невысокий девичий силуэт. Звонкий цокот каблучков разрывал тугую тишину и разливался приятным эхом по бетонным стенам. Силуэт приближался, и чем ближе он был, тем четче вырисовывался образ молодой девушки, тем ярче становились цвета, и тем громче – звуки.
Действительно, девушка была молода. На вид ей не было и двадцати. Легкое, в синий цветочек платье обтягивало слегка пухлое тело и расходилось пышным веером книзу; неглубокое декольте обнажало белую девичью шею; рукава-фонарики прикрывали рассыпанные на округлые плечи веснушки; непослушные волосы, заплетенные в косичку, выбивались из нее рыжими локонами и падали на лицо.
Во всех движениях этой молодой особы наблюдалась какая-то неуклюжесть и неопытность. Со стороны казалось, что никогда она не ходила по этим московским улицам, никогда не видела такого густого потока людей и машин, никогда не красила губы и не надевала каблуки. На самом деле, так все и было.

Лена (так звали эту девушку) приехала в Москву из глухой провинциальной деревни поступать в один из городских институтов. Уже вторую неделю она жила в съемной комнате; за неимением каких-либо средств Лена расплачивалась за проживание ежедневной уборкой небольшой площади, принадлежавшей маленькой сухой, но доброй женщине, Тамаре, которая и приютила юную девушку.
Тамара работала художником по гриму в малоизвестном театре на окраине Москвы. Будучи мастером своего дела, она имела уважение со стороны таких же малоизвестных актеров и актрис, и нередко становилась обладательницей модных штучек – помад, румян и проч. - с их гримерных столиков. Часто эти вещи были абсолютно новыми,  неиспользованными, но Тамара тут же находила им применение.
Эта уже немолодая, но полная энергии женщина всегда выглядела опрятно и свежо. Даже выходя на соседнюю улицу в булочную, она не забывала намазать губы помадой, а иногда еще и прихватывала с собой маленькую сумочку на длинной блестящей цепочке.
Каждый вечер Тамара и Лена сидели за кухонным столом, отпивая из чашек горячий чай, и рассказывали друг другу случавшиеся когда-то с ними истории. Больше всего говорила Тамара. Прерываясь иногда, чтобы откусить размоченную в чае сушку, женщина рассказывала о своем детстве, о том, как однажды, гоняясь за сельскими курами, вывихнула лодыжку, о том, как была влюблена в учителя географии и как провалила вступительные экзамены в институте. Она с юмором говорила о себе и своей жизни, и так приятно было наблюдать, как теплой испариной исходило от нее огромное жизнелюбие и позитив.
В один из таких вечеров, когда на улице уже зажглись фонари, желтым шаром опуская свой свет на асфальт, Лена и Тамара, как обычно, сидели на кухне.
Допив последний глоток чая, Тамара вдруг поднялась из-за стола и вышла в прихожую.
На самом деле, прихожей назвать это было трудно: лишь два крючка торчали из стены, держа своими пальцами женский демисезонный плащ, висевший здесь, кажется, с самой его покупки, и пустую авоську. Слева от двери, подпирая голую стену, стоял комод с облупленными углами и болтающимися от постоянного дерганья ручками.
Тамара дернула их еще раз, потянув за собой со скрипом выдвигающийся ящик. На его дне лежали два цветастых платка, пара перчаток из натуральной замши и небольшая черная коробочка. Тамара вынула ее из комода и аккуратно спрятала в ладони, задвинула обратно ящик и вернулась на кухню. Она положила коробочку на стол, перед Леной, и села на свое место.
- На память. Пользуйся.
Перед девушкой, сверкая своими новыми боками и издавая приятный запах, какой можно услышать, зайдя в любой парфюмерный магазин, лежали румяна.
Ленины глаза блеснули восторгом. Она взяла коробочку в руки, зацепила ногтем крышку, которая с легким щелчком поддалась, и осторожно отвела ее назад. Яркие, кроваво-алого цвета румяна лежали в тонком серебристом контуре. В зеркальце, вставленном во внутреннюю часть крышки, отражалось юное девичье лицо, полное удивления и радости.
Уже в ту же ночь Лена не могла заснуть, представляя, как влюбится в нее Жорка, когда увидит завтра ее румяные щечки.

…Лена шла по оживленному московскому бульвару. Стук ее каблучков, который так звонко переливался в глухом арочном тоннеле, сейчас исчезал в водовороте уличных звуков.
Лена шла уверенной походкой. Впервые в жизни ей выпал случай пройтись по центру Москвы при полном параде: в платье, в туфлях на каблуках, да еще и с новенькими румянами на щеках. Ей нравилось ловить на себе взгляды прохожих, едва заметно улыбавшихся и прячущих свой взгляд куда-то вниз, под ноги; порой люди даже останавливались, чтобы посмотреть вслед уходящей рыжеволосой девушке, смеялись, сталкивались друг с другом и просили прощение за невнимательность. А Лена думала про себя: «Все смотрят на меня – вот это да! Значит, не такая уж я и дурнушка, как постоянно говорит мне моя мамка!»
Встреча с Жорой была назначена ровно в 12:00: они должны были встретиться в метро и вместе поехать в Ботанический сад. Наручные Ленины часы показывали без десяти двенадцать, но девушка не спешила. Иногда она останавливалась около какой-нибудь витрины и долго там что-то рассматривала или доставала из сумочки свои новые румяна и, обильно промокнув в них щеточку, плюхала на щеки.
День был в самом разгаре. Припекало.
Лена толкнула тяжелую дверь метро, и на нее пахнуло терпким воздухом подземки. Ребята договорились встретиться около первой кассы, но Жоры там еще не было.
Лена повернулась к огромному, во всю стену, зеркалу. В нем отражался зал с мелькающими людьми и рыжеволосой девушкой, стоявшей напротив. Платье в синий цветочек подчеркивало ее  округлую фигуру, волосы пышной гривой лежали на плечах, полностью выбившись из косы, а на ее щеках жарким огнем пылали румяна. Они неровными пунцово-алыми кругами лежали на Ленином лице, словно к нему приложили две сочные, истекающие кровавым соком свекольные половинки.
- Лена, здравствуй! – послышалось сзади, - прости, что опоздал! У меня автоб…
Лена обернулась. Перед ней стоял Жора. Это был невысокий юноша, с темными волосами и карими глазами. Они знали друг друга с рождения – когда-то их мамы  жили в соседних домах и часто гуляли вместе с колясками. Жора был очень воспитанным, умным и веселым молодым человеком, любил петь, танцевать, шутить, но хотел стать физиком и приехал в Москву поступать в Университет.
Тонкая полоска Жориных губ растянулась сейчас в широкую улыбку и обнажила большие белые зубы.
- У меня автобус, говорю, опоздал. <…> А ты чего меня на борщ не приглашаешь? Я, ты знаешь, очень люблю похлебать его в охотку! А борщец, я вижу, у тебя свеженький сегодня… – по-доброму засмеялся он.
- А тебе какое дело, свеженький… или не свеженький? Ты вон лучше… билеты сходи купи! … Борщец! Ишь, остряк каков… нашелся.
Жора стоял в очереди и с улыбкой смотрел на Лену, которая усердно терла перед зеркалом алые щеки. Иногда в отражении юноша ловил на себе обиженный девичий взгляд и улыбался еще шире, а Лена думала про себя: «Подумаешь: переборщила…».