Борис Черняков. Вот если бы он только пел
Итак, газета "Едиот ахронот" назвала Кобзона одним из главарей русской мафии. По приезде в Израиль певец и бизнесмен собрал пресс-конференцию, на которой, как пишет автор, "дал суровую отповедь" журналисту из "Едиот ахронот" Шломо Абрамовичу, ибо именно он причислил Народного артиста СССР, советника мэра Москвы Лужкова и владельца фирмы "Московит" к разряду российских мафиози. Через день русскоязычные газеты поместили отчеты об этой пресс-конференции.
Я читал некоторые из упомянутых материалов, и у меня, как и у Григория Шмуленсона, есть свой комментарий к ним. Но для полной ясности сначала позволю себе цитату из корреспонденции "Такова жизнь...".
...Как правило, в статьях (имеются ввиду отчеты о пресс-конференции - Б.Ч.) сначала излагается ситуация, а затем, с разной долей пренебрежительного злорадства и высокомерия, давались Кобзону различные советы. Все сводилось к тому, что деньги его подозрительного качества... Вот если бы он только пел, тогда было бы все хорошо. А он посмел сунуться в бизнес и политику... И никто не захотел понять, что Кобзон, этот мужественный и сильный человек, в трудную для него минуту приехал сюда, рассчитывая, что тут-то его поймут и поддержат. Он приехал как член большой еврейской семьи, а семья осталась равнодушна к его проблемам.
А теперь - обещанный комментарий. Он не совсем обычен: это главка из моего давнишнего очерка "Дед Мендл и другие".
У деда Мендла был свой взгляд на так называемый "еврейский вопрос". Формулировался он коротко и ясно: чем меньше еврей будет лезть в политику, тем меньше вреда принесет он и себе, и окружающим. Мой дядя Хаим, родной брат мамы, изложивший мне как-то этот дедов постулат, подкрепил его примечательным эпизодом из собственной биографии - эпизодом, больше похожим на притчу.
Итак, в самом начале двадцатых годов, когда переменчивые ветры октябрьского переворота вовсю задули и над далекой от Петрограда белорусской провинцией, компания юнцов, среди которых был и дядя Хаим, решила, что и наше тихое еврейское местечко тоже вполне созрело для мировой революции.
Молодые люди сколотили одну из первых в могилевской губернии комсомольских ячеек, при ней же организовали ЧОН - часть особого назначения для борьбы с бандами Булак-Балаховича. Бандиты, однако, в окрестностях так и не появились, а революционный зуд не давал покоя. И новоявленные ортодоксы, действуя не столько по собственной инициативе, сколько по наущению местных большевиков, повели решительное наступление на местечковых, как пелось в одной песне, "паразитов трудящихся масс". В эту категорию зачислили всех, кто имел мало-мальски приличный достаток, типичным же представителем "трудящихся масс" оказался многодетный сапожник Бенцион - неисправимый лодырь и болтун.
Первой жертвой "экспроприации экспроприаторов" стал владелец пекарни - добрый, набожный человек. Не имело ровно никакого значения, что сам он день-деньской крутится у пышущей жаром печи - главное, что там же вместе с ним крутились и три его работника. Хозяин хорошо платил им, они служили у него не один десяток лет и были в самых добрых с ним отношениях. Но и это обстоятельство тоже не имело для юных борцов за социальную справедливость ровно никакого значения. Как там сказано у Карла Маркса? Эксплуатация наемного труда налицо? Налицо! Следовательно, решение могло быть только одно: пекарню национализировать, а самого "паразита трудящихся масс" лишить гражданских прав и вместе со своим многочисленным семейством из дома выселить - пусть живут в пристройке. И точка!
Были у нас дальние родственники, муж и жена, одинокие пожилые люди. Не имея иных средств к существованию, они жили тем, что долгие годы сдавали в аренду почтовому ведомству первый этаж своего небольшого двухэтажного дома. Молодые экспроприаторы добрались и до них: из трех комнат второго этажа две отобрали, хозяев же, как водится, объявили лишенцами.
Поскольку одним из зачинщиков этого, как и других непотребств был восемнадцатилетний дядя Хаим, родственники пожаловались на него деду Мендлу. Они просили повлиять на сына: пусть мальчишка малость поуймет свой революционный пыл. И на следующий же день, сидя на крыльце с неизменной газетой в руках, дед остановил пробегавшего мимо сына - рослого, широкоплечего парня, в кожанке и галифе, с наганом на боку.
- Хаим, - сказал он, - не торопись. Присядь на минутку - твоя мировая революция подождет.
Дядя повиновался.
- Хаим, - продолжал дед, - я смотрю на твои замечательные штаны, роскошную куртку, которая даже и не снилась нашему кожевнику и скорняку Авром-Беру. А твоя пистуля? Ты же носишься с ней, как малый ребенок с любимой цацкой. Но не это главное, Хаим. Главное: я все слушаю, что люди в местечке рассказывают про ваши проделки, - и ты знаешь, о чем я думаю? О том, что этот умник, мой сын, решил, что уже схватил Б-га за бороду и теперь танцует на собственной свадьбе. Так вот, Хаим, запомни, что я тебе скажу: ты сильно заблуждаешься, потому что танцуешь на чужой свадьбе.
Произнеся эти слова, услышанные когда-то от отца, дядя Хаим с горечью произнес:
- Неужели надо было прожить целую жизнь, испытать немало обид и оскорблений, чтобы до конца понять, как далеко вперед смотрел твой мудрый дед?
Вот в сущности и все. Точнее - почти все. Остается добавить самую малость.
Сегодня в России появились люди, которых называют "новые русские", и среди них евреи занимают, скромно говоря, далеко не последнее место. Они и банкиры, и бизнесмены, и политики. Кобзон - один из таких людей. И все же, будь я на месте автора корреспонденции "Такова жизнь...", задал бы Кобзону всего один вопрос:
- А Вы уверены, Иосиф Давидович, что пляшете на собственной свадьбе?
(Опубликовано в газете "Новости недели" 25.08.95)
Свидетельство о публикации №215010501535