Метаморфоза

Ты представить себе не можешь, на что способен человек, который наконец-то понял,
 что у него нет другого выхода.
Макс Фрай



В этом письме было странно все от начала и до конца. Письма ей приходили обычно на электронную почту, а чтобы вот так, забирая из почтового ящика бесплатные газеты и счета выронить голубоватый конверт без штемпеля и обратного адреса - так в жизни быть не могло. Зачем они нужны, эти конверты? Первая мысль - очередной "развод" вроде поддельных счетов за коммунальные услуги. Вторым штампом, надежно засевшим в голове, была рекламная акция чего-то, без чего, по мнению назойливых продавцов, ей ну  никак не выжить. Что там? Шампунь от всех видов вшей? Моющий пылесос? Кредитная карта от банка имени Остапа Бендер - Бея? В печку его, то есть в мусоропровод  - печки в стандартной  многоэтажке и в помине не было. Но мусоропровод оказался опечатан - дератизация, будь она неладна. Нет, все верно, конечно: крысы сожрали  всех кошек в подъезде, пора проредить их поголовье. Но уж больно ленностно таскать мусор на помойку. Ладно, конверт, пошли домой - упокоишься в мусорном ведре до завтра.

Анна вспомнила о пачке вытащенных из ящика бумаг лишь к ночи, когда младшенький, паразит хитрющий, соизволил заявить, что звонил робот с сообщением о задолженности за телефон.
"Мам, а ты когда платить пойдешь, кинь и мне на Интернет, а то мне надо презентацию по биологии делать"- с абсолютно невинным выражением лица заявил Коленька. И в кого такой? Ведь полдня дома просидел за своими «стрелялками», до терминала два шага, а туда же: мама, сходи, заплати.
"А самому слабо?"- Анна зашуршала сваленными в прихожей  газетами, разыскивая счет за телефон, - "мама сходи, мама помоги с докладом. Цветы для девушки - тоже мама?"
Вопрос ушел в никуда, а сам Коленька - в рассеиваемый мерцанием монитора полумрак комнаты, на чьей двери красовалась надпись "не влезай, убьет".
Я тоже кого-нибудь скоро убью, подумалось ей. Но хотя этот кто-то был личностью вполне конкретной и осязаемой, осязать его сейчас ей совершенно не хотелось. Пусть себе тешится, припав с выражением крайней степени озверения на лице к  другому монитору, прочно занявшему главенствующее место в их спальне. Только не сейчас - заводиться ей не хотелось, хотя аура виртуального казино  ежевечерне кидала ее в бездну отчаяния. Хоть домой не приходи. Иногда, чаще в выходные, она так и делала - уходила к подругам, чтобы не видеть, как когда-то уважаемый ею человек, матерясь и заплевывая монитор, уничтожал последние частички себя самого и неповторимой тайны их отношений. Не сегодня.
Счет нашелся в кипе газет, ну конечно, вот он, долг. Анна ненавидела долги. Завтра надо сходить оплатить. И Коленькин Интернет тоже. И не Коленькин заодно. Конверт. Даже неинтересно, что там. Радостно только одно, что не из налоговой. Значит, еще не скоро придут описывать  имущество за накопившиеся не по ее вине долги.
На конверте стояло ее имя и фамилия. Без отчества, странно. Что за дурь? Разорвав  плотную голубоватую бумагу, она развернула сложенный лист. Написано от руки незнакомым почерком, мужским, если верить остаткам  кое-как сохранившихся знаний по графологии. Интересно, а почерк маньяка чем-то отличается от почерка нормального человека? Надо было институт заканчивать, а не от любви задыхаться.

Уважаемая Анна!
Не кажется ли вам, что человек не созидающий, а просто добросовестно пользующийся тем или иным предметом или явлением, не кто иной, как разрушитель? Признайтесь, ведь вы задумывались об этом, не так ли? Только строй ваших мыслей был иной, не такой оформленный, как предыдущая строка. Вы думали о том, почему проблемы вашей жизни ходят по кругу? Какой алгоритм действий вы повторяете раз за разом, теряя их смысл? Думали, конечно. Вы и сейчас, предвосхищая продолжение этого текста,  ожидаете предложения о суперэффективном психологическом тренинге, азбуке отношений, формуле успеха и... придумайте дальше сами. Нет, вы неправы. Я не буду делать вам "привлекательных" предложений, обещая скидку на индульгенции и пропуск в рай. Я предлагаю вам участие в спектакле. Вы заинтригованы? Нет, скорее насторожены, верно? Вы не любите рисковать. Теперь не любите, так как большинству людей присуща эта черта - излишняя, чрезмерная осторожность, граничащая с косностью мышления. Обожглись на молоке, да... Думаете, вы все знаете о себе? О жизни? О своей роли и значимости в структуре мироздания? Ошибаетесь, вернее, позволили себе ошибиться. Когда-то  Вас убедили, что эта ошибка -  истина. И вы сделали вид, что согласились. И пытались жить, руководствуясь этим вывертом вместо объективности. А мироздание не терпит таких деформаций, поэтому вам в нем плохо. А я хочу вам помочь.
Я предлагаю вам роль в постановке, которая называется... а, впрочем, название труппа придумает сама. Сюжет - классический детектив, но труппа может вносить коррективы, и кто знает, что мы увидим на выходе - трагедию, фарс или водевиль? Актеров пять, если вы согласитесь принять мое предложение. Ваш успех в этой роли зависит от вашей честности перед самой собой и вашего желания этого самого успеха добиться. Уверяю вас, эта постановка изменит ваш мир. Если сейчас вы подумали о скрытых камерах для съемки порнографии, то не приходите утром в кондитерскую, что за вашим домом, и не спрашивайте об оставленном для вас конверте. С уважением. Режиссер.

Так, белая горячка, последний сезон - Анна машинально потерла лоб. Нет, вроде бы пока не лихорадит. Тогда откуда этот бред? Чей розыгрыш? Одного шутника она точно знала - Шурик, бывший одноклассник, кто-то или что-то невеликое в никому неизвестной киностудии. Этот может, заглотив пару стаканов, выдумать что-нибудь эдакое. Но почерк не его, как писал, вернее, списывал с нее этот балбес, она прекрасно помнила. Кто еще? Соседка Иришка, душа компании, отчаянно-веселая после гнусного фарса развода, собравшая вокруг себя кучу умопомрачительных людей, будто в пику занудному, оставившему ее без гроша и квартиры мужу? Нет, она уже две недели покоряет Уральский хребет с каким-то инструктором. Интересно, кто кого инструктирует? Бывшие сотрудники? Исключено. Все их чувство юмора и тяга к розыгрышам ограничивалось Задорновым по телевизору и "ершом"  в чьем-нибудь стакане на корпоративе. Тогда КТО? И о чем этот бред? Какой спектакль? Она на сцену первый и последний раз выходила на школьном утреннике, пела что-то о дружбе народов, напялив на голову бумажную тюбетейку. Мироздание, алгоритмы, ошибки, истина - что за пафос? Кому не  лень писать письма от руки и что-то там оставлять в кондитерской за домом? Наверняка бредовый розыгрыш. Анна даже представила, как она, последняя дура, приходит в кондитерскую, а там - сюрприз! Иришка с хлопушкой и разноцветным серпантином или кто-то другой. Не важно, кто. Не смешно. Давно ничего не смешно. И Задорнов - не смешно, и Джером с тремя милашками в лодке - не смешно. Зощенко отдыхает, анекдоты в инете вообще не знают о ее существовании. Бедный Гессе с его бисерным магистром еще как-то цеплялся, чтобы не попасть в список раздражавших ее вещей, но и он уже был под подозрением. И она вместе с ним. Их муж застукал, убив интеллектуальный оргазм одной лишь фразой: что, эту хрень можно читать? Со временем ее стало раздражать все, к чему он относился с ревностью и подозрительностью. Все, что могло вырвать Анну из замкнутого круга домашней арены, вызывало в нем тщательно скрываемую злость. Она боялась этой сатанинской злости, и ей было проще отказаться от своих желаний, чем выдерживать гладиаторский напор любимого человека. А недавно Анна обнаружила, что отказалась сама от себя. Dixi.

"Что ты тут читаешь?" - муж возник откуда-то из-за плеча, пробежав глазами по вороху бумажек, разложенному на кухонном столе, -"письма из налоговой не было? Вот и ладно, может, забудут про давно списанные "жигули". А это чего? Приглашение в фитнесс - клуб? А что, сходи, развеешься, надеюсь недорого?"
"Нет, недорого" - Господи, как же хочется, чтобы он ушел и оставил ее в покое. Ушел к своим картам, ставкам, рулеткам, к нигде не существующему казино, к партнерам по игре, которых он никогда не видел в лицо и не факт, что они - живые люди. Пусть он уйдет - он, чье возращение домой она ждала раньше, как манны небесной, чей потенциал казался спасительным кругом от любых внешних и внутренних неурядиц. Она давно была одна, и тягость этого одиночества вошла в такую же привычку, как и считать, что она дурна настолько, что ничего другого не заслуживает.
Муж ушел к своей ежевечерней миссии разорения всех игорных домов мира, чмокнув ее в макушку и что-то там пообещав насчет пораньше лечь спать. Внутри даже ничего не шевельнулось - раньше, позже - какая, к черту, разница, если завтра такой же день, как и был вчера, и позавчера, и год назад. К черту все - Теодор Бастард  или шум дождя в уши, и спать с плеером в обнимку. Анна сгребла бумажный ворох со стола и с остервенением запихала  в ведро. Спать.


Первое, о чем она вспомнила утром, был сон. Вернее, самого сна она толком не помнила, знала только, что летела на старом автомобиле по разрушенному мосту и, силясь не свалиться пропасть, сшибала всех на своем пути. Дело было не в сюжете этого по-будничному серого сна. Всю эту безумную дорогу в никуда ее сопровождала фраза : Вас убедили, что ошибка - это истина. Ошибка - истина. Ошибка... Истина...

Привычный ритуал - муж на работу, старший в колледж, младший  в школу. Чашка кофе, попытка проснуться, убедив себя, что сейчас утро, она на земле, солнечная система благодаря усилиям отважных голливудских недоумков спасена от вторжения чужих. А это значит, что Интернет еще работает, и надо раз за разом просматривать предложения о работе - единственного средства избежать суицида. Но по-видимому, пришельцы уже среди нас - соединения не было. Погипнотизировав экран, Анна не без злорадства пнула системный блок и допила еще не остывший кофе. Ну и ладно, если верить идиотам-рекрутерам, поиск работы - тоже работа. Значит, она имеет право на выходной. Пошло все... А лучше - пошла она сама вот прямо сейчас за тортиком. Нет, ну а что? Вот уже с ночи в телефоне висит Иришкина смс-ка, что покорительница горных хребтов приедет сегодня в час дня. Интересно, одна или с инструктором? И чего это она ночью писала, время на Урале другое, что ли, или заняться нечем? Инструктор выдохся?

Джинсы, кроссовки на меху, шапка до бровей, китайский пуховик с надписью "сделано в Париже" - этакий скафандр, надежно обезличивающий и маскирующий кого угодно в муторности спального района. Выходя из лифта, Анна столкнулась с соседкой, причитающей у почтового ящика. Перепутали квитанции, и она, подслеповато щурясь, вздыхала: ошибка какая-то, ошибка... Или обмануть хотели? Всяк норовит сейчас обмануть. А чего нас, старых, обманывать, мы и сами обманемся...

Ошибка... Анна ненавидела это слово с детства. На ошибках учатся - это было не про нее. За ошибки она расплачивалась. За любые. Сама, без помощи или снисхождения - таковы были традиции ее семьи. Ее  никогда не били, даже голос не особо повышали, но антураж последующего общения наглядно демонстрировал ей, что груз вины маячит за ее спиной, как туристский рюкзак. Она так и не сняла его, покинув родительский дом, и до сих пор время от времени пополняла содержимое этого "ермака".

Улицу слегка припорошило, и Анна порадовалась этой иллюзии зимы. Понятно, что снег в Питере - явление редкое и жидкое, и до февраля радоваться морозной белизне не придется, но все же - зима, декабрь. Может, к тортику купить еще и шампанского, шампанское с утра - это элегантно. Но реальность отрезвила ее воспоминанием, что спиртное продают с десяти часов. Сейчас еще только девять с четвертью, болтаться сорок пять минут в компании синевато - лиловых личностей у дверей универсама неохота, значит, обойдемся тортиком. Она завернула за дом , прошла через припорошенную снегом детскую площадку,   мимо стоянки и привычно толкнула стеклянную дверь кондитерской. Хлеб никогда не пахнул тревогой, и ей больше нравились кафешки и вот такие кондитерские, чем прокуренные пабы, где они традиционно собирались раз в год всем оставшимся классом. А еще в этой кондитерской работала тетя Варя, с которой они когда-то познакомились в поездке на Валаам. Раньше эта светлая, не по-питерски розовощекая женщина, пекла просфоры при каком-то монастыре  на юге, но перебралась по зову детей в промозглость северной пальмиры помогать с внуками. Внуки выросли, а она осталась. Здесь же святость кругом, говорила она. И Кронштадский батюшка, и Ксеньюшка, и Александра Невского мощи! Это же какая благодать! Господь привел пожить на старости лет, чего уж я обратно поеду? И не поехала, осталась светлым бликом в серости хоровода многоэтажек.

Анну эта женщина успокаивала. Приятно было видеть какое-то нездешнее понимание и всепрощение в голубых глазах, о чем бы Анна не рассказывала. Она-то сама так не умела - безоговорочно прощать и любить. Когда-то сделала попытку, обрадовалась, что может, но не выдержала удара под дых от тех, кого хотела прощать и любить. Не хватило сил на всепрощение, обесценилась вселенская радость бытия перед потребительским отношением ближних, поэтому получилось то, что получилось. Она в ракушке, в панцире. А теперь еще в депрессии и без работы.
"Здравствуй, Анечка!" - тетя Варя выкатилась колобком из служебного помещения, - "что-то ты рановато сегодня. На собеседование едешь? Ну, с Богом, с Богом. Как детки-то?"
Детки - кони застоявшиеся, подумала Анна. Никому, кроме тети Вари и в голову не взбредет называть этих охламонов "детками".
"Спасибо, тетя Варя. Детки здоровы. А я сегодня дома, подружку жду. Вот хочу тортик..." - Анна разглядывала выставленные за выгнутым стеклом сливки-вишенки-черешенки с названиями одно аппетитнее другого. Выбрала "безалкогольный", то есть обезжиренный - Иришка помешана на диетах. Поговорила с тетей Варей о постных салатах, о том, где на Рождество будет служить митрополит и засобиралась восвояси.
"Анечка, а ты ничего не забыла?" -  вдруг спросила тетя Варя, задвигая ящик кассы.
"Забыла" - как-то машинально отозвалась Анна, вспомнив и странное письмо, и зудящее словосочетание "ошибка-истина". Что-то, забытое под спудом самообмана или самоконтроля, двигало ей, - "я забыла конверт, для меня должны были оставить..."
"Конверт?" - тетя Варя удивленно подняла брови,  - "какой конверт? Нет, Анечка, я про твои перчатки. Гляди, вот же они, на прилавке. Эх, ты, Маша-растеряша. Руки-то ведь озябнут. А про конверт я не знаю ничего"
"Ну и ладно" - облегченно улыбнулась Анна, и впрямь забывшая шерстяные перчатки чернеть на пестром пластике прилавка. Все бред и наваждение, пора взрослеть, пить антидепрессанты и жить в реальности.
"Варвара Степановна, этот, что ли?" - из подсобки показалась голова тети Вариной напарницы, - "Светка вчера сказала, что просили передать. Прям не кафе, а почта России."
Анна похолодела, когда рыжая, мелким бесом завитая кондитерша, с трудом протиснув телеса между прилавком и полками с конфетами, протянула ей конверт. Тоже голубовато-серый, как вчера, только больше размером и плотнее набитый.
"Сергеева Анна Витальевна - это вы будете?" - с профессиональной подозрительностью тюремного надзирателя рыжая кондитерша уставилась на Анну.
"Она, Клавочка, она" - заулыбалась тетя Варя, - "другой-то такой и нет на белом свете, всех нас Господь наградил по-разному"
"Кого наградил, а кого и зря родил" - рыжая бросила конверт на прилавок, - "Степановна, так я чай и карамель не заказываю, ставить и так некуда. Ох, жизнь"
Она прошлепала обратно в подсобку, где, приглядываясь, стала тыкать толстыми пальцами в затертый телефон, а Анна, машинально забрав конверт, вышла на улицу. Соблазн распечатать конверт прямо за столиком  кондитерской был велик, но ведь тетя Варя на даст сосредоточиться. И обмануть себя не даст - увидит, что Анна в лице переменилась, и не выпустит, пока до сути не докопается. Нет, лучше дома, тем более, что до Иришкиного поезда время еще навалом, детки - тут она фыркнула - не скоро заявятся, значит, их с конвертом уединению ничто не будет мешать.

Здравствуйте, Анна.
Что ж, первый шаг к вашей роли сделан. Браво. Человека можно охарактеризовать еще и по его намерениям, не так ли? А какие намерения были у вас, когда вы забирали это письмо? Или, как всегда, вами управлял его величество случай? Даже если и так, не бойтесь и не гневайтесь на этого властелина, он не так капризен, как принято судить.
Для исполнения вашей роли вам не нужно ставить голос, учить сценическую речь, пластику и тому подобное. Все, что вам нужно для успеха, это  сделать три шага.
Шаг первый - просто решиться их сделать.
Шаг второй -  просто приехать сегодня к началу репетиции по указанному ниже адресу.
Шаг третий -  быть готовой идти до финала пьесы.
Видите, как все просто, если отбросить ненужные расширения "а если", "а что будет", "нерационально", "опрометчиво". Ну, довольно, другие доводы вам так же хорошо известны.
У вас будет огромный простор для экспромта и реализации своих творческих фантазий, но не забывайте, что процесс этот интимный, и не каждый согласится афишировать свои тайные стороны. Поэтому для создания доверительной и более раскрепощенной обстановки актерам рекомендуется скрыть свой облик под маской. Облик, но не суть, чувствуете разницу? Вы наденете эту маску при входе в театр, как и прочие актеры, поэтому ничего, кроме имени, никто из труппы о вас знать не будет. Откровенность лишь частично проявляется в словах и внешности. Она в поступках, там ее место и суть. До вечера. Режиссер.


Анна обратила внимание на то, что сидит за кухонным столом, не сняв пуховик, лишь тогда, когда ей стало непривычно жарко. Она мерзла даже летом, а тут ее опаляло что-то, и не только из-за сомнительного пуха китайских рябушек, но и из-за того, что ей мерещилось за текстом этого письма. Страх? Нет, не то. Нервозное ожидание? Похоже. Мандраж, как перед прыжком с трамплина в темную глубину. Этого ощущения ей и не хватало -  ощущения первооткрывателя своих неизведанных сторон. Ощущения встречи со своими гранями. Ну, и с чужой придурковатостью, видимо, тоже. Режиссер. Тоже мне, цаца. Наверняка это все же проделки какого-нибудь непонятого и непринятого, а может поизносившегося "таланта" из Шуриковой компании. Так он ей и представился, этот Режиссер - лет за пятьдесят, волосенки плохо помыты и давно не стрижены, шмоточки от кутюр с автографами моли и вчерашнего портвешка. Ну и ладно, так даже лучше. Повыпендривается перед непросвещенными актерами-любителями, посудачит о гибели театрального искусства и замене его интерактивной ересью, а там и по домам можно. Приключение, блин.

"Вы не любите рисковать" - отчего эта фраза из выброшенного вчера письма вдруг пришла ей на ум? А ведь верно, не любит. Настолько не любит, что вот так, сходу, сочинила историю про спившегося режиссера-неудачника. Расписала, разложила по полочкам, определила стандартный алгоритм действий. И разрушила остроту и вибрирующую нервозность ожидаемого момента, а вместе с этим -  что-то в себе. Она - разрушитель. Кажется, именно такой фразой начиналось первое письмо? Интересно, Коленька или Сашка мусор утром вынесли?

Скинув пуховик прямо на пол, Анна полезла под раковину. Странное это чувство -  испытывать облегчение от того, что обычно бесит. Мусор на месте, кипа газет тоже, а среди них - тот самый первый конверт. Достав его, Анна аккуратно разгладила послание. Несомненно, почерк один и тот же. Неужели и правда кто-то, именующий себя Режиссером, заварил эту неведомую кашу с серьезными целями? Хотя лучше бы они не были серьезными, расчлененный труп в ванной - тоже не шутки, если говорить откровенно.

Перечитав еще раз оба письма, она подумала, что, наверное, в ее возрасте такие аферы и розыгрыши неуместны. Потом подумала, что надо бы перестраховаться и оставить Иришке адрес, который прилагался в конце послания. Мало ли что, дети хоть и не грудные, но без мамки еще никуда. Мысль об осиротевших отпрысках, один из которых сравнялся с ней в росте, а другой выше на целую голову, несколько утихомирила ее авантюрный порыв. А ну, как и вправду - маньяк? Получат маму по почте. Частями. Бр-р-р. С другой стороны, у папы будет прекрасная возможность посвятить всего себя детям, раз он их так любит. А что? Вон джигиты: с пяти-шести лет не живут на женской половине, и ничего - джигиты, а не "мама, заплати", "мама, сходи", "мама, я не виноват, оно само". Нет, все же адрес Иришке она оставит, береженого Бог бережет. Место, куда ей предстояло сегодня отправиться, было ей знакомо в общих чертах - Васильевский остров - значит, полтора часа на дорогу, не меньше. От метро - минут пятнадцать пешком, вроде бы это дом на Большом проспекте. Но где там театр? Или же это драмкружок от Балтийского завода? Тогда весь антураж таинственности рассеется, как только она войдет в какой-нибудь полуподвал со скрипучей сценой и пыльным занавесом, видевшим еще революционные агитбригады. Скучно, глупо и безопасно.

Анна поймала себя на привычном, но отчего-то показавшемся неприятном, неприличном каком-то занятии: она заранее делала выводы о том, что еще не произошло. Она разрушала будущее. Плохое или хорошее, скучное или искрометное, она уничтожала его, делая заранее известным. И известность эта была гаденько-мещанская, прагматично-пессимистичная, не дающая ничего, кроме ощущения безопасности, предсказуемости и тоски. Да, именно тоски, той дряни, накрепко обосновавшейся в Анне, которую ее свекровь именовала депрессией и ехидно советовала обратиться к психиатру. У нее, у свекрови, разумеется, был на примете то ли психиатр-гомеопат, то ли слесарь - гинеколог, которого она с одержимостью сватала всем подряд. А еще ее захлестнула всегдашняя неуверенность  в себе, та самая, из-за которой она не раз сама себя лишала работы, знакомств, отдыха, самоуважения. Боялась ошибиться и выставить себя в дурном свете.

Помимо письма и карточки с адресом в конверте лежала еще и аккуратно свернутая маска. Кусочек черного шелка, закрывающий пол-лица, с чуть раскосыми прорезями для глаз. Анна подошла к зеркалу, неуверенно приложив шелковый атрибут таинственности к лицу. Вот сейчас этот предмет как в дурном фильме с кривляющимся американским комиком прилипнет к ее лицу и изменит ее суть. Эффект оказался иным - с джинсами и бледно-зеленым толстым свитером маска делала ее похожей на провинциальную налетчицу. Этакая Дуня из Старомухобоевки в попытке ограбить кассу колхозного рынка. Нет, так идти нельзя, а то из детективной задумки режиссера однозначно получится комедия. Надо найти что-то более подходящее к маске. Абсурдный постулат -  сначала напялить маску, а потом выеживаться, чтобы ей соответствовать.

Маска отправилась на диван, а сама Анна - в шкаф. Но в его недрах как-то смущенно жались кофточки-юбочки землистых оттенков. Хорошие вещи известных брендов, совершенно обезличивавшие хозяйку. Интересно, она-то всегда думала наоборот, что умеренность - признак хорошего вкуса, а он в свою очередь - признак индивидуальности. Может, так оно и было, но маска все меняла. Что же к ней надеть?
После раскопок в шкафу и комодах комната стала напоминать то ли барахолку, то ли пункт сбора гуманитарной помощи, но ничего подходящего так и не нашлось. Разозлившись, Анна начала с остервенением запихивать вещи обратно - именно запихивать, а не методично развешивать и складывать, чтобы не доставлять злорадного удовольствия обожавшей шарить по шкафам свекрови. Черт с ней, с Марфой Елпидифоровной, как звали за глаза склочную ведьму, с которой Анна имела несчастье породниться. Хочет - пусть сама порядок наводит, или сыну жалуется, если он расслышит ее из-за шороха виртуальных карт.

От мыслей о шокированной свекрови ее отвлек звонок в дверь и нетерпеливый стук в нее же ногой. Иришка, подхваченная ветром перемен своей жизни, внеслась смерчем  в ее квартиру, вещая что-то о супер-супер-супер тетке, монгольской шаманке, с  которой она познакомилась в поезде, и о том, что им всем надо непременно почистить у нее свою карму. Выглядела соседка сногсшибательно - обветрившееся в горах лицо светилось если не счастьем, то довольством собой точно. Волосы собраны в небрежный хвост, ногти без лака, обычной боевой раскраски макияжа нет - что ж, видимо, отпуск удался. А какие там горы! А сколько там снега! А какой там сервис - Швейцария отдыхает. А порции в ресторанчике кемпинга - ужас! Не растолстеть невозможно! А лошади, оказывается, зимой ужасно лохматые и от этого смешные. А в первый же день она шлепнулась, забыв закрепить страховку, и неделю лечила синяк на заднице. Не без помощи инструктора, конечно. Но на вокзал ее этот уральский мачо не проводил даже, и она страшно счастлива, потому что если бы проводил, то она не встретила бы Георгия, профессора непомню чего. А так как из-за инструктора-жиголо все произошло так, как произошло, то она, похоже, скоро выйдет замуж.  За профессора. Вот. Слава придуркам в нашей жизни.
Анна только головой качала, посмеиваясь соседкиной расторопности. Тортик незаметно исчез, вместо него пришла мысль: а может все-таки сходить за шампанским? И еще за одним тортиком? Но Иришка от таких соблазнов отказалась - ей сегодня еще к маме ехать, а там - холодец, оливье и ...и... и... В общем, мама это мама.
"А у тебя что, обыск был?" - спросила соседка, заглянув в неприбранную комнату, -"если надо спрятать что, ну, там, гаубицу, или ядерную боеголовку, то приноси, у меня место есть на балконе. Мамину капусту схомячили под водку братья-художники, поэтому ведро я оттуда убрала "
Анна заверила ее, что гаубицу она зарыла в огороде вместе с дедушкиным пулеметом, а если бы у нее была боеголовка, то она бы давно ее продала на Кондратьевском рынке или на Юноне. Она показала подружке письмо, пояснив, что затея с костюмом, более-менее подходящим к маске, похоже, провалилась. Соседка, перечитав оба послания, повертела их в руках, поскребла ногтем чернила, понюхала и даже попробовала на зуб. Анна расхохоталась - ну просто мартышка и очки. Тоже еще, эксперт - криминалист с дизайнерским образованием.
"Нечего ржать" - менторским тоном заметила Ирина, - "запах может много рассказать о человеке. Но, по-моему, первое пахнет помойкой, а второе - ванилью. Может, автор - бомж?"
"Я первое письмо просто сразу в ведро выкинула" - пояснила Анна, - "а второе меня в кондитерской ожидало. Тоже мне, Шерлок. Ну, что ты думаешь, я сошла с ума, раз собираюсь поехать на эту репетицию?"
Соседка, сосредоточенно разглядывая почерк, заявила:
"Ты сойдешь с ума, если ничего не изменишь в своей жизни. Это аксиома. Это неоспоримый факт. Это...это очевидно, как и то, что мой бывший муж - козел. Какие еще реалистичные сравнения тебе привести?"
"Иришка, ну что я могу изменить? Уйти в свободное плавание, бросив к черту почти двадцать лет семейной жизни и двоих детей? Прости, но это рецепт из дешевой газетенки."
"Нет" - покачала головой подружка - "это рецепт из бесплатной газетенки, которыми засрали весь подъезд. Перекрасить дом снаружи - не значит изменить его изнутри. Сломай стены, выкини хлам, купи новую мебель."
"Ага, а муж?" - скептически хмыкнула Анна - "его тоже - на свалку?"
"Нет, пусть радуется переменам"
"Они ему не нужны"
"Перемены нужны всем, просто кому-то надо набраться смелости сделать первый шаг. Я бы поехала на эту репетицию. Нет, ну что ты теряешь-то? Невинности тебя лишат? Это вряд ли, поздновато и никому не интересно. Убить не убьют, денег много не бери, серьги не одевай - какие там еще требования безопасности? В рабство не продадут, уж прости, старовата в свои тридцать восемь. Чего не развлечься - то? Ну, что ты опять себе накручиваешь? В необходимости какого смирения и терпения себя убеждаешь? Съезди, посмотри, и терпи дальше, хоть обтерпись. А вдруг это что-то интересное?"
"Вроде монгольской шаманки?" - улыбнулась Анна.
"Вроде того, как эта маска будет смотреться с моим платьем" -  после минутной задумчивости выдала Ирина, оценивающе оглядев бледную зелень свитера и поморщившись.
"Что?" - спросила Анна, перехватив ее взгляд,  - "это не из Огги, не с распродажи."
"Знаешь, есть в апокалипсисе конь бледный, так вот это ошибка перевода. На самом деле там слово" хлорос", что означает оттенок трупной зелени" - выдала результат осмотра соседка,  - "выкини это и купи себе дешевый китайский джемпер умопомрачительного лососевого цвета. Уверяю тебя, будешь просто отпад. А сейчас -  ко мне. Не упирайся, у меня дизайнерский зуд"

------------------------------------------------------

Дизайнерский зуд соседки был удовлетворен, и на Васильевский Анна отправилась в высоких, чуть ли не на шпильке, сапогах, в черном, до умопомрачения простом в своей элегантности платье - футляре до ко колена, и с шелковой маской в кармане темно- коричневого классического полупальто с меховым воротником, закрывающим пол лица. Из этого гардероба содержанки -  а именно так она себя и чувствовала, ловя в метро заинтересованные взгляды - ей принадлежало лишь пальто, остальное шедро пожертвовала Иришка. Свой наряд бледного всадника Апокалипсиса - свитер, джинсы и пуховик -  Анна оставила у соседки. Ни к чему возвращаться домой  в образе женщины - вамп.
"В следующий раз сделаем из тебя lady in red, у меня есть потрясающий костюм в стиле Коко Шанель" - пообещала Иришка
Если этот следующий раз будет, скептически подумала Анна. И этот-то совершенно лишний, но раз уж приоделась - поеду, посмеюсь. Дура великовозрастная.
К семи часам вечера она, изрядно спрессованная в метро,  шла по Большому проспекту, сверяясь с адресом на карточке. Вот он, обычный доходный дом, перестроенный после блокадных бомбежек. Арка во внутренний двор открыта, и Анна, почему-то не сомневаясь, вошла под гулкий свод. Двор - темный, тесный - сразу отрезал от нее вечернюю нервозность уставшего слякотного города. Дверь была всего одна и не закрыта, поэтому Анна, для очистки совести поискав глазами хоть какую-то вывеску, шагнула в плохо освещенный, давно не ремонтированный подъезд.

Удара по голове не последовало, поэтому она остановилась и огляделась. Куда-то вверх уходила жмущаяся к грязно - зеленым стенам лестница с ржавыми, покривившимися перилами. Хлорос, видимо, стал цветом нынешнего театрального сезона. Двери на несимметрично расположенных площадках были заложены кирпичом или же грубо забиты досками. Деревянные ящики для писем лишены дверец. Все, кроме одного, запертого на новехонький блестящий замок. Значит, где-то здесь теплилась жизнь. Воспрянув духом от перспективы бесцельного поиска, Анна стала подниматься наверх,  мысленно уже находясь в толчее метрополитена. Но на пятом этаже она обнаружила вполне функциональную дверь. Старую, с не единожды врезанными и вырванными замками, но, тем не менее, единственно живую среди своих соратниц. Обыкновенная дверь обыкновенного нерасселенного доходного дома - старая, крашеная коричневой послевоенной краской, с номером на потрескавшейся эмалевой пластинке. Обыкновенная дверь, если бы не одно "но": в левом верхнем углу красовалась едва заметный символ -  черная театральная маска. Что это - приглашение войти или или инструкция? Дурацкая ситуация - Анна ненавидела стучать, спрашивать "можно", объяснять цель визита, особенно тому, кто совершенно не готов к ее появлению. Но стучать не пришлось - дверь была открыта, и она, чуть поколебавшись, вошла внутрь. Длинный темный коридор, в котором она оказалась, встретил ее выцветшими потрескавшимися обоями, запахом пыли, скрученными жилами допотопной проводки и сквозняком. Тянуло уйти, и уйти сию минуту, но ее задела за живое фраза "вы не любите рисковать", и из какого-то девчоночьего упрямства захотелось топнуть ногой и доказать автору письма, что его псевдопсихологические доводы ошибочны. Глупость, конечно, она ведь даже не знает, с кем имеет дело, но глупости давно не входили в ее ежедневное меню, и Анна, решительно надев холодящую шелком маску, двинулась по коридору в поисках объяснения происходящему. Ее шаги гулко раздавались в лабиринтах этого странного жилища, и показавшиеся нескончаемыми секунды это были единственные звуки.  Но вскоре она услышала голоса, странные, будто слышимые через трубу или завесу воды. Загадочная акустика потеряла таинственность после того, как Анна, открыв дверь в конце коридора, оказалась в самом что ни на есть настоящем зрительном зале. Шок - вот что она испытала, замерев на пороге. Настоящий шок и восторженное непонимание, как на пятом этаже ничем неприметного дома могло оказаться пространство театра - полноценного, пусть небольшого, скорее всего, домашнего развлечения каких-то зажиточных домовладельцев,  с тяжелой драпировкой занавеса, дощатой сценой, миниатюрным залом с рядами старинных потертых кресел, с характерным запахом пыли и запустения, но - реального, осязаемого! Такого она не ожидала и, повинуясь будто не своей воле, двинулась к сцене -  единственному освещенному пятну.

На сцене полукругом были расставлены стулья, обычные, советских времен, безликие, как выцветшие портреты членов политбюро. Двое мужчин и женщина, сидевшие на крайних справа местах, умолкли при появлении Анны. А она подумала, что приятно быть дурой, не одинокой в своей дурости - у всех на лицах были такие же маски.
"Добрый вечер" - поздоровалась она, с удивлением прислушиваясь к эху своего голоса, - "надеюсь, я не опоздала?"
"Добрый вечер" - один из мужчин поднялся с места, жестом приглашая ее присоединиться к компании, - "поднимайтесь к нам"
Оглядевшись, Анна сбросила пальто на кресло и по скрипучим ступеням поднялась в пятно света. Это ощущение она запомнит надолго - темная выжидательность пустого зала и она, возвышающаяся над ним. Будоражит, это факт.
"Ну вот, теперь нас четверо - сказала женщина, когда Анна заняла пустой стул- "надеюсь, нам не придется долго ждать последнего приглашенного и режиссера"
"Да, вот именно режиссера я бы хотел видеть больше всего" -  отозвался другой мужчина, сосед Анны. Скосив глаза, она по привычке оценила его поношенные, но недешевые ботинки, смахивающие на горнолыжные, и стильные джинсы. Ладно, хоть не маргиналы какие-то здесь собрались. Второй мужчина видимо пришел сюда прямо из офиса - костюм, галстук, кожаный портфель на полу возле стула. А Анна, не думая, оставила свою сумочку вместе с пальто на кресле в зале. Непозволительная неосмотрительность и беспечность, ведь там мобильник, кошелек. Случись что, ни до дома не доберешься, ни милицию не вызовешь. Вот женщина, что пришла в кирпичного цвета обтягивающем трикотажном платье, держит сумочку на коленях, как и положено приличной  даме, а не разбрасывается имуществом и собственной безопасностью. Но почему-то при мысли о милиции, да и о чужой непорядочности внутри стало нехорошо. Здесь, перед лицом темного, чего-то ожидающего от нее зала, не хотелось дополнять свой багаж вины и ошибок еще и предубеждением в чей-либо адрес. Это слишком привычное занятие для нее, и это она всегда успеет.
"Скажите, хоть у кого - нибудь есть догадки на тот счет, кто и зачем нас здесь собрал?" - поинтересовалась женщина, чуть  наклонившись вперед и адресуя свой вопрос в основном Анне.
"По-моему, мы сами здесь собрались" - не дав Анне даже рта раскрыть, ответил мужчина с портфелем, - "не хотели бы - не пришли, ведь так?"
"Так, не так, а все же интересно, кем окажется этот любитель мистификаций" - насмешливо хмыкнул сосед Анны. Он хотел добавить еще что-то, но в зале вместе со сквозняком появился еще один участник неведомого спектакля. Поздоровавшись, он с минуту колебался, затем оставил куртку на креслах и занял последний пустующий стул на сцене.
"Репетиция еще не началась?" - с каким-то нервным смешком поинтересовался он.
"Вас ждали" - в тон ему ответил сосед Анны.
"Ага, это, знаете ли, хорошо, когда ждут" - без обиды на сарказм, отозвался он, - "а режиссера кто-нибудь уже видел?"
Ответом ему было недоуменное молчание.
"Понятно".

Анна оглядывала зал, и, засмотревшись куда-то вверх, где в беспорядке переплетались блоки с намотанными веревками, удерживающими занавес, подумала, что все это -  и "актеры", и коробка пространства напоминают балаганный ящик с куклами-марионетками, судачившими о том, о сем в ожидании кукловода. Занятая своими наблюдениями, она не заметила, как из другой двери в конце зрительного зала, надежно скрытой темнотой, появился еще один человек и уверенно пошел между рядами по направлению к сцене. Он дошел до сомнительной границы света, падавшего от сцены, и мрака зала. Сел так, что лицо его оставалось в тени. Анна, не жаловавшаяся на плохое зрение, как ни старалась, не смогла рассмотреть черты его лица. Что ж, антураж таинственности должен быть соблюден.
"Добрый вечер, господа" - голос невидимого человека на секунду показался Анне знакомым, - "я рад, что все в сборе. Разрешите поприветствовать вас в стенах этого храма метаморфоз. Я не оговорился - разыгрываемые здесь действа - не столько спектакли, сколько преображения, преломление реальности. Но давайте по порядку. Так как договор - залог любых успешных взаимоотношений, то давайте и мы не будем нарушать традиций и для начала договоримся о стиле нашего творческого сотрудничества. Я - Режиссер. Именно такое обращение устроит меня больше всего. Ваши имена - ваше достояние, и вы вправе не раскрывать их друг перед другом, выбрав любой псевдоним, тем более, что по ходу пьесы я буду обращаться к вам по имени вашего персонажа. Хотите - оставайтесь вообще безымянными, как угодно "
"Но вы-то наши имена знаете" - с сомнением, или же с нервным сарказмом, заявила дама в обтягивающем платье.
"И не только имена" - согласился Режиссер, - "но я гарантирую сохранение конфиденциальности до конца пьесы и даже после нее, если вы пожелаете. На самом деле моя информированность о некоторых ваших чертах - не великое преимущество. У вас в этой постановке больше перспектив, больше простора для творчества именно потому, что у вас мало информации и обо мне, и о предстоящей вам роли, и о самих себе. Любая постановка - это игра. Согласитесь, что  даже именитые актеры лукавят, говоря о том, что полностью отождествляют себя со своим персонажем, настолько входят в роль. что забывают себя "
"А не кажется ли вам слишком самонадеянным утверждение, что мы мало что сами о себе знаем?" - прервал Режиссера сосед Анны, - "для вас, вероятно, исполнять роль хозяина, режиссера, господа Бога или кого-либо еще - бальзам на самолюбивое сердце?"
Человек в тени оставался неподвижен, и Анне почудилось, что он слегка усмехнулся. Или же это усмехалась над ними расстилавшаяся перед сценой темнота, которую они должны были преобразить.
"Я - всего лишь Режиссер, это моя роль в данной постановке. И, знаете, о себе я информирован примерно настолько же, насколько и вы информированы о своей истинной сути"
"Но вы-то, в отличие от нас, своей волей оказались здесь, раз сценарий предлагаемого фарса для нас уже написан"
"Вы правы, решение заняться этой постановкой я принимал в здравом уме и твердой памяти. Но вы необъективны - я никого сюда силком я не тащил"
Сосед Анны, снова хмыкнув, умолк, а Режиссер, подождав немного, продолжил:
"Если говорить о постановке, то я еще не знаю, что мы увидим на выходе - фарс, пантомиму, триллер. Все зависит от вас, господа артисты. Гарантированно могу обещать только одно -  успех кое-кому из присутствующих обеспечен. Успех и результат, к которому подсознательно стремится любой разумный человек, но зачастую боится его достичь"
Дама в кирпичном платье, кашлянув, попросила:
"Знаете, хотелось бы какой-то конкретики. Все эти философско-психологические постулаты, увы, пусты. Поясните нам, в чем конкретная суть этого мероприятия"
"Другими словами, хватит словоблудия и давайте о деле" - поддержал ее человек с портфелем.
"О деле? Что ж, хорошо. Итак, конечная цель нашей постановки - преображение, метаморфоза. Мы имеем сырую, хаотичную ситуацию и должны привести ее к некой гармонии. Незавершенность предложенного вам сюжета потребует завершения, поэтому актер должен обратить дисгармонию в гармонию, став подлинным творцом пьесы как космического акта"
"Что же это получится?" - спросил сосед Анны,  - "по-моему, какая-то отсебятина. Как можно, перекроив сценарий по собственному усмотрению, достичь какой-то мало-мальски конкретной цели? Этак и правда - из детектива получится водевиль!"
"Все возможно" - согласился Режиссер, - "а вам разве не хочется быть автором, а не только исполнителем? Хотя бы здесь, на сцене?"
Анна сама не поняла, как отважилась вступить в разговор. Ей тоже хотелось конкретики, но не столько действий, сколько конкретики понимания того, с чем ей предстоит иметь дело.
" По-моему, речь идет о какой-то игре в театр" - сказала она, - " как я понимаю, мы должны, изображая игру, достичь результатов, не имеющих к Мельпомене никакого отношения. Что это, психологический практикум? Хотите добиться каких-то регалий, используя нас как опытный материал для исследований?"
"Что наша жизнь - игра!" - пропел мужчина с портфелем довольно сносно поставленным голосом.
"Браво, господин актер. Хороший голос, но отвратительная аналогия -  в жизнь играть нельзя, ее надо проживать сознательно и ответственно. А вот игру можно прожить не без пользы для реального бытия," - сказал Режиссер, - "итак, готовы поиграть?"
Пятеро сидевших на освещенной сцене людей переглянулись, то ли ища  поддержки друг в друге, то ли оценивая реакцию друг друга.
"Отлично" - подытожил Режиссер, - "раз никто не покинул своего места, я позволю себе сделать вывод, что труппа готова к репетиции. Итак, данной мне режиссерской властью  я назначу каждому его роль, пока что обозначив ее номером согласно со сценарием. Кстати, свой экземпляр сценария каждый может забрать вон там, на столике за кулисами. Я буду называть номер, а вы взамен назовете мне имя, выбранное для себя на время наших с вами встреч. Начнем с номера один. Ваша реплика, сударыня в коричневом. Вы игрок под номером один, как благоволите к вам обращаться?"
Дама в обтягивающем платье машинально стиснула в руках маленькую изящную сумочку.
"Даже не знаю... наверное, Валькирия"
"Превосходно. Благодарю за отвагу. Итак, роль под номером один занята госпожой Валькирией, запоминайте, господа" - объявил Режиссер, - "игрок под номером два - ваше имя?"
"Тенор" - фыркнул мужчина с портфелем, недоверчиво покрутив головой.
"Отлично, роль под номером два отдана игроку под псевдонимом Тенор. Далее - роль под номером три...?"
Режиссер выжидательно замолчал
"Юпитер" - не без сарказма сообщил сосед Анны, - "надо же еще кому-то, кроме вас, быть небожителем"
"Quod licet Jovi, nоn licet bovi" (что позволено Юпитеру, то не позволено быку) - не меняя тональности глубокого голоса принял это заявление режиссер, - "роль под номером три всецело в разящей длани Юпитера. Далее?"
Или Анне показалось, или же глаза, с которыми она тщетно пыталась встретиться в полумраке, действительно были зелеными.
"Ну, раз мы ударились в мифологию, то, пожалуй, Цирцея", - сказала она.
"Принято," - зеленый отблеск потух, - "ваша роль под номером четыре. И роль под номером пять достается..."
"Спасателю" - в голосе последнего из пришедших актеров не было ни смущения, ни вызова, ни насмешки, и Анну этот штрих насторожил больше, чем иллюзия зеленого отблеска. Она тут же внутренне одернула себя, отругав за привычку настораживаться по каждому мало-мальски значимому поводу. В конце концов, ее Цирцея не хуже и не лучше остальных псевдонимов. А вот Режиссер отчего- то уточнил, и уточнил не без подтекста, или же это опять услышала только Анна:
"Не Спасителю, вы уверены?"
"Нет, Спаситель - это было бы слишком претенциозно. Довольно и Спасателя".
"Хорошо, принято. Итак, господа актеры, или же игроки, что, впрочем, в нашем случае одно и то же, начнем. Представленный в сценарии сюжет - классический детектив. Время и место не указано, так как оно и в жизни имеет всего лишь вспомогательное значение. Важны лишь участники, их действия и происходящие с ними в результате этих действий метаморфозы. Но так как все мы еще далеки от ипостаси чистого духа, то давайте привяжем наши персонажи к конкретному времени  и месту. Либо же изобретем их сами, что, впрочем, потребует излишних усилий на согласование. Где будет совершено одно убийство и будет замышляться другое? Ваши предложения?"
"Только не в родном отечестве" - попросила Валькирия, - "пожалейте истерзанное сериалами воображение. Сто процентов скатимся к навязшим в зубах образам оборотней в погонах и миллионеров-бессеребренников. Изящества не будет, а даже преступление должно быть произведением искусства, наполненным глубоким смыслом"
"Тогда, может, Америка?" - предложил Юпитер,  - "карты, деньги, два ствола?"
"Увольте!" - возмутился Тенор, - "от этой Америки уже тошнит в любом ее проявлении! Ширпотреб какой-то!"
"Вы весьма предвзято относитесь к этому континенту", - улыбнулась Анна, - "тогда, может, старая добрая Англия времен королевы Виктории? По-моему, сериал про Шерлока Холмса никого не раздражает"
"А у вас, уважаемый Спасатель, какие будут пожелания?" - спросил Режиссер.
Спасатель ни плечами не пожал, ни как-то иначе не выразил своего равнодушно - спокойного отношения. Как показалось Анне, из всех актеров он был менее всего эмоционален или заинтригован ситуацией.
"Мне безразличны время и место, главное - добросовестно сделать работу и дойти до цели" - сказал он.
"Звучит как профессиональный кодекс киллера" - заметила Валькирия, чем вызвала сдержанный смех труппы, - "вы, случаем, по роли не убийца?"
"Стоп, господа" - подал голос Режиссер, - "по правилам постановок такого рода истинные личины персонажей раскрываются только в финале. Задача партнеров - по ходу действия выводить убийц на чистую воду, тогда как задача самого убийцы - скрыть свое преступление или намерение его совершить. Сценарий, что вы держите в руках, всего лишь вехи, этакая болванка. Важен экспромт. Экспромт и происходящие благодаря ему метаморфозы - вот основная задача бытия. Вы вольны награждать своих персонажей любыми чертами, любыми характерами, определять их задачи и устремления. Но, заметьте, пожалуйста, все эти характеры и свойства вы должны будете раскрыть на сцене, чтобы внутренний мир героя не был лишь его достоянием. Меня вообще бесит понятие "внутренний мир", не могу взять в толк, что это за мир такой, если его не видно? Параллельна реальность, существующая только в отдельно взятом мозгу? Тогда это шизофрения, с этим к психиатру, а не в театр. Поделитесь своим миром, обогатите им миры других персонажей, обогатитесь сами их достоянием, приведите в стройную систему свои взгляды, соотнося их с  взглядами других людей. Впрочем, у нас еще будет время об этом поговорить. Итак, старая добрая Англия?"


На следующий день Анна проснулась поздно, и наверняка спала бы еще дольше, если бы не настойчивый звонок в дверь. Накинув халат и пробурчав, что если это очередная рекламная акция цептеровских кастрюль, ей придется не только думать матом , но им же и выражаться, она поплелась к двери, едва взглянув на себя в зеркало в прихожей. Такое выражение лица она называла "а чего вчера было-то?". Это случалось не часто, и, как правило после Иришкиных посиделок, но вчерашний день прочистил мозги похлеще абсента. В мутноватом глазке маячила недовольная физиономия какого-то мужика с чемоданом и мотком кабеля. Не спрашивая, Анна открыла дверь, будучи совершенно уверенной в том, что на такую растрепу ни один насильник не позарится, а в их квартире кроме компьютеров брать нечего. Шмотки - не жалко, ничего не жалко, кроме детей, но они, слава Богу, грызут гранит науки.

"Это двести первая?" - спросил мужик, вваливаясь в квартиру, - " вы вчера заявку на Интернет оставляли. Старый кабель убирать или оставить"
"Вы, однако, гигант, если я у вас сегодня двести первая" - съязвила Анна, - "у нас есть Интернет, какая еще заявка?"
"Намек понял" - заржал мужик, - "где кровать? Буду по совместительству мужем на час."
"Лучше на века, но безвременно ушедшим" - Анна, плотнее запахнув халат, кое-как собрала волосы в хвост, - "кофе хотите?"
"Не откажусь, с утра не жравши - одну в сад, другого в школу, пробки, мать их, никуда не успеваю. Так кабель-то куда тянуть?"
"А куда хотите" - уже из кухни отозвалась Анна, - "вас растворимый устроит?"
Дядька оказался не таким мрачным, как в глазке двери. Оказалось, что заявку новому провайдеру оставил вчера вечером муж, раздосадованный тем, что Интернет к вечеру так и не заработал. Что ж, поистине мужское решение. Пока она возилась на кухне, пришедший мастер лихо протащил змею кабеля   в спальню, поставил разветвитель и появился перед Анной во всей красе синей спецовки  и нечищеных ботинок. Уж куда там он не успевал, Анна не знала, но, добросовестно уничтожив остатки сыра вкупе с двумя бадьями кофе, он поведал хозяйке и о поборах в школе, и о том, что в садике у внучки карантин по вшам, и что теща отдала сэкономленные на похороны деньги каким-то проходимцам. Пришлось проходимцев разыскать и накостылять так, что все садоводство слышало. Пока Анна смешливо фыркала над описанием поединка на шести сотках, позвонила свекровь с извечным вопросом, а что плохого у них случилось и что она сейчас делает?
"Ничего плохого, кроме вашего звонка,  сегодня еще не случилось" - зевнув прямо в трубку, сказала Анна, - "а сейчас я ничего не делаю, я кофе пью с мужчиной"
Тишина в трубке чуть не разорвала барабанные перепонки, и Анна хотела было отключиться, как свекровь со странным ошалелым придыханием спросила:
"С каким мужчиной?
"C каким мужчиной? Да не знаю, с каким. Вас, кстати, как зовут?" -  не отнимая от уха трубку, спросила она у дядьки.
"Константин"- дожевывая сыр, сообщил он.
"С Константином, Марф...Виолетта Эммануиловна" - заявила Анна,  - " а что?"
"С каким..." - свекровь в трубке осеклась, потом спросила с любезностью болотной гадюки, - "а Женя где?"
"Ну, где же ему еще быть, как не на работе" - спокойно сообщила Анна, - "кто-то же должен кормить виртуальное казино"
"А..А..Аня, у вас все в порядке?" - переспросила Виолетта Эммануиловна, она же Марфа Елпидифоровна, она же Марфа - посадница и Элла Кацнельбоген в одной ипостаси, - "может, мне приехать?"
"У нас с Константином? Да, все, что от него требовалось, он уже сделал, и сделал неплохо, сейчас допьет кофе и гуд бай. А приезжать не надо, и без вас клоунады хоть отбавляй"
Отключив телефон, она выпроводила монтера. В прихожей снова посмотрелась в зеркало - а что, может, сходить в парикмахерскую, волосы покрасить? Опять же брови там, маникюр, пилинг. Хотя под маской все это не видно. Разве что так, для себя самой. Ей даже  стало интересно, а что такого произошло вчера в сюрреализме василеостровского доходного дома, отчего позабылась привычная утренняя апатия и отчаянная безнадежность хождения по кругу. Бессмысленность своих усилий изменить что-либо в жизни карусельной лошадки  отравляла каждый день. Не хотелось ни есть, ни спать, ни включать телевизор, ничего не хотелось, так как ни  в одном из привычных действий, будь то поездка за город, родительское собрание, решение с Коленькой занудных задач по геометрии не было никакого смысла. Смысл, глобальный, всеобъемлющий, вообще ушел из ее жизни, потому что все в жизни было ложью. Ложь закралась в стандартную "трешку" на шестом этаже незаметно, исподволь. Сначала катастрофой не казалась, подумаешь, кто-то что-то соврал, все друг другу великодушно прощали. Или же просто некогда было этим заниматься - мальчишки были маленькие, зубки, сопли, поликлиники, дача, велосипеды. Бабушки не особо помогали - мать Анны жила в области и много болела, но из последних сил забирала внуков на лето, пожить в небольшом поселке с вихлявой речкой и покосившейся церквушкой. Виолетта Эммануиловна дачи не имела, грядки ненавидела - какой маникюр потерпит прополку редиски? Это было не главным в ее жизни. Ее целью было воспитание достойных продолжателей фамилии Сергеевых, поэтому Сашка сломался достаточно быстро, заявив в свой одиннадцатый день рождения, что он больше всего на свете хочет поменяться бабушками с забиякой Витькой Пеньковым, которого скоро отправят в спецшколу: у него бабушка никогда трезвой не бывает, зато не малюется, как палехская ложка, не хает без конца его маму и не талдычит, что он ни черта не смыслит в математике только потому, что деревенские корни Анны изрядно подпортили голубую кровь знатного рода Сергеевых. Отец отвесил тогда не в меру разговорчивому сыночку хорошую затрещину, а Анна на следующий день, отпросившись с работы и заняв у начальника отдела чуть ли не половину зарплаты, забрала обоих детей и  уехала с ними в парк аттракционов. На обратном пути они купили Сашке новый велосипед, Коле - долгожданный скейтборд, три пакета вредной еды из Макдональдса и торжественно вернулись домой на такси. Марфа-посадница, как когда-то окрестил свекровь Анны ее старший брат, улетела в Египет лечить нервное потрясение, и по возращении стала ограничивать свои визиты еженедельным набегом на укрепления врага.

"Не умеешь воспитывать детей, вот теперь по твоей вине Коле придется на продленке изнывать" - заявил Анне муж, хоть и не трепетавший от нежных чувств к мамаше, но обиженный пренебрежением к его славным корням. Коле с его вечными бронхитами и отитами только продленки  не хватало, но на помощь неожиданно пришла подружка Иришка, только что вышедшая замуж за своего  не то моряка, не то рыбака, требовавшего, чтобы жена ждала его, не отлучаясь даже к маме на дачу. Сидя по полгода в одиночестве из-за стремления супруга любой ценой заработать на квартиру в Сиднее, она маялась от тоски и предложила забирать Колю из школы и даже делать с ним уроки. Муж Анны Иришку не любил, говорил, что у нее мозги курицы и шило в известном месте. Но, тем не менее, под руководством тети Иры Коленька за пару лет так навострился рисовать портреты и натюрморты, что его без экзаменов взяли в художественную школу. Все складывалось не так и плохо, но все испортила ложь и недоговоренности. Об этом Анна не хотела сегодня думать.

Сегодня... Даже странно, что это утро не похоже на вчерашнее. И что же произошло из ряда вон выходящего, что она не стала, как обычно, включать компьютер, тщательно выписывая вакансии, от которых она с удовольствием откажется после первого же звонка работодателю. Ведь уже несколько лет нее не хватало духу и на это,  и на многое другое в жизни. Она сломалась, оказавшись бессильной пред ложью, своей и чужой. А сегодня она почему-то не вспомнила ни о менеджерах по персоналу, ни о собственных муторно-серых мыслях. В ее жизни появилась задача, которую она неожиданно для себя сочла нужной решить. Захотела решить. Задача была не очень уж глобальной, не очень сложной и совсем не страшной - возвращаясь вчера домой уже в одиннадцатом часу, она поразилась своему спокойствию - не взбудораженному состоянию, порожденному неуверенностью, как это обычно бывало с ней в начале любых дел, а именно сосредоточенному спокойствию. Ей стало интересно, чем закончится это сюрреалистическое приключение.
Сценарий лежал у нее в сумке, и Анне не терпелось начать разбираться в хитросплетениях сюжета, но эту конфетку надо было заслужить. Поэтому - к бою: через час квартира была надраена, еще через пару часов на всех четырех конфорках плиты остывали кастрюли с добротным обедом. Все честь по чести, лишь бы оставили в покое. К детям, правда, сие утверждение не относилось - дети должны боготворить мамину стряпню, и только ради них Анна будила в себе прежний кулинарный азарт.

Для завершения картины не хватало чего-то еще, и горяча ванна с подаренными кем-то лепестками мыльных роз довершила список приготовлений к чтению. Прямо ритуальное омовение какое-то получилось, можно подумать, он собралась брать в руки не пачку распечатанных на принтере листов, а подлинник Послания к Галатам, чудом не рассыпавшийся за две тысячи лет. Итак, влажные волосы  завернуты в полотенце, кофе благополучно остывает, а ее героиня, овдовевшая миссис Парсонс, приезжает в поместье к родственникам, дабы узнать их мнение о тех странных записках с предупреждениями о грозящей одному из членов семьи опасности, что приходят на ее адрес. Задачи: убедить родственников, что она действительно о них беспокоится, и попытаться с их помощью составить хоть какое-то предположение о том, почему письма приходят именно ей.

Интересно, а какие задачи Режиссер определил другим актерам? Может, они в свою очередь должны убедить ее в том, что она больна шизофренией, упечь в психушку и заграбастать себе наследство? Как же составить свой монолог, чтобы у семейки не осталось сомнений в ее правдивости и психической адекватности? "Семейки"! Анна поморщилась - ну что за штампы, она даже о гипотетических родственниках думает, как о Виолетте Эммануиловне. Вспомнить бы, с чего началась неприязнь между ними. А, пожалуй, с самого начала, с первого знакомства, когда будущий муж привел ее на мамин день рождения. Там Виолетта Эммануиловна предстала во всей красе обеспеченной вдовы полковника, свысока поглядывая на всех, кто казался ей ниже по происхождению, образованию, хуже обеспечен жилплощадью и фамильными бриллиантами. Анне с порога дали понять, кто всегда будет хозяйкой в семьях отпрысков безутешной вдовы, и что при наличии у Евгения наследственных задатков в жены ему сгодиться разве что английская королева. Анне было девятнадцать, и тогда она  ровным счетом ничего не поняла из пренебрежительных намеков Виолетты Эммануиловны. Да Бог с ней, с Виолеттой. Что там дальше? Кто из родственников миссис Парсонс был убит полтора года назад при загадочных обстоятельствах? Муж?

Странное занятие оказалось сродни лузганью семечек или хлопанью пузырьков упаковки - вроде и бесполезно, но затягивает. Отвлек ее от этой заинтересованной сосредоточенности вернувшийся из школы Коленька.
"Мам, чего поесть?" - рюкзак со свистом пролетел из прихожей в приют "не влезай, убьет", а сам младший наследник предстал пред мамашины светлы очи с довольной улыбкой,  - "мам, к нам сегодня дядька из военкомата приходил, что-то бухтел целый урок. Мам, я же в армию не пойду, да? У меня же этот, как его, сколиоз? Слушай, а чего, все дядьки в форме на таком сленге выражаются? Нет, правда, мам, я раньше думал, что это просто приколы в инете, а сегодня такого наслушался! Знаешь Мустафу из параллельного класса? Он возбухать начал, что ему ну никак в армию нельзя идти, так как он русского языка не знает. А дядька в форме абсолютно серьезно ему и говорит, я вот тоже ни одного русского до армии не знал, и ничего. Он вообще загадками выражался, военный этот: вы, говорит, все тут, не знаю где. Мам, как думаешь, это он про что?"
"Чтобы не идти в армию,  надо напрячь бабушку, чтобы она напряглась и напрягла бывших знакомых покойного дедушки, чтобы они напряглись и напрягли своих знакомых в нашем военкомате" - Анна отложила сценарий и отправилась на кухню кормить неразумное дитятко. Дитятко же, вылавливая из супа лук, сообщило, что бабушка прислала ему смс-ку с обещанием приехать сегодня вечером и привезти какие-то задачники, оставшиеся то ли от дедушки, то ли от прадедушки.
"Вселенная функционирует по математическим законам" - педагогически выверено кивнула Анна, не желая некорректно высказываться в адрес Марфы-посадницы, - "учись, сынок. И угости бабулю котлетами, а я к тете Ире"
"Мам, она же не ест мясо!" - крикнул из кухни Коля, стараясь перекричать гудящий фен в руках стремительно засобиравшейся на выход матери, - "ей не нужна плоть убитых животных!"
"Верно, ей нужна не плоть, а души" - пробормотала Анна, зная, что сын ее не расслышит. И, выключив фен, добавила: - "тогда открой банку огурцов, их никто не убивал, они умерли своей смертью"
Иришку она застала за весьма нехарактерным для нее занятием - соседка наводила порядок, сортируя аккуратно сложенные вещи и раскладывая их по полкам выпотрошенного шкафа.
"У меня послезавтра намечается романтический ужин где-то на Петроградской" - сообщила она,  - "представляешь, если он плавно трансформируется в романтический завтрак, а у меня тут будто эскадрон на постое был? Поможешь мне вынести этот хлам на помойку?"
Хламом в понимании подружки были четыре объемных пакета с вещами, почему-то переставшими удовлетворять взыскательному вкусу хозяйки. Анна с сомнением наблюдала, как к уничтожению приговаривались совершенно приличные платья и блузки.
"Ира, ты уверена, что они тебе больше не понадобятся?" - спросила она, выуживая безжалостно скомканный жакет от Гуччи.
"Уверена, у меня начинается новая жизнь, а заокеанские подачки от моего бывшего будут провоцировать меня на рвотные спазмы во время романтического ужина. Или завтрака. Или обеда, не важно. Тебе надо - забирай."
Анна сказала, что отдаст эти пакеты Варваре Степановне, а та раздаст малоимущим прихожанам маленькой деревянной церквушки, куда исправно ходит на службы.
"Вот и прекрасно" - отозвалась Иришка, - "все какая-то польза от амбиций этого придурка. Как я раньше не сообразила-то? Слушай, а вот этот твой розыгрыш с театром случайно не ее рук дело? Может, какой-нибудь особо прогрессивный батюшка с психологическим образованием в компании с православными психотерапевтами устраивает такие тренинги?"
"Ира, это не тренинг" - с сомнением покачала головой Анна, помогая неугомонной соседке завязывать пакеты, - "во-первых, никто не требовал денег, во-вторых, никто не верещал о стопроцентном успехе запатентованных авторских методик, а в третьих..."
Анна задумалась, не зная, как же охарактеризовать ту странную атмосферу, в которой она оказалась благодаря   отчаянному желанию разнообразить свою жизнь не стандартным набором шоп-туров и посиделок со знакомыми до оскомины людьми , а чем-то, хоть немного напоминающим так любимые  в детстве таинственные истории. Она не знала, почему и зачем она поверила и доверилась странному приглашению от совершенно незнакомого человека. Она отвыкла думать о причинах своих поступков и намерений, больше времени уделяя анализу действий и - вот абсурд - мыслей других людей. Это было похоже на глухую оборону ото всех и от всего. По укоренившейся в последние годы привычке Анна защищалась от любых попыток окружающих войти с ней в контакт и вызвать на откровенность. Понимая, что такая ситуация ненормальна в принципе, Анна все же подсознательно ждала нападения от  тех, кто априори не мог быть для нее опасен. Врагами были все, потому что она была хуже всех. Потому что она не могла ничего изменить ни в себе, ни в своей жизни.
"Ира, я не знаю, как я повелась на эту глупость" - только и сказала Анна.
Иришка промычала что-то невразумительное, типа ага или угу, не без усилий выволакивая из шкафа какой-то чемодан с неразделенным при разводе барахлом. Битком набитый чемодан с треском распахнулся, и все, заработанное добропорядочной женой то ли лоцмана, то ли боцмана  за многие месяцы ожидания,  вывалилось  на паркет.
"Вот и тебя когда-нибудь разопрет изнутри от того, в чем ты сама себе боишься признаться" - шлепнувшись едва залеченным в Уральских горах синяком на пол, заявила подружка, - "повелась - и молодец. Давно надо было чем-нибудь заняться. Пошла бы на курсы росписи по дереву, торговала бы гжельскими яйцами на пасху, все при деле, да и самоуважение какое-никакое, не за тарелку супа в двести первой квартире проживаешь. Анька, а ты ведь и вправду - проживаешь! Жизнь мимо проживаешь! Как проезжаешь на трамвае - мимо! Что, не так? Так, дорогая моя, и ты знаешь об этом не хуже меня. Что изменилось в твоей жизни за последние десять лет? Женька стал меньше играть? Нет. Скрытые резервы он  себе обнаружил и тащит тебя  постель каждый вечер? Нет. Денег больше стал приносить? Жизнь полюбил, вот чтобы так, по-есенински: "признаю тебя, жизнь, принимаю!"? Сделал хоть одну попытку избавиться от своих комплексов? Вспомнил о том, что не только его деньги, но и эмоции и реализация себя самого нужна ближним, а не только аванс, получка и вечное нытье, что он упустил все возможности в жизни? Нет, и этого не произошло. И не произойдет, потому что он - это не ты. Он - твой муж, но он -  не ты! Не любовь это, не любовь, если ты закопалась по уши в неприятии себя, прозябая в двести первой квартире из чувства долга, сожаления о впустую потраченных годах и тупой уверенности в том, что ты никому, кроме этого неврастеника, так и не понявшего, что он хочет от жизни, не нужна "
"Ира, ты..." - Анна не сразу нашлась, что и ответить, - "я не говорила, что я никому не нужна. Я просто... просто я никому ничего больше не могу дать. Выгорело, понимаешь? Выгорело, потому что незачем. Я даже котят в подъезде жалеть перестала - под ноги лезут, значит, досадная помеха"
"Да врешь ты все. Ты всех жалеешь, кроме себя. Мужа жалеешь - над кем же он изгаляться будет, если ты его бросишь? Детей жалеешь, как же бедненькие без папаши останутся, а такого папашу надо было сразу после того "романтического" корпоратива гнать поганой метлой. Что там он тебе принес из бани? Трихомонад, кажется? Да, хорошо попарился с коллегой! А ты, квашня, позволила себя убедить, что это ошибка лаборантов. Дура, ну подумай, с чего ради для перестраховки две недели антибиотики пить? Он же из собственного подленького страха на тебя орет и прессингует, чтобы ты, поверив в собственную недалекость и истеричность, никуда от него и рыпнуться не смела. Он давно начал тебя убеждать, что ты бедненькая - несчастненькая никому не нужна. Он начал, а ты продолжила. Приняла условия игры. Доигралась? Как, нравится результат? Неужели не понятно, что смысл и суть любой игры всегда и везде определяется призом - условиями победы и поражения. Что ты выиграла в этой восемнадцатилетней игре? Ваш брак со стороны такое же бесцельное времяпрепровождение, как Колькины стрелялки или покер твоего мужа. Хотя нет, у Женькиного покера есть цель - скрывать за активным псевдоинтеллектуальным процессом свою эмоциональную трусость и манипулировать тобой. Что удивляешься? Это и такой курице, как я , очевидно: он намеренно выбешивает тебя этой карточной дурью, словно вампир питаясь твоими негативными эмоциями. Анька, ему по-прежнему четырнадцать лет, ты что, так и не поняла? Он же как подросток болезненно жаждет внимания к себе и добивается его любой ценой, пусть это даже будет хамство на уроке, главное - я здесь хозяин ситуации. И он, как и тот тупой подросток, не понимает, что можно дохамиться до того, что вылететь из школы. В дурные, злые игры вы играете, други мои. Ни черта вы не создали, только разрушаете каждый сам себя и друг друга. Он  - ладно, пусть разрушает, если это его устраивает. Но ты-то, ты-то что делаешь? Тебя же это не устраивает? Раз простила, нет, даже не измену, а его наглую попытку убедить тебя в том, что ты не видишь очевидного и все твои подозрения - плод больного воображения. Блин, весь дом видит, а ты не видишь. Не должна видеть, как он во время твоего отпуска с этой шваброй белобрысой на такси в доску пьяный приехал. Дебет с кредитом они всю ночь сводили? Ну-ну. Второй раз спустила с рук его похождения после отменно разыгранной им попытки суицида.  Дрянь, а не мужик твой благоверный. Да и ты тоже хороша. Вы же два инфантильных пэтэушника, тянущих одеяло на себя. И ты, и он боитесь всерьез заняться своей жизнью. Страшненько, блин, высовывать нос из-под одеяла? Под ним душно, но привычно комфортно, а там, вовне, за пределами кровати и квартиры -  именно там происходят чудеса и метаморфозы, которых вы так боитесь!"
Анна, только от подружки выслушивающая подобные обвинения более-менее спокойно, вдруг разъярилась:
"Знаешь, Ира, по-моему, у меня на слово метаморфозы скоро аллергия начнется. Вы что, сговорились с этим режиссером?"
"Ни с кем я не сговаривалась, а вот в точку попала - ты боишься перемен"
"Разрушить семью - это не перемены" - возразила Анна,  -" любовь в себе надо взращивать и учиться прощать"
"Да знаю я эти бредни твоей Варвары Степановны" - раздраженно отмахнулась Иришка - "без терпения нет смирения, без смирения нет спасения. Не дура, читала я святых отцов. Только о каком спасении души можно говорить, если тебя от ненависти колбасит каждый день, когда ты в квартиру заходишь? И поверь, ненависть эта не закончится, даже если Женька перестанет играть и откровенно расскажет тебе не только о той дуре гидропиритной, но и обо всех своих похождениях. И знаешь почему? Потому что ты его больше не любишь, да и не любила никогда. Невротическая привязанность называется, я недавно статейку об этом читала. Он изначально был не твой человек. Так, полил в начале отношений бальзама на твое жаждущее восторженного поклонения сердце, на том и успокоился. Почивает на лаврах когда-то пережитых эмоций и совершенных поступков. Только этого мало, и ты верно сказала, что любовь надо взращивать. Но, милая моя, процесс-то этот должен быть обоюдным, а не так - он сидит на жопе ровно, а ты бегаешь по психологам, священникам, невропатологам, пытаясь хоть как-то изменить и его, и свое к нему отношение. Так вот - пустое это. Не сможешь уважать человека  только за что-то там, совершенное в прошлом, а за его стремление хоть как-то развиваться в дне сегодняшнем - не будет к нему влечения, хоть ты тресни. Будешь жить рядом из чувства долга и сама загнивать. Уже, знаешь ли , попахивает. Знаешь, почему у тебя ни черта не выходит с работой и увлечениями? У тебя нет поддержки в виде такого же увлеченного человека рядом. Есть счастливейшие пары с обоюдной незаинтересованностью ни в чем, кроме как купить подешевле и пожрать повкуснее. Ну, или там накопить побольше или картошки собрать с огорода покрупнее. Господи, как же я им завидую в их единодушии! Так и живут по пятьдесят лет, получая моральный оргазм от захламления сервантов хрусталем или от покупки квартир. Но тебе-то этого прозябания мало. Да, блин, лучше бы твой благоверный новую породу свиней выводил, из хлева не вылезал, не спал ночами, трясясь над поросятами - все смысл для народного хозяйства. А так - онанизм какой-то, ни себе , ни людям."
"Ирка, ты передергиваешь", - возразила Анна, - " муж всегда поддерживал мои увлечения. Помнишь, я и мыло варила, и..."
"Да, на словах, несомненно, поддерживал - как любой закомплексованный узурпатор он же должен был создать иллюзию твоей свободы" - довольно скептически поморщилась подружка, - "но в действительности человека стимулирует на творчество и ответственность  пример того, кто рядом, кого ты уважаешь и доверяешь. Ты и мыло свое забросила не потому, что муж тебя не хвалил и твоими вонючими ароматизаторами перед друзьями не хвастался, а потому, что тебе стало не интересно пыхтеть в творческих схватках рядом с амебой, которая ни к чему никогда не стремится."
"Но у него же есть увлечение - покер" - попыталась возразить Анна.
"Ага, уже десять лет пытается виртуальное казино обыграть?" - съязвила Иришка, - "прости, но все азартные развлекушки - признак психического нездоровья, так же, как и нецензурная лексика, на которой твой муж изъясняется. Увлечение должно быть, увлечение, дающее результат, но не граничащее с фанатизмом. А он, как любой подросток с незрелой психикой , бессознательно стремится уйти от ответственности и реальных, а не виртуальных проблем. Виртуальные-то победы легче даются, чем реальные. За каким хреном, скажи на милость, ремонт в квартире делать, если гораздо круче обыграть неизвестно кого в дурацкую игру? От ремонта, понимаешь, всего-то и толку, что чистота, уют, комфорт, желание друзей пригласить, не завешивая дыры в стенах картинами, ощущение домашнего очага, а не съемной квартиры гастарбайтеров. А от выигранной партии пользы, несомненно, больше: тут тебе и самоуважение, и время не зря потрачено на достижение желанного результата, и статус "профи" среди никогда в лицо не виденных партнеров и соперников, таких же, прости, Господи, недорослей - ничего другого-то он не хочет. Проще жевать сопли, что у тебя тут болит, там болит, время упущено, возможности упущены, мучьтесь, дорогие мои, благодаря моему наплевательскому подходу к тому, что я гордо именую смыслом своей жизни - к семье! Тебе этот долбаный ремонт важен и нужен - вот ты его и делай, а у меня партия в вист. И вообще мне эта квартира не нравится, а другую я купить не могу, поэтому живите, домочадцы, в свинарнике. Ха, зашибись, какое взаимопонимание и забота!"
Иришка, разойдясь не на шутку, так утрамбовала очередной пакет со своим прошлым, что он лопнул.
"Ира, ты сама-то выражаешься, как пэтэушница" - заметила Анна, - "ну, чего ты разошлась? Думаешь, я сама этого не вижу? Вижу все, но... "
"Но так же жуешь сопли" - закончила подружка, - "чего ты боишься? Что хуже будет? Хуже, по- моему, уже некуда. Продолжай жалеть бедного-несчастного мужа, параллельно  занимаясь саможалением, смиренно считать себя недостойной лучшего и ждать пенсии с ее артритами и климаксом, а там уж и до могилки не далеко. На хрена тебе Бог жизнь дал? Как приготовление к вечной? Ну, знаешь, эмоционально тупея и хирея, ты ни к чему не подготовишься. Тебя даже в ад не пустят - страстишек маловато"
"А тетя Варя говорит, что мой внутренний ропот и ненависть к себе и к нему  - прямая дорога в преисподнюю " - возразила Анна, не очень-то уверенная, что согласна с этим постулатом.
"Тетя Варя - хороший человек. Хороший, но другой. Она - не ты. Ей Бог дал по-православному мыслить и по - православному жить, и это счастье. А, может, она долго и мучительно к этому шла, мы не знаем. Ты еще не доросла до такой степени просветления. И не дорастешь, если погрязнешь в бесплодном самокопании. Содержимое выгребной ямы надо вычищать и вывозить на поля, чтобы на нем что-то выросло, а не услаждаться знакомой вонью"

-----------------------------------------------------------

Анна вернулась домой в начале одиннадцатого. Не без боя загнав отпрысков спать, а на деле просто переместиться с планшетами в кровати, перемыла посуду, проинспектировала холодильник и, убедившись, что после набора стандартных вопросов "как дела", "как с работой" и "что нового у детей" муж снова поспешил за зеленое виртуальное сукно, решила еще раз перечитать сценарий. Пачку листов она оставила в сумке, которая так и дожидалась ее возращения от соседки на полке в прихожей. Забрав сумку на кухню, она заварила чай  и, свернувшись на манер кошки в углу промятого диванчика, приготовилась абстрагироваться от шума включенной стиральной машинки и заглушаемых дверью эмоций снова спасовавшего перед искусственным интеллектом мужа. Но этакого изысканно - эстетского, отвлеченного удовольствия, испытать в этот вечер ей было не суждено -  сложенные вдвое листы исчезли. Она была стопроцентно уверена, что положила их между паспортом и косметичкой. Что за наваждение? Ну не могли же ей присниться и письма, и поездка на Васильевский? Письма она спрятала подальше от любопытных глаз в лопающейся от натуги папке с выкройками - мужское население квартиры туда ни за что не полезет, а Марфа-посадница никаким рукоделием не интересовалась. Расставшись с диванчиком, Анна заглянула в книжный шкаф в прихожей - папка на месте, письма тоже. Кто и зачем шарил в ее сумке?

"Жень, ты не видел распечатки, что лежала в моей сумке?" - спросила она, заходя в комнату и стараясь не приглядываться к напряженному лицу мужа, - "что-то не могу вспомнить, куда положила"
Ей пришлось подождать, пока пиковый валет не займет положенное ему место в загадочной комбинации.
"Распечатки?" - не отрываясь от монитора, переспросил муж, - "да, малыш, я искал мелочь, не хотелось идти за сигаретами с тысячей. Вот твои бумаги, возле телевизора. Я ничего не помял, как были, так и положил"
На валета тяжеловесно приземлился туз той же масти, лишив того надежды на победу. Анне было даже лень спрашивать, какого черта даже ее собственная сумка не может претендовать на гордое звание ее личного пространства. Забрав сценарий, она вернулась на кухню, понимая, что прежнее настроение улетучивается, а на смену ему приползает, как болотное зловоние, привычная безнадега. Ей стоило поистине титанических усилий взять себя  руки и задуматься о судьбе миссис Парсонс так, будто речь шла об ее собственной участи.

Муж вспомнил о попавшихся ему под руку листах на следующий день, когда компьютер был оккупирован Коленькой, пыхтящим над своей презентацией по биологии. Теории эволюции были многочисленны и запутанны, Коленька был один, а сдавать работу надо завтра, поэтому романтический ужин супругов, вынужденно оказавшихся за одним кухонным столом, грозил плавно перерасти в поножовщину, пусть даже и словесную. Завидев знакомое нервное недовольство на лице мужа от отобранной игрушки, Анна старалась разговаривать нарочито спокойно и ровно. Иришка обычно характеризовала эту идиллию не вполне литературно: не тронь дерьмо, не отмоешься. Анна так думать себе не позволяла, но болезненное напряжение, довлевшее над мужем уже много лет, нормальным не считала. Она давно привыкла вести себя со здоровым, с виду нормальным мужиком, как с душевнобольным, не провоцируя и не раздражая. Довольно было и того, что он раздражался сам.
"Ты знала, что вчера мать должна была приехать?" - спросил муж.
"Да, она Коле какие-то книжки привезла"
"Вообще-то могла бы и дома быть" - в его голосе промелькнуло раздражение,  - "опять к своей курице ходила?
"Да, Ира просила помочь ей с вещами" - спокойно отозвалась Анна, - "не могла же я наобещать и не придти?"
"А маме могла?" - голос стал язвительнее.
"А с Виолеттой Эммануиловной мы ни о чем не договаривались, она Коле позвонила"
"Ну, понятно. Вы что, поругались с ней?"
Стараясь, чтобы ее изумление не выглядело злорадным, Анна пожала плечами:
"С чего бы? Мы с ней даже не виделись"
"Еще бы, у тебя теперь такая насыщенная светская жизнь" - все же сдавшись первым, съязвил муж, - " что, не дает покоя свобода разведенной подружки? Скольких деятелей искусств она уже пропустила через свою постель?"
"Не знаю, я не спрашивала" - Анна снова поставила на плиту остывший чайник. Хоть бы Коленька скорее договорился со своим Дарвиным и Линнеем, или о ком уж он там пишет, и освободил никогда не пустующее свято место перед дороженным монитором.
"А ты теперь что, тоже вирши кропаешь?" - издевательски полюбопытствовал муж,  - "пьеса в четырех актах! Или это очередной Иркин непонятый гений из провинции решил поразить публику дрянной постановкой?"
"Нет, это сценарий для любительского театра. Мне предложили поучаствовать" – полуправда - полуложь стала привычной и устраивала всех. Скажи она правду - закончится скандалом, как и любая попытка откровенности.
"Не дают покоя лавры Сары Бернар? Ну, и где этот драмкружок? При жилконторе или прядильно-ниточном комбинате?"
"При Балтийском заводе" - Анну начало тошнотворно потряхивать от необходимости врать.
"На Васильевском, что ли? Ближе не нашлось? И чем вы там занимаетесь?"
"Изучаем интерактивные постановочные приемы, кажется, это так называется"
"Понятно. Я даже могу предположить, что в эту историю тебя затащил этот твой одноклассник с Ленфильма, ну такой, всегда опухший со вчерашнего?"
"Да", -  очередной раз соврала она, подумав о том, что они с мужем похожи, как однояйцевые близнецы - оба делают выводы об окружающем мире, основываясь только на своих предвзятых умозаключениях. С той лишь разницей, что ей самой такой подход осточертел.
Пока она разливала чай, муж переключился на нейтральную тему о каких-то очередных бедах на Киевском майдане и о курсе евро. Он сделал выводы и получил их подтверждение, не дав себе труда проверить, каковы причины ее соглашательства, значит, можно было посмаковать глобальные проблемы, обмирая от предвкушения неминуемых бед. А ей были безразличны амбициозные заявления политиков, жаль было только невинно страдающих от их идиотизма людей.

Упревший от неимоверных усилий Коленька появился  на кухне, вертя в руках флешку.
"Мам, я ее добил, презентацию эту. Заценишь моих питекантропов и неандертальцев?"
"Папа оценит, а мне надо на завтра вам что-то приготовить"
Папа  с сыном удалились любоваться на предков человечества, через пять минут Коленька захлопнул их с братом бункер в виде восемнадцатиметровой комнаты, захламленной страшно нужными вещами в виде гитар, каких-то проводов, коробок с непонятными деталями, многочисленных стоек и полок с пыльными дисками. Муж больше в кухне не появился, что устраивало Анну больше, чем его давящее на психику присутствие. Давно прошел тот период, когда она пыталась довести до его сознания, что ей страшно видеть его медленное погружение в киберзависимость, разрушающее то в личности, что стоило бы развивать и делиться этим с окружающими. Сначала мягко, потом с усмешкой, потом со злобой и неприкрытой ненавистью муж давал ей понять, что она заблуждается. Что он все тот же, каким и был, и все ее претензии возникли на пустом месте по вине ее неуравновешенной психики. Как-то она сорвалась и подала на развод. Ответом на такое действие стало трехдневное молчание, затем вспышка злобы и заявление, что она непроходимая дура, и если ей хочется разрушить семью, то она может убираться, только без детей. А он - он играл, и играть будет, он взрослый мужчина и это его выбор и его право.

После подобных разговоров Анна стала завидовать пьяницам: выпил - и отрешился от всех проблем. Но алкоголь не шел совершенно - подсознательно ей хотелось всегда быть трезвой, чтобы не пропустить очередной удар. Расслабиться удавалось только у подружки, уровень доверия к которой был таков, что она не ожидала удара исподтишка. Она вообще мало кому верила, даже несколько лет внимательной церковной жизни под руководством Варвары Степановны почему-то оказались бессильными перед ее упорным нежеланием поверить хотя бы самой себе. Экстрасенсов, гороскопы, приметы и совпадения она тоже не жаловала - какой смысл верить, если потом разочаруешься? Но отчего-то в истории со странным театром все было по-другому: Анне показалось, что если она вот сейчас выполнит поставленную перед ней, как и перед другими актерами, абсурдную режиссерскую задачу, если будет иметь успех этот нелепый эксперимент, то она сможет без страха слушать саму себя.

Следующий раз она отправилась на Васильевский через десять дней, как и было условлено. От предложения Иришки напялить кроваво-красный костюм отказалась - черное платье больше подходило к ее роли вдовы. Подъезд уже не казался таким пугающим, лестничные пролеты такими длинными, но, все же, входя в странную квартиру ее охватило неприятное чувство, будто за ней кто-то наблюдает. Списав все на разыгравшееся воображение и никуда не девшееся волнение, Анна прошла через темный зал к освещенной сцене. Сегодня она пришла первой - был выходной, и дорога оказалась короче без толчеи на остановках и в метро. Оставив пальто на кресле, она поднялась на сцену. Театральное пространство завораживало. Захотелось вытворить что-нибудь этакое: спеть во весь голос или закружиться в танце, что она и сделала, раскинув руки и, медленно вращаясь, обогнув всю сцену. Внезапно, почувствовав взгляд, остановилась, приглядываясь. Режиссер был уже в зале - она не заметила, как он появился.
"Здравствуйте, Цирцея", - глубокий голос был лишен и тени насмешки, - "вы смотритесь на сцене."
"Здравствуйте, Режиссер", - Анне хотелось подойти к самому краю подмостков, чтобы хоть немного разглядеть собеседника, но это было бы некорректно.
"Как поживает миссис Парсонс?"
"Полагаю, родственники ей не поверят, сочтут за неврастеничку, боящуюся собственной тени после трагической гибели мужа."
"Понятно. Скажите, а на чем основано ее убеждение в том, что ей не поверят?"
"Если верить изложенному в сценарии сюжету, то ее двоюродный брат и его жена - люди основательные, практичные, крепко стоящие на ногах, лишенные каких-либо несбыточных фантазий, этакие образцовые буржуа-протестанты. Поверить, а тем более всерьез обеспокоиться какими-то совершенно обезличенными письмами они себе позволить не могут, это слишком нарушит их привычный распорядок жизни. В их реальности нет предчувствий, догадок, интуиции, так как это вещи  высшей степени бесполезные и зыбкие. Поэтому, скорее всего они посоветуют миссис Парсонс хорошего врача и съездить на воды".
"Вполне возможно" - согласился Режиссер, - "а если кто-то из них сам задумал преступление?"
"Вряд ли. Дельцу невыгодно убивать, он и без уголовно наказуемых деяний способен выпить всю кровь"
Анне показалось, что Режиссер чуть усмехнулся и понимающе кивнул, хотя любое движение в темноте было обманчиво. Голос у него был весьма приятный и до мурашек знакомый, услышать бы еще его полноценный смех.
"А у вас, Цирцея, есть какое-нибудь предчувствие насчет того, чем закончится эта постановка?" - спросил он.
"Нет, мы же только в начале пути"
"И как вам подобное неведение, не пугает? Не вызывает желания побыстрее отыграть весь сценарий без экспромтов и вариаций? Согласитесь, что так удобно, когда роли распределены, реплики расписаны, мысли обыграны кем-то за актеров. Не боитесь непредсказуемости грядущего действа?"
"Нет, в данном случае предсказуемость страшнее - она выхолащивает пьесу, делает живых артистов куклами. И за что тогда зрители будут платить деньги? За дорогие костюмы, хороший грим, престиж и имя режиссера, за помещение театра?"
"Ну, большинство платит именно за это" - сказал Режиссер, - "приятно, знаете ли, заплатить за безответственность. Напрягаться для того, чтобы увидеть в происходящем на сцене что-то новое, не надо, а те сюжеты, что призваны пощекотать нервы, заведомо привычны и совершенно безопасны как для зрителя, так и для актеров и режиссера"
Вот опять -  какая-то интонация в голосе из зала показалась Анне необычно вычлененной из контекста звучания. Как в прошлый раз, когда речь шла о таком псевдониме, как Спасатель. Спасатель, Спаситель, безопасность - странный ассоциативный ряд промелькнул у нее в голове.
"Что вас насторожило?" - спросил режиссер, - "неужели я лишил вас иллюзии очарования искусством?"
"Нет, просто ..." - Анна замешкалась, не зная, стоит ли говорить о своих домыслах, тем более, что никакого касательства к пьесе они не имели, - "просто я вдруг подумала о том, что будет, если опасность для актеров  станет  реальной, а не постановочной."
"Браво, госпожа Цирцея!" - Режиссер даже зааплодировал, чуть склонив голову в знак признания ее заслуг, - "вы сделали первый шаг к интерактивному искусству, к игре, как способу проживания реальности. Заметьте, не замещения реальности - это было бы катастрофой для личности, а именно опыта проживания. Для того, чтобы этого достичь, мы не имеем права делать фальшивую, лживую обстановку спектакля, которая не отображает действительность, не является ее моделью, не включает в себя хаос и не имеет смелости с этим хаосом разобраться. Если не поставить актера, режиссера и зрителя в ситуацию, где ему придется разбираться с хаосом, то они ничего не создадут и неизбежно станут разрушителями, убийцами и жертвами. А если говорить об опасности, то ее в этом театре будет, хоть отбавляй".
Анне почему-то стало страшно, но не оттого, что еда различимый человек, завораживающий ее из темноты своим голосом, говорил о пугающих явлениях, а от необъяснимого ощущения, что этот странный спектакль станет проекцией ее непрожитой, или, как  говорила Иришка, именно проживаемой мимо жизни. Что-то должно произойти на этой сцене такое, чего она смертельно боялась сделать или узнать о себе  самой.
"Боюсь, что у меня не хватит актерского опыта, чтобы достоверно изобразить миссис Парсонс со всеми нюансами ее характера" - сказала она.
"Не хватит" - согласился Режиссер, - "но вам и не надо ничего изображать. Вам надо прожить ее жизнь, вот этот приезд в поместье двоюродного брата, разговор с ним и с его женой. Это-то вы сумеете, не сомневайтесь, вы же как-то проживали до этого свою жизнь?"
"Проживала" - грустно усмехнулась Анна, подумав о том, что если миссис Парсонс будет проживать свою так же, то палата в хорошей клинике для душевнобольных ей обеспечена,  - "но ситуация,  в которой оказалась моя героиня, такова, что ей мой опыт скорее навредит."
"Прекрасно, вы знаете, на какие грабли ей не следует наступать, вот от этого и отталкивайтесь. Кстати, какой кофе миссис Парсонс пьет по утрам?"
"Черный с ванилью, я полагаю" - не задумываясь, ответила Анна.
Хлопнула подхваченная сквозняком дверь, и в зале появился Тенор. Через минуту, буквально наступая ему на пятки, вошел Юпитер. Спасателя ждали минут пять. Последней появилась Валькирия, извинившись, что ехала издалека. Когда труппа в полном составе заняла свои места на сцене, шурша листами сценария, Режиссер попросил всех отложить текст.
"С сюжетом вы ознакомились" - сказал он,  - "задача сегодняшнего дня вам ясна. Единственная режиссерская ремарка, к которой я попрошу отнестись внимательно: это смерть. Она, как и неизвестный никому убийца, уже фактический и еще потенциальный, здесь, смерть никуда не ушла из жизни семейства Лорренсов. Структура вашей игры должна быть необратимой, чтобы сделать ощущение смерти настоящим. Вот тогда и начнутся те самые метаморфозы и с актерами, и со зрителями, о которых я говорил в прошлый раз"
"Позвольте" - вмешался Тенор, - "это что же получается, что для достижения ваших интерактивных целей я могу притащить самый настоящий пистолет или, скажем, мясницкий нож? Так сказать, для вхождения в образ?"
Все рассмеялись, а Юпитер сказал, что можно поставить в углу сцены гильотину - великолепное напоминание о смерти: ногой под стул не задвинешь, чтобы глаза не мозолила.
"Гильотина- неплохая декораця, но для другого сюжета" - сказал режиссер, - "пока что представим, что миссис Парсонс стоит на пороге дома своих родственников, желая сообщить им о своей настороженности странными, пугающими письмами. Уважаемый тенор, он же господин Лорренс, кузен вдовы Парсонс, нужно ли вам такое вторжение в вашу жизнь?"
Тенор, для удобства оттянув галстук, заявил, что у него нет особого доверия к родственнице, так как длительная скорбь, в которой она пребывает после похорон мужа, вполне могла повлиять на ее адекватность. И с чего бы ей пришло в голову не заявить об этих письмах в полицию, а примчаться за много миль сюда? Тем более, что раз речь в анонимнных посланиях идет об угрозе одному из членов семьи, то может статься, что беспокойство миссис Парсонс  - всего лишь ширма, и она вполне может оказаться одной из сообщниц потенциального убийцы, если сама не придумала весь этот фарс. Убедительно изображая свое беспокойство о ближних, хитрая вдова хочет снять с себя все подозрения.
"В чем же моя хитрость, уважаемый кузен?" - вдова-Парсонс-Анна обиженно возмутилась, - "самой себе писать письма, чтобы на себя и навести подозрение? По-моему, вы не хотите рассуждать разумно из-за предвзятого ко мне отношения. Да, я не оправдала надежд семьи, связав себя узами неравного, по вашему мнению, брака, но ничего, кроме родственных чувств и родственной же поддержки, мне от вас не нужно"
"А я, знаете ли, уважаемая родственница, вам не верю" - безапелляционно заявил сросшийся со своим персонажем Тенор.
"Поему не верите?" - подал голос Режиссер, - "убедите нас веским аргументом в пользу вашего к ней недоверия."
"А она одинока" - выдал добропорядочный родственник миссис Парсонс, - " не верю я одиноким. Она ни с кем не сумела построить отношений, первый брак окончился разводом, второго мужа отравили -  кто знает, может, это ее рук дело? Живет уединенно, свидетелей ее жизни почти нет. Что ей взбредет в голову?"
"Что ж, позиция вашего персонажа определена и принята" - прокомментировал режиссер, - "позвольте мне добавить несколько штрихов. Это не рекомендация к роли, а скорее информация к размышлению. Может, когда-нибудь пригодится.
Большая часть людей одинока, потому что они не впускают в свое сердце никого. Где- то там глубоко в душе присутствует страх, что, поверив и доверившись человеку, они будут жалеть об этом в тот момент, когда партнер поведет себя грубо с тем тонким и светлым, что хранится в душе"
"Вот-вот, именно поэтому миссис Парсонс стоит пожалеть" - вмешалась Валькирия, кому досталась роль супруги недоверчивого кузена, - "бедняжка, она, конечно, ведет себя не так, как нам бы хотелось, но она же не виновата, что у нее ничего не получается в отношениях. И кто знает, может, к этим письмам следует отнестись более внимательно? Либо же она придумала, как вызвать интерес к себе, поставив на уши всю семью. Приятно, знаете ли , оказаться в центре внимания. Любого внимания, вы меня понимаете? Некоторые люди для достижения славы делают немыслимые вещи: им  все равно, какого рода известность их ждет, хоть огромный тюремный срок за зверское или особо изощренное преступление, или сюрреалистическая живопись, или создание всемирного благотворительного фонда - все равно что, лишь бы удовлетворить своим болезненным амбициозным желаниям."
"То есть, вы, миссис Лорренс, согласны с тем, что ваша родственница немного не в себе, но, будучи натурой сострадательной, склонны поверить в историю с письмами?" - уточнил Режиссер.
"Да сострадание - мое второе имя!" - хихикнула Валькирия, - "тем более, если речь идет о женщине, слабой и беззащитной. Пусть она в чем-то и не права, но, тем не менее, я окажу ей всяческую поддержку."
"Хорошо" - согласился Режиссер, - "теперь узнаем мнение других родственников о тех новостях, что привезла миссис Парсонс."
Юпитер в своих почти лыжных ботинках отыгрывал роль пастора Ортвина, самого старшего представителя семьи, после чьей смерти родственников ожидало бы большое наследство.
"А меня происходящее не удивляет" - отозвался он, - "где деньги, там и преступление. И чем больше денег легких, тем более изощренные методы выдумываются для их добычи. Вера в промысл Божий всегда соседствовала во мне с практичными взглядами на бренную жизнь. Стоит обратить пристальное внимание на слова миссис Парсонс, так как даже фантазии невменяемого человека могут иметь под собой вполне весомое основание. Я бы посоветовал в духе давних семейных традиций собраться вместе и поделиться своими мыслями по этому поводу. Заодно каждый из нас продемонстрирует свою реакцию на известие о том, что одному из семьи грозит смерть"
"Что вы скажете, последний из родственников, кому стало известно об анонимных угрозах?" - спросил Режиссер у Спасателя.
"Что может сказать человек, чья доля наследства приближается к нулю?" - хмыкнул Спасатель, он же мистер Берриз, - "посижу-послушаю, может быть, удастся вычислить беспринципного крохобора, желающего устранить такого конкурента, как я. По сценарию я - игрок. Может, выиграю что-нибудь от того, что грохнут одного из родственников, может, проиграю."
"А если грохнут вас?" - съязвил Лорренс, на что Спасатель развел руками.
"Вот поэтому ваша жена от вас и ушла" - вставила Валькирия, - вы всегда были слишком увлечение азартными играми, чаще оставаясь в проигрыше. Кто захочет перебиваться с хлеба на воду?"
"Совершенно не поэтому" -  вдруг, нарушив очередность монологов, сказала Анна, - "не думаю, что больше всего ее тяготили финансовые проблемы - при определенном уровне единодушия их можно пережить. Все дело в том, что мистер Берриз - игрок до мозга костей, он хочет всего, много и сразу, ему на всех плевать, и на  мнение близких тоже, ему все обязаны. Ко всему прочему, он любит выпить. Все это в комплексе говорит как минимум о сниженном интеллекте и деспотизме. А вот этого-то среднестатистическая женщина как раз и не выносит. Другое дело, если она мать Тереза или слишком религиозна, чтобы рассматривать такое сожительство как Богом данные вериги или всю жизнь исполнять роль сестры милосердия при больном"
"Скажете тоже, я не болен!" - возмутился Спасатель-Берриз, - "у каждого свое увлечение, вот и все."
"Нет, больны!" - не сдавалась Анна, - "это болезнь слабой личности, которая разрушила уже немало судеб.  Жажда относительно легкой наживы  мотивирует вас играть постоянно, даже если выигрыша не наступает. А еще вы ленивы, вы  отказывается идти на реальную работу, потому что она подразумевает ответственность и вклад физических или интеллектуальных сил. Любой врач вам скажет, что  в различных необдуманных поступках человека, его впадению  зависимость от людей, вещей или явлений проявляется негармоничность его психики. Не удивлюсь, если эти странные письма - ваших рук дело"
Тенор, он же кузен Лорренс, удовлетворенно хлопнул себя по коленкам:
"Вот, я же говорил - нормальный человек, даже если соберется кого-нибудь убить, не станет предварительно заваливать жертву или ее родственников предупреждениями. Следовательно, можно предположить, что мы имеем дело с законченным психом."
"То есть, по-вашему, убийства - это нормально?" - переспросил Юпитер-пастор.
"Нет, конечно же, не нормально" - поморщился Тенор, - "но я более чем убежден, что этот "писака" - личность весьма неуравновешенная. Может, днем он тщательно разрабатывает план убийства, а ночью рыдает от угрызений совести и пишет письма, вырезая буквы из бесплатных газет. Может, он хочет, чтобы его остановили"
"Вот-вот, миссис Парсонс наверняка и приехала сюда, чтобы не обращаться к психотерапевту, а сэкономить деньги" - язвительно заметил Спасатель, - "у нее что-то там переклинило на фоне безутешной скорби и не проходящей депрессии, она всех нас, кому не нравился ее муженек подсознательно ненавидит и намеревается убить, но остатки здравого смысла не позволяют. Записки эти - всего лишь сигнал: остановите меня, я сама не справлюсь со своим психозом. Так может лучше, дорогая моя, руки на себя наложить, раз ваша истеричная сущность непременно требует лишить кого-нибудь жизни? Расстаньтесь лучше со своим бессмысленным и никому не нужным существованием. Как личность вы не развиваетесь, живете в глуши, обеспечивая свои примитивные потребности в еде и крыше над головой. Кому, и какой прок от вашей жизни? Вы даже в богадельне по воскресеньям не помогаете, как делали это раньше, так зачем небо-то коптить?"
Это была всего лишь игра, перебранка несуществующих в реальности людей, но Анна оцепенела. Ей стало трудно дышать, и сцена поплыла куда-то, норовя опрокинуться в зрительный зал. Какое-то уловленное лишь подсознанием сочетание слов совершенно бесцеремонным образом продемонстрировало ей со стороны бездну того отчаяния, в которое она сама себя загоняла год за годом. Растратить Божий дар на бесплодную скорбь!

Позабыв сценарий, она стремглав бросилась вон из пыльного пространства этого выверта реальности. Машинально схватила пальто и сумку, чуть не подвернула ногу на высоченной шпильке и через минуту была уже на улице. Не желая, чтобы ее кто-то догнал, махнула рукой и без раздумий села в первую остановившуюся  машину.
"Куда, красавица?" - с грохотом и скрежетом проржавевшего металла машина, за рулем которой сидел хронически небритый кавказец, двинулась по Большому проспекту в направлении Гавани. Может, утопиться, пока залив льдом не затянуло?
"В Озерки" - бросила Анна, бездумно вглядываясь в ползущие по треснутому лобовому стеклу капли. Вот так бы и ей - разреветься потоками боли, но она разучилась. Безысходность хорошо отвадила ее от этой женской привилегии.
"Как скажешь" - видавший виды "Опель" с неожиданной резвостью пробирался в потоке транспорта, - "зачэм такую красивую муж одну отпускает? Тэбэ в кино сниматься надо, а нэ одной гулять по ночам. Слющай, а ты и правда актрыса, э?"
"Правда" - она готова была сказать, что она президент Чечни, лишь бы он отвязался.
"Я ныкогда нэ ошибаюсь!" - самодовольно изрек джигит, уворачиваясь от маршрутки и ругаясь на своем языке, - "в каком кыно снымалась?"
"В театре играю"
Это заявление поразило водителя до глубины души, и всю оставшуюся дорогу он рассказывал, как в далеком детстве приехал из своего села за много километров в город лишь затем, чтобы посмотреть на Махмуда Исамбаева. Как он танцевал! Горы плакали!

А минут через сорок, захлопнув за собой железную дверь подъезда многоэтажки , плакала Анна, зажимая рукой рвущиеся из  горла рыдания. Надо было найти в себе силы, подняться с заплеванных ступеней лестницы и идти к соседке за своим облачением всадника Апокалипсиса, но ничего не получалось. Иришка появилась в этом антураже давно не мытого подъезда сама - курила на балконе и увидела вылезающую из развалюшной машины подругу. Не дождавшись через десять минут ее звонка в дверь, вылетела на лестницу с увесистым молотком для отбивания мяса - вдруг маньяк какой на Аньку напал, а ребристый молоток - наилучшее средство для трепанации. Под статью с ним вряд ли попадешь, а эффект ощутимый. Но вместо маньяка на ступенях возле лифта неугомонная дизайнерша обнаружила совершенно расклеившуюся подругу. И с радостным бормотанием, что ту наконец-то прорвало, поволокла комплект из Анны, пальто, сапог на шпильках, сумки и безудержных рыданий в свою квартиру. При выходе из лифта они наткнулись на соседа Иришки, выводившего своего бультерьера на прогулку. Поджарого вида хищная тварь, один в один напоминавшая хозяина, оскалилась, натянув поводок.
"Уберите своего дегенерата" - потребовала Иришка, желающая достичь своей квартиры с полным набором конечностей.
Сосед, одернув пса, презрительно бросил что-то вроде "пить меньше надо". Может, постулат этот и был бы верен, но не стоило бывшему спортсмену, а ныне охраннику в каком-то банке, так неучтиво разговаривать с дамой. Все же впихнув обмякшую Анну в квартиру, Иришка развернулась к обоим бойцам и, погрозив молотком для мяса, выдала:
"Слушайте, вы, гибрид Сталлоне и племенного хряка, перекройте свой поток афоризмов и пойдите, займитесь тем, что вас так вдохновляет и мотивирует - обгаживайте вместе со своим кобелем песочницы. Испытайте единственный доступный вам экстаз!"

Захлопнув дверь, она выдохнула и бросила молоток на комод в прихожей. Анна, как была в пальто, рыдала в ванной, куда сердобольная подруга и принесла бутылку виски и два стакана.
"Разбавлять из-под крана будем?"  - спросила она, протягивая стакан, - "Анька, ура, ты не помрешь с иссохшими слезными каналами, а то я уж думала, что ты образец стойкости, типа той бабы с фонарем, ну, то есть, статуи свободы. Пей, виски самый что ни на есть настоящий, в универсаме брала. Наверняка гонят в соседнем подвале, так что все свое, домашнее. А теперь признавайся, по какому поводу истерика? Кошелек потеряла? Таксист изнасиловал? Из театра твоего выгнали? Или это слезы радости от грядущего развода?"
У Анны просто не было сил отвечать. Она сидела на краю ванны все в том же состоянии панического ужаса от резанувшей сознание мысли - жизнь прожита зря, вся суета тщетна, раз к концу существования она подошла с мыслью о суициде. Ничего не добилась, не реализовала те Божьи дары, коими была с лихвой награждена от рождения. Собственная лень и недоверчивость загнали ее в трехкомнатную западню вместе с человеком, которого она жалела и не желала  ему зла, но которого  больше не любила. Долг и жалость - с этим она мирилась долго, но мир в собственной душе так и не наступил, а война с самой собой требовала завершения. Быстрого и желательно безболезненного для всех. Кардинального, как скальпель хирурга.
"Ира, вся жизнь - псу под хвост" - отдышавшись после виски, выдавила Анна, - "весь смысл - детей вырастить. Все. Никому от меня ничего не надо, кроме как привычного удобства, вроде как всегда под рукой и под контролем. Я и вправду ничего больше не могу-у-у!"
"Ну, если под тем хвостом яйца, как у соседского кобеля, то отчего бы не заглянуть" - ляпнула подружка, - "ой, прости, я забыла, что ты у нас только Федора Михайловича читаешь и все больше по-латыни изъясняешься. Ну, не рыдай, хочешь еще виски?"
"Нет" - Анна, судорожно вздохнув, размазала по лицу косметику вместе со слезами, - "я не знаю, что мне делать. Не вижу выхода. Мне не восемнадцать лет, я не самостоятельна и далеко не красавица, да еще и с двумя детьми, чтобы надеяться еще на что-то хорошее в жизни, кроме вовремя поданного стакана воды. Мне свекровь все время талдычила - главное, под старость одной не остаться, а то некому будет стакан воды подать. Получается, я все терплю из-за перспективы этого вот стакана?"
"Ой, мамочки, я не могу!" - Ирина чуть не выронила бутылку на голубоватую в разводах плитку, -"а если ты под трамвай попадешь? Никакого стакана и в помине не будет. Нет, будет, конечно, но не у тебя и не с водой -  у твоего благоверного с водкой на кладбище. Анька, ты просто устала и потеряла уверенность в себе. Устала быть матерью и детям, и мужу. Устала решать сама эмоциональные семейные проблемы, устала от измен и равнодушия. Ты, как и большинство из нас, прекрасно знаешь, что обшественное мнение не на стороне женщин, бросающих мужей. Ты, как и многие, предпочла смиряться, терпеть, предпочла "параллельное" существование - холодность, равнодушие, каждый сам по себе. А все это потому, что много лет подряд ты, ослепленная влюбленностью, не заметила, как играла в дурную женскую игру, нечто вроде народной забавы - влюбилась в идиота и уверяла всех, и себя в том числе, что он единственный и неповторимый. Вспомни, ты же отдала "любимому" все свои силы и молодость, растворилась в его интересах, считала, что только  ты знаешь, что ему нужно в жизни. А как ты мучилась от подозрений в неверности Женьки, в его неискренности и нелюбви? Да ты просто потеряла себя в нем, а ему, как личности слабой, только этого и нужно было. Такие люди прекрасно понимают, что самое надежное - привязать к себе другого человека, играя на его комплексах. И что получилось? Самостоятельно закончить отношения ты не можешь, у тебя частенько даже своих эмоций нет – ты настроение мужа дублировала. Думаешь, твой депрессняк - это твое достояние? Нет, дорогая моя, это на тебе проецируется Женькина холодность, неуверенность в жизни и нелюбовь к людям вообще. Он сам ни к чему  толком не стремился, и тебя в эту муторность тащил "
"Ира, не надо" - едва успокоившаяся Анна снова чуть не расплакалась, - "мы же друг друга любили..."
"Кролики тоже думали, что это любовь, а на самом деле их разводили" - изрекла Ирина, - "твой муж, если бы интересовался в Интернете чем-нибудь, кроме покера, на сотне сайтов мог бы прочитать, что для гармонии в семье женщине  постоянно нужно напоминать, что она красивая, сексуальная, интересная; она без этого хиреет, как клубника в мороз, и превращается в замухрышку в одних и тех же джинсах и с пучком давно некрашеных волос. Что мужчина, для того, чтобы нравиться женщине, постоянно должен ее во что-то вовлекать, а она, в свою очередь, его поддерживать. А ты сделала глупость: начала мужика постоянно расхваливать, еще не видя, на что он в жизни способен. И каков результат?  Он развалился  на диване и мнит, что он и так бесподобен, и как-то напрягаться уже незачем. Такие вот дела"
Анна, взглянув в зеркало над раковиной, обнаружила, что ее отражение напоминает жертву графа Дракулы: волосы взлохмачены, лицо бескровное  и перемазано расплывшейся тушью, глаза красные и сумасшедшие. Не хватало только укуса на шее. Как она дома появится в таком виде. Опять врать? Сняв наконец-то пальто, она безжалостно с мылом надраила лицо, попросила у Иришки фен, чтобы высушить намоченные во время этой процедуры волосы, переоблачилась в свой неизменный бледно - зеленый свитер и если бы не опухшие глаза, то вполне напоминала бы  себя саму всегдашнюю, с застывшей напряженной маской ожидания на лице.
"Так что все-таки случилось?" - спросила подруга,- "что произошло в этом твоем театре, что заставило тебя так расклеиться? Кстати, ты так и не видела, как выглядит этот ваш таинственный режиссер?"
"Нет, не видела. Ничего собственно и не произошло, просто все эти реплики о моей героине расшевелили что-то, в чем самой себе стыдно признаться. Ира, я ведь и вправду как-то думала, на кой мне такая жизнь, может, дождаться, пока Коля вырастет и - хватит? Себе-то пользы никакой, а окружающим - так, помыть, постирать"
"Мозги тебе надо постирать" - проворчала Ирина, - "сама не знает, на что способна, а туда же - под поезд. Анна Каренина, блин"
Возвращение домой оказалось вопреки ожиданиям банально-скучным. Вид у нее был еще тот - опухшие глаза и запах виски, но муж значительно облегчил ей жизнь, скорчив недовольно - презрительную мину и заявив, что в компании курицы с четвертого этажа она непременно сопьется.
"Что, ваша репетиция отменилась, и ты решила уйти в запой?" - едко заметил он, - "я всегда говорил, что богема держится только на сорокаградусном допинге. У Ирки была?"
"Да" - ответила Анна, которой было лень даже комментировать наличие трех пустых бутылок пива под компьютерным столом.
"Ну и компания у тебя - эта прошмандовка совсем без царя в голове. И ты, по-моему, тоже. Хороша мать с запахом виски"
  "Неправда. У меня в голове конституционная монархия" - ответила на справедливое негодование Анна. Муж, оторвавшись от вполне прилично сложившегося каре на экране, поглядел на нее, как на душевнобольную:
"Как это понимать?"
"Царь, вроде бы, есть, но реальная власть у тараканов" - подобрав пустые бутылки, Анна отнесла их в кухню, где чуть ли не с размаху швырнула их в мусорное ведро.

---------------------------------------------------------

Следующее утро началось с Марфы Елпидифоровны, поистине со Штирлицевской точностью рассчитавшей, что  в десять утра в понедельник Анна еще дома. А куда ей, собственно, идти? Наверняка сидит, обзванивая многочисленные конторы, пытающиеся заполучить администратора за гроши. У свекрови когда-то был свой ключ, но Сашка сломал замок, и новым комплектом Анна делиться не стала, поэтому Виолетта Эммануиловна настойчиво трезвонила в плаксивый звонок. Открывать не хотелось, но не открыть - себе дороже, поэтому Анна впустила тщательно причесанную и наманикюренную свекровь, поморщившись от назойливого аромата ее духов.

"Аня, я тут была недалеко, вот хотела спросить, не надо ли Саше футболок, в торговом центре распродажа. Я взяла четыре штуки, как думаешь, понравятся?"
"Не знаю" - Анна равнодушно пожала плечами, даже не взглянув на пакет, которым трясла свекровь, - "у Саши и спросите. А еще лучше - у Жени, может, ему подойдут"
"У тебя что, настроение плохое?" - c понимающим взглядом мегеры начала свекровь, - "вы что, с Женей поссорились?"
"Мое хорошее настроение уже давно пора записать в красную книгу, как вымирающий вид" - отмахнулась от язвительного сочувствия Анна, - "чего хотели-то? Чаю вам  налить?"
Виолетта Эммануиловна, почуяв, что может нарваться на грубость и ее разведка окажется бесплодной, тактично сменила тему и, прошлепав за невесткой на кухню, начала скорбно жаловаться, что младшего  Жениного брата, ее драгоценного Мишеньку, поперли из полиции и больше никуда не берут.
"Ты подумай только, какой беспредел" - сетовала она, делая вид, что брезгливо вылавливает что-то в чашке: судя по выражению лица, там могла быть только гюрза или чей-то вырванный глаз, - "столько лет человек работал, не жалея себя, а тут после каких-то непонятных психологических тестов уволили, не объяснив причин. Как можно? Я просто удивляюсь!"
"А я вот ничуть не удивлена" - сказала Анна, - "давно пора. Если многоуважаемый Михаил обращался с задержанными так же, как со своей женой и со своей овчаркой, то вызывает недоумение другое - как его раньше не уволили. Как, кстати, поживает бедный песик? Не сдох от воспитательного воздействия трубы от пылесоса? По-моему, это было запатентованное средство дрессуры у вашего младшего сына"
"При чем тут это?" - поджала губки свекровь, - "собака довольна агрессивна..."
"Стала агрессивна, пожив с хозяином" - уточнила Анна, - "такой был отличный щенок, но, видимо, семейные традиции Сергеевых не позволяют никому сохранять мирное устроение души. По себе знаю. Если бы овчарки могли водку пить, то Джек пил бы вместе с хозяйкой."
Виолетта Эммануиловна обиженно засопела и стала нервно поправлять массивные перстни на сморщенных руках.
"Я так и знала, что у вас какие-то проблемы," - сказала она, - "ты очень давишь на Евгения, сама не знаешь, что хочешь от жизни. Тебе срочно нужно на работу. Вот у нас на подъезде висит объявление - срочно требуются фасовщики  в универсам. Я телефон записала. Тебе нужно общение, социум"
"Ага, с гастарбайтерами" - хмыкнула Анна, - "как вы, уважаемый гость из Средней Азии, относитесь к творчеству Кафки? Вам самой-то не смешно?"
"Не смешно!" - свекровь начинала заводиться, почуяв, что Анна уплывает из-под контроля, - "ты сама не хуже меня знаешь, на что можешь рассчитывать: и перерыв в стаже у тебя большой, и твоя проблема не каждого работодателя устроит"

Это она сказала зря. Привычный аргумент, повергающий Анну в бездну соглашательства и заставляющий ходить по кругу, на этот раз возымел совершенно другое действие. Раньше чужое напоминание и собственные комплексы из-за шрама на левой щеке повергали ее в вереницу смиренной безнадежности. Ей было смертельно обидно, что досадная случайность изменила ее внешность и ограничила надежду на более-менее привычное восприятие ее окружающими. Лет семь назад она упала, поскользнувшись на замерзшей луже, да так, что осколок разбитой кем-то бутылки оставил уродливый след на правой щеке. Больше всего обидно было то, что этого могло не произойти, не тащи она на себе из гостей изрядно набравшегося мужа - если Евгений начинал пить, то границ уже не видел. Отпусти она тогда увлекающее ее в это падение тело, обошлось бы его разбитой головой. Она ненавидела мужа в таком свинском состоянии, но смерти-то ему не желала, поэтому получилось так, как получилось. Обидно было даже не за изуродованное лицо - бывает и хуже, но и муж, и свекровь в один голос жалели бедненькую Аню, которой теперь так сложно будет в жизни. Поставили клеймо убогой и пытались манипулировать с его помощью. Но сегодня манипуляции не удались.

"Знаете, Виолетта Эммануиловна, у меня тут родилась мысль, простая до гениальности - а давайте вы своего сыночка, чтобы я его не доставала своими идеями о ремонте, совместном досуге и жизненной активности, к себе заберете? У вас же компьютер есть, а ему больше ничего и не надо. Пожрать чего-нибудь кинете пару раз в день, а то и раза хватит, если чемпионат какой среди его виртуальных игрищ. Все - ни вам беспокойства, ни убытку. Если проорать в ухо погромче, или пару бутылок пива купить, то может и розетку починить, и кафель положить - все может, если достучаться. Только давно ничего не хочет. А, как вам такая идея?"
"Что на тебя нашло?" -  вытаращилась свекровь.
"Ничего не нашло. А если уж точной быть, то скорее вышло, испарилось, улетучилось - нежелание себя уважать"
"Да ты вообще никого не уважаешь!" - все же вскипела Виолетта Эммануиловна.
"Здесь вы правы, полностью с вами соглашусь - никого не уважаю, потому что себя не уважаю. Но теперь мне это надоело. Хотите еще чаю?"
Не успела свекровь открыть рот, как раздался звонок. Для детей - рановато, что, опять какой-нибудь монтер или газовщик? Никакого уединения  в одной отдельно взятой ячейке многоквартирного муравейника. Анна пошла открывать. На площадке стоял парень возраста Сашки в дурацкой малиновой бейсболке и такого же цвета жилете, натянутом прямо на куртку.
"Распишитесь вот здесь" - он протянул Анне какую-то бумагу, - "ваш заказ - пицца с грибами одна упаковка и кофе черый с ванилью один. Спасибо, что воспользвались кухней нашего ресторана"
Парень выдернул у нее из рук машинально подписанный бланк заказа, вручил ей коробку и большой пластиковый стакан и рванул к уже открывшему двери лифту. Анна, оторопело прижимая к себе теплую коробку, только и успела крикнуть ему вслед:
"А деньги?"
"Оплачено!" - лифт захлопнулся, устремившись вниз.
Подойдя к окну на площадке, она увидела, как через минуту парень сел в машину с рекламой какой-то пиццерии, и уехал. Ирка, что ли, с ума сходит? Вернувшись в квартиру, Анна поставила коробку с пиццей на стол. Свекровь неодобрительно посмотрела на нее:
"Дешевле купить в магазине или самой сделать. Сама жалуешься, что денег нет, а на дом всякую дрянь заказываешь."
"Дрянь - не ешьте" - Анна откинула пластиковую крышку стаканчика и оттуда потянуло тонким ароматом ванили. Она уже знала, чьих это рук дело. Интересно, послание будет?
Письмо нашлось в коробке с пиццей, на которую подозрительно косилась Марфа - посадница. Такой же  голубовато-серый конверт из плотной бумаги. Даже не подумав уйти в комнату, она вытащила очередное послание.

Анна, как вы?
Простите и поверьте  - я не знал, что так выйдет. В задачи постановки не входило измываться над актерами, растравляя их душевные раны. Но ваша миссис Парсонс и ее нервный порыв были неподражаемы. Анна, я не рискну даже пытаться утешить вас в тех проблемах, с которыми вы пытаетесь разобраться - они под силу только вам. Скажу лишь одно - без вас спектакль не состоится. Я могу ошибаться, конечно, но мне кажется, что именно вы органично завершите вереницу метаморфоз, которые должны произойти на нашей сцене. Пожалуйста, приходите двенадцатого января в то же время. Очень надеюсь вас увидеть. Режиссер.
P.S. Черт возьми, не удержался - я по-человечески расстроен. Если бы не определенные условия и задачи нашей постановки, помчался бы за вами, чтобы извиниться, не откладывая. А после репетиции было уже поздно торчать на Большом и гадать, благополучно ли вы добрались до дома. Простите еще раз. Я буду вас ждать.


"Что, очередная реклама?" - вытянув шею в попытке разглядеть, что же читает невестка, спросила Виолетта Эммануиловна, - "не верь ты этим завлекалочкам, никаких скидок не бывает, все изначально включено в стоимость товара. Я знаю, я всю жизнь бухгалтером отработала"
"Нет, не реклама" - Анна еще раз перечитала письмо. Что ж, приятно, когда тебя ждут. Знать бы еще, зачем. А свекровь, сетуя на Аннину расточительность и непрактичность, с подозрением косилась то на пиццу, то на письмо, то на саму Анну, с задумчивой полуулыбкой глядевшую в никуда.
"Аня, у меня знакомый доктор есть" - начала было она излюбленную тему, - "ты зря не доверяешь гомеопатии. Вот у моей соседки..."
"Послушайте, Виолетта Эммануиловна" - перебила ее Анна, сворачивая письмо и складывая его обратно в конверт, - "а с чего вам вздумалось, что имя Виолетта лучше, чем Валентина? Так, кажется, вас родители окрестили? Зря вы его поменяли, были бы бабой Валей - так тепло и душевно. А так, простите, какая-то героиня из оперетты"
Это было уже слишком - оскорбленная в лучших чувствах свекровь так сжала губы, что они превратились в ниточку.
"Я всегда знала, что этот неравный брак погубит индивидуальность моего сына" - прошипела она, - "господи, и ради кого он старался: хамка, плебейка, сто первый километр! Квартира, машина - все для нее, а она?!"
"Что же вы, Виолетта Эммануиловна, изменили своей бухгалтерской точности?" - сама удивляясь собственному спокойствию, спросила Анна, - "квартира наполовину моя, и если помните, часть средств на машину дал мой покойный отец. Не следует очень уж преувеличивать заслуги вашего отпрыска в моем благосостоянии, тем более, что оно очень условно. А представьте себе ситуацию, что я подам на развод, и оставлю его всего лишь с комнатой в коммуналке - ведь у нас еще двое детей, и вряд ли они захотят жить с папашей. Впрочем, это их выбор. Я, в отличие от вас, не лишаю своих сыновей свободной воли, не хочу, знаете ли, чтобы из них выросли "достойные" продолжатели рода Сергеевых"

Судя по периодически меняющейся окраске лица Марфы-посадницы, отдавленная мозоль была болезненной. Раньше бы Анна позлорадствовала произведенному своими словами эффекту, но теперь ей все это было скучно и как-то неудобно, будто у малыша погремушку отобрала.
"Не расстраивайтесь, Виолетта Эммануиловна" - примирительно сказала она, - "если я разыщу в себе достаточно сил и самоуважения, чтобы уйти от Евгения, то я уйду с одной только зубной щеткой в кармане. Понимаете, о чем я? Ну, да, конечно же, понимаете, вы ведь тоже когда-то были женщиной"
Опереточная героиня упорхнула хоть и не как легковесное создание, но довольно быстро. Закрыв за ней дверь, Анна забрала стакан с кофе и села с ногами на помятый диванчик в кухне. Все оказалось не так страшно, даже как-то смешно: хоть она и не получила ответ на свой вопрос об имени свекрови, она все же его задала. И даже без злорадства озвучила свою возможную линию поведения в случае развода. Ничего страшного с ней не случилось, мир не рухнул, сцена сыграна, теперь можно заняться своими делами. Хоть до двенадцатого января еще далеко, она поймала себя на мысли, что надо вот прямо сейчас, не откладывая, начинать разбираться в хитросплетениях судьбы миссис Парсонс, пока любящие родственники и впрямь не упекли ее в сумасшедший дом.

Когда долгие и однообразные новогодние каникулы с редкими визитами к немногочисленным родственникам наконец-то закончились, она снова оказалась на Васильевском. В этот раз остров был запорошен снегом, освежившим старинные дома. Неторопливо идя от метро, Анна представила, как здорово было бы хоть на один день убрать с улиц транспорт, провода, светящиеся вывески и окунуться в атмосферу города, каким он был задуман. Проспекты и линии стали бы шире, небо ближе, а люди естественнее.
В театр она пришла раньше, чем предполагалось. Это был наполовину осмысленный шаг, но ей хотелось поговорить с Режиссером один на один. За праздники у нее было много времени, чтобы вытащить из глубин памяти тот время и место, где и когда  она слышала голос, звучащий теперь из темноты зала. Многое она забывала сознательно, о многом не помнила, не желая растравлять воображение тем, что никогда не сможет себе позволить. Память на голоса у нее была отменной, мама говорила, что  из-за развитого музыкального слуха. Анна слышала этот голос  почти семь лет назад, и второй такой встречи не должно было произойти, даже случайно. Но все же произошло, подкинув  головоломку похлеще судьбы ее героини, и ее непременно стоило бы разгадать.
Подъезд встретил ее все тем же запустением и запахом сырости. Все было, как всегда, только на протяжении нескольких пролетов лестницы отпечатались чьи-то влажные следы. Посмотрев на часы и убедившись, что еще только половина седьмого, Анна пошла чуть медленнее, чтобы дать тому, кто поднимался перед ней, время надеть маску - было бы нехорошо смущать человека, нарушая его желание оставаться неузнанным. Но когда она вошла в зал, то с удивлением обнаружила, что на освещенной сцене никого не было. На креслах не лежало ничьей куртки, и режиссерское место во мраке пустовало. Скинув пальто, Анна поднялась на сцену и как прилежная школьница заняла свое место на дерматиновом стуле. Сегодня танцевать ей не хотелось -  хотелось поговорить с голосом из подсознания - так она, усмехнувшись про себя, мысленно окрестила режиссера. Ей подумалось, а что она почувствует, если он не придет? И что будут делать остальные актеры? Снимут маски? Начнут обсуждать, кто как провел праздники, тем самым разрушив все очарование встречи с неизвестным? Нет, игра не состоится без того, кто ей управляет.
Режиссер появился минут через пять после ее прихода, как всегда темным силуэтом возникнув на фоне едва освещенного прямоугольника двери.
"Здравствуйте, Цирцея" - на этот раз Анне не показалось - в его голосе послышалось облегчение, - "наступивший год заслуживает того, чтобы я вас  с ним поздравил?"
"Здравствуйте, Режиссер" - Анна выпрямилась на своем стуле, чуть заметно улыбнувшись, - "мне кажется, что с этим новым годом меня можно поздравить. по крайней мере, он должен отличаться от всех предыдущих"
"Вы это точно знаете, или только догадываетесь?"
"Точно - догадываюсь!" - уже не стесняясь, рассмеялась она.
"Тогда примите мои искренние пожелания самого лучшего, чего вы только заслуживаете"
"Спасибо. А вас? Вас можно поздравить?"
Минутная пауза - и голос из темноты ответил:
"Надеюсь. В отличие от вас, успех разрешения поставленной передо мной задачи зависит, увы, не только от меня."
"Мы постараемся помочь осуществить вам ваш замысел, хотя я, честно признаюсь, не представляю, как можно еще раз воспроизвести весь тот бред, что мы вытворяем на сцене" - сказала Анна,  в глубине души желавшая вывести его на разговор о ее стремительном бегстве с прошлой репетиции и отчего-то не боясь ни насмешки, ни осуждения. Но ее подсознательное желание было проигнорировано Режиссером.
"Хорошую игру, как и жизнь, повторить невозможно" - сказал он, - "наш проект будет обречен на успех, и задача будет выполнена, если мы все отважимся идти до конца. Вас не утомляет обилие загадок?"
"Нет, мне интересно их разгадывать, хотя я еще не разгадала ни одной. Почему вы, зная мое имя, обращаетесь ко мне, как к Цирцее? Здесь же никого нет"
"Здесь есть вы и я, это во-первых. Имя - один из способов воздействия на человека, средство для проникновения в личное пространство, которое в данном случае - я имею в виду репетиции - не должно быть нарушено. Во-вторых, между всеми участниками игры изначально сложилась договоренность о некой анонимности, и не стоит ее нарушать. А то, что, в-третьих, вы поймете сами"
Что уж там должна была понять  Анна, ей и самой было невдомек, но фраза вырвалась как-то сама собой, заставив поежиться от ощущения взгляда недобрых, наблюдавших и за сценой, и за залом глаз:
"А в-третьих, здесь есть кто-то еще, верно? Кто-то, кого мы не видим, но кто видит нас?"
Она не столько спрашивала, сколько утверждала и еще до ответа из зала знала, что услышит.
"Вы не ошиблись, госпожа Цирцея. Осталось совсем немного подумать, и вы наверняка сможете определить этого наблюдателя"
Напряжение - вот что было сейчас в голосе Режиссера. Напряжение, свидетельствующее о готовности сорваться с места для какого-то непонятного еще действия - Анне показалось, что она чувствует повисший в воздухе запах опасности.
"Этот наблюдатель - смерть?" - спросила она.
"Да"
"Чья?"
Из зала до нее донесся вздох. Что за ним стояло - разочарование, облегчение - она не поняла. Ответа она не получила, так как в следующую минуту хлопнула дверь, и в зале появился Юпитер. В течение десяти минут вслед  за ним появились и другие участники странного фарса, который, как все больше убеждалась Анна, имел весьма опосредованное отношение к театру. Когда труппа заняла свои места на сцене, Тенор поинтересовался:
"Поясните нам, уважаемый Режиссер, когда вы планируете представить эту странную постановку на суд зрителей? Есть привязка к какой-либо конкретной дате? А то, знаете ли, хочется конкретики, отпуск запланировать и прочее"
"Как только мы отыграем весь сценарий" - был ответ.
"И что дальше? Будем гастролировать по городам и весям? Я, к примеру, дословно не вспомню все свои реплики, разве что так, в общих чертах"
"А вам и не придется вспоминать реплики. Все, что здесь говорится и делается, имеет значение для финала пьесы и, может быть,  для вашей дальнейшей жизни"
Тенор недоуменно покрутил головой и привычно поправил галстук. Его лицо, как и у прочих, было скрыто маской, но по напряжению спины можно было судить о его недовольстве. Тенора поддержал и Юпитер, высказавшись за то, что неплохо было бы поторопиться и поскорее расправиться с загадочным автором анонимных писем, а для этого персонажам стоит начать интенсивно раскручивать друг друга на предмет заинтересованности в чьей-либо смерти.
"Хорошо, я вас понял," - сказал режиссер, - "мне и самому не хотелось бы оттягивать финал, и более, чем кому-либо, хочется узнать, каким он будет. Тогда eх abrupto( без предисловий) начнем"

Действие должно было происходить в доме родственников миссис Парсонс, где снова собралась вся семья. Пастор, отданный на откуп Юпитеру, сетовал на то, что родня совершенно не откровенна друг с другом, и если все и дальше будут продолжать темнить, то преступление совершиться раньше, чем они хотя бы начнут догадываться о его мотивах. В ходе чисто английского чопорного застолья разгорелись страсти совершено нешуточные. Миссис Лорренс с чисто женским подходом высказалась за то, что они узнают имя угрожающего им убийцы лишь тогда, когда он сделает роковой выстрел, потому что наверняка это  скрытный и расчетливый человек, эгоистичный и черствый. К такому в душу не залезешь, а так как доверие - залог гармоничных отношений с людьми и с миром, то стоит предположить, что преступником окажется тот, у кого с этим самым доверием и гармонией проблемы.
"Меня, что ли, имеете в виду?" - как всегда напрягся поклонник рулетки Берриз-Спасатель, - "не боитесь просчитаться? Надоело, знаете ли, быть козлом отпущения, а теперь еще и подозреваемым хотите меня выставить? Да какая может быть  гармония, если любовь натыкается на страх и недоверие? В итоге, чтобы не испытывать боль, человеку проще закрыться, замкнуться в себе, и стремится получать, ничего не давая взамен. Мне проще забыть о мире за игорным столом, чем надеяться на чье-то понимание. В картах или в рулетке элемент случайности естественен и не вызывает негодования, а в отношениях он меня  не устраивает"
"А мне все же кажется, что злой умысел мог родиьтся в голове нашего игрока," - не сдавалась Валькирия - миссис Лорренс, - "сколько лет мы его знаем, а он и не собирается меняться в лучшую сторону, лишь усугубляет и свое собственное разорение, и отношения с законом: то его арестовывают в каком-то притоне, то штрафуют за вождение в нетрезвом виде, то с его балкона прыгает какая-то девица. Все это не свидетельствует об уважении к закону и к обществу"
Пастор, да и героиня Анны не согласились с таким предубеждением хозяйки дома.
"Любой человек может измениться, если..." - начала было Анна, но замялась - мысль ушла.
" Могу подсказать одно проверенное средство, о котором в гламурной литературе, дабы не пугать читателя, никогда не упоминают," - подал голос Режиссер, - "только боль может заставить человека измениться. Так, боль от собственной глупости заставляет умнеть, боль от своей холодности — теплеть"
"Ой, не надо, я вас умоляю!" - рассмеялся Тенор, - "помимо испытываемой боли необходимо еще и желание самого человека что-либо менять, а большинство будет носиться с этой самой болью и разочарованием, чтобы вызывать чувство вины у окружающих и манипулировать ими. Человеку просто выгодно так поступать - проще, приятнее и безответственнее, когда виноват кто-то другой"
"Тогда, может быть, анонимные угрозы - дело рук манипулятора, чьи излишне завышенные представления о собственной персоне ну никак не соответствуют реальности, и он бесится, не получая от окружающих должного признания его мнимых заслуг?" - предположила Анна.
"А что? Вполне вероятно!" - согласился пастор, - "дьявольская гордыня толкает людей еще и не на такие поступки. Гордыня и ревность"
"Чушь! Все ваши религиозные догмы и психологические постулаты - чушь и бред!" - заявила Валькирия, - "люди изначально разные, одни - мусор под ногами, другие - соль земли. Ничего нет реальнее и важнее, чем самооценка и ощущение себя самого. Если человек считает, что имеет на что-то право, он должен без раздумий это право осуществить, в этом-то и проявляется личность. Иначе он - просто биологический объект"
"Дорогуша, это попахивает паранойей! Или философскими заблуждениями о какой-либо теории сверхчеловека!" - хихикнул Тенор, но Валькирия, нервно постукивавшая каблуком, не разделила веселья супруга своей героини. Она весьма натурально огрызнулась, заявив, что, по ее мнению, диагнозы вроде шизофрении, паранойи и прочих психиатрических ужасов придумали из зависти как раз рядовые серые, ничем не выдающиеся особи, не способные на что-то значимое и не желающие задумываться о чьей-либо исключительности. Оборвав свой монолог на этой сентенции, она отошла вглубь сцены и умолкла. Остаток репетиции прошел без ее участия. Неизвестно, что чувствовали остальные актеры, но Анну отчего-то тревожило исходившее от этой женщины напряжение. Наверное, она все же была профессиональной актрисой - нельзя вот так, с места, достоверно изобразить негодование, изобразить настолько достоверно, чтобы исходившие от нее волны гнева были ощутимы даже на расстоянии, даже под прикрытием маски.
После репетиции Анна специально замешкалась, чтобы уйти последней. Из нее-то актрисы никогда бы не получилось, поэтому она и не рассчитывала обмануть все еще остававшегося во мраке зала Режиссера.
"У вас остались вопросы?" - поинтересовался он.
"Да, и довольно много. Но, чтобы не задерживать вас, я задам только один. Почему вы выбрали именно театр для решения каких-то задач, о которых мы, ваша нелепая труппа, даже не догадываемся? Почему не съемочная площадка, форум в интернете или что-либо подобное?"
Ответ она получила не сразу, и ей  показалось, что человек во мраке ждет от нее чего-то еще.
"Знаете, я не уверен, что процитирую дословно, но Шиллер высказывался о том, что театр наказывает тысячи пороков, оставляемых судом без наказания, и рекомендует тысячи добродетелей, о которых умалчивает закон. Театр вытаскивает обман и ложь из их кривых лабиринтов и показывает дневному свету их ужасную наружность. Театр развертывает перед нами панораму человеческих страданий. Театр искусственно вводит в сферу чужих бедствий и за мгновенное страдание награждает нас сладостными слезами и роскошным приростом мужества и опыта. Не сумев решить определенные задачи исходя из своего опыта и с помощью закона, я решил попробовать воспользоваться советом классика. Не знаю, насколько хорошо у меня это получится, но попробовать стоит"


В конце марта Анна уехала на неделю к матери - та совсем расхворалась, и следовало бы устроить ее в хорошую больницу, но мать заартачилась. Брат Анны обещал, что попробует  уговорить  мать хотя бы на время переехать к нему  - все же поликлиника под окном, да и до аптеки не надо ехать на электричке. Но оставлять свой дом в опустевшем на зиму поселке пожилая женщина не хотела, боялась, что обнесут, растащат все то, к чему прикипела за жизнь. Насилу убедив родительницу, чтобы она хотя бы фельдшера на дом вызывать не стеснялась и, забив продуктами холодильник, Анна вернулась домой готовиться к восемнадцатилетию старшего сына. Назревало семейное торжество, и хоть Сашка и заявил, что у него нет на это настроения, отец однозначно решил - застолью быть. Такая дата - их первенцу восемнадцать! Грех не отметить, не по-людски это. Анна тоже так считала, и всю субботу и утро воскресенья резала, строгала, варила, фаршировала, чтобы стол устроил взыскательные вкусы домочадцев. Свекровь вызвалась помочь ей, но от ее услуг Анна отказалась сразу - еще не хватало заранее портить себе настроение, это и за столом успеется. В добровольные помощники напросился Коля, усердно пробуя все, что выходило из-под маминых рук. Сашка куда-то смылся, муж, делая перерывы на то, чтобы разгорячиться коньяком и сказать "эх, мать, вот как быстро дети растут", пытался обыграть компьютер - все было, как всегда. К обеду наконец-то собрались гости - Марфа-посадница с младшим сыном и невесткой Лерой, брат Анны, и  Сашкин однокурсник, он же друг детства Ваня. Сам виновник торжества появился позже всех в сопровождении миловидной девицы с густо накрашенными глазами и одетой в  размахай, напоминающий накидку перуанских индейцев.

"Это Жанна" -  довольно лаконично представил сын свою спутницу. Та, поздоровавшись с гостями, как ни в чем ни бывало, отправилась на кухню помогать худой, издерганной Лере раскладывать салаты.
"Ишь ты, какая бойкая" - осуждающе прошептала свекровь, - "наверняка из общежития. Ты, Евгений, смотри, такие девушки ради прописки на все способны. Останешься к пенсии без квартиры с такой невесткой. Кто хоть она?"
"Это Сашкина герла" - утащив с тарелки кусок ветчины, сообщил всеслышащий Коля, - "они с ней уже давно."
"Как давно?" - оторвался от изучения бутылочной наклейки отец семейства, - "а почему мы ничего не знаем? Мать, ты вообще детьми  занимаешься, или со сценическим искусством это не совместимо?"
Анна не сочла нужным отвечать даже в шутку, прекрасно зная, что даже если на людях муж не начнет сам себя накручивать, то уж вечером с лихвой компенсирует себе невысказанные претензии. Развернет все так, что в любом случае крайней останется она. Ей это больше не было интересно. Пока гости усиленно поглощали салаты, беседа как-то не складывалась. Молодежь о чем-то приглушенно посмеивалась между собой, бывший полицейский усердно набирал обороты, беззастенчиво мешая водку с шампанским, Марфа - посадница втолковывала другому, еще трезвому сыну что-то об оформлении льгот на квартплату. Анна, сидевшая рядом с Лерой, недоумевала, с чего это она вдруг не пьет -  последние годы проживания с доблестным стражем порядка приучили тридцатилетнюю женщину с потухшим взглядом заканчивать свой день чем-то более крепким, чем отсутствовавшее  ее семье доверие и уважение. Может, беременная наконец-то? Но Лера на вопрос, что ей налить, пояснила, что ей нельзя - она ходит на уколы.
"Что, Марфа-посадница сосватала тебе своего слесаря-гомеопата?" - пошутила Анна.
"Нет, собака укусила" - едва слышно ответила Лера, - "надо курс каких-то термоядерных антибиотиков проколоть."
"Какая собака? Бездомная?" - Анна зря это спросила, так как ответ уже знала заранее. Оказалось, что Джек бросился на хозяйку, придя с прогулки. Каким уж там воспитанием занимался с овчаркой-переростком бывший страж порядка, никто не знал, но когда Лера стала снимать с собаки ошейник, огромные зубы сомкнулись на ее руке.
"Усыпили?" - спросила Анна. Ей было жалко худющую от постоянных переживаний Леру: удивительно, как овчарка ей совсем руку не откусила.
"Нет, ты что? Он же не бешеный. А квартиру надо охранять" - с тупым безразличием ответила Лера, тоскливо поглядывая на чужие рюмки.
"Точно, он не бешеный" - согласилась Анна, подкладывая ей кусок фаршированной курицы, - "в вашей квартирке бешенством болеют только люди, и передается это исключительно по наследству."

Она не стала заводить при всех разговор о собаке и о том, почему регулярно шляющаяся к ней свекровь успевала поведать обо всем на свете, кроме этого ужасного происшествия. Ни к чему портить Сашке день рождения, вон он и так сидит, мается от обязательного родственного сборища. Была бы его воля - наверняка пошел бы со своей Жанной в кино тискаться в темноте зала. При воспоминании о зале ее почему-то охватила непонятная тревога. Если верить сюжетной линии, развязка детективной истории была не за горами, и ее мучил вопрос - а что потом? Какой будет финал? Что изменит в реальной жизни реальных людей игровая победа или поражение? И снимут ли актеры свои маски? А режиссер? Представится ли он труппе или они так и расстанутся, не узнав друг друга?

По поводу загадочной личности,  управляющей действом на сцене, у нее возникли кое-какие догадки. И чем больше она вслушивалась в интонации доносившегося из полумрака голоса, тем эти догадки становились определеннее, и в конце концов переросли  в уверенность. Она разрешила себе вспомнить ситуацию, похороненную так же надежно, как и ее прошлое и как все надежды на будущее, когда тот же голос на конференции в Институте экспертизы доходчиво объяснял о роли наследственных факторов в психологии преступников - рецидивистов. По большому счету ей нечего было делать на этой конференции - ее миссия закончилась в предыдущий день, когда руководство детского кризисного центра, где Анна работала администратором, послало ее на семинар по проблеме подростковой наркомании. Была темная питерская зима, Анна зевала, мысленно блуждая в совершенно не относящихся к наркотикам сферах. Выступавших было много и она считала часы, когда наконец-то можно будет удрать домой. Но домой ей совершенно расхотелось, когда она услышала тот самый голос и увидела говорившего человека. Она сразу запретила себе даже думать о нем - замужняя женщина, мать двоих детей, долг, ответственность, обязанности, целомудрие. Какие могут быть фантазии? Не помогло, и, дотошно расспросив о программе проходившей в институте конференции, она записалась на все дни, убедив свое руководство, что делает это исключительно в интересах  производственной необходимости. А потом конференция закончилась, но они, так и не опознав друг друга, виделись еще несколько раз - он приводил  к психологу детского центра, обаятельной Лилии Каримовне, какую-то девочку. Анна, развлекая ребятишек в холле, так и не отважилась подойти и признаться, что была  хорошем смысле потрясена на той конференции и профессионализмом, и глубокими познаниями докладчика не только в узкой сфере криминальной психологии, а и в жизни в целом, и его увлеченностью своим делом. Она ни за что бы этого не сделала, потому что...

Додумать эту мысль-воспоминание ей не дала свекровь, поднявшая тост за внука и пожелавшая ему хорошо учиться и добиться в жизни всего, что было не под силу родителям. В качестве подарка бабушка сообщила, что имела беседу с неким Петром Владимировичем из военкомата, и отсрочка от армии Саше обеспечена.
"Спасибо, бабуля, за поздравление, но Петра Владимировича можно не напрягать" - сказал Саша, - "у меня и так будет отсрочка на вполне законных и бесплатных основаниях. Я женюсь на Жанне, а она беременная"
Немая сцена "Ревизора" не могла быть отыграна с большей достоверностью, чем то, что происходило за столом дружной семьи Сергеевых. Брат Анны, крякнув, поднялся из-за стола, соблазнив Леру пойти на лестницу покурить. Отставной полицейский, не особо осознавая происходящее, обводил помутневшими глазами родню. Отец семейства, да и сама Анна  просто онемели, не осознавая, что сказанное относится к ним. бабушка выронила рюмку на стол, Коля ляпнул что-то вроде "упс", и только Жанна с завидным аппетитом уничтожала крабовый салат, заедая его пирожком с грибами.
"Анна Витальевна, пирожки у вас - просто объеденье. Я такие только у бабушки ела" - сказала она, продолжая уписывать за обе щеки.
"Ну, и как это понимать?" - спросил отец, нервно откручивая пробку на бутылке с водкой, -"резинок в аптеке не было?"
"Женя, как можно! При детях!" - прошелестела Марфа -посадница.
"При внуках, бл..." - зло бросил отец, - "и что теперь? Под венец? Что, последняя девка в твоей жизни?"
Анна открыла было рот, чтобы прекратить этот поток злого разочарования, но Жанна опередила ее:
"Вообще-то первая, как и он у меня. И я не девка, а медсестра, мне директор колледжа разрешил досрочно выпускные экзамены сдать, чтобы я до родов  могла на работу устроиться и декретные получать. У меня красный диплом будет, мне все педагоги навстречу идут. И не надо меня нервировать, знаете, как это вредно для ребенка?"
Анна, ошарашенная настолько, что у нее в горле пересохло, только и смогла спросить:
"Саша, а почему ты раньше молчал?"
"Потому что" - сумрачно ответил сын и пихнул локтем подругу, - "Жанка, хватит жрать огурцы, опухнешь как тогда, после чипсов"
"Саша, как же так?" - вышла из оцепенения свекровь, - "тебе учиться надо, в институт после техникума. Тебя что, ее родители зашантажировали? К питерской прописке подбираются?"
"Никто меня не шантажировал, и никому эта прописка не нужна - у Жанниных родителей две квартиры в райцентре недалеко от бабулиного поселка. Отец авторемонт недавно открыл, так уже не справляется - от клиентов отбою нет, у них в округе больше ни одной станции. Зря я, что ли, в автотранспортном учусь? А Жанну в районную больницу на работу берут, у нее там тетя заведующая, так что без работы не останемся"
"Из Питера - в Тмутаракань?" - съязвил отец, - "для этого тебя растили, кормили, образование давали? Воспитали, блин, на свою голову комбайнера-ударника. Как там: надои, удои, озимые, посевная! Вести с полей!"
Евгений разошелся не на шутку. Опрокинув две рюмки водки подряд. он подтолкнул сидевшего рядом брата:
"Вот и рожай после этого детей, все надежды псу под хвост. Знал бы раньше - сам бы в этот Кукуевск или как там это село называется, съездил, объяснил бы, как родителям надо за дочерьми смотреть. Повезло тебе, Мишка - нет деточек, никто мордой в грязь не сунет"

Бывший полицейский, качнувшись, буркнул что-то, означающее согласие и поддержку. Сейчас братья, с детства ненавидевшие друг друга, были похожи, как никогда, увидев одну и ту же цель для выплеска накопившейся злобы и обиды на жизнь. Свекровь нервно шарила по карманам в поисках валидола, Коля делал мрачно-невозмутимому брату какие-то знаки, однокурсник ерзал на стуле, чувствуя себя явно не в своей тарелке,  будущая мама с видимым удовольствием поглощала уже четвертый пирожок. И лишь Анна, улыбнувшись непривычному предчувствию перемен, спросила:
"Жанна, а твоя бабушка сметану в тесто складывала?"
"Угу" - поскорее прожевав, ответила будущая невестка, - "у нее же корова была, так она и молоко, и сметану вовсюду добавляла. Ой, точно, это из-за сметаны тесто такое нежное, как я сразу не сообразила! Так и буду делать, а то на маргарине какое-то казенное получается, как будто из магазина"
"Маргарин - прошлый век" - сказала Анна, - "а на сметане тесто можно и без дрожжей сделать, или на кефире жирном. Слушай, а в ту больницу, где твоя тетя работает, можно мою маму на обследование положить? У нее хоть и питерская прописка, но она в деревне живет и сюда ехать не хочет"
"Конечно, я тете Маше позвоню, она все устроит. Полис-то действует на всей территории России, какая разница, где человек прописан? Я сегодня же позвоню, и тетя все уладит. К ней прислушиваются, она там тридцать лет работает, даже в райцентре на доске почета висит"
Это было последней каплей, переполнившей чашу той эмоционально разобщенной жизни, что протекала в стандартной "трешке" на шестом этаже. Саша, почуяв неладное, взял Жанну за руку и вытащил из-за стола, подталкивая в сторону прихожей.
"У нас билеты на концерт" - сообщил он, поспешно напяливая на девушку пуховик и шапку, - "Жанка, где твои перчатки? Отморозишь руки, непутевая. Ванька, ты идешь?"
Однокурсник, раскланявшись, поспешил за ними. Коля скрылся в приюте "не влезай, убьет", громко щелкнув замком. Бывший страж порядка что-то бубнил об отсутствии ответственности молодежи, подкрепляя свои доводы выкладками "я бы их всех в бараний рог", "к ногтю прижал", "пикнуть бы не смели". Свекровь, нервно теребя свои перстни , фыркала и трясла тщательно уложенной головой, высказываясь о том, что некоторым совершенно нельзя доверять воспитание детей, а то эти самые некоторые все подведут под пошло-плебейский знаменатель, пойдя по пути наименьшего сопротивления. Евгений, сжимая губы до полного сходства с матерью, буравил взглядом Анну. Потом, стукнув по столу, зло сказал:
"А я не понимаю, чему ты радуешься? Нет, вот скажи - чему ты радуешься? Что у сына вся жизнь, вся карьера насмарку? Да жениться надо тогда, когда все бабы уже осточертели. Тоже мне, нашел любовь на все времена - да они надоедят друг другу, как только быт с его пеленками и детскими воплями станет очевидной реальностью. Прибежит сыночек обратно, как пить дать. Удовольствия на грош, а алименты всю жизнь платить. Это все твое воспитание. То она, понимаешь, идеалы христианства тут проповедует, то корчит из себя черт знает что. Звезда театральных подмостков. Гуманитарии, мать вашу. Сделали вместе с бабкой из парня черт-те что, рыцарь печального образа. Ему ближайшие десять лет тискать надо все, что шевелится, а не..."
Тут он осекся, еще более подозрительно посмотрев на Анну. А она даже особо не прислушивалась к говорившемуся за столом, витая в своих мыслях. Ей вдруг совершенно неожиданно и некстати пришло решение - как повести диалог в пьесе, чтобы натолкнуть родственников  миссис Парсонс на мысль, что настоящий убийца - добропорядочный кузен, а письма пишет его жена, стараясь избежать непоправимой катастрофы, боясь мужа и одновременно жалея его. Точно, надо вызвать их на разговор о психологических особенностях преступников, а там уж беседа сама зацепится за яркие черты каждого и приведет к правильному решению.
"Я, кажется, задал тебе вопрос?" - снова обратился к ней муж, - "тебе что, наплевать, что ты скоро бабкой станешь?"
"Нет, совершенно не наплевать" - отозвалась Анна, - "я вспоминала, какие вещички остались от мальчишек, помнишь, я на дачу целые тюки увозила? Зачем деньги тратить, сейчас в "Детском мире" цены просто заоблачные. И мне совершенно не наплевать, что Саша оказался достаточно решительным, чтобы взять на себя ответственность за других людей, несмотря на свой юный возраст. За это его стоит уважать, хоть я и не планировала стать бабушкой до сорока лет. Нам повезло, что наши дети - лучше, чем мы сами. За это стоит выпить"
"Ненормальная!" - не выдержала свекровь, - "не удивительно, что от такой дряни Женя искал поддержки и понимания у других женщин!"
"Мать, помолчи, а?" - агрессия Евгения нашла новую цель, - "не лезь не в свое дело!"
Анна, встав из-за стола, сказала, что пойдет ставить чайник и резать торт, раз уж салатами все наелись. Но муж не собирался ее отпускать.
"Что ж, теперь мне понятно, отчего ты такая спокойная" - сказал он, -"решила сбагрить сыночка, чтобы свои шашни хоть без одной помехи крутить? Не выйдет, дорогая: пока ты живешь на мои деньги, я буду определять, куда тебе идти и что делать, ясно? И с хахалем твоим разберусь, не сомневайся. Вон Мишка его в два счета образумит"
"Не сомневаюсь" - у нее даже зубы заныли: Господи, ну зачем, зачем услаждаться мерзостью склочной жизни? Великодушие, где ты? Там же, где и чувство собственного достоинства - в неведомых далях? Она все же пошла в кухню, достала из холодильника торт, взяла большой нож и стала без характерной дрожи в руках, что донимала ее раньше при любых скандалах, нарезать одинаковые куски. Муж появился в кухне через минуту и бросил на стол три конверта. Анна на минуту замерла от привычного ужаса, но стряхнула с себя оцепенение и продолжила свое занятие.
"Не хочешь объяснить, что это?" - сужая глаза и оттого совершенно копируя мать, спросил муж.
"Нет. Сама хочу услышать объяснения, зачем ты рылся в моих вещах?" - сама себе удивляясь, ответила она.
"Объяснения? Ну, это уже чересчур. какова наглость! Наставляет мне рога и у меня же требует объяснений! И что на тебя нашло? Решила пойти по стопам распущенной подружки? Я всегда знал, что твое общение с этой нимфоманкой плохо кончится. Так я услышу что-нибудь вразумительное?"
"Нет" - Анна разложила куски торта по тарелкам. Ей вдруг стало лень что-либо объяснять. Какой смысл возмущаться и доказывать, что ее статус супруги не означает возможности для кого-либо нарушать ее личное пространство, рыться в сумках и записных книжках, высказывать претензии о неправильном воспитании детей в то время, когда у самого Евгения за плечами довольно адюльтеров, и за всю жизнь он от силы пару раз был на родительских собраниях или выезжал с детьми на лыжах? Какой смысл в тысячный раз начинать разговор о том, что она задыхается рядом с  человеком, ни к чему не стремящимся и мечтающим лишь о заслуженной бездеятельности на пенсии? К чему объяснять, что ей нужна была деятельная поддержка, а не голословные уверения в том, что она для мужа - весь смысл его жизни? Зачем сохранять иллюзию того, что изжило себя? Это бесплодная, бесполезная трата эмоциональных сил, совершенно себя не оправдывающая и превратившая ее в  неуверенную в себе особу неопределенного возраста и убеждений. Включаться в привычное неконструктивное общение - смысла нет: если уж десять лет никто и слушать не желал о том, с чем ей было трудно мириться и считать нормой, то и сейчас ничего не изменится. Опускаться до оскорблений и обвинений, пусть даже логически оправданных, ей не хотелось, было жаль тратить на это энергию. Ей и так было о чем подумать - как-никак, у сына начинается самостоятельная жизнь, а это заслуживает осмысления всех возможных перспектив.

Евгений разве что пар из ноздрей не выпускал, но ее это не испугало и не заинтересовало. Расставив тарелки с тортом на подносе, она понесла их в комнату, попутно попросив мужа захватить чайник. Вернулись с перекура Лера и Вадим. Брат переглянулся с Анной, мол, как, помощь не нужна? Она отрицательно покачала головой и стала разливать чай. Муж налил себе и брату водки и по всей видимости не был настроен оставлять проблему неразрешенной.
"Ты знала, что эта девка беременная?" - спросил он.
Анне это не понравилось - ни тон, ни взгляд не оставляли сомнений в том, что скандал неизбежен. Но, тем не менее, она не собиралась этому способствовать. Можно отмолчаться , но это означает оставить все на своих давних местах. Ей этого не хотелось так же, как и бурных разбирательств. Но решение надо было принимать и наконец-то обозначать свою позицию. А уж захотят окружающие ее принять, или нет - это их вопрос. На каждый чих не наздравствуешься, так, кажется, говориться?

"Начнем с того, что Жанна - не девка, по-моему, она уже обращала твое внимание на это обстоятельство" - сказала она, - "я знала о том, что у Саши есть подружка, но никогда ее не видела. И не только моя вина в том, что дети нам не доверяют. Представь себе, что услышал бы сын, приди он к тебе с рассказом о своих чувствах? Чему бы ты его научил? Как разрушить доверие в семье? Как избежать беременности партнерши? Как надо женщину в постели обхаживать? Опытом бы поделился? Великие умения, особенно если учесть, что интенсивная физическая активность мужчины в спальне для женщины не имеет практически никакого значения, если нет искренней привязанности и любви. Так, секс-механика, вроде резиновой игрушки. Если бы я знала, что у Саши так сложились обстоятельства, я вряд ли бы тебе о них сказала, прекрасно зная реакцию. И я не ошиблась.  Что услышал сын в ответ на свою откровенность? Да все то же самое, что слышала долгое время и я - оскорбления и никакой попытки понимания. Не удивительно, что он сбежал с теплого семейного застолья. И я буду только рада, если у них с Жанной все получится. Хоть у кого-то в этой семейке хватило силы воли и мужества взять на себя ответственность за свою жизнь"

"Я все понял" - оскорбленный муж даже забыл опрокинуть очередную рюмку, - "ты специально провоцируешь меня, чтобы иметь повод уйти к своему хахалю. Ты всегда стремилась разрушить семью, не понимая, что в старости ты никому не будешь нужна. Погуляешь еще год-другой, и будешь выть белугой. Вечно тебя все не устраивало - то я не хочу никуда идти, то не хочу ничего читать, то  покер тебе поперек горла встал! Развиваться я, понимаешь, должен! Какое развитие? Я работаю и имею право на отдых. Что, я должен только на тебя одну смотреть?"

"Ты мне ничего не должен" - устало махнула рукой Анна, - "никакого хахаля у меня нет, "счастливая" семейная жизнь напрочь отбила у меня любые желания по отношению к мужчинам, остался только рвотный рефлекс при мысли о любом представителе сильного пола. Хотя нет, ни о любом: как ни странно, есть исключения, но тебе об этом слушать будет неинтересно. Отвращение к изменам у меня, наверное, в крови - я на собственном опыте знаю, каково это: возвращаешься с детьми из отпуска, а на твоей расческе - чужие длинные волосы, а муж с пеной у рта, обвиняя тебя в ненормальности, доказывает, что это мама в гости приезжала. Валентина Эммануиловна, что-то я не помню, когда вы были длинноволосой крашеной блондинкой? И ты при этом, если верить его словам, самая любимая и единственная, а семья - смысл жизни. Уж не врал бы, ей-богу, а то как-то по-детски получается. А еще лучше - не женился бы, все честнее. Жил бы в свое удовольствие и в ус не дул"
"Женя поступил,  как честный человек - женился на тебе, когда ты забеременела" - взвизгнула Марфа-посадница, уязвленная тем, что ее назвали ее настоящим именем.
"Ну да, облагодетельствовал - сначала обрюхатил, а потом оказал царскую милость" - хмыкнул брат Анны, - "мать после первого же знакомства всю ночь плакала, говорила, что не будет толку от этой свадьбы. Как в воду глядела."
"Дома у себя рот разевай!" - окрысился Евгений, - "сестрица твоя тоже, знаешь ли, не образец верности!"
"С таким-то балбесом великовозрастным ей сам Бог велел!" - расхохотался Вадим, - "я вообще удивляюсь, как она сразу от тебя не сбежала, после первого же совместного похода к венерологу. Жалела, говорит, он же раскаялся. Вот тут я с тобой согласен - дура у меня сестра, что поганой метлой тебя не выгнала"

"Все, дорогие родственники," - Анна поднялась из-за стола, - "продолжайте без меня. Поверьте в мою искренность - мне все это ужасно неинтересно. Ваша грызня ничего не изменит, как не меняла никогда, а меня такое положение дел перестало устраивать. Я искренне пыталась всех любить, в каждом видеть хорошие стороны, понимая, что нет людей без недостатков. Я мирилась с неуважением, когда Валентина Эммануиловна в  мое отсутствие наводила свой порядок в моих вещах, инспектировала мой холодильник, игнорировала все мои просьбы не вмешиваться в воспитание моих детей, когда она рассказывала внукам о том, что надо изживать доставшиеся им от меня деревенские корни. Я старалась не замечать отвратительных матерных присказок Жени, которыми он, ни в ком и ни в чем не видя ничего хорошего, щедро сдабривал свою речь, не понимая, что это признак недалекого ума и недостаточной воспитанности, а уж никак не мужественности. Я простаивала долгие службы, прося у Бога дать мне душевных сил снова полюбить человека, с которым у нас ничего общего, кроме взаимной привычки к жизни под одной крышей и взаимного же отчуждения,  не осталось. Я добросовестно сделала вид, что не услышала, как уважаемый Михаил в ответ на стенания своего брата посоветовал прижать к ногтю стерву, то есть меня, а муж даже не осадил его. Я всегда думала, что вы умнее меня, больше знаете о жизни. Но я ошиблась. Вы злые, этим все сказано. Вы признаете только добро, сделанное внутри своей стаи, но и это добро пытаетесь использовать, как инструмент манипуляции друг другом. И я получала по заслугам, потому что так и не повзрослела, не созрела эмоционально и духовно, ориентируясь на чужие, никуда не годные образцы поведения. Будучи незрелой сама, я и привязалась точно к такому же человеку. Я сама виновата во всем, что со мной происходит, но это не причина, чтобы и дальше совершать те же ошибки и жить не так, как мне нравится. И не надо талдычить мне о долге и обязанностях - немногого стоит долг без уважения, отдаваемого и получаемого, не говоря уже о любви. Я больше не в состоянии не уважать себя и других.  На-до-е-ло."

Она ушла на кухню мыть посуду и думать том, как сын справится со своей ролью мужа и отца семейства, кто родится - мальчик или девочка, будет ли малыш так же часто болеть, как ее Коля? С этой точки зрения жить далеко от промышленного города - благо, дети здоровее, вот и у Жанны совсем не питерский бледный вид, несмотря на беременность. Здоровая, видно, девушка, раз  еще и поработать собралась в своем положении. Ну и хорошо, дети - это будущее, и нечего шмыгать носом от мысли, справится ли Сашка с взрослой жизнью. В конце концов, должен справиться, это же его жизнь, пусть учится ею распоряжаться, а она, как мама и бабушка, поможет, если в ней возникнет необходимость. Баба Аня - звучит здорово, только немного смешно, ей ведь и сорока нет. А с другой стороны она успеет поделиться с внуками не только маразмом, может, еще и на лыжах покатается, снеговиков полепит, или на велосипедах, кто быстрее?

Пока она возилась с посудой, Вадим засобирался домой - его женщины, жена и дочь, свалились с гриппом, и оставлять их надолго в одиночестве он не собирался. Страж порядка заснул за столом, и будить его было не столько бесполезно, сколько себе дороже. Пока муж Анны перетаскивал тело брата на диван, Лера со свекровью тоже ушли восвояси. Анна прибралась на кухне, растягивая этот процесс, чтобы не идти в комнату и не начинать снова бесплодные агрессивные препирательства с мужем. Но салаты требовали перемещения в холодильник, и когда она, скрепя сердце, вернулась на поле битвы, оказалось, что кроме храпящего на диване родственника там никого не было, а из спальни доносилось знакомое гудение компьютера. Что ж, ничего не меняется, значит, придется меняться самой.


--------------------------------------------------------

После Сашиного дня рождения кое-что изменилось, но не столько в окружавшей ее жизни, сколько в ней самой. Сын продолжал учиться, его девушка сдавала экзамены, а на выходные они уезжали к ее родителям. Евгений вовсю поддерживал имидж оскорбленного отца семейства, сделал было попытку образумить сына, но тот вдруг уперся так, что с места не сдвинешь. Скорбя об отсутствии авторитета в собственной семье, муж Анны прибегнул к самому надежному средству утешения, никогда его не подводившему - карточной игре, и его общение в тесном семейном кругу неизбежно сводилось на нет. Коля готовился к экзаменам, решив поступать в художественное училище. Анна не препятствовала - рисовал он прекрасно и, по-видимому, ничем другим заниматься не собирался. Сама же она, с немалым трудом заставив себя выйти обратно в мир,  переступила страх и неуверенность, приняв предложение о работе. Его величество случай или же некие закономерности судьбы привели ее в Иришкину квартиру по какой-то хозяйственной надобности как раз в тот момент, когда та принимала гостей. Вернее, гостя - своего профессора. Анна хотела было уйти, чтобы не мешать, но Георгий Анатольевич вполне по-хозяйски пригласил ее к столу. Ему было под пятьдесят и с ним было легко и спокойно, как и с любым хорошо воспитанным человеком. Посиделки затянулись - профессор рассказывал о своей недавней поездке в Китай, о колоссальной разнице миропонимания между европейцами и представителями этой удивительной цивилизации. Потом разговор зашел о понимании между людьми вообще, и о неумении и нежелании многих сотрудников кафедры в том институте, где работал Георгий, всецело отдаваться своему делу хотя бы положенные восемь часов рабочего времени, особенно это касалось административного персонала.
"Ой, а у нас же Аня без работы!" - вдруг заявила Иришка, - "она же администратором долго работала с проблемными детьми. Георгий, может, она будет справляться лучше вашей прежней секретарши?"
"У нас - проблемные взрослые" - рассмеялся профессор, - "я уже сколько раз упрашивал руководство взять кого-нибудь с опытом,  постарше, а не девочек, которые увольняются через месяц, не умея держать в голове несколько проблем сразу.  Вы уж простите, но у меня за время общения с этими девочками сложилось впечатление, что их представления о мире, людях, жизни  упрощенно-уплощенные. Они какие-то клоны, чье мировоззрение сложилось лишь под влиянием телевизора. Они не желают видеть, что жизнь сложна и многомерна, они представляют ее как киндер-сюрприз: сплошной шоколад и миленький подарочек внутри. Инфантилизм и еще раз инфантилизм, несмотря на какие-то курсы секретарей-референтов и делопроизводства. У нас сложившийся , хоть и непростой коллектив, и мне бы хотелось видеть на месте человека, который будет заниматься всей муторной, но крайне необходимой бумажной и хозяйственной волокитой, личность, способную примирять противоположные интересы, а не бездушный гибрид уборщицы и пишущей машинки. Скажите, Анна Витальевна, для вас такой подход приемлем?"
"Более чем" - отозвалась Анна, что означало ее согласие. Ей не хотелось наступать на одни и те же грабли и каждый раз удивляться. Она прекрасно осознавала, что не может быть готовых рецептов, советов и схем и теперь была к этому готова. Пока они обсуждали с Георгием все нюансы трудоустройства и особенности работы на кафедре, она ни разу не испытала привычной ранее мысли о своем шраме, будто его и не было совсем. В конце концов, не в лице дело. Сотрудник на кафедру требовался с нового учебного года, и у Анны впереди было все лето, чтобы окончательно разобраться с тем, чего же она хочет от жизни. Чего она больше не хотела - она знала, и знала прекрасно: больше не хотелось отчуждения, недоверия, своих и чужих комплексов, односторонних попыток переосмыслить и наладить отношения с мужем, убедить его, что он сам себя потерял из-за страха перед реальностью и ее заразил этим же страхом и неуверенностью. Для того, чтобы бояться жизни, не нужен мужчина, в этом любая женщина преуспеет и в одиночестве. Выслушивать прогнозы о том, что под старость она останется одна, можно и от неумных подруг, для этого муж тоже не особо потребен. Последняя ее попытка поговорить с мужем окончилась как всегда ничем. На ее вопрос, долго ли, по его мнению можно жить в неудовлетворенности друг другом он, оторвавшись от монитора, сказал, что жизнь трудна и что все так живут, и лично его все устраивает, а если она что-то там себе напридумывала и стремится разрушить семью, то это ее право. Он к разводу не стремится, так как его чувства к ней безусловны. Анна попыталась было объяснить, что в виртуальных игрушках она видит лишь бегство от реальных проблем, бегство преступное прежде всего по отношению к себе самому - убежать убежал, а проблемы только копятся, что создатели всех этих игрушек наживаются на больных рабах этой зависимости, что время жизни тратится совершенно бесполезно и бездарно, будто оно не лимитировано. Результат был один - она осталась виноватой в том, что не дает мужу жить так, как ему хочется. Что же, при всем сожалении к деградирующей личности и к прожитым годам, она до конца пыталась что-то изменить. Значит, не получилось.

Анна шла по Большому проспекту, с удовольствием представляя, как совсем скоро зазеленеют деревья, и небо над городом станет почти по-летнему бирюзовым. Ей нравился старый город без грима снега и слякоти. Она уже привыкла к обшарпанному подъезду, к проржавевшим перилам. Ей не хватало пыльной сцены и темного зала перед собой. Там можно было говорить, не задумываясь, все то, что на данный момент относилось к делу, анализировать, предугадывать. Труппа собиралась не часто, но тем не менее сюжет был отыгран почти до конца, и сегодняшняя репетиция должна была стать предпоследней. Что будет дальше - Анна не задумывалась. Наверняка ее охватит грусть оттого, что странное театральное действо уйдет из ее жизни: не будет этого дома, сцены, казенных стульев, людей, скрывающихся под масками, но обнажающими свою суть в игре. Не будет этого голоса из темного зала, сдержанных жестов видневшихся в полумраке рук. Пожалуй, об этом обстоятельстве она жалела больше всего, но, решив, что ничего изменить не сможет, просто наслаждалась тем, что было ей подвластно: можно было говорить о судьбах и настроениях существовавших лишь на сцене персонажей, не ожидая категоричной оценки своих слов и действий. В облике других людей они все были свободны, и эта свободная часть Анны заставляла ее примиряться со своим прошлым, чтобы оно не вздумало портить ее настоящее. Она окончательно уверилась в том, что знает этого человека, вернее, была недолго и односторонне с ним знакома. Его голос завораживал ее, как и тогда, на той самой конференции. Голос и произносимые им слова. Непонятным оставалось только одно - почему для странного спектакля он выбрал именно ее? По каким критериям? Что это - странное, невозможное совпадение? Причудливая игра случая? Усмешка судьбы? Анне все время хотелось расспросить его об этом, она приходила на репетиции раньше, уходила позже, но свести разговор к интересующей ее теме никак не удавалось. Они говорили о чем угодно, только не о том, что не давало ей покоя, начиная с получения первого письма. Вот и сегодня оказалось, что по сцене уже бродит Спасатель, заглядывая за пыльный занавес и что-то насвистывая, значит, разговора снова не получится. Постепенно собрались и остальные, и ее надежда на разговор по душам растаяла.

"Ну что, господа, финал близок?" - потирая руки, спросил тенор, - "я тут подумал кое о чем на досуге, пока в пробке стоял. По-моему, письма пишет паранойяльный психопат – такие люди постоянно находятся в состоянии борьбы с несуществующими врагами, отсюда их любовь к сутяжничеству и анонимным доносам. А, какова теория?"
"И у кого же из нас паранойя?" - скептически поинтересовался пастор.
"А вот это мы сейчас и определим" - Тенор, он же кузен миссис Парсонс, чуть рукава не засучил, приготовившись к активной работе, - "ученые утверждают, что криминогенный характер психических аномалий связан с определенной степенью сужения сознания. У таких людей нарушен механизм психологической защиты, поэтому при малейшей возможности они готовы сорваться. Вот, погодите, я даже записал для себя, чтобы не забыть: у психически аномальных индивидов зачастую наблюдаются расстройства логического мышления, зато повышена внушаемость и самовнушаемость, а так же навязчивые состояния. Все это приводит к конфликтности поведения. Вот"
"То есть, тот из нас, кто более конфликтен, тот в скором времени кого-нибудь и пристукнет?" - уточнила Анна.
"Не совсем" - поправил ее тенор, - "дело, разумеется, не только в конфликтности. Психические аномалии связаны с трудностями социальной адаптации индивида, его низкими возможностями руководить своими поступками и отдавать в них отчет. Кто из присутствующих здесь не может наладить взаимоотношения с обществом? Пастор? Вряд ли, он состоявшийся уважаемый человек, его любят прихожане, хотя и побаиваются его обличающих проповедей. Я тоже не страдаю отчужденностью от социума: мое дело процветает, от заказчиков отбою нет. Остаются, как не прискорбно, только две кандидатуры - наш игрок мистер Берриз и моя дражайшая кузина, оставшаяся после смерти супруга без денег и связей"
"А свою супругу, простите, вы не рассматриваете?" - съязвил игрок Берриз, - "я бы не стал списывать ее со счетов. И если уж говорить о психических аномалиях, то она - яркий образчик ненормальной"
"Это еще почему?" - весьма натурально взвилась Валькирия, Анне даже показалось, что натурализма для сцены было слишком.
"Да потому, что она в то время, когда мы теряемся в догадках, старательно избегает любого участия в общих беседах, прислушивается, присматривается. Помните, она проявила себя как натуральная истеричка, когда подозрение пало на ее мужа? А ее склонность к самовнушению? Чем еще объяснить фантазию, будто она видела кого-то ночью возле дома? Никого там и в помине не было, кроме соседского кота. А ее постулатам о вседозволенности для избранных личностей сам Ницше позавидовал бы. И уж если говорить о нарушенной адаптации в обществе, то миссис Лорренс наглядный тому пример - ни дня не прожила самостоятельно, из колыбели - под венец, променяла одного папеньку на другого"
"Хам и мерзавец!" - выпалила Валькирия, отойдя к своему месту в глубине сцены и усевшись на стул, на спинку которого почему-то повесила сегодня свое пальто.

"Не конструктивно, господа актеры", - подал голос Режиссер, - "взаимные обвинения - это путь в никуда. В ваших доводах не хватает логики и более широкого спектра предположений о характере преступника. Вы рассматриваете как основную причину готовящегося убийства деньги, но обогащение - не единственный криминальный мотив. Почему бы не апеллировать к такому древнему злу, как зависть? Может преступник - патологический завистник? Может, он не умеет радоваться жизни, не способен с легкостью принимать чужие победы, боится смотреть в будущее? И потому его так раздражают люди, кто может смело делать все то, что захочет. Завистливый человек не может жить спокойно и радовать всему, что его окружает. Победы, успехи и достижения других людей - это повод огорчиться и пожалеть, почему у кого-то есть или получается что-то, чего нет у человека, разъедаемого завистью и досадой. Зависть-страсть - самая сложная форма, когда человек воспринимает любой успех другого человека как удар ниже пояса. При этом человек не просто испытывает зависть, но и тайно желает, чтобы более успешный в определенной сфере "противник" напрочь лишился всего, что имеет. Такая зависть способна разрушать отношения, ввергать страдающего человека в депрессию и даже приводить  к огромным внутриличностным проблемами, к преступлениям "
"То есть, я должен подвести к тому, что миссис Лорренс завистлива?" - уточнил игрок, - "а почему именно она?"
"Я решил внести коррективы в сценарий" - сообщил Режиссер, - "наблюдая все это время  за вами, я понял, что не хватает нескольких штрихов, чтобы окончательно обрисовать основные черты характера предполагаемого убийцы. А так как на следующей репетиции мы должны отыграть финальную сцену, то я хочу ускорить процесс, подкинув вам информацию для размышления. Итак, помимо страстной зависти  наш подозреваемый, но еще не выявленный преступник отличается проблемами с адаптацией в обществе, невысоким уровнем нервно-психической, эмоционально-волевой устойчивости, плохо сопротивляется стрессу. При этом  он обладает хорошо развитым интеллектом, позволяющим ему успешно осваивать тот или иной способ совершения преступлений, гибким мышлением, сообразительностью, прагматическим складом ума. У него достаточно широкий круг интересов (и не только в криминальной сфере), хорошая память, развитое внимание и воображение, обостренное восприятие. Как он сочетает в себе такие несочетаемые вещи - ума не приложу. Но, знаете, как говорят на востоке, нельзя скрыть три вещи - любовь, беременность и езду на верблюде. Согласно изменениям, которые я внес в сценарий, у нашего злоумышленника должно кончиться терпение, и он сам себя выдаст"
"Да?" - с сомнением переспросил пастор, - "и как нам это обыграть?"
Анна недоуменно переглянулась с Тенором, с которым должна была вступить в беседу согласно очередности реплик в сценарии. Тенор, по-видимому, разочаровавшись от факта, что его блестящие выкладки не потребовались, махнул рукой и отошел в сторону задней кулисы. Юпитер, он же пастор, остался сидеть на месте, игрок-Спасатель подсел к нему с каким-то вопросом, Валькирия недовольно морщилась, поправляя упавшее на пол пальто.
"Послушайте, а почему мы говорим о злоумышленнике в мужском роде?" - вдруг осенило Анну, - "может, это все же женщина? Зависти мы, чего уж греха таить, подвержены больше, с адаптацией у нас тоже бывают проблемы, тем более что мир  в основном принадлежит мужчинам. Отсутствием обостренного восприятия и воображения мы тоже не страдаем, может быть, стоит повести диалог в это русло? Моей героине есть чему и кому позавидовать: миссис Лорренс замужем, обеспечена, счастлива, помимо всего семейного имущества получит неплохое наследство в случае смерти пастора, бизнес мужа наполовину принадлежит ей..."
"Вот вы и выдали себя, дорогуша!" - рассмеялся игрок, - "выходит, злоумышленник, писавший все эти письма и угрожавший смертью кому-то из семьи - вы?"
"Выходит, я," - развела руками Анна, - "вот уж никогда бы не подумала, что окажусь столь значимым персонажем в пьесе. Надо же, как повезло – в жизни я всегда на вторых ролях, а тут…"

"Не надейся, что лавры в этом шоу достанутся тебе!" - в руках резко поднявшейся со своего места Валькирии откуда-то появился пистолет. Не игрушка, не муляж - самый настоящий, такой же "Макаров", каким хвастался во время службы в полиции сын Марфы Посадницы. Руки Валькирии не дрожали, но целилась она не в оцепеневшую, смертельно боявшуюся любого оружия Анну, а в зал. Ничего более абсурдного в своей жизни Анне видеть не приходилось. Слишком уж интерактивной получалась постановка. Шок, который она сейчас испытала, ни в какое сравнение не шел с тем огорошившим ее известием о женитьбе сына - за семейным столом речь шла о новой жизни, а здесь, похоже, основным персонажем должна была стать смерть.
"Что, эффективность игры возросла?" - с нехорошей интонацией обратилась Валькирия к Режиссеру, - "смерть, как одно из главных действующих лиц вышла на сцену? Об этом вы как-то разглагольствовали с этой вот неврастеничкой в черном платье? Стоять!"
Она резко повернулась к двинувшемуся было в ее сторону Спасателю, и тот был вынужден замереть на месте. Валькирия, медленно отступив к правой кулисе так, чтобы видеть и сцену, и зал, снова прицелилась в Режиссера.

"Ты мне надоел," - сказала она, - " и ты сам, и твои игры с живыми куклами. Думаешь, я не осознавала, что ты готовишь для меня ловушку, нечто из серии твоих психологических экспериментов? Ты не заманивал меня сюда, у тебя бы не хватило на это сообразительности, я сама пришла, чтобы покончить с нашими давними разногласиями. Я бы так и так это сделала, но пристрелить тебя из-за угла - значит вернуть все на круги своя: тебе слава, хоть и посмертная, а я опять в тени, лишенная всего, чего заслуживаю. Больше такого не повторится"
В зале повисла муторная, гулкая тишина, в которой Анна слышала только бешеный стук своего сердца. Кто эта женщина? Что за чудовищный фарс должен разыграться в старом театре? Неужели это та самая реальная опасность, о которой они как-то говорили с режиссером? Так страшно ей не было никогда. Она видела смерть - ее отец не так давно покинул этот мир, и реальность опустела без него. Но здесь и сейчас непреклонный сборщик податей должен на ее глазах лишить жизни полного сил  человека, которому до отцовских семидесяти пяти еще жить и жить. Вот еще секунда - и от мыслей, надежд, чувств, устремлений останется только коченеющий труп. Омерзение от представленной картины было не примитивно-животным, а какого-то иного, гневного порядка: не должно так быть, и точка. Не достойны люди насильственной смерти, какими бы плохими в чьих-то глазах они не выглядели.

"Что, твоя игра стала опытом проживания реальности?" - саркастически усмехнулась Валькирия, - "лишь опасность, приближенная к истинной, а не мнимая, постановочная, способна сделать игру достоверной. Что-то вроде инициации, верно? Ты, помнится, рассуждал на эту тему: человек, сталкиваясь с чем-то доселе неведомым, должен пройти это испытание и вернуться к обычной жизни измененным, так? Я правильно цитирую?"
"Так" - ответил Режиссер, медленно поднимаясь с места и направляясь между рядами к сцене. Всем, кто стоял сейчас в оцепенении, показалось, что Валькирия незамедлительно спустит курок, но этого не произошло. Женщина, сжимавшая в руках пистолет, не отрываясь, следила за приближающимся к ней человеком. Догадки Анны оказались верны - тот, кто заинтересовал ее много лет назад, и оказался Режиссером. Но кто скрывался под псевдонимом Валькирии и что они оба собираются делать? И что делать оставшимся четверым, что замерли на сцене в ожидании финала пьесы?
"Положи пистолет, Алиса," - Режиссер остановился, заметив, как нервно женщина перехватила оружие, - "ты уже добилась своего один раз, конкурентки у тебя нет, зрители, способные оценить твою жажду мести, есть. Мне ты отомстила, и отомстила жестоко - я с лихвой расплатился за легкомыслие. Я безоружен и целиком в твоей власти. Пойми, ты требуешь невозможного - я не могу дать тебе то, что по твоему мнению ты заслуживаешь. Понимаешь? Не могу. И не смог бы, даже если захотел. Никто, кроме самого человека, не в силах изменить его жизнь. Ты свою начала крушить уже давно, а сейчас хочешь завершить этот процесс? Пока ты будешь нажимать на курок, тебя успеют огреть по голове стулом, и вместо ожидаемой славы обворожительной и безжалостной убийцы ты вкусишь всю прелесть тюремной больницы. Там у тебя почитателей не будет, а если и будут, то такие, что тебе не позавидуешь. Алиса, я давно предлагал тебе свою помощь, ты же далеко не глупа и понимаешь, что одна со своей проблемой не справишься"
"Конкурентки!" – презрительно фыркнув, Валькирия сделала шаг вперед, не выпуская из виду сцену, - "надо было ее в детстве в форточку выкинуть, чтобы не было ее совсем. Хотя, как я понимаю, и тогда ты не смог бы дать мне то, что я хочу. Тогда зачем ты нужен?"
Был уже апрель, и было тепло, и Спасатель давно сменил свои почти лыжные ботинки на кроссовки, довольно дорогие и стильные. Его почти бесшумный из-за этих самых кроссовок рывок к ближайшему стулу был молниеносным, но все же Валькирия-Алиса не оставила это движение незамеченным. А, заметив, повела себя совершенно непредсказуемо. Отскочив с неожиданной резвостью ближе к кулисам, она все же не упустила свою цель из виду, и ее рука, нажимавшая на курок, почти не дрожала.

Анна сама толком не могла объяснить, что заставило ее саму сделать то, что она сделала почти одновременно с прыжком Спасателя и движением Валькирии. Это был тот случай, когда просто знаешь, что нужно делать, и поступаешь так, как подсказывает интуиция. В такой момент ты перестаешь отдавать отчёт своим мыслям, а уверенность в правильности своих действий пересиливает такую мелочь, как здравый смысл. Она мало что могла изменить в своей жизни, практически ничего в чужой, и все, что ей оставалось - оказаться на линии выстрела.
Зал взорвался аплодисментами - или так откликнулся под сводами грохот залпа. Только в дурных фильмах можно бегать с десятью пулями в животе и с оторванными руками. Одной пули, толкнувшей ее куда-то в плечо, было достаточно, чтобы задохнуться от боли, онеметь от собственного крика и начать проваливаться в гудящий колодец.
"Анна!" 
Почему-то голос, произносивший ее имя, все звучал и звучал, даже когда на сцене появились какие-то люди, когда кто-то названивал в "скорую", когда все звуки слились в странную какофонию. Голос и расширенные от ужаса серо-зеленые глаза, о которых много лет назад она запретила себе вспоминать - с этим она и достигла самого дна затягивающей ее черноты.
---------------------------------------------------

"Ты, Анечка, вот это в холодильник положи, а бисквиты сейчас съешь, вон хоть с соседками поделись" - Варвара Степановна упорно пихала сидящей на казенном крашеном стуле Анне какие-то деликатесы из своей кондитерской, - "нам вчера всякой всячины привезли, даже не знала, что и выбрать. Коля твой когда заходил, рассказал, что маме больше всего нравится. Хороший мальчик, вырос так! Поговорили мы с ним, и знаешь, что решили? Как экзамены свои сдаст, на приходе у нас поработает, роспись на стенах подновить надо, а батюшка говорит, пусть трудовую книжку открывает, пора уже мужичком себя считать. Деньги небольшие, но все же свои, заработанные. А ты поправляйся, головушка бедовая, и более в пост по театрам не ходи, грех это."

Проводив тетю Варю до больничного лифта, Анна вернулась в палату. Больницы она не любила, и как только полегчало, начала изнывать в скупой казенной обстановке. Хорошо, что повезло с соседками по палате - женщина лет пятидесяти все время что-то вязала, а две девицы не вылезали из своих планшетов.
"Барышни, у нас сегодня пир" - сообщила Анна, выкладывая на стол принесенные тетей Варей сладости, - "забываем про диеты и получаем удовольствие"
"Ого, тебе что, половину кондитерской принесли?" - одна из девиц, придерживаясь за спинки кроватей и волоча за собой туго перебинтованную ногу, припрыгала к столу, - "мне бы таких родственников"
"Что же вы, девочки, всухомятку все жуете?" - оживилась вязальщица, - "возьмите у меня чайник, а то до ужина еще далеко"
"Кто будет есть недоваренные макароны после такого застолья?" - вторая девица тоже присоединилась к компании, ухватив из пакета булочку с корицей, - "давайте чайник, я за водой схожу, а то вы все тут не особо резвые."
Она удалилась с чайником, но вопреки обещаниям вернулась нескоро, принеся еще и захваченные на посту направления.
"Подарки от дежурной медсестры" - сообщила она, - "сказано всем завтра быть как штык в восемь утра у процедурной. Кстати, Аня, тебя там в холле у лифта муж ждет. Розы обалденные, пожертвуешь одну?"
"Какой муж? Какие розы?" - не поняла Анна. Муж приходил к ней два дня назад, и она  просила его не появляться до выписки. Какие розы, если денег в обрез, все уходит на Колиных репетиторов.
"Какие - какие, кроваво-красные" - пояснила соседка, - "иди уже, нечего мужика морозить. Если бы ко мне такой пришел, я бы прямо сейчас отсюда сбежала"
"Могу познакомить" - пожала плечами Анна, - "в покер будете вместе играть, большего не ожидай."

Глянув на себя в висевшее возле раковины зеркало, она поправила волосы и вышла в коридор, уже ставший приторно-знакомым со всеми потертостями линолеума и плакатами о необходимости противостолбнячной вакцинации. В небольшом холле с потертыми дерматиновыми диванами и чахлой пальмой в рассохшейся кадке она остановилась, не понимая, что, собственно, должна говорить или делать дальше. Навстречу ей поднялся Режиссер с теми самыми кроваво-красными розами, о которых говорила соседка по палате. Он изменился за те семь лет, когда Анна видела его на семинаре, и ей даже стало неловко от контраста его аккуратно оформленной стильной небритости, почти по-летнему светлого пиджака и ее китайского спортивного костюма, наброшенного на перебинтованное плечо. Хорошо хоть вчера с Иришкиной помощью голову вымыла, а то одной рукой с больничным капризным душем не справиться.

"Здравствуйте, Анна," - розы, ретушируя неловкость посетителя, выступили в авангарде, непонятным образом оказавшись у нее в руках.
"Здравствуйте, Павел" - букет был еще чуть влажным и капли воды дрожали на темных лепестках, но смотрела Анна не на этот изыск садоводов-селекционеров, а поверх него, прямо в серо-зеленые глаза. Смотрела и думала о том, что человек редко всерьез понимает, что же он хочет по-настоящему. Даже когда ей было плохо и муторно, где-то в подсознании вращалась фантазия, что вот именно так он придет к ней, или же пришлет письмо в уже привычном голубовато-сером конверте, или... Она не знала, что должно стоять за этим самым "или", но знала, что очень хочет этого человека увидеть. И вот он здесь, а она - она просто растерялась. Как и он.
"Анна, я не вовремя?"
"Вовремя" - она опустила лицо во влажный аромат цветов, - "я хотела, чтобы вы пришли. Цветы красивые, спасибо. Мне нравятся. В моей семье почему-то считалось, что ярко-красные розы - дурной тон, и что следует отдавать предпочтение более приглушенным оттенкам. А мне всегда нравились яркие краски. Провинциальный вкус, да?"
"Я люблю провинцию - в ней больше искренности. По крайней мере, так было раньше" - вопросительного ожидания в серо-зеленых глазах стало меньше, - "вы даже помните мое имя?"
"Да, помню. Даже темы ваших выступлений помню. Глупо, да?"
"Нет, не глупо. Просто неожиданно. Вы мне тоже запомнились, правда. И я ругал себя за то, что не решился подойти к вам тогда, в детском центре, где вы возились с кучей мелюзги. У вас хорошо получалось организовывать эти галдящие микроорганизмы, даже мешать  не хотелось . Мне дала ваш адрес Лилия Каримовна, она так и работает там. Она  рассказала, почему вы уволились, и очень жалела, что на вашем месте сейчас совершенно другой человек"
Для Анны многое стало проясняться, но еще больше становилось совершенно непонятным и неожиданным. О ней помнили? Ее лицо запомнилось на семь лет, не слившись с сотней других присутствовавших на конференции лиц? Ее искали и нашли? Но почему? Наверное, вопрос этот слишком очевидно отразился на ее лице, потому что Павел, с неловкой галантностью предложив ей сесть, начал было объяснять, почему все вышло именно так, а никак иначе. Но, заметив ее несколько ошарашенное состояние, спросил:
"Анна, к вам приходил следователь? Надеюсь, он не был очень бестактным?"
"Приходил" - кивнула она, сейчас ей проще было говорить на обыденные темы, не касающиеся ее сокровенных переживаний, - "довольно приятный человек, совершенно не похожий на скудных разумом служак из полицейских сериалов. Оставил свой телефон и обещал до выписки  меня не беспокоить. Он ваш знакомый?"
"Да, мы когда-то работали вместе, хотя мое отношение к правоохранительным органам весьма опосредованное. Анна, вы простите меня, что я сюда заявился вот так, без приглашения. И что вообще в вашу жизнь вмешиваюсь, но... Мне показалось, что мы можем друг другу помочь. Результат, конечно, ужасен - вы здесь из-за той истории, в которую я вас втянул. Я не знаю, есть ли что-то достойное, чем можно отблагодарить человека за такое самопожертвование, но, поверьте в мою искренность, я безмерно вам благодарен. И так же безмерно виноват. Поэтому и пришел, хотя, честно признаюсь, боялся страшно, даже Александра Михайловича, следователя, в качестве разведки прислал"
"Самопожертвование?" - Анна будто очнулась от резанувшего слух слова - вот уж о чем она думала меньше всего, так о какой-либо жертвенности, - "вы не о том говорите. Мне просто не повезло, вот и все, я так вашему следователю и сказала, на том и буду настаивать. Не выдумывайте того, чего нет. Безрассудная попытка, интуитивный порыв в надежде исправить неподконтрольную мне ситуацию. Не надо говорить о самопожертвовании, меня бесит это слово. Слишком высокопарно, не подходит для нынешней прагматично-невротичной реальности. Попахивает нездоровой ханжеской религиозностью или занудными внушениями домостроевского характера, а от всего этого у меня остался довольно дурной осадок"
"Простите, я не хотел вас разозлить. Охарактеризуйте ваш поступок, как угодно - это не умалит моей безграничной благодарности и признательности. Вы сердитесь оттого, что кто-то уже осудил вас за ваши действия?"
"Да," - Анна хотела было поморщиться при воспоминании о недавнем разговоре с мужем, но вместо этого опять нырнула в кровавый букет, не посчитав нужным демонстрировать свое недовольство - "я всем объяснила, что оказалась в ненужном месте в ненужное время, и все равно осталась виноватой. Как и обычно. Давайте не будем больше говорить об этом, как я понимаю, мне еще предстоит насыщенное общение со следователем на эту тему"
"Хорошо, не будем," - согласился Павел, - "и с Александром Михайловичем я поговорю, чтобы побыстрее завершил ваши с ним дела, если вы, конечно, не возражаете. И вообще, я постараюсь сделать все, чтобы вы как можно меньше участвовали в этой истории. Совсем, конечно,  без ваших показаний не обойтись, но постараемся минимизировать неприятные следственные процедуры, тем более, что суда не будет - судить некого: Алиса покончила с собой"
"Алиса?" - Анна сначала не поняла, о ком идет речь - безумная женщина с пистолетом осталась в ее памяти Валькирией или миссис Лорренс, - "о, Господи, как же это? И кто она? И зачем ей все это было надо?"
"Давайте сделаем так" - Павел достал из кармана и протянул ей свою визитку, - "если вы сможете простить меня за то, что втянул вас в эту опасную игру и захотите узнать всю ее подноготную, просто позвоните. В любое время. Обещаю, что буду откровенен с вами до конца, о чем бы вы меня не спросили. Сейчас нам обоим трудно говорить, и у каждого из нас свои причины для скованности и неловкости. Но вы все узнаете, я вам обещаю. Только позвоните, хорошо? Вероятно, мне не следовало сюда приходить, но обнаглеть настолько, чтобы узнать у следователя номер вашего телефона, я не рискнул"
"Хорошо" - Анна взяла протянутую визитку, - "и хорошо, что вы пришли, хотя я не люблю демонстрировать себя в таком несобранном состоянии. Я позвоню"
Она поднялась, хотя подспудно ее тянуло остаться и разузнать все здесь и сейчас. Но происходило что-то непривычное: ей хотелось растянуть удовольствие от этого знакомства, пусть даже следующий их разговор и окажется последним. Но даже если и так, пусть это случится не сегодня, и у нее будет время на то, что она всегда запрещала себе с холодной рассудительностью - она будет думать о человеке, которого ей хочется разгадать, во что бы то ни стало. Не фантазировать себе невесть что - этим она уже была сыта по горло, с лихвой расплачиваясь за собственноручно взращенные иллюзии о другом человеке и своих чувствах к нему, а надеяться узнать реальные черты того, кто много лет назад поразил ее незнакомым доселе отношением к жизни, чужой и собственной. Ей нужно было узнать, каково это - находиться рядом с целеустремленным, не боящимся реальности человеком. Ей хотелось заразиться этим бесстрашием перед обыденностью и одинаковостью существования, вспомнить, как это - идти вперед, не прячась за те иллюзорные страхи, что много лет прочно господствовали над ней самой.
"Позвоните, я буду ждать" - Павел стоял рядом с ней, глядя сверху вниз и, как ей показалось, не особо торопясь уходить, - "если я вдруг не отвечу сразу, то обязательно перезвоню. Знаете, иногда я читаю лекции в Университете МВД, не всегда удобно прерываться на телефонный разговор. Но я перезвоню обязательно, только не пропадайте, хорошо?"
"Ваш лифт" - Анна кинула в сторону открывшейся двери, выпустившей в холл нескольких посетителей, - "я позвоню"
Двери захлопнулись, а она вернулась в палату, совершенно не желая делиться с соседкой ни одним из кроваво-красных бутонов.

Она позвонила много позже, когда отгремели весенние грозы и над городом, и в отдельно взятой "трешке" на шестом этаже стандартного панельного дома. Коля поступил в училище и с невиданным доселе рвением штукатурил стены под роспись в небольшой церквушке, куда пристроила его на лето Варвара Степановна. Саша уехал вместе с Жанной к ее родителям, исправно звонил по вечерам, но к общению с отцом не особо стремился. Отсутствие старшего сына давало о себе знать - Анна, заскучав и томясь тревогой, а как же там ее Сашенька, сделала было попытку растопить отчуждение между ней и мужем. Поначалу вроде бы получилось - даже в кино сходили и прогулялись вокруг квартала. Но возвращение на привычные рельсы уничтожило все надежды на какие-либо перемены.

"Да, Аня, видишь, как годы-то быстро прошли," - с глубокомысленным вздохом посетовал Евгений,откупоривая бутылку с пивом после прогулки, - "детям мы скоро совсем станем не нужны, будем тихо доживать старость, опираясь друг на друга. Ты уж, пожалуйста, не ввязывайся больше ни в какие театральные аферы, не хватало еще мне без жены остаться, а детям - без матери. В театрах этих, как и в церкви, нормальных-то людей нет. И, знаешь, совершенно не к лицу какая-то там самодеятельность зрелой женщине. Тебе дело какое-то нужно, чтобы себя полноценным членом социума чувствовать? Так в чем вопрос? Помнишь, ты же вязала когда-то, давай купим тебе вязальную машину, будешь внуку свитера вязать"
Анна чуть не поперхнулась корейским салатом, который они купили по дороге домой.
"Вязальную машину?" - переспросила она, - "для самореализации в сорок лет? А в шестьдесят я чем тогда буду заниматься?"
"Не передергивай!" - возмутился Евгений, - "я, между прочим, от души предложил. А ты что, в шестьдесят собираешься по танцулькам бегать? Самой-то не смешно? Понимаю, у тебя кризис возраста, плюс это ужасное происшествие, да еще и сынок начудил - все один к одному, но это все пройдет. Да, я не дал тебе дворцов и пальм, но ведь жили же мы как-то все эти годы, у нас дети - всегда приходится чем-то жертвовать"
"А не думаешь ли ты, что все эти годы мы выезжали в основном на моем терпении?" - спросила Анна, - "твоя заслуга, конечно, неоценима - ты содержишь неработающую жену и детей. Но, прости, мне это очень дорого обошлось. Я давно перестала понимать, какого черта я здесь делаю, кроме того, что стираю, готовлю, убираюсь, выслушиваю бредни твоей мамаши, созерцаю твою спину у компьютера, выгребаю из-под него пустые бутылки. Если это плата за мое содержание, то давай честно это признаем - я тебя обслуживаю, ты меня содержишь. Четко, ясно и без права лезть в чужую личную жизнь. Эмоций от тебя - минимум, реальной поддержки, а не потакания моим комплексам - ноль. Отговорка, что все так живут, больше не годится - мне плевать на всех, если я себя больше не устраиваю в роли стандартной механической жены. Я много лет пыталась достучаться до тебя, убедить, что наши отношения стремительно разрушаются и нельзя пускать их на самотек, нельзя выезжать лишь на привычке к проживанию под одной крышей - рано или поздно под этой крышей случится что-то ужасное. Не я одна виновата в том, что мы потеряли почти все, что нас связывало. Надо было сразу, при первых же признаках отчуждения, решать эмоциональные проблемы, а не делать вид, что их нет, не засовывать голову в песок, то есть в виртуальное казино и кричать "меня здесь нет". В конце концов, тебя здесь действительно не стало, и я осталась одна. И проблемы я стала решать в одиночку. Только свои проблемы, потому что такого понятия, как "мы" уже давно нет. И я их решила. Поверь, это очень страшно таким инфантильным людям, как мы с тобой - взять на себя ответственность за собственную жизнь. Мне больше не хочется руководствоваться принципом "так принято", не хочется готовых рецептов и безопасных схем: что надевать, как жить, как думать. Я хочу наконец-то попробовать начать учиться на своих и чужих ошибках, хочу постичь законы жизни, хочу понять, что является счастьем именно для меня, а не для тети или дяди. Я хочу заново начать создавать свою жизнь, и предлагаю тебе сделать то же самое. Скажешь нет - я не обижусь, это будет твой выбор. Но и я сделаю свой, потому что какой бы закомплексованной дурой я не была, я хочу научиться себя уважать. Мы оба с самого начала делали одни и те же ошибки - пытались подчинить себе друг друга, не понимая, что подчинение -  это род ненависти, гнева, враждебности. Как можно даже думать о том, чтобы подчинить себе человека, которого ты любишь? Но мы из-за собственных страхов, неуверенности и неуважения делали именно это. Я так больше не могу"
Салат явно не лез в горло ни ей, ни мужу. Вымученное напряженное молчание повисло над столом.
"Аня, тебе не жалко всех этих лет?" - спросил Евгений.
"Жалко, поэтому я и хочу, чтобы наша жизнь, каждого из нас в отдельности и наша в целом, стала осознаннее и полнее. Жень, мы же, как личности, совершенно не реализованы, поэтому и грыземся, как тараканы в банке, совершенно не уважая друг друга. Мы даже не представляем, как можно уважать кого-то постороннего, раз сами к себе не испытываем этого чувства. Мы сами-то себе не интересны, поэтому не удивительно, что и друг с другом нам скучно. Вот ты же сам говоришь - дети выросли, мы остались одни друг у друга, самое время обновить и улучшить все, что когда-то испортили."
"А я ничего не портил" – привычно - презрительно прищурившись, вдруг изрек муж в ответ на все ее откровения, - "да, признаю, ошибки были, как и у всех по молодости, но я же остепенился. Чего тебе еще надо? По бабам не хожу, водку не пью, все время дома. Мы университетов не кончали, да и вы, надо заметить, тоже - кишка тонка оказалась. В высший свет потянуло? Так вот он, твой богемный круг, каков оказался - чуть башку не прострелили. Чего тебе еще надо? Муж есть, квартира есть, двое детей. Самореализации ей, понимаешь, приспичило. Вон, плита есть, реализуйся. А я сформировавшийся человек, слава Богу, уже пятый десяток разменял. Мне учиться нечему и незачем. Это все ваши бабские закидоны, от безделья, видимо. Я свое отучился, отработал и теперь намерен отдыхать, чтобы не помереть, как твой папаша - на работе. И если тебя не устраивает, что я тебя безусловно люблю со всеми твоими претензиями и заскоками, то это твоя проблема. Я тебе уже не раз говорил - мне ничего менять не нужно, у меня все хорошо. А если ты хочешь разрушить семью, то в добрый путь. Дура, останешься одна на старости лет, кому ты, к лешему, будешь нужна?"
Прихватив с собой стакан и бутылку, Евгений ушел в спальню. Вот и поговорили - как обычно, она была не права.
"Никому не буду нужна, если не стану нужной самой себе," - ни к кому не обращаясь, сказала Анна. Она так и осталась сидеть за кухонным столом, слушая доносившееся из спальни гудение процессора и негромкую, вполголоса, ругань мужа. Потом пришел Коленька, подмел и корейский салат, и вчерашние котлеты, и печеньки, что вручил ему церковный староста, порывшись в пожертвованиях. Согрел себе чай и огорошил мать вопросом:
"Мам, а что, те, кто  церковь ходят, вообще все надежды на Бога возлагают? И сами вместо того, чтобы начать думать, делать выводы и действовать , все молят о чем-то и молят, да? Нет, ты не подумай, я не про те ужасные случаи, когда кто-то в катастрофе пострадал или ребенок больной родился - тогда действительно надежда только на Высшую милость. Я про то, когда человек вроде как прячется сам от себя, на Бога да на святых всю ответственность спихивает. А потом только руками разводит: не получилось что-то, значит, нет на то божьей воли. Там все такие, да?"
"В церковь ходят разные люди и по разным поводам" - встряхнувшись от своих мыслей, отозвалась Анна, - "с чего тебе в голову взбрело какие-то обобщения делать?"
"Да так, пока стенку грунтовал, наслушался разговоров всяких. Странно как-то все получается: многие люди, будто зрители на стадионе, ну, в том смысле, что как бы со стороны смотрят, как кто-то их жизнью, словно мячиком, играет. От таких зрителей не зависит, в чьих воротах мяч окажется. Удобно им, что ли, потом руками разводить да скорбно головой качать? Ладно, еще бабушки, у которых действительно все позади, больше пенсии не потратишь и орехи искусственной челюстью не разгрызешь, это объективно. Но молодые-то, почему ничего не хотят решать сами?"
Анна только плечами пожала, высказав предположение, что, может быть, многим людям так проще - найти готовый рецепт и оправдание своим страхам перед жизнью и влачить какое-то аморфное существование, реализуя минимум потребностей. В конце концов она и сама потеряла несколько лет, вымаливая что-то, что, как показала жизнь, всегда было в ее собственных руках, просто не хватало смелости и самоуважения, чтобы этого достичь. Она предпочла ложную жертвенность взамен тому, чтобы не пускать на самотек свою жизнь. Не любила, а жертвовала, растворяла Богом данную самость в других людях. Не стремилась к преодолению собственного боязливого эгоизма, а лицемерно смирялась. Господи, какой же великовозрастной дурой надо было быть все эти годы, чтобы вот так, сектантским, ханжеским образом извратить единственное верное Учение! Как можно возлюбить ближнего, как самого себя, когда именно себя-то она боялась, не доверяла и не любила. Идиотизм!
"Мам, ты чего?" - насторожился Коля, глядя на ее изменившееся лицо, - "тебе нехорошо, что ли?"
"Нет, все нормально," - привычно соврала было Анна, но потом поправилась, - "не нормально, Коля. Мне надо подумать, и позвонить. Да, наверное, позвонить. Прости, собеседница из меня сегодня никакая"
"Вас понял, капитан мама" - дурашливо козырнув, сын вышел в прихожую, откуда вернулся с ее мобильником и положил его на стол, - "мам, я еще салата с собой возьму? Это же не преступление - поесть за компом?"
"Это свинство, но такое приятное!" - улыбнулась Анна.
"Ага!" - Коля нагреб в свою тарелку корейской стряпни и исчез за дверью приюта "не влезай, убьет", а она гипнотизировала телефон, в который раз не решаясь набрать номер. Не хотелось бы, чтобы грядущий разговор оказался последним, но и играть в спровоцированные ожиданием фантазии тоже не хотелось - результат таких игр в самообман всегда плачевен, она это знала. Хватит, больше никакого самообмана, несбыточных фантазий и страха перед реальностью. Вот он, номер в записной книжке. Двадцать первый по счету. И наплевать, что уже одиннадцатый час - все люди взрослые. Даже слишком взрослые, чтобы бездарно растрачивать время.


Над маяком в розовеющем вечернем небе носились чайки, паря в невидимых потоках. Нагретый за день песок еще не остыл, и было приятно пропускать его сквозь пальцы. Утекающее вместе с ним время больше не страшило, как не страшило и прошлое, о котором они говорили, приехав на берег залива еще в середине дня. У каждого из них прошлое было свое, и каждый слушал другого с одной и той же целью:  пересмотреть свою жизнь и обогатиться чужой.
Сидя на прибрежном песке и подставляя лицо последним на сегодня теплым лучам, Анна думала о том, что было бы изящно и  романтично надеть какое-нибудь светлое, воздушно-парящее платье, дабы дополнить антураж летнего северного побережья. Но в летящем и воздушном на мотоцикле ехать совершенно неудобно, а вдобавок еще и страшновато - в последний раз на таком транспорте она каталась в далеком детстве, изо всех сил вцепившись в брата. Поэтому Бог с ней, с романтикой - джинсы тоже сгодятся.
"Мы с Викой познакомились еще до института" - продолжая прерванный затянувшейся паузой разговор, сказал Павел, - "с ней было легко и просто, она всегда чем-то была увлечена и на многое не обращала внимания, считая несерьезным и не обязательным. Заводила всех вокруг своей кипучей энергией, даже иногда казалось неудобным оставаться рядом с ней тем увальнем, каким я когда-то был. Нет, правда, что вы смеетесь? Меня класса до шестого бабушка из школы встречала, боялась, что мимо дома пройду, замечтавшись о кренделях небесных. Наши с Викой отношения развивались также легко и естественно, как и все, что она делала в жизни. А ее сестра, Алиса, была полной противоположностью. С ней я тоже был знаком. Знаком раньше, знаком до неприличия близко и до неприличия скоро это знакомство закончилось, как только я понял, что она больна. Больна душевно, духовно, психически - как угодно назовите, но она была одержима какой-то злобной завистью ко всему доброму и светлому, что встречала в жизни. Алиса была старше Вики на восемь лет, и первое свое преступление чуть было не совершила именно в этом нежном возрасте. Они тогда жили на шестом этаже старого дома где-то в центре, и Алиса, пользуясь отлучкой матери, попыталась выкинуть двухмесячную сестренку в форточку. Судьба в лице соседки-пьяницы помешала, забрела в их комнату в надежде попросить на опохмел, а там такое! Все это осталось семейной тайной, но одержимость Алисы сквозила во всем. Наш с Викой брак был ей как кость в горле, и не только брак, но и любой наш успех, любое достижение, хотя чем мы тогда могли похвастаться? Съемной квартирой? Родившейся дочерью? Моей работой в трех разных местах и Викиными бесконечными ночными переводами каких-то немыслимых инструкций к чайникам и пылесосам? Алиса, как оказалось, смертельно завидовала всему, даже поступила на тот же факультет психологии в том же институте, который закончил я. Она как мрачная тень селилась рядом с нами, всеми правдами и неправдами вписывалась в те проекты, где предстояло работать и мне. Под предлогом помощи забирала нашу дочь из садика, водила на какие-то кружки, даже порывалась летом  куда-то с нами поехать. Мне это не нравилось, но Вика смотрела на все проще и легче, благодаря сестру за то, что она для нас делает. А потом... Я должен был уехать из Питера на месяц, и наш совместный отпуск безжалостно срывался. Вика с дочкой улетели в Турцию - это была первая заграничная поездка, которую мы смогли себе позволить, не Бог весть что, но все же - заграница. Номер был дешевый, в дешевой же гостинице, на самом верхнем этаже. Такие аппартаменты всегда есть в наличии, и Алиса, ничего не говоря, поселилась там же. Родственники до последнего времени почитают за счастье, что дочка не осталась одна в чужой стране после того, как Вика разбилась, упав с балкона своего номера. Разумеется, адекватных свидетелей этому не было - все трое собирались на пляж, и Вика вернулась в номер за чем-то позабытым. Насте тогда было четыре года, и это ее я приводил в ваш кризисный центр к Лилии Каримовне, потому что был уверен - она знает больше, чем может вынести психика маленького ребенка. Лилия Каримовна - специалист от Бога, но и ей пришлось потратить почти три года, чтобы вытащить на свет заблокированные Настины воспоминания. И еще пару лет на то, чтобы этот кошмар дочь хоть как-то смогла пережить. А я не смог и на какое-то время сам усугубил тот ужас, что на меня свалился. Отправлял Настю к бабушке и пил, пил с желанием сдохнуть под забором, потому что был бессилен что-то изменить или доказать вину Алисы. Нажирался, как свинья, а потом, трезвея, думал. Думал долго и злобно, и вряд ли бы додумался до чего-то путного, но этот демон сам положил начало моему просветлению и собственной дороге в ад. Она как-то пришла ко мне, когда я был вовсе невменяем. Пришла с соболезнованиями и с немыслимым предложением возобновить былое. Я послал ее к черту, пообещав в следующий раз спустить с лестницы. А через неделю, когда водочные пары выветрились, и я поехал за дочкой на дачу, мою машину банально обстреляли из того самого "Макарова", чья пуля отправила вас на больничную койку. Ничего более идиотского я и представить не мог - кому я нужен, вышвырнутый отовсюду за пьянку психолог-консультант по набору персонала? Слишком жестокая месть от не принятого на работу соискателя. Голова заработала, будто и не пил полгода. Бывший сокурсник, работающий в полиции, когда я обратился к нему за помощью, предложил мне заняться психологической экспертизой. Слава Богу, пришлось учиться, слава Богу, что эта учеба вкупе с работой сжирала все время и силы, иначе я бы просто рехнулся, узнав, что Алиса исчезла из города, прихватив с собой пистолет из сейфа своего тогдашнего сожителя. От нее можно было ожидать всего. Пару лет о ней ничего не было известно, но потом кто-то стал регулярно взламывать мои страницы и страницы моих знакомых в соцсетях. Дальше - больше: в одном из волжских городов Алиса обнаружилась в роли преподавателя института, бессовестно выдавая мои статьи и исследования за свой авторский труд. Она провоцировала меня, пользуясь безнаказанностью - в розыск ее не объявляли, так как ничего невозможно было доказать. Я менял пароли, почтовые ящики, отключал интернет, но она не унималась. На одном из журналистских сайтов она опубликовала пакостный детектив, где дотошно описала свое собственное преступление, перенеся действие в другую страну и в другую эпоху. В конце концов, больная психика заставила ее заваливать меня анонимками с угрозами. И я решил ускорить финал, спровоцировав ее. В переписке с одной из моих знакомых я как бы невзначай упомянул о готовящемся театрально-психологическом эксперименте, который должен проводиться при полной анонимности участников, и который непременно принесет мне известность в тех кругах, куда Алисе даже с ее образованием вход был закрыт. Она купилась на этот фантик - чужой успех всегда был для нее непереносим, и даже написала своим родственникам, что намерена вернуться в Питер. Не стоило больших трудов устроить так, чтобы она смогла перехватить, якобы случайно, одно из приглашений, такое же, что получили и вы. Разумеется, мы слишком хорошо знали друг друга, и заявиться в театр инкогнито она не могла. Но в этом и состояло, как он думала, изощренное издевательство - она начала открытую игру, кто кого. У кого раньше нервы сдадут. Она проиграла, но ни я, ни те, кто мне помогал, не могли предположить, что она отважится осуществить свои параноидальные намерения на людях. Опасения, конечно, были, и игрок под псевдонимом Спасатель - не случайный человек. Но ваше вмешательство оказалось не менее непредсказуемо, чем поведение Алисы. И я безмерно благодарен вам за ваши действия, хотя вы по-прежнему сердитесь, когда я начинаю об этом говорить. И еще - я не могу никак себе объяснить мотив вашего поступка. Может быть, когда-нибудь вы откроете мне эту тайну?"

"Может быть," - невесело улыбнулась Анна. Она так и сидела на песке, обхватив колени руками и чуть касаясь плечом сидящего рядом Павла, - "когда сама пойму причину своего безрассудства, тогда и поделюсь своими догадками на это счет. Пока что, если руководствоваться здравым смыслом, можно сделать лишь один вывод - я ненормальная безответственная женщина, чуть не сделавшая сиротами двоих детей, пусть один из них сам скоро станет папой.  А вы? Вы объясните мне, почему я стала одной из участниц вашего театрального эксперимента?"

"Объясню, если перестанете величать себя ненормальной - ненормальная вскрыла вены в следственном изоляторе, избавив меня от необходимости выворачивать всю эту гнусную историю в суде," - рука, что управляла действом на сцене из полумрака зала, откинула подхваченную ветром прядь волос с лица Анны, - "тогда, в Институте экспертизы, мне запомнился ваш взгляд и неподдельный интерес - вы будто в себя приходили после забытья, впитывая какие-то доселе невиданные впечатления. Вычислить вас, прошерстив все списки участников конференции, не составляло труда. Меня заинтриговала ваша реакция на происходящее - я давно не встречал такой  заинтересованности у непрофессионала. На самом деле, мне тогда было очень плохо, и я хватался за любую работу так же, как незадолго до этого хватался за стакан. Казалось, что вокруг меня не было жизни, так, одни статисты, обезличенные моим горем. Мне было все равно, что делать, лишь бы это полностью отнимало все силы и время. А тут вы - я сразу понял, что к криминалистике вы никакого отношения не имеете и так же, как и я, ищете чего-то, способного вас оживить. В центре, где вы работали, я оказался и случайно, и намеренно - сначала прочитал в списках, от какой организации вас направили на эту конференцию, а потом уже узнал, что ваш кризисный психолог - высококлассный специалист. Я приходил туда с дочерью и каждый раз хотел заговорить с вами, но останавливала мысль, что я не имею права озадачивать кого-либо своей персоной в таком разбалансированном состоянии, тем более, что у вас была своя семья. А потом вы уволились из-за того, что произошло с вашим лицом. И я не посмел вмешиваться в вашу жизнь, в тот момент вряд ли смог бы чем-нибудь помочь. Хотя очень хотелось. Я общался с Лилией Каримовной, и она кое-что рассказывала о вас, искренне жалея, что больше не работает вместе с вами. И я самонадеянно решил внести немного разнообразия в вашу жизнь, хотя вышло, по-моему, как-то не очень - никогда никого не использовал, как живой щит"

"Перестаньте!" - Анна сама не ожидала, что будет настолько приятным и естественным потереться щекой о его ладонь, все еще касавшуюся ее лица, - "тоже мне, нашли живой щит - была бы чемпионкой по тяжелой атлетике, еще куда ни шло, а так..."
Она откинулась на спину, не беспокоясь о том, что песок набьется в распущенные волосы. Такая мелочь не стоила того, чтобы отказать себе в созерцании белых крикливых птиц, круживших в бесконечности неба. Так бы и лежать, не думая ни о чем, кроме безграничного, необозримого пространства, но время все же шло, и не все вопросы были заданы.

"Скажите мне, знаток человеческих душ, почему мое восприятие вашей персоны тогда, семь лет назад и сейчас совершенно разное?" - спросила она, переведя взгляд с бескрайности небес на Павла, - "тогда вы меня поразили до глубины души какими-то чертами, присущими только вам и не встречавшимися в людях из моего окружения. Вы понравились мне  внешне, и, зная себя и свою склонность выдавать желаемое за действительное, я позволяла себе лишь изредка, малыми дозами вспоминать о вас, понимая, что в каком-то смысле мы с вами не ровня, никогда не встретимся и никогда не сможем даже разговаривать вот так, как это делаем сейчас. А теперь я не испытываю никаких иллюзий или неоправданных ожиданий от происходящего, не думаю о каких-то неудобствах, порожденных моими же комплексами - мне просто нравится то, что есть. Что изменилось? Время прошло?"

"Мы изменились, и это дает надежду. Понимаете, основная проблема отношений в том, чтобы сначала стать эмоционально зрелым. Тогда человек находит зрелого партнера; тогда незрелые люди совершенно не будут его привлекать. У зрелого человека достаточно цельности, чтобы быть одному, ему не нужна болезненная зависимость ни от кого-либо, ни чья-то зависимость от него самого. И когда зрелый человек дает любовь, он дает ее без всяких присоединенных к ней тайных нитей в виде "ты мне, я тебе" — он просто дает и чувствует благодарность за то, что ты ее принял, не наоборот. Он не ожидает, что ты будешь благодарен за это — нет, совсем нет, ему даже не нужна твоя благодарность. Он благодарит тебя за то, что ты принял его любовь. Аня, если можно, давай все же перейдем на "ты", раз уж разговор зашел о вещах, хоть и абстрактных, нас пока не особо касающихся, но все же интимных?"
"Давай, так проще и естественнее" - она уже не смотрела в гаснущее небо - ей хотелось прочитать в пристально глядевших на нее серо-зеленых глазах то, что не должно быть сейчас озвучено словами.
"И честнее" - уточнил Павел, - "так вот, принято считать, что перед тем, как человек научится выстраивать отношения, жизнь преподнесет ему его собственное отражение в облике человека, которого он воспринимал, как близкого и родного. И здравой, зрелой реакцией будет изменение себя, а не его. А уж если противоположная сторона задумается и сделает то же самое, вот тогда можно говорить и о любви, а не  только о неврозе обладания друг другом, будто каждый имеет право на чужую свободу. Отличие любви взрослых людей от невротической привязанности инфантильных личностей в том, что они в любви помогают друг другу стать свободнее. Речь, разумеется, не идет о вседозволенности и распущенности - этот уровень отношений вообще не будем обсуждать. Нет никакой политики, никакой дипломатии, никаких попыток подчинить себе другого. Их индивидуальности не смешиваются, они только усиливаются, обогащая друг друга. Конечно, это только теория, психологические выкладки и модели, но  любом случае каждый из нас неосознанно ищет свою половинку и стремится построить гармоничные отношения. Залог же гармоничных отношений – это верность и доверие, обоюдное желание услышать и понять. Любовь не допускает двойной морали, в ней не может быть компромиссов касательно важных опор, на которых строится доверие и искренность. Но, к сожалению, большинство людей задумывается о таких вещах, уже нахлебавшись собственного негативного опыта, и, как следствие, разочаровавшись в самом факте существования доверительных отношений, заботы и любви. Аня, хочешь честно? Я не силен в этой области, специфика моей работы - рецидивисты и серийные убийцы, и меня это устраивает больше, чем подбор персонала для сетевых супермаркетов. Поэтому я могу нести все, что Бог на душу положит, все, что когда-то пытался осмыслить. Меня вообще иногда заносит в такие дебри, что не стесняйся одергивать. Надо мной даже дочь посмеивается, утверждая, что я  - страшный зануда, и будь она моей студенткой, то непременно прогуливала бы все пары. Из того сумбура, что я сейчас озвучил, хоть что-то может оказаться тебе полезным?"
"Конечно, я будто подвожу итоги, расставляю все по полочкам. Но я понимаю, что сделать определенные выводы о себе и о своей жизни  равносильно тому, чтобы принять какое-то решение и отвечать за него, а у меня пока дебет с кредитом не сошелся  в отношении себя самой. Дрянной из меня вышел бы бухгалтер, не находишь?"
"Не нахожу", - поднявшись с уже остывшего песка, Павел протянул ей руку, помогая встать, - "помимо прочего, жизнь научила меня одной весьма полезной вещи - терпению. Поэтому я подожду, пока ты закроешь баланс и сдашь сама себе все отчеты. Сама себе, понимаешь? Не мне, не мужу, не кому-либо еще. У меня есть смысл ждать, даже если это ожидание будет долгим - каким бы прагматичным и заумным я тебе не казался, в какие бы стройные системы не пытался свести человеческие порывы, я таковым совершенно не являюсь. У меня просто есть одно огромное желание - понять на практике, каким законом можно объяснить то, что после пары случайных встреч ты не выходила у меня из головы почти семь лет"
Они уже подошли к оставленному возле прибрежных валунов мотоциклу, и Анна, надевая шлем, глухо спросила из-под этой совершенно не театральной маски:
"Не боишься разочароваться, если вдруг этот самый закон окажется какой-нибудь банальностью?"
"Нет, ты же не боялась встать на пути у ненормальной женщины с пистолетом, совершенно не рассуждая, достойна ли моя жизнь такого заступничества и достойна ли твоя жизнь, чтобы вот так оборваться? Поехали, отвезу тебя домой - не хочу влиять на принятие тобой решения, ты все сможешь сделать сама, и сделать правильно. А я постараюсь с пониманием отнестись к любому твоему выбору. Держись, байкерша!"

Серые полосы шоссе летели навстречу, сливаясь где-то за спиной с вечерними сумерками. Серые будни перехода от прошлого к будущему тоже заканчивались, но Анне не хотелось оглядываться, и не хотелось спешить. У нее было время. И еще будет время для всего, в этом она больше не сомневалась - для взвешенных решений и ответственного выбора, для искренней привязанности и заботы о близких и не очень близких людях, но главное - у нее будет возможность вернуться к себе самой, так как теперь дорогу в эту неизведанность она не боялась искать.