Клуб Апатия. Глава VI

VI


В первых числах июня я поехал в университет. Мне надо было зайти в деканат и обсудить там свое дальнейшее положение касательно учебы - уточнить и для замдекана, и для себя самого: буду ли я оканчивать университет или нет. Еще я зачем-то собирался взять справку о неоконченном высшем образовании – наверное, хотел сменить работу дворника на что-то более высоко оплачиваемое. Это были формальные, внешние размышления – глубоко они меня не задевали. Всерьез вопрос о работе меня не волновал. Этот вопрос вторичен по отношению к проблеме самоидентификации. Другими словами, мне было важно узнать, как мне ходить в этом мире, чего хотеть, как разговаривать с людьми, кого любить и ненавидеть, многое-многое другое – ежесекундно уничтожаемое моими сомнениями.

Я не желал с головой уходить в сумеречный мир «Апатии», но периодически посещал этот мир и с каждым разом заходил в него всё дальше и дальше. Познакомился даже с одним грустным бледным молодым человеком, настоящим некрофилом, и не испытал к нему отвращения, а напротив - симпатию, что меня самого чрезвычайно поразило. Скорее всего, подспудно я надеялся отыскать где-нибудь в глубине «Апатии» колдуна, который снял бы с меня некое гипотетическое проклятие. Мир, оставляемый мной, становился плоским, пресным, простым – люди, живущие в нем, всё больше напоминали призраков. В нем жили и Даша с Машей. Вернусь ли я когда-нибудь к ним?
В конце концов, вместе с колдуном в «Апатии» или где-нибудь рядом я мог найти самого себя и остаться там навсегда. Ведь в «Апатии» аксиома, что все всегда в этом мире одиноки, даже не обсуждается.

Чувство фундаментальной соединенности с Дашей преобразовывалось во мне в автономную фигуру, которая просто, не развиваясь и ничего не требуя от меня, могла остаться во мне до конца жизни – такой темного стекла осколок, который и не выкинуть, и  смысла никакого не имеет, и не мешает вроде бы. Таких осколков в наших душах к концу жизни скапливается много.

Я доехал до университета на троллейбусе, преодолев поток гордых студиозусов, глядящих на всё вокруг молодыми королями, поднялся на четвертый этаж, где находился наш деканат, и обнаружил, что прием студентов у нашего замдекана будет только через 45 минут. На часах было пятнадцать минут второго – вершина дня, на которой я уже давно не бывал, чуть-чуть отвык от яркого света, упругих потоков энергии и множества бодрых людей. Мне даже понравилось всё это - после долгих перерывов начинаешь смотреть на привычные явления новыми глазами. На самом деле, конечно, ничего не изменилось, всё тот же университет, те же студенты, преподаватели, кафе на первом этаже.
У всех начиналась сессия, студентов было меньше, чем всегда, а тот поток, который я преодолел, поднимаясь по лестнице, вероятно, ушел на экзамен. Я спустился на первый этаж, вошел в кафе, взял себе среднюю пиццу и стакан кока-колы. Плечистая продавщица в синем фартуке освободила пиццу-полуфабрикат от картонной упаковки и засунула  в микроволновку.

 Я тем временем уселся за столик в дальнем углу и стал смотреть на улицу через широкое окно, вернее, стеклянную стену. Кафе было небольшим, всего на пять-шесть столиков, два из них были сдвинуты и заняты какими-то взрослыми студентами, по всей видимости, заочниками – они шумно и восторженно обсуждали пройденные и предстоящие экзамены, смеялись, ели чизбургеры, пиццу, пили кофе из белых одноразовых стаканчиков и кока-колу из красных больших. Я подумал, что студенты-заочники в большинстве своем более осознанно относятся к учебе, чем очники, которые идут в институт сразу после школы. Заочники уже сформировавшиеся личности и знают, чего хотят от института.

Потом я стал думать о двух странных людях, встреченных мной в коридоре, когда я шел от деканата. Это были отец - мужчина лет сорока пяти и сын-абитуриент. Они жесткой, уверенной походкой в ногу, как два солдата, шли мне навстречу. Сын был юной и чуть уменьшенной копией своего отца. Кто их так одинаково нарядил? Вероятно, мама.

Оба в белых рубашках с коротким рукавом, черных брюках, на ремне брюк у обоих – черный сотовый телефон. Даже лицами они были похожи: смуглые, с крепко сжатыми челюстями и квадратными ежиками черных волос. Они напомнили мне терминаторов. Сын, вероятно, собирался поступать или уже поступил, и они сейчас уверенно, целеустремленно шли в деканат избранного ими факультета. Из-за своей горделивой деловитости они отклонялись корпусом чуть-чуть назад. Я прошел мимо них со стороны сына, который немного посторонился, чтобы не задеть меня плечом, я тоже посторонился. И отец, и сын даже не взглянули на меня – черные их умные глаза были устремлены вперед прямо по коридору.

 «Сын, наверно, поступает на тот же факультет, который в свое время закончил отец», - подумалось мне.

Моя пицца разогрелась, я забрал её и положил на стол. Как всегда её перегрели – сыр в ней расплавился почти до жидкого состояния. Надо было немного подождать, пока она остынет. Но от неё исходил такой аппетитный аромат, что просто ждать было невыносимо. И я стал, обжигая пальцы, потихонечку снимать с пиццы полиэтилен и отделять один её сегмент. Расплавленный сыр тянулся тонкими нитками. Нет, пицца была слишком горяча, я оставил её в покое и сделал глоток холодной кока-колы.

Взгляд мой упал на улицу, там возле входа стояли студенты и курили. Чуть дальше у дороги стояли припаркованные автомобили. Иссиня черная иномарка, мерседес или БМВ, с тонированными поднятыми стеклами – в салоне имеется кондиционер, причалила к обочине, остановилась, из неё вышли молодой человек с водительского места и девушка с места рядом. Девушка сразу же надела темные очки, а парень… - тут я узнал в нем своего бывшего приятеля по общежитию, Руслана. Приятельствовали мы недолго, пока он жил в комнате, соседней через одну от моей. Он вообще в общежитии прожил недолго, около полугода. Потом куда-то съехал, когда стал председателем студенческого профкома. 

С той поры прошло три года. «Откуда у Руслана такая шикарная машина? - подумал я. - А может быть, это не его?»

Через минуту Руслан с девушкой вошли в кафе и встали возле прилавка. Девушка с короткими каштановыми волосами в легком серого цвета брючном костюме, то есть в брюках, белой сорочке и жилете так и не сняла своих темных квадратных очков, но я узнал в ней, сомнений быть не могло, Дарью Понтолыкову.
В мою сторону они даже не посмотрели. Я весь вжался в стул, низко наклонил голову над пиццей и стал в ней ковыряться. Меня как будто водой ледяной окатили из ведра. Руслан с Дашей взяли по кофе в белых пластиковых стаканчиках и, осторожно его неся, вышли из кафе. Я догадался, куда они пошли – на территорию своего факультета, вход на который располагался как раз напротив кафе - высокие дубовые двери с золотой вывеской над ними: «Факультет экономики и права».

Студенты других факультетов в принципе туда не допускались, но вахта за окошком сразу после дверей не особенно вглядывалась в студенческий билет, и многие наши студенты заходили туда позвонить с бесплатного телефона-автомата, висящего там в коридоре. Этот факультет считался модным и элитным, хотя появился относительно недавно. Наш университет изначально был техническим. А потом расширился. Появилось много разных модных гуманитарных специальностей, за учебу на которых студенты-контрактники платили хорошие деньги, часть из этих денег шла на поддержание исконных технических факультетов.

 Мне врезалась в мозг эта картинка навсегда: Даша и Руслан, цивильно одетые (Руслан в строгом летнем костюме, при галстуке) выходят из иномарки, заходят по пути в кафе, ни на кого не глядя (как небожители), берут два кофе и медленно уходят.

Руслан тоже учился на юриста. Я еще почему-то решил, что они отправились на защиту диплома – такие строгие на вид, торжественные и недосягаемые.
«Да. У них защита диплома, - решил я. – Все материалы уже приготовлены. Они куда-то съездили, приехали, взяли по кофе – осталось ждать полчаса».
Это я, наверно, потом так подумал, на следующий день, когда смог спокойно думать.

А в тот момент я был оглушен. Не помню, как проглотил пиццу, вышел из кафе, потом на улицу и, покачиваясь, как пьяный, пошел до троллейбусной остановки. В голове у меня была одна мысль, одна цель – побыстрее добраться до своего дома и там укрыться от всех глаз людских. Атмосфера вдруг сделалась непереносимой, движения вокруг - опасными. Я чувствовал, что у меня начинается лихорадка; я легко в тот момент мог потерять сознание или же попасть под машину. Срочно надо было домой, спрятаться, укрыться, переждать…
Я приехал домой, прогремел каким-то ведром в полутемном коридоре, вошел в квартиру, закрыл дверь, разулся, упал на диван, укрылся покрывалом и уснул.
На следующий день я мог более-менее трезво осмысливать, что произошло. Однако осмысливать-то практически было нечего – я просто увидел случайно Дашу с Русланом; они подъехали к университету на какой-то иномарке… можно было только домысливать.

 Но первым делом я задал себе вопрос: почему эта встреча оказала на меня такое шокирующее действие? - я, обо всем позабыв, как ошпаренный кинулся до дому. Ответ был одним: любовь моя к Даше сильнее, чем всегда представлялось, Даша нисколько не отдалилась от меня, я всё еще захвачен ею, с сентября ничего не изменилось. Всё, что было вне этой любви, включая и связь с Агатой, показалось сном. Но жить теперь я мог только в этом сне. Себя рядом с Дашей я больше не мог представить. Мы очутились в концептуально разных областях. Она – в дневном мире действия, успеха, элитных факультетов и красных дипломов, успешных амбициозных молодых людей, иномарок… Как у неё, интересно, с театром? Диплом, наверное, будет получен и студенческое увлечение оставлено, а я только-только начал подбираться к миру, в котором как-то мог существовать – сумеречному, независимому от всего и вся, утонченному до болезненности, странному, как посетители «Апатии», постоянно ускользающему. Ладно, если бы я увидел её в компании с кем-нибудь другим, а не с Русланом… Но именно Руслан – яркий представитель самого ненавистного мне типа людей - расставил всё по своим местам. Сам по себе Руслан не злодей и не подонок, ненависть моя к нему и ко всем ему подобным людям суть мировоззренческое отторжение. Это я понял еще тогда в общаге, когда Руслан делал первые свои умные шаги по продвижению себя на отправную площадку, откуда он собирался скакнуть к социальным вершинам.

 Руслан собирался реализовать себя в политике. Без всякой иронии он уже тогда ориентировался на цель стать ни много ни мало президентом нашей страны. Однажды он признался мне в этом по секрету, но уточнил, что такая высокая цель сама по себе задает высокую планку жизни – на самом деле не важно, станет он президентом или нет, однако при такой цели губернатором он уж точно станет. То, что он будет крупным собственником, подразумевалось – в наше время чистой политикой, не имея крепкого бизнеса за душой, сложно заниматься. И одно питает другое: бизнес политику и политика бизнес.
Можете представить себе, каким воспринимался Руслан в общежитии при таких установках. Конечно, он их не афишировал. Но как он себя вёл?

Все мы, студенты разных факультетов и курсов, находились с небольшими вариациями на одном уровне, поэтому могли плотно сходиться, общаться, ссориться и мириться, понимать друг друга на пьянках. Он же стоял неизмеримо выше всех нас, на другом уровне, нам не доступном, хотя фактически был таким же студентом, как и все мы, и не особо богатым – приехал из какой-то деревни, где с золотой медалью окончил школу, потом поступил в филиал в райцентре и проучился там пару курсов, перевелся к нам – обычный парень. Но сразу же в общаге он себя как-то так поставил, что все мы поняли, что необычный. Нам показалось, что он входит в какие-то влиятельные университетские круги, имеет могущественных родственников, покровителей во властных структурах. Я до сих пор не могу понять, действительно ли было хоть что-то из того, или он проводил искусную пиар-компанию? Так или иначе, близко он ни с кем не сходился, за исключением каких-то активистов с нижних этажей, старост, официальных лидеров студгородка, каких-то молодых организаторов и прочих молодых людей, имеющих то или иное влияние. Он безошибочно вычислял лидеров и устанавливал с ними дипломатические отношения. С детьми богатых и влиятельных родителей он тоже зачем-то сходился, но таковых в общежитии было мало, да и то они тщательно скрывали свое происхождение. Он общался с ними на факультете.

Таким образом, просто пить с нами пиво ночи напролет и орать под гитару песни Руслан не мог. Это расходилось с его жизненными целями.
Общался он с нами уважительно с расстояния; всегда спешил или делал вид, что спешит, – поздоровается и сразу смотрит на свои дорогие наручные часы. Иногда он напускал на себя такой вид, что мне даже смешно делалось, – мол, завидует нам, нашей беззаботности, но у него серьезные дела, долг, рад бы попить с нами пивка, но некогда, и уходил в своем черном  кашемировом пальто, держа модный кожаный кейс в руке.

Внешне Руслан выглядел как какой-то молодой партийный лидер из политической телерекламы. Он большое значение придавал своему внешнему виду: черные волосы – волосок  к волоску, как будто только что из парикмахерской; он носил прическу под названием площадка и аккуратные прямоугольные маленькие бакены. Высокий рост, широкие плечи, достойная осанка, четкие движения, прямой взгляд черных глаз, уверенное рукопожатие, твердая походка; я уверен, что всё это он выработал в себе специально тренировкой перед зеркалом. Лицо его было правильным до идеальности: совершенный овал, высокие скулы, прямой нос, красивые, будто вырезанные резцом губы, белые ровные зубы, мужественный подбородок с ямочкой. Ко всему он обладал стройным гибким спортивным телом. Жил он в комнате почему-то один. Все-таки у него, кажется, были какие-то связи в руководстве студгородка. Еще немного о лице: оно было идеально правильным, четко нарисованным, ярким в своем складе и в каждом элементе. Такие лица выделяются из толпы, и часто такими лицами обладают звезды телесериалов. Я долго не мог понять, что именно меня раздражает в этом лице. У всех прочих людей лица не столь четкие и правильные – они какие-то размытые, со своими особенностями, щербинками. А у Руслана… Если б у него однажды вскочил прыщик на лбу, то это придало бы его лицу живости. Посредственное по своей физической конституции лицо освещается духом человека, его характером, выражением глаз – через лицо видишь душу человека, и, в таком случае, оно становится симпатичным изнутри. У Руслана всё затмевала четкая сочная от природы физическая конституция. Духа за его лицом невозможно было разглядеть. Это был человек-имидж, человек-пиар-компания-самому-себе, коммуникатор, тщательно прячущий подлинные свои намерения за точно просчитанным и отстроенным выражением лица; искусный преобразователь порывов души в необходимые эмоции. И, вот, это продуманное, тщательно сделанное совершенство собиралось в будущем занять крупный пост, чтобы управлять жизнью общества. И я не сомневаюсь, он займет его, станет, если не президентом страны, то уж губернатором нашей области точно. Он уже сейчас знает, что стоит неизмеримо выше всех нас, его сверстников, потому что, можно сказать, отмечен печатью Бога, то есть он избранник, элита, а мы все – плебс.

Но почему так? Это он сам так для себя решил, будучи подростком, и вошел в образ, когда метался в поисках смысла жизни? Ведь когда я общался  с ним в общаге (мне довелось некоторое время достаточно близко общаться с ним), я никаких особенных внутренних талантов не нашел в нем и никакого великого ума, позволившего бы ему в будущем справедливо управлять обществом. Внутренне Руслан был средним, довольно посредственным человеком, ничем не лучше всех нас. Откуда взялась в нем эта вера в свою избранность? Харизма – это внешнее свойство. Оно хорошо и полезно для актеров и артистов; харизматик способен вдохновить народ и увлечь за собой, поскольку народ в своей массе клюет на внешнее. Очень часто харизматический лидер имеет средние мысли, глупые идеи, скудную душу – но всё это посредством его магнетической личины, уверенного голоса, убеждающего всех и каждого в его великой правоте, становится на какое-то время простой и единственной правдой. И народ идет за ним, за этой правдой. То есть псевдоправдой.
Руслан придавал своему уму, своим способностям очень большое значение, но всегда умел скрывать это. У него даже самоирония кое-какая была. Хотелось верить, что он действительно знает что-то такое, чего не знаем мы.
Простые студенты, без столь великих амбиций, инстинктивно держались от Руслана на расстоянии, однако верили в его избранность почему-то. Они не знали его подлинных мелких мыслей, но всё-таки верили в его силу и большой ум. А я нет. Я узнал, что внутри Руслан пуст и убог. И его сжигает жажда величия. Великой ценностью для него была власть сама по себе. Ведь власть – это свобода. Власть, как мне сам однажды сказал Руслан, почему-то ассоциировалась у него со свободой. Для меня же было очевидным, что хозяин так же зависим от своих рабов, как и они от него.

Мы сошлись с Русланом на почве философских бесед. Конечно, если то, чем мы занимались, можно назвать философствованием. Я все хотел докопаться до каких-то действительно значительных мыслей внутри Руслана – до какой-то гениальности, позволявшей Руслану внутренне смотреть на всех сверху вниз. Но ничего не находил.

Любимой фразой Руслана был самодельный афоризм (во всяком случае, он выдавал его за свой): «Поверь в себя и поделись своей верой с другими».
И, похоже, вся его духовная жизнь, всё мировоззрение упёрлось в этот афоризм. А я всё пытался узнать у него, как бы он обустроил общество, в чём он видит корни несправедливости, почему всё еще продолжаются войны, и не кажется ли ему, что мораль народа и мораль власть предержащих - это две разные морали. Я наивно пытался донести до него свои соображения, что всеобщее избирательное право предполагает выдвижение во власть честных людей, наделенных от природы (либо же в муках приобретенным) даром справедливости. Но к власти почему-то, как и в феодальные времена, как правило, приходят… Кто приходит к власти? Тот, кто побеждает в борьбе за неё. Правда, в феодальные времена власть захватывали с помощью силы, оружия, хитрости. Сейчас методы сложнее, но принцип остался тем же. Сильные борются за власть, побеждают и дальше им надо удержать завоеванные позиции. А в идеале человеку, избранному народом, должно бы нести власть свою, как крест, как ответственность за народ, избравший его. А сейчас народом просто манипулируют. И наверх выходят не носители справедливости, а властолюбцы, в тайне считающие себя суперчеловеками. Они, наверно, думают о себе, что стали элитой, поскольку самые умные, сильные, и что каждый получает то, что заслуживает.

 Жажда власти в человеке тесно связана с эгоцентризмом. А основное характерное свойство человека - носителя справедливости – отсутствие эгоизма – такой человек не отделяет себя от народа,  его мысль распространена во всем народе, он и видит себя как народ, идентифицируя себя с ним, и ему непонятна жажда власти, его главное желание - чтобы всем было хорошо. За высокою стеной в особняке, когда кругом лачуги, он не будет счастлив, он раздаст всё, что имеет, всем вокруг. Вот такой человек должен быть наверху. Но такой человек, как правило, не побеждает. За отсутствием эгоизма ему недостает хитрости и напористости, чтобы бороться за власть. Таких людей не мало, и в частных социальных группах они всё-таки несут свою миссию, даже если не становятся лидерами. А в целом, в политике, во власти на уровне регионов или даже страны правят балом все те же феодалы, опирающиеся не на чувство справедливости, а на силу. В этом смысле теневая криминальная власть мало чем отличается от официальной.

Жалею,  зачем я всё это говорил Руслану? Я много идеализировал. Он же, кажется, прочел только единственную книжку – сборник трудов Ф. Ницше, да и то отрывочно, и для него вся философия закончилась с этим философом. Отвратительно, что Руслан воспринимал философию исключительно как инструмент, оружие ума для полемических сражений. Он искренне был убежден, что философией занимаются именно для того, чтобы оттачивать свой ум для идеологических войн. Это была какая-то новая софистика. Поэтому он уважал увлечение философией, но считал, что ему самому вполне хватает его юридического факультета с его программным экскурсом в эту область знаний. А Ницше он искренне поверил, точнее, нашел в нем подкрепление и оформление своих внутренних сверхчеловеческих амбиций. Ничего не надо было Руслану, никаких размышлений и идей, в относительности которых он рано убедился, - все в этом мире относительно: и там - правда, и там - правда; поэтому прав тот, кто сильней, – ему надо было только, ни на чем не основываясь, поверить в то, что он сверхчеловек. Он уверовал истово – это и стало основанием всей его дальнейшей жизни, постулатом, из которого проистекают все дальнейшие размышления. У Декарта: «Я мыслю, следовательно, существую». У Руслана: «Я – сверхчеловек, следовательно, все мои мысли и поступки высшие. И поэтому я должен быть самым главным». 

Руслан на весь мой идеализм ответил захлебывающейся верой в самого себя. Он и меня хотел сделать сообщником этой веры. Но я отстранился. И Руслан, наверное, меня возненавидел. Впрочем, сначала возненавидел я его. А вскоре он съехал из общежития и стал председателем студенческого профсоюза. Я почти не сталкивался с ним. Так, иногда видел издалека, как он, глядя поверх голов встречных людей, деловито куда-то идет, неся в руке свой черный кожаный кейс, в безупречном костюме или в черном кашемировом пальто, на котором - ни пылинки, площадка волос, как всегда, будто только что из парикмахерской, бачки аккуратно обрисованы, в походке, в осанке заметна его власть, избранность, совершенство. А еще: девушки почему-то у него в общаге не было, он избегал общения с обитательницами общежития. Может, на стороне у него и была подруга, но если и была, к  себе он её не приводил.

Однажды к нему приехал отец из деревни. Я как раз был у Руслана в комнате в гостях. Вернее, не совсем в гостях: у него что-то случилось с компьютером, и он позвал меня посмотреть, как якобы специалиста. Я не особо хорошо разбирался в компьютерах, но всё же лучше (как будущий инженер), чем студент юридического факультета. Это был единственный раз, когда я был у него в комнате. И, вот, неожиданно к нему приехал отец. Робко постучался и вошел в комнату. Руслан как-то странно встретил его. Было видно, что он не ожидал его приезда.  Отец, мужчина лет 50-ти, приземистый, по-деревенски  крепкий, снял шапку, присел на краешек кровати и ссутулился.
- Я вот тут проездом и решил заехать, - сказал он.

Мне показалось, что Руслан стесняется своего отца, как и того, что родился и вырос в деревне. И внешне они не походили: Руслан высокий, стройный, интеллигентный, а отец какой-то кряжистый, низкий, простой и не стильный. Одежда на нем топорщилась, двигался он неуклюже и робел. Пахло от него овчиной, луком и еще чем-то деревенским. Работал он в деревне ветеринаром. Ветеринары зарабатывают сравнительно не плохо. Очевидно, он мог оплачивать учебу своего сына на дорогом юридическом факультете.

Он привез из деревни гостинец: двух засоленных гусей, квашеную капусту, деревенский хлеб, сметану. Этих гостинцев Руслан тоже почему-то застеснялся – быстро задвинул их под кровать. Разговаривал он с отцом несколько высокомерно, покровительственно – так юный высокообразованный аристократ разговаривает с малограмотным крестьянином, хотя отец его имел высшее образование, он просто слова выговаривал с каким-то простолюдинским  произношением. А Руслан себя считал явно умнее его. Мне стало неловко, я сказал, что зайду позже, и ушел.

Вчера я увидел Дашу с Русланом. Что у неё может быть общего с ним? И откуда у Руслана такой дорогой автомобиль?

Мне почему-то казалось, что Даша защитила диплом. Защита была именно в тот день, когда она и Руслан ненадолго зашли в кафе, отстраненные от всего окружающего и парадно одетые. Но у неё не могло быть защиты, ведь она училась, насколько я помню, на четвертом курсе. Или на пятом? Нет, на четвертом. Значит, защита у неё через год.

В мае были выборы, и Геннадий Сергеевич Подглазьев, Человек года, муж Ларисы, стал мэром нашего города. Узнал я об этом только в июне. Не знаю, почему такая важная новость дошла до меня с запозданием. Наверное, я весь май совсем не читал газет, не слушал областного радио и телевизор не смотрел, потому что нет его. Его избрание мэром - факт сам по себе не удивительный, всё шло к этому. Теперь ему придется сложить с себя депутатские полномочия. Что интересно Лариса думает по этому поводу? То есть, что её бывший, а формально настоящий муж сделался мэром? Ничего, наверно. Тем более мне нечего об этом думать. Ну избрали и избрали, он умеет внушать доверие людям и, скорее всего, будет стараться сделать жизнь горожан лучше. Это входит в его самолюбие.