Hey, baby, you must be strong

Алекс закрывает глаза и представляет, что ничего этого нет.
У Алекс зеленые глаза; цвет листвы, цвет прошедшего лета, в ее глазах нет места грязи, в ее глазах солнечная пыль, ей девять лет, и она ярко, подобно солнцу, улыбается. У нее до плеч сливочно-кремовые волосы с упругими кудряшками. Она старается сиять, блестеть и улыбаться даже тогда, когда ее родители кричат друг на друга за стеной. Она старается не срывать глотку до жуткой боли, не пачкаться своими слезами. Но она улыбается, ведь, все должно быть хорошо.
По крайней мере так должно быть у нормального ребенка и у его нормальных родителей.
Нормальный ребенок не должен видеть монстров в своих родителях. Нормальный ребенок не молчит, не задыхается в своих снах собственной кровью, когда бесформенная масса хватает его за шею и душит, даря красные, заметные следы, когда эта самая масса ломает его позвоночник. Нормальных детям, вообще, не должно такое снится, и они не должны молчать.
Алекс достает наушники и белый плеер, включает на максимальный громкий звук и просто закрывает зеленые глаза, чувствуя невыносимую боль в груди. Она представляет, что все в порядке. Алекс сильная девочка, она обязательно справится – ей хочется в это верить, и она глупо, наивно верит, но в душе все же постепенно ломается.
За окном минус двадцать градусов, Алекс чувствует, как кожу пробирают мурашки, ей, кажется, что в комнате без отопления намного холоднее, чем на улице. За окном дождливый вечер, который уже успела возненавидеть Алекс. Ей хотелось лето, то время, когда под жарким солнцем они устраивали пикник, смеялись и о чем-то разговаривали.
- Эй, детка, ты же сильная? - однажды спрашивает мать, в очередной раз наливая себе в стакан обжигающий, терпкий виски и заглатывая, не моргая, смотрит прямо в летние глаза дочери. – Ты, ведь, справишься со всем этим чертовым грузом? Знаешь, Лекси, я уже давно сдалась, - истерично смеется женщина, не замечая, как из глаз текут слезы. – Ты справишься. - и Алекс, подумав, кивает. Но на самом деле ей до ужаса страшно так, что трясутся колени.
Алекс закрывает глаза и представляет, что ничего этого нет.
В подвале есть дробовик, он хорошо спрятан отцом, но Алекс все равно нашла его. Блестящий, начищенный и очень старый. Алекс было пять лет, и она увидела кровь в подвале и чье-то тело. Неважно чье, но это напугало ее сильнее, чем фильм ужасов, который посмотрела на днях.
Когда она сообщила об этом родителям, то лицо матери вытянулось и стало мрачным, а отец отложил газету. Через несколько секунд они притворялись, что ничего не произошло.
На следующий день тело пропало, и мама уверяла, что это был лишь страшный сон.
Но Алекс чувствовала, как в носу все еще четко ощущался запах пороха.
Она не любила ночь, темноту и тишину – тогда она во мраке ищет одеяло под кроватью и укутывается им с ног до головы, прислушиваясь, как в прихожей тихо тикают часы, заполняя дом полностью этим противным звуком. Она считает тиканье и рвано дышит, замирая почти на каждом шуршание, которые разносятся за стеной. На улице стоит мертвая тишина, только изредка проезжают машины. Алекс думает, что она находится одна во всем этом мире вместе с облезлым плюшевым мишкой, привычным плеером с хорошей музыкой и игрушечным зайцем, который валяется около двери, как бы приглашая выйти в прихожею.
- Это сон, Лекси, - устало произносит отец, - Всего лишь сон, успокойся, малыш.
Алекс мотает кудрявой головой и сильно зажмуривает глаза, обнимая руками медведя, прижимая к своей груди, надеясь, что он успокоит, утешит ее. Алекс начинает мутить, когда шуршание усиливается и вскоре прекращается, останавливаясь совсем рядом. В последний раз всхлипнув, она задерживает дыхание и распахивает глаза, со страхом замечая, что одеяло сползло на пол. Дверь с напряженным скрипом легонько открывается и Алекс, внимательно следя, цепляется за медведя так, что у него расходятся швы на пузе. Скрип – бесформенная масса из сна осторожно обвивает зайца за лапу и медленно тянет в прихожую, оставляя вязкие следы – скрип – дверь неожиданно захлопывается, как будто ничего и не происходило.
Алекс дожидается ухода монстра и начинает реветь. Громко и не сдерживая, не боясь, что тот самый монстр услышит и придет снова. Она больше не слышит шуршание из-за своих вскриков, поэтому, сжавшись в комок, успокаивается и дрожит от холода, вспоминая слова матери. Через несколько минут все приходит в норму и, кажется, она слышит глухие крики.
Алекс просыпается в той же комнате без наушников и с теплым одеялом. Она не может сдвинуться с места или открыть глаз, чтобы посмотреть, что происходит в прихожей. Алекс снова чувствует, как ее обволакивает противный запах пороха, как из прихожей доноситься ругань. Она сразу же узнала голоса своих родителей и попыталась открыть глаза, но ей что-то помешало. Было чувство, что ресницы прилипли друг к другу от слез и не хотели отлипать, лишь эти попытки приносили боль.
Сердце в груди бешено рвалось, било по грудной клетке, а ноги немели от холода. Закусив бледную губу до крови, она попыталась встать, но снова ничего не получилось. Ноги слепились в чем-то вязком и противном, руки никак не шевелились. Алекс тошнило, когда вязкая жидкость облепила бедро полностью, когда ругань стала еще громче, вскоре перевоплощаясь в сорванные крики. После последовал звук выстрела, и Алекс прекратила бесполезные попытки, молча открывая рот, как рыба.
Алекс раскрывает глаза и представляет, что это ужасный сон, который снится ей ночью.
- Эй, Лекси, детка, знаешь, меня только что убили.