Кофе

Посвящается Ю.Б.Хейфецу

Боря относился к кофе крайне спокойно. Вообще-то оно не удивительно. Не доводилось ему серьезно пересекаться с этим напитком, а как можно относиться как-нибудь к предмету, который вовсе не знаешь? Боря прошел путь обычного советского еврея. Школа, потом Политех и дальше работа инженером. Когда-то давно Боря хотел стать писателем или, на худой конец, журналистом. В школе он даже посылал письма в «Пионерскую правду» и их там иногда публиковали. Ему уже виделось, как он становится новым Львом Толстым или Ярославом Головановым. Однако, когда дело дошло до дела, то есть в 10 классе, родители сказали ребенку, что с его чудным пятым пунктом максимум карьеры – спецкор многотиражной газеты какого-нибудь предприятия, которую борин папа презрительно обозвал многоподтиражкой. Боря не очень поверил, он как раз верил в свои силы: почти штатный автор такого авторитетного издания, как «Пионерка»! И никакие доводы родственников не могли поколебать его твердой решимости поступать в университет на филологический факультет. Но борин папа тоже был не лыком шит, он прошел отличную школу выживания еврея в СССР и готов был биться за счастье своего чада до конца. Поэтому он напряг память, извернулся – и привел в дом своего старинного знакомого, с которым лет двадцать не общались, но который зато работал настоящим журналистом в большой и серьезной газете. Звали его Миша. Он был русский, сильно не любил советскую власть и, видимо, поэтому крепко уважал евреев, поскольку советская власть евреев не жаловала и всячески старалась прижать. Нелюбовь к власти логично и естественно вылилась в пристрастие к горячительным напиткам. Впрочем, журналист он был очень неплохой и его фамилию знали. И за бутылкой армянского коньяка папин знакомый Миша объяснил Боре, что, во-первых, в университет еврей в жизни не поступит, разве что породнится с первым секретарем горкома партии. Учитывая страстное желание этого самого секретаря стать бориным родственником и отсутствие у секретаря хоть какой-нибудь дочки, можно понять, какими шансами располагал Боря в этом вопросе. Во-вторых, сказал Миша, евреев в газеты практически не берут. Поскольку пресса — идеологическое оружие, а кто ж доверит столь важную вещь картавым людям, которые всегда могут шандарахнуть в спину, пропихнув идеологически вредный материал или просто в самый ответственный момент отъехать в какую-нибудь недружественную страну по израильской визе. А в-третьих, продолжил свой прессинг Миша, журналисту очень часто приходится писать разные статьи за разных нужных людей: директоров, секретарей, председателей и просто знатных рабочих и крестьян, которые не владели не только пером и словом, но и мыслью. И писать надо очень правильные статьи, которые у Миши вызывают стойкий рвотный рефлекс и которые без пары принятых стаканов он даже и начать не может. Одним словом, картина была настолько безрадостной, что Боря крепко загрустил. Мише можно было доверять, он знал, что говорил. Боря вздохнул – и поставил крест на своей примечтанной карьере. Как сказали классики: «Графа Монтекристо из меня не вышло – придется переквалифицироваться в управдомы!»
Ну, в управдомы Боря, конечно, не пошел, а подал он документы в Политех, поскольку учился неплохо, голова была достаточно светлая, да и в точных науках разбирался не хуже, чем в гуманитарных.
Шесть лет учебы, диплом — и Боря был распределен на один из заводов. Три обязательных года показали, что хода ему не будет никакого, даже если он вступит в партию, куда вступать не хотелось.
Боря выяснил что где-то на далеком и очень заполярном севере есть новый завод, куда набирают людей. И к ужасу всей своей родни Боря завербовался и уехал, справедливо рассудив, что мозги – они и на полюсе мозги, а на пятый пункт там могут и наплевать. Кроме того, большие заработки без риска сесть.
Получилось все так, как и виделось. Боря очень быстро выдвинулся в ведущие инженеры, поскольку соображал всегда хорошо, да и знания Политех дал немалые. Зарплата у него была очень приличная по советским временам, Боря регулярно посылал деньги родителям, ездил отдыхать на курорты, короче – неплохо жил. Женился на работнице местной радиостанции (все-таки, радиожурналистка!). Поначалу родители были сильно расстроены, что не еврейка и вообще, тоже мне: журналистка местного радиоузла! Однако Боря с переездом на север сильно изменился: самостоятельная жизнь и тяжелые внешние условия сделали свое дело. К мнению родителей отнесся спокойно, но и своего решения менять не стал. Привез будущую жену к родителям, девушка оказалась весьма симпатичной, умной и образованной, вдобавок неплохой хозяйкой, умеющей отлично печь булочки к чаю. Как потом заявляли борины папа с мамой, этими булочками она их купила с потрохами. В положенное время Лена родила, маленькие внуки жили у бабушки с дедушкой, потом их забрали на север.
В начале 21-го века Боря с семьей перебрался обратно в Питер. Мама умерла и папе одному было трудно. Получил приличную должность с хорошим окладом. Дети заканчивали школу, Лена устроилась работать на телевидение. Вобщем, с переездом качество жизни бориной семьи изменилось не сильно.
Вот так и вышло, что во всех своих скитаниях и трудах Боря никогда особо с кофе не пересекался. Конечно, ему доволилось пивать растворимый разного «разлива»: и советский, и бразильский, и немецкий. И Лена, когда приходили гости, спрашивала: «Вам с молоком или без?». И те, кто пил без молока, считал Боря, пьют черный кофе.
Перестройка открыла границы. Вдобавок политика государственного антисемитизма ушла в прошлое. Быть евреем даже стало модным. Правда, антисемитизм никуда не делся, но наступила свобода. Боря и Лена стали ездить отдыхать уже на мировые курорты.
И вот однажды, на Маврикии, проходя по небольшой улочке, Боря почувствовал запах. Нет. Не так. Боря почувствовал ЗАПАХ. Нечто совершенно непередаваемое и пройти мимо, не выяснив, что же это такое, было совершенно невозможно. Боря с Леной пошли на запах и зашли в небольшую полутемную лавочку. Чем там торговали, Боря так и не понял, да оно его и не волновало. Оказывается, хозяин, пожилой человек, просто варил себе кофе. Запах манил и дурманил, его жутко хотелось вдохнуть и не выдыхать.. И Боря спросил, может ли хозяин угостить их напитком со столь дивным ароматом. Хозяин не слишком хорошо знал английский, да и Боря не заканчивал Оксфорд, но все было настолько очевидно, что хозяин понял и пригласил их присесть. Присаживаться не стали: Лена пошла бродить по лавочке, а Боря остался рядом с хозяином наблюдать за процессом. И было что наблюдать! По характеру Боря был человек любознательный, отсутствие снобизна и живой интерес к новому не раз помогали ему в жизни, да и нынешним своим положением он был во многом обязан вечной готовности учиться тому, что не знал. Поэтому Боря не только наблюдал, но и расспрашивал хозяина об элементах процесса, так сказать, пытался постичь технологию. Вообще-то эта технология внешне была не очень сложная. Нужно было взять специальный сорт кофе (в лавочке через два дома, как объяснил хозяин), поджарить зерна, смолоть их. Все, как обычно. Далее пошли отличия. Кофе готовился не на воде, а на специальном медовом экстракте, который тоже можно было купить через два дома. Варился он не на открытом огне, а на специальном поддоне, стоявшем уже на огне. На поддон был насыпан песок. Боря не спрашивал, зачем нужен песок, но решил (инженер все-таки!), чтоб нагрев шел со всех сторон равномерно. В джезве (лавочка через два дома) шел процесс, время от времени хозяин помешивал напиток специальной деревянной лопаточкой. Я думаю, не надо говорить, где такую лопаточку можно приобрести. Напиток вскипел, хозяин снял джезву с поддона и разлил кофе в крохотные чашечки, чуть больше наперстка. Кофе был черен, как южная ночь и тягуч, как деготь. Рядом с чашечками хозяин поставил стаканы с холодной водой. Под действием непередаваемого кофейного аромата Боря с Леной готовы были опрокинуть в себя эти наперстки. Ну действительно: что может случиться от такого мизерного количества? А на стаканы с водой они даже внимания не обратили. Но хозяин не дал так вульгарно употребить свое изделие. Он объяснил, что кофе нельзя пить, в него надо макать язык и сразу запивать водой. Боря удивился, но он привык доверять специалистам. И он макнул язык в чашу с этим потрясающим напитком. Дыхание перехватило, сердце заколотилось, как бешенное, перед глазами замелькали круги и только глоток воды более или менее сумел навести порядок в борином мире. Но удовольствие… Никогда в жизни Боря не испытывал такого. Какое-то совершеноо неземное блаженство и покой растеклись по его жилам. Как сказал бы папин старый знакомец Миша, «…представь, что ты после полугодового воздержания, в дверь звонит Мишель Пфайфер и говорит, что мечтает с тобой прямо сейчас переспать». Вот примерно такие же ощущения испытал Боря, отведав этого хозяйского кофе. Из лавочки уходить не хотелось, А хотелось наоброт, пить и пить этот волшебный напиток. Но хозяин сказал, что, если пить без меры, то спокойно можно отдать концы, ибо нагрузка на сердце огромна, да и приедается все.
Решение было очевидным: питерские друзья должны попробовать это чудо, причем в исполнении именно Бори. И пусть им потом будет завидно! Технологию он запомнил, благо смотрел внимательно и расспрашивал, комплектующие он тоже помнил, так что они с Леной прямиком отправились в лавочку через два дома и приобрели необходимое.
По приезде в Питер, Боря пригласил друзей. Рассказать о поездке, выпить-закусить. Про кофе он ничего не сказал, решил, что сделает сюрприз. Встречу назначили на даче, Гости собрались, посидели, поели, попили, перешли к разговорам и тогда Боря начал священнодействовать. Противень с песком был приготовлен заранее, заранее же было приготовлено место для костра и дрова. Костер зажжен, противень с песком разогрет, зерна поджарены и смолоты. Боря начал процесс. Старательно вспоминая, как делал хозяин лавочки, Боря пытался повторять его движения, жесты, даже мимику. Готово! Знакомый запах распространяется над участком, вызывая некоторое беспокойство у мимо пролетавших птиц и волнуя местную мелкую живность. Боря разливает кофе в чашечки, ставит воду и приглашает всех пробовать. Объясняя что и как надо делать. И пробует сам… Ужас, отразившийся на его лице и на лице Лены описать невозможно! Это был не тот кофе! Наверное, его гости не поняли, они ж не были на Маврикии. Но Боря просто горел от стыда, потому что по сравнению с напитком хозяина лавочки, борино варево назвать помоями – это сделать вареву комплимент. Какая уж там Мишель Пфайфер.
Когда гости разошлись, Боря подкинул дров в костер для кофе, бросил в него деревянную лопаточку, и долго сидел, пытаясь понять: что он упустил? Он был уверен, что точно выдержал технологию, память его не подводила, а тут еще случай особый. Материалы – тоже никакой ошибки. Но что? Что именно тогда добавил человек в напиток, Боря понять не сумел.
Потом к нему подошла Лена, присела рядом. Она понимала, что чувствует ее муж. Дело ведь даже не в том, что кофе не получился. А в том, что Боря не смог повторить вроде бы понятый и на взгляд очень простой процесс. Такого удара по самолюбию Боря не получал очень давно. Он никак не мог понять, чего в его кофе не хватало. Лена вздохнула.
— Все просто, дорогой. В твоем кофе не было южного неба, не было оазиса в пустыне, не было размеренного шага верблюдов и криков их погонщиков, не было палящего солнца и бархатной непроницаемой ночи. Души Востока – вот чего в твоем кофе не хватало. А мы с тобой просто заносчивые глупцы, ибо всем известно, что без души всегда получается эрзац
-Ты права, — ответил Боря. – На все сто процентов. Удивительно, как мы упустили из виду столь простую истину. Но как бы мы себя чувствовали, если бы не попробовали, а?
Усмехнувшись, Боря обнял жену и они пошли в дом. И хотя не удалось выпить тот, маврикийский кофе, они ощущали такое же удовольствие, потому что любили, потому что понимали друг друга– и для счастья им не нужен был кофе.