Остановись, подумай, Юрка

Леша, двадцать лет.

Опять этот Юрка куда-то пропал. Вчера вечером как ушел и все, нет его. 

А утром только я на улицу вышел, гляжу — идет. Вывернул из-за угла дома, рубашка порвана, морда вся разбита, одного кроссовка нету, на обе ноги хромает, короче, выглядит так, как будто по нему трактор проехал. И не просто проехал, а внутрь себя затянул, там пожевал, между шестеренками и ремнями погонял, а потом то, что осталось, наружу выплюнул.

Я спросил у него, куда это он вчера подевался? Мы его с девчонками искали-искали, да так и не нашли. Он капающую с носа кровь вытер, и ответил, что это не он подевался, это мы почему-то за ним не пошли. Сами же, мол, громче всех кричали, что сейчас всем навешаем. Что пацанов этих мигом проучим, покажем им, как это - к нашим девчонкам клеиться. Он и пошел. Проучить. А мы, почему-то остались. Ну, он там и без нас прекрасно справился. Теперь они сюда ни ногой. Ух, он им и показал, вон, как кулаки себе разбил.

Юрка подошел ближе и показал мне свои покрытые ссадинами руки. Я сказал ему, что он брехло, всю жизнь им был, брехлом и помрет. А я вчера ничего такого никому не обещал и тем более не кричал. Не помню я за собой этого. А раз не помню, значит, не было такого. И нечего тут сочинять. Лучше пусть он на свой нос в зеркало посмотрит. Это не нос, а целая груша. Хорошая такая, вызревшая.

И вообще, перед тем как идти куда-то, надо было сначала обмозговать все как следует, дождаться остальных и вместе все обсудить, а не бежать сломя голову впереди всех, не подумав.

Тут из-за угла появилась незнакомая девушка и неторопливо подошла к нам.

Я, как ее увидел - обалдел. У меня все внутри перевернулось. Спросил у Юрки, кто это такая? Он ответил, что это его новая подруга - Оля. Она ему очень помогла. Оказала, так сказать, первую помощь. В то время как мы там песни горланили, да баб своих тискали.

Пока он это все говорил, я все смотрел на Олю, глаз не мог оторвать. Высокая, почти с меня ростом, волосы черные, густые, и вроде бы спадают беспорядочно на плечи, на лицо, и локоны все перепутанные и слипшиеся, но что странно - это ее ни капельки не портит. Наоборот - глазищи сквозь космы сверкают, губы полные, рот большой и такой, значит, многообещающий. Шея длинная и тонкая, как у лебедя. Ну и то, что ниже шеи тоже - глаз не оторвать, все пропорции, как говорится, при ней.

Юрка там что-то еще бубнил, расписывал свои подвиги - как он одному в ухо - раз, другому ногой в живот - два, а третий его схватил было руками, а он его по ушам, по ушам.  В общем, про похождения свои рассказывал, лишь бы она на него внимания обратила. А Оля на него уже не смотрела, а смотрела она, значит, на меня. А у меня к этому моменту внутри уже некое шевеление образовалось, все во мне задвигалось, забурлило, я и стоять на месте ровно не могу - тянет меня в пляс пуститься. И вот я стою, значит, и подергиваюсь, как эпилептик, сам понимаю, что успокоиться мне надо, и со стороны я, должно быть, выгляжу как хотящее в туалет чучело, но остановиться не могу, и уже чуть ли не подпрыгиваю на месте от нетерпения.
 
Потом вдруг мы как-то сразу оказались с Олей вдвоем, Юрка куда-то исчез, я хотел было спросить ее, куда он делся, но не смог. Язык стал будто чужой, рот сам по себе открывался, я что-то говорил, да так складно и здорово у меня получалось, что она смотрела на меня и улыбалась.

Что именно говорил - не помню, но что-то видать очень умное, потому что скоро она уже и смотреть на меня по-другому стала. Они, девушки, это любят - чтобы ничего непонятно было, но ровно и гладко. Это их завораживает. А я так умею, у меня в критических случаях дар открывается - много и красиво говорить. Это от нервов. Совсем как в прошлый раз, когда мы забрели с Юркой в чужой район, и не просто забрели, а нос к носу столкнулись с местными ребятами. Так их человек тридцать было, не меньше. А нас двое. Я тогда так перепугался, что у меня вот так же как сейчас рот открылся, и ну давай их причесывать, да так складно, я так в нормальном состоянии не то, что сказать - подумать бы не смог. Как будто рот мой зажил отдельной от меня жизнью. Не успел я даже устать, как следует - глядь, а мы уже с ребятами этими сидим на лавочках, они нас угощают пивом, все как один мне в рот смотрят, и просят еще чего-нибудь такого рассказать.

Так и шли мы с Олей по улице, я уже забыл и про Юрку, и про баб этих, в квартире меня дожидающихся, для которых я, собственно, за пивом из дома и вышел. Иду себе с ней, болтаю, а она мне уже и адрес свой на руке написала, и телефон дала, и вечером в гости позвала, прямо к себе домой.


Алексей, тридцать лет.

Не успел я толком проснуться, а Оля уже меня толкает и опять про Юрку рассказывает.

Я накрылся было подушкой, да куда там, от нее разве сбежишь, коленками острыми мне в спину топчется, волосами длинными щекотит, да ладошки свои холодные подмышки мне сует. Чего, спрашивается, человеку не спится? Суббота, лето, солнце только взошло, идти на работу не надо, а она опять свою старую песню завела.

Давай, говорит, свой бизнес откроем, посуду будем продавать. У нее уже и начальный капитал почти есть, и если я чуток добавлю, можно будет хоть завтра открываться. Как Юрка.

Так у него и капитала начального не было, кредитов понабрал, и ничего, отдает потихоньку. И не беспокоится вон человек, в отличие от меня, что отдать не сможет, или что квартиру за долги отберут. Все так делают. Кредиты берут, и ничего, живут же как-то.

Тут я окончательно проснулся. Оля мне с этим Юркой весь сон согнала и вообще уже всю плешь проела. Юрка то, Юрка се. Юрка, мол, легок на подъем, решения принимает быстро, и делает все, что ему нравится.  Ну и что, что машину кредитную вдребезги разбил? Он уже и за нее отдал, и за новую почти все деньги выплатил. Не то, что я - всю жизнь на своем заводе так и просижу, с зарплатой инженера. Даже в начальники мне попасть не светит, потому, как сам говорил, что не надо это мне. Сколько раз уже предлагали мне, начальником стать, все время у меня какие-то отговорки находятся. То денег мне мало, то ответственности много, то директор на меня не так вчера посмотрел, поэтому я и не спросил. А то и самая любимая моя отговорка - мол, продумать надо тщательно такой шаг, все взвесить и как следует проанализировать.

Я сел на кровати. Посмотрел на торчащую из-под простыни красивую загорелую ногу Оли, потер  глаза и ответил, что Юрка этот ее - пустозвон и пофигист. Он и кредиты эти берет быстро и не раздумывая, потому теперь весь в долгах и никогда ни с кем не расплатится. Он и мне должен. И соседу справа. И вообще - всему дому он денег столько уже должен, что, по-моему, проще пойти и повеситься, чем отдавать. Лично мне даже представить страшно такую сумму.

И бизнес этот его - глупости одни, а не бизнес. Тоже мне бизнесмен - накладные ногти вздумал продавать, надо же. Да кому они нужны, эти ногти? Да еще и накладные. В нашем-то городе. Так он еще и точек понаоткрывал, в каждом районе.

Вот дурак то неумный.

«Вот посмотришь, - говорю, - как скоро его с треском из квартиры выпрут, машину отберут, а самого за долги навечно в тюрьму посадят. Нашла тоже пример, на кого равняться. Бизнес, - говорю, - дело серьезное. Тут подумать надо как следует, прежде чем браться за такое дело. Все взвесить. Нужно исследовать рынок, пообщаться с умными людьми, походить да посмотреть, чего люди покупают, а чего им и даром не надо. А не просто так - нравится вот лично тебе посуда, так ты и думаешь теперь, что сразу к тебе люди валом повалят, и деньги свои понесут. Не понесут. И не повалят. Если они такие как я. Мне вот, например, эта посуда не нужна».

В общем, долго я Оле мозги на место вправлял, все утро коту под хвост улетело. Обидно-то как. Солнце светит, птички поют, с утра еще прохладно, жары нет, сейчас бы рюкзак за плечи закинуть, да по грибы. Так нет, не даст Оля ни по какие грибы пойти. Машины, мол, нет, а пешком она ни за что в такую даль не попрется. Вот куплю машину, тогда и будут мне грибы. Я попытался ей сказать, что машина эта - сплошное вымогательство денег и разорение. За бензин отдай, за обслуживание плати, резину меняй, инспекторам отстегивай. Вон и Юрка все время на это жалуется. Она слушать меня не стала, только руками замахала.

В общем, не выдержал я, спустился на улицу, набрал полную баклажку пива в ларьке за углом и присел у соседнего подъезда, понаблюдать со стороны, как этот дурак Юрка рядом со своей якобы новой машиной ползает, под капот ей с умным видом заглядывает, чего-то там крутит, потом пытается ее завести, а она только рычит, чихает и глохнет. Автовладелец. Смех один, да и только.

Нужно же было, перед тем как ее покупать, остановиться и как следует подумать, выбрать, а не покупать первую попавшуюся, да еще на кредитные деньги.



Алексей Петрович, сорок лет.

А начальник из меня, оказывается, совсем неплохой получился. Вот что значит хорошо подготовиться. И всю служебную лестницу по ступенечке проползти. Все теперь знаю, всем тонкостям обучен. Не то, что некоторые, из учеников сразу в начальники отделов прыгают. Ну и какой из тебя, спрашивается, начальник, если ты не знаешь, чем присадка от примочки отличается?

Одна беда от таких руководителей. А еще вред и срывы всех сроков.

Я потянулся и открыл глаза. Сопящая рядом Марина открыла один глаз, вытащила из-под одеяла клешню и с хрустом почесала свою тощую жилистую шею. Звук при этом получился такой, как будто она не шею чесала, а горох на пол рассыпала.

За стеной вдруг громко завизжали дети. Марина со страдальческим видом накрыла голову подушкой,  визги перешли в истошные крики, она скинула подушку и села.

Сказала мне, чтобы я пошел и со своим Юркой, наконец, разобрался. С ним, и с его придурками. Я закрыл глаза и притворился спящим. Она сказала, что тогда сейчас сама туда пойдет и все им скажет. И Юрке этому, и Ольге. Может, я не хочу туда идти, чтобы с Ольгой своей не встречаться? Так это я сам виноват, сам ее выгнал, вот она к лучшему другу и сбежала. Он, небось, в отличие от меня хотел детей. Как и Ольга. И не только детей, но и вообще, по жизни - хотел. А не так как я, полжизни уже на заду просидел, и только рассуждал - вот это мы делать не будем, сюда нам лезть рано, а такие дела затевают только дураки. И теперь у Юрки трое детей, четыре квартиры, три разных бизнеса и гараж на шесть машин прямо во дворе. Вот за этот гараж она, Марина, его больше всего уважает. Не за машины и не за ресторан его с автомойкой, а именно за гараж. Никто такое сделать не смог, сколько людей пыталось это дело пропихнуть - гараж прямо во дворе дома, да ни у кого не получилось...

Ни у кого, кроме Юрки. Он и пропихивать не стал - молча построил, потом на лапу кому надо дал, жене мэра пожизненный абонемент в своем спа-салоне подарил, и вот теперь гараж этот стоит прямо под его окнами. И не просто так стоит, а с машинами.

Я перестал притворяться, открыл глаза и сказал, что не в гараже счастье. Подумаешь - гараж. Зато я кандидатскую диссертацию защитил. И не абы какую, а по свойствам металлов в безвоздушном пространстве. Книгу вон почти написал. Правда, фэнтези, а я терпеть не могу фэнтези. Зато легко пишется, и ее почти согласились издать.

Она скинула покрывало, и потянулась. Я посмотрел на ее худющие, похожие на стиральную доску бока, вспомнил было, какой раньше была Ольга, потом припомнил, какой она стала сейчас, после того как родила троих девочек, с облегчением подумал, что, слава богу, я вижу ее теперь изредка и только в одежде, а каково приходится бедному Юрке?

- А вот твой Юрка, что он после себя оставит? - продолжил рассуждать я. - Гараж на шесть машин и купленные в кредиты квартиры? Кто про него вспомнит через сто лет? Что значит, про меня кто вспомнит? Кто-нибудь, да вспомнит. Выкопает, например, в библиотеке мою книгу, почитает, восхитится, и будет знать, что вот жил сто лет назад такой вот Алексей Петрович. 

- Зато детей у него трое, - мрачно буркнула Марина, - а у тебя с таким жизненным подходом их нет, и не будет.

Словно в ответ на ее заявление за стеной что-то с грохотом упало, да так, что дрогнул весь дом и задребезжала в шкафу посуда. Я демонстративно указал ей взглядом в сторону соседей, Марина страдальчески подкатила глаза кверху, встала с кровати и принялась одеваться. 

- А детей этих, как их сейчас растить? - спросил я. - Ты представляешь, что это такое? Жизнь впроголодь, не будет тебе ни тебе ресторанов, ни столь любимых тобой театров. Это бессонные ночи, работа только на лекарства и постоянные страхи. Сама же мне недавно расписывала про свою племянницу, которая лазает в розетки, откручивает краны и поджигает полотенца, делая из них факелы. И это в четыре года. А что будет, когда ей станет шестнадцать? Пиво, мальчики, аборты и лечение от наркозависимости? Тебе это надо? - спросил я Марину.

Она запахнула халат и молча вышла из комнаты - прямая и тонкая, как стоявшая в углу бамбуковая удочка.


Алексей Петрович, семьдесят лет

Вернувшись с поминок, я проковылял, не разуваясь в кухню, поставил палочку в угол и сел на табуретку.

Прийти он, Юрка, не смог, надо же. Лучший друг называется. Всю жизнь с ним не разлей вода, всю жизнь учу его уму разуму, так этот мерзавец даже на похороны Марины не приехал. Как сбежал в другой город, якобы на тренировочную базу, так уже три месяца оттуда ни ногой.

 Правильно, от такой жены я бы тоже сбежал. Я вспомнил ставшее  некрасивым, заплывшее жиром, с тремя подбородками, лицо Ольги. Ее неохватную талию и широченную спину.

И чего он, спрашивается, туда поехал, опять вспомнил я про Юрку? Семьдесят лет уже мужику, инвалид второй группы, нет, вбил себе в свою глупую голову, что будет участвовать в этой Паралимпиаде, и все тут.

Ну не дурачок ли, а? Все у человека есть - четыре внука, две внучки, дочки все замужем, денег куры не клюют - столько, сколько он в один день со своего бизнеса получает, мне и за месяц не потратить.

Всю жизнь он работал как черт. Вкалывал. Себя не жалел, и ни разу сесть и задуматься ума не хватило. Куда бежал, зачем за все подряд хватался? Непонятно.

Через это свое напряжение и стал ведь инвалидом. Сколько раз ему говорил - хватит, Юрка, остановись, подумай, куда тебе столько? Зачем тебе еще этот хлебокомбинат? Ты еще с гостиницей до конца не разобрался, а уже в промышленность лезешь. И ни секунды ведь у тебя свободной нет.

Бери пример с меня. Вон у меня вся полка уже книгами заставлена. Правда, далеко не все из них мои. Да что там говорить - одна только моя. Зато какая - технология производства металлов в безвоздушном пространстве. Правда она уже двадцать лет как устарела. Зато моя. И люди будут меня помнить. Я представил бредущего по заброшенным библиотечным залам человека. Как он светит фонарем на полки, видит вдруг мою книгу, с радостным возгласом: "Вот она, самая толстая!", вытаскивает ее оттуда, рвет страницы, бросает на пол, и поджигает. Потом садится и начинает греть над костром руки.

Я вздохнул. Ну, хоть на это она сгодится.

Вспомнил, что не пил еще сегодня лекарство, высыпал на ладонь горсть пилюль, внимательно пересчитал, взял с подоконника стакан, забросил таблетки в рот и запил водой.

Зато я умный, подумал я. И уж мне точно в голову не придет бросать все к чертовой матери и ехать неизвестно куда, на какую-то там тренировочную базу, чтобы, в конце концов, в результате изнурительных тренировок, из инвалида второй группы превратится в неподвижно лежащего на кровати старика.

Это ж надо до такого додуматься! И ведь опять, наверняка он перед этим даже ни на секунду не задумался и не усомнился. Бывают же такие люди. Бестолковые.

Я встал, включил радио и принялся готовить обед.

Повернул кран, набрал в кастрюлю воды и поставил на огонь. По радио рассказывали спортивные  новости.

Вот тоже еще, глупости-то. Лучше бы денег пенсионерам выделили, подумал я. Столько миллиардов угрохали на эту ерунду. А теперь еще и Паралимпиада.

Диктор закончил говорить про слалом, потом начал вещать что-то про коньки, дальше я слушать не стал, включил воду и стал мыть овощи. Закончил, завернул кран и тут услышал такое, что пришлось мне бросить и овощи, и нож, и кастрюлю.

Сначала из-за стены, из старой Юркиной квартиры раздался громогласный рев. Потом затопали ногами,  застучали, и изо всех сил заколотили в стену. Раздался писклявый детский крик, и я различил что-то вроде: "Деда Леша, включите радио!". Радио у меня и так было включено, тут я сообразил, почему все бросил - услышал я, значит, что-то знакомое, а что, пока не понял. Или не дослышал. Стал прислушиваться. Вот опять. Я подошел к приемнику и увеличил громкость.

Что он там сказал,  опять не понял я? Что-то про Юрия Иванова, завоевавшего золотую медаль в лыжном марафоне? Это какой такой Юрий Иванов? Точно знаю, что с одним таким я знаком. Вот опять - Юрий Иванов, семьдесят лет, инвалид второй группы.

И чего они там за стеной так визжат? Радуются, небось? Зря. Юрка же после этих соревнований навсегда сляжет. Никакого здоровья не хватит, чтобы все это преодолеть. Там такие нагрузки.  Наверняка еще его стимуляторами какими пичкали. Там так и делают, я где-то читал.

Совсем теперь наш Юрка сдаст. Вот ведь, сколько раз говорил - остановись, подумай, изучи, иначе так и будешь потом жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

Сгорбившись и шаркая ногами, я побрел из кухни по коридору, мимо зала, в который не заглядывал уже не помню, сколько дней, мимо голодно урчащего пустого холодильника, мимо полузасохшего цветка, зашел в темную спальню, откинул покрывало, залез в холодную постель, и посмотрел в окно.

С высоты на меня смотрела луна, я подумал, что мы с ней похожи, что мы черт знает сколько времени провели вот так вот - взирая на происходящее и безмолвно вопрошая бегущих сломя голову людей — куда несетесь вы, безумные?

Луна скрылась за набежавшим облаком и тут же появилась на мгновенье снова, она словно подмигнула перед тем, как исчезнуть окончательно за темным пятном туч.

Я натянул покрывало на лицо и закрыл глаза.

 


Апрель 2014  г.