Вверх по Бикину

Вхождение в Бикин.

Подвезший меня лесовоз ушел туда, где уничтожается уссурийская тайга, превращаясь просто в деньги. Шум двигателя растворился в лесу, и путешествие, о котором я мечтал с детства, началось. Теперь в моих планах прогуляться к верховьям Бикина. Того самого, который за девственность окружающей его природы и большое количество проток называют Русской Амазонкой, по которому спускался сто лет назад Арсеньев со своим проводником Дерсу Узала, где сейчас самая большая в Приморье популяция тигра. Хочу пройтись неспешно, один на один с здешней тайгой и с ее обитателями. Каждой частицей своего существа, впитывая в себя этот мир, неведомый за каждым поворотом, где каждый шаг в неизвестность. Сколько продлится мое путешествие решать не мне. Это, как позволит погода и другие, неведомые мне пока, обстоятельства.
Вскинув на плечи рюкзак, не пройдя и километра, вижу сбоку от дороги свой первый в жизни тигровый след. Отпечатки на влажной обочине свежие, скорее всего ночные, размером с десертную тарелку. Ощущения разом обострились. Теперь, вне всякого сомнения, я нахожусь в местах, где присутствие тигра обыденная реальность. Чуть больше десяти лет назад именно в этих местах было два нападения тигра людоеда на человека. Того тигра чудом отстреляли но, судя по следам, есть здесь и другие. А с появлением дороги, добавилось и людей, способных, увидев тигра, со страху, или по дурости, выстрелить в него, сделав подранка ненавидящего человека. Я невольно обернулся и осмотрелся по сторонам. Дорога пуста, а по ее краям плотной стеной лес.
На первый взгляд обычный, похожий на привычную для меня, соседнюю с местом жительства, тульскую засеку или лес в глубинке Костромской области, только с сопками и редкими кедрами на них, но след тигра более чем красноречив.
Я живо представил себе, как ночью, укрывшись от лунного света в тени деревьев, мощный зверь бесшумно шел вдоль дороги, которая его раздражает вторжением в его мир людей с их техникой и чуждыми ему запахами. Но в дороге были и свои плюсы. Она давала ему новые возможности в добыче пропитания. На дороге проще, чем по шуршащей дубовой и ясеневой листве, передвигаться совершенно бесшумно. Здесь можно почти мгновенно, на мягких сильных лапах настигнуть пересекающих дорогу или оказавшихся рядом с ней косулю, кабана или изюбря.
С другой стороны, здесь, как и на других изрезавших уссурийскую тайгу дорогах, он и его собратья больше, чем где-либо, рискуют попасть под выстрел. Известно, что чаще всех в Приморье тигров видят именно водители лесовозов.
Пока проходил оставшуюся до моста через Бикин часть пути, мимо прошуршало несколько джипов. Строящаяся дорога Хабаровск-Находка открыла слишком легкий доступ к заповедной реке. Не доходя моста, справа небольшая база. Около нее более двух десятков машин. Здесь за некоторую плату можно оставить свой транспорт, нанять бат с мотором и проводниками или уйти вверх по реке на своей лодке. То, что сейчас называют батом, это большая плоскодонная грузовая лодка, сделанная из пяти широких досок.
Раньше к своим охотничьим участкам удэгейцы добирались на настоящих батах, выдолбленных из стволов гигантских тополей, что называется на шестах, отталкиваясь ими от дна. Теперь лодки оснащены мощными японскими моторами, а хозяева их подрабатывают в сезон, возя вверх по реке рыболовов-туристов. Несмотря на высокую цену, спрос на услугу есть. И деньги эти, к сожалению, меняют здешних «лесных людей» не в лучшую сторону. В последние годы, с появлением этой дороги, народ на Бикин просто хлынул. Надеюсь, мне удастся добраться до таких мест, где дикую природу уссурийской тайги можно будет увидеть и ощутить такой, какой я ее себе представлял с детства.
На самом деле, по-настоящему дикий мир оказался совсем близко. Не доходя моста через Бикин, спустившись с дорожной насыпи, я нырнул в него словно через окно, за которым другое измерение. Всего пару минут назад на залитом солнечным светом склоне, склонив голову, меня с любопытством рассматривал рябчик. Как будто спрашивая: «А знаешь ли ты, что тебя ждет?»
Теперь же над головой густая крона островной, изрезанной большими и малыми протоками поймы реки. Несмотря на то, что с основного русла, которое в сотне метров, доносятся голоса стоящих там лагерем рыбаков, лай собак, здесь уже все серьезно. Подтверждением - метнувшийся в сторону из густого кустарника прямо передо мной крупный зверь. Кто это был, разглядеть не успел. Лезть через колючий кустарник, чтобы определить это по следам, желания не возникло.
Продвигаться удается медленно. Там где это возможно, иду по обмелевшим, узким протокам. Местами их русла, словно выложенные камнем дорожки, но мешают попадающиеся на пути вязкие ямы с водой, поваленные поперек проток деревья и завалы из нанесенных в половодье стволов. Напрямик, параллельно реке, идти тоже непросто. Здесь густые, колючие заросли кустарника и те же канавы проток, которые время от времени приходится пересекать поперек. На их илистых руслах попадаются следы косуль, изюбрей и кабанов, свежие следы медведей.
Медведи здесь и бурые и черные. Черный - это тот, который гималайский. Удэгейцы называют его белогрудкой. Несмотря на то, что следов тигра пока не попадается, не забываю и о них.
Большинство из местных людей, кто общаясь со мной узнал о моем намерении путешествовать вдоль реки пешком, искренне сомневались в том, что это вообще возможно.
Шаман и профессиональный охотник из национального удэгейского села Красный яр - Вася Дункай тоже не сразу поверил, что перед ним не очередной «чудик». А когда понял, что я знаю, что делаю, повесил мне на шею свой оберег – небольшой коготь на тонком кожаном ремешке.

Первая ночёвка. Чужая блесна.

Сумерки застают при обходе залива, образовавшегося на выходе из обмелевшей протоки. Самое время подумать о ночлеге на одной из обнажившихся по малой воде каменистых кос. Поставить палатку, запасти дров на ночь, если успею, наловить рыбы на ужин. Продираюсь к берегу через густой ивняк, за которым вижу рыболова. Услышав сзади треск, тот озираясь, пятится к лодке. Окликаю его, когда заскочив в нее, он уже отталкивается от берега. Парень принял меня за выходящего из чащи на берег медведя. Сплавляясь с приятелями по реке на резиновых лодках, за две недели они видели их каждый день. И это при том, что большинство туристов-рыболовов, не рискует отходить от берега дальше чем на тридцать метров.
Не отказавшись от приглашения, на ночлег ставлю палатку по соседству с ними.
Таким образом, в мою первую ночь на Бикине, заботы об ужине и запасе дров отпали сами собой. В компании производитель дорогой мебели из массива дуба и ясеня, его друзья, партнеры из Москвы, и даже один самый настоящий, в смысле из Германии,  немец. В верховья Бикина, к началу своего сплава, они забрасывались нанятым частным вертолётом. Сплавляются по Бикину не в первый раз. Сетовали, что тайменя в реке стало заметно меньше.
За ужином у костра, немец был на разливе. Рядом, в темноте, словно живая "дышала", пластами ворочающаяся в омуте вода.
Утром вверх по реке поднимаются баты нанятые туристами. Другие, не менее загруженные, спускаются сверху. Движение такое, что ощущаю себя так, будто нахожусь не таежной глуши Приморья, а в перенаселенном оккупируемом москвичами в выходные дни Подмосковье.
На пути у бегущей за дровяным завалом черной белки край большой лужи. Казалось бы, обойти ее - всего-то полметра в сторону, но белка смело прыгнула в воду и переплыла на другой берег. Белки здесь черные с белым «галстуком». В лесу их сейчас много. Говорят, они уже второй месяц в огромных количествах мигрируют к местам зимовки.
Над омутом, на ветке торчащего из завала ствола, висит блесна "Blue Fox". Пятый номер, местная классика. Цвета латуни, на крупного ленка, цвета меди, на тайменя. Было бы нелишним добавить ее в коробочку к моим блеснам. Отложив в сторону спиннинг и спросив у своих ночных соседей разрешения воспользоваться одной из их резиновых лодок, плыву ее добывать. Когда пытаюсь обрубить ветку, выскальзывает топор. Едва успеваю ухватить его за ручку, когда тот уже уходил под воду. Топор в тайге штука жизненно важная. Приняв это как предупреждение о том, что что-то делал не так, оставляю блесну реке.
Притом, что я не религиозен и почти не суеверен, путешествия по диким местам в одиночку приучили меня к пониманию того, что в дикой природе надо вести себя очень и очень корректно. Как не называй это, - духом места или иначе, но я знаю, что каждый мой проступок не останется не отмеченным. Если что-то делаешь не так, для начала, возможно, получишь хлесткой веткой по лицу, или иное, вполне «читаемое» предупреждение. Если проигнорируешь, в следующий раз можешь быть наказан более жёстко, а то и жестоко. Напротив, ведя себя честно и правильно, можно рассчитывать и на лояльное отношение к себе. Спросите чьё отношение? Ответить на это не просто. Кроме того, важно чувствовать и «видеть» подсказки «того, кто тебя бережет», если ощущаешь его присутствие и желание помогать.
Изучающие феномен предвидения ученые называют это, подсознательной системой сигнализации. По их наблюдениям она нередко активизируется у людей в опасной для них ситуации. Так или иначе, все это есть и работает. Когда мы разговаривали об этом с удэгейским шаманом, мы хорошо понимали друг друга.

Переход. 

В это утро, мой новый знакомый из Красного Яра собирался плыть вверх по реке в урочище Амба, на свой охотничий участок. Но, перехватить его на реке и немного подъехать с ним не получилось.
После полудня благодарю соседей за компанию и ухожу вверх. То по подмываемым течением краям густо заросших лесом пойменных островов, то по галечным отмелям, то по протокам.
Несмотря на то, что ночами уже легкие заморозки, днем тепло и достают «лосиные мухи». Эти крылатые твари заползают в волосы и вообще, куда могут забраться. Попадались и единичные клещи.
Говорят, у «лесных людей» на энцефалит иммунитет. Многие из них считают, что иммунитет передается им от зверей при поедании сырой изюбриной и косульей печени. Думаю что, скорее всего, он вырабатывался у них веками, в результате естественного отбора.
Там, где лес впереди не просматривается, иду покрикивая. Для обеспечения безопасности, важно делать все, чтобы избежать неожиданной встречи с хищниками накоротке. Бояться же не только бессмысленно, но и опасно. Правильный зверь всегда разойдется с человеком. Хищники хорошо чувствуют и страх, и уверенность, различают человека вооруженного. Даже когда они голодны, они стараются добыть себе пищу с наименьшим риском и энергопотерями.
Медведи, на которых здесь активно охотятся, боятся людей, а у тигров, судя по обилию следов копытных, еды хватает и без меня.
Когда я спрашивал «лесных людей», как уберечься в пути от тигра, удэгейцы говорили, что если тигр не захочет, его не увидишь, ну а если захочет взять тебя, все ухищрения - пустое. Среди промысловых охотников Приморья, в сезон живущих в тайге бок о бок с тигром, немало таких, кто никогда и не видел этого зверя.
В одном из мест, перед очередным поворотом реки, громко кричу, чтобы обезопасить себе проход по следующему участку пути. Результат превосходит ожидания. Из ивняка на противоположном берегу выбегает и с разбега бросается в воду белогрудый медведь. От неожиданности забываю о находящемся в клапане рюкзака фотоаппарате, и в руках «само собой» оказывается ружье. Сносимый быстрым течением, доплыв до берега, медведь смешно карабкается на нависшую над водой с крутого берега корягу. Поскальзывается, срывается в воду, взбирается вновь и, в конце концов, скрывается в лесу в сотне метров от меня.
Встреченные рыболовы рассказывали, что пару дней назад такой же вечером напал на рыболова на косе. Тот вовремя успел обернуться на шорох и отбивался от медведя, отступая к лодке, удочкой. А еще, во время сплава, их чуть не убили случайно, милиционер и инспектор по маломерным судам, стрелявшие из карабинов по переплывавшему реку стаду кабанов.
За два дня поднялся вверх не более, чем на полтора десятка километров. Это нормально.
Рябчиков, на которых рассчитывал как на основное пропитание в пути, на лесистых островах не попадается. Здесь гораздо проще добыть крупного зверя, чем рябчика или утку на бульон.
Пробираясь протоками, лакомлюсь сладким и ароматным после ночных заморозков диким виноградом, ягодами боярышника, барбариса, лимонника. Последний, прибавляет сил, но есть много не рекомендуется.
До рыбалки дело пока не доходит. Чтобы не терять времени и не нести лишний вес, планирую ее на вечер или на длительную стоянку, но пока складывается так, что поиск места для ночлега и разбивка лагеря происходит уже в сумерках. До темноты дров бы натаскать для костра да палатку поставить.
При ночевке костер на всю ночь важен еще и для того, чтобы тебя самого не приняли за медведя или изюбря. Рассказывали о случае, когда браконьеры стреляли на свет налобного фонаря, приняв его за отражение глаз зверя. Сам видел катер с вооруженными людьми, несшимися ночью по реке, освещая берега и косы фарой. Скорее всего, это были пьяные туристы. Местные, зная какую дань утопленниками ежегодно забирает эта река, по ночам по Бикину на моторе не ходят.
Мешая заснуть, на заливах и протоках вокруг ревут изюбри. Не призывно трубят, как любят описывать лирики, а противно орут. У изюбрей сейчас гон.
На следующий день на одной из проток удается подкрасться и добыть одним выстрелом пару кряковых уток. Вечером отвариваю и натираю тушки уток смесью специй и чеснока. Концентрированный бульон идет на приготовление калорийного и вкусного супчика.
К полудню следующего дня выхожу к урочищу Амба. Справа в Бикин здесь впадает река Амба и чуть в стороне гора Амба, высотой почти пятьсот метров.

В урочище Амба.
 
Амба. У Арсеньева так Дерсу Узала называет тигра. На самом деле по-удэгейски и нанайски амба - это злой дух или чёрт. У «лесных людей» свое своеобразное отношение к тигру - смесь страха, уважения и почитания. На своих охотничьих участках, зная места, где тигр при охоте на копытных любит делать засады, они обходят их стороной. Взаимоотношения людей с этим зверем здесь можно назвать вооруженным нейтралитетом. Иногда он нарушается.
За очередным поворотом поднимаюсь по тропинке и выхожу к охотничьей избушке. Эта изба на промысловом участке моего знакомого из Красного Яра. Сам он встречает меня на пороге. Василий рад тому, что я жив и здоров.
Осмотрев меня, он с улыбкой отмечает, что за три дня в тайге я ничуть не похудел. Вместе с ним его взрослая дочь и молодой парень, один из его учеников.
Василий ведет в Красном Яре школу следопытов для молодых удэгейцев, где прививает им правильное отношение к природе и учит умению жить и выживать в ней в соответствии с неписанными, выработанными поколениями лесных людей законами.
Время от времени по просьбе пограничников, большей частью «людей западных», он обучает и их умению читать следы, и вообще жить в ладу со здешней тайгой, без ущерба для своего здоровья.
На реке и на своем участке он ведет себя по-хозяйски. Убеждает расслабившихся на отдыхе туристов убирать за собой мусор, отчитывает тех, кто в рыболовном азарте добывает больше, чем сможет сохранить и довезти до дома. Случается, что и сам убирает на речных косах за теми, кто насвинячил и успел уехать
Просторная изба Василия, как и большинство охотничьих избушек на реке, сложена из толстых полуметровых в сечении кедровых бревен. В отличие от многих других, в ней крашеные стены и беленые потолки, что, несомненно, добавляет света и уюта. Раньше его охотничий участок был в самых верховьях Бикина, куда на бате с мотором он добирался три дня.
Удобно расположившись на нарах, беседуем с ним и его дочерью, попивая крепкий чай и закусывая ароматным диким виноградом.
Мой интерес вызывает берестяной рог, которым во время гона, имитируя рев вызывающий противника на поединок, манят изюбрей. Охотятся так на изюбря обычно вдвоем. Когда тот отвечает на вызов и начинает приближаться, вабящий с помощь берестяного рога постепенно удаляется, а оставшийся в засаде стрелок дожидается пока изюбрь выйдет под выстрел.
Дочь Василия хвастает, что вчера поймала на блесну двух хороших ленков. Когда разговор заходит о тиграх, Василий говорит, что на его охотничьем участке прошлой зимой их жило шесть. Сейчас тоже есть. Об их присутствии говорят встречаемые свежие следы и метки. Тигровая метка - это специально содранная когтистой лапой на человеческой тропе листва и дерн. Таким поскребом он предупреждает человека и о своем присутствии, и о своих правах.
Когда разговор заходит о женьшене, девушка спрашивает, не попадался ли мне он на пути. Может и попадался. Я, видевший это растение только на картинке, едва ли различу его среди другой, прибитой заморозками растительности. Удэгейцы используют этот корень для укрепления иммунитета, настаивая в меду. Найдя в тайге небольшой корешок, они пересаживают его на свой участок, в потаенное, известное только им, место, и уже там он десятилетиями растет до своего часа.
Сориентировав по компасу, Василий подсказывает мне, как напрямую, через урочище Амба, срезать путь и к вечеру выйти к следующей избушке в устье реки Ульма.
По тропе и по руслу реки Амба, углубляюсь в урочище. Низинная пойма сменяется коренным лесом. Под ногами то шуршащая листва, то пышные мхи, то мари. Во время половодья все это тоже острова. Кедры и тополя в три обхвата впечатляют. В дуплах таких тополей, на террасах сопок, белогрудые медведи устраивают на зиму свои берлоги. Сейчас белогрудки здесь, в низине. Пока не выпал снег, у них другая забота, чуть ли не на перегонки ищут и набирают калории, кормясь подмороженным сладким диким виноградом. Чаще всего попадается виноград на припекаемых солнцем берегах небольших, защищенных от ветра лесом проток.
Прежде чем перейти по толстому стволу через заболотившуюся протоку, замечаю на потемневшей от времени гладкой, без коры, поверхности свежие следы когтей. Их размах и рисунок не оставляет сомнений в том, что такого размеров кошачьей лапой здесь обладает только один зверь. Представляю себе, как величественно проходил по этому стволу тигр, мягко подцепляя ствол дерева с боков когтями.
Здесь, в дельте Бикина, для тигра пока раздолье. Но есть опасение, что хлынувшие сюда вместе с туристами деньги изменят ситуацию. Изменят у большинства «лесных людей» отношение к окружающей их природе, как к дому и храму одновременно.
Размышляя об этом, я еще не знал, что погода и «расположение местных духов», подарят мне целый месяц неспешного путешествия по самым заповедным местам вдоль Бикина, оставив в моем сердце метку, с которой мне теперь жить, чувствуя ответственность за этот уникальный мир.

На Ульме и Нерестовой. 

До наступления темноты, подсказанным Василием переходом успеваю добраться до урочища Ульма. Здесь двухэтажная изба, или, как называют здесь любое строение больше обычной рыболовно-охотничьей избушки, - база. А еще пара скучающих мужиков. Оба бывшие моряки торгового флота из Владивостока, обошедшие на судах практически весь мир, но до сих пор никогда не бывавшие в заповедных местах Приморья. Вскоре вернулись и их проводники, молодые удэгейцы, ездившие в соседнюю избушку за мукой. Узнав, что я знаком с из наставником из села Красный Яр, они не против того, чтобы я у них переночевал. Один из них, радостно соглашается, когда я вызываюсь помочь ему пожарить рыбу. Ужинали вместе.
Ночью отправляемся мышачить. Так здесь называют ночную ловлю ленка и тайменя на искусственную мышь. Я наслышан о ловле "на мыша", но попробовать самому не приходилось.
Берега и лес черным туннелем сплелись над медленно движущимся по протоке батом. На носу и корме молодые удэгейцы с шестами. Носовой в свете фонаря высматривает подводные корчи и мели. Струящаяся вода воспринимается как нечто живое, таящее в не просвечиваемой лучом фонаря темной глубине неведомое. Как тут не вспомнить удэгейские легенды об обитающем на реке гигантском, переворачивающим баты змее, рассказы о бесследно пропадающих на его берегах людях. Торчащие над водой причудливо переплетенные корневища в отражаемом на них движущейся водой свете кажутся живыми, тянущимися к нам лапами.
Выбравшись из протоки и заведя мотор, дальше идем на малом ходу, уже в кромешной темноте. Надеюсь, парни знают что делают. За бортом, в этой тьме, которая совсем рядом, - перекаты и омута с водоворотами, отходящие в сторону протоки с заваленными топляком руслами. Откуда, если затянет мощным, уходящим под завал течением, и при свете дня выбраться почти без шансов. Где-то здесь, на одном из утесов над рекой, святое место лесных людей. Там на скале небольшой сруб, где живет их бог-хранитель Подя, которого они почитают и задабривают, и у которого испрашивают удачи, отправляясь на промысел.
Ощущение тревожного и таинственного прерывает шуршание носа бата по гальке. Выпрыгиваем за борт и втягиваем бат на остров-отмель. Первым делом - осветить все вокруг. В отличие от гигантского змея, медведи и тигры более реальная опасность.
В идеале для такой рыбалки нужна совершенно темная безлунная ночь. Недопустимо и использование фонарей. В полной темноте, доверяясь только ощущениям, взмахом спиннинга надо отправить "мышь" к противоположному берегу, чуть выше по течению. Да так, чтобы шлепок упавшей в воду приманки был наиболее естественным, то есть похожим на шлепок упавшей с обрыва в воду мыши.
Уйдя в сторону, ловлю в дальнем нижнем конце острова. Заброс, другой, - безрезультатно. У рыболовов, что сверху, уже есть промах. Это когда таймень или ленок бьют по "мыши" хвостом прежде, чем заглотить ее. Или хлопают пастью, не успев схватить быстро движущуюся приманку. В такие моменты лучше имитировать панику мыши, чуть подергав приманку на месте, а затем потянуть ее к берегу уже с меньшей скоростью. Но одно дело - теория, другое дело - практика. Когда в темноте ничего не видишь, кажется, что ты все делаешь не так.
Свой налобник я потушил и включаю его только тогда, когда мне кажется, что сзади, на берегу, есть какое-то движение.
Время от времени, появившаяся луна выглядывает из-за облаков, освещая поросшие лесом зубчатые вершины сопок и пушистые вершины кедров над ними. В эти мгновения я вижу и то место, куда шлепается забрасываемая мною "мышь", и "усы", расходящиеся от движущейся приманки по поверхности воды. Когда луна вновь скрывается за облаками, я одновременно слышу и всплеск-шлепок и ощущаю рукой, держащей спиннинг, короткий рывок. Зазевавшись, с опозданием подсекаю, но без результата. Проявленный к приманке интерес дает надежду, что чудо случится, и оно случилось. Через проводку, на первых оборотах катушки вновь рывок. После подсечки леска натягивается струной, а в невидимой мной реке заходила упругая, усиленная течением тяжесть. Подтягиваю спиннингом, и понемногу подматывая катушку, сокращаю расстояние между нами. Судя по сопротивлению, рыба не очень большая.
Если это и таймень, то явно не тех размеров, которые можно считать трофейными.
После непродолжительного вываживания, вытягиваю на отмель двухкилограммового ленка. У рыбаков вверху тоже ленок.
Безрезультатно покидав еще с полчасика, возвращаемся "на базу". Завтра парни собираются свозить своих клиентов на уловистое место, в паре километров выше по течению.
Утром, попрощавшись с живущей на базе парой кошек и их умильно спящими у очага на улице в рядок котятами, гружу в бат свой рюкзак. Над рекой туман, на траве иней. Сквозь туман, красиво подсвечивая его, пробивается поднявшееся над сопками солнце. Причаливаем на косе там, где протока Нерестовая соединяется с основным руслом. Не успеваю настроить спиннинг, а один из парней уже поймал небольшого ленка. Через несколько забросов везет и мне. Удается изловить кету, которая на блесну ловится не часто. Изредка хватает из раздражения, идя на нерест или охраняя кладку икры, отложенной в ямку на галечном дне. Несмотря на то, что поймать крупную рыбину приятно, мне она сейчас ни к чему, впереди еще день пешего пути. Увлекшись рыбалкой, налегке ухожу от реки по протоке. Через некоторое время слышу два выстрела. Возвратившись, застаю на косе свой рюкзак и пару гильз рядом с ним. Наверное, так парни предупредили меня, что уезжают, и что мой рюкзак остался без присмотра. Так и распрощались. У каждого своя дорога. У меня вверх по Бикину, пока позволит погода, у них обслуживать клиентов-рыболовов, которых с каждым годом на Бикине становится всё больше.

От Нерестовой до горы Клин.

В этот день в моих планах было дойти до условной границы, разделяющей верхний и нижний Бикин. Это впадающая в Бикин река Леснуха или по-местному - Метахеза. Разночтение названий на картах и исторически сложившихся затрудняет ориентирование, и иногда непросто выяснить, где именно ты находишься, даже консультируясь с людьми, всю жизнь прожившими на этой реке. В устье реки урочище Метахеза, где еще в начале двадцатого века был один из хуторов старообрядцев и стойбище удэгейцев. Там же находится и естественная граница произрастания дикого женьшеня.
Ухожу в сторону по протоке и вновь погружаюсь в другой, почти нетронутый мир зверей и рыб. Туристы редко отходят от основного русла или рукава, по которому сплавляются, дальше расстояния прямой видимости.
Веером разбегаются из-под ног хариусы, волнуя гладь воды, отходят ленки и другие крупные рыбы. На дне протоки колонии мидий и жемчужниц.
А над головой, в высоких сплетшихся кронах, шуршат сухие многоцветные в лучах освещающего их солнца листья. До первого сильного ветра, до первого сильного ветра.
По многим обмелевшим сейчас протокам идти легко. Где по обнажившимся отмелям, где по мелководью, где подмытым течением берегом. Вдыхая пряный запах листвы, хочется полностью расслабиться, но приходится быть начеку. Забота о безопасности доведена до автоматизма. Уже не задумываюсь, когда в пути крикнуть очередное «хоп», когда посидеть, подождав, чтобы попутный ветер разнес запах табачного дыма по направлению твоего предстоящего движения. Даже когда, скинув с плеч рюкзак, я ложусь на него спиной передохнуть, в руках наготове ружье, глаза и слух настороже. Потому, как бы хорошо не было на тенистой протоке, вновь выйдя на освещенное солнцем основное русло, чувствую себя здесь в большей безопасности.
Здесь за корягами у самого берега, за которыми искусственное затишье, стоят и, завидев меня, срываются с места ленки. Напротив одного из завалов хороший омут, где вполне может охотиться таймень. Оставив рюкзак на берегу, выбираюсь на завал из нанесенных течением стволов со спиннингом. Пробую ловить, меняя приманки, и уже готов прекратить это занятие, когда широкая, черная, с темно-вишневыми плавниками спина выворачивается буквально в пяти метрах. От мощи и размеров этой рыбины захватывает дух. Я понимаю, что если бы такой схватил мою блесну, то скорее он меня сдернул бы с бревенчатого завала, чем мне удалось бы утомить и вытянуть его. Подобные ощущения, пару лет назад, я испытывал на Ахтубе, в низовьях Волги, когда рядом с заякоренной над омутом байдаркой вынырнул и ушел в глубину сом, сравнимый с ней размером.
Поняв, что неоправданно рискую, сажусь перекурить, но не успеваю достать сигарету, как вначале слышу шорох, а затем в метре от меня появляется любопытная черная мордочка с бусинками глаз. Это норка. Три или четыре секунды неподвижно смотрим друг на друга. Стоит мне едва пошевелиться, как моя гостья резво исчезает меж бревен.
Через час выше по реке вижу на косе другого похожего на норку зверя, только размерами с крупную таксу. Зверь то скрывается в прибрежном ивняке, то вновь сбегает по галечнику к воде. Это выдра. Добравшись до косы, останавливаюсь на ней передохнуть. Разжигаю костерок, завариваю чай, закусываю остатками холодной утятины.
Напротив - высокий склон с яркой желтизной ясеней, красно-коричневыми пятнами листвы дубов, пушистой зеленью кедров. Чуть выше - клином вдающийся в изгиб реки мыс. Судя по карте, это гора Клин и до устья Метахезы и избушки на ней уже недалеко. Ветер стих и солнышко припекает. Сегодня на Бикине настоящая золотая осень. Можно раздеться и немного позагорать, добавив к своему байкальскому и приморскому загару прошедшего лета немного уссурийского. И уже потом решать, где и как я смогу перебраться на противоположный левый берег реки.
Расслабленное состояние прерывает шум мотора. Снизу против сильного течения медленно поднимается надувная моторная лодка с двумя пассажирами.
Когда подъезжают ближе, машу им рукой, приглашая передохнуть и попить чайку. За разговором знакомимся. Дима и Анатолий рыбаки из Лучегорска, едут совместить рыбалку с заброской продуктов на сезон в зимовье брата одного из них. Зимовье то вверх по реке, через тридцать километров. Пою их чаем, и дальше плывем вместе.

От Метахезы до протоки Катэн. 

Попутный транспорт на расстояние, которое пешком я шел бы два или три дня, конечно удача. Я знаю, что неделю назад в верховьях Бикина уже выпадал снег. В это время года погода здесь может стать зимней в любой день. И, конечно, хочется больше успеть за отпущенное мне благодатное время. А денек действительно на радость. С реки видно гораздо больше, и пейзажи сменяют один другой. Синь небес и реки с разноцветьем становящихся все выше и все чаще прижимающихся к быстрому течению сопок, плывущие по воде и слетающие с деревьев листья с их тонким пряным ароматом – все смешалось в душе в какое-то щемящее радостное чувство настоящего счастья. Того, которое ни с чем не спутаешь и никогда не забудешь. Просто впитываешь его в себя, живешь и дышишь им, зная, как тебе повезло.
Оставив позади гору Клин, вскоре проплываем и урочище Метахеза. Сейчас здесь, в устье реки Леснуха лишь изба, где останавливаются рыбаки.
Отсюда начинаются труднопроходимые, даже на этой с высокой посадкой лодки, места. Стекая по сменяющим друг друга терассам, река постоянно меняет направление и разбивается на большие и малые рукава. Только благодаря впередсмотрящему Диме, подсказывающему управляющему лодкой Анатолию о попадающихся на пути подтопленых корчах и мелях, удается избежать ситуаций, когда потерявшую скорость лодку может затянуть в мощные уходящие под завалы водовороты или разодрать пластиковые баллоны в клочья, об остроугольные скалистые прижимы.
На обширных мелководных перекатах, вдвоем с Анатолием, выскакиваем из лодки и проталкиваем ее до более глубокого места вручную. В тех местах, где завал на реке сплошной, в нем сделаны узкие пропилы. Чтобы пройти по такому, поднимаясь вверх по меняющей направление реке, надо обладать не только хорошим навыком, но и чутьем. Ошибиться нельзя ни на сантиметр.
После очередного препятствия останавливаемся сменить поврежденный винт. С мелководного залива справа налетает стая уток. Влет беру пару на ужин, который по своим рецептам обязуется приготовить Дима.
Наконец и на месте. Минуем выход из протоки Катэн и на шестах заходим в неприметную тупиковую протоку.
Изба, отстроенная братом Анатолия, похожа скорее не на охотничью избушку, а на капитальный дом. Стены из широкого, чуть не полуметровой ширины, бруса, крыша под крашеным в синий цвет кровельным железом.
А в ней пять рыболовов из Владивостока, в сопровождении проводника из Красного Яра, - Алексея. После непродолжительной беседы, правовые вопросы утрясаются, и размещаемся в избе вместе. Вечером, при свете газового фонаря, общий стол.
На нём шулюм из уток, малосольная икра, и удэгейская толоконь из сырого свежевыловленного хариуса.
Над рекой полная луна. С сопки за протокой и обширным мелководным заливом, который где-то выше, призывно орут изюбри. Тот, что на сопке, вначале отвечает на зов, который Алексей, выйдя перекурить, изображает с помощью используемой вместо вабы, обрезанной пластиковой бутылки. Видимо почуяв фальшь, изюбрь замолкает. Поздней ночью, выходя из избушки, один из парней слышал, как два изюбря дрались на косе, на противоположной стороне реки.

Рыбалка на Бикине. Прогулка на гору Катан. 

Утром народ разъезжается на лодках на рыбалку. Лодки уходят вверх. Оттуда, потихоньку облавливая все интересные места, в течение дня спускаются вниз.
Добравшись до основного русла, тоже пробую рыбачить. На отмели, в двадцати метрах от избы, свежие следы гималайского медведя. Он прошел здесь ночью, а утром мороз выдавил следы из насыщенной водой смеси песка и ила так, что они стали выпуклыми.
На косе чуть ниже расположился лагерь большой компании рыболовов. Пробираюсь вверх, к дровяному завалу и заманчивому в плане рыбалки омуту, но не успеваю сделать и пары забросов, как прибывшая сверху новая компания оккупирует косу напротив. Становится слишком людно.
Такая рыбалка становится мне не интересной. Над рекой пролетает очередной, забрасывающий туристов в верховья реки, вертолет.
На обратном пути поймать мне все-таки удается изловить на блесну небольшого ленка. Ленок отправляется назад в реку, а я подальше от перенаселенного русла, на протоку Катэн.
Здесь тихо. На берегу лежит выдолбленная из цельного ствола дерева оморочка. Ом ороч по-нанайски – один человек, то есть лодка для одного. Мелководные перекаты протоки сменяются плавным течением, свисают над водой ветви деревьев. Всего-то сотня, другая метров от оживленного русла, а все по-другому. По мелкому перекату перехожу протоку. Пробираясь к ближайшей сопке, вдруг чувствую запах, который настораживает. Больше всего это похоже на «аромат» обжитого кошками подъезда. Это запах тигра. Примерно так его и описывал мне Василий. Судя по резкости запаха, тигр недавно был здесь, а возможно и затаился где-то неподалеку. Боюсь, что он слышит даже то, как от внезапно нахлынувшего волнения гулко бьется сердце.
Немного успокоившись и убедившись в наличии на шее когтя-оберега, как можно уверенней, говорю в заросли, что не желаю ему плохого но, если что, буду защищаться. После чего по звериным тропам, не спеша, поднимаюсь на сопку.
На вершине взъерошенная стадом кабанов дубовая листва и ямы, выбитые гонным изюбрем. Скорее всего тем, что трубил здесь прошлой ночью. Отсюда хороший вид на раскинувшуюся меж сопками, заросшую лесным разноцветьем пойму Бикина, на становящиеся все выше предгорья Сихоте Алиня.
Вернувшись к избе, застаю рядом с ней двух серьезного вида удэгейцев. Оба, как и большинство лесных людей, с карабинами. Самое распространенное здесь оружие карабин «Вепрь» под патрон 7,62х54 и охотничий вариант СВД – карабин «Тигр». По стволу к мушке треугольная деревянная планка, облегчающая прицеливание в сумерках. Покосившись на мое ружье, они спрашивают, здесь ли «Хохол». Просят передать ему, чтобы тот в ближайшие ночи не ходил на залив, где они будут охотиться на изюбря. В ходе беседы, выясняется, что «Хохлом» они именуют проводника из Красного Яра, Алексея. Советую им написать ему записку, даю карандаш и бумагу. Оставленная записка лаконична: «Хохол, не ходи на Лохе».
Вскоре возвращаются и рыболовы. Завтра они собираются, спускаться вниз по реке, и сегодня у них копчение улова. В основном это некрупный хариус. Обычно практикуемая на реке коптильня представляет собой прямоугольный каркас из жердей, обтянутый пропиленом от мешков, или тентовым полотном. Под ним костерок-дымарь. Практикуемое здесь копчение можно назвать как полугорячим, так и полухолодным. Без холодильника или последующей обработки заготовленная таким способом рыба едва ли сохранится более недели.
Чтобы устроить «отвальную, «как положено», один из подвозивших меня дозванивается в Лучегорск, своему непьющему брату, хозяину избы, и узнает, где закопан водочный «НЗ».
Ну, не пропадать же такой закуске...
И да, именно в этом месте, через поселок Восток, временами была мобильная связь, какого-то местного оператора. Дальше, больше нигде.
Через пару дней рыбаки и те, с кем я приехал сюда от горы Клин, ушли по реке вниз. Пока были здесь, с согласия брата владельца, пользовался здешней оморочкой, ходил по ней вверх по протоке Катэн порыбачить и для расширения кругозора.

На протоке Катэн.

Плавное течение медленно несет опавшие листья. Оморочка скользит по поверхности воды бесшумно. Чтобы достичь этого мне пришлось поупражняться, не раз рискуя свалиться за борт верткой одноместной долбленки. Ом Ороч, на языке лесных людей дебрей Уссурийского края, - один человек. Без навыка даже сесть в неё, и вылезти из нее не просто.
Катэн, по-удэгейски – таймень. Это – одна из проток Бикина. Реки называемой русской Амазонкой, вверх по которой я путешествую вторую неделю. Той самой, по которой в начале зимы 1908 года спускались с Сихоте Алиня Арсеньев со своим проводником Дэрсу Узала.
На мелководье плыву, отталкиваясь от дна ивовыми палочками. Это не моя придумка, а такая же принадлежность оморочки, как и короткое «индейское» весло.
Для ружья на поперечинах лодки удобная выемка, в которой оно лежит прямо передо мной. Лавки нет, но всё просто, практично и удобно. Удивительное чувство – подгребая веслом, бесшумно, плавно скользить по воде, в туннеле почти смыкающихся над головой ветвей. Как индейцы из романов Фенимора Купера, которые взахлёб перечитывал в детстве.
Впереди - спускающаяся к воде обрывом скала, под ней протяженный глубокий плес.
Проплываю под ней вверх, туда, где за сопкой впадает в протоку небольшой ручей. Судя по следам на берегу здесь косулий переход. Есть и свежие следы тропившего косуль тигра. Когда причалив лодку к отмели, пытаюсь вытянуть ее на берег, в паре метров за спиной вдруг раздается громкий треск. Первое, что пришло голову то, что сейчас на спину обрушится тяжесть прыгнувшего на меня из засады тигра. За ружьем тянуться уже поздно, и единственный шанс на спасение, упасть, подавшись вперед, в воду. Падая, постараться успеть вынуть висящий под рукой на поясе нож. А там, если получится, рвануть к близкой полутораметровой глубине. Там, где зверь будет на плаву, чуть больше шансов выжить, если все не закончится мгновенно. Все эти мысли промелькнули в голове за долю секунды, за которые сделать ничего не успел, но уже в следующее мгновение стало ясно, что опасности нет. Треск кустов и шорох листьев, затихая, удалялись. Обругав себя за беспечность, осматриваю кусты и нахожу там лежку и следы крупной косули. Понятно, что, путешествуя в одиночку, я, конечно же, рискую. В местах диких и насыщенных зверьем, как не осторожничай, этого не избежать. Но, как показывает практика, при соблюдении элементарных правил, рискую я здесь ничуть не больше, чем, например, когда езжу за рулем по Москве. Спустившись на лодке чуть ниже, определяюсь с местом, во всех отношениях удобным для рыбалки. Это берег напротив сопки, чуть ниже скалы. Здесь с одной стороны укрывшись за прибрежной растительностью, я буду менее заметен обитателям вод, с другой стороны - достаточно чистый и просматриваемый, с ковром из шуршащей листвы лес.
Блеснить с висящим за спиной ружьем неудобно, но, из соображений безопасности, я готов смириться и терпеть это.
После первого же заброса я вижу идущую за блесной рыбину. Дойдя до берега и увидев меня, она разворачивается и уходит в глубину. Так несколько раз. Меняю снасти, темп и способы проводки, когда, наконец, чувствую короткий, так похожий на поклевку семги, толчек. Подсечка, и приятное тепло разливается в груди от ощущения мощного сопротивления на уходящем в воду конце лески. До вечера успеваю выловить отнерестившуюся уже кету, хорошего ленка, такого же размера щуку и трех двухкилограммовых таймешат. Последних сразу отпускаю. Щука здесь отличается от привычной мне. У нее более прогонистое тело и немного отличающаяся по форме морда. А еще в ее цветах преобладают не зеленые, а золотистые и голубые оттенки. Впрочем, здесь, где субтропики встречаются с северной тайгой, для человека пришлого многое что не так. Даже сороки здесь есть другие. Когда в селе Красный Яр я впервые увидел и услышал стаю голубых сорок, то не сразу и понял, что это за птицы.
Назад возвращаюсь в сумерках. Неспешно сплавляюсь, в надежде добыть к ужину утятину. Пару раз стаи уток, свистя крыльями, пролетают над протокой, неожиданно налетев со спины. Пробую вскинуть им вслед стволы ружья, но, чуть не перевернувшись, оставляю эту затею. Доплыв до другой стороны сопки, вижу у воды какого-то некрупного зверя. На его морде светлые полосы, как у барсука, размерами и расцветкой похож на енота. А еще у него большой и пушистый хвост. Когда проплываю напротив, невиданный зверь неспешно скрывается в траве.
Ночью буквально в двадцати метрах от избушки недовольно «лает» самец косули – гуран. Знакомый из национального удэгейского села Красный Яр рассказывал, как однажды поздней осенью компанией ночуя в избушке, открыв дверь, чтобы немного ее проветрить, на поляне прямо напротив они увидели спокойно сидящего и с любопытством разглядывавшего их тигра. Дверку, конечно, тут же закрыли. Несмотря на то, что все были при оружии, ни у кого не возникло желания им воспользоваться. А еще, по его словам, тигр нередко ночью подходит к охотничьим избушкам и, оставаясь невидимым, через окно наблюдает за происходящим в освещенном пространстве внутри.
На следующий день вновь ухожу на протоку. Пока не развеет занавесившую Бикин морось, я хочу задержаться здесь.
Вечером, когда спускаюсь на оморочке к избе, в полукилометре справа слышу странные звуки. А когда понимаю что это, пробирает буквально до костей. Из сгущающихся сумерек раскатами доносится рев тигра. Это трудно с чем-нибудь спутать. Судя по тому, что, периодически возникая, рев тигра становится все громче и отчетливее, тигр приближается. Он неспешно идет к протоке, примерно туда, где она впадает в русло. Подгребая веслом, ускоряю движение. Здравый смысл подсказывает, что надо предупредить зверя о своем присутствии, крикнуть, выстрелить в воздух. Но я скольжу, плавно опуская весло в воду, постепенно сближаясь с ним в надежде его увидеть. Заворожено с, наверное, заложенным в генах, ужасом в душе, слушая зверя, его древнюю как мир песнь. Тигр уже в паре сотен метров от устья протоки, и теперь его наверняка слышу не только я, но и рыбаки, стоящие лагерем на противоположной стороне реки. Там тишина, а потом вдруг шум, похожий на панику. Тигр смолкает, и следующие его, уже с недовольными нотками, рыки раздаются, уже удаляясь в глубине леса.
Смешанное чувство. С одной стороны жаль, что зверя спугнули, с другой облегчение, что возможное обострение ситуации миновало.
Когда потом, у местных удэгейцев спрашивал, по какой причине тигр так демонстрировал себя, вариантов было два. Одни сказали, что так тигр добыв косулю, кабана, или изюбря, заявляет свои права, предупреждая всех в округе, чтобы не ходили туда.
Другие сказали, что в прошлом сезоне на этом участке браконьеры убили тигрицу. Теперь её оставшийся в живых, уже подросший в молодого тигра тигрёнок, время от времени ходит здесь и зовёт её.
Вечером в избушке, когда сижу со свечой за столом, мне кажется, что из темени за стеклом за мной наблюдают внимательные изучающие меня глаза этой тайги.
Верь мне, я не хочу тебе зла.

Маны. Гости с лодкой, идущие вверх.

В эту ночь дул сильный, почти ураганный ветер, сорвававший большую часть листвы, украшавшей своими цветами сопки.
Через день, вернувшись с протоки Катэн, застаю в избе удэгейца лет сорока с молодым парнем. По внешнему виду и другим признакам Валентин не похож на человека, кормящегося лесом. Скорее на чиновника поселковой администрации. Сюда привез сына, «чтобы дать ему почувствовать дух леса, их исторические корни». Увидев в моем улове кету, Валентин оживляется и предлагает приготовить из нее настоящую удэгейскую уху. Я не против.
Для удэгейцев кета особенная рыба, благодаря которой, когда огнестрельное оружие им было недоступно, их стойбища кормились ей долгую зиму. Традиционно кету заготавливали острогами, выходя на плесы ночами с горящим на носу лодки в развилке смольем. В одном из дворов в поселке я видел кованые остроги на длинных шестах. И сейчас иные из удэгейцев выходят с ними ночью на реку.
Но сегодня это уже не кормящий семью промысел, а скорее, дань традиции. Например, чтобы приготовить маны.
От обычной ухи маны отличается тем, что вначале в котле обжаривается лук и другие овощи, затем туда добавляется и подрумянивается мука, и только потом в котел кладется и заливается водой разделанная кета.
Вкусно, питательно и необычно.
На следующий день в избе появляются еще люди. Это три рыболова с проводником и еще один удэгеец, идущий на второй лодке вверх, чтобы забрать живущих у его брата туристов. Попроситься в избу их вынудил моросящий второй день дождь. Проводник рыболовов мне уже знаком. Я ехал с ним вместе на подвозившей меня в Красный Яр машине.
Утром они собираются подняться километров на двадцать вверх до местечка Каялу. Мне тоже пора вверх, но идти по сырой тайге, значит быть мокрым до нитки, как бы хорошо ты не был одет. В одной из лодок есть место, и я поплыву вместе с ними. Рассказав о вчерашнем демарше тигра, спрашиваю уже знакомого мне удэгейца, по какой причине скрытный обычно зверь мог так демонстративно себя вести.
Тот говорит, что тигр так извещает о своей удачной охоте и предупреждает, чтобы туда никто не ходил. Добытого изюбря взрослому тигру хватает вроде как на пять дней, кабана - на три. По другой версии прошлой зимой в этом районе кем-то была убита тигрица, и оставшийся без матери тигр-подросток периодически ходит и зовет ее. Вспоминаю, что и на косульем переходе пару дней назад видел не крупный, а скорее подростковый след тигра.

Переезд в урочище Каялу.

Утром на реке пронизывающий ветер и дождь. Пока двумя лодками добираемся до Каялу, успеваем основательно промерзнуть и промокнуть. Прибыв на место, быстро поднимаемся на пригорок к зимовью с поникшим на флагштоке над крышей пионерским флагом.
Справа от зимовья баня и небольшой лабаз. В избушке, к жаре от натопленной печки, добавляется влажность от наших развешанных на гвоздях одежек. Хозяин зимовья и охотничьего участка - выглядящий почти стариком, хромой, невысокий удэгеец Юра. На самом деле ему чуть более пятидесяти лет. После развода с женой, здесь его постоянное место жительства. В посёлок спускается , только когда есть необходимость и оказия.  Его радостное настроение и гостеприимство сменяется унынием, когда выясняется, что в спешке сборов рыбаки забыли взять водку.
Напарник и помощник хозяина, молодой парень Андрей, готовит на печи лепешки.
Помогаем Юре натаскать под навес к избушке напиленных им в лесу сухих кедровых и ясеневых дров. Хлопая по стволу ясеня в три обхвата, хитро посматривая на нас, Юра, цокая языком, с сожалением вздыхая, говорит: «баксы».
То, что на берега Бикина еще не дотянулись бригады лесорубов, - счастливый случай, в сравнении с остальным, вдоль и поперек изрезанным лесовозными дорогами Приморьем. Даже отсюда, где лес девственен и зверя пока в достатке, до ближайшей лесовозной дороги чуть больше десяти километров. На соседнем участке, в зимовье на реке Дунгуза, часто гостят рыбаки, приезжающие этой дорогой из поселка Восток.
После горячего чая с удэгейскими лепешками одна лодка уходит вниз за забытой водкой. Тем временем возвращаются с охоты два постояльца Юры, нейрохирурги из Хабаровска. Охота оказалась удачной, и по этому поводу они готовы выставить на стол остатки своих запасов спирта. Хозяин сразу оживляется, занявшись приготовлением ухи. В процессе застолья, быстро захмелев, Юра с ностальгией рассказывает, как служил в армии и дослужился до ефрейтора. Подпив основательно, он уже бьет себя кулаком в грудь и заявляет, что он был командиром батальона.
Его брат Виктор, приплывший за постояльцами, подтрунивает над ним. В итоге «комбат» распаляется, и между ними завязывается драка, которую, общими усилиями, удается прекратить. Усмиренный «комбат» долго и нудно выпрашивает у одного из рыбаков понравившийся ему охотничий нож.
Ушедшая вниз лодка так и не вернулась. Предположив, что, не успев добраться засветло, те заночевали в каком-либо из зимовьев, устраиваемся на ночлег и мы.

Ночное происшествие. Неудачная охота.

Полная луна висит над подходящими вплотную к реке сопками, освещая заливы на противоположной стороне Бикина, на которые изюбри ночами приходят «лапша кушай», как говорит Юра. Это он о любимой изюбрями стелющейся по поверхности мелководья косами водной растительности. Зайдя в воду по колено, изюбрь кормится ей, не забывая прислушиваться к тому, что происходит вокруг в пойменных джунглях. Местные охотники издавна используют эту любовь изюбрей к «лапше», охотясь на них лунными ночами из засады, или подплывая бесшумно, на оморочке, на верный выстрел.
Вот и Андрей, в надежде добыть мяса, отправляется на залив за руслом.
Ближе к утру сквозь сон слышу, как Виктор упрекает брата за то, что тот отправил парня на охоту одного. Упреки переходят сначала в перебранку, а затем и в драку прямо на спящих на полу, не понимающих спросонья, что происходит, рыбаках. Совместными усилиями кое-как удается разнять братьев и, отняв у Юры топор, водворить дебошира на его лежанку.
С рассветом возвращается Андрей. Ему удалось подплыть к вышедшему на берег изюбрю и стрелять по нему менее чем с двадцати метров. Но изюбрь ушел, и Андрей зовет Виктора, брата «комбата», помочь его найти. Отправляюсь вместе с ними через реку на бате.
В указанном Андреем месте действительно следы изюбря и гонный след от воды. Но ни стрижки шерсти пулей, ни крови из раны нет. Пройдя по следу около трехсот метров, возвращаемся. Могло быть и так что ночью, сидя в верткой оморочке, молодой охотник промахнулся, но мне кажется, что причина в ином. При стрельбе с короткого расстояния пулями со стальным сердечником, высока вероятность, что зверя, что называется «прошьёт», не положив на месте. Рана мгновенно затянется подкожным жиром, зверь уйдет и почувствует последствия ранения уже далеко от этого места, став добычей тигра или медведя.
На обратном пути, на заливе, удается подстрелить пару чирков.
Андрей говорит, что он уток не стреляет. Разве что, когда совсем нечего есть. Мол, один раз пробовал вареную утку – не понравилось. Смеясь, говорю ему, что он просто не умеет их готовить, и что чирки, несмотря на то, что маленькие, - одни из самых вкусных уток.
Когда переплываем русло в обратном направлении, Виктор рассказывает, как год назад по большой воде перевернулся здесь на оморочке и еле выплыл. Утонувший карабин «Сайга», охотничий вариант автомата Калашникова, нашел лишь спустя пару месяцев, когда спала вода, заметив его на дне по белому обтесанному камнями и течением ложу. И ничего, стреляет.
Тем временем, рыбаки, с которыми я приехал сюда, уже уплыли назад. Доктора тоже собрали свои вещи.
Проводив их и Виктора, застаю Андрея варящего в бане экстракт конопли, так называемую «химку». Среди молодёжи «лесных людей» это обычное дело. Да и не только среди молодежи. Со времен, столетней давности, когда в этих местах еще хозяйничали китайцы, у иных зимовий здесь можно встретить, соизмеримое размерами с небольшим деревцем, растение этого вида. Так сказать, для личного потребления.
Не секрет и то, что криминальный бизнес по выращиванию конопли в промышленных масштабах, и извлечению из её концентрата, в Приморье один из основных.
Отказавшись от "угощения", ухожу прогуляться по «бураннику», уходящему вверх по ручью. Так здесь называют пропиленную в тайге дорожку, по которой зимой можно проехать на снегоходе. Обычно она же и путик, вдоль которого во время промысла ставят капканы. Сейчас, пока нет снега, это просто тропинка, по которой можно идти более-менее бесшумно.

Прогулка по урочищу. "Допрос". 

Дикая природа Приморья, в почти первозданном виде, совсем рядом с рекой, по которой то и дело снуют лодки.
Отойдя по тропе метров триста, вижу на ней свежие не замытые ночным дождем крупные следы медведя. Это медведь бурый, или буряк, как называют его местные.
По словам хозяина участка, Юры, здесь ходит медведица с двумя пестунами. Он уже видел её рядом с зимовьем.
Уйдя по тропинке километра на полтора, засекаю по компасу направление на реку и тропинку и ухожу с нее влево. По крутому склону поднимаюсь на седловину меж двух сопок. Когда спускаюсь с нее по другому, более пологому склону, передо мной срывается с лежки стадо кабанов. Их россыпь растворяется в тайге внизу, оставив мне лишь висящий в воздухе запах. В азарте продвигаюсь вслед за ними, когда справа со склона сопки раздается громкий отчетливый «гав». От неожиданности замираю, соображая, откуда здесь могла взяться собака. Первая мысль об охотниках. Но удэгейцы, чтобы не привлекать тигра, предпочитают охотиться без собак. Свистнул, чтобы обозначить себя, дабы самого ненароком не приняли за зверя. В ответ со склона лишь удаляющийся шорох листвы. Тут-то и понял, что это изюбрь, услышав меня, «гавкнул», выразив свое возмущение. Говорят, он может рявкнуть или прореветь так, что запросто спутаешь с тигром.
Спускаюсь в низину под приглушающее звуки журчание ручья. С ветки за мной наблюдает рябчик. В низине настоящие сумерки.
Останавливаюсь передохнуть, когда боковым зрением всего в двадцати метрах от меня за деревьями вижу стоящего ко мне боком большого зверя. Цвет почти черный, и первая мысль, что это медведь. Замерев, оглядываюсь по сторонам, не видать ли где медвежат. Не хотелось бы случайно оказаться между пестунами и мамкой. Когда туша сдвигается, вижу что это секач. Он не просто большой, а по-настоящему огромный. Его габариты можно сравнить с двумя сдвинутыми торцами канцелярскими столами. От секачей кабанов европейских отличается вытянутостью тела и меньше выраженной горбатостью. Если такой задурит всерьез, мне едва ли помогут стоящие рядом, толщиной с руку, березки. А махина, пропахивая в листве пятаком борозды, и хрумкая найденными корешками, потихоньку приближается ко мне. В патроннике пуля, но испытывать судьбу и стрелять в такое накоротке мне не хочется. А тот, все еще не видя и не чуя опасности, подошел ко мне метров на десять. Мне конечно интересна возможность хорошо рассмотреть такую зверюгу, но лучше подстраховаться. Когда кабан на мгновение отворачивается, быстро беру его на мушку. Как не старался сделать это тихо, что-то выдает меня. Секач, насторожившись, на какое-то время замирает и, шумно втягивая воздух, оглядывается вокруг. Затем как ни в чем не бывало, опять продолжает свою кормежку, теперь уже удаляясь от меня. Тут, уже осмелев, я осторожно достаю из ягдташа фотоаппарат, но для хорошего фото светосилы объектива и чувствительности пленки явно не хватает. Отойдя на полсотни метров, секач остановился и как-то очень недобро посмотрел в мою сторону, затем, выдержав паузу, удалился в густой ельник, чуть прибавив шагу. Похоже, такая махина и впрямь здесь мало кого боится.
Ближе к вечеру террасами сопок выхожу к реке Каялу, давшей название этой местности. Чтобы срезать путь, пересекаю заросшую высокой травой и заваленную топляком пойменную низину. Здесь, на одном из деревьев, замечаю подвязанный к дереву рукой человека кусок полиэтилена, а под ним большой веник конопли. Я могу предположить, чья это заначка. Со времен столетней давности, когда коренные жители этих мест еще нещадно эксплуатировались китайцами, выращивание для личного потребления и курение конопли здесь не редкость. Но это, как говорится, «семечки». Гораздо опаснее любого дикого зверя, наткнуться в тайге на тех, кто выращивает эту дурь в масштабах промышленных. Случайно набредя в тайге на деляну, охраняемую нанятыми отморозками, запросто можно исчезнуть и навсегда. Сейчас в октябре деляны уже убраны, и этого можно не опасаться. От людей, с которыми встречался, я слышал о существовании посадок такого масштаба, что убирать их впору комбайнами.
Над заливом, на склоне выходящей к Бикину сопки, на дереве засидка. Взобравшись в нее, сидя на ладно сооруженном сиденье, представляю, как удобно в лунную ночь здесь караулить выходящих на залив изюбрей. Хорошо видимая отсюда гора Межевая та, что в тридцати километрах на границе Приморья и Хабаровского края уже вся покрыта снегом. Перейдя сопку, спускаюсь к избе по шуршащей листве. На всякий случай подаю голос. Снизу сразу же откликается Юра.
У нас гость, - сплавляющийся на резиновой лодке с верховий Светловодной, рыбак из Владивостока, - Слава.
Рассказываю Юре о встрече со стадом кабанов и секачом. На что тот рассказывает, как однажды на сопке, возвышающейся над рекой неподалеку от избы, крупный секач дрался с тигром. Рев и треск стоял на всю округу.
В итоге, вроде как, оба остались живы. Во всяком случае, на месте битвы никто из них не остался. Что уж они там не поделили, не ясно, но если тот секач был таких же размеров как виденный мной в тайге сегодня, то тигр, связавшись с ним, сильно рисковал.
На ужин готовлю лапшу с чирками. После того как раскладываю по мискам, Андрей сначала с недоверием пробует приготовленное мной, а, распробовав, удивляется:
- Не знал, что они такие вкусные.
Хозяин избы вначале брезгливо отказывается от утятины.
- Я такого не ем.
Но, под водку выставленую Славой "за ночлег", присоединяется.
За чаем Юра начинает расспрашивать меня о том, кто я и что делаю на Бикине "на самом деле". Он с недоверием относится к тому, что человек может так просто путешествовать сам по себе там, где ему интересно. Подозревает, что за этим другой, возможно, опасный для него смысл. С подобным мне уже приходилось встречаться в Верхоянских горах Якутии, когда директор оленеводческого хозяйства заподозрил во мне «диверсанта», засланного конкурентами, чтобы поджигать их пастбища. Версии Юры тоже не отличаются замысловатостью. По высказываемым им предположениям, я или шпион какой-то неведомой ему организации, вынюхивающий на Бикине какие-то секреты, или беглый, скрывающийся от закона или «мафии». Я отшучиваюсь, но ровно на столько, чтобы у него сохранялось сомнение в том, что за мной не стоит что-то большее, что в случае чего вступится за меня со всей карающей неотвратимостью. Это тоже часть обеспечения собственной безопасности. Когда этот треп мне надоедает, «по секрету» говорю Юре, что я правнук того самого Дерсу Узала. Потому и хожу здесь как дома, не боясь ни заблудиться, ни диких зверей.
Ошарашенный такой неожиданной версией, Юра вначале смотрит на меня с удивлением и недоверием, а когда Слава с Андреем начинают тихо посмеиваться, хмыкнув, заканчивает с «допросом».

Урочище Каялу, день третий. 

В отличие от других лесных людей, в основном наезжающих в тайгу по надобности и живущих в тайге долго лишь во время пушного промысла Юра, после того как развелся с женой, живет здесь все время. Лишь при оказии спускаясь в село, чтобы продать мясо или пушнину, да пропить вырученные деньги. Летом, в основном, живет проезжающими и останавливающимися у него рыболовами -туристами. Хвастает: «В это лето ни одного дня без водки не был."
«Наморщив ум», просит меня дать Андрею мое ружье сплавать за реку на охоту, за изюбрем. Мотивируя просьбу тем, что для его ружья шестнадцатого калибра, кончились пулевые патроны. Что-то подсказывает мне, что меня, что называется, пытаются развести. Отвечаю прямо, что не дам.
Мне еще идти вверх по реке и возвращаться назад, и я не хочу рисковать. Чтобы не напрягать обстановку, отказ объясняю тем, что в чужие руки свое ружье никому не даю. Мол, для меня это плохая примета. Это им понятно.
Рано утром поднимаюсь на высокую сопку над рекой.
Отсюда хороший вид на пойму за основным руслом, вниз по течению и вверх, туда, где мне еще предстоит побывать. Там, над занавешенными нежно-розовым туманом кронами пойменных деревьев, встает солнце.
Берегом залива на другой стороне реки, шурша морожеными листьями и потрескивая сучьями, пробирается крупный зверь. Как не всматриваюсь, не могу увидеть его. Скорее всего, это изюбрь. В розовом с синевой небе, свистя крыльями, пролетают стаи уток.
Это напоминает, что зима совсем близко и наступит, как только ветер сменится на северный. Это может случиться в любой день. И тогда у меня будет одна забота – выбираться.
Один из вариантов - выходить тропой от устья Верблюжей (Дунгузы), до старой лесовозной дороги. Там по ней до первых лесовозов и с ними до поселка Восток.
Спустившись к избушке, узнаю, что Андрей собирается на охоту, попытаться добрать подраненного хабаровчанами кабана. Он говорит, что подранок не должен был далеко уйти и спрашивает, не хочу ли я пойти с ним. Спрашиваю Юру, есть ли у него разрешение на отстрел.
- Все есть, - машет рукой «комбат».
Предприятие сомнительное. Если зверь был подранен хорошо, то мог уже погибнуть и стать пищей медведя или тигра. Если ранен слабо, мог уйти далеко. Но, поскольку я все равно собирался в тайгу, выходим из избы вместе. У Андрея пока нет своего ружья, и на охоту он идет с ружьем Юры.
Спрашиваю, чем он собирается стрелять кабана, если еще вечером к этому ружью у Юры , по его словам, были лишь патроны с дробью.
Выясняется, что утром Юра дал ему несколько патронов с картечью. Хотя Андрею уже доводилось стрелять медведя, по нормальным меркам охотник он еще никакой. То, что все «лесные люди» и «люди тундры» хорошие добытчики с детства – устойчивое заблуждение. Приходилось видеть всяких.
Конечно, ввиду большой практики, хороших и даже уникальных охотников среди них немало. Но здесь, как повезет с наставником. Думаю, повезло тем, чей наставник передаст начинающему охотнику не только знания как выживать в дикой природе и добывать зверя, но и правильное отношение к природе.
Уйдя от избы и реки примерно на километр, предлагаю Андрею разделиться. Так мне интереснее, да и безопаснее. Слишком часто во время движения стволы не следящего за ружьем Андрея, случайно направляются в мою сторону. Согласившись, он уходит дальше по тропе вдоль сопок, а я через сопку влево. Поднявшись на террасу, спугиваю одиночного кабана. Поднявшись на седловину сопки, удается перевидеть его еще раз, уже накоротке. Пока я вскидываю ружье, тот успевает скрыться в кустарнике. Понятно, что мне такая крупная добыча ни к чему, но я не против помочь добыть мяса людям, у которых живу. Да и зверья здесь столько, сколько я еще не видел нигде.
Сказывается то, что охотники национального охотничьего хозяйства «Тигр» охраняют свои угодья и жестко пресекают поползновения на их территорию охотников пришлых. Иначе здесь и в тайге народу было бы не меньше, чем на реке.
Впрочем, развращающая сила легких денег влезла уже здесь не только в сферу рыбалки. И, если так пойдет и дальше, все это изобилие кончится быстро. А не будет в достатке кабанов, косуль и изюбрей, неизбежно появятся проблемные тигры. Уже не те, которых надо защищать, а от которых надо будет защищаться.
Как бы тогда не вспомнить тигров-людоедов из рассказов Джима Корбетта, наводивших страх на целые провинции северной Индии в первой половине двадцатого века. Чьи жертвы исчислялись сотнями.
На террасах, по которым спускаюсь с линии выходящих к Бикину сопок, листва взъерошена стадами кормящихся кабанов. Судя по свежести следов, одно из них ушло отсюда только что. Спустившись в распадок, забираю вправо. Так выше вероятность, что звери или выйдут на пошедшего в обход сопок Андрея, или стронутые им с места выйдут на меня. В отличие от заросших густым кустарником или ельником низин, на террасах лес довольно чистый. Время от времени останавливаюсь и минут десять-пятнадцать сижу и слушаю. Лес здесь живой. То в одном, то в другом месте слышно шуршание по листве зверья. Чаще, это перемещающиеся длинными перебежками, мигрирующие к месту зимовки черные белки. Если не шевелиться, белка может пройти чуть ли не по ногам. Чуть сдвинешься, и молнией взлетает на дерево и, уже там, в безопасности, оповещая всю округу, возмущенно верещит.
Крупный зверь выдает себя невидимым под листвой хрустом сучьев и сопением, когда втягивает воздух принюхиваясь. Если засопел, то уже почувствовал неладное и, скорее всего, не выйдет туда, где его будет видно.
Попадаются и рябчики. Усядется на ветку посреди дерева и крутит украшенной красными бровями и хохолком головкой, разглядывая тебя так и сяк.
Но, на ходу, в обоих стволах моего ружья патроны с пулями. Это еще одно из правил безопасности. Если надо будет добыть «на бульон» какую-либо мелочевку, можно успеть поменять патрон на дробовой. А вот если нос к носу столкнешься с медведем, времени на это может и не быть.
Хабаровчане рассказывали как, уже почти поднявшись на гребень линии сопок, подняв глаза, прямо перед собой увидели за гребнем голову лежащего и в упор смотревшего на них очень крупного бурого медведя. Надо ли говорить, что ощущения их были не из приятных. Тогда, поняв, что обнаружен, медведь свалил. Но все могло повернуться и иначе.
Подранка удалось добрать.
На другой день помогаю им вынести мясо. Кабана за ночь никто не тронул.
Выносим в понягах. Это прародитель станкового рюкзака, представляющий собой большую рогатку из дерева с лямками для переноски и мешок, крепящийся к рогатке веревками.
Голова, внутренности и шкура кабана остаются на месте. Юра говорит, что через день сюда обязательно придет медведь, и что здесь можно будет его подкараулить.
Большинство местных охотников бьют медведя там, где встретят. Четыре лапы зверя и желчь, китайцы скупают за 10-15 тысяч рублей. Почти в каждом местном посёлке есть свой китаец «Ваня - куплю всё».

Прощание с Каялу. Переход к Дунгузе. 

По возвращению, спрашиваю у Юры разрешения воспользоваться его банькой. Протопив ее, стираю одёжку, моюсь и парюсь от души.
Тем временем, пришел в гости сосед из барака на Верблюжьей, до которого через сопку с полчаса ходьбы. Нажарив сковороду мяса, ужинаем вместе.
Когда сосед уходил к себе обратно, «комбат» дал ему дорогой спиннинг с катушкой, который он попросил оставить «порыбачить» и на хранение до следующего их приезда у нейрохирургов их Хабаровска. Собравшим, кстати, после случившегося с ним несчастья, его разбитое колено. Отдал, чтобы сосед продал спиннинг гостящим у него рыбакам из посёлка, или выменял его у них на водку.
Охотник, судя по всему, Юра хороший, и это вызывает уважение, но человек в общении тяжелый, а порой, когда у него нет водки, то и просто невыносимый.
Следующим утром Юра собирается спускаться с мясом в поселок, но ожидаемая им лодка не приходит. Боюсь, что на еще один вечер общения с ним моего терпения может не хватить. Это значит, что пора отправляться в дальнейший путь. Собираясь, обнаруживаю отсутствие на месте и своего спиннинга. Оказывается, что, собираясь уезжать, Юра уже убрал его в свой запирающийся на амбарный замок лабаз. После того, как требую вернуть спиннинг, Юра картинно удивляется?
- А что, он тебе нужен?
Открывает лабаз и достает спиннинг с недовольством. Не меньшее недовольство вызывает у него и моя просьба отрезать мне в дорогу кусок кабанятины.
- А тебе надо?
Затем, видимо вспомнив, о моей помощи, Юра разворачивает уже упакованное в дорогу мясо и отрезает столько, сколько влезет в мой солдатский котелок. Больше мне и не надо, ведь это вес, который мне целый день нести в рюкзаке за своей спиной.
До метеостанции Родниковой, по прямой, отсюда менее десяти километров. Но это, что называется, «как ворона летит». Пешком получится, как минимум, в два раза длиннее, но за день надеюсь дойти. В ориентировке на местности хорошо помогает распечатанная листами карта. Даже притом, что местные пользуются названиями старыми, а на ней почти все новые, русские. Что бы меньше путаться, при каждой возможности, уточняю у местных старые названия впадающих в Бикин рек.
Чтобы обойти труднопроходимую низину, собираюсь идти террасами сопок до реки Оморочка и уже за ней по бураннику или компасу спуститься к реке и метеостанции.
Выходя из избы к собранному в дорогу рюкзаку, на крыше бани вижу разглядывающую меня с пяти метров горлинку. До этого, когда я встречался с ними в лесу, они обычно срывались с места так резво, что не всегда удавалось их и разглядеть. На благовест не похоже, ощущение такое, будто она хочет о чем-то меня предупредить.
Через три километра начала пути, там, где тропа идет через густой не просматриваемый кустарник, в двадцати метрах впереди меня раздается, а затем и повторяется, угрожающее рычание медведя. Что там впереди мне не видно, но зверь предупреждает меня, чтобы я туда не ходил. Если бы он хотел со мной разминуться, он сделал бы это бесшумно. То же, если бы у него было намерение на меня напасть.
Медленно отхожу назад и метров на пятьдесят поднимаюсь на склон сопки. Здесь на сотню метров вокруг меня уже есть обзор. А значит и возможность прицельно выстрелить или успеть забраться на дерево. Пока отдыхаю, ничего не происходит, но продолжать свой путь по тропе было бы не правильно. Преодолев линию сопок и перейдя на террасы следующих, иду, не спеша, полной грудью вдыхая пряный запах листвы и наслаждаясь красотой осенней тайги. На одном из привалов на куст напротив меня опять прилетает и садится горлинка. Наверное, это просто совпадение, но мне интереснее предположить, что это именно та, которая провожала меня в дорогу утром. Приветствую ее как старую знакомую, говорю, что у меня все нормально и благодарю за заботу. С каждым километром рюкзак становится все тяжелее и, когда я в очередной раз перехожу низину, чуть потеряв равновесие, машинально хватаюсь руками за ближайший куст. Ладони обжигают густо, как мех, усеявшие его ветви тонкие колючки. Сухие они обламываются, оставляя в ладонях окончания шипов. Вместо того чтобы выругаться, сдержавшись, говорю «спасибо», воспринимая доставленную мне лесом боль как наказание за какую-либо мою перед ним провинность. Или, если его отношение ко мне благосклонно, как предупреждение о тех неприятностях, которые могут ждать меня впереди.
Привычка видеть и с вниманием относится к таким знакам пришла во время долгих одиночных путешествий по диким местам. Как-то так, наверное, и у наших предков возникла потребность одушевлять огонь, лес, воду и ветер, все живое и неживое вокруг себя.
На следующем привале, обойдя бурелом, скидывая с плеч рюкзак, ощущаю вдруг запах свинарника. С удивление оглядываюсь вокруг, но ничего, что могло бы быть причиной запаха, не вижу. А когда делаю пару шагов в сторону, чуть ли не из-под ног, вскакивает и бросается прочь врассыпную плотно лежавшее стадо кабанов. Мне же остается только удивляться выдержке кабанов, явно слышавших мое приближение, но продолжавших лежать недвижно, в надежде что я пройду мимо.
Там же, между речками Каялу и Малая Оморочка, я потерял свои часы. Пропажу обнаружил вскоре, но возвращаться и искать потерю в толстом слое сухой листвы затея бессмысленная. Благодаря влагозащите и свежей, на десять лет, батарейке, наверное, они будут там тикать долго. Теперь это позволяет мне шутить, что они символизируют собой часть моего сердца, навсегда оставшегося в Уссурийской тайге. Ну а если без шуток, это действительно так.

Ночёвка в тайге. Неприятный случай. 

Придерживаясь направления по компасу, иду террасами сопок. Близится вечер и пора подумать о ночлеге. Спустившись с террас в низину, можно попробовать напрямик выйти к Бикину, но кто знает, сколько по пути будет проток и трудно проходимых зарослей. В которых можно долго идти параллельно реке, не приближаясь к ней. Это на больших картах Бикин течет с востока на запад. Тут он местами меняет свое направление и под прямым углом, да и сам рисунок реки может меняться каждое половодье.
Выйдя на небольшую текущую по границе сопок и низины речку, решаю ночевать здесь. Но не так просто найти правильное место для костра и палатки. Останавливаю свой выбор на каменистом островке-отмели. Если пойдет дождь и воды в реке прибавится, меня скорее всего, подтопит. Но это меньшее зло, чем лесной пожар в тайге по колено засыпанной сухой листвой.
Разведя костер, первым делом сгребаю туда всю листву с островка. Обрывистым берегом и сопкой я защищен от ветра, не на шутку разгулявшегося в верхах. Носимый меняющимся в низине направлением ветра дым предупредит находящееся в пойме зверье, что сюда ходить не надо. Разве что любопытный медведь или тигр может прийти за мной по моим следам. Если это так, надеюсь, что костер убедит зверя соблюдать дистанцию. Натаскав дров и поставив палатку, используя как сковороду крышку котелка, готовлю жаркое на ужин, а в котелке тушу кабанятину в дорогу.
Сказать, что ночевать в тайге, где тигры и медведи, мне не страшно, было бы не правдой. Я здесь на тех же правах, как и все живое вокруг.
Ветер в верхах усиливается. Лес трещит падающими ветвями и шуршит листвой. По небу клочьями несутся подсвеченные луной облака. Но усталость дает себя знать, и сон смаривает меня.
Прежде чем забраться в палатку, на всякий случай стреляю в воздух из ружья. Рюкзак в чехле от дождя подвешиваю на освещенное костром дерево, рядом с рекой. В случае подтопления мне нужно будет только выбраться из палатки и сдернуть её.
Засыпая, вижу картинки из фильма «Дерсу Узала». Те, где всю ночь вокруг их места ночевки ходил тигр. Все это было где-то здесь. Да и ночь с непогодой очень похожа.
Выспаться, как следует, не удалось. Приходилось подниматься, подкладывать в костер дров. Поправлять его так, чтобы завихрения опускавшегося вниз ветра не несли искры на палатку. Шумела тайга, ревел в верхах ветер. К утру все стихло.
Сомневаясь, что речушка, на которой я ночевал, именно та, за которую я её принял, а не одна из проток Бикина, поднимаюсь по ней немного вверх. Убедившись, что все правильно, забираю круто влево.
Иду посвистывая, покрикивая, перехожу одну низину, вторую, за которой выхожу к сидящему на поваленном дереве охотнику. Задумавшись о чем-то, он смотрит в сторону и нервно курит. На коленях карабин «Тигр». Окликаю его, чтобы обозначить себя, подхожу, здороваюсь. Спрашиваю, далеко ли до метеостанции.
-Да. Здесь рядом. А ты-то откуда.
Рассказываю ему, кто я, откуда иду о своей ночевке в лесу.
- Так это ты, значит, ночью стрелял?
Докурив одну сигарету, закуривает вторую.
- А ведь я тебя только что чуть не застрелил…
- Сначала стадо кабанов прошло стороной. А потом вижу, еще кто-то идет. Людей в той стороне точно быть не должно. Думал изюбрь…
После паузы продолжает:
- Уже на мушке держал, и палец на спусковом крючке. Потом мелькнул оранжевый цвет, засомневался. У изюбря такого нет.
Сергей тяжело вздыхает.
Странно, но в момент, когда легкого нажатия спускового крючка было бы достаточно, чтобы весь этот мир для меня кончился, не было никакого предчувствия, ни намека. Ни изнутри меня, ни извне. И сейчас никаких эмоций. Даже напротив, удивляющее меня полное спокойствие. Кроме, разве что, чувства вины перед человеком, который по нелепой случайности чуть не стал убийцей.
Спасибо знакомому, который, купив себе новый рюкзак, предложил мне этот, ставший ему не нужным. Хорошо, что собираясь в тайгу, я не купил себе новый рюкзак, а починил и укрепил этот, с оранжевыми вставками.
Сергей провожает меня до бывшей метеостанции. Теперь тут только метеопост и свежие постройки принадлежащей ему принимающей рыболовов базы.
Здесь несколько работников, занимающихся строительством еще одного гостевого дома, и приемом клиентов. Между постройками на цепях у конур-срубов три лайки. В стороне дымит завешанная рыбой коптильня.
Знакомлюсь с начальником метеопоста. Александр хороший охотник. Зимой занимается промыслом. Отношение его ко мне вполне доброжелательное, и я предполагаю задержаться тут на день-два, в надежде на попутную лодку.
Туристов-рыболовов с проводниками местными сюда поднимается уже немного. Сказывается удаленность и стоимость бензина. От Красного Яра до сюда примерно сто сорок километров. Вверх, до Улунги, до которой отсюда по реке около семидесяти километров, лодки и вовсе ходят редко.

На Родниковой. 

Постройки бывшей метеостанции, а ныне метеопункта, на коренном берегу, метрах в двухстах от основного русла. С реки их не видно. Сразу за территорией тайга, в которую на шесть километров уходит буранник.
Около тропинки, рядом с берегом Бикина, огромный тополь с дуплом, в которое ведет дверь, вырезанная из этого же дерева. Здесь оставляют рыболовные снасти, весла и лодочные моторы, чтобы не носить на базу.
На перекате за отмелью ловит хариусов жена Александра, удэгейка. По совместительству она повар базы. Рыбалка её простая. Мути воду, шевеля донные камушки сапогами, и отпускай от себя мушку, по-местному – «химию».
Снасть грубая, но здесь это значения не имеет. Главное вовремя подсечь. Хариус не крупный, но наловить его можно много. Сейчас время, когда с похолоданием воды он начал спускаться с верховий.
По тропе вдоль протоки ухожу посмотреть избушку, которая, по словам Александра, в трех километрах отсюда. Если она пустует, возможно переберусь туда. У избы лодка. Это в преддверии скорого промыслового сезона приехал с друзьями хозяин этого охотничьего участка. Все русские. Пока один, самый молодой из них, на реке машет спиннингом, знакомлюсь с остальными.
Мужики в возрасте. У двоих под майками «алкоголичками» густая синева наколок. Купола, купола…. Но, вполне доброжелательны.
Приглашают попить чаю, а потом и вовсе перебираться к ним. Поблагодарив, говорю, что их и так четверо, и что уже нормально разместился.
С ними несколько беспородных, лишь отдаленно напоминающих лаек, собак.
Выходя, обращаю внимание на камень с дыркой, висящий над входом в избушку. Из тех, что в своем детстве мы называли куриный бог.
Находка такого камня, сулила исполнение желаний. Здесь, по местным поверьям, найти камень с дыркой, обещает удачу в промысле. А камень, подвешенный над входом, защищает жилище и его обитателей от злых духов и лихих людей.
Тем временем подъезжает на бате еще один охотник. Молодой удэгеец с охотничьего участка в устье Оморочки. Назад к базе уплываю с ним. По пути хвастает, что пару дней назад подстрелил переплывавшего реку белогрудого медведя.
Вечером по-настоящему хорошая баня. Сухая, держащая жар, с веничком из листьев местного дуба.
На ночлег размещаюсь на широкой лавке в предбаннике. Когда тушу свет, на террасе, где сейчас временная столовая, нагло шуршат мыши. А по чердаку и крыше бегает кто-то крупнее. Всю ночь во дворе беспокойно лают собаки.
За завтраком работники базы говорят, что, скорее всего, рядом ходил тигр. Для них это вроде как обыденность, а переживают они разве что за собак, которых следующей ночью, на всякий случай, собираются запереть в недостроенном доме.
У выходящей из-под бани вентиляционной трубы кусок картона намазаный спецклеем. Это ловушка для мышей, которых привлекает его запах. Из трубы время от времени высовывается молодой горностай и пытается оторвать от картона одну из прилипших к нему намертво мышей. Посмеявшись над его усилиями, убираю картонку, чтобы тот сам не влип в ловушку.
Ухожу прогуляться по бураннику. Чтобы было удобнее возить на базу дрова, этим летом его немного расширили. Неподалеку шумит по камням река Оморочка. А вокруг окруженные более низким подростом мощные стволы корейского кедра. Сейчас их огромные шишки уже осыпались и валяются на подстилке вышелушенные лесными обитателями. Изредка попадается такая, в которой еще осталось несколько орехов. Да и те большей частью пустые.
Листва взрыта стадами кормившихся кабанов, попадаются следы изюбря.
Здесь, по левому берегу Бикина, предгорья Сихоте-Алиня уходят в сторону от реки. Дальше, вверх по течению, вдоль берега обширная труднопроходимая марь. Если не будет попутного транспорта, лучше перебраться на противоположный берег и идти вверх по нему, террасами сопок, там где сто лет назад спускался в ноябре отряд Арсеньева.

В потоке кабанов. Встреча с русскими промысловиками. Перелёт в Улунгу. 

Уйдя от метеостанции на три километра, в стороне от тропинки слышу шорох. Замерев и прислушавшись, понимаю, что это перемещается кормящееся стадо кабанов. Не видимое за густым кустарником, оно, то шурша листьями и хрустя корешками, то разом замирая, медленно приближается к тропинке.
Я уже вижу, как в двадцати метрах от меня шевелятся кусты. После очередного затишья кустарник, как-будто по нему идет нечто невидимое, шевелится уже в десяти метрах прямо передо мной. Я знаю, что кабаны уже совсем близко, но не вижу ни одного. Вдруг, как изображение на фотобумаге, они проявляются разом сразу в нескольких местах. Из кустов высовывается несколько кабаньих морд. Различимы матерые кабаны, свиньи, подсвинки. Кто-то из них издает короткий звук, и они разом замирают. Несколько недобрых, исследующих пар глаз в упор смотрят на меня.
Между нами шесть метров открытого пространства и тонкая березка. Ветер от них, и они не могут определить меня как опасность по запаху. Зная о подслеповатости кабанов, стою, не шевелясь, наслаждаясь редкой картинкой.
Малейшего движения или чуждого лесу звука будет достаточно, чтобы их спугнуть.
Когда же они вдруг дружно вываливаются из кустов мне навстречу, как картофелины высыпаются из упавшего мешка, машинально подхватываю висящее на плече ружье.
Я, конечно, предполагал что испугавшись они рванут с места, надеялся что в сторону, но то что произошло, превзошло все ожидание. Стадо разом сорвалось вперед. И, через мгновение, вокруг, мимо меня вскачь несется живая лавина. Чтобы не попасть под них, я, уворачиваясь, кручусь почти на месте, давая кабанам обтекать меня.
Изменив направление и загородив собой подсвинков, матерый секач по косой летит в мою сторону. Я вижу его злобный взгляд и даже, кажется, слышу скрежет его подтачиваемых друг о дружку клыков. В последнее мгновение успеваю довести ствол и взять его на прицел. Возможно, только это и убедило его отказаться от желания сходу полоснуть меня клыками.
Пробегают отставшие и через несколько секунд в тайге вновь тишина. Как будто ничего и не было. Я даже не успел испугаться, но картина несущегося вокруг меня стада теперь со мной навсегда.
На обратном пути слышу шум вертолета. На подходе к базе встречаю одного из её клиентов с ружьем. Он идет встретить приятелей, рыбачащих на реке Оморочке. От него узнаю, что прилетавший вертолет привез на базу пару геодезистов. А еще говорит, что на тропе рядом с базой егеря обнаружили тигровую метку, и даже возвращается со мной, чтобы показать её мне.
Выглядит это как сбитая кем-то из проходивших по тропе и запнувшихся листва.
Только царапины от широко расставленных когтей на земле убеждают, что это действительно сделал тигр. Так он заявляет о своих правах на свою охотничью территорию. Когда я утром проходил по тропе в лес, этого здесь не было.
Узнав о том, как я разошелся с кабанами, хозяин базы Андрей говорит, что надо было стрелять. Что и лицензия незакрытая есть, и мясо на базе кончилось. А ему с хозяйственными делами некогда её закрыть.
Геодезисты, пара молодых парней из Владивостока, прилетели делать здесь съемку, необходимую для официального закрепления земли под метеопункт. Через пару дней за ними прилетит вертолет и отвезет их на метеостанцию в Охотничий (Улунгу). Познакомившись с ними спрашиваю, смогу ли я подлететь вместе с ними. Парни не против, вопрос в том, захочет ли вертолетчик.
Вечером захожу на чай к Александру. Он и его жена заняты изготовлением хариусовых мушек, которые в Приморье называют «химия».
Здесь так и говорят:
- На что ловил?
- На химию….
Несмотря на то, что рыбы в реке пока хватает, для того, чтобы ловить успешнее, имеет значение и цвет, и размер, и форма мушки. Здесь чаще используются мушки морковного цвета, но у Саши свои секреты. Сидя за столом, он разбирает на капроновые нити кусок монтажного пояса. Зеленые нити в нем именно того оттенка цвета, которые любит здешний хариус. Его жена, у которой страсть к рыбалке в крови, внимательно смотрит, как он наматывает волокна на крючок, и из простых компонентов рождается уловистая мушка.
Несмотря на то, что его жена выглядит очень молодо, в Улунге у них взрослый сын.
Александр оттуда родом и здесь живет относительно недавно. В рассказах о жизни этого села, он упоминается как хороший охотник и незаменимый хозяйственник. Как Саша говорит о себе сам: «Последний из рода Могильниковых». Предки Александра одни из тех староверов, которые основали в двадцатых годах двадцатого века в Уссурийской тайге большое село.
Ночью опять лают собаки. Теперь уже запертые в недостроенном доме, в который наскоро вставили дверь и окна.
Знакомый во Владивостоке, рассказывал, что в этих местах живет тигрица, которая целенаправленно охотится на собак. Может несколько дней сопровождать сплавляющихся по реке туристов, чтобы выждать подходящий момент и утащить захваченную ими для компании собачку. Где-то здесь пару лет назад прямо из-под его ног тигр в один прыжок унёс его любимого спаниэля.
В ожидании вертолета надо чем-то заняться. На следующий день вновь ухожу в лес. Если повезет, помогу Андрею с закрыть лицензию и добыть мяса. Прохожу чуть дальше того места, где накануне встретил стадо кабанов. Выхожу на Оморочку, в надежде перевидеть зверей на более-менее открытом месте. Но, в отличие от дня предыдущего, лес как будто вымер. Нигде ни треска, ни шороха. Даже мигрирующие белки сегодня, кажется, идут другим путем. Похоже, присутствие тигра действительно вынудило зверье убраться подальше от такого соседства. Раздающийся неподалеку треск кедровки говорит о том, что там есть кто-то, раздражающий её. Может соболь, а может и кто другой.
Солнечная погода сменяется хмарью. Это последние дни осени. Сколько их еще будет мне неведомо, но чувствую, что зима уже совсем близко.
Выходя от реки обратно на тропу, поначалу промахиваюсь мимо. До неё менее двухсот метров, но под павшей листвой тропа едва различима. В пасмурную погоду без компаса в тайге легко ошибиться с направлением даже в знакомых местах. Найдя тропу, поначалу сомневаюсь в ней. Только попадающиеся на обратном пути, уже запомнившиеся мне ориентиры, убеждают меня, что я на верном пути.
Неожиданно по тропе навстречу мне выбегают собаки. После моего окрика, следом за ними выходит и охотник. Это один из избушки ниже метеопоста, хотя по виду вовсе им не компания. Настроен он решительно и недоброжелательно.
- Что тут делаешь, почему ходишь по нашему участку?
Ответить не успеваю. Следом подходят другие, уже знакомые мне охотники, и разряжают обстановку, предложив ретивому защитнику их интересов успокоиться. Перекуриваем вместе. Двое из четверых, те, что постарше, с наколками, явно люди опытные.
У одного из них обычная двустволка, а у другого и вовсе видавшая виды одностволка, с обтесанным до бела прикладом, потемневшим от времени стволом и погоном (плечевым ремнём), почти распавшимся на отдельные пряди.
В тринадцать лет, с такой же одностволкой, я открывал для себя на Урале свои первые охоты.
Заметив мой взгляд, Иван, хозяин одностволки, говорит, что положил из нее не один десяток медведей. С понягой за спиной выглядит он очень колоритно. От моей просьбы сфотографировать его отказывается.
Когда говорю им о бродящим в этих местах тигре, компания так переглядывается, что у меня возникают большие сомнения в том что встреться он им, ему удалось бы унести свою шкуру целой. На такие мысли наталкивает и то, что в такую даль из села ими привезено несколько вроде как совсем не охотничьих собак.
Бывает, что у хорошего охотника и дворняжка работает по зверю почище элиты. Но, для такого случая не завозят целую стаю.
Компания уходит дальше по тропе, к своей второй избушке, а я возвращаюсь на базу.
Следующим утром небо завешено хмарью и вот-вот разродится затяжным моросящим дождем. Рюкзак собран и остается только гадать летная ли погода в Лучегорске, да согласится ли экипаж захватить попутного пассажира. Если не получится подлететь, попрошу перевезти меня на лодке на другой берег и дальше пойду им. Геодезисты свою работу закончили и тоже собирают вещи и оборудование.
Вертолет прилетает ближе к вечеру, когда его уже не ждем. Не Ми-2, которого ждали, а МИ-8. Не глуша двигатель, он ждет геодезистов. Александр представляет меня командиру экипажа. Выслушав мою просьбу, вначале тот смотрит на меня оценивающе, как бы гадая, какую цену назначить за подвоз, но, всё взвесив, говорит:
- Грузись. Что мне на себе везти….
Закидываю в нутро вертолета рюкзак и взлетаем.
В вертолете полно народа. Тут и пожарные, летящие тушить тлеющие где-то сопки, и лесозаготовители, летящие на работу, и туристы, забрасывающиеся для сплава. Экипаж озабочен тем, что совсем близко по всему Приморью идет проливной дождь. Им надо успеть и всех высадить, и получить разрешение на взлет. А внизу, за мутноватым стеклом иллюминатора потемневшая, с осыпавшейся листвой тайга, над которой зелеными кудрями возвышаются кедры. Проплывают мари, гряды сопок и отдельные горки и, конечно, Бикин с разветвляющимися венами проток, завалами, косами и перекатами.
Прильнув к стеклу, стараюсь запомнить как можно больше. Мне еще предстоит здесь идти.
Тот путь, на который пешком у меня ушла бы неделя, пролетаем за полчаса. Вначале, на одном из притоков Бикина, высаживаем туристов с лодкой, потом на заваленной бревнами лесозаготовке - пожарных и лесорубов. Затем, буквально, перелетев через гору, оказываемся над Улунгой.
Это всего-то несколько домиков, метеостанция на берегу Улунги, да небольшая часовенка в стороне.

В Улунге, день первый. Немного истории. Первые знакомства. 

От посадочной площадки доходим до первых строений. Это небольшая турбаза Лучегорского комбината. Пара домиков, банька, да веранда на берегу реки. Если с прилетевшими по делу геодезистами все понятно, то на меня местные обитатели посматривают настороженно.
На вопрос: «А это кто?», командир экипажа вертолёта, с улыбкой, в шутку, бросает: «Шпион…»
Ну, шпион так шпион, разберемся...
Приглашают в избу пить чай. Не обходится и без предложения по стопке китайской водки «за встречу». Это тот случай, когда отказываться нельзя. Обстановка вполне доброжелательная. Водитель лихо подкатившего ГАЗ-66 - сын начальника метеопункта «Родниковый», - Андрей. Закинув вещи и оборудование в кузов, переезжаем к метеостанции. Её начальник, женщина бальзаковского возраста, кормит нас вкусным борщом, поит чаем, а потом размещает на проживание в пустующем доме неподалеку. Чуть позже она заносит нам колун, керосиновую лампу, да коробку с консервами на два дня, из продовольственного обеспечения метеостанции.
Под навесом во дворе напиленные дрова. Наколов да натаскав их в избу, пытаемся растопить печь. В нежилом доме, это может оказаться задачей более сложной, чем разжечь костер под проливным дождем. И дрова сухие и сложены правильно, а не горят и все тут. Дым из печи упорно не хочет идти в трубу, им уже полон дом.
Говорят, что в дымоходе долгое время нетопленной печи застаивается холодный воздух, пробка из которого не дает подниматься дыму вверх. Соответственно, если нет тяги, то нет и притока воздуха из поддувала, обеспечивающего горение кислородом.
Для меня это объяснение не меньшая мистика, чем, скажем, существование домового. Но факт остается фактом. Чтобы в печи возникла тяга, и дрова начали гореть, ее надо «прожечь». То есть прогреть внутреннее пространство дымохода. После неудачных попыток «прожечь» дымоход бумагой, проблему решили народным способом. Треть маленькой банки из под консервов наполнили керосином из лампы, в него кусок тряпки, поджигаем и аккуратненько ставим в растопок. Основное слово здесь «аккуратненько». Потому как обжечься и выронить банку легко, а вот потушить горящий дом бывает непросто.
Для тех, кто не знает, растопок - это вспомогательное отверстие с дверкой с обратной от очага стороны печи, ведущее прямо в дымоход. После этой операции все получилось. Наконец-то дым пошел из трубы, дрова начали гореть, а печь нагреваться.
С наступлением темноты идем на базу, куда нас приглашали «пить чай». В сарайчике рядом с ней журчит миниэлектростанция. Здесь есть свет, работает телевизор.
На обратном пути сворачиваем с дороги к еще одному строению, в котором горит свет. Это небольшая, неприметная днем избушка три на три метра. Внутри по местным меркам более чем комфортно. Здесь живут двое парней, один из которых сын Саши с метеостанции «Родниковой».
Андрея сейчас нет. На своей «шишиге» он поехал к месту где Светловодная впадает в Бикин, встречать возвращающихся с рыбалки клиентов базы.
Хозяин избушки явно под хмельком или в ином изменённом состоянии. Хвастает, что может многое себе позволить, показывает нам лежащий на берегу и вроде как принадлежащий ему катер на воздушной подушке. Говорит, что в конце октября сюда собирается прилететь на рыбалку и охоту губернатор Приморья и что к тому времени чужих в поселке быть не должно.
Когда спрашиваю его чем он зарабатывает на своё «могу много себе позволить», враз смолкает и замыкается. Потом «объясняет», что неплохо подрабатывает, чистя и обрабатывая улов ленивым богатым туристам. Ну-ну…. И здесь свои секреты и, похоже, не шуточные.
Приехавший Андрей рассказывает, что только что на идущей по селу колее чуть не сбил медведя.
Посидев еще немного, возвращаемся в выделенную нам под жилье, уже прогревшуюся избу. Свет керосиновой лампы отражается в окне, за которым тьма. Как будто и не было здесь никогда иного.
В начале двадцатого века пришли сюда староверы и так обжили эти дикие места, что появилось здесь огромное зажиточное село. На километры расстилались вокруг их сельхозугодья. Держали лошадей, скотину, водяную мельницу, пасечничали, соболевали.
Но, в начале сороковых годов Советская власть объявила их бунтарями. Более сотни человек расстреляли на месте, сталкивая убитых под лед Улунги, более пятисот угнали в безвестность да на погибель.
Рассказывают, что тех, кого довели под конвоем, загнали в трюм баржи, которую потом затопили.
Еще пять лет после отлавливали да расстреливали разбежавшихся по тайге. А теперь вот то, что есть. На месте былых усадьб села - заросли шиповника, на месте бывших полей расстилается вдаль от бывшего села ровная березовая роща.

Философ Алексей Гришков. Семья Барыльников. 

Утром геодезисты уходят по своим делам, а я отправляюсь навестить отшельника, живущего выше по реке.
Алексей Гришков удалился сюда от мира более двадцати лет назад по соображениям идейным, во многом сходным с теми причинами, по которым становятся дауншифтерами сегодня. Его принципы: ни на кого не работать, ни от кого не зависеть, жить в ладу с собой и миром. Последнее даже здесь в глуши получалось плохо. В советские времена власть присматривалась к нему как к потенциальному, да-да, антисоветчику. Подозревая вызов обществу даже в том как он посторил себе дом. Не "как у всех", а из стоящих вертикально бревен.
Гришков же объясняет все просто. Чтобы положить бревно горизонтально нужно два человека, а чтобы его поставить вертикально, достаточно и одного.
Алексей показывает мне освоенные им тридцать соток земли. Кроме дома на них крытый рубероидом чум, небольшая, внутри два на два метра, экономичная в плане расхода дров избушка, хозяйственные постройки да огород. Здесь Гришков выращивает картошку с клубнями весом по килограмму каждый. Секрет в специально заготавливаемом для удобрения компосте. Хранит картошку в специально обжигаемом перед закладкой урожая погребе.
Осмотрев усадьбу, за столом из мельничного жернова оставшегося от былого села Улунга, на берегу реки Улунга, пьем с ним чай.
Для жителей села, коих здесь не больше десятка, Гришков что-то вроде отдушины. Приходят к нему в гости поодиночке. Посидеть, поговорить за жизнь с видом на бегущую мимо воду.
Алексей показывает мне вырезанные для кого-то на заказ деревянные ложки, делится умением, как из одноразмерных жестяных банок из под консервов сделать изгибаемую под любым углом трубу.
Говорим о том, что человек, живущий один на один с дикой природой, начинает тоньше чувствовать окружающий мир. И иногда даже предчувствовать какие-то события.
Когда собираюсь обратно, Алексей выдаёт мне гостинец - несколько огромных, по килограмму, картофелин. Вечером пожарили её с геодезистами. Картошка оказалась очень вкусной.
Через день я еще раз заходил к Гришкову с одним из геодезистов. Попрощаться да отдать ему оставшиеся у нас излишки продуктов. И опять сидели у костра до полуночи, пили крепкий, почти чёрный чай со сгущенкой, говорили.
Когда собирались уходить:
- Выберешься, плюнь от меня на асфальт.
Это его отношение к добровольно оставленному им «цивилизованному» миру.
Кроме него, из постоянных жителей Улунги - семья Барыльников. Сегодня это Игнат с женой и двумя детьми и его младший брат Иннокентий.
Отец их, Александр Георгиевич, с женой Натальей приехал сюда из Минеральных вод в 1979 году. От него в наследство сыновьям осталась обустроенная на двух гектарах усадьба. Удивительно, как в такой глуши ему удалось не только приспособиться к местной жизни, но и создать для себя и своей семьи по настоящему полноценный мир. Сыновей своих с малых лет он учил не только общему образованию, но и всему тому, что необходимо знать для жизни в дикой тайге. С пяти-шести лет по очереди он брал их на два месяца в тайгу на промысел. А к двенадцати годам каждый из них сам уже был промысловиком и следопытом. Будет нужно, одним топором в тайге лыжи смастерят, зимовье поставят. Будет хищник "хамить", успокоят и его. А внешне ни как не скажешь. Вежливые, культурные парни с чистыми, искренними глазами.
На их усадьбе ухоженные клумбы и грядки. В двухэтажном доме, рядом с основным, настоящая общедоступная для всех Улунгинцев библиотека. В этом, отстроенном их отцом для них некогда учебном зимовье, живет сейчас Иннокентий, собирающийся выучиться на метеоролога, отстроить свой дом и завести семью. Это их мир, в котором они родились и выросли и откуда никуда не собираются уезжать. Напротив усадьбы в березовую рощу почти на километр уходит прорубленая и вручную отсыпанная их отцом аллея. Александр Барыльник хотел здесь сделать настоящий парк.
Это ли не пример, что в любом месте и в любых условиях, кем ты будешь, и как ты будешь жить, по большей части зависит только от тебя.
Если не помешают им и не выживут отсюда те, для кого они и их образ жизни не сходится с их "понятиями", именно они будут той основой, из которой сможет вновь возродиться здесь живое и здоровое село. В апреле 2010 года я встречался с ними во Владивостоке, где Игнат и Инокентий учатся.
Через неделю Игнат собирался назад в Улунгу, своим ходом от посёлка Восток. Это почти сто километров по лесовозным дорогам и около сорока километров через тайгу. Для них это - обычное дело. 
На следующий день пришел вертолет, и геодезисты с клиентами базы улетели домой. Был соблазн улететь вместе с ними, но погода пока ещё позволяла задержаться. Перейдя Улунгу вброд, взбираюсь на высокий склон над селом. Отсюда все как на ладони. Метеостанция, дом нанайца охотника Мити, маленькая избушка, усадьба Барыльников, дома авиаслужбы и турбазы, часовенка, отстроенная назначенным сюда, но не ужившимся с местными жителями священником. Спустившись, ухожу к слиянию Улунги и Бикина.Здесь на берегу и небольшом островке свежие следы молодого тигра. Говорят, что ночами он нередко прохаживается по дороге, ведущей к посадочной площадке.
Вернувшись назад, знакомлюсь с вернувшимся с верховьев Бикина смотрителем Верхнебикинского заказника и расспрашиваю про обозначенные на карте зимники. В отличие от зимника, тянущегося на побережье моря в Максимовку, тем, что ведет к поселку Восток - уже два года никто не пользовался. Но, судя по карте, это будет и более короткий, и более надежный вариант возвращения.
 Рассчитываю по зимнику добраться до урочища Старая речка. А там, чтобы не лезть через большую марь, до метеостанции Родниковая пойти по другому берегу Бикина. Дальше есть уже известные мне варианты. Или по реке до Красного Яра, дождавшись попутный бат, или по тропе и лесовозной дороге на поселок Восток.
По пути к месту жительства встречаю одного из обитателей маленькой избушки. Удивившись тому, что я не улетел вместе с геодезистами, говорит, что они зайдут ко мне вечером.
- Надо исправлять ситуацию..
 Звучит это уж очень как-то двусмысленно. Не то хотят зайти да выпить за доверие и взаимопонимание, не то, как-то иначе урегулировать свои подозрения в том, что я случайно узнал лишнего об их "сельхозугодьях" и "заготовках".
Не скажу, что меня это не напрягло. Но страха показывать нельзя, и я говорю, что буду их ждать.
Вижу, что и мой ответ прозвучал не однозначно. Ничего, пусть подумает.
Что уж и как они там хотели «исправить», для меня так и осталось неведомым. Вечером никто не пришел. А утром, поднявшись пораньше, вернув хозяйке метеостанции колун и поблагодарив за гостеприимство, выхожу в обратный путь.
Мне очень хотелось забраться и выше по Бикину, но, оценивая ситуацию здраво, я понимаю, что и так нет повода сетовать на удачу. Осень задержалась почти на весь октябрь.

Вниз, вдоль Бикина. Тигровая метка. Полезная находка. 

Попрощавшись с Улунгой, ухожу на лесную дорогу.
Километра через три она кончается, упершись в сухое болото. Среди высоких кочек непросто определить место, где когда-то проезжала машина. Бывшую дорогу удается найти только за марью. Местами она завалена буреломом, местами ручьи промыли поперёк её глубокие канавы.
По утреннему морозцу, пока не пригрело солнце, намереваюсь пройти как можно больше. Но, вскоре зимник вновь выходит на мари с кочками высотой мне по пояс. Вымотавшись, решаю выходить на Бикин. Берегом тоже идти не сахар, но там хотя бы есть шанс на попутную лодку.
Пробираясь вдоль реки, к вечеру выхожу на обширную галечную отмель, на которой решаю остановиться. Непонятно, какая, из двух расходящихся здесь под прямым углом проток основная. Что там дальше неизвестно, а здесь в достатке дров и хорошее место для рыбалки.
Поставив палатку, наскоро настраиваю спиннинг и к воде. За несколько дней я соскучился и по этому занятию, и по вкусной рыбке. Несколько раз блесну до берега сопровождают хариусы и небольшие ленки. Похоже они здесь уже ученые. Но, когда блесну удается точно положить в затишье за корягой у противоположного берега, мои старания тут же вознаграждаются приличных размеров ленком.
Это как раз то, что надо. Голова, хвост и плавники - на уху, остальное - пожарить.
Собирая дрова на костер, в прогале ивняка, на месте обмелевшей протоки, вижу мелькнувшую косулю. На отмели полно их следов, есть и следы медведя.
Кухаря, напеваю: «Добрые соседи- тигры и медведи…», не забывая оглядываться по сторонам.
Судя по закрученным клочьям облаков и выплывшей над сухостоем мутной луне, погода вскоре может поменяться, но сегодняшний вечер точно хорош, и я наслаждаюсь им в полной мере.
Хороша уха из ленка приготовленная на костре. На второе - кусочки жареной рыбы с дымком, которые прежде, чем отправить в рот, макаю в соевый соус с васаби. Да, такую вкуснотищу можно отведать лишь в таких диких местах.
Когда совсем темнеет, на краю ивняка, совсем близко от меня одиночно и отрывисто «лает» самец косули, по местному - гуран. Не нравится ему что кто-то расположился на его любимом месте. Бросив в темноту камень, по шуршанию гальки слышу, как тот немного отбежал и уже оттуда, прежде чем уйти, еще несколько раз тявкнул.
Здесь еще в достатке зверья. Но всё это только потому, что не вырубаются ближние к Бикину леса. Хватает на поросших дубами и кедрами террасах корма кабанам. Ну и, конечно, потому, что сами удэгейцы и нанайцы, кормящиеся этой рекой и этим лесом, как могут, защищают свои охотничьи участки от пришлых охотников.
Следующим днём вновь пробираюсь вдоль берега. Идти сложно. То и дело, огромные завалы из леса на ответвляющихся от основного русла протоках, густой, колючий кустарник, заливы, вынуждающие их обходить.
Пробираясь и перебираясь через все эти препятствия, главная задача - сохранить руки и ноги. Потому как, случись что, рассчитывать будет не на кого. Еще совсем недавно оживленная река опустела. За два дня пути я не слышал ни одного звука мотора, ни одного выстрела, не видел ни одного человека. Лишь замусоренные бывшие стоянки на косах, которые вскоре присыплет снегом, а весной смоет большой водой.
Обходя очередной залив, замечаю впереди шевельнувшуюся траву и мелькнувшее желтое пятно. Возможно, это косуля или изюбрь, дремавшие на припеке. Но, место, где только что лежал зверь, очень удобно для засады. Да и следы тигра на подсыхающем иле рядом допускают предположить что это был он.
То, что зверь ушел, это хорошо. Но, помню я и слова удэгейцев, что тигра, как они его называют, может «обидеться» даже за то, что ты прошел по его тропе.
Находясь в тени, в воде одной из освещенных солнцем мелководных проток, вижу греющихся на солнце крупных и жирных ленков. Скидываю рюкзак, чтобы заняться рыбалкой и не обнаруживаю пристегнутого к нему походного спиннинга. Я примерно знаю, в каком месте, продираясь через кусты и перебираясь через бурелом, мог его потерять. Вернувшись, наверняка нашел бы его, но что-то удерживает меня, подсказывая, что делать этого не надо.
Сегодня холодный и напористый ветер. Он усиливается, гоня в голубых освещенных солнцем небесах тяжелые серые облака. Это значит, что лимит благоприятной для путешествия погоды исчерпан, и завтра может наступить зима. Пора искать избушку, где в тепле и относительной безопасности я смогу ждать идущую вниз лодку.
До ледостава кто-нибудь все равно пойдет вниз. Через несколько дней начинается сезон добычи соболя. Скорее всего это будет бат, забросивший на охотничий участок, промысловика. О плоте, видя то, с каким напором затягивает воду под огромные завалы, мыслей даже не возникает. Это было бы попыткой самоубийства. Кроме того, на нем не пройти в местах, где узкие пропилы.
Ближе к вечеру нахожу на небольшой проточке избушку. Затопив печку, ночую здесь. А ночью выпал снег.
Утром, пока кипятится вода в котелке, выхожу осмотреться. Прохожу по тропе к берегу реки и в пятнадцати метрах от избушки натыкаюсь на следы и поскреб тигра.
Следы тигра попадались мне и раньше, но в этот раз почему-то напрягло. То ли после вчерашней встречи, то ли потому, что, выйдя из зимовья, не захватил ружьё. Думаю что тигр, скорее всего, шел за мной по моим следам, а под утро ушел, оставив метку.
К избушке я вернулся быстро и, оглядываясь.
Выйдя в очередной раз из зимовья, замечаю диковинное заснеженное растение рядом с ним. Высотой оно в полтора метра, похожее на выращенное в горшке взрослое дерево. Здесь много диковинных неизвестных мне растений, но подобное я уже где-то видел. Приглядевшись внимательнее, вижу, что это очень старый куст конопли, со стволом толщиной в руку.
Плотно позавтракав, решаю попробовать идти дальше. А когда кончается тропа понимаю, что, если до полудня не найду подходящего жилья, лучше будет вернуться обратно. Хотя бы потому, что даже пятисантиметровый слой снега - это очень неприятно при преодолении завалов с «кипящей» в дырах под ними глубокой темной водой. С торчащими во все стороны, острыми как штыки, ветками. Поскользнуться с не хорошими последствиями - это сейчас большая опасность, чем неправильный тигр или медведь. В полдень, перед возвращением назад к избушке, останавливаюсь передохнуть на косе.
Не смотря на подсказывающий такое решение здравый смысл, назад возвращаться не хочется. Бывает так, не нравится место и всё. Не потому, что там тигр. Он может быть в любом месте и гораздо ближе, чем я могу себе представить. Просто, что-то внутри меня подсказывает, что лучше этого не делать.
Насколько могу, тяну время, прикидывая другие варианты. Передохнув, прохожу в дальний конец косы, посмотреть что там. А там едва заметная тропинка, уходящая от реки в лес.
Такая тропинка может вывести к зимовью, решаю пройти по ней. Но тропинка, миновав островной лес, по краю болота выводит сначала к протоке, а за ней и к потаенной стоянке. Люди здесь были недавно и судя по всему, собираются сюда еще вернуться . Об этом говорит оставленная посуда и пара сетей, увязанных и подвешенных на ветви.
Прежде чем вернуться к реке, осматриваю все поблизости и нахожу то, что здесь и сейчас для меня действительно важно.
Привлекает внимание непонятного назначения свежий пропил шириною, примерно, в три метра. Деревья пилили явно не на дрова. Присмотревшись, вижу на лесной подстилке рубчики шин. В этот момент я, наверное, был похож на обитателя необитаемого острова, увидевшего на нём вдруг следы другого человека. Люди, которые здесь были, приехали сюда и уехали отсюда НА МАШИНЕ. Для меня это значит, что по их следу, рано или поздно, я смогу выйти к используемой лесовозной дороге. По моим представления до нее не больше тридцати километров. А это уже цивилизация, то есть реальная и самостоятельно осуществимая возможность выбраться к связанному с остальным миром поселку. Риск конечно есть. Может вновь повалить снег и засыпать след, например, там, где уже будет несколько вариантов выбора направления. В любом случае, даже один раз прокатанная дорога - это лучше, чем лезть через колючие кустарники и по бурелому.

Выбираясь с Бикина. Встреча с промысловиками. Двойная удача. 

Пока вновь не пошел снег и есть запас светового дня, надо идти вперед. До свидания Бикин, мне пора. Спасибо за то, что первичная разведка смогла стать интересным продолжительным путешествием.
По пропилам и едва заметному под подтаявшим снежком следу, уходя от реки, постепенно поднимаюсь вверх. Пробивая дорогу, эти люди старались максимально использовать пологие терассы. На одной из них, в двадцати метрах от меня, вскакивает с лежки изюбрь и, гремя рогами по ветвям, резво скрывается в лесу.
Свежий пропил вскоре сменяется заброшенной лесной дорогой. Попадается и пара давно не используемых ответвлений. Если бы не видный пока след, каждое из них заставило бы задуматься о выборе дальнейшего пути.
Ночую в лесу, поставив палатку и запалив рядом с ней нодью. Благо сейчас уже можно не бояться стать причиной пожара. Немного потеплело, ночью падает мокрый снег. Похоже, что Бикин не хочет меня отпускать, решив засыпать путеводный след. Разберемся, утро вечера мудренее.
Утром, отряхнув от снега и упаковав в рюкзак сырую палатку, продолжаю путь по красиво заснеженному лесу. Следов тигра и медведя не попадается и это уже неплохо. Плохо то, что если снегопад затянется, и снега выпадет много, это скажется на скорости и качестве движения. А его может выпасть разом и по пояс. При таком раскладе вполне реально и зависнуть в положении ни вперед, ни назад на весьма неопределенное время. Потому иду максимально возможно быстро, отвлекшись лишь на то, чтобы взять на бульон из слетевшего от ручья выводка, одного рябчика.
Когда схожу за ним с дорожки, вижу следы подкрадывавшегося к рябчикам соболя. Похоже, я испортил ему охоту.
- Извини брат, мои припасы уже на пределе.
К полудню, изрядно промокнув, и устав, бредя по колено в снегу, уже раздумываю об устроении для отдыха и просушки, бивуака, когда удачно выхожу к развилке со стоящей на ней избушкой. Вот уж действительно вовремя. Растопив печь, сушусь, греюсь, пью крепкий чай. Удивительно, как этот напиток способен восстановить силы.
Тем временем кончается и снегопад. От избушки одна из дорог уходит на восток, другая - на запад, круто вверх. Но, поскольку дорожки здесь не прямые, а так как удобнее, моей может оказаться любая из них.
Чтобы определиться, приходится спуститься по первой к броду через речушку. Сделав вывод, что машина здесь не проезжала давно, свое путеводной дорогой выбираю вторую.
Эта дорога идет по склону горы. И она уже явно не самоделка. Чтобы пробить её здесь, когда-то использовалась серьезная техника. По её краям попадаются пни и еще живые кедры, со специально стесанной на погибель дерева корой. Это значит, что периодически кто-то заезжает сюда не только на охоту и рыбалку.
Перехожу вброд речку Тавасикчи, с пепелищем сгоревшей избушки и вырезанными на стволах деревьев угрожающего вида масками. Похоже это следы противоборства защищающих Бикин аборигенов и неуклонно подступающих к их угодьям городских и поселковых.
Следов пересекающих дорогу почти нет. Видимо вся природа вокруг затаилась в предзимье, привыкая к белой тропе.
Проходя мимо обширной гари на склоне справа, вижу сначала след пересекшего дорогу кабана, а затем и его самого, шумно сорвавшегося с лежки рядом с дорогой. Отбежав метров на тридцать, он стоит, шумно втягивая морозный воздух, хорошо видимый мне в прогале захламлённой низины. Посмотрев на него и представив аппетитное жаркое, продолжаю путь. Сейчас нет времени с ним возиться, да и неправильно губить зверя, чтобы взять на еду лишь два-три килограмма мяса.
Уже в сумерках останавливаюсь на ночлег у скинутых кем-то на обочине огромных кедровых чурбаков. Они, конечно, подмокли, но топор и опыт помогают распалить меж них костер. Постепенно они подсохнут и будут гореть всю ночь. Ставлю палатку и готовлю ужин.
Рябчик, горсть риса, немного специй и можно расслабиться, наслаждаясь вкусной едой. А ночь, судя по высыпавшим на небе звездам, предстоит морозная.
Чтобы нормально выспаться и восстановить силы, использую все ресурсы. Как следует просушившись, в спальный мешок залезаю, одев сухие шерстяные носки, а на себя пуховик. Вместе с бутылкой с горячей водой в ноги и покрывалом поверх спального мешка из куска палаточной ткани, - это заметно повышает морозоустойчивость.
Сплю крепко и, выспавшись, поднимаюсь перед рассветом. Надо максимально использовать световой день для движения. Стороны обращенных друг к другу чурбаков жарко тлеют. Нескольких отколотых с их краев крупных щеп хватает, чтобы возобновить костер. Мороз явно за минус десять, плюс ветер. До рассвета еще полчаса.
Медленно просыпаюсь, потягивая горячий крепкий чай, когда вначале слышу надрёвный шум мотора лезущей на косогор большой машины, а затем вижу вынырнувшие из снежной круговерти фары. Вот уж действительно неожиданность. Сигналю налобным фонарём, и вскоре рядом останавливаются два лесовоза. Выбравшиеся из них люди явно не трезвы и настроены недружелюбно.
Окружив меня у костра, начинают с обычных расспросов.
- Кто такой, откуда идёшь, что делаешь здесь?
За разговором выясняется, что они охотники, забрасывающиеся таким образом на промысел. Сейчас едут на Бикин, чтобы наловить рыбы для капканных приманок.
Вижу, что поначалу мои объяснения, лишь усиливают недоверие. Как я понимаю, они принимают за меня за охотника за дармовой коноплей. То есть, за забравшегося в их мир бича и наркомана, который может и разграбить избушку, и сжечь её.
В начале сезона самое страшное для промысловика застать на месте своего зимовья пепелище.
Ситуация крайне напряженная. Постепенно от «тебе жить осталось, пока костер догорит» и «наливай ему кружку спирта, сейчас разберемся», разговор смягчается. А когда находятся и общие знакомые, после уточняющих вопросов, когда и где я был, всё становится на свои места. Лишь один самый нетрезвый из них, все порывается со мной «разобраться». К счастью, решающее слово не за ним, а за хозяином этого участка и зимовья на нем. Которое, как оказалось, было всего в двадцати метрах от места моего ночлега. Как я мог его не заметить? Впрочем, с устатку, в сумерках, в заснеженном лесу это не сложно.
Мужикам трудно понять, как городской человек из далекого Подмосковья может ходить и вполне нормально жить, а не выживать в их тайге, что я могу нормально выспаться и восстановить силы в палатке в пятнадцатиградусный мороз, но факт остается фактом.
Пьем чай, перекусываем. От эквивалентной стакану водки дозы спирта отказываюсь, объяснив, что собираюсь весь день идти. Но, грамм тридцать пригубить, «чтобы не обидеть», все же нужно. В некоторых ситуациях это как тест на «свой-чужой».
Роман, хозяин этого участка, интересуется, чьи следы встречались мне по пути от реки. Узнав, что по таежному закону я оставил из своих «излишков» в избушке, где сушился накануне, пачку чая и пачку сигарет, говорит дальше со мной почти на равных. Подсказывает, сколько мне осталось идти до лесовозной дороги, где и как можно срезать часть пути.
Роман удивительно похож на актера Сергея Векслера. То же лицо, манера говорить. Прежде чем отправиться дальше, он предупреждает меня, что где-то в этих местах хребта Боголадза, обитает беглый человек. Сам он его не встречал, но чтобы знать о том, что в горах чужой, достаточно уметь читать следы.
Роман предлагает составить им компанию на рыбалке и через неделю выехать на лесовозах, которыми они забрасываются. Мне было бы интересно пообщаться с ними подольше. Даже по оброненным обрывкам фраз можно узнать многое, о чем здесь не принято говорить при посторонних. Но, принимая во внимание их стратегические запасы спирта и понимая, что уже через три дня эта дорога может стать, мягко говоря, труднопроходимой - вынужден отказаться.
От необходимости всегда быть начеку накопилась усталость и хочется выбраться побыстрее. За сегодняшний день надо дойти до лесовозной дороги. До нее еще крутой перевал, и чуть более двадцати километров.
Натужно гудя, лесовозы переезжают промывшую дорогу речушку, и вскоре их гул растворяется в глушащем всякие звуки снегопаде. А мне надо спешить, пока поваливший густо снег не присыпал так удачно освеженный ими для меня след.
Тушу снегом костер и в путь. Теперь уже по горам, обвивая и медленно поднимаясь по которым, дорога идет к перевалу.
Проходя здесь, машины насторожили зверье инородным вторжением в окружающую тишину мощным ревом моторов. Для моей безопасности это дополнительный плюс. Потому как теперь зверье, возможно, и меня тоже воспринимает как часть этой побеспокоившей их мощной силы. А не как одинокого странника, который при удобном случае может стать добычей.
Судя по крепнущему морозу, медведи уже должны были залечь в дупла и берлоги. А у тигров, которым неглубокий снег - лишь помощник на охоте, добычи хватает и без меня.
По распадку вдоль реки, любуясь открывающимися пейзажами, поднимаюсь в гору. В стволах дробовые патроны. Чтобы не упустить возможность попутно добыть рябчика. Риса осталось на один раз сварить. Со специями и долькой чеснока его можно приготовить и так, но с бульоном и нежной мякотью рябчика и вкуснее, и сытнее. Радуюсь своей предусмотрительности, когда от журчащего по камням ручья сначала вспархивает на дерево и почти сразу слетает рябчик. Достаю его влёт вторым выстрелом. Гулкое эхо разносится по делящемуся на три рукава распадку.
Убирая птицу в клапан рюкзака, натыкаюсь взглядом на следы пересекшего дорогу поперек медведя.
Ружье не заряжено, а мишка где-то рядом, и с большой вероятностью неправильный. Снег валит густой, след едва присыпан, значит, зверь прошел здесь буквально передо мной. Снегопад глушит звуки, ветер боковой, значит, меня на подходе он не мог услышать, и учуять. По прогревшейся на ходу спине прокатило холодком.
Если это зверь, по каким либо причинам не набравший жира на зимовку, представляю, что здесь могло произойти, если бы он заранее узнал о моем приближении. Выкатился бы из засады в густом ельнике, я бы и разглядеть его толком не успел бы.
Вниз по ручью, куда уходит след, до ближних кустов метров пятнадцать. А вторая стреляная гильза не как не хочет вылезать из патронника. Выковыриваю ее ножом, вкладываю в патронник заряженные пулями патроны и быстрым шагом, держа ружье наготове, поднимаюсь по дороге в гору. Чего-чего, а воевать с шатуном мне совсем не хочется. Особенно сейчас, когда до дороги, по которой ходят лесовозы, где сейчас для меня уже «большая земля», остался день пути.
Отдохнуть и перекурить останавливаюсь только там, где хотя бы метров на десять вокруг есть обзор. Дорога поднимается к перевалу зигзагами. И на каждом её повороте я всё еще на том же, поросшем густым лесом, склоне. С верхней террасы, как со смотровой площадки, открываются захватывающие дух виды на тянущийся здесь с запада на восток хребет. С северной его стороны, на скальных склонах, - заснеженные ели и возвышающиеся над ними кедры. С одной стороны этого хребта, дикий мир, простирающийся меж гор, вдоль берегов Бикина. По другую сторону хребта - другой мир и другая тайга, вдоль и поперек изрезанная лесовозными дорогами. Где на делянах ревут бензопилы, превращая кедр, дуб и ясень в деньги.
Самое время сварить чайку да немного передохнуть. Еще немного и перевал, от которого дорога пойдет уже под гору.
Под гору идти получается заметно быстрее. Дорога эта давно брошенная, и спуски местами такие что удивительно, как по этим камням сюда вскарабкались лесовозы.
В начинающихся сумерках в подсказанном Романом месте срезаю путь и, перейдя моховое болото, раздвинув ветви елей, выхожу на лесовозную дорогу. Я повидал их немало, но такой еще не приходилось. Этой «лесовозке» позавидовали бы и иные из федеральных трасс. Широкая, хорошо отгрейдированная и даже с километровыми столбиками. Силы на исходе, мороз крепчает и не хочется никуда идти, но Роман говорил о какой-то сторожке в шести километрах отсюда, где отдыхают, пережидая непогоду, водители. Иду её искать.
Время от времени, кажется, что я слышу приближающуюся издалека машину, но ожидаемое в очередной раз оказывается отражением звуков шумящей внизу реки. А сторожки все нет и нет. Уже в темноте выхожу на развилку, где дорога «раздвояется». Оба рукава одинаковой ширины и одинаковой укатанности. По какому идти, неизвестно. Это значит, что надо разводить костер и ставить палатку здесь.
Сняв с плеч рюкзак, решаю пройтись налегке по одному из ответвлений и, отойдя на полкилометра, издали слышу действительно приближающуюся машину. Запыхавшись, едва успеваю добежать до рюкзака и развилки, когда из за увала показываются фары.
Не надеясь особо, что кто-то захочет ночью остановиться у неизвестного с ружьем, все же поднимаю руку. И, о чудо, машина останавливается. За рулем лесовоза удивленный молодой парень. Диалог постараюсь передать максимально точно.
- Привет! Далеко едешь?
- Домой.
- А дом где?
- В поселке.
И все это парень отвечает спокойно, я бы даже сказал флегматично. Стараюсь не спугнуть его.
- А поселок как называется?
- Восток.
- Захватишь?
- Садись.
Большое «Уффф…» я сказал уже про себя, когда я сам и рюкзак расположились в теплой кабине. На улице уже точно за минус двадцать.
Водителя зовут Сергей. За подвоз презентую ему рябчика. Еще с полчаса я беседую с ним, а потом тепло кабины смаривает меня и я засыпаю.
Через шесть часов, в два часа ночи, въезжаем в поселок Восток. Здесь о моем возможном появлении уже предупреждены родственники моей знакомой.
После того меня признали и впустили в дом, посмотрел на себя в зеркало, то второй раз за эту ночь удивился. Небритый, страшный, пахнущий костром. Многие бы очень сильно подумали, впускать ли такого в дом ночью.
Если бы не две подряд удачи, не знаю как у меня хватило бы сил разжечь нормальный костер и благополучно пережить в лесу эту морозную ночь.
Спасибо этим и другим помогавшим мне в пути людям.
Да не оставит и впредь меня «Тот, кто меня бережёт».

Прежде чем выехать в Владивосток, ночую и пару дней отдыхаю приводя себя в порядок в посёлке Восток на реке Дальней, в гостях у родителей хорошей знакомой. Спасибо им, как и всем кто, так или иначе помогал мне в пути. Через пару лет встречался в Владивостоке и с Барыльниками, которые там заочно продолжают учёбу, и шаманом из Красного Яра, Василием Дункай.
Когда я немного задержался с ответом на вопрос, приеду ли к ним ещё, тот сам опередил меня:
- Приедешь. Я знаю...