Звезды над урманом часть 102

Предыдущая страница: http://www.proza.ru/2014/12/24/1233


 Утром Камыш со своими гребцами, усаживаясь в челн и прощаясь с жителями лога, вручил кузнецу свиток и, как бы невзначай, высокомерно объявил:
– Князь Самара разрешила вам жить тут и кодскому князю Алычу отписала. Нам белый шаман нужен, никто лучше тебя не умеет сабли ковать.
Проводив посла князя, мужчины принялись готовиться к встрече со стрельцами. Теперь они знали, что их осталось всего семеро. Но и семь – это сила.
– Я и одной рукой пищаль заряжать могу, – предложил свои услуги Максим.
– А у меня два сына пищалей не видели доселе, но из луков ловко стреляют, так что и нас трое. Да выкупленных из татарского полона мужиков четверо. Правда, у них кожа да кости, но и они сгодятся для дальнего боя, – отозвался кормчий Ефим.
– Ну-ка, Ванюшка, сбегай за ними. Они избу себе ставят во втором логу, но пока не до нее. Отобьемся, подмогнем, – попросил пасынка Архип.
Вскоре к реке спустились мужики:
– Рано ты нас, Архип, в примаки  приписал. Говори, чем подсобить нужно. Ваня сказывал, что стрельцы хотят пожаловать, так мы с ними тоже кой-какие счеты имеем, – присаживаясь на берегу возле кузнеца, пояснил старшой. – Под Казанью воз с рыбой у меня отобрали, а самого в полон продали, так что учи нас, как стрелять из твоих пищалей.

***

Ветер наконец-то стал стихать и изменил направление. Водная гладь Оби успокоилась.
Сотник Иван засобирался в дорогу.
– Давай-ка, молодцы, сносите с берега на ушкуй пожитки. К обедне должны мы далее в дорогу пуститься. Да броню свою разберите, чтоб под рукой была. Пожалел я вас тогда на берегу, разрешил снять кольчуги, вот и потеряли товарищей своих. До конца века за это на мне вина будет, не замолить такое.
Пока стрельцы собирались, Пайза угрюмо смотрел на воду. Он понимал тяжесть встречи с Угором и Архипом. Люди воеводы придут и уйдут, а ему тут жить, торговать. Да и князь Самара по головке не погладит.
На Чудо-Озеро идти остяк наотрез отказался. Но какую в дороге найти причину, чтоб отстать от отряда, он не знал. Отдать Золотую Бабу или показать дорогу к ней, выдав место, – это значит навсегда быть проклятым своим народом. Участь изгоя его не прельщала.
Из раздумий купца вывела громкая команда Ивана:
– А ну-ка, робяты, налегли!
Ушкуй отходил от берега.

***

Огромный медведь, волоча переднюю лапу, крепко зажатую в деревянную колоду-капкан, пробирался сквозь тальник по берегу реки. Боль колода не причиняла, но мешала передвижению.
Плот с людьми давно уплыл вниз по течению, и догнать его было уже невозможно. Косолапый навсегда запомнил ненавистный человеческий запах от лежащих рядом с капканом малицы и кафтана. Он все равно найдет этих двуногих существ, установивших ловушку, и отомстит им. Отомстит и за смерть подруги, угодившей прошлой весной в охотничью яму с кольями, и за пропавшего медвежонка, его сына, которого, видимо, унесли с собой люди.
А пока, присев на полянке, зверь с ожесточением принялся грызть колоду, освобождая лапу.
Вырвав клыками лыковые ленты, крепившие две колодки, зажавшие меж собой его лапу, хозяин тайги наконец-то освободился от ловушки.
Этим временем Угор, пользуясь весенним половодьем, поднялся по Атлым-реке и уже заходил в ручей, скрытый от посторонних глаз ивовыми зарослями.
Зоркий, опытный глаз сразу усмотрел привязанную к веточке еле приметную тряпицу.
– Ай да Пайза, ай плут, все-таки приметил свороту, – усмехнулся вогул, и отвязав тряпочку, швырнул ее в воду.
Он встал в челноке и срезал еще несколько подломленных веточек. Убедившись, что примет больше нет, вогул, нагнувшись, подтянул ствол тальника и, заведя свою долбленку в тоннель из веток, скрылся в узком ручье. К полуночи он был на берегу озера. Лед уже отошел от берега саженей на полста, далее на воде колыхалась полоса лабз. К острову, где на мелководье озеро за зиму промерзало почти до каменистого дна, подходила полоса еще не растаявшего льда.
Спящий у другого берега, на песчаном плесе, в нагретой за день солнцем воде столетний Сорт Лунг не сразу распознал звуки осторожно опускаемого в воду двухлопастного весла. Тяжело отойдя от береговой черты, злой дух, хранящий подходы к острову, развернулся и, вильнув огромным хвостом, поплыл на звуки всплесков.
В небе, хрипло каркая, закружил седой ворон.
Вогул прибавил ходу, уже не таясь, хлопая по очереди обеими лопастями весла.
Огромная щука-оборотень чуть-чуть опоздала. Угор обошел по чистой воде слой лабз, вытащил свою долбленку на лед и потащил ее к острову.
Сорт Лунгу ничего не оставалось, как развернуться и вновь уйти на мелководье.
Столетняя щука доживала свой долгий век. Скоро ее заменит другая, и так будет продолжаться вечно. Злой дух переселится в молодое тело и останется сторожить сокровища от жадных и алчных людишек.

***
ПОЛЬША

По тронному залу гулял теплый летний ветерок. Король Сигизмунд глядел в раскрытое оконце. Он приказал никого к нему не впускать, и на это были причины.
По Руси упрямо ползли слухи о чудесном воскрешении царевича Дмитрия.
Не одному уж сплетнику язык отрезали слуги Бориса Федоровича Годунова, а молва все идет да идет в народе. Верит-то этому теперь не только чернь, но уже и бояре между собой шепчутся. Вон и новгородцы зашевелились, мечтая обрести независимость от царства Московского. Псковские бояре на запад поглядывают.
Земельные реформы, изменение самой структуры традиционного русского мира, проведенные за период царствования Ивана Грозного, не всем пришлись по душе. А жестокая политика Бориса Годунова и так осложняла накалившиеся противоречия. Практическая отмена Юрьева дня, когда крестьянин мог, расплатившись, уйти от своего боярина, еще больше всколыхнула низшие слои народа.
Увеличение сроков урочных лет взбудоражило казачество на Волге и Доне, так как многие бежавшие смерды и холопы, примкнувшие к казакам, теряли статус свободного человека, и время розыска на них продлялось. Многие западные князья и бояре были против реформы, в ходе которой они потеряли право собственности на землю, по которому ранее их деды и прадеды могли, приняв подданство Литвы или Польши, перейти вместе с землей и челядью в другое государство. Ныне это право было навсегда отобрано. Желаешь за границу – катись на все четыре стороны, но земельку отдай-ка, теперь она государю принадлежит, а не тебе, родимый.
Проведенная Иваном реформа в русском войске вообще меняла структуру татарско-феодального распределения должностей. Теперь в опричных тысячах служили не высокородные отпрыски своих родовитых предков, которые, зная вертикаль своего именитого положения, могли запросто отказаться подчиняться менее родовитому боярину, что случалось уже не в одной битве. А тысячными и сотниками назначались люди за военные заслуги и ум. Хоть опричнину государь и отменил, но за это время выросло целое поколение так называемых безродных бояр-дворян, и они не желали отдавать завоеванную власть сызнова старинным родам. Представители же старинных родов желали отомстить за вырезанных во времена опричнины родственников, и им было плевать, кто займет трон, лишь бы вернуть отобранные владения и жизненное положение. Вот на этом и зарождалась общенародная легенда о чудом спасшемся от рук убийц царевиче Дмитрии.
Король Сигизмунд отошел от оконца и, продолжая размышлять, присел за дубовый стол. Постукивая пальцами по столешнице, он решал, как поступить. Принимать ли во дворце молодого вельможу, объявившего себя царевичем Дмитрием, или отказать? Явно шельмец самозванец. Но поставить на московский трон своего ставленника, тем самым в дальнейшем взять под контроль Московское государство с присоединенной недавно Сибирью, было привлекательной целью. Да и подписанный мир между Московией и Польшей на двадцать лет не устраивал многих вельмож-шляхтичей, желавших захватить смоленские земли, разделив их между собой.
– А чем я рискую? Ну, дам самозванцу войска и деньги? – рассуждал король, – так верну я во стократ затраты, коли этот выскочка захватит трон. Его потом и убрать можно, пусть пару годков потешится, пока не укрепится моя власть в Московии. Римский Папа писал мне об одобрении расширения католической веры на востоке. Только вот крымский хан Гирей взад пяты дал, отказался идти на Московию, а отписал о вещем сне, страшном старце, приходившем к нему в покои ночью. И то, что звезды не советуют ему помогать королю в его планах. Суеверный старый дурень.
Да и без хана справиться можно. Казаки из Сечи Запорожской готовы помочь, да донские пойдут. Полторы тысячи наемных охочих людишек собрал царевич уже. А коли пойти северным путем, через Чернигов, а не Смоленской дорогой, то и крепостей там нет, и засеки не выставлены, о чем в пытках признался боярин Хрущев Петр Лукич, посланный Борисом Годуновым призвать донских казаков встать под его знамена. Да разгадали хитрость Годунова, что неспроста появился боярин Хрущев, видимо, знал он в лицо истинного царевича Дмитрия, опознать мог, разоблачить самозванца, то-то и замучен был им в Путивле пытками до смерти. Черниговские воеводы, плененные позже, тоже подтвердили, что русские не ждут нападения с Севера, так что дорога на Курск открыта, а там уж и холопы да бояре поднимутся опальные.
Но лучше бы для начала скрепить лжецаревича узами брака. Дать поместье и склонить его тайно принять католичество, а подходящую невесту из знатного рода мы уж отыщем.
Король дернул шнурок звонка.
– Немедля отписать сандомирскому воеводе Ежи Мнишеку, что его срочно желают видеть при дворе.

***

Никита проснулся от легкого дуновения сквозняка.
На противоположной лавке явился образ Гостомысла.
– Ты ли это, отче? – обрадованно обратился он к старцу.
– Я, Никитушко, я, – отозвался Гостомысл и продолжил: – Тебе теперича главное дело сотворить придется, зело полезное. Приплывут сюды ныне стрельцы, выдай им Ермака сокровища, но не все отдай. А токмо то злато и серебро, что хранится в бочонках из-под огненного зелья, что из красного древа собраны. Два дубовых оставь, они опосля пригодятся. Пущай оружие скупают для битвы праведной, оружия потребного, когда поляков из Москвы погонят.
– Так нет же покамест поляков в Москве-то? – возразил Никита.
– Будут. Уже и самозванца нашли, чтоб в поход его отправить.
– Да коли ты все знаешь, почему допускаешь вторжение? – истинно удивился каменотес.
– Так надобно. Чтоб прийти к согласию и примирению, необходимо пройти сквозь испытания всему русскому народу. Победить гордыню свою, а знати – возлюбить народ свой. Не будет единства, не будет Руси. Не будет Руси, сгинет и весь славянский род. Останется жалкая помесь, которая не способна будет сохранить то, что многими сотнями веков сохраняли наши пращуры. Единственно, чем я мог помочь Руси, то напустил страшный сон на крымского хана, обратился он к толмачам, а те его и отсоветовали с юга в поход на Московию идти.
Ванюшку же не бросай, уж больно полюбился мне этот отрок. Способен он ко всяким наукам и языкам. Шар, что дал я тебе, внутри тайник имеет. В нем горошины зеленые. Завтра захворает он шибко. Ты дай ему половинку одной горошины – нужен он мне он на этом свете, – остальные же сохрани. Это индийское снадобье. За ним многие цари и фараоны охотились, чтоб жить вечно. От принятия одной горошины всего-то на десять лет состаришься вместо ста тебе отмеренных.
– Потому ты и жил, отче, сто веков?
– Да, но устал. Я в другом мире встретил своих сыновей, жену, внуков, отца Буревоя. Но на мне кончился род по мужской линии, и суждено теперь Гостомыслу быть вечным скитальцем между вашим миром и миром наших предков. А вам, конечно, с Ванюшей пребывать на земле и быть моими руками. Это ваша доля, от нее не уйдешь. Еще ведаю, что появился в польском стане некий пан Казимир. Уж больно ловок и коварен он. А самое главное – не берет его старость. Потому и сдается мне, что похищенные горошины каменной смолы у моего няньки старца Веденея – его рук дело. И опознать по лику убийцу и вора может только Ванюшка, побывав в прошлом.
– Со стрельцами-то как поступить, отче? – поглядывая на утренний свет, проклюнувшийся в оконце, осведомился Никита.
– Пусть Ваня их встретит и уведет в избу на Атлымке. Им не подняться рекой, вода падает. Там до ледостава пока пожительствуют. Снасти есть, запасы тоже, выживут. На Чудное озеро стрельцов не пускайте и дорогу не указывайте. Угор пущай сам бочонки привезет.

***

Ушкуй, идя правым берегом, вошел в протоку, что, обходя остров, впадала в дельту Атлым-реки.
Пайза разглядел челнок, привязанный к бревнам завесы  на подгорной стороне. В нем беззаботно бил острогой рыбу Ванюшка, складывая ее в плетеный короб. Рядом, высовываясь из-за борта челнока, плясал годовалый медведь, тоже пытавшийся выловить лапой из воды выходящую с нереста рыбу.
Подросток встал и помахал Пайзе рукой, подзывая подплыть.
– Дядька Пайза, толк есть! Подгребайте, – приставив к губам ладошки лодочкой, крикнул мальчик.

Примак *- зять, принятый в дом жены. 
Лабзы ** - плавающая переплетенная травяная масса.
Завеса*** - частокол из бревен, перекрывающий выход рыбы из сора (заливного луга)





продолжение: http://www.proza.ru/2015/01/15/1551


Рецензии
Шумел КАмыш, деревья гнулись - а МАЗ-КАМАЗ как повернулись?

Он Ол   07.01.2015 17:15     Заявить о нарушении
Шумел камыш, деревья гнулись, а ненька горе от ума. С грустью Олег.

Олег Борисенко   07.01.2015 17:32   Заявить о нарушении
Романтиков жалко, Олег - самых первых, самых-самых...

Он Ол   07.01.2015 18:31   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.