Таня Шарова

   Это самая долгая моя школьная любовь, но одновременно самая тайная и самая безответная. Я выделил ее еще в третьем классе, когда меня перевели в другую школу, но только в мечтах мог увидеть себя рядом с первой, на мой безошибочный взгляд, красавицей класса за одной партой. В четвертом классе моя мечта сбылась: наша новая классная руководительница посадила меня рядом с Таней. Первые дни после этого события я блаженствовал. Только тот, кто был влюблен в свою соседку по парте, может понять, как прекрасно попросить у нее на уроке что-нибудь, например, резинку (я никогда не говорил «ластик», да и теперь язык не поворачивается) или промокашку, и получить требуемую вещь из ее маленьких ручек. Она вся была очень маленькая, пожалуй, самая маленькая в классе, можно сказать миниатюрная, со светло-русыми, до плеч, волосами, вздернутым маленьким носиком и нежным голоском. Удивительно, но я недавно смог убедиться, что эти достоинства остались при ней. Кроме этого, она была отличница, а я троечник, меня и посадили к ней с педагогической целью – помочь мне подтянуться. Цель, отчасти, была достигнута, Таня позволяла у себя списывать.
   Но дальше немого и безответного обожания дело не пошло, хотя моя влюбленность продолжалось до десятого класса. Рядом с ней я просидел всего один год, и, боюсь, не произвел на Таню достаточно выгодного впечатления. Ей было гораздо интереснее с другими ребятами, хотя какого-то одного поклонника, по крайней мере, в нашем классе у нее не было. Это облегчало мои страдания от неразделенного чувства. Постепенно интерес к ней стал гореть более ровным пламенем, временами заменяясь интересом к другим девочкам, но совсем не угасал.
   Яркая, но кратковременная вспышка произошла в одном из ведомственных железнодорожных пансионатов Евпатории, куда я приехал с родителями отдыхать. В первый же вечер, прогуливаясь после ужина по окрестностям пансионата, я неожиданно для себя увидел на соседней аллее Таню, тоже совершавшихся вечерний моцион перед началом демонстрации ежевечернего киносеанса со своей мамой, кстати, школьной учительницей. Меня она, по-моему, не заметила. Эта мимолетная встреча пробудила мою дремавшую влюбленность, и остаток вечера я провел, витая в мечтах о наших с ней встречах под сенью цветущих магнолий. (Не знаю, росли ли там магнолии, но сказано красиво!).
Увы, судьба жестоко насмеялась над моими грезами. Три последующих дня я провел в поисках моей дамы сердца, обшаривая взглядом все возможные  места ее нахождения, но тщетно. Нет, она не пряталась от меня, все гораздо прозаичнее. День моего приезда был днем ее отъезда.
   Здесь сделаю небольшое отступление, чтобы обобщить свой опыт в завязывании любовных интриг в местах отдыха, санаториях и больницах, где я провел в детстве немало времени. Удивительно, но факт, что на отдыхе у меня был только один роман с Аллой в пионерлагере (смотри выше), хотя с родителями я ездил довольно часто в Евпаторию и в другие места (например, дом отдыха «Роща» за Харьковом). Видимо, родительский надзор не способствовал разгулу любовной стихии. Там же, где я оставался один, без романов не обходилось, иногда их было несколько. Отсюда два практических совета. Первый родителям: если вы озабочены нравственностью своих детей, не позволяйте им долго находиться без вашего присмотра. Второй детям: старайтесь как можно чаще и дольше проводить время без родителей, и ваша жизнь станет эмоционально богаче.
   Прошли школьные годы. Давно прошли. Не так давно, кажется, в девяносто шестом году, я пошел на встречу выпускников тридцать пятой школы. Был какой-то школьный юбилей, и собрались выпускники самых разных лет. Из нашего класса было пять ребят и две девочки, в том числе и Таня, которую я не видел лет двадцать пять. Я знал, что Таня живет в Харькове, где, после окончания института железнодорожного транспорта, вышла замуж. Любопытно, что в нашем классе было больше всего ребят по имени Владимир (шесть, если мне не изменяет память) и девочек по имени Татьяна (примерно столько же). На встречу пришло три Володи и две Татьяны.
Мы не пошли на торжественное заседание в концертном зале, а спустились в кафе, благо там было еще свободно. Сдвинули два столика, заказали вина и водки, купили конфет и пирожных, и потекла беседа, сначала общая, потом разбившая на  ручейки частных разговоров и воспоминаний.
   Витя Лаевских  пришел со своей женой. Я тоже не видел его двадцать пять лет. Мы с ним не были особенно близки, но входили в одно сообщество – троечников. Вспоминали наши проказы на физике, трудах и военной подготовке. Витя «выбился в люди», как бы сказали мои родители – работал главным бухгалтером какой-то конторе по стандартизации. Для меня было неожиданностью, потому что в школе он мне казался не очень умным, забитым деревенским парнем (он приезжал в школу на электричке из поселка Беломестное). Для него, наверное, тоже было неожиданностью встретить в моем лице кандидата наук, преподавателя института, даже, в то время, еще заведующего кафедрой. Мне кажется, обо мне у него в школе тоже было неважное представление.
   Еще один одноклассник, с которым я не встречался со времени окончания школы – Володя Реутовский. В те далекие времена он занимался плаванием, был сильным, жестким и драчливым парнем. Затем он окончил военное училище и служил в армии. Сначала ему повезло попасть в наши войска в ГДР, а потом пришлось окунуться с головой в дерьмо, службы в российской глубинке. Выйдя в отставку, он занялся челночным бизнесом, но через какое-то время прогорел и, помотавшись по стране и заграницы, вернулся на родину в Белгород. Во время нашей встречи он ждал, когда придет его время вернуться в бизнес и работал крановщиком. Лицо, движения и речь Володя по-прежнему были жестки, даже стали еще жестче. Общение с ним не вызывало у меня радости, как, например, разговор с Витей Лаевских.
С двумя оставшимися ребятами я иногда сталкивался на улицах нашего родного города. Володя Барашев, громадный, сильный, но добродушный детинушка тоже крутился в малом бизнесе и довольно преуспевал. У него был свой промтоварный магазинчик на одной из центральных улиц города. Вовка Давыдов работал инженером на заводе «Сокол». Как-то он даже обращался ко мне с просьбой помочь с устройством дочери в наш институт, но я признался ему в собственном бессилии.
   Перейдем к нашим девушкам. Таня Бажанченко была подружкой и соседкой Шаровой, но внешне они отличались друг от друга, как небо и земля, извините за избитое сравнение. Она была высока ростом, невзрачна, глаза ее сильно косили. Но Бажанченко тоже была начитанной умницей (один раз я видел ее библиотеку и испытал чувство сильнейшей зависти). Работала она в Стат. управлении на компьютере.
Таня Шарова (теперь у нее, конечно, другая фамилия, но для меня это не важно) все еще была так хороша собой, что я не сводил с нее своего взгляда. Для меня настал тот счастливый момент, которого я так ждал все долгие школьные годы – Таня смотрела на меня явно заинтересованным взглядом. Я добился своего, но было слишком  поздно! В течение вечера она сама (!) даже подсела ко мне, для приватной беседы о прошедших годах. Нам было хорошо!
   Постепенно кафе наполнялось другими участниками встречи. Некоторых я с трудом узнавал, но большинство казались мне совершенно неизвестными, хотя в школьные годы мне наверняка приходилось со всеми из них встречаться, если не в школе, то на улице. Время шло к президентским выборам, и за соседним столиком кто-то, уже хорошо выпивший, предложил тост за Жириновского. Многие одобрили это громкими криками. Тут я узнал, что Вовка Горячкин, мой бывший сосед по подъезду, которого я помнил мальцом, вырос, раздобрел и возглавляет партию Жириновского в нашей области. Меня это позабавило. Потом мой старый знакомый даже пытался пройти в думу, но,  слава богу, мозгов у нашего народа хватило, чтобы этого не допустить. 
Шум начал раздражат, и мы рушили продолжить нашу узкую встречу в другом кафе. Таня Бажанченко отказалась, видимо, ей стало обидно, что мужское внимание сосредоточилось, почти исключительно, Шаровой. Семейная пара Лаевских тоже засобиралась домой, по настоянию его симпатичной супруги, озабоченной неважным самочувствием своего мужа. Я желал продолжения банкета,  но, будучи за рулем, сказал, что отгоню машину на стоянку и вернусь во всеоружии в согласованное место. Договорились встретиться в кафе, неподалеку от рынка, через час. Таня мне мило улыбалась, мы не прощались. Чету Лаевских я подбросил домой, жили они недалеко. Просто удивительно, что живя в одном небольшом городе и в одном район, работая, недалеко друг от друга, мы двадцать пять лет ни разу не встречались (замечательно, что через некоторое непродолжительное время мы с Витей столкнулись в поликлинике). Через полчаса я уже ехал обратно в троллейбусе, рисуя в мечтах продолжение вечера, нашу прогулку наедине, может быть невинный поцелуй, а может быть…  В этом месте я тормознут разыгравшееся воображение, а троллейбус затормозил у рынка.
   Далее развернулась драма. Окрыленный, я в несколько минут достиг условленного кафе, но меня там никто не ждал. Еще не испытывая беспокойства, я поднялся на второй этаж и заглянул в кафе. В тусклом свете я увидел десятка два молоденьких девочек и юношей, сидевших за столиками в шумной и дымной атмосфере легкого порока, но не увидел, ни одного знакомого лица. Некоторые посетители равнодушно смотрели на меня. Казалось, что их голоса говорили: «Что здесь нужно этому старперу? Может быть, он ищет здесь свою непутевую дочку?» Я был не прав от огорчения, что меня «кинули» мои одноклассники. На самом деле, их взгляды говорили: «Дядя, если у тебя есть деньги и ты нас угостишь, заходи».
Я спустился вниз и полчаса вышагивал у входа в кафе, наивно надеясь на чудо. Но, видимо, у моих одноклассников изменились планы, и я не входил в их расчеты. Они посчитали меня лишним на этом празднике жизни, им был не нужен еще один конкурент: слишком много кавалеров на одну даму. Мысль, что меня сочли опасным конкурентом, была пусть слабым, но утешением в моем разочаровании в  этот вечер. К сожалению, я так и не узнал истинной причины, приведшей к изменению планов моих одноклассников, а потому до сих пор я остаюсь при мнении, что Таня здесь не причем.
   Помимо этой, долгой любви, в школе у меня были еще, по меньшей мере, два увлечения. Где-то в пятом или в шестом классе появилась новенькая – Таня (!) Круглова. Это фамилия ей очень подходила. Она была не толстушкой, но пухленькой, округлой, без резких углов и изломов: в общем, мой тип женщины. И я без долгих раздумий влюбился. Я испытывал наслаждение, находясь с ней рядом, и слыша ее нежный голосок, и отчаянно страдал вдали от Кругловой, делясь своим горем с Лешкой Товихиным. Будучи закоренелым троечником, я не мог привлечь внимание моей новой любви своими познаниями и ответами на уроках, но блистал остроумием к месту и не очень, за что неоднократно страдал от лишенных чувства юмора учителей и неоднократно изгонялся с уроков. Следует учесть, что по натуре я парень тихий, но прозорливые учителя говорили, имея меня в виду: «В тихом омуте черти водятся». По-видимому, у них были на то основания. Мое кипение продолжалось с полгода, а потом Круглова исчезла из нашего класса: ее военного папу перевели куда-то в другое место. Навсегда осталась в моем израненном сердце.
   Последнее увлечение, связанное с 35-й школой случилось в девятом классе и его причиной опять послужило появление новенькой. Видимо, появление новой девочки в устоявшемся коллективе, в котором я не нашел отклика на свою жажду любви, вызывало прилив надежды на взаимность и пробуждало мои дремлющие до поры до времени чувства. На этот раз они протекали достаточно вяло, что вполне соответствовало, с одной стороны облику новенькой – Татьяны (!) Николаевской – высокой, с бледным, немного одутловатым лицом и вялыми, заторможенными движениями, а с другой – моему усталому и разочарованному отношению к жизни. Я ограничился легким флиртом во время уборки старые листья на апрельском субботнике по случаю дня рождения дедушки Ленина, да еще несколько вечеров проторчал под ее окнами, и был однажды вознагражден появлением Тани на балконе пятого этажа и целых пять минут лицензия, как она снимала просушенное белье. В качестве оправдания своего внимания к этой, достаточно невзрачной особе, отмечу, что в ней я чувствовал нечто порочное. Что именно, затрудняюсь сказать. Хотя на 99,99 процентов вполне, что она стала добропорядочной матроной, а ее порочность – игра моего подросткового воображения.