Княж-погост глава 22 подземный город правительства

                Подземный  город правительства  СССР



Начальнику ИТК-15 Учр. КЛ-400/4
Майору Музыченко В.Ф.
                От бывшего телесно осужденного
Перепелицы Василия  Петровича, 1947 г. рожд.
Ст. 94 УК УССР, срок 15 лет. Начало срока –
21.08 1965 г.  7 отряд.


                Секретное  донесение

      О том, что я вам сейчас пишу, знает только один человек в зоне. Это начальник  оперативной части  ИТК-15 ст. лейтенант Виноградов. И больше никто! Но он – без-дельник и лодырь. Мышей не ловит.
      Гражданин начальник!  Моя информация  имеет сугубо историческое, государст-венное значение. Дело в том, что все члены  Политбюро ЦК КПСС, все до единого, все,  которые висят на стене в красном уголке нашей  колонии, они все имеют двойников. Это страшно!  Из-за них находится  под угрозой существование  Советского государ-ства!
      По сообщению моего давнего друга и наставника, доктора  магических наук Вольфа Мессинга, политический переворот в СССР намечен ЦРУ  через наших внутренних врагов народа, на весну 1993 года, когда  Солнце через  пятнадцать лет выплеснет в космическое  пространство  громадный сгусток энергии.  Тогда почти  все население СССР утратит бдительность и начнет  сходить с ума!  Американские астрономы и шпионы во главе с их главным академиком и евреем Айзеком  Азимовым все рассчита-ли!
      Враги советского строя  вместе  с американцами и западными немцами уничто-жат наши ядерные арсеналы и баллистические ракеты. СССР  будет расчленен  как труп молодого богатыря  Илья  Муромца. Вместо могучей державы у нас будет  Мос-ковское княжество, какое было 500 лет назад!  Вот так! А во всем виноваты двойники, которые уже сейчас управляют  государством.
      Например,  двойник нашего  генерального секретаря  ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева сейчас живет половой жизнью  с певицей Людмилой Зыкиной, а настоящий Брежнев, автор романа «Малая Земля» сейчас болеет и враги советской власти под-сунули ему молодую грузинскую ведьму-знахарку Джуну Джугашвили (дочку Сталина от его третьей жены Розы Каганович).   Так сказал Мессинг, и  ему я верю!
      Прошу Вас, гражданин майор,  информировать об этом вышестоящие  органы-КГБ СССР,  – а  мое, никому  не нужное тело,   этапировать  в московский  крематорий  для  дальнейшей его  утилизации. Моей душе оно уже не нужно, т.к.  моя  душа – бессмерт-на,  я – это дух Иисуса Христа!  То есть я сейчас  являюсь Иисусом  Христом № 2.  Ес-ли  мою плоть не  сожгут в крематории, то я сожгу ее сам в  пожаробезопасном месте,  в умывальнике отряда № 7. 
      А моя душа Христа № 2  будет  честно и добросовестно отбывать свой срок до звонка в ИТК-15 под Вашим чутким, отцовским руководством, гражданин майор!  Моему грешному, поганому телу нечего делать на  Голубой планете (Земля).
      Иисус Христос № 2, бывший телесно осужденный Перепелица  В.П.  27 марта 1977 года.

          На документе Перепелицы В.П. резолюция:  «Тов. Азарову В.П.:  Срочно поместите Хри-ста № 2 в штрафной изолятор, в отдельную камеру, на  15суток!  Он уже делал попытку самосожжения!  Майор Музыченко.  01.03.77 г.».



      Ничего хорошего нет в длительном одиночестве. Некоторые  индивиды переносят его легко, а многие сходят с ума и кончают  жизнь  самоубийством. Вспомним  хотя  бы узников  Петропавлоских равелинов  и пожизненно безымянных живых мертвецов  Шлиссельбургской крепости. Но не менее  мучительным является  для человека  вынужденное многолетнее по-стоянное  общение с подобными ему  существами в тесном, замкнутом и весьма  перенасе-ленном пространстве, где нет возможности ни днем, ни ночью остаться наедине с самим со-бой. Хотя бы  на один – два часа…
      В зоне  длительное уединение почти невозможно. Ты всегда  на виду, тебе негде  спря-таться  и скрыться. Только если в бане, на чердаке, около  громадного бака с горячей водой.  И на чердаке клуба.   Но это уже нарушение режима содержания, за которое обязательно будешь сурово наказан.
      Единственным местом, где  можно было иногда  найти блаженное уединение, как ни странно,  был красный уголок, расположенный в штабе колонии, рядом с кабинетом зампо-лита. Это была весьма просторная комната с портретом  Ленина, «иконостасом»  членов Политбюро и политической картой мира на стене.  По сути, это был читальный зал зоны.  На длинных столах лежали подшивки  почти всех центральных  газет, разрозненные номера журналов «На страже правопорядка»,  «Социалистическая законность», «Коммунист»,  «Агитатор». Здесь же  у культорга колонии  Николая Рудницкого можно было взять одну-две местные газеты для  хозяйственных нужд: «Правду Севера» в одном экземпляре и газету  Учреждения  КЛ-400  «К честной жизни» – в двух…
      В красный уголок   зэки иногда забегали, чтобы прочитать  в тишине и покое  письмо из дому, или же, наоборот, написать с помощью грамотного и юридически подкованного осуж-денного   прошение о снижении срока наказания, о пересмотре несправедливого приговора суда или просто посудачить с расконвоированными осужденными о жизни поселка   Но таких было мало. Соседство начальства угнетало морально, да и частое посещение штаба, даже  Красного уголка  вызывало подозрение у зэков. Бог тебя  знает, чем ты там,  в штабе, зани-маешься?  Может, не газеты читаешь, а доносы на своих сотоварищей строчишь, заклады-ваешь всех подряд оперу Виноградову?   
      Но многие, «придурки-интеллигенты», любители свежей информации о воле, не обра-щали на это никакого внимания, ибо они знали, как ни веди себя, но мнительность и подоз-рительность  окружающих тебя людей неистребима!  Но зато какое блаженство  испытыва-ешь, когда  сидишь в  читальном зале один-одинешенек, в  тепле и  уюте, когда знаешь, что в штабе  кроме тебя  и истопника,  никого нет.  Ах, какое блаженство! Хоть стихи пиши, хоть думай о вечном…
      Я вышел из барака шестого отряда  и неспеша отправился  в сторону  штаба. Был конец марта. И хотя в этих местах еще стояла зима, но снег уже по-весеннему слежался и стал се-рым.  О весне напоминали тонкие сосульки и нереально тусклый свет белых  ночей.  Еще месяц,  и мгла полностью исчезнет, ночь станет незаметным продолжением  дня,  станут тревожными и беспокойными наши сны…
      Казалось, что после  ужина зона вымерла. Главная  улица  была пустынной.  Молчали  радиорупоры на столбах, тихо было и на вахте.  Почти все окна штаба колонии были тем-ными. Только горела  настольная лампа в комнате  нарядчика зоны.  На крыльце штаба сто-ял дневальный Хлызов и курил «Приму».
–  Привет! – сказал я ему.
–  Приветик! – отозвался Хлызов. – Ты куда лыжи  навострил?
–  У Рудницкому, – ответил я, – свежие газетки просмотреть…
–  А он ушел в клуб.  В штабе  только  помощник нарядчика Яборов и Красавчик…
–  Красавчик?  А что он тут делает?  Воспитывает  отказчиков и симулянтов?
–  Хрен его знает!  Обложился  бумагами!  Взял днем в оперчасти личные дела и  за-перся в своем   кабинете.  Велел мне никого их зэков к нему не пускать…    Важный такой, аж жуть!  Умняк корчит, умора! – хихикнул под конец Хлызов.
–  Личные дела зэков? – спросил я.
–  Да!  Красавчику  пришла  пора писать отчет о проделанной работе:  сколько он за полгода  перевоспитал  уркаганов, сколько «исправленных» отправил на поселуху, сколько оформил  на УДО…   За три года пять замполитов в зоне сменилось.  Красавчику туго здесь приходится – общественников мало.  Дело – труба! А среди «ударников труда» одни выпи-вохи и нарушители режима.   У каждого такого  «стахановца» на одну почетную грамоту  приходится  по десять и более нарушений. Вплоть до водворения в ШИЗО на  пятнадцать суток. Да. Вот сейчас Красавчик и  потеет.  Ему для  написания  хорошей характеристики нужно, чтоб  зэк был производственником, ударником  труда, общественником, не пил  и чтобы в школе учился только  на «отлично».   И чтоб не чифирил, и чтоб  зимой около  бара-ка не ссал…  А где  таких взять?  Таких сейчас  и на свободе днем с огнем не сыскать! Да.  Нет, не придёт  сюда  с новым   этапом чертова  дюжина  грешных ангелов, не придёт…
      –  Хлыз! – перебил я словоохотливого  дневального, - пусти меня в красный уголок газет-ки почитать.
      –  В чем вопрос?!  Иди!  Дверь открыта!  Рудницкий ушел фильм смотреть. Велел  мне всех желающих пускать, но никто  не идет, все кино смотрят…
      –  Новый фильм завезли?
      –  Какой  там новый, - хохотнул Хлызов, – все тот же  –   «Цирк страны Советов».  Там молодая баба, почти голая, на верблюде  по арене скачет и всякие фортели выделывает.  На руках вверх  ногами стоит,  и ноги циркулем  раскорячивает.  Вот мужики и ловят сеан-сы…
      Я вошел в красный уголок, сел удобнее на длинную скамью и стал читать «Комсомолку».  Прочитал восторженный очерк о комсомольцах  БАМа.  Речь шла о путеукладчике на трассе близ  Тынды, о  забивании серебряных костылей, о романтике, о прекрасной,  полной смыс-ла жизни в вагончиках-балках молодых  комсомольских семей.
      Я бы тоже мог быть на БАМе. Когда три года назад  сидел с Леней Костомаровым в Бу-тырской тюрьме, в  камере № 302, надзиратели-вертухаи,  смеясь, пугали нас тем, что  формируется большой этап  зэков на БАМ  и что нам весь свой срок придется делать просе-ку,  гатить болота и делать насыпь от Байкала до Амура. 
       «От Байкала до Амура вы постройте магистраль! – издевались они, загоняя  нас в ду-шевую, – вы еще, суки, не раз  вспомните Бутырочку на БАМе… Вы там,  в проруби мыться будете, а сушиться  будете  у костров под звон  комаров вместо звона  гитары!  Ха! Ха! Ха! Гы-гы! Гы-гы!»
      Но, как сказал поэт,  «Жизнь без начала и конца – нас всюду  подстерегает случай…».   Не попали мы с Леней Костомаровым и Пашей  Гербером в бамовский этап, не повезли нас в Сибирь, а направились мы  в сопровождении славного  своим зверством вологодского кон-воя в Заполярье, в  сторону Воркуты, с долгими  пересадками и   мучениями в пересыльных  лагпунктах, после которых зона кажется  благодатью, дарованной  самим Небом…   
      Помню, как сейчас, помню, как втолкнули меня и Пашу  Гербера, профессора и кандида-та филологических наук, в общую  камеру Микуньской  пересыльной тюрьмы.    А там вовсю варили  чифир на вафельном полотенце и стоял такой густой  дым, что даже вплотную нельзя было видеть лицо рядом стоящего.  виднелись только у самого пола ноги и лица, лежащих на земле.  Паша Гербер задыхался.  Он всю жизнь не курил, а здесь,  в этой душе-губке, битком набитой немытыми людьми, его слабые легкие  стали отказывать.   Сердцу, лишенному кислорода, не мог помочь ни валидол, ни карвалол, ни  волокардин, ни  капли Вотчела. Да  и где их взять?  И кто эти лекарства даст – ведь это же   «аптека», «колеса», «наркота»… 
      От смерти на пересылке беднягу-профессора спас самый что ни на есть  обычный  сту-пинатор! Слава  нашей отечественной  обувной промышленности! У кого-то он нашелся, и с помощью этой гибкой, металлической пластинки удалось проделать  меж бревнами сруба тонкую щель, через  которую  бедный Паша дышал чистым, морозным воздухом почти трое суток, до тех пор пока нас не бросили  в местный поезд  «Микунь-Кослан»…   
      Нет! Нет!  Нет!   Все-таки, есть Бог!  Не доехал бы до БАМа Паша Гербер!  Сколько  ему пришлось бы  пройти пересылок, прежде чем московский этап достиг бы конечной цели?  Бывалые люди говорили мне, что их более десяти,   самые страшные,  из пересыльных пунктов, которые  находятся  в глухомани.  Там именно и происходит отсев даровой рабочей силы. Там и заболевают люди, чтобы сгореть в течение  двух-трех лет от непосильной рабо-ты, скудного питания, вечного холода, пневмонии и туберкулеза.
      Счастливый случай – это чудо, и не надо впадать в уныние – все мы ходим рядом с чу-дом, и надежда встретить его дает нам силы жить. Хотя бы и здесь, в исправительно-трудовой  колонии усиленного режима.   Номер колонии не имеет значения. Главное, что она исправительная, а потом уже трудовая.
      В СССР  самое главное  всегда стоит на втором  месте, где-то во дворе, среди  убогих сараюшек и котушков, а с улицы виден только чисто  вымытый фасад, который  является на самом  деле всего лишь хрупкой, нежной декорацией,  фантасмагорической сценой жизни. И не потому ли,  в этом  искусственном,   ирреальном сне, похожем  на жизнь, в которой не происходит  никаких катастроф, социальных бурь и естественных человеческих страстей, нам очень муторно и тошно, а наша воля и бунтующая душа гибнут, и лишь  изредка кто-либо  из нас в минуту пьяного отчаяния  воскликнет в сердцах:  «Ух, как надоела мне эта во-нючая  соцблевотина…»
      Кто и как будет нас воспитывать?  Как интересно будет молоденький замполит  Антонов исправлять помощника нарядчика зоны, осужденного  Яборова, которому  в этом году ис-полнилось шестьдесят лет  и которому осталось сидеть за три трупа еще двенадцать лет?! 
      Или, как исправить семидесятилетнего  старика  Лазаря Моисеевича из шестого отряда, вечного советского узника, тянущего лагерную житуху еще со времен наркома   Лаврентия Берия.  И каким образом можно исправить Альфреда Карклиньша, механика-водителя тан-ковой дивизии «СС-Латвия»?  Мы все оказались в этой  подлой  исторической зоне, в кото-рой  произошло побоище не  менее  оправданное, но более масштабное по крови, грандиоз-ное по своим людоедским  результатам, нежели  битвы всех времен и народов…   
      Мы живем  на развалинах  бойни «века-людоеда», на закате великих преступлений про-тив человечности. Преступное прошлое стучится в наши двери, порождая сегодня еще  бо-лее  дикие, необъяснимые  преступления  потомков параноиков  эпохи реального коммуниз-ма.
      Это прошлое  злится, теряя лицо и разум, порождает   безумие, неврозы, бессмыслен-ные уголовные  преступления,  невиданные досель, немотивированные,  необъяснимые,  разрушительные.
      И на этой всемирной  бойне взращен новый человек-подлец, который всегда извернется и вывернется, всему найдет объяснение и сменит при случае свое лицо:  сделается  комму-нистом, демократом, фашистом, либералом, мусульманином и христианином. Кем угодно! И сделает он это легко, играючи, от всего сердца, ибо нет уже у советского человека доброты  русского человека,  добронравия и человечности…   Благо дается Богом.  Сто лет назад в живом великорусском языке было 270 слов, начинающихся с «благо», сейчас осталось  в обиходе одно: «благонадежный», да и то с заземленным,  полицейско-жандармским душ-ком…   
      А доброта – это талант, который  природой дается  человеку через  его родителей.  Нельзя  человека научить быть добрым. Нельзя уговорить бездаря  быть гением, урода  превратить  в Аполлона Бельведерского, подлеца в  благонравного, галантного господина.   В этом  мире любой подлец  находит себе  оправдание. В истории  царской каторги и тюрь-мы сложно припомнить раскаявшихся  преступников, зато нераскаявшихся – безбожное мо-ре. И каждый  из них упрекал за свою  скорбную юдоль не себя, а дурное общество, семью, страну,  жизненные условия, сложившиеся  обстоятельства, в которых ему  была сплошная  «непруха».   А многие рецидивисты-психопаты  в минуты деланной  истерии обвиняли во всех своих бедах даже самого  создателя.   «Пусть Богу будет стыдно!  Это Он меня послал на эту, им же созданную, странную землю!» 
      Но слава Всевышнему, что по Его воле  преступные души, отвоевавшись на земле, па-рят в небесах и продолжают свою смертельную схватку.   Рубятся еще ожесточеннее, по-прежнему не осознавая, кто  прав, кто виноват, в порыве мести и ненависти  превращаясь  в громадную, грозовую тучу, состоящую их одних сёрных нулей. Иногда мы наблюдаем над собой такие смертельные  облака…
      Слава Богу, отвоевавшись, преступные души не могут воплотиться на земле и не в со-стоянии повернуть историю  вспять. Но вот заразить своими отбросами человеческое сооб-щество, деформировать юных и наивных, искажая лица и души, они еще  могут и  делают это превосходно! 
      Сам по себе, как индивид,  преступник не так опасен, как опасен и разрушителен его дух во времени и пространстве.  Прав был Авраам Палицын, когда в начале XVII века писал, что  богомерзкий, зловонный дух и свальный грех Ивана Грозного породил бесчинства Смуты.  Если  царь после долгих молитв,  развращал   юных дев под сводами монастыря, то уже  в Смуту, во времена Тушинского вора,  богобоязненные  прежде подданные  насиловали от-роковиц под открытым небом, прямо на иконах, положенных в грязь! Ох, эти мне криминаль-ные фазы исторического развития! 
      А в нашем веке?  После  людоедской политики Ленина, поскрипев колесиками, последо-вал планомерный геноцид Сталина….   Ленин убирал попов, ученых и богатеев, а Сталин – смиренных славян, независимых универсальных  трудяг-землепашцев  и  другие не менее независимые  племена и сословия.
      Вот она двойная  мораль советского общества. Вон  из какой седой древности  она исте-кает   и какую идеологию собой порождает!  Идеологию сплошного разложения и вырожде-ния…
      А мы сейчас спрашиваем  себя: отчего среди нас так мало  красивых, благородных лиц?  Удивляемся, когда  замечаем, что на две тысячи  мужчин, населяющих зону и весь поселок, нашелся  только один красивый мужчина, да и тот уроженец Кубани – замполит Антонов по прозвищу  Красавчик. 
      Криминогенный  дух насилия  не может порождать благородных, добрых душ и красивых лиц.   Философы и психологи это давно  поняли, женщины же руководствуются  природным инстинктом.    Самец должен быть красивым, ярким, обходительным,  вежливым, сильным, породистым.  Этих условий выбора придерживаются звери, птицы и рыбы…   Каково?  Со времени сотворения мира именно самки всегда улучшали породу,  и все было в норме. Но  пришли недоучки-фанатики, гундосые вырожденцы,  без роду и племени, возомнили себя покорителями природы и решили ударным  темпом  вывести в своем  социалистическом ла-гере-инкубаторе новую породу людей.
      И  вывели. Кто такой ныне советский человек?  Человек с двойной  моралью, живущий только по  лжи и выживающий благодаря  постоянному  притворству, готовый идти на лю-бые сделки с остатками своей  совести,  всегда готовый на показуху и очковтирательство, готовый  вместо тяжелой работы по насыпке  железнодорожного  полотна на БАМе забивать завтра под вспышки  фотокорреспондентов  серебряные  костыли, а послезавтра  выехать  в Москву,  на ответственную  руководящую работу.  Кто кого здесь  воспитывает? 
      Одна  система  порождает другую, лагерную систему.  И обе они, как две тесно сотруд-ничающие школы, занимаются подготовкой  необходимых для «светлого» тёмного и неиз-вестного будущего кадров.   Не согласен с теми, кто говорит, что лагерь закаляет  и воспи-тывает человека, и с теми, кто считает лагерь мясорубкой. 
      Лагерь, по-моему, это второе сито, второй круг ада для наших душ.  Да, я согласен  с  учеными-генетиками, что  изначально, еще в утробном развитии ребенка,  его дальнейшее развитие «программируют» родители. Да это так. Но  потом душу  маленького человека  на-чинает  «обтесывать» и «просматривать» на  экране социально-психологического «рентге-на» само  общество.  Оно    определяет  возможности юной личности и выносит свой окон-чательный и беспощадный  приговор:  «годен» или «не годен». А дальше уже зависит  от выбора самой личности, по принципу:  «Человек – кузнец своего счастья». 
      Иногда диагноз общества оказывается ошибочным, и тогда считавшийся обществом  аб-солютно никчемный человек  становится всемирно известным ученым, поэтом, писателем, художником, а так называемый  свой в доску, социально-активный  и политически-образованный советский гражданин оказывается  негодяем, преступником,  замаравшим своими грязными делишками белые одежды родной партии…   И в первом и во втором  слу-чае официальное общество, тоталитарная власть, скрежещет зубами и бессильно бьется  в злобной истерике:  «Как же  так, беспартийный, неблагонадежный шалопай оказался Чело-веком, Личностью, а наш брат по партии – мразью?!   Значит,  не сработало  наше  идеоло-гическое сито и система воспитания.  А давай-ка,    мы  этих  двоих  пропустим еще через  другое сито, более  мелкое – через лагерь». Пусть долго будут мучиться, может,  что полу-чится!»   
      Как показало время, от таких  «оступившихся»  субъектов  в основном оставалась  ла-герная пыль,  ушедшая в глубины  безымянных  могил   всероссийского  Княж-Погоста. Нет, не все осужденные по знаменитой, «политической  58-ой  статье  подлежали  в эпоху Боль-шого  Террора немедленному  расстрелу. Далеко не все. И дело здесь не в мифической гу-манности советского суда, не в давно забытом  милосердии,  и даже не в чуде, не в счаст-ливом  стечении обстоятельств, а в холодном, расчётливом практицизме  рабовладельцев нового типа, товарищей-работорговцев, поставщиков  самой дешёвой в мире рабсилы.  По-нять  эту  фарисейскую, лицемерную и «гуманную» сторону   тогдашнего геноцида  мне по-мог один чекист в отставке в конце 60-х  в пивной на  углу  Арбата и Калининского проспекта.
      Уже тогда в Тридцать  седьмом, пояснил он, судьбу  любого арестованного «за полити-ку»  можно было определить задолго до суда по  «Акту  медосмотра арестованного», со-ставленному врачом во  Внутренней тюрьме МГБ. Если в  этом медицинском документе от-носительно молодого арестанта  написано «здоров», «этапом следовать может», «к физи-ческому труду готов», то будьте спокойны,  бедолагу не расстреляют, его не сожгут  в кре-матории Донского монастыря, не зароют в скотомогильнике «Коммунарка»,  ему дадут  ма-ленький шанс  немного посуществовать и «достойно» умереть где-нибудь от болезни своей смертью.  Для людоедской власти статья  58-я – самая лучшая для  укрепления  экономиче-ской мощи союза свободных республик за счёт рабской, абсолютно бесправной рабочей си-лы с долгим её  использованием до полного     истощения её мозга и тела.  Все зэки  тогда знали, что по этой людоедской статье осужденные не подпадали под амнистию и отбывали свой огромный срок полностью.  день в день, если им по истечения срока не добавляли но-вый срок, находя  для этого «существенные обстоятельства». Эта статья была палачей ре-жима универсальной – по ней  можно было осудить кого угодно и за всё, что угодно: за то, что «не слишком активно ругал на партсобрании Троцкого», за то, что «имел тайные  враж-дебные намерения против  советской власти, когда работал на механическом заводе имени Троцкого». Эта  статья определяла дальнейшую судьбу  детей и внуков политических  за-ключённых и спецпоселенцев, новорожденные и младенчики автоматически исключались из жизни в  свободном обществе. Общество осуждало тех женщин, которые рожали от «врагов народа» детей. Общество запрещало  детям помнить  и любить своих отцов и матерей, по-павших  в  неволю по этой статье. Многие жертвы политических репрессий смирялись после такого  «отсева», отказывались от своих  корней, делали, как им казалось,   успешную карь-еру в советском  обществе, и даже гордились тем, что «состоялись несмотря ни на что как личности».  Но бывали  среди  таких и «неисправимые вражины».
      Бывало иногда, что  с виду  тихий, образованный, законопослушный  гражданин  вдруг ни с того, ни с сего, начинает бунтовать, бузить  и совершает преступление. Преступает закон не из-за корысти, не по велению похоти, а просто так, чтобы обратить на себя  внимание общества, или  просто от скуки, от осознанной бессмыслицы своего существования. А  мо-жет быть и  по зову памяти о когда-то   незаконно  репрессированных,  раскулаченных или оклеветанных родственниках.  Так сказать  месть  властям на генном уровне.      
      Далеко  ходить не надо. Живет такой шукшинский «чудак» в пятом  отряде ИТК-15 – осу-жденный  Храпак Александр Леонидович, по прозвищу Партизан. Работает он  в механиче-ских мастерских и  в промзоне, в  роли   сварщика,  вместе с   механиком Вилли Спилвой.   Так вот, этот изобретательный газорезчик Храпак на свободе  устраивал на железной доро-ге… крушения товарных составов.  Да! Да! это я в копии его приговора сам читал!
      Устроит катастрофу и ждет сообщений об этом печальном факте в местной  и централь-ной прессе, на радио и телевидении.   А там– гробовая  тишина. А там, как в могиле, как будто ничего и не происходило. Как так?  Как это ничего не было?  Ведь сам воочию видел, как сходили  вагоны с колеи и на расстоянии ста метров резали шпалы,  налезали друг на друга и скатывались под откос!  Грохот  стоял на всю округу, движение поездов задержива-лось на этом перегоне почти на сутки, а по  радио и  телевизору одни  репортажи   об  удар-ных комсомольских стройках!   Ах, мать честная, да что же это такое?
      Чудик-рационализатор Храпак был весьма возмущен такой  свинской информационной блокадой его диверсионной деятельности  и пустил под откос  еще один грузовой  состав. И опять  в прессе молчок. 
      А по советскому радио и телевизору сообщили о цунами в Японском море,  об  авиака-тастрофе  в аэропорту  Орли, близ  Парижа…   Это уже был вызов советских средств массо-вой информации, идеологического отдела ЦК КПСС и суровых ребят с  Лубянки скромному  юноше – бескорыстному пламенному партизану. Храпак пришел в бешенство  и пустил под откос нефтеналивной  состав, устроив  грандиозный  фейерверк, зарево которого было вид-но за десять  километров. Местные жители подумали тогда, что началась третья мировая война.
      И снова, чёрт вас всех возьми! – молчок, тишина, могила. Ничего об этом не сообщало  областное и местное радио, молчала и районная  газетёнка «Маяк  коммунизма». А в цен-тральных газетах промелькнуло  сообщение о грандиозном  пожаре на одном из нефтехра-нилищ в Кувейте.  Ах, зараза, да что же это за жизнь такая вся грёбанно  засекреченная?!  Храпаку стало казаться, что он сходит  с ума, что все его диверсии есть ни что иное,  как плод его воображения, фантасмагория,    галлюцинация, бред.   В этом мире, понял он, жи-вут только слухами, рассказами очевидцев, информацией «бабского телеграфа».   О рас-стреле мирной демонстрации  рабочих и студентов в Новочеркасске он узнал  из рассказов очевидцев, о забастовке шахтеров управления  «Ростовуголь» услышал  из уст  бойкой тор-говки растительным маслом  на рынке.
      Народная молва и базарная  журналистика  распространяла запретную  информацию о жутких событиях во всех гипертрофированных подробностях, в самых  ярких красках,  в жи-вой образной форме.
      Народное телеграфное агентство, свободное от цензурных  запретов, многие  десятиле-тия бескорыстно  заменяло  официальную прикормленную журналистику.  А в газетах, жур-налах, на радио и телевидении шла  одна официальная тошнотворная   серятина, лживая, романтизированная патока,  дурацкие, нелепые, безумные лозунги, призывы  работать, ра-ботать в две, три смены, выполнять  в срок и досрочно перевыполнять  план. 
      Живой русский язык корчился и умирал от чиновничьего  «новояза», слов-паразитов, штампов и  затасканных до пошлости  красивых фраз.  Впав в отчаяние, Саша  Храпак вы-шел со своим самодельным, компактным  газобензорезом на  главную магистраль, чтобы, спустив под откос     спаренный супергрузовой состав,  и тем самым хотя бы на сутки оста-новить движение пассажирских поездов, идущих на юг.  Здесь рельсового разбойника и по-вязали ростовские  чекисты.
      Как крупного диверсанта, Храпака  сразу же отправили в Москву, на Лубянку. Лучшие следователи по особо важных делам Прокуратуры СССР  допрашивали отважного Партиза-на, пытаясь через него выйти на  большую террористическую группу, заброшенную в СССР проклятым ЦРУ.  Но тщетно!  Ни угрозы, ни хитроумные допросы, ни  специальные уколы, раскалывающие любого, самого матерого шпиона, не помогли работникам КГБ выудить из Партизана нужную информацию.  Храпак не имел подельников, соучастников и даже сочув-ствующих!  Кто ему смог посочувствовать, этому предтече  отечественного терроризма?
      Он был один, аки  перст Божий.  Один на один с тоталитарной системой и ее тотальной секретностью.   Целый месяц лучшие светила советской психиатрии вплотную  занимались Храпаком  в НИИ  судебной психиатрии им. Сербского при МВД СССР, но не нашли в психи-ке  «ветерана рельсовой войны»  никаких отклонений от нормы.  Юноша во всех отношениях был здоров и был готов хоть завтра  завтра идти    служить в воздушно-десантные войска.
      Конечно, безусловно, почти наверняка, если бы  ученым-психиатрам «сверху» было дано указание признать Храпака невменяемым, то такой  диагноз  был бы  сфабрикован тот же день.  Но…  но…  но…   Уж очень любопытным было дело Храпака, уж очень незаурядным. Слава о мстителе-Партизане, о борце с советской секретностью и цензурой   облетела весь криминальный мир, дошла до диссидентских кругов, а через них до западных радиостан-ций…  Невыгодно во всех отношениях было прятать Храпака в психушку и делать из него мученика – инакомыслящего…   Мальчик  образованный, из семьи инженерно-технических работников, школу  он  закончил с серебряной  медалью, изобретатель портативного  бен-зореза с кислородной подпиткой…  Самый лучший электросварщик РСФСР, передовик, ударник коммунистического труда.   Не тот случай. Нельзя  больше плодить  оппозиционе-ров. Их и так стало слишком много. Пусть этот  юноша будет уголовником и работает по специальности в суровых условиях  Севера.
      Там такие специалисты  на вес золота.  И впаяли юноше  Партизану двенадцать лет от-сидки в колонии усиленного  режима, и сидит он здесь уже три  года, всем нужный и всеми уважаемый специалист высшего класса.  Тихий, скромный, вежливый…  И только, когда его начинают «заводить», переводить стрелки на его дерзкое  преступление и задавать свои  идиотские вопросы: зачем пускал поезда под откос? в чем был интерес? и не «стебанутый» ли он ? – Храпак  возбуждается, глаза его зажигаются гневным огнем, и он патетически вос-клицает:
       –Да что же  это за страна такая гребаная, ребята?   Страна, в которой в течение  десят-ка лет не происходит катастроф, ураганов, землетрясений, где не тонут корабли, не сталки-ваются поезда, не разбиваются  самолеты, не разливаются реки  и не образуются  наводне-ния! Страна,  где не сходят с гор снежные лавины, где нет лесных пожаров, -  это не  страна,  это мираж!    Что же  это за такая говенная  страна, где ничего не происходит, где живое жи-вет мертвой жизнью, а мертвое….  живет вечно?  Эта  страна странно называется СССР. 
      СССР – страна чудес?  Нет, ребята, ошибаетесь, СССР – страна, где правит бес… Ха! Ха! Ха!   С ума сойти!  Выколоть себе глаза,  проткнуть гвоздем уши, забить себе  цементом ноздри и рот, чтобы не видеть, не слышать и не нюхать эту мерзость, ложь и дерьмо.   От-резать себе мошонку, чтобы не плодить для этого говенного государства  новых  непуганных идиотов!»
      Однажды на лесозаготовительном участке, в вагончике  вальщиков леса за распитием чифирбака я его спросил:
      –Скажи честно, ты мстил власти за родных и близких, или  это был акт протеста?
      –Конечно мстил за деда и за бабушку, за дядю и тётю!  Загнали эти сволочи их как кула-ков на  Север, а меня при  этом  заставляют советскую власть любить как  мать родную. Не-плохо эта сучня устроилась на горбу народа.  Хуже татар-монгол  себя ведут!
    
      Кто мы?  Фитопланктон,  которым питаются  хищные медузы, или мы – лишайники, раз-рушающие самые твердые граниты, хищники и жертвы  в одном лице,  ежесекундно меняю-щие свои роли на  кровавом бесконечном пиршестве жестокой жизни? И то, и другое, и третье. Соединенные  с этим миром  единой  пищевой цепью живые твари.   Кто здесь, на роскошном пиру жизни, подлец,  и кто добрая, наивная, несправедливо или ошибочно нака-занная жертва?   
      Ясное дело – забивают серебряные костыли, закладывают первые  камни, перерезыва-ют ленты и  получают символические ключи – только  наглецы и палачи, а возводят  города, строят дороги и валят  лес  их жертвы, рабы. И не надо мне говорить здесь об исправитель-ных учреждениях системы  МВД.
       Я еще раз повторяю:  мы здесь проходим самое  мелкое сито, мы здесь, как и на том свете. И нигде я не  встречал подобного буйства дикой, инфернальной  фантазии.  Сколько здесь недоступных уму поступков, побегов, смертей! Сколько  историй, саг, былин,  легенд звучит под низким северным небом! Сколько  загубленных душ бродит  меж  бесчисленных  колючих периметров, острогов, гиблых мест, погостов, безымянных могил вдоль железной дороги Москва-Воркута,  где сгнило несколько поколений и продолжает гнить нынешнее по-коление!  Сколько черепов  можно найти около каждого лагпункта, - и взрослых, и детских, целых и  с дырками в затылке!
      А сколько маний, фобий и прозрений  ходят на руках по лагерю вверх ногами?  Сколько безумных прорицателей легко и свободно  идут босиком в лютый мороз, чтобы  сообщить нам всем, что Бог есть  и что Он сильнее Сатаны?  Что  настанет время  и Бог победит Зло, что  загубленные души в отчаянии побегут отсюда, из  гиблых мест на свободу,  подальше от казематов, штрафных  изоляторов, рабской непосильной работы, казенных интересов и  в  дугу  «исправляющего»  надзорсостава.
      А палачи будут по-прежнему льнуть к  колючим периметрам. Они, невостребованные вольным широким застенком, будут липнуть к зонам и к  производственным объектам, где трудятся  абсолютно  бесправные люди, ибо мучителей неодолимо, в знак возмездия, все-гда тянет на кровавый пряник. Им бы все казнить, мучить и мучить, снова казнить…
      И если Бог смотрит на землю с большой высоты, то самые страшные наши грехи должны  внушать Ему жалость… 
      Один убил отца и мать, другой украл последние деньги у матери-одиночки, третий  изна-силовал маленькую  девочку, четвертый совокупляется  с юношей, пятый  мучит другого от скуки и вынуждает его удавиться, Бедные, бедные, несчастные, глупые,  никчемные, запу-танные  вконец люди!  Кого гонят – этап? Что везут – хлеб или трупы? Что за трубы здесь дымятся и почему так  странно и тревожно пахнет дым? Что здесь за высоким  забором?  Мыловаренный заводик или  крематорий? Что за вопросы? Кому  это интересно?  Здесь и то и другое! Ясно? Ну, раз ясно, то молчи и не дыши, а то самого пустим  на мыло с загадочно-таинственным названием «Рамзес».
      Воет на всю округу шпалорезка, бухтит  пилорама, урчит,  перемалывая на щепу громад-ные стволы, цех технологической щепы,  зудят станки, подаются  в промзону   и выходят из нее на  магистраль груженные всякой продукцией  вагоны. 
      Суетятся, бегают туда-сюда  черные  люди-муравьи. Выгружают, загружают, добывают, словом, вкалывают.  А начальство матерится  и для пущего понта их подгоняет, торопит, но все это сплошная беспросветная  туфта, видимость, фикция, ибо все рабы – рабы и над-смотрщики -  встречаются  на одном месте, а то, что  производится ценою жизни,  все это не имеющая под собой ничего продукция, которая  пускается  в распыл, в цех,  в печь, в костер и на ветер- всё туфта! Какая-то  чудовищная, полупризрачная махинация – Великий Обман, «Великий Понт».   Мельтешат двуногие твари,  таща с места на место жизненную рухлядь, умирая в бараках, в ШИЗО, в ПКТ, в крытой тюрьме и около  магазина, в поселковой гости-нице, сдыхая гуртом и в розницу, спотыкаясь и падая, блюя  и танцуя, хрипя в петле  или стеная в любовных судорогах в жаркой постели. У всех один итог.  У всех грустное чувство освобождения, светлого одиночества и щемящего отчаяния.  Все едины пред лицом Неба, смерти и снега, который парчовым,   искристым саваном накрыл бескрайние гибельные мес-та.
      Я отложил «Комсомольскую правду» и принялся читать судебный очерк Ольги  Чайков-ской  в «Литературной газете». 
      В очерке рассказывалось о некоем муже, который,  защищая честь жены, превысил пре-делы  необходимой самообороны – так  сильно толкнул в грудь любвеобильного  пьяного охальника, что тот плашмя грохнулся на платформу, ударился  затылком об асфальт, и,  не приходя в сознание, скончался. Бедный благородный муж схлопотал шесть лет колонии усиленного режима…  Ах, она, эта  советская  Фемида!  Жестокая, беспощадно-чиновничья баба,  не ведающая никакой жалости и не верящая слезам невинных жертв!
За спиной  чуть  скрипнула  отворяемая дверь, я оглянулся…
      В красный уголок вошел в распахнутой, наброшенной  на  плечи  шинели, без головного убора,  замполит Антонов Я попытался встать, отвечая на  его приветствие, но он рукой  сделал мне знак продолжать сидеть.
       –Читаете   свежую центральную  прессу? – полюбопытствовал он и стал медленно хо-дить из  угла в угол,  протирая усталые  глаза.
      Было видно, что он покинул свой кабинет, чтобы  немного отдохнуть, развеяться, раз-мяться, привести в порядок  свои впечатления  или же  обдумать какой-то  возникший в про-цессе работы вопрос.  В душе я чертыхнулся. Все!  Кончилось  блаженное одиночество, по-ра  уходить в клуб, в барак, в библиотеку к Паше Герберу, в баню, к черту!  Но замполит, обойдя длинный стол, остановился напротив, внимательно   посмотрел на меня и произнес:
      – Сейчас я знакомился  с личными делами осужденных… Разные судьбы, типичные пре-ступления… Но ваше личное дело на меня оказало глубокое впечатление. Оно не вписыва-ется  ни в какие рамки, черт возьми! Какой-то  нереальный исторический детектив…      Нет даже  слов, чтобы  выразить свои ощущения после ознакомления  с вашим… личным де-лом…   Какая-то фантасмагория,  бред…
      – Обычное уголовное дело, -  буркнул я.
      – Нет уж, увольте! -  воскликнул лейтенант Антонов, -  в корне не согласен с вами!  Одни имена, которые фигурируют в приговоре Московского городского суда, чего стоят!  Наполеон Бонапарт, Жозефина, Иван Грозный, Екатерина Вторая, Иван Третий, Петр Первый…  С ума сойти! Шепилов! А при чем тут Шепилов?!  Кто такой Шепилов? Уж не тот самый, который примкнул  к антипартийной группе? Которого Никита Хрущев выгнал из ЦК КПСС?
      – Он самый, гражданин  начальник…
      – Быть такого не может! – воскликнул Антонов. - По Москве ходили слухи,  что Хрущев отправил «примкнувшего к ним»  Шепилова в какой-то  другой город, кажется, в Воронеж.
      – Это случилось позже. Вначале, после  этой громкой партийной разборки, Шепилов был направлен  на работу в Главное архивное управление при Совете Министров СССР…
      – И чем он там занимался?
      –Многим. Но, в основном, руководил цехом ГАУ по микрофотофильмированию докумен-тов для  дубль-правительства СССР, для «теневого» правительства СССР, для  подземного правительственного города под Новосибирском…  Микрофотокопирование производилось на  специальной кинофотопленке, которая  не боится ни воды, ни огня, ни времени…
      – Постойте! Погодите! – возбужденно перебил меня  замполит и уселся на скамью на-против.  - Какое такое теневое  правительство, какой еще подземный город?  Боже мой, что за бред вы несете! Почему об этом нет ничего в вашем личном деле?
     – Потому  что это есть государственная тайна, гражданин лейтенант.
      – Вы давали подписку о неразглашении?
      –Да. Когда был на свободе.  А  сейчас, когда я здесь, в уголовном лагере, мне плевать на эту  подписку.  За секретность нужно платить.  Не так   ли?
      –Ах, о чем вы говорите!  Об этом  надо забыть! – отмахнулся замполит и продолжал лю-бопытствовать: – Так что это за подземный город такой?  Зачем он нужен?
      – Он  был нужен на случай атомной войны с применением самых мощных водородных бомб. А поскольку  ракетам НАТО с западных баз до Москвы рукой подать, то решено  было создать запасной вариант столицы СССР…
      – Но ведь было подписано соглашение о ненападении,  об ограничении ядерного ору-жия…
      – Все это бумажки. В ХХ веке они ничего не значили   и не будут иметь  в будущем ника-кого значения.  Вспомним  Гитлера.  Сколько раз  он нарушал международные  соглаше-ния…   Советский  Союз их тоже нарушал.  Особенно грубо нарушались  Гаагские  конвен-ции о нейтралитете, о защите мирных жителей,  режиме содержания   военнопленных, уча-сти  раненых и больных. В сущности, вторая мировая война начиналась с грубого наруше-ния  международных  мирных соглашений, с прекращения существования  Лиги Наций во  время советско-финской войны в 1939 году.  А некоторые международные соглашения, как,   например,  тайный и секретный  «Пакт Риббентропа-Молотова» о разделе стран  Восточной  Европы,  вообще носили преступный  характер, являлись  запалом к мировому военному  пожару…
      – Но этот документ является фальшивкой!
      – К сожалению, нет!  Кроме того, на Западной Украине происходили  совместные учения армий СССР и фашистской Германии.   Участники этих учений, дожившие до сего дня, ут-верждают, что до 1941 года Сталин и Гитлер симпатизировали друг другу, как заядлые  дру-зья-шахматисты. Даже, якобы, встречались несколько раз в Магараче…
      – С ума сойти!  Какой-то дикий бред… Я вам не верю!
      – Ваше право.  Я вам эту информацию не навязываю…
      – Откуда  у вас эти сведения?
      – От верблюда, гражданин лейтенант. Без комментариев…
      – У вас был доступ к секретной  документации?  Но даже если он и был, тогда на каком основании  вы можете судить о подлинности документа?
      – Без комментариев, гражданин начальник. Определять  подлинность документа помога-ет  прикладная историческая  дисциплина-источниковедение…
      – У нас на Высших курсах  МВД ее не читали.
      – У вас на курсах многое не  читали, гражданин начальник.  А  историю вы изучали по учебникам, как и большинство советских студентов, курсантов и школьников.
      – А вы?
      – Я историю изучал по подлинным документам и трудам русских историков Татищева, Карамзина, Соловьева, Ключевского, Костомарова,  Тарле, Нечкиной, Шмидта….
      – И современную историю тоже?
      – Частично.  От случая к случаю… когда попадался  на глаза неизвестный или засекре-ченный документ…
      – Меня интересует история  партии…
      –Что именно?
      Замполит лукаво улыбнулся и, указывая на портрет  Ленина, спросил:
      – Я хочу  услышать что-нибудь новенькое  из биографии этого человека. Ну, например, был ли он равнодушен к женщинам?  Действительно был так поглощен борьбой, что ему не оставалось  времени…  для  любви?
      – Он не был аскетом, гражданин  начальник. Он был тонким ценителем  женской красо-ты, был  любовником  самых красивых женщин партии.
      – ??!
      – Вы удивлены, гражданин замполит?
      – Да… Но…  Но ведь его законная  супруга… далеко не красавица…  Обычная… каких тысячи и сотни  тысяч…
      –Жена все время жила в России в подполье, вела активную организаторскую  политиче-скую работу.  Десять лет за ней охотились жандармы и полиция Российской империи…  От-сюда на нервной  почве  развилась базедовая болезнь… А супруг жил в Швейцарии, катался  на велосипеде с Инночкой Арманд, женой российского промышленника  Арманда, с которым она нажила двоих детей.  Оставив их на попечение мужа, укатила в Швейцарию.  Инесса – ее партийная кличка, а настоящее имя Елизавета. Неописуемой красоты женщина. В Швей-царии зачала от вождя ребенка,  девочку, которую он и посещал во  ВХУТЕМАСе, после  смерти  ее матери, Лизочки Арманд в 1920 году.  Жена вождя жутко ревновала, требовала у него развод, но он развода не дал.  Еще бы не ревновать! Ведь Арманд жила в Кремле, вместе  с ними рядом.  Даже сидела  за обеденным столом  вместе с супругами… 
      Но мудрая Мария Ильинична Ульянова погасила  семейный скандал, а Инночку  отпра-вили в Пятигорск, где она  скоропостижно скончалась… якобы от тифа…   Второй  любовни-цей его  была  Александра Михайловна Коллонтай, тоже женщина удивительной красоты. Она  на два года  была старше  Инессы, но красоту свою сохраняла до самой смерти…  И что любопытно,   и та и другая заведовали женским отделом ЦК партии!  Арманд руководила этим  отделом  с 1918 по  1920 год, а Коллонтай с 1920 по 1923 год…
      –Тише! Тише говорите! – вскричал замполит, вскочил со скамейки и бросился к двери. Резко распахнул  дверь, выглянул в коридор, за дверью никого не было.  Облегченно вздох-нул, вернулся к столу и  прошептал:
      – Вы – страшный человек! Вам самому не страшно все это мне говорить?! Вам не страшно все «это» знать?
      – Познавать истину и знать правду всегда страшно, гражданин начальник! На душе ста-новится беспокойно, мерзко… Наступает глубокое разочарование и тоска…
      – Вот что,  давайте  продолжим беседу у меня в кабинете. К вам дело есть! Здесь не ме-сто таким  «лекциям».
      В вечерней полумгле коридора штаба из-за черной круглой печи возник дневальный Хлызов.  Ласково и услужливо спросил:
      – Может, вам чаек заварить, гражданин лейтенант?  У нарядчика уже чайник закипает…
      – Заварить Хлызов! Обязательно заварить. Мне завари  купеческий, а себе и моему со-беседнику  Академику чуть покрепче! Принеси нам чай в кабинет! –  распорядился замполит,  достал  из кармана маленькую пачку грузинского чая, протянул Хлызову. – Возьми, раз по-шла такая «пьянка», но  чтобы в зоне ни одна душа не узнала, что я чай  гоняю с осужден-ным.  Ясно?
      – Избавь Боже, гражданин начальник!  Если бы я был болтуном, то разве   меня держали бы при штабе… А  я, как видите,  уже три года здесь…   бессменным часовым сделался…   А чаек  сейчас мы вам сварганим по высшему классу, -  вдохновенно прошептал Хлызов,  уважительно посмотрел на меня и спешно  засеменил в нарядную…   Здесь, как и на свобо-де, начинают уважать того, кто сумел в силу своих каких-то  особых качеств найти  тропинку и приблизиться как можно  ближе к «телу вождя», к душе начальника, к его семье и люби-мым чадам, к собакам и кошкам, если они есть у  высокой начальственной  особы.   
      Руководство колонии ценило  Хлызова за  честность, вежливую обходительность и чет-кую  исполнительность  старательного вышколенного армейского денщика. Он  не был шкодливым котом.  За три года своего  дневальства в штабе ни разу не открывал, подбирая  ключи или  с помощью отмычки, служебные кабинеты. А там было  что взять, особенно в ка-бинете  капитана  Азарова и в оперчасти колонии, после очередных генеральных шмонов!  Искушение было столь велико, что многие дневальные штаба, рискуя потерять теплое  мес-течко и оказаться на самых тяжелых работах, изящно грабили кабинеты оперативных ра-ботников. Многие,   добравшись до изъятой в жилых бараках и в бане водки, браги и одеко-лона, пили прямо в кабинете начальника оперчасти. И здесь же, в кабинете, падали замерт-во, чтобы  утром оказаться  в штрафном изоляторе.   «Срок большой, а жизнь коротка, – с философским  назиданием объясняли  они  свой дерзкий поступок своим  сокамерникам, – красть,  так миллион, любить  так королеву! Нажрался и напился я у опера в кабинете так, что на всю оставшуюся  жизнь запомню!  Чего там только не было! Черная и красная икра, осетрина в баночках, лосось, сом  в томате, ветчина венгерская!  Один дефицит!  Я такого всю жизнь не видывал!»
      Но Хлызов не был падким на дефицит, всю жизнь он был аскетом, его вполне устраива-ла лагерная  пища и те  скромные дополнительные порции,  которые перепадали ему в сто-ловой от жуликоватых  поваров.  Даже те мелкие подачки, которые  доставались  ему от щедрот нарядчика, он  старался  держать в заначке, чтобы в трудную минуту решить свои личные  проблемы – получить право  на досрочное  свидание   или право  на дополнитель-ное  отоваривание в ларьке колонии.   А иногда, используя случай,  и хорошее  настроение  начальника,  похлопотать  за  друга своего, нужного  человечка…
       И он мог выбрать удобный  момент и подсунуть, например, тому же самому майору Му-зыченко фуфырь одеколона и заявить, между прочим, что он  сам пьет «парфюм-коньяк», но вот  сегодня что-то  нет настроения, и почему бы,  не выручить гражданина начальника? Ка-ково?  А?  А ведь вся зона все обо всех знает: кто пьет армянский коньяк, кто бражку, кто  водочку, кто  одеколончик,  политуру, денатуратик, а кто-то, самый отчаянный,   даже  аце-тончик… 
      И даже если все знают, что ты  вообще  равнодушен к спиртному, если тебе выгодно, то оговори себя!  Не пожалеешь! Если твой начальник  на твоих глазах  выпивает одеколон и закусывает  его кубиком пиленого сахара, то обязательно  расскажи ему выдуманную, за-бавную историю о том, как сам пил клей БФ и что  с тобой было после  этого.   При этом не жалей себя,  изображай свои  мытарства как можно ярче и трагичней, забавнее и смешней. Когда человек выходит из жуткого  похмелья с твоей  помощью, он  на несколько минут ста-новится  необычайно мягким и добрым…
       Вот тогда он твой!  Вот и лови миг удачи!  Мало того, что ты  его выручил и рассмешил, но ты его еще  и возвысил, беспощадно  унизив себя в его глазах!    Беспроигрышная  эта штука – самооговор!  И если твое умышленное самоуничижение будет  разоблачено, то  твердо стой на своем.  Уверяй  всех, что ты есть  тайный алкаш и любишь с детства все за-претное,  греховное, порочное и постыдное  делать втайне!  Почему?  А тебе так нравится! Это тебе  приносит необъяснимое наслаждение!  Кайф! 
      Известно, что в СССР очень выгодно  притворяться  дураком, тупым послушным испол-нителем, невежей и солдафоном…   
      Такое притворство, а чаще– такой  низкий интеллектуальный уровень способствовали  бешеной карьере  известных всей стране  и миру  личностей.   Но ради  спокойной жизни необходимо также  быть и порочным  типом.   Не совсем  уж опустившимся, подонком или бомжем, но  чуточку порочнее  своего соседа, сослуживца, сокамерника…   Тогда ты будешь  свой  в доску, свой парень, ибо не  представляешь опасности, не можешь являться потенци-альным конкурентом…  Тебя даже  могут в трудную минуту  и пожалеть, и облагодетельст-вовать…   Что будет, если ты скажешь бабнику,  что ты – супербабник?  Ты сразу же  нажи-вешь себе завистника, врага и конкурента!   А скажи бабнику, что  тебе не везет на женщин  и что  без него, бабника, помощи,  ты до  конца жизни останешься  несчастным, одиноким девственником, то он  в доску  расшибется, но найдет для тебя  партнершу.  Он  может даже  выделит тебе  одну самую блеклую  фемину из своей прекрасной  коллекции и раззвонит  потом на всю вселенную  о своем благородном  поступке…
      Именно знание психологии советского человека и помогало Хлызову оставаться бес-сменным  дневальным штаба и поддерживать  ровные отношения со всеми, даже со свире-пым капитаном  Азаровым…    
      Лишь лейтенант Антонов оставался для него неприступным, недосягаемым.   Замполит  раскусил политику Хлызова,  почувствовал в дневальном искусного притворщика, хитреца и лукавца… 
      Но и Хлызов не дремал.  Он усиленно  выискивал в замполите его слабые стороны.   По-ка что таковыми  были неустроенный быт лейтенанта, его холостяцкий образ жизни, отсут-ствие женщин. Но для  того, чтобы быть сводником,  Хлызову необходима  была расконвой-ка,  с ее относительно свободным передвижением по поселку.
      Сводником он был опытным, так как до лагеря работал в Звенигороде  в санатории  ЦК ВЛКСМ и поставлял усталым комсомольским  бонзам весьма  качественный «живой товар»,  в основном  из числа  нуждающихся  студенток, матерей-одиночек,  ищущих  острых  ощу-щений  в групповом сексе в номенклатурном  предбаннике…    Хлызов  был ассом  своего дела, но погорел на девственнице, школьнице-минетчице.   
      На таких  «невинных»  девочках  погорело много  взрослых  и солидных мужчин. Когда юная  минетчица вдруг беременеет  от своего любимого школьника-сверстника, то почти всегда обвиняют  в изнасиловании и растлении взрослого  дядю, с которым  она за шоко-ладку и конфетный набор  забавлялась, сохраняя  свою  девственность  еще со второго  класса.  Иные родители,  обстоятельно  вникнув в ситуацию, предлагают дяде откупиться  деньгами, машиной или дачей, другие  же – бросаются с заявлением в суд, в прокуратуру…  Дураки, мешком прибитые  законники!
      Хлызов  принес чай и, получив от замполита три шоколадных конфетки, исчез…   Лейте-нант Антонов, указав  мне на стопку  учебников для  высшей школы, тихо произнес:
      –Хочу вам дать весьма приятную работу, которая вернет вас в прошлую студенческую жизнь… даст  возможность заработать…  Нужно  написать две курсовых работы  по истории государственных учреждений  Российской империи и по  истории КПСС.  Желательно без закидонов и без цитат из секретных, неизвестных  науке документов.
      Даю две недели.   Наш студент, начальник оперчасти Виноградов, должен через полме-сяца выехать в Ленинград  и сдать эти работы на кафедру.   Вот вам продукты питания за проделанную  работу. В основном, консервы – тушенка, сгущенное молоко, сайра.  В жилую зону  выносить не рекомендую. Кушать здесь, в красном уголке, с  культоргом Рудницким. Вот учебники. Дополнительную литературу  можете заказать, но не желательно.   По  исто-рии государственных  учреждений только один толстый талмуд  Ерошкина… более ничего нет.
      – А больше ничего и не надо. Я  знаю этого ученого, автора этого  научного труда. Он нам читал лекции по  этой теме и принимал экзамены…
      – Вот и прекрасно! – обрадовался  замполит. – Писать  курсовую работу  будете здесь, в штабе.   Можно даже и ночью, чтобы никто не мешал. Официально я вас зачислю на это время  за  нарядчиком колонии. Уверен, что после завершения этого задания, на вас посып-лются  заказы, как из рога изобилия.  В нашем поселке найдется более десятка студентов-заочников, есть и студентки.  Все заказы будут идти через меня!  Но!  Я не могу, находясь здесь, в  столь специфическом заведении, быть филантропом в полном смысле  этого сло-ва.   Мне необходимо, чтобы вы возглавили работу по оформлению  наглядной агитации в колонии.  Из вашего дела я узнал, что в юности  вы занимались художественным оформле-нием  в Ростовском речном  пароходстве. Хотите,   я вас  назначу художником колонии?
      – Нет, гражданин  начальник!
      – Почему?  Отдельная мастерская, творческая работа. Можно в свободное время зани-маться  живописью…
      – Я утратил навыки художника-текстовика.  Этим надо заниматься  беспрерывно, всю жизнь. У меня  огрубели пальцы, дрожат руки  от тяжелой работы, утрачен глазомер, чувст-во пространства. Это,  во-первых, а во-вторых, в зоне  имеется  хороший профессиональный художник-оформитель, живописец и резчик по дереву – Гордиенко. Его изящные олени сла-вятся на весь Усть-Вымский  район…   А его африканские маски?  Это ведь чудо!
      –Вот именно олени и маски! А наглядной агитации нигде  нет! Всюду пусто и голо, ни од-ного радостного  цветового пятна. Только  в одной школе висит  несколько стендов.  А в клу-бе, в штабе, около штаба, на улице?  Ничего нет!  Гордиенко оленей стругает и водку пьет!
      – Почти все художники пьют. Не пили только Репин, Врубель и Левитан…
      – Спасибо, успокоили!  Ко мне  в мае из Политотдела, из Сыктывкара, комиссия приез-жает, а что я ей покажу?  Оленей и африканские  маски? И вечно пьяного Гордиенко?
      – Я не смогу, гражданин начальник. Не хочу подводить  Вас… Что я смог бы сделать, так это  отремонтировать клуб и сделать  наклонный пол как в кинотеатре, изготовить  задник сцены, составить эскизы уличной наглядной агитации, сделать  близ штаба стенд «Пресса», оформить  красный уголок…  Но для  этого мне нужены художник Гордиенко и хороший сто-ляр… Нужны   краски, кисти, фанера, полотно, фугованные пиломатериалы, гвозди и многое другое…
      – Чудесно! Тогда я вас назначу культоргом колонии…
      – Не получится! Культорг зоны есть! Им является Николай Рудницкий. Не люблю  шагать по трупам…
      – Получится! Через месяц  Рудницкий выходит на поселение! – засмеялся замполит.
      – Я не смогу руководить художественной самодеятельностью…
      – А от вас этого не требуется! Этим займется заведующий клубом! Так что с сегодняшне-го дня уже надо думать об оформлении колонии, а  то уж очень угрюмо смотрится жилая зо-на… Эскизы желательно подготовить за неделю и составить смету расходов.   Вот так! -  до-вольно потер руки замполит и добавил, - вы занимались наукой и вами уже написана  дис-сертация?  Не хотели бы вы продолжить  свои исследования  здесь,  в колонии?
      – Это невозможно, гражданин начальник, – вздохнул я.
      – Это почему же?  Можно заказывать любую книгу через  межбиблиотечный  коллектор…
      – Мне нужны архивы, редкие  издания книг за  XVI – XVII  века…. Ни одна библиотека не вышлет даже микрофильм с этих редких изданий. У меня тема довольно  специфическая…
      – Да! Да! А я задумал здесь, на  фактах и реалиях данной колонии, написать статью  или научный труд о дифференцированном подходе к осужденным и  изменениях условий их со-держания на основе  дифференцирования. Жаль, что только  времени  для  этих занятий почти не остается! – огорчился замполит. –  Да и к тому же  необходимы  нормальные усло-вия.  А еще, когда  я молод, хочется жизнью наслаждаться.  Но  я жалею, что не стал уче-ным-историком.  Жутко интересная наука – история!  Сколько назидательных примеров для нас и наших потомков! Сколько заблуждений, ошибок,  трагедий, сколько  великих лично-стей, у которых есть чему поучиться! Не правда   ли?
      – Нет! Я не согласен с вашим взглядом на историю, гражданин лейтенант!
      – Вот как! Не ожидал такого ответа. Но почему?
      – Кто сказал, что мы умнее  наших предков?  И почему потомки  умнее, нежели мы  с ва-ми, гражданин начальник!? Кто сказал, что  потомки поймут  нас и расставят  все по местам?  Да у них в XXI веке будет столько забот, свершений, злодейств, что им будет не до анализа наших ошибок! Не надо обольщаться! Наша  чудовищно дикая и красивая история ХХ века не станет  даже объектом  судебного разбирательства. Истории не до нас. Она  безучастна к прошлому, беспощадна и равнодушна,  и холодное равнодушие природы – сущий пустяк по сравнению с жестоким равнодушием Истории.
      Ее никогда и никто не обманет. Она все перекраивает на свой лад,  и каждый наш «судь-боносный исторический  и великий шаг» истолковывается по-своему. Мне смешно и дико уз-навать, что каждый очередной съезд КПСС называют  историческим!  Не надо произносить слово «история» с благоговейным  почтением! Не надо! Мне это словечко изрядно надоело! Я устал  от истории, встречая на каждой странице  ее несправедливость…
      – Ну, вы даете!  Как же можно заниматься  исторической наукой, ненавидя Историю? Нет!  Нет!  Вы не от мира сего! Какой вы, однако, странный тип. Странный, необычный, не-типичный. Но жутко интересный! Давайте вернемся  к началу нашей беседы…  У меня  к вам тысяча вопросов…
      – Тогда  мне нужна тысяча и одна ночь, чтобы  обстоятельно  на них  ответить, гражда-нин лейтенант – пошутил я, намекая замполиту, что уже поздно и пора идти отдыхать. Но замполит не понял шутки:
      – Я же сказал вам, что с сегодняшнего дня освобождаю вас от работ по строительству лежневой дороги и закрепляю за политчастью колонии. Отдохнете днем, а сегодня мне хо-чется поговорить с образованным и информированным человеком!
      – Спасибо, гражданин начальник, за заботу. Задавайте самые каверзные вопросы, я по-стараюсь на них ответить…
      – Скажите, пожалуйста, что  вы знаете  об интимной жизни Феликса Эдмундовича, – с ехидцей спросил  замполит, будучи  на сто процентов  уверенным, что  этим вопросом за-гнал меня в угол.  Я посмотрел на него.  Передо мной сидел любознательный  мальчишка, лукавый шустрик, желающий знать буквально все сразу и в  полном объеме!
      –Я надеюсь, что все остается между нами…
      –Слово офицера!
      – Тогда слушайте, гражданин начальник! Слушайте, но не ужасайтесь! Железный Феликс родился  в Польше, в богатой дворянской семье. Мать – полячка, отец – еврей Руфинов.  Сын не пошел по стопам отца, не занялся  коммерцией, хотя все условия  для этого име-лись. Не выразил он также и  стремления к учебе и знаниям. Он бросил учебу в гимназии, полностью отдал себя  подпольной работе в исполнительном комитете, стал грабить част-ные банки и богатых фабрикантов, не гнушаясь убийством людей.  За содеянные уголовные преступления в мае 1916 года  он был приговорен Московской судебной палатой к шести го-дам  каторжных работ. В царской  России к каторге приговаривались  только убийцы. Но на каторгу он  не попал, а сидел в Бутырской тюрьме, ибо являлся осведомителем  начальника  тюрьмы.  Освободила его из Бутырки по амнистии Февральская революция, Временное пра-вительство, 1 марта 1917 года…
      – В биографии Дзержинского указано, что он совершил дерзкий побег, единственный,  удачный побег за всю историю Бутырской тюрьмы, – перебил меня взволнованно замполит.
      – Увы, это легенда им самим  созданная!   Такая же легенда, как и назначение его Лени-ным председателем ВЧК.  Феликс Эдмундович  сам напросился  на работу по ВЧК!  Об этом писал его ближайший  единомышленник Лацис, настоящая фамилия которого – Мартин  Судрабс!  Железный Феликс был психически больным человеком, страдал  эпилепсией.   Это был тщедушный  психопат с бурно прогрессирующей  маниакальной  жестокостью и са-дизмом. Уже  в 1918 году он не считался с мнением  членов Комиссии ВЧК, расстреливал  лично.   Сохранился  протокол одного из заседаний  ВЧК того времени, в котором был осуж-ден один такой  «персональный» проступок Дзержинского, но Феликс продолжал игнориро-вать эти замечания. Особо  любил он расстреливать женщин,  наслаждаясь их беззащитно-стью, слабостью и готовностью  идти на всяческие  унижения… 
      К сожалению,  его ближайшее окружение составляли  не совсем нормальные люди…
      В ЧК гурьбой повалили паразиты общества.  В стране свирепствовал голод, а  чекистам выдавали масло, сахар, муку. Потом  появилась возможность при обысках и реквизициях изымать драгоценности, картины, меха, золото, без  составления актов об  изъятии.  Любые вещи можно было безнаказанно присваивать…   
      Любую девушку, женщину можно было арестовать за «содействие  конторе», отвести  в подвал изнасиловать в любой форме и расстрелять.   
      Именно в 1918  году в органы ВЧК бурным потоком хлынули убийцы, психопаты, садисты и сексуальные маньяки.  Среди них  врач Михаил Кедров, начальник особого отдела, полу-помешанный садист, кончивший жизнь в сумасшедшем доме…   Георгий  Атарбеков, рас-стрелявший в Армавире несколько тысяч  заложников, сестер милосердия и врачей, ране-ных… Чекист – наркоман Саенко;  наркоман и гомосексуалист  Шульман;  известный  вен-герский коммунист Бела Кун (настоящая фамилия  - Арон  Коган); садисты  Уншлихт, Дери-бас, Миндлин, барон Пиляр.
      Не совсем здоровыми  в психическом плане  были и женщины-чекистки:  Землячка, Бош, Яковлева, Стасова, Островская, Ге, а одесская  чекистка Ремовер оказалась  впоследствии  душевнобольной на почве  половой  извращенности. Эта  любила расстреливать молодых, здоровых парней.  Но прежде чем расстрелять мужчину, она заставляла его вступать  с ней в половую связь, чаще суля  жертве  освобождение, а когда  мужчина начинал испытывать оргазм, отрезала ему член…  В отряды чекистов зачислялись  инородцы-китайцы, венгры, латыши, большинство из которых люто ненавидело русских и «не понимало русского язы-ка». Об этой интернациональной сволочи  красочно поведал нам  Сергей Есенин в  своей смертельно опасной  поэме «Страна негодяев».
      Дзержинский был  психически больным человеком еще в молодости, и его внебрачный сын Ян страдал  нарушением психики…
      – Внебрачный сын?  Не может  быть! Феликс Эдмундович имел  семью и даже  выезжал к ней за границу под вымышленной фамилией и очень рисковал своей  жизнью, – возразил замполит  Антонов.
      –Это тоже легенда. Красивая сказка…   В 1919 году Дзержинский  совершил  вояж на из-вестный курорт  Закопане с хорошенькой полячкой Софочкой Мушкат, где они  неплохо про-вели  время.   Они не венчались в костеле, не регистрировали свой брак.   Дзержинский  в то время имел очень много денег и бриллиантов из «чуланчика Ильича».
      Был франтом, питался  в лучших ресторанах, снимал  самые роскошные  номера в бога-тых отелях.  Двадцатисемилетняя Софочка была «девушкой напрокат». Да! Да! Смиренные русские  юные дворянки-заложницы не волновали тогда пылкого Феликса, они не обладали  таким  сексуальным опытом, каким владела  юная полька.
     Видно,  она была хороша в постели, если они после курорта  еще раз  встретились в  Кракове, где она  и  забеременела. А через девять  месяцев, летом 1911 года,   у нее родил-ся сын Ян, которого она  быстро сдала в дом  ребенка, чтобы  продолжать свой  доходный  промысел…  Какая  же нормальная жена, гражданин начальник, оставит своего ребенка в приюте?  Какая жена не последует к мужу,  да еще к такому  высокому начальнику, каким был Дзержинский в 1918 году? Ясное дело, что Софочка была еще та штучка!  Да и желез-ный Феликс выехал за рубеж совершенно по другой причине – экспортировать революцию за границу.  А для этого нужны были громадные суммы денег и ценностей, золото, драго-ценности. Именно Дзержинский  со своими  чекистами и вывозил драгоценности для органи-зации революции в Германии, Венгрии, Австрии, Литве и Латвии.  А «семья» была  хорошим предлогом  для организации в Швейцарии советской дипломатической  миссии, для участия  через подставных лиц   в аукционах для сбыта  драгоценностей, собранных с трупов  царя и членов его семьи…
      В то время Софочка жила с неким  Брайтманом, которого Дзержинский и сделал первым  секретарем миссии, а Софочку его заместителем. 
      Софочка догадалась на это время забрать сына из детского дома,   и  вместе  с Фелик-сом поехала в роскошный  курорт Лугано, где  скромный  чекист занимал лучший отель, ще-голяя  в дорогом пальто и костюме, без бороды, в модных туфлях.    Швейцарское прави-тельство  через тайную полицию  «вычислило» господина  Даманского (Дзержинского), но тот  успел  вовремя скрыться, оставив Софочку с сыном  на попечение  Брайтмана  и вер-нуться  в Россию…
      – Так вот отчего вы не любите Историю! – прошептал замполит, вскочил из-за стола, распахнул дверь, чтобы  лишний раз убедиться в том, что наш разговор никто не подслуши-вает.  Он вернулся на свое место и испуганно уставился на меня:
      – Вам не страшно все это знать?
      – Нет! Не страшно. Мне муторно и мерзко на душе  от этих знаний, гражданин начальник! Мне всегда становится тошно, когда на построении каждый раз выслушиваю нелестные ха-рактеристики капитана  Азарова о  некоторых наших одиозных типах -  насильниках, убий-цах-садистах,  растлителях…  Да!  Да! Ни у одного отца или брата не вызовет сочувствия  наш Шахтер из Воркуты, которому две девочки-второкласницы  делали минет за плитку шо-колада!  Ни у  кого не вызывает  жалости осужденный Кузин, живший половой  жизнью с родной дочерью...   Да, мерзко, да,  гнусно!  Но!  И еще раз Но!  Вдумаемся, вникнем в суть дела!  Почему  с Кузиным наша братва не расправилась сразу же после  прибытия его в ла-герь с этапа? Кажется,  вот  гнусь какая! Ребята, давай его сейчас опустим через швабру, и  каюк ему, растлителю окаянному, но  нет! Оставили в живых! Пусть, паскуда, тянет свой срок до конца, без  всяких помилований, УДО и выхода  на поселение….   А всё потому, что  тюремная почта работает четко, без искажений, домыслов и легенд!  Кузин  остался жить только потому, что  жена застала его с дочерью в постели, жена явилась инициатором воз-буждения уголовного дела, именно жена заставила дочь  путем угроз и посул  давать самые чудовищные  показания против отца!
      А «народное», пусть даже «лагерное правосудие»,  оно на несколько порядков выше правосудия  чиновников от государства! Гражданин начальник!  Да разве Кузин – злодей?  И Кузин, и многие другие, подобные ему, и  даже убийцы, меркнут на фоне  официальных убийц и насильников времен  гражданской войны! 
      Ни в одном государстве мира не убивали, не насиловали  сестер милосердия и врачей, а  уполномоченный представитель ЧК  Жора Атарбеков, не задумываясь, расстреливал, наси-ловал возвращающихся на родину после войны «людей в белых халатах»?  Разве не мер-зость?  Разве не нарушение  всех    божеских, человеческих и международных законов, гра-жданин начальник?  А Наум Беспощадный на Волге?
      Ну,  скажите мне, ради Бога, на кой черт, изнасиловав во всех видах  хорошенькую мед-сестру, засовывать в ее влагалище лимонку  и взрывать?!  Или же после группового  изна-силования  стрелять из маузера  в матку бедной женщине, или же засовывать туда, в её  чрево, битую бутылку?  Где  справедливость? Где мораль? Закон?   Вы говорите, что мол-де шла гражданская война и было не до сантиментов…   Да?  Ух, мы какие мудрые и умные ре-волюционеры, если обходимся так с женщинами!  Какова нам тогда цена?  Может, мы, дей-ствительно, недостойны,  как народ и  нация,  жить и развиваться  после всего нами же  со-творенного ужаса и злодейства?!   Может, действительно, нас  надо было  за все, что  мы сотворили в первую треть двадцатого века, загнать за Уральский хребет, в болота  Цен-тральной Сибири, соорудить там резервации и показывать нас всему  миру, в кого мы  пре-вратились. В кого  мы вылупились, став  «интернационалистами-безбожниками»,  вульгар-ными материалистами, готовыми ради надуманной идеи и миски баланды  убить мать, отца, изнасиловать дочь…
      – Хватит!  Прекратите свою философию, – вскричал замполит, – мне  нужны факты!
      – А я вам и привожу факты, гражданин лейтенант!  Или вам нужны номера фондов и до-кументальных дел жандармских  управлений Российской империи и архивных фондов опе-ративных отделов  Белой  Армии?  Ну, хорошо! Я назову вам номера этих фондов, архивы, библиотеки, имеющие спецхран…    Ну, и что дальше? У вас будет болеть душа точно так же, как она болит у меня!  Двойная мораль, двойная  информация – одна для  избранных, а другая   для всех – убивают трезвый ум человека, разъедают его душу и совесть…
      – Прекратите!  Я вас прошу!   Мать честная, да я вижу, вы хуже  Спилвы!  Вы опаснее Спилвы во много раз!  Так вот почему на вашем деле особый штамп КГБ!  Теперь я понял!  Иван Грозный и Петр I  тут ни при чем!   Все связано с  секретной информацией по истории  советского государства!  Удивлен!  Поражен!  Не понимаю! Не пойму, зачем они отпустили вас сидеть в колонии? Почему не вкатили особый  укол  или не отдали на расправу  уголов-никам?
       –Спасибо, гражданин начальник! Успокоили.  Как я понял, у меня нет никаких  шансов    выйти отсюда живым?
      – Я этого не говорил! – вскинулся Антонов. – Это мои мысли! И больше ничего!  Видимо, в Москве  были  особые соображения не подвергать вас высшей мере наказания… По делу вы проходите один. Однако  это не так!  Верно?
      – Да!  Вы правы, гражданин лейтенант! Подельником у меня  был племянник  Председа-теля  Верховного суда СССР Смирнова – Валерий  Александрович Смирнов… Да тот самый! И пусть Родина знает своих  «героев сексотского труда»».  Потом  его  выделили в отдель-ное судопроизводство и упрятали в  дурдом на полгодика…
      – Все  ясно! Теперь все ясно, –  весело подпрыгнул замполит,  радостно потер руки и участливо, как родному брату, прошептал  – у вас есть надежда вырваться отсюда живым и даже  раньше  срока, поверьте мне!   А если  еще председатель Верховного суда умрет, то вообще…  гм, гм, цинично, но,  увы…  тогда вам будет вообще… легко освободить-ся…Может ещё и  хорошую повесть-раскаяние напишите о  пережитом. Кто знает.
      –Они все там, наверху, долгожители, гражданин начальник! Доживу ли?
      –Но-но! – строго  заметил мне лейтенант Антонов, –  Осторожней на поворотах! Я ду-маю, что если вы будете молчать в зоне о своих секретах, то власть окажет вам  снисхожде-ние и сократит срок  наказания.
      –Блажен,  кто верует, – гражданин начальник! Но я отвлекся! Меня  до сих пор волнует судьба этой четырнадцатилетней девочки, которая  жила с двумя нашими поселенцами – евреями.  Говорят, она пережила  большую личную трагедию, оставшись одна. Я давно хо-тел  об этом узнать подробнее.
      – Да! Такое было. И я  лично принимал участие в ее дальнейшей судьбе, - смущенно пробормотал Антонов, - я сам до сих пор не  пойму психологию этой девочки. Все здесь странно!  Я согласен с вами.  Девочка жила в такой ужасной среде, что жизнь на поселении с этими двумя   мужиками   казалась ей раем.
      – Значит, она полюбила их, а они в свою очередь создали все условия для  возникнове-ния  в ней чувства любви?
      – Не знаю! У меня голова идет кругом от всех этих историй. И в  то же время я думаю, а откуда и почему у девочки-подростка это чувство могло возникнуть?  Она же еще была ре-бенок?!
      – Но  Джульетта и Ромео были не старше нашей  Малышки,  гражданин начальник!
      – Ах, оставьте эти вопросы при себе!  Это удел писателя-психолога, Достоевского, Мо-пассана, Нагибина, Бунина, Набокова, Цвейга…
      – Вы читали «Лолиту» Набокова?
      – Да! Мерзкая, но красиво-трагическая, эмоциональная вещь…   Однако ж  я считаю это произведение из ряда вон выходящих, исключением из правил…
      –Но наша Лолита -  уроженка Усть-Вымского района Коми ССР,  и с этим нельзя не счи-таться.  А  сколько таких исключений из общих правил можно насчитать по всему  СССР!
      –Да!  Да! Но о чем это говорит?
      – Это говорит, гражданин начальник, о внутреннем разложении  общества,  и всего госу-дарства в целом!
      – Опять вы за  своё, черт возьми!  Ну, нельзя же так обобщать! Послушать вас, так наш советский строй вот-вот рухнет, как в свое время рухнула Римская империя…
      – А разве не так?
      – Нет, не так! Советское  общество  все время находится  в поступательном развитии, оно может только совершенствоваться, приобретая все новые и новые формы…
      – А отчего же тогда не совершенствуется  в лучшую сторону система  исправительно-трудовых  учреждений?
      – А почему эта система должна улучшаться?  Она выполняет свою функцию  наказания и воспитания,  и довольно!
      – А потому, гражданин лейтенант, что раб Римской империи имел жену, детей, недви-жимость и орудия труда.  А что, кроме общественной  бензопилы «Дружба» и другой техни-ки,  мы, осужденные, имеем? Ничего!  Кроме надежд о воле, о покинутых женах и детях… Не потому ли в лагерях воспитываются сексуальные маньяки и  извращенцы?  Какое  по-томство дадут  эти нелюди для будущего?
      – Ох, вы меня достали! – закатил глаза замполит, - давайте прекратим эти диспуты!   Лучше расскажите мне о Шепилове и о подземном городе  под Новосибирском…
      – О Шепилове? О нем можно сказать только одно хорошее.  Но нужна последователь-ность.  Лучше  я расскажу о городе-бомбоубежище, а потом о  «примкнувшем к ним»…
      – Валяйте! -  сказал замполит, выдвинув один их ящиков письменного стола, чем-то  щелкнул, развалился удобно  в кресле и закрыл глаза…
……………………………………………………………………………………………………………….      
      А это что?  Что это? Откуда это  неведомоё, незнакомое и пугающее ощущение?      Тело вдруг ощутило удивительную лёгкость парения, оно, вопреки всем физическим за-конам и закону гравитации утратило вес, стало невесомым. Лёгкое головокружение пре-кратилось, и наступила необыкновенная ясность восприятия  увиденного видения.
      Некто незримый и всемогущий  вмиг смахнул перед  моим взором  картинку реального, страшного  мира.      
      Белая и влажная снежная кисея сменилась на знойное,  бежевое  марево, на электрон-ный туман,  который по уверениям астрофизиков воздействует на деформацию про-странства-времени. И сразу откуда-то подул легкий ветерок и сквозь  розово-бежевую   пелену  стали проступать черты иного мира –  до боли знакомые очертания  Вечного Города,  города богов и людей. 
      Вместо старых, ешё довоенных угрюмых чёрных бараков ИТК-15  возник в своём пер-возданном античном величии Капитолийский холм. Вместо  главной улицы посёлка Ве-жайка, ведущей на станцию и далее к огням  цивилизации  явственно обозначилась окраи-на Рима,   перегон Аппиевой  дороги между Фундами и Террациной и  кладбище  вдоль неё с мраморными памятниками и надписями на них времён императора  Диоклетиана и его преемников.
      Один из  самых больших  Погостов древнего  мира, где неуёмное тщеславие и горды-ня, где страх перед смертью и забвением  ищут хотя  бы условного  бессмертия.      
      А над гробницами сапожника Гая и учителя грамматики Домиция    резвится  стайка чудных синих стрекоз, но никто  теперь не посмеет мне сказать, что это са-мые обычные стрекозы из подотряда  равнокрылых. Это особенные стрекозы, такие  уже давно в нашем мире не водятся.  В этих местах давно  нет даже  самых обыч-ных, ибо  нет уже в окрестностях Рима  кристально чистых водоёмов и священных ручьев.  Этих странных стрекоз я уже видел в детстве в глубине сальских степей. Давно это было, вчера это было.
     Несколько ударов сердца, несколько секунд, ничтожно малый отрезок времени, но и этого достаточно для того, чтобы мир изменился. Стайка синих стрекоз,  не-много  покружив     над  родными могилами,  вдруг всполошилась,  устремилась в сторону Абруции и  исчезла…
   
       – Что с вами? Почему молчите? Что ёжитесь? – донёсся до  меня  сквозь электронный туман времени голос замполита.
     – Повеял   божественный ветерок, гражданин начальник.  Так всегда  бывает, когда начи-наешь перелистывать  страницы тайной Книги. Вся наша история – сплошная  тайна за  сто семью печатями, книга засекреченная секретными службами, будь они неладны! Пора со-рвать несколько печатей. Доколь мы будем  морочить друг другу и своим потомкам  головы?
      Об уютных  бункерах, о дворцах-убежищах, о  городах-бомбоубежищах властители   мечтали давно, но особено актальными эти мечты стали в ХХ веке с появлением дальней тяжёлой  авиации, ракет дальнего действия и оружия массового уничтожения. Все власти-тели евразийского  мира и все зачинщики  мировых войн прежде всего  заботились о собст-венной безопасности. Каждый из них исходил из главного постулата  существ  юрского пе-риода, эпохи жадных ртов и проворных цепких конечностей: «Все подохнут – я останусь».   Во второй половине ХХ века  в мире   появилось   множество таких  «элитных убежищ» от мировой погибели. В СССР таких,  как  подземный город  под Новосибирском было  не-сколько.  На  Южном Урале, например,  на  Волге, близ Куйбышева, в Новозыбкове и ещё кое-где.  Огромные народные  деньги были  вбуханы в эту идиотскую затею. Забавно, что такие  великие учёные мужи как  Вернадский и  Бартини вместе с идеями создания нового оружия предлагали властям и  идеи по  индивидуальной защите от  его  смертоносного воз-действия.
      –Вернадского знаю. А вот о Бартини впервый раз слышу, – перебил меня замполит.
      –Роберто Бартини  – итальянский барон, уроженец Милана,  по кличке «красный барон»,  имел глупость вступить в ряды Коминтерна,  узник «шарашки» ГУЛАГа,  выдающийся авиа-конструктор, астрофизик и телепат,  создатель сверхзвукового реактивного самолёта Р-6,  экраноплана «ДАР» и «самолёта-невидимки».  Эти  изобретения были им сделаны ещё до войны  в конце тридцатых годов. Тогда же Вернадским была разработана идея создания атомной бомбы…
       –Невероятно!  А я думал, что тогда ведущими  авиаконструкторами были Лавочкин, По-ликарпов,Яковлев и Туполев. И разве атомную  бомбу не  Курчатов изобрёл?
      –Все так думали. И сейчас все так  думают, гражданин начальник.  Но  в мире много слу-чаев. когда ученики  успешно   развивали идеи своих учителей и наставников, воплощали в жизнь великие замыслы…
       –Ах, как интересно! Расскажите об этом подробней…
       –Не могу. Мы уйдём тогда  с вами от главной темы, от проблем создания  подземных городов на случай атомной войны.  Нельзя все вопросы валить в одну кучу. Возникнет пута-ница и несуразица.
      –Да.  вы  правы. Когда-нибудь в другой  раз.
      – Тогда слушайте и  больше не задавайте мне вопросов, - сказал я.
      – Хорошо! – быстро согласился Антонов,  зачем-то   выдвинул верхний ящик   письмен-ного стола, пошуршал  в нём бумагами бумагами и откинуля на спинку стула.
      О том, что в столе у замполита был магнитофон  и что мой  рассказ записывается на пленку, я узнал только через две недели…
………………………………………………………………………………………………………………

      Оружия массового поражения власть боялась   безумно. Властителей уже тогда пугала грядущая    бомбёжка  крупнейших городов и столиц государств. Надёжные бункеры, спа-сающих  высшее руководство стран и верховное  военное командование  от тяжёлых авиа-ционных бомб были построены ещё до войны.
      …Когда  создавалась  первая советская ядерная бомба, никто всерьез не думал о мерах  безопасности и выживания  во время ее взрыва.  Всех тогда в правительстве СССР мучила одна проблема: чем  сдерживать американцев,  если они объявят Стране Советов  ядерную войну?  Даже в самой идее новой  бомбы наши руководители продолжали  сомневаться…
      Будучи  наслышан о могучей силе ядерного взрыва, Сталин  очень хотел посмотреть это чудо-устройство в натуре. В один  из дней в Кремль были вызваны  основные разработчики  атомной бомбы Курчатов,  Харитон и Зернов.  С собой  они принесли небольшой, десяти сантиметров  в диаметре, блестящий, плутониевый шарик.
      – Это готовый заряд для бомбы, - пояснил Курчатов.
      Сталин  посмотрел с недоверием. Губы его были плотно сжаты, взгляд  сделался серди-тым, лоб нахмурился:
      – Это? А сколько их еще сделано?
      – Больше пока нет, - ответил Курчатов, - здесь весь накопленный  плутоний.
      – Накопите еще, – пыхнул трубкой Сталин. – Сколько  и когда можете  накопить для вто-рой бомбы?
      – Месяца через четыре, пока накопление плутония идет медленно,  Иосиф Виссарионо-вич!
      Помолчав, Сталин вдруг спросил:
       – Чем  можете доказать, что это плутоний, а не блестящая железка? -  сомнения про-должали мучить его. – Зачем пыль в глаза пускаете?
      – Заряд никелирован, - ответил Курчатов. – А чтобы  убедиться, что это не железка, кос-нитесь рукой. Он теплый…
      Сталин осторожно коснулся ладонью шара.
      – Да теплый. И всегда теплый?
       –Всегда, Иосиф Виссарионович. В нем идет непрерывная ядерная реакция.  Он осты-нет, когда  закончится период полураспада…  через сто миллионов  лет…
       –Фантастика! Это же целая вечность!
      Сталин дал согласие на проведение  испытаний. В мае 1949 года Курчатов отбыл на по-лигон…
      Конечно, Сталин не разбирался, как и Берия, в ядерной физике, тем более в вопросах радиационной безопасности. Вождь всех народов всерьез считал, что вместо одной  «бал-шой-балшой»  бомбы можно сделать много-много маленьких атомных бомб, у которых был бы локальный характер разрушений,  и  незначительное  радиоактивное  облучение…
      Свидетельствует академик  Юлий  Борисович Харитон:
      – Меня, Зельдовича и Сахарова пригласили в Кремль. Захожу в кабинет  вождя, а там море людей…  Вижу Лаврентия Павловича, а Сталина не вижу.  Берия как-то засуетился, потом  пальцем нам в сторону показывает. Смотрю – матушки-светы! – стоит Сталин!  Очень  маленький, сухонький человек, рябой и невзрачный…  Я впервые его тогда живьем увидел, а потому рост его  удивил меня…  Тут меня  попросили рассказать о первой бомбе.  «А нельзя ли вместо одной  большой бомбы сделать несколько  маленьких?» – спросил ме-ня наивно Сталин.  «Нет! – ответил я. – Существует  закон физики, Иосиф Виссарионович, непреложный закон о критической массе…  Хотя  супербомбу изготовить возможно, но это вопрос времени и возможностей нашей науки…»
      Исследователям современной истории не известно, какой смысл   вкладывал Сталин   в свой «наивный» вопрос:  то ли  он имел в виду  использование малых атомных  снарядов на полях сражений, то ли думал о своей личной  безопасности? Что греха таить, к этому вре-мени фундаментальное и надежное  убежище под г. Куйбышевым уже морально устарело. Там можно было прятаться только от пятисоткилограммовых  авиабомб фашистских  тяже-лых бомбардировщиков…
      Что же касается  мер безопасности во время взрыва  первой атомной бомбы,    то здесь дело обстояло не ахти как продумано и умно.  А всему виной была  сверхсекретность от всех, даже  от ближайших сотрудников, а уж солдаты и младшие офицерские  чины никако-го  понятия о радиации вообще не имели.
      Вот как свидетельствовал   Юлий Борисович Харитон:
      –Не спорю, к радиации и облучению мы относились  весьма легкомысленно. Да и, впро-чем, мало  что о них знали.  Так, академик Александр Павловский поплатился за свое лю-бопытство. Обычно нам в таких случаях выдавали  двойные  очки, но ему захотелось по-смотреть все фазы процесса, а поэтому с одного глаз он снял фильтр.  И приблизительно месяц ничего не видел, ослеп…    Местом  нашего пребывания были обычные  блиндажи и траншеи на командном   и наблюдательном пунктах.  Мы были в десяти километрах от взрыва, в специальном  каземате. От вспышки до прихода ударной волны всего 30 секунд…  Вдруг все залило ярким светом – значит свершилось!  Вспыхнуло зарево,  и появился крас-ный полукруг,  похожий на восход солнца. В испепеляющем  свете  мы увидели, как ударная волна разбрасывает  и слизывает с неба облака над местом  ядерного взрыва.  Танки, рас-ставленные близ эпицентра подбросило на  много сот метров в воздух, словно перышки. После  того как зарево угасло   и облако растворилось в предрассветной  дымке, дошел раскатистый  грохот взрыва, похожий на отдаленный гром могучей грозы.   Для сбора  до-зиметрической информации в  эпицентре взрыва было выделено два танка…
      Для того, чтобы  обезопасить экипаж, требовалось снять орудийные башни и усилить тем самым защиту  танков снизу и с боков слоем свинца…   Генералы  возмутились: нару-шится  при этом «дизайн» танков  как военных машин, но Игорь Васильевич Курчатов  с присущим ему чувством юмора заметил, что атомные  испытания -  не выставка собак, а разведывательный танк – не конкурсный пудель, в котором поедут молодые люди, которым надо беречь здоровье…   
      Не сбавляя  скорости,  танки  прорвались к эпицентру. Глазам представилась жуткая картина разрушений.  Стальная башня, на которой была  водружена бомба, исчезла вместе с бетонным основанием, металл испарился.  На месте  башни зияла  иссиня-черная ворон-ка в виде  тарелки, оставленная взрывом, поверхность которой была покрыта  гладко оп-лавленным и блестящим шлаком, образовавшимся из почвы,  обожженной огнем… Мы ре-шили, что набрать дозу допустимого разового  облучения нам не страшно,  и заехали  в са-му воронку, чтобы взять  образцы «пожирнее». Для  защиты от пыли у нас были обыкновен-ные противогазы. Такие  же противогазы были и у дозиметристов, обследовавших окрест-ности  и расставивших знаки с указанием уровня радиоактивности…    Все они, как позднее  и солдаты, прошедшие маршем через эпицентр  взрыва бомбы, были обречены на смерть.
      Пройдут годы. На Семипалатинском полигоне, недалеко от того места, где была взорва-на первая  советская атомная  бомба, состоятся испытания первой  в мире водородной бомбы. И  только тогда советские руководители всерьез займутся проблемами собственной  безопасности. 
      Но  это  пока будет носить еще характер вынашивания общей идеи, пока  через некото-рое время не ахнет во всю свою мощь на Новой Земле водородная  супербомба.   «Дья-вольские изделия» – так назывались из-за соблюдения секретности, в стенах лабораторий и в кабинетах объекта «Арзамас-16»   эти  бомбы, головки, блоки и заряды.  Это термо-ядерное  изделие не вмещалось в бомбовый отсек самолета, а  потому закреплялось  сна-ружи.   
      Сам же самолет был окрашен в белый цвет, чтоб он  не пострадал  от мощного светово-го  излучения.    И  действительно, вспышка была настолько сильна, что ее видели на рас-стоянии в тысячу километров, яркость не в тысячи, а в миллионы раз превосходила  сол-нечную. И не  удивительно, хотя и  невозможно для человеческого понимания,  но  во  вре-мя взрыва водородной бомбы  в стомиллионную долю секунды, возникает давление в мил-лиарды атмосфер! А температура достигает даже  не десятки, а сотни миллионов граду-сов…  Спичечный коробок с такими параметрами должен насквозь пройти под своим дав-лением и прожечь  немыслимым огнем всю толщу  Земли  и достичь ее ядра мгновенно!   А в центре солнца, да будет ведомо любознательному читателю, температура  всего лишь несколько миллионов  градусов…  Не десятки, и не сотни…  Но это не говорит о том, что Солнце  простой  объект  по сравнению  с ядерной бомбой. Нет, это не так!   Солнце – пока  совершенно непознанная, слишком сложная система.
      О последствиях такого наземного, воздушного взрыва водородной супербомбы свиде-тельствует житель г. Инта Коми АССР   Яборов Александр  Васильевич:
      – Это было приблизительно в октябре 1961 года. В городе Инта стояла ясная солнечная погода. Вдруг раздались  громкие  раскаты, которые  повторялись с некоторым странным, четким интервалом.  Раскаты грома, средь ясного неба - весьма странное явление, и осо-бенно, когда под ногами вздрагивает земля. Примерно через двадцать минут после раска-тов грома, на город обрушился ураганный ветер, который стал валить столбы и сносить ветхие крыши. Как раз в этот момент я вышел из бани. Ураган   подхватил меня и на не-сколько метров бросил в сторону к телеграфному  столбу, и это спасло  меня.  – Я схватил-ся за его бетонные стойки и остался   лежать, пока буря не стихла.   А стихла она столь же внезапно, как и началась.  Но вскоре все повторилось сызнова, но с меньшей силой…  Че-рез  сутки – двое на горизонте показалась неестественно  оранжевая туча… Как мы узнали потом, это был остаток атомного гриба, появление которого ожидалось над Воркутой,  отку-да в спешном порядке стали эвакуироваться  жители. Но под действием северного ветра атомная туча изменила направление и  прошло мимо этого города, задев только краем ок-раины г. Инты, ущелье за городом и отроги горного хребта…   Об этом факте никаких сооб-щений в печати не  было. 
      Позже приезжали врачи, обследовали жителей города. В самой Инте заметно улучши-лось снабжение, в магазинах появилось много водки и пищевого  спирта…  Этой же осенью были в спешном порядке забиты более пяти  тысяч оленей, из которых, по сведениям ра-ботников пищеторга,  две тысячи туш  после  соответствующей обработки  были пущены в общепитовскую сеть, а остальные  уничтожены, т.к. на  боках многих  туш были замечены  большие, диаметром 30-40 см., черные опухоли со вздутиями. В некоторых наших  близле-жащих озерах и реках на северо-востоке от Инты рыбаки стали ловить рыбу с измененной  окраской – абсолютно белую  или же с красноватым оттенком. Такую рыбу выбрасывали, как поганую, а в последние годы наши женщины-пермячки стали рожать  детей-уродов. Имеется мнение, что  последствия этого взрыва начинаются сейчас, в 70-е годы…
      Но старик  Яборов ошибается на один год,  самая  мощная в мире  экспериментальная  термоядерная бомба была испытана на Новой  Земле в октябре 1962 года. Ее длина была более семи метров, а диаметр – два метра. В  хвостовой части её,  был расположен  пара-шют, имеющий площадь 1600 кв. м.    Воздушный подрыв происходил на высоте 4500 мет-ров.   Расчетная мощность – 100 мегатонн тротилового эквивалента. Бомбу тащил  страте-гический бомбардировщик ТУ-95…   Но это не главное…   Главное заключалось в громадной площади поражения и заражения.
      Интересные подробности о наземных и подземных взрывах термоядерных бомб на Но-вой Земле рассказывают бывшие  военнослужащие  военно-морской базы в г. Северодвинск – Валентин Ковалевский и Владимир  Менжинский.
      Свидетельствует Ковалевский В.И.:
      –После чехословацких событий я был переведен на службу в Северодвинск, но в основ-ном моя  служба проходила на Новой земле,  в военном городке, в двадцати  километрах от пролива Маточкин шар, в  специальном отряде по охране особо важных, секретных  объек-тов.  Среди таких важных точек было…  кладбище новеньких  реактивных истребителей-наблюдателей. После каждого взрыва  водородной бомбы  самолеты были настолько ра-диоактивны, что летчики, минуя основной аэродром, сажали их на площадку близ  знамени-того «птичьего базара»  и там  оставляли навечно.   В условиях сурового климата   и уда-ленности от материка   утилизировать зараженные самолеты не имело смысла…  Однако мы их тщательно охраняли, потому что начальство боялось:  мог найтись такой разумный  «летун»,  который на любом из таких новеньких самолетов, имеющих в своих баках горючее,  сумел бы  запросто взмыть в воздух и умчаться  в Норвегию, в Швецию или на худой  конец на архипелаг Земля Франца Иосифа…   Бомбы к месту испытаний перевозились из Северо-двинска на теплоходе «Верховина» в сопровождении подводных лодок, шедших на большой глубине. Теплоход маскировался  под обычное пассажирское  туристическое судно:  с утра до глубокой ночи  гремела музыка, на иллюминированной палубе было много женщин и  мужчин в штатском, все веселились, танцевали, пели…
      Рассказ  Ковалевского дополняет  осужденный  Владимир  Менжинский:
      – Я служил в отряде по охране полигона испытаний «Маточкин шар» и был свидетелем испытаний подземного взрыва водородной бомбы и видел последствия этого испытания.   Когда бомба сработала, то гранитный берег пролива на протяжении пятнадцати километров приподнялся на один метр в высоту, а потом опустился на то же самое место, но… ниже прежнего места залегания! После такой чудовищной перетряски скальных пластов на по-верхности акватории появилось множество островков…   Землетрясение было настолько мощным, что его волны зафиксировали все сейсмические станции мира.   На этом же поли-гоне ребята-старослужащие показали мне последствия наземного термоядерного взрыва: привели меня к тому месту, где в  километре от эпицентра были забетонированы в скальный грунт десяток громадных чугунных колонн,  высотой над поверхностью земли в три метра и  диаметром в два метра каждая.   Ударная волна была такой силы, что эти  чугунные чушки были буквально  «слизаны»   заподлицо с гранитной  поверхностью   и отполированы до зеркального блеска!   Я  видел только идеально ровную поверхность, уже покрытую от вре-мени ржавчиной….    Но солдаты  уверяли меня, что после взрыва  дозиметристы смотре-лись в чудовищные срезы, как в зеркало…   Я  верю им.  Воистину, если дьявол существует, то изобретение ядерного оружия его явная сатанинская  подсказка зашедшему в тупик  че-ловечеству…
…………………………………………………………………………………………..      
      Начало строительства этого грандиозного подземного сооружения пришлось на время Карибского кризиса 1962  года, когда две супердержавы, СССР и США, были на грани ядер-ной катастрофы.  Это был пик «холодной  войны».  На вторую половину этого года пришлись взрывы в скальных толщах и в атмосфере  Новой Земли двух супермощных водородных бомб. Ядерная  истерия охватила американский народ.  Было создано несколько корпора-ций по изготовлению индивидуальных, семейных и общественных бомбоубежищ.  Зажиточ-ный и средний классы американского общества стали зарываться  в землю.  На случай атомной войны в США было сформировано  правительство-двойник, «теневой кабинет» со своим «теневым»  запасным          президентом…   
      В СССР с изготовлением индивидуальных противоатомных убежищ не спешили.   Со-ветские военные  стратеги подсчитали, что у американцев не хватит ядерных боеголовок и баллистических  ракет-носителей, чтобы  покрыть ими всю территорию нашей державы, а раз так, то в  живых должно остаться  половина  советских граждан, даже если будет цели-ком  уничтожена европейская  часть страны.   Тотальная подготовка советских  людей к третьей мировой войне ограничилась созданием  на предприятиях, в госучреждениях, в школах и вузах, в трудовых коллективах штабов гражданской обороны и изготовлением средств индивидуальной защиты населения, а также  проведением специальных занятий  при городских и областных штабах ГО.   И хотя после серии испытаний водородных бомб переговоры о запрещении их в атмосфере, на земле и под водой, на которых настаивали физики «Арзамаса-16» под руководством академика Сахарова, пошли успешнее, Политбюро ЦК КПСС  задумалось о собственной безопасности…
      К осуществлению этого глобального во всех отношениях проекта были привлечены Ака-демия наук СССР и все отраслевые академии, все  министерства СССР и тысячи научно-исследовательских, проектных институтов, специалисты по возведению оригинальных под-земных сооружений, начиная от опытных инженеров -  проходчиков  Метростроя и  заканчи-вая специалистами по сооружению тоннелей… 
      Возглавили этот проект под названием  «Объект Икс-Игрек» Минмонтажспецстроя СССР и весьма  засекреченное  ведомство  под невинным названием «Средмаш».   Минмонтаж-спецстрой был организован в те годы для строительства  особо оригинальных по своему ис-полнению  объектов.   Это министерство было ориентировано на   сооружение в скальных породах убежищ  для подводных лодок,  специальных подземных шахт для баллистических ракет.  созданием  стартовых площадок для космических ракет близ г.  Плесецка, на  Байко-нуре, на  Новой Земле, а также  возведения сверхвысоких сооружений с помощью  самых мощных грузовых вертолетов, а фирма «Средмаш» работала  на добывание  ядерного сы-рья, на разработку многих  «ядерных» проектов и поисков новейших видов  энергии, вплоть до создания  «гравитационного  генератора».
      После долгих изысканий, место для  подземного города Правительства СССР было вы-брано под Новосибирском, в северо-восточном направлении, между Транссибирской  же-лезнодорожной магистралью и автомобильным шоссе, соединяющим  Новосибирск с  Анже-ро-Сундженском.  В этом месте  берет начало богатый  полиметаллическими рудами, в ос-новном  свинцовыми, знаменитый  Салаирский кряж, длина  которого к югу составляет  око-ло трехсот километров  и который упирается  в горные хребты  Алтае-Саянской области…
      Поскольку данный строительный  объект  носил форму особой секретности, то здесь бы-ла открыта  «очередная стройка коммунизма» – шахта  по добыче и обогащению свинцовой руды, а рядом с ней – обычный  сибирский поселок  по заготовке и обработке древесины…     Под громадной толщей  свинцовых  руд, этой  своеобразной защитной  шапкой от проникно-вения наземной смертельной радиации, и стал создаваться  этот чудо-город…  на глубине от   пятисот и более метров!   
      Этот город многоэтажный, причем этажность  его увеличивалась с каждым годом строи-тельства: город уходил в глубину,  по направлению  к центру планеты, а также рос и в шири-ну, с помощью  возведения модулей – «микрорайонов».   Для того чтобы это понять и пред-ставить рядовому читателю, нужно вспомнить известную всему миру  советскую космиче-скую станцию «Мир» с ее непрерывно  добавляющими модулями и автономной системой  жизнеобеспечения, начиненной  самой совершенной техникой на уровне технической циви-лизации ХХI века…    Все доступные  нынешней  человеческой мысли виды энергии и но-вейшие технологии присутствовали  в этом уникальном подземном городе Аида.   Здесь все было продумано, взвешено и определено на многие  десятилетия вперед. Здесь  можно и сегодня  снимать самый заковыристый и оригинальный  научно-фантастический  фильм….
      Для выживания  советской партийной элиты во время третьей мировой войны здесь бы-ло все учтено, вплоть  до мелочей:  комфортабельную и разнообразную здоровую жизнь обеспечивали  многочисленные искусственные  оранжереи и парки, бассейны и спортивные  залы, культурные учреждения, спортивные площадки и корты, библиотеки и кинозалы, пру-ды с рыбной ловлей и велодорожки…   Только социальный фактор оставался  в этом городе на прежнем уровне, а именно: жителем этого города мог быть только…  член КПСС, беспар-тийные, даже из числа челяди, прислуги, мусорщиков и уборщиков,  категорически  исклю-чались  как люди  неполноценные  и неблагонадежные!    Вспомни, дорогой  читатель, идео-логическую вакханалию 60-70 гг. по созданию  образа коммуниста – «сверхчеловека», вождя и мессии,  воплощающей  «ум, честь и совесть» эпохи…    Так вот, в этом  подземной рае, построенном для  тех, кто решил выжить без своего народа и без Родины, были  запланиро-ваны те же номенклатурные  порядки, которые  существовали  и на поверхности земли. Да-леко не все новые граждане этого чудо-города могли  пользоваться  благами цивилизации…   Рядовые коммунисты должны были пользоваться самым минимумом, положенным рабам Рима. Вообще-то  все  вышесказанное  похоже  на дурной, кошмарный сон, если бы это не было очередной реальностью. Если бы в этот, во всех отношениях, безумный проект не бы-ло бы вбухано несколько бюджетов страны, сил и страданий народных…
    …Дальнейшее финансирование строительства этого   объекта прекратилось во времена  впавшего в слабоумие  Леонида Брежнева, когда американцы изобрели  нейтронное оружие, нейтронную бомбу, лучи которой, преодолевая всякие надежные преграды, убивают все жи-вое, оставляя невредимыми  материальные ценности, здания, постройки, вещи…
      Согласен, что подземный город правительства СССР под Новосибирском  мог сохранить жизнь его жителей в течение  трех лет. Но… Но на что могли  надеяться эти нелюди в слу-чае гибели от нейтронных бомб    всех жителей не только Новосибирской области, но и всей Западно-Сибирской  равнины?  Ясное дело, что после гибели жителей региона, сразу же произошли бы техногенные и экологические  катастрофы,  последствия  которых были не меньше ядерных ударов противника и его нейтронного оружия…
      Одним словом, подземный город правительства СССР под Новосибирском – громадный памятник человеческой  глупости, недальновидности,  дешевого тщеславия и циничного эгоизма и животной  уголовной философии:  «Ты умри сегодня, а я лучше умру завтра!»
      Знают ли жители современного Новосибирска  о подземном городе для дубль-правительства СССР?  Трудно ответить. Дело в том, что и с земли и с воздуха, даже из кос-моса,  этот объект не просматривается. Около него  стоит обычный ничем не приметный  барак. Шахта и завод по обогащению  свинцовых руд  уже давно снесены,  деревообраба-тывающий комбинат не работает.
      Въезд в подземный город скрыт громадной искусственной,  сдвигающейся в сторону на рельсах площадкой, на которой растут сосны, кустарники, мох и грибы…  Об этом городе знает ЦРУ, ибо среди секретов, переданных печально известным Пеньковским,  значился  и этот объект…  Знают  о подземном городе и оставшиеся  еще в живых сотрудники Главного архивного управления при СМ СССР, работники лаборатории микрофотокопирования этого ведомства, которые работали  под руководством бывшего члена Политбюро ЦК КПСС, по-павшего в немилость Никите Хрущеву  «примкнувшего к ним»  Шепилова…   Именно он и из-готовлял на специальной  пленке копии с документов главных архивов страны для  подзем-ного архива и библиотеки города-бомбоубежища…
      Надо не забывать, что время самого интенсивного строительства города-бомбоубежища под Новосибирском пришлось  на эпоху нравственного  и идейного вырождения партийной номенклатуры. Дряхлеющие лидеры партии и бессменные  руководители Правительства СССР, находясь  в заоблачных высотах на вершине пирамиды власти, все больше  скрыва-лись от реальной жизни общества и суровой мировой  действительности.
      Уходя из реального мира в мир иллюзий, советские руководители, как вожди тоталитар-ных режимов, создавали для себя уютную, безопасную  иллюзорную реальность, станови-лись творцами магических картин мира,  виртуальной реальности, в которой  бесплотные химеры пожирают живую плоть миллионов людей.
      Ни один из известных мировой литературе писателей-утопистов и социальных  фанта-стов не смог придумать такой причудливый, фантасмагоричный, тоталитарный, строго  ие-рархический строй, каким  был советский строй. Исключением, пожалуй,  является англий-ский писатель и публицист Джордж  Оруэлл с его романом-антиутопией «1984», в котором четко  просматриваются  и узнаются  черты  до боли знакомые  всем нам Советского Сою-за….  И все же  идеологи и творцы тотальной  секретности со Старой площади и с Лубянки оказались выше  фантазии английского писателя. Творцы иллюзорной  реальности  из ЦК КПСС и КГБ сумели создать в сознании миллионов советский людей образ  странного обще-ства, образ ставшего родным и близким государства-фантома. 
В этой сказочной стране победившего  социализма все были счастливы, жили общи-ми целями, любили всех и вся, чужих даже больше, чем своих, боролись за мир, труд, май, за голубое небо на всей планете. Здесь, на заколдованной шестой части суши, все было безмятежно, прекрасно, тихо  и спокойно. Здесь не могло  быть стихийных бедствий, катаст-роф и социальных  революций. Все несчастья и беды: голод, эпидемии, внутренние  воен-ные  конфликты, крушения поездов, падение самолетов, гибель судов и подводных лодок и все прочее негативное и страшное  для обывателя случалось только в мире капитала… но только не в социалистическом лагере…  А если  в стране Советов что-нибудь страшное  и неприятное и происходило, то об этом старались  не сообщать.  Погибших скрытно преда-вали земле, руины ночами  сглаживались бульдозерами, с очевидцев и свидетелей  бралась подписка о неразглашении государственной тайны. 
      Такая  же подписка бралась и с оставшихся  в живых жертв катастрофы или аварии, без выплаты компенсации за ущерб, нанесенный  здоровью  пострадавших, а виновные  в про-исшедшем всегда  судились  в закрытом  судебном заседании без доступа в зал суда  пред-ставителей средств массовой информации.  Было. Было это. И с этим ничего не поделаешь.   
      Проходило время, все  зарастало   травой забвения, и уже самим очевидцам -  и жерт-вам, и виновникам события со временем -  казалось, что ничего и не происходило. Скрыть нежелательный  факт,  или трагическое событие   – это была  и  политическая,  и магическая установка власть  имущих.  Само  сокрытие негативной информации стало как бы частью национального сознания, когда почти все советские люди оказались в качестве пациентов психиатрической больницы, страдающих  негативными галлюцинациями.  Больные могут  днями смотреть на что-то  в упор но, совершенно не замечать то, что творится  рядом с ни-ми, что, например, в их палате санитары жестоко избивают  больного… Ученые-психологи давно заметили, что не видеть очевидного, если оно мучительно и неприятно, – известный и испытанный  в течение  долгой  эволюции ход психологической защиты организма. А если еще учитывать  те чудовищные  потрясения ХХ века, выпавшие на долю нашего народа, то с уверенностью  можно сказать, что почти все население  советской империи  было психи-чески неполноценным…
      Будет наивным думать, что от советских вождей скрывали правду,  и они ничего не зна-ли.  Знали они все, но предпочитали жить по лжи, а когда  реальность противоречила их це-лям и установкам, когда она  собою доказывала бездарность и преступность их правления, то они делали все, чтобы  вычеркнуть, скрыть негативные события из своего времени, как будто  они и вообще не происходили.
      Таким образом, в СССР после раскулачивания  не было чудовищного голода на Украине, на Дону и на Кубани в 1932-33 гг.,  когда умерло  свыше восьми миллионов человек. Не бы-ло восстания заключенных на Севере и расстрела их с воздуха и из орудий в упор…
      Не было расстрела жителей Новочеркасска, возмущенных повышением цен на основные  продукты  питания, не было  забастовок в г. Шахты и в Ростове-на-Дону, на заводе «Рос-сельмаш», не было восстания балтийских моряков против ЦК КПСС в Риге…
     Не было и гибели  лучшей футбольной команды СССР во время авиакатастрофы, ибо советские  самолеты падать не могут – они самые лучшие в мире…  А футболисты  просто исчезли, как будто их никогда и не было!  Болельщикам  позволили недоумевать сколько угодно, и вскоре все забылось…  Не было  и исчезновения команды советского китобоя  КК-0065 в 1970 году близ Бермудских  островов…  Ничего не было и никого не было в  этом ми-ре тотального секрета, где люди-фантомы творили беззаконие  законом.
      Вся наша жизнь была засекречена о нас самих. Нужели все мы жили для статистики? Но так уж устроено в этом мире, что даже в самых хитро составленных документах  само время высвечивает и проявляет подлинную сущность событий и людей, их странствий  по реке жизни. Предкам никогда не удавалось  скрыть от потомков информацию  о своих злодеяниях и предательствах… Остаются люди и документы.
      Свидетели продолжают жить, вспоминают прошлое,  пишут мемуары, умирают, а доку-менты и их копии остаются  навечно. Острое  шило правды вылезает наружу из черного мешка забвения и  тайны, прокалывает дубленую кожу душевного страха одних людей и ще-кочет корыстные расчеты других…   Тайны, в которые были  посвящены  более чем два-дцать  миллионов  рабов,  – уже не тайна.  Приложите  усилия, и вы найдете  тех, кому страх более  не смыкает губ и  опасение за своих близких на застилает память о прошлом… А крупнейшие  государственные, федеральные, окружные, областные  библиотеки  со спец-хранами и редкими  изданиями периодики, газет и журналов?  А архивы, государственные и ведомственные,  с их оригинальными, уникальными библиотеками и «закрытыми фондами» с грифом:  «Совершенно секретно. Хранить вечно»?      Сотни тысяч, десятки миллионов  томов и личных дел, бумага которых  еще  хранит ароматы и следы эпохи -  запах мочи и крови пытаемых, расплывшиеся  чернильные строки от слез и солей измученных ночными, беспрерывными  допросами жертв…   Но попробуйте заглянуть в эти архивы…   Увы, доступ к ним  закрыт…   Не положено. Тайна. Государственная  тайна.  Даже  распоряжения Прави-тельства СССР о Русской православной  церкви от  1960 года до сих пор являются  засекре-ченными!  Власть  имущие понимают, что  с годами даже подшивки старых газет, сборники официальных указов, распоряжений и приказов, постановлений и дополнений к законода-тельным актам неизменно превращаются  в обвинительные акты против  той системы, кото-рая их породила…
      Известно, что добрые дела творятся под небом на виду у всех, а худые и корыстные - во мгле ночи, в подвалах и в бункерах. Алхимики, чародеи, заклинатели духов и сатанисты,  поклонники оккультных  наук всегда любили  безопасную глушь подземелья.   Известно так-же, что длительное  пребывание  под землей, даже в искусственных, комфортабельных  ус-ловиях, ломает  психику  как отдельно взятого человека, так всего подземного сообщества…
       Проблема психологической совместимости уже тогда  всерьез волновала  наших уче-ных-психологов.   Многомесячное пребывание большого числа   людей в замкнутом про-странстве  арктических и антарктических станций в условиях полярной ночи, а также  в ус-ловиях космоса и невесомости, требовало нормального психологического климата. Но чем больше был коллектив, тем  труднее было поддерживать в нем спокойные и мирные  взаи-моотношения.   Опыт по формированию больших трудовых коллективов для работы в угольных шахтах Шпицбергена был уже к этому времени накоплен кадровиками Министер-ства среднего машиностроения, но…   Но одно дело подбирать очередную вахту шахтеров для работы в чреве шпицбергенского  архипелага,  другое дело – подбирать  двойников членов Политбюро  ЦК и членов дубль-правительства СССР с их чадами и домочадцами и армией хозобслуги, челяди для верховной  власти подземного мегаполиса…
      Было бы ошибочным утверждать, что у этой  безумной идеи  -   создать подземный город  СССР - не было противников, обладающих трезвым  аналитическим умом. Многие  ученые, специалисты-практики и руководители  специальных  ведомств, весьма  скептически отно-сились к этой дорогостоящей  циклопической затее.  Таковыми в ту пору  были заместитель министра среднего машиностроения, член ЦК КПСС, трижды  Герой Социалистического тру-да   Борис Львович Ванников  и заместитель председателя Совета Министров Константин Николаевич Руднев.
      Так, например, присутствуя  на одном из расширенных  секретных производственных  совещаний,  Ванников, отдавший последние семь лет жизни разработке ядерного  оружия и получивший третью  Золотую звезду  за испытание  термоядерной бомбы, бегло ознакомил-ся  с проектом города-бомбоубежища и лаконично заметил:
      –Слишком  грандиозно и сложно! Не спасетесь!
      В конце 70-х годов  К.Н.  Руднев, будучи руководителем  Министерства  приборострое-ния, средств автоматизации и систем  управления СССР, вспоминал:
       – Мы сидели с Лёней Брежневым в Барвихе и играли  в «козла». Тут  как раз позвонили и сообщили о смерти Ванникова.  Леня  загрустил, получив  это печальное известие.  Он вы-соко  ценил Ванникова  за его высокие  организаторские  способности и острый, критический ум…   
      В ту пору полным  ходом шло создание новых видов оружия массового, дальнего пора-жения, успешно  осваивалось космическое  пространство, и уход из жизни таких людей,, как  Ванников, был для страны  существенной  утратой. Леня  долго молчал, а потом  вдруг спросил меня о ходе  работ по «освоению подземного пространства» под Новосибирском. Я мрачно пошутил: «Нормально! Скоро все там будем!»  Лёня нашел мою шутку дурацкой, у него вконец  испортилось  настроение  и пропало желание «забивать козла»…
    
      – Подземный мегаполис  представляет собой пирамиду высотой в полкилометра.  С ос-нованием  четыре на четыре километра.  Шахтный подъем  располагается в центре  и со-стоит  из нескольких  супермощных  и скоростных  лифтов для подъема и спуска людей на разный уровень горизонта, а также грузов вместе  с транспортными средствами.  Общая  длина всех радиальных  и кольцевых  тоннелей-улиц и транспортных  артерий  составляет свыше  двухсот километров.
      Город  имеет  четыре наклонных  шахтных ствола-тоннеля высотой более шести метров. для  выхода электропоезда на поверхность  в сторону р. Обь, к Новосибирскому  водохра-нилищу, а также  на юго-восток к секретным  взлетным площадкам… Многие основные  транспортные  линии были построены  с помощью  автоматических землеройных машин. При проходке легких скальных пород была  использована машина для выемки породы и транспортировки ее к скипам, автоматически  разгружающимся ковшам, движущимся  сзади по рельсам.  Эта же машина устанавливала бетонные секции облицовки.   Для  биологиче-ской защиты от радиоактивного  облучения был использован  особо тяжелый бетон с объ-емной массой 2500 кг/ куб.м. с тяжелым искусственным  или природным  заполнителем, применяемый при  сооружении  АЭС, ядерных  установок и убежищ…
      Город-бомбоубежище имеет свой  административный и культурный центр, бункеры пра-вительственных и общественных  мини-организаций, а также  громадный конференц-зал с высоким потолком, выполненным  в виде  небесной сферы, имитирующий  в какой-то мере наземные храмы и дворцы культуры… Город имеет всё  для того, чтобы выжить, но не жить полнокровной, духовно здоровой  жизнью, ибо для этого необходима определенная  духов-но-богатая атмосфера.     О ней-то  в ту пору забыли. Смогли бы  в подземном городе под Новосибирском жить члены Политбюро  ЦК КПСС и их двойники? 
      И вообще, могли бы там жить, не выходя на  поверхность в течение  двух-трех лет, обычные, нормальные, здоровые, здоровые молодые люди?
      Ученые-экологи, психологи и медики утверждают, что длительное  существование  в подземном, замкнутом пространстве при жесткой стационарной системе обеспечения чре-вато для нормального функционирования вегетативной,  нервной системы и опасно для  психического здоровья человека.
      Даже на космической станции необходимо окно в мир, иллюминатор, чтобы изредка, но видеть звезды, Луну, Солнце, земную поверхность…   
      Ни один объемный видеофильм не заменит такое, казалось бы обыденное  чудо обще-ния с  «равнодушной природой»…
      СССР – страна-самоубийца. Если кому-нибудь из будущих правителей России придет в голову мысль поставить  памятник СССР, то  я бы посоветовал ему поставить такой под Но-восибирском у отрогов  Салаирского кряжа. Там  можно будет воздвигнуть что-нибудь похо-жее на детскую,   высокую-высокую пирамиду, на уступах которой громоздились бы  ленины, троцкие, дзержинские, сталины,  кировы, блюмкины, берии, хрущевы, горькие, фадеевы, эренбурги,  бухарины, девушки с веслами и пограничники с собаками,  нквдэшники и зэки.   
      А на вершине этой символической пирамиды  власти можно водрузить фигуру    агрес-сивного павиана бесхвостого  с дубинкой в руке и с грозным оскалом клыков, своеобразный символ самого большого, самого главного Зверя  общечеловеческого общежития. Вот и все! Всё,  что я знаю!  Извините, но я устал, мне нужен отдых, – выдохнул я с облегчением и до-пил  остывшие остатки крутого чая.
      Замполит  Антонов молча смотрел  на меня. У него не было слов, он был в шоке. Потом без всякой цели  он стал перебирать бумаги на столе, наконец, сложил  их  в стопу, тяжело вздохнул и  бросил их в нижний ящик стола. Стал рыться в верхнем ящике, там  что-то щелкнуло, появилась  пачка  сигарет «Ява».  С каким-то остервенением он  вскрыл ее  и нервно  закурил.  Наступила та абсолютная  тишина, во время  которой, как говорят в наро-де, «пролетают ангелы».   
      Я отдыхал, а Антонов  продолжал мучительно думать. Но по всему его  внешнему пове-дению  и мимике лица было видно, что в душе  этого замороченного жизнью  наивного чело-века  происходит некая  внутренняя, мучительная  работа мысли, борьба между слепой ве-рой и  внезапно возникшим  сомнением, некая метаморфоза прежнего,  устойчивого миро-воззрения.  Наконец, выдохнув очередную порцию дыма, лейтенант Антонов чуть слышно прошептал:
      – Если все это правда, хотя бы на двадцать процентов, как вы считаете, ядерная война все-таки неизбежна?
      –Нет, гражданин начальник, атомного апокалипсиса не будет! Человечество стало в на-шем  веке  весьма  прагматичным.  Наоборот, ядерное  оружие стало сдерживающим  фак-тором, оно обеспечит мир между  великими державами на весьма долгий срок, –  ответил я.
       –Тогда  зачем создавать эти города-бомбоубежища?  В чем смысл?
       –Дело в том, что  в этой безумной затее нет никакого смысла, – заметил я, – это абсурд нынешней власти, которая в своем  эгоизме перестала видеть реальность мира.  Уже  раз-работаны новые виды оружия, которые уничтожают  людей, но сохраняют ценности и при-родные ресурсы противника:  нейтронная  бомба, метереологическое  оружие,  сейсмиче-ское, лазерное, волновое, психотропное и  самое главное – экономическое.  Наша держава не выдержит этой безумной  гонки вооружений из-за примитивной плановой экономики…
      – Ну,  это мы  еще посмотрим! – сказал Антонов. – Много было  разных пророков, кото-рые говорили нам о гибели страны  Советов, а  она живет и  процветает!
      – Любой живой организм, гражданин начальник, как и любое общество, вначале процве-тает, а потом  стареет и умирает. Только каждому отдельно взятому  обществу отпущен Судьбой определенный срок жизни, и с  этим ничего не поделаешь…
      Но не успел я договорить до конца свою  реплику, как грянул выстрел. Потом  второй, за ним третий!
      – Ах, черт! – выругался замполит и вскочил со стула. Ловко накинул на плечи шинель, нахлобучил шапку. Захлопнув дверь кабинета на  английский замок, он вместе со  мной вы-бежал из штаба. Стрелял  часовой  с вышки, которая находилась близ школы.  Туда  уже бежал  надзорсостав. Оглушительно  гремела сигнализация всего периметра зоны.
      Через десять минут мы узнали, что осужденный  Скатаров – бомж ИТК-15  сам, по своей воле,  полез  на запретную зону и был убит.  Счастливый человек! Молодец! Настоящий мужик! Освободился! Ох, как  хорошо!

•

      Принимая ночное дежурство по штрафному изолятору, прапорщик Чурило не спешил с обходом. Успеет ещё!  Вчера он неплохо оттянулся с одной студенткой из Сыктывкарского  педагогического института.  Эта,  очкастая, невзрачная    дурёха приехала сюда, в Княж-Погост,  в первый раз со своей, уже имевшей опыт прости-тутки  подругой-старшекурсницей, чтобы подзаработать в тайге  за зимние каникулы  немного денег. Студентку-старшекурсницу  прапорщик Чурило  «по старой дружбе» немедленно отправил в тайгу с ближайшим лесовозом, а эту, новенькую, задержал на сутки в поселке  для «прописки» и  «выдачи нового паспорта».
      Кое-кто из  служивых, сдававших  ему вахту по ШИЗО, уже был наслышан об этой  студентке,  кто-то нет, и  многим  было  очень интересно узнать подробности  об этой самой «прописке свежей пушнинки», многим хотелось хорошей  ржачки. Прапорщик Чурило умел рассказывать, его любили слушать солдаты, для них это  был незабываемый концерт юмориста-одиночки: 
      – И вот, значит,  стоит она передо мной  - тощая, худенькая, плоская,  как доска,  косточки синими жилками обтянуты, ни кожи, ни рожи, а корчит из себя ко-ролеву!  Но позже  оказалась свежим товаром, но уж очень, очень нежным.  Щепка, она   и есть щепка!   Даже если и целка!  Да, она оказалась целкой.  Ой, беда, с ними!
      – Ну, куда ты, говорю,  глупая, едешь?! Ты хоть понимаешь, что такое голод-ные мужики?  Они же тебя  там  живьем изжуют! У тебя же  нет опыта! Ты хоть зна-ешь, что такое минет?» – «Знаю, говорит, хотя, говорит, и нет такого слова в рус-ском языке». – «Это для тебя, будущей учителки, говорю, нет, а для нас  есть»!
      – Ха! Ха! Ха!  Ой,  Чурило, ну, ты  и умора! – ржал прапорщик Лахоня, а вме-сте с ним и солдаты надзора.
      «Тебе, говорю ей, здесь надо со мной пройти курсы повышения квалификации – от и до! Да!» - «Я согласна, говорит, только  где?» - «На скотном дворе, где же ещё»! – «Фи, но там же грязно, там животные»! – «А мы  чем лучше их?  Мне даже приятно трахать тебя на глазах у нашего быка  Макса»!
      – Ха! Ха! Ха! – снова заржал надзорсостав.
       –Отвел, ребята, я её на скотный двор, расположились мы там поудобней, – продолжал рассказывать Чурило о своих любовных похождениях, - а она мне тал-дычит своё, о каком-то  шоколаде «Миньон». Стихи даже стала читать мне о какой-то Катьке, которая с офицерами блудила, а потом  гулять пошла  с солдатней, и которая жрала всё время шоколад «Миньон». Ах  ты, сука, думаю, это ты мне намек даешь, чтобы я тебе за каждую палку  шоколадку давал!? Не выйдет! Не такого на-пала! Взял её за уши и  на деле доказал ей, чем  отличается  в жизни минет от «Миньона». Чуть не задохнулась, стерва! Присмирела. Сникла. Тут я её и по-настоящему разложил, разделал её, как бог черепаху!  Завалился на неё, а она тре-щит, как доска гнилая! А уж когда вошел, то все косточки ей внутри раздвинул, они подо мной, как сухарики захрустели! Но, терпеливой оказалась сучка, ни разу не вскрикнула, когда  я ей ломал целку, а только потом, когда её забрало, стала сто-нать, несколько раз кончила подо мной! Так  я ей и выписал первый паспорт! Сей-час отлеживается в гостинице, жрёт  тушонку и  сгущеное  молоко, сил набирается! Завтра её я    отправлю в тайгу, к зэкам!  И если она там, зараза,  будет путать  миньон  с минетом, её там  ждет полный амбец!  Зэки её  там наизнанку вывернут!
      – Ха! Ха! Ха! – веселились  солдаты.
      Потом начался обход ШИЗО. В первую очередь прапорщик Чурило наведался  в камеру, где находился осужденный Абт.  Прапорщик молча приблизился к Абту и нанес ему несколько ударов по спине тормозным, резиновым шлангом, начиненным свинцом и сказал удовлетворенно:
      – Скажи  спасибо богу, что я сегодня в духе, гумозина немецкая!
      После этого Чурило прошел в камеру, где сидел осужденный Николай  Разин.  Чурило не стал бить Тарзана.  А Тарзан почему-то не узнал в лицо грозного пра-порщика. Он всё время смотрел куда-то поверх его головы и шептал удивленно:
       – Стрекоза! Смотри,  какая красивая, стеклянная стрекоза!  Это хорошо!…
       – Глюки ловишь, Тарзан!?  Счастливый человек! – хмыкнул прапорщик Чурило и направился к выходу. А я в это время сунул несчастному Тарзану  щепотку  манны небесной. Этого  вполне хватит гиганту, чтобы быть сытым в течение суток. Ведь  накормил же Иисус Христос одним  хлебом тысячу человек!