Знаки Неба Часть1

«…душа земли более глубокая, нежели дух нации, имеет силы отстоять
свои сокровища, - сокровища земли, пережившей многие народы.»
Николай Рерих

 
   1914 год. Война объявлена. В Москве — повсюду патриотические манифестации. На улицах у памятников Скобелеву, Пушкину и у Городской думы — митинги. Ораторы кричат о быстрой победе, всюду звучит музыка, горожане прогуливаются с букетами цветов. Первые полки отправляются на фронт. Объявленная мобилизация забирает отцов, мужей и сыновей.
   Как и в большинстве воюющих стран, в Британии весть о войне была встречена взрывом патриотизма. Тысячи людей отозвались на призыв лорда Китченера, стремясь исполнить свой долг до того как закончится Рождество.

   Искусство, культура были попраны военными планами обезумевших от жажды наживы власть имущих. В небывалой в мировой истории войне новейшие военные изобретения сразу же вводились в действие, сея смерть и разруху. Немцы первыми применили военную тяжелую артиллерию. Но самые большие жертвы были на счету пулеметов и хлора, который вызывал удушение и слепоту. Именно в этой войне впервые было подвергнуто авиационной бомбардировке мирное население.

   В Москве начались немецкие погромы. Полиция и конная жандармерия спокойно наблюдали, не мешая. Когда громили музыкальный магазин Циммермана, собралось много народу. Толпу завораживали звуки из сбрасываемых со второго этажа роялей и пианино. Рояли подкатывали к окну, сталкивали, и они летели вниз. На мостовой образовалась груда чёрного полированного дерева…
   Во время войны Москва пестрела афишами. Они давали представление об изменившемся вкусе и о потребностях той кучки людей, которая богатела на войне, грабя и обескровливая измученную войной Россию.
   Кузнецкий мост был тем бурлящим котлом, в котором варилась праздная Москва. В кафе «Трамбле», расположенном тогда на углу Кузнецкого Моста и Петровки в предобеденные часы часто восседал Игорь Северянин в кольце кисейных барышень и холёных студентов в сюртуках на белой подкладке.
По улице взад-вперёд ездил высокий английский шарабан, запряжённый четвёркой лошадей. На козлах сидел сам хозяин банкир Поляков в котелке с моноклем и хлыстом, которым он размахивал, хлопая. Здесь же прогуливались звёзды кино: Вера Холодная, Иван Мозжухин и Иван Худолеев.
   Александр Вертинский, живший в Столешниковом переулке в гостинице «Марсель», на спектакли в Петровский театр ходил в костюме Пьеро, с густо набелённым лицом. Ждавшие у подъезда гостиницы поклонницы провожали его до самого театра, где он распевал «Затяните потуже вы на шейке горжеточку».
   Кино тоже шло в ногу со временем. Выпускались такие киноленты, как «Смерч любовный», «Ямщик, не гони лошадей!», «У камина», «Пашка семинарист» и тому подобная пошлая дребедень. На Неглинной рядом с номерами «Центральных бань» помещался маленький кинотеатрик где шли фильмы под общим названием «Парижский жанр». Так было объявлено в афишах. Чётные дни – только для женщин, нечётные – только для мужчин, дети и учащиеся – не допускаются. Под «Парижским жанром» протаскивалась откровенная порнография. Публика валила валом.

   В первый день войны Максимилиан Волошин оказался в Дорнахе, швейцарской деревне, где собрались представители разных стран, последователи антропософии, учения немецкого эзотерика Рудольфа Штейнера.
   Какая-то неведомая, но могущественная сила вела русского поэта невредимым через кордоны. Ангел-хранитель спасал Волошина от неуправляемого безумия мира.
   Рудольф Штейнер, духовный и практический руководитель Гётеанума, был подсознательно готов к войне, поскольку гостивший у него астролог рассказал о положении звёзд на дату начала войны.

   Война была объявлена в момент, когда Уран в собственном знаке Водолее, знаке России, был в оппозиции к Солнцу во Льве, царственном не внушаемом индивидуалистическом знаке. Никому из руководителей воюющих стран даже не пришло в голову сесть за стол переговоров, чтобы уладить конфликт. В своем знаке — Водолее Уран дает сильное стремление к новым общественным формам деятельности и существования. Неслучайно эта война переросла в социалистическую революцию и политику военного коммунизма в России.
   Луна в Стрельце стимулировала на уровне подсознания руководителей стран преподать некий урок «зарвавшимся» странам. Секстиль Меркурия и Марса искушал испытать в театре военных действий новую технику: танки, самолеты, цепеллины. Венера, планета любви и красоты, была сожжена испепеляющей энергией Марса, эмоции и желание действовать взяли верх над рассудком. Юпитер в Водолее спровоцировал отход от привычных норм морали и семейных ценностей. Страсть к путешествиям, стимулировавшаяся данным положением Юпитера, позволила самым обычным людям, солдатам, принять известие о войне, как приглашение к увеселительной прогулке.

   Часто Максимилиан Волошин вспоминал своих попутчиков в путешествии сюда, в Дорнах.
   Особую симпатию, мягкий юмор и ощущение кровной близости к соотечественницам он ощутил, когда проделывал путь по воде на пароходе из Севастополя в Одессу. Ему нравились простые женщины, напоминавшие нянек, и, однако, он непременно влюблялся в женщин типа Маргариты, его первой жены, позвавшей сюда буквально накануне войны.
   Ещё он думал о тех женщинах, что остались в истории мужчин значительных биографий только тем, что выходили на мгновение из темноты, чтобы отдать поцелуй милосердия под газовым фонарём большой улицы. «Они понимают нас только тогда, когда мы несчастны. Они плачут с нами и утешают нас. Ни одна из них не может остаться с нами. Они слишком грустны. Когда мы не плачем, они не смеют глядеть на нас. Они дают нам тот урок, который нам нужно получить, и уходят. Поцеловав нас в лоб, они возвращаются во мрак и вьюгу, чтобы снова выйти смотреть на отчаявшегося мужчину своими большими трепетными глазами».
   Думая о женщинах, их готовности к самопожертвованию, как было не вспомнить о Прекрасной Даме, Любови Дмитриевне Блок, отправившейся после окончания курсов сестёр милосердия в начале сентября 1914, в Действующую армию с госпиталем Кауфмановской общины. В то время русские взяли Львов, а затем Галич. Австро-венгры не прекращали попыток отбить Львов, но они окончились в эти дни полной победой русской армии. В результате Австро-Венгрия потеряла веру в свои силы и в дальнейшем не рисковала приступать к крупным операциям без поддержки германских войск.
   …Возвращаясь в свою комнату в Дорнахе, он всегда натыкался на горячую атмосферу споров о войне, о Блаватской, об Атлантиде и о будущем России.
 – Представить трудно, но Платон был-таки прав, когда писал об Атлантиде. Мадам Блаватская ещё в прошлом веке говорила о реальности существования атлантов, в которых весь Восток настолько же верит, насколько мы верим в древних египтян. Цивилизация атлантов была выше нашей.
 – И в «Тайной Доктрине» утверждается, что атлантам была известна сила Эфира, называемого ими Маш-Мак. – Добавил от себя Михаил Иванович Сизов, близкий друг Андрея Белого и сотрудник издательства «Мусагет».

   Волошину в те дни трудно было перескакивать мыслями назад в глубокую историю человечества, смутное ожидание надвигающейся катастрофы не давали расслабиться не только ему. Судьба мира, и прежде всего России, глубоко волновала всех русских в Дорнахе.
   Говорили о том, чем замечательна Россия перед глазами мира. Договорились отбросить всё узконациональное, оставив зипуны и «мурмолки».
   Кроме балагана, привязанных бород и переодеваний старались припомнить, была ли красота в той жизни, которая протекала по территориям России до войны.
   И пришли к выводу, что, для осознания значения и полезности, выходцам из России, всё ещё необходима утрата. И вспомнился один из последних ужасающих примеров: художник Врубель был избран академиком только после того как слепота остановила рост его искусства…

   Кто-то из присутствующих скорбно заметил:
 – Мы, как нация, стараемся возможно грубее обойтись со всеми, кто мог бы двинуться вперёд. И на одну поднятую голову опускается тысяча тяжёлых рук, ранее как будто дружелюбных.

   Михаил Иванович скорбно сказал:
 – Отпусти нам, Господи! Бедные мы!
   Как обычно в комнате Волошина, совместной с Сизовым, собирались соотечественники, чтобы обсудить животрепещущие вопросы. Волошину пришли на память события 1905 года:
 – Девять лет прошло со дня «кровавого воскресенья» в январе 1905 года, но ужас, пережитый в те дни, как непобедимый вирус остался в нервах русской интеллигенции.
   Сизов согласился с мнением писателя о тех днях:
 – Вы правы, Максимилиан Александрович! Эти дни были лишь мистическим прологом великой народной трагедии, которая ещё не началась. Но, которая близится к началу. – И, чтобы отвлечься от печальных мыслей, спросил у Волошина:
 – А как Вы сочиняете? Вам просто что-то пришло на ум, или Вы слышите голос, который Вам диктует, что надо писать?
   
Максимилиану Александровичу припомнилось тютчевское «мысль изречённая есть ложь». Между мгновением «подумал» и «сел за стол» прошла вечность. Душа только что пережила какое-то глубокое потрясающее всё естество чувство, а тут же её настигает новая мысль, новое переживание, и они уходят, или уплывают, или отскакивают. Хочешь запомнить, и тщетно…
   И уже не знаешь, то ли ты это пережил, перестрадал, перечувствовал, или какая-то в тебе часть универсальной общей Мировой души. И порой не понимаешь, кто в тебе живёт, когда ты немного отвлечёшься от своего внутреннего, потаённого…