Луна в пепле Глава 6

Кто-то  рядом чавкал, громко урчал. Ришат огляделся в сумраке пещеры и обомлел.
 Прямо напротив него сидела Огненая бабища и ела голову своего мужа, вгрызалась в нее,  чавкала, подбородок ее был измазан густой черной кровью, на щеки налипли волосы и белые червячки мозга.
  - Аааа. - закричал Ришат и проснулся от своего крика.
Но кто-то все равно пыхтел и чавкал. Боясь шевельнутся, Ришат чуть приоткрыл глаза, сквозь поволоку увидел какую-то смутно знакомую фигуру - но не Огненную бабищу. Слишком фигура была тщудушна по сравнению с женой бахчевника.
   - Гыы,  Гыыы.
   - Баха?!!
    - Баха, Баха... Ты бежал, и Баха бежал...
     - Тебе здесь нельзя. Уходи! - бедный несчастный дурачок, привязался к Ришату, и вот.
И  как Баха нашел его в горах, только своим животным инстинктом.
На... на..., -   Баха протянул Ришату серый от пыли, кисло пахнущий комочек - курт. Ришат схватил его, только сейчас он вдруг почувстовал голод. Да какой: внезапно скрутило  живот, заныли кишки до тошноты. В рту, жесткий вначале катыщ стал потихоньку размокать,  превращаясь в остро-соленую творожную кашицу. Ришат сосал ее с наслаждением и в то же время - от этого памятного домашнего  вкуса  душа заныла, защипало глаза. Мотнул головой, проморгался.
 
   - Ты сейчас пойдешь в поселок, я тебе дам вещь, отнесешь Гуле. Больше никому! Если скажешь кому-то еще - меня убьют, понял? Как Шарика!
   - Собачники?
   - Да, собачники...
В прошлом году, на глазах у Бахи и многих поселковых, собачники убили бездомного пса.  Пес дружил с Бахой и Баха долго плакал и потом всем рассказывал как убили собаку, пока кто-то не сказал, что если он не заткнется, то его тоже убьют.
 Это не было выдающимся событием: когда в поселке накапливалось большое количество бездомных шавок, то делали рейд - прямо днем ходил человек с двуствольным ружьем и пулял из обоих стволов вправо-влево, не разбирая: «Что я паспорт с пропиской буду спрашивать? Если ваша собака, пусть сидит за дувалом»,  - так что скандалов было много, после такого рейда. За  собачником тянулся шлейф предсмертного визга.
 Шарика сдал мужик «Полтора-Ивана» у него и самого было ружье и он даже как-то стрелял в пса со своего балкона, но промазал -  только чиркнул - с бока содрал шкуру.
 И взял его азарт, он решил что все равно надо эту собаку убить, но из подлости натуры призвал на это дело собачников. Шарик был дымчатого цвета с желтыми подпалинами  волокодав  и из душевной доброты никому не делал зла,  - так зло сделали ему.
Поэтому объяснить опасность, которая могла грозить ему, Ришату, было проще через убийство Шарика собачниками.
Баха сразу все понял.
   - Баха не дурак, Баха умный! Собачникам не скажет!
У Бахи было миловидное лицо, но что-то в нем сразу говорило о ненормальности, слишком оно было по-детски доверчиво. И чисто, как у младенца.
Баха жил просто: между двумя полюсами «плохо» и «хорошо», «добрый человек»,  - «злой человек»,  - для него не было полутонов, поэтому он никогда не путался, а мыслил ясно.
 Собачники были злые люди — их надо опасаться, все, кто злой - собачники.
 А самое большое достижение Бахи - его свобода.
Он никому не принадлежал и никто ему не принадлежал.
Откуда он взялся, никто не помнил. Как-то пытались поместить его в интернат:  он тут же стал буйным, вырывался, матерился,  верещал как заяц, так, что пришлось скрутить и уложить  в изолятор, «для его же пользы».
 Он этой «пользы» не принял: изгрыз матрац, раскрошил в кровь свои зубы о железные прутья кровати.
 Когда пришел психиатр, - на него затравленно  смотрел безумец  с окровавленым лицом,  застывшим в глотке криком, и  вылезшими из орбит глазами.
 Так что, видавший виды психиатр, содрогнулся;  повезло, что он раньше встречал   Баху на базаре и даже угощал его дыней.
Отпустите, это дурачок, безвредный!
   - Да как же бевредный?! Кусается!
   - Вас на цепь посадить - тоже кусаться станете!
Тут кое-кто  хотел  бы и возразить - «про цепи» , что все сидят, в известном смысле, и никто не воет и не кусается, а сидят смирно, но кто ж такое вслух произнесет, да еще в присутствии психиатра.
Больше к Бахе  не вязались - пусть живет как хочет;  только некоторые умные головы саркастично вполголоса ухмылялись:  «У  нас жить, как ему вздумается, может только полный идиот.»...
 Ришат снял с шеи Гулин подарок, камешек с дыркой - «куриное счастье», и отдал Бахе.
     - Скажи, пусть про меня забудет, не поедем в Туркестан. Понял?
   - Понял, забыть...
   - Да, забыть. -  Будто отрывая что-то от себя, от своего тела, мучаясь этим, ответил Ришат.
  - А это, тоже отдать? - Баха с недоумением разглядывал камешек.
   - Да, это - «куриное счастье», отдай.
   - Счастье отдать?!
   - Отдай!
 Печаль и задумчивость легли на лицо дурачка.
   - Иди.., .- подтолкнул его к выходу Ришат.
Баха вылез из пещерки.
 Было слышно, как с легким шуршащим вздохом, осыпается каменистая щебенка под его ногами - «шурх-шурх», - потом все стихло.
 Опять один...
 Судя по тени, которая легла на  выходе из пещеры, -  будто кто-то грозный и таинственный караулил снаружи, -  было уже ближе к пяти часам пополудни
Ришат промочил горло из бутылки, жажды не было, хоть в самой пещерке парило, и еще  перепрелый жаркий запах сгнивших тюльпанов, будто облапил лицо.
Эти тюльпаны они  насобирали на склонах, в начале мая, вместе с пацанами и Гулей.
Устелили ими всю пещерку, когда случайно на нее наткнулись. Потом валялись на ворохе цветов, - вдвоем, пацаны деликатно сидели снаружи, пили там Портвейн Агдам.
Ришат с Гулей не пили почти, только по паре глотков сладкого маслично-янтарного вина. Ришат вдруг почувствовал во рту этот зыбкий вкус, и отчаянно забилось сердце -  захотелось вернуться туда, в тот день...
Он будто вьяве увидал ее тонкие шоколадные руки, ломкие, в цыпках, - от бесконечной стирки в ручье теткиного тряпья,  - пальчики, от вида этих пальчиков, его заливало жалостливой нежностью, увидал россыпь звенящих в сумраке  косичек, которые хотелось намотать на руку, и девически стыдливый, но уже и откровенный, уже требущий своего — взгляд, из-под этой россыпи. Ощутил ее губы, чуть солоноватые и сладкие - агдамово послевкусие, губы, шершавые  и мягкие одновременно... вначале сомкнутые в сопротивлении, потом разрешившие...
Зачем он забрался именно сюда!
Высохшие истончившиеся утратившие шелковистость лепестки отваливались от малейшего прикосновения и обнажали почерневшую  косточку цветка, волглые стебли кишели червячками и тлёй.
 Красоту сьели черви.
 Вчера, он заснул прямо на всем этом — не видя. Сейчас, разглядев, к сердцу  подступило отвращение.
И желание вернуться пропало.
Ему показалось,  и его тело теперь кишит червяками, -  внезапно, до одури зачесавшись, он стал себя обхлопывать....