Ищите и найдёте-32-35 гл. Диагноз от... прокуратур

ЗАЩИЩАЮСЬ  ЗАКОНОМ  ОТ  ДИАГНОЗА…  ПРОКУРАТУРЫ!

«Но когда растянули его ремнями, Павел сказал стоявшему
сотнику: разве вам позволено бичевать Римского гражданина,
да и без суда?....Тогда тотчас отступили от него хотевшие
пытать его; а тысяченачальник, узнав, что он Римский
гражданин, испугался, что связал его».
              (Деяния святых Апостолов гл.22, ст.25, 29.)



    Прошел месяц, другой – а, где же обещанный «консилиум психиатров» по мою душу?..
    Вижу: или врачи никак не могут прийти к единому мнению, или умышленно так сильно растягивают время. Но кому это понадобилось? Кто так рьяно старался, как можно дольше изолировать меня от общества?
    Может быть, за этим стоят те же самые люди, которые несколько последних моих дней в СИЗО скрывали от меня факт постановления о изменении меры пресечения с подпиской о моем невыезде? 
    Позже мне стало ясно и понятно почему так явно "не торопились" психиатры и меня, освобожденного от стражи(о чем я тогда не знал), без видимых причин столь долго  держали в "узах больничной тюрьмы" 8-го (психиатрического) отделения госпиталя. 
     Вскоре «главные фигуранты» дела затягивания выявились сами. Вот, как это произошло...



 ...Нарастающее желание быть с семьей, быть в Церкви подтолкнуло меня, христианина, на решительный шаг, памятуя, что даже апостол Павел в экстремальные ситуации в своей жизни неоднократно прибегал к защите Законом и использовал свое право римского гражданства («древней Конституции»).
     Привожу текст моего рапорта на имя того самого начальника, который пригрозил мне уколами:
                Начальнику 8-го отделения в/ч 63758
                г. Мурманск
                Рапорт

    Прошу Вас освободить меня от незаконного и антиконституционного содержания в
психиатрической лечебнице. Считаю мое пребывание здесь преследованием за веру, так как моя вера во Христа ни на воинской службе, ни дома, ни среди друзей и близких – никому не мешала, а, наоборот, я неоднократно поощрен командованием части и дивизии. Мешает моя вера, почему-то, только здесь, и преследуется.
     В случае отказа, буду вынужден обратиться в вышестоящие инстанции.

       НХС  в/ч 13167  капитан 3 ранга          п/п          «Бакшанский»
4. 06. 94 г.

     Выждав момент, я отдал этот рапорт в руки, своего лечащего врача подполковника Ахметова. В своем сопроводительном слове сказал ему, что, если меры на мой рапорт не будут срочно приняты, то я оставшиеся у меня три экземпляра рапорта распространю в вышестоящие инстанции вплоть до комитета ООН по защите прав человека.
     Ахметов Михаил Михайлович в «гробовом молчании» взял мой рапорт и вышел.
Прошел день-два, мне выдали халат и повели на свидание. Вместо приятных доброжелательных и любящих меня лиц на этот раз я встретил... выразительные лица следователей прокуратуры. На меня посыпались крики и ругань. «Что Вы здесь себе позволяете!.. ...! Как смеете давить на наших врачей и шантажировать!....   Диагноз МЫ Вам будем ставить!!!..».

     Вот, это, да-а-а! Оказывается, не все так просто с моим диагнозом! Кому-то очень не нравилось, что врачи – психиатры, ну, никак не могут поставить мне окончательно такой серьезный диагноз, который бы полностью дискредитировал меня как честного христианина и свел «на ноль» всю правду моего свидетельства.
     Именно, такой, желаемый ими, диагноз помог бы им сразу подтвердить их версию моего "неадекватного поведения" и неадекватного способа находки уранового стержня, завершить следствие и закрыть это уголовное дело. Дескать, «мы разоблачили преступника Бакшанского, но не обращайте внимание на все, что он говорит, так как он -сумасшедший». Не хватало им только, вот, этого самого диагноза.
     Однако, эта неосторожно оброненная фраза следователей прокуратуры, предрекающая  злую участь моему диагнозу (ведь специалисты-следователи сказали, что они будут его ставить), улучшила мое мнение о врачах психиатрического отделения госпиталя, выдержавших проверку временем.
    Им, наверное, самим окончательно надоело это растягивание и содержание нормального человека в «больничном заключении»? Как вы думаете? Отвечу: вряд ли.
Хотя они давно уже наблюдали за мной. Просто психиатрическая система нашей страны местами еще продолжала служить прокуратуре и негласно выполняла все ее рекомендации в изоляции (надолго) даже вполне здоровых людей и как вы увидели: не только в изоляции, но и в сфабрикованности желаемых прокуратурой диагнозов заключенным.
Но своя рубашка ближе к телу!:    
     После этого рапорта,думаю, врачи стали бояться своей ответственности перед законом более, чем пожеланий  прокуратуры Северного флота и решили освободить меня от неправомерного пребывания в "воинской псих.лечебнице":
     Комиссия врачей по моему вопросу, наконец-то, состоялась. Но, на счастье мне, мнения врачей по моему вопросу разошлись. Да-да, тех самых врачей, которые направили меня сюда, человека - христианина с "неадекватным поведением" прикрепив ярлык параноика, безумца диагнозом "параноидный синдром" (слово "параноик" в наш язык пришло с греческого и означает - "безумный").
   Комиссия прошла, результаты туманны, решения нет. Читаю эпикриз после комиссии врачей, в нем я будто бы на комиссию и не представлялся вовсе. Чудеса! Да и только! Замечаю во всем этом заступничество свыше.
      Публикую выписной эпикриз, который по сей день сохранился в моей медицинской книжке:
  «кап. 3 р. Бакшанский О.Е. Находился на СПЭ в в/ч 63758с 30.03. по 15.06.1994 г.  по поводу: 300. 91. Лечение не получал. Выписан в удовлетворительном состоянии. Решение Г ВВК по ст.______ пр. ВМ СССР   -  не представлялся. Рекомендовано_______   п/полковник м.с.     Ахметов
«печать»                Начальник мед части    полковник м.с.                Карпов».

     Пробелы госпитального казенного штампа мед. эпикриза так и остались пустыми,и не заполненными сатанинской ложью! Молились многие. Господь не допустил.
     Вопрос ко всем: если меня два с половиной месяца не лечили и выписали в удовлетворительном состоянии здоровья, то с какою целью, в этом случае, здорового человека, так долго и незаконно ( решение об изменении меры пресечения уже действовало) изолировали от общества? Отвечу с вами вместе: все было нечистоплотно инициировано военной прокуратурой.
    Журналист Виктор Литовкин в своей книге «Самосожжение на Красной площади» приоткрывает тайну этого следовательского «психиатрического» натиска на меня:
    «Религиозность офицера, как оказалось, и стала очень удобным поводом для некоторых следователей военной прокуратуры, чтобы списать на него нераскрытое преступление. Но вот загвоздка: Все, по их мнению, сходилось: и то, что ТВЭЛ нашел именно он, и то, что украсть сборку реактора мог, конечно же, сдвинутый по психике человек, - в это легче всего поверить и судье, и прочим людям (я, кстати, сначала тоже попался на этот традиционно расхожий обывательский крючок)...,никаких реальных вещественных доказательств, а попросту улик,  что это сделал именно Олег Бакшанский, в руках у прокуратуры не было. Предъявить их они не могли ни мне, журналисту, ни суду»...
 

     «Омыв свои руки в невинности своей», опасаясь ответственности и неприятных последствий, медицинские военные власти решили в скором будущем отправить меня в Москву на решение самой высшей психиатрической инстанции в Институт судебно-психиатрической экспертизы имени Сербского. Так я был избавлен Господом от «диагноза прокуратуры»!






РАССТАВАНИЕ  И  ВСТРЕЧА…

«Я пойду перед тобою, и горы уровняю, медные 
двери сокрушу, и запоры железные сломаю».
                (Книга пророка Исайи, гл.45, ст.2.)



 
    Приблизился час расставания. Мне об этом никто не говорил – чувствовал сам. Время моего пребывания здесь «изменило русло и потекло»  не тяжестью неизвестности, не горечью испытаний и столкновений – оно стало ожиданием чего-то необычного. Того, что так ждет душа моя.
     Сердце мое ощутило свободу покоя, который дарит Христос  после трудного сражения. Этот покой похож на отдых, удовлетворенность происшедшим. Наверное, что-то, подобное испытывает маленький беззащитный ребенок находящийся в заботливых руках матери, крепких руках отца... безмятежный сон-отдых.
     Из людей никто не говорил мне о приближающейся выписке, но есть любящий Отец Небесный, который вкладывает нечто в сердце каждого своего дитяти. И мне очень захотелось рассказать всем вокруг о том, что в моем сердце... 
      И, где-то, за день, а, особенно, утром того замечательного дня я стал говорить ребятам, что меня скоро выпишут и приблизился час нашего расставания.
      Провозглашая это своими устами, я не ошибся – к обеду мне, неожиданно, объявили собираться и готовиться на выход. Все было столь «неадекватно».    Привилегией быть среди отделения «одетых» я так и не воспользовался -  с такой быстротой происходил мой выход из-под наблюдения на полную свободу. Сначала выхожу за первые двери в вестибюль «одетых».

 Помещение быстро наполнилось провожающими меня в коричневых халатах. Друзья меня обнимали, жали руку. Глаза у некоторых были влажными.  Очень грустно нам было расставаться. Так сильно породнить людей мог только  Господь. Последние напутствия в вере, обмен адресами. Прощальная совместная песня.

     «День ушел от нас в вечность, час разлуки уж бьет,
      Хорошо быть в общенье, но путь дальний зовет
Снова разной дорогой суждено нам идти,
Испытанья, невзгоды ждут нас снова в пути.

И чтоб с ними бороться, забывать нам нельзя
Друг о друге молиться Иисусу, друзья.
Если встретиться в мире не позволит нам Бог,
Мы увидимся в небе у святых Его ног.
               
Там разлуки не будет, радость там без конца,
Каждый славить там будет песней новой Творца.
А теперь нам в дорогу собираться пора,
До свидания, с Богом, дорогие друзья»!

     Молитва. Прощание. Иду за сестрой-хозяйкой. Переодеваюсь. Выхожу. И последующая за этим встреча проливает свет на тайну внезапности, с которой я покинул заведение с белыми решетками.
И полная неожиданность для меня!!!... Меня встретил сам командир нашей воинской части капитан 1 ранга Ребиков Валерий Михайлович, человек и очень требовательный, и очень добродушный к людям, одновременно. Словом, настоящий командир. Непонятно, кто больше обрадовался нашей встрече я или командир.
     Командир провел меня к автомобилю «Жигули», за рулем которого сидел мичман нашей части Веселов. Никто заранее не планировал забирать меня из госпиталя. Командир с мичманом Веселовым приехали из Заозерска в Мурманск для посадки на поезд матроса нашей части. Такой был у нас в то время порядок: матроса, завершившего свою службу или отправляющегося  в краткосрочный отпуск, до поезда сопровождал офицер или мичман нашей части.
     Но в этот раз поехал и командир. По пути с вокзала командир захотел заехать в госпиталь Мурманска, чтобы узнать, как обстоят дела у меня, его подчиненного офицера. В ответ ему сказали, что можно меня забрать домой. И здесь, как и во многих других моментах моей истории, заметна рука Божья...




  ...Вот и Заозерск. Середина июня. Подъезжаем к моей пятиэтажке. Напротив ее пушка - памятник посреди развилки дорог. Естественно, никто не встречает и не ждет...
     Со слов жены, два с половиной месяца назад моя семья - мама, жена, дети встречали каждый рейсовый автобус «Икарус» с пассажирами из Мурманска, всматриваясь во всех выходящих из автобуса. И понятно – почему:  Полковник Дурнов в Мурманской прокуратуре сказал тогда моей матери, что меня освобождают под подписку о невыезде (скромно смолчав о второй половине правды).
     Моя мама, Елена Федоровна, вспоминает, также, как он, разоткровенничавшись, добавил, что меня бы совсем отпустили, если бы Ельцину не было доложено, что виновные в хищении уже все найдены. (Мое задержание - издержки бравого доклада Ельцину???) Мама поверила, обрадовалась его словам. Быстро вернулась встречать меня в Заозерск.
 Вот, тогда-то они стали ждать и постоянно встречать...сына, мужа, папу...Встречали столько дней, насколько им хватило сил и надежды...



 ...Прошло два с половиной долгих месяца. Никто давно не встречал... Мой звонок в дверь моей квартиры и я, в первую очередь, в объятьях детей: в отсутствии папы, старшему - Саше уже стало четырнадцать, а младшей - Вике стало восемь… А там за ними встречала меня и радостная жена моя Оля.

   Начались дни отдыха моего в кругу семьи, в кругу друзей.






САМОЛЕТОМ  В  ИНСТИТУТ ПСИХИАТРИИ  ИМЕНИ  СЕРБСКОГО

_________________________________________________________
«Но Он знает путь мой; пусть испытает меня, -
 выйду, как золото».
                (Библия. Книга Иова 23:10)



   Лето в Заполярье короткое, но вдохновляющее своим стремительным разбегом. Природа с жаждой впитывает в себя солнце в немногие теплые благоприятные дни. До сентябрьско – октябрьских заморозков надо успеть зацвести, отцвести, наполнить зрелостью и соком полярные ягоды: морошку, чернику, голубику, бруснику, веронику. Дать обилие местным грибам: подосиновикам, подберезовикам, белым грибам, волнушкам…
     Огородов здесь нет. Редко, какая культура способна прижиться в суровых условиях Крайнего Севера у моря. Люди здесь не сажают плодовых деревьев, не растят овощей и ягод. Никто из местных жителей не может похвалиться своим урожаем. Но есть у людей великая привилегия: собрать то, что сами не растили: ягоды, грибы – все даром дает Бог.
     Бери без платы и труда из Его просторных сокровищниц, из Его богатых житниц, только не забудь за это поблагодарить и воздать славу Богу. За эти угодья на сопках, за подаренное наследие – не от твоих дел и заслуг, чтоб ты не хвалился собою самим, но только Богом. Такая, вот, простая истина, которую нужно уяснить каждому человеку.
     Летом городок сильно пустеет. Короткое лето у нас обычно пасмурное, с моросью, дождем (бывает и со снегом) и люди спасаются отдыхом в местечках гораздо южнее. Моя семья разделила со мной участь невыезда. В редкие солнечные дни мы любовались сопками, природой, пользовались ее произведениями. Хорошо было вместе в общении с друзьями. Большинство из них -  верующие люди... 


  ...В это же лето нашу квартиру посетил совершенно неизвестный нам человек, который представился, как военный корреспондент центральной газеты «Известия» полковник Виктор Николаевич Литовкин. Приехал он в ответ на письма мамы и жены, с целью основательно побеседовать и выяснить все детали происшедшего со мной.
     В своей книге «Самосожжение на Красной площади» он кратко описывает широкий круг встреч своей служебной командировки из Москвы в Североморск и наш Заозерск:
     «Я встречался с очень многими людьми – со следователями прокуратуры Северного флота, которые вели дело капитана 3 ранга Бакшанского, с его товарищами и сослуживцами, с его командирами, в частности, с командующим флотилией вице-адмиралом Михаилом Моцаком, ставшим широко известным после трагедии с атомной подводной лодкой «Курск», с самим  Олегом, и оказалось, что в письмах, которые вызвали у меня огромное недоверие и даже решительный протест, все – правда»... Корреспондент газеты "Известия" вернулся из командировки в Москву и быстро опубликовал в мою защиту свою первую статью "Капитан 3 ранга Бакшанский и его Бог против военной прокуратуры".



     Мои жена и дети, казалось мне, вполне забыли о пережитом ими и вполне были счастливы от наших совместных общений и прогулок на природу. Но, хотя бы временно, расслабиться от воспоминаний нам не дали. Цитирую отрывок из второй статьи корреспондента газеты "Известия" Виктора Литовкина "Капитан 3 ранга Бакшанский и его Бог продолжают борьбу" из раздела "Раскулачивание" по-североморски": "Арестовывать домашнее имущество в квартиру к Бакшанским пришли после статьи в "Известиях". Решение об этом прокуратура Северного флота приняла еще 7 июля, как раз на день рождения офицера, а дала ему ход, поручив выполнить неприятную процедуру милиции Западной Лицы в конце августа. Как будто раздумывала: делать это или нет?... Прокурор, зайдя в квартиру, заявил Бакшанским: "Предъявите ценности, нажитые преступной деятельностью".
    "Преступной деятельностью" за двадцать лет безупречной службы капитан 3 ранга нажил много: например, развалюху диван-кровать...трехстворчатый платяной шкаф и пианино, также бывшее в употреблении. Название его давно вытерлось, само оно...обшарпанное от многочисленных переездов, передняя доска вываливается. Его Олег с женой Олей купили дочке год назад перед последним отпуском у соседей...Восьмилетняя Вика очень способна: поет хорошо, слух есть, начала учиться музыке. Она увидела, что инструмент заносят в опись, затряслась от слез: "Мамочка, почему у меня отбирают пианино? Что я им плохого сделала?"...
     К сказанному Литовкиным добавлю, что я видел очень сконфуженные и, даже, "виноватые" лица сотрудников милиции, вынужденных совершать опись имущества. Понять это можно: мы жили скромно-"от получки до получки", в гарнизонной квартире, которая не являлась нашей собственностью. Жена не работала, так как трудоустроиться в городке было довольно сложно. Получал я офицерское жалованье на пятерых человек, так как в 1984 году первая моя семья распалась, и я платил денежные алименты на содержание моей старшей дочери Яны, проживающей в Севастополе со своей мамой Еленой. "Прозрев" после своего уверования, я несколько раз просил прощения у Елены. Молился за первую семью. И, спустя почти 20 лет после описываемых здесь событий, Бог ответил на мои молитвы о ее спасении, в 2013 году Елена покаялась, примирилась с Господом, исповедовалась в присутствии севастопольских служителей и, где-то, через полмесяца после этого отошла к своему Господу в Небеса. Слава Господу!   
 
  ...После северного отпуска я вышел на службу, но она продлилась недолго. В конце сентября меня вызвали повесткой в город Североморск в прокуратуру Северного Флота для дальнейшего сопровождения меня в город Москву на судебно-психиатрическую экспертизу.
     По прибытии в Североморск доложил дежурному. Пришлось достаточно подождать. Встретился мне уже «старый» знакомый – мой следователь старший лейтенант Михаил Кулик. Вышел серьезный начальник с генеральскими лампасами и сел в служебную машину рядом с водителем, сзади него сели Кулик и я.
     Путь наш лежал к военному аэродрому. Добирались мы не на том самолете, на котором планировали нашу доставку – почему-то не хватило мест. Поэтому вылетели на другом гораздо позже. Это был военный транспортный самолет. Весь полет наш проходил в кислородных масках, так как грузовой отсек, в котором мы находились вместе с какой – то телевизионной сьемочной группой из Москвы, был не герметичен... 


 ...На военном самолете последний раз я летал из Севастополя в город Измаил (на Дунае) еще не верующим офицером, атеистом. Собраны были представители разных отделов и служб флота.
     Мне было предоставлено тогда «почетное место» проверяющего по химической линии в составе комиссии возглавляемой одним из заместителей командующего Черноморским Флотом, контр-адмиралом. ...И вот, спустя менее десяти лет, тоже на  военном самолете, мне пришлось занять «позорное место» человека подозреваемого в преступлении. Контраст поразительный, если, еще учесть, что место в военном самолете  занимал теперь счастливейший на земле человек, спасенный Господом, а не тот офицер-грешник, блуждающий смертными путями, как и те, кто окружали тогда меня. Любой человек, ценящий свое высокое положение у Господа, не променяет его и на самые почетные места в мире сем. «Ибо проходит образ мира сего…»...



 ...Посадка. Военный аэродром Подмосковья порадовал яркой зеленью травы, берез и тополей. Настоящее лето – глубокая осень осталась там, за Полярным кругом. Так как вылетели мы другим бортом позже запланированного времени, то добрались до пресловутого института в эту пятницу только поздно вечером. Тогда он назывался «ВНИИ имени В.П.Сербского»...


 
    Институт Сербского был организован в 1921 году. О некоторых печальных страницах прошлого в истории института говорят архивные документы и свидетельства. В годы репрессий  персоналу института приходилось вести работу под давлением и контролем карательных органов, которые помещали в институт на экспертизу людей обвиняемых в контрреволюционной деятельности, антисоветизме, инакомыслии. В описании болезни говорилось даже об «активном бреде политического содержания».
     В одной из своих научных работ известный профессор Кондратьев Федор Викторович так отзывается об этом горьком периоде, в котором «проказа» уродливо изменила не только психиатрическое, но и все другие направления, сферы и организации нашего общества:
 «…Бедой (но не виной!) советской психиатрической науки была ее теоретическая заидеологизированность как результат неукоснительного требования пресекать какие-либо отклонения от «единственно научной» концепции марксизма-ленинизма. В этой связи возможность того, что человек может себя вести «не так, как все» не только по причине психической болезни, а исключительно исходя из своих моральных установок, согласно своей совести – просто не допускалась. Отсюда вытекало и следствие: если не такой как все, выступает против политической системы – надо искать «психопатологические механизмы» инакомыслия…
     Инакомыслие, идущее от совести, никогда никакими, даже карающими дозами лекарственных препаратов, задавить не удавалось, хотя сломить волю, заставить замолчать из-за опасения потерять здоровье от этих препаратов в спецбольницах могли…».
     Соглашаясь с профессором, добавлю, что только один род «инакомыслия» не смогли заставить замолчать ни какими дозами, угрозами и гонениями идеологи всех поколений. Это род людей, у которых «инакомыслие» исходит не из идей в голове, а из глубины возрожденного Иисусом Христом сердца.
     Отречься от мыслей и слов Христа, от путей Его – означает для этого рода потерять свое спасение. Тайну того, почему напичканные словами, понятиями мира сего люди, так критически и, даже, враждебно относятся к тем, кто мыслит и говорит по Слову Божьему открыл Господь в молитве к Отцу Небесному за Своих учеников:
«…Я передал им слово Твое; и мир возненавидел их, потому что они не от мира, как и Я не от мира» (Евангелие от Иоанна 17 : 14).
     Подтверждая правоту этих Слов Спасителя, направляли на психиатрическую экспертизу не только политических диссидентов, «узников совести», но и верующих людей, потому что атеистические власти СССР считали, что все верующие умственно отсталые люди и психически ненормальные.

 В годы сталинских репрессий верующих часто судили по пятьдесят восьмой, политической статье. Но гонения на верующих приняли такие серьезные масштабы, что нелегко их стало скрыть на международной арене. Как ни в чем не бывало, представители СССР докладывали в ООН о том, что у нас притеснений и гонений за веру нет. Лукавство и лицемерие!
     Ведь на самом-то деле гонители старались большинство преследуемых ими верующих подводить под уголовные и административные статьи. Ничем не брезговали, достигая желаемого. Честных и порядочных людей судили, как «изуверов, бандитов, хулиганов и тунеядцев». Других верующих сажали по политическим статьям (якобы - не за веру. Пример:"Ах, вы царство Божье установить хотите, значит против сов. власти идете!"). Зато официально звучало: « у нас в стране СССР конституционная свобода вероисповедования и преследований ЗА ВЕРУ нет»! Какое лукавство, какое  лицемерие!...
 

 
 ...В то время, пока старший лейтенант Кулик объясняет в приемном отделении института имени Сербского причину нашего опоздания и ратует за меня, давайте немного затронем тайну того, что помнят стены этого института...



 ...Немые свидетели стены, а мне тогда совсем не было известно, что в этом институте на принудительной экспертизе дважды побывал (в 1960 и 1974 годах) епископ Церкви христиан веры евангельской Иван Петрович Федотов.
     Святой человек, который только лишь за свою веру в Господа и верность Ему, трижды претерпел сроки заключения: десять, три и пять лет. Иван Петрович отошел в вечность в 2011 году. Власти города Малоярославца предложили в честь него переименовать улицу, на которой он жил,  но верующие отказались, так как, вряд ли Иван Петрович одобрил это, ведь он при жизни был очень скромным человеком. Если вы читали Библию, то прекрасно знаете о том, сколько клеветы и всякого рода зла сатана употребил на святых людей и они выстояли (некоторые из них -  ценой собственной жизни) в пример нам, достигших последнего времени.

     Самый большой срок брат Иван получил по сфабрикованному на него делу и заранее обыгранному КГБ сценарию по клевете Красиной Анны о подстрекательстве к убийству ее дочери. В тактике дьявола нет ничего нового: Анна повторила «подвиг Иуды» и за эту клевету ей, малоимущему человеку, была обещана квартира.
     Вместе с Иваном Федотовым судили еще пять человек. Процесс был громкий, показной на всю страну. Когда адвокат Федотова Семен Львович Ария стал задавать вопросы Красиной, испытывая на прочность ее обвинение, то оно на глазах всех  стало «сыпаться». Последовала нервозная реакция. Адвокат Ария в перерыве был вызван к телефону, состоялся диалог:
«Товарищ, адвокат Ария?»
«Да, это я».
«С вами говорит секретарь обкома партии Панкратов.
  Мне докладывают, что вы срываете нам мероприятие».
«Простите, какое мероприятие?»
«Вот этот самый процесс».
«Извините, но я полагал, что это судебный процесс, а не мероприятие».
«Имейте в виду, что это не просто судебный процесс, а мероприятие, и дело это находится на контроле в ЦК КПСС, что вам и надлежит иметь в виду…»
     На этом организованном мероприятии в качестве эксперта выступал психиатр профессор Лундц, заместитель директора института имени Сербского, который напрочь «по рукам» был повязан запросами идеологической системы.
 
     О своем вторичном пребывании в институте им. Сербского (1974 год) епископ Иван Петрович Федотов свидетельствует в своей автобиографической повести «Встать! Суд идет!»:
  «…Но за всякую победу надо платить. И уже через неделю, 11 августа, меня арестовали и отвезли в следственный изолятор. Предъявили обвинение по нескольким статьям Уголовного Кодекса РСФСР (227-1, 190-1, 192 и 192-1). Следствие продолжалось один день, а во время пятиминутного перерыва меня вызвали к психиатру. На все его вопросы, хоть и были они глупыми, я отвечал правильно, а когда он закончил, то и я ему задал один вопрос:
     «Евреи сорок лет ходили по пустыне, и обувь у них не изнашивалась, да и магазинов тогда не было. Скажите, где можно было купить обувь?».
Психиатр только и сказал:   До свидания, - и вышел из кабинета.
  И снова я в камере, и снова этап, и опять не знаешь, куда везут. Но на сей раз оказалось близко – в Москву, снова в Институт имени Сербского. Многие подследственные почитают за счастье оказаться там. А мне это счастье выпало вторично, через четырнадцать лет.
   За эти годы весь персонал поменялся, меня никто не знал, из старой команды остались только профессор Лундц и старшая медсестра. Когда утром я пришел в его кабинет, он узнал меня, отнесся ко мне, как к доброму старому знакомому, и сказал: «Голубчик, тебя опять привезли ко мне? Что они к тебе прицепились?».               
«Опять проповедовал», - ответил я.
 «Хорошо, полежишь здесь, тебе будет лучше, отдохнёшь у нас. Я оставлю тебя на три месяца».
     Так началось мое принудительное лечение... После трех месяцев моего пребывания в институте была созвана медицинская комиссия. В кабинете собралось много врачей; здесь был и директор и все восемь профессоров института, а также заведующие отделениями.
      Я был для них интересным, редким экземпляром, так как верующие туда не попадают, все они духовно здоровые люди и в психиатрах не нуждаются. Меня же привезли, чтобы найти во мне болезнь...».

      Людмила Шохова  в своей книге «18 лет ГУЛАГа из жизни епископа Ивана Федотова» про этот консилиум врачей тоже пишет: «…Профессор Лундц рассказал о деле Ивана Петровича Федотова. Иван Петрович повторил все, что было 14 лет назад. Тогда профессор сказал: «Я не нахожу его больным, но вижу его святым и что он действительно водимый Святым Духом».
     А Федотов в своей книге продолжает: «Комиссия пришла к заключению, что я человек здоровый и вменяемый, ясно сознающий, на что иду и что делаю. Из института им. Сербского меня отправили в пересыльную тюрьму...
     Моя жена Валентина внимательно следила за моими передвижениями по тюрьмам. На одной из пересылок она попросила свидания со мною и ей его дали. Придя на свидание, она прошла мимо окна, через которое я смотрел на нее, и я понял, что она меня просто не узнала. Причиной этому были лекарства , которыми меня «лечили» в институте им. Сербского: психотропные уколы и таблетки сделали мое лицо неузнаваемым, синюшным и опухшим.
     Такова была помощь, оказанная мне «гуманным» профессором против моей воли и без моего согласия. Когда я окликнул Валентину, она узнала меня по голосу и с недоумением посмотрела, пытаясь понять, я ли это стою перед ней»...


     Да... стены этого закрытого учреждения (как, впрочем, и многих других учреждений эпохи тотального контроля над каждой личностью) много чего повидали на своем веку. Немые свидетели дополнили бы увесистыми томами историй тех людей, кого здесь явно и тайно «лечили» от неугодных верхушке умонастроений, помыслов, суждений, верований...
     К счастью, коренным образом изменилась политика нашей страны. Народ свободно «вздохнул» - стало возможным без внешнего принуждения и вполне осознанно лично выбрать партию, религию, веру. Первосортных, второсортных, третьесортных... не существует.  По Конституции России все, независимо от принадлежности к партии, религии, национальности, сословию, равны пред Законом и следствием (написано о "девяностых" годах, примеч. авт.).  И верить в Господа или не верить – прерогатива каждого... Заметно,  к «девяностым» годам, в этом направлении, улучшилась обстановка и в институте имени Сербского.




  ...Следователь Кулик возвратился ни с чем. Видимо место, которое мне держали в этот день, по предварительной договоренности, уже было занято, да и прием больных окончился. В выходные приема не было.
    Кулик спросил, есть ли мне, где остановиться до утра понедельника. Отвечаю ему, что моя родная сестра Инна проживает с семьей недалеко, в Зеленограде, телефон есть. Даю ему номер ее телефона. Михаил Кулик разрешает мне до понедельника поселиться у сестры.  А сам поехал к своему родному брату-москвичу. 
     В Зеленограде произошла радостная встреча с сестрой, ее мужем, племянниками. Подъехала мама. Сплошные «подарки». Чтобы еще дополнить мою радость, делаю попытку найти верующих. И здесь Господь выходит мне навстречу… Сестра говорит про соседку, которая живет над ней.
    Соседка приглашает нас на богослужение. И в воскресенье мы с Инной и маленькой племянничкой приехали на это богослужение в зале одного из кинотеатров Москвы.  После окончании, при выходе из кинотеатра вижу служителя этой общины Павла Савельева ( 38 ) еще с одним верующим. И после моей просьбы помолиться за меня перед  принудительным помещением меня на психиатрическую экспертизу, они тут же, на улице совершили за меня молитву. После этого посещения, я еще отчетливее понял: как сильно не хватает мне нашего благоговейного общения в собрании с Богом. Искал, расспрашивал, но свою родную Церковь христиан веры евангельской за эти два дня, к сожалению, я так и не нашел.             
     Такие, вот, непредвиденные встречи-подарки сделал мне Господь перед самым помещением меня в Институт имени Сербского.





«НЕ  ХОТИТЕ  ЛИ  ПОД  СТРАЖУ»?

_________________________________________
«Много замыслов в сердце человека, но
 состоится только определенное Господом».
                (Книга притчей Соломоновых гл.19, ст.21)



    Телефонный звонок следователя Кулика. Договариваемся с ним, где встретиться. После встречи, я в его сопровождении прибываю в покои ВНИИ общей и судебной психиатрии имени В. П.Сербского (сейчас он называется Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии имени В.П. Сербского).
     Свободного места в нестражном отделении, не без воли Божьей, не оказалось. С предложением Кулика, чтобы  пока «поселиться» в стражное, безропотно соглашаюсь. И Михаил Кулик оформляет меня в первое стражное отделение института. Стараюсь находящимся в отделении свидетельствовать о спасении в Иисусе Христе.
     Какие трудности здесь испытывали когда-то братья-христиане, я не знал. Что бывает в текущее время, тоже не знал. И к каким людям меня, дилетанта-офицера, посадили недооценивал. Зато уразумел, что незнание, которое было у меня, сильно помогло мне остаться в нужном русле и «быть как все». Ведь лишнее знание способно не только надмевать человека, но и претыкать, и устрашать.  Главное, знать в Кого мы верим!
     Богу было угодно, чтобы и во втором стражном отделении заключенные услышали эту спасительную весть, и меня чудесным образом, через сутки переводят из первого стражного отделения во второе.
     Отделение огромное – рядами койки, койки… И у каждого, занимающего их, свое дело, свое преступление (обычно-тяжелое). «Достойные делегаты» здесь собраны со всех концов нашей необъятной России. «Сливками общества» их, конечно, не назовешь. Это люди с изувеченными душами. От многих из них, после содеянного ими страшного зла, отвернулись, даже, самые близкие и родные люди. А общество таких, обычно, проклинает, как «нелюдей» и «прокаженных».

     Сколько высокопарно поморщенных лиц можно увидеть, при одном только упоминании об этих преступниках. А ведь именно к таким людям, не гнушаясь их, приходил Христос. Господь знал, что такие негодные люди охотнее признают себя грешниками, чем те,  которые с виду, как – будто бы, ими не являются и считают себя «праведниками», горделиво занося свои носы поверх голов. Гордые люди сами избирают себе участь ада, отвергнув своей «праведностью» и « завышенным самомнением» Своего Спасителя. Становится ясным ответ  Иисуса Христа фарисеям: «Иисус же сказал им в ответ: не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, а грешников к покаянию». (Евангелие от Луки, 5 : 31-32).


 ...Кормили нас здесь довольно сносно. Свободному общению между находящимися под стражей узниками никаких препон не было. За неделю не было и прогулок.
     Стараюсь максимально использовать, отведенное здесь мне Богом время. По возможности, рассказывал об Иисусе Христе убийцам, насильникам, грабителям. Чаще других встречались убийцы. Как мог я им говорил, как мог – пел, стараясь растопить духовными песнопениями Божьей любви их ожесточенные сердца. Были, иногда, отдельные случаи обращения этих людей к Господу. Те, кто хотели, приближались слушать сами. Совершались молитвы. Молились и сидя на кровати – ведь все пространство было как на ладони. Думаю, не случайно они так ко мне подходили – Бог мог услышать молитвы их матерей.
     Запомнилось мне искреннее, с сокрушением, раскаяние одного убийцы, который во время нашей молитвы закрыл от всех свое лицо, чтобы не увидели его слез. Утаить их было нелегко: обезображенные от греховной жизни руки были почти без пальцев. 
     Среди убийц была часть несчастных людей, которые не планировали убивать и горько сожалели, что совершили такое зло (обычно в алкогольном опьянении). Теперь они поневоле трезвы и некоторые в смятении от содеянного. Дух мой сокрушается вместе с ними, когда они, как в исповеди, рассказывали  мне свои жуткие истории.
     Один из них в пьяной драке убил табуреткой своего соседа, другой, находясь в глубоком запое, зарезал пившего с ним отца...
     В разговоре за столом, узнав, что я офицер, мужчина постарше меня признался, что он сам капитан 1 ранга и находится под следствием за убийство. И ему было засвидетельствовано о Господе. Не знаю покаялся он или нет.
     Моими соседями были один грек («еллин»), а другой еврей («иудей»). Их кровати находились рядом. Оба – убийцы. Свидетельствую им о Христе. Говорю им: «Нет ни Иудея, ни Еллина, теперь вы одно во Христе». Мы совершили молитву.
 
     В обоих стражных отделениях пробыл я около недели, пока не освободилось для меня место в нестражном отделении. Но обследовать меня начали с первых дней поступления в институт Сербского.