Не сказка

Уставшее светило завалилось за крону  старого  клена, затрепетало в полусонной листве  лучами лениво, и вползло сквозь грязные окна   в  сирую горницу. Здесь, бледное зеркало  и проглотило его  своим облезлым серебряным нутром.
Дверь скрипнула натужно,  хлопнула  об осиновый косяк еще крепким полотном.  Зеленая книжица   перелистнулась, и замерла  страницей с надписью: «1976 год. Принят комбайнером...»

-Вот, батя, еле выпросил у кадровички, показать хотел, - Василий гордо трясёт новенькой трудовой книжкой.

- Зови гостей, праздновать будем!

Тусклая панель старой радиолы ухватилась за тощий луч взошедшей луны, отразила его нехотя, и тонкая стрелка  шевельнулась у надписи «Москва»...
Пиджак вздрогнул старым телом: закружилась пыль, да и обнажилось чуть свежее место от ордена.

Новенькая «Ригонда» пластинку кружит, отец  остановил её, ручку настройки повернул, и вдруг сообщение: «… за трудовые заслуги ..., наградить...».

- Ну, Василий. Поздравляю! – председатель руку  жмет от души, обнял крепко.
А тут и первый секретарь с речью,  к пиджаку орден прикручивает, народ в ладоши хлопает, и мать в первом ряду улыбается, слезу утирает.
Дома гости: шум, гам, рюмки звенят. Отец усы лихо подкручивает, улыбается, глаза гордостью сияют. Друзья Василия обнимают.
  И, вот, уж  гармонь разудало грянула, народ  ногами застучал.
Девки, взвизгнув, в пляс кинулись, детишки снуют повсюду.
Ванька – сынок за Васильеву ногу ухватился, прижался: снизу смотрит, улыбается светло. А дочка кружиться под музыку, ручонки кверху...

Луна желтым ликом в мутном оконном стекле зависла, печально в горницу заглядывает и не видать ей, как раньше - кто в доме. И то ли  грязь ей оконная мешает, иль  не хочет разор  видеть, отчего и света от неё в горнице никакого: мертвО в доме...

- Ну, мать, в город еду «Москвича» получать, урожай знатный нынче, грех на машину не заработать. Ручищами жену обнимает неловко, сухими губами прильнул к  щеке, усами жесткими щекотнул.
От потной рубахи степью повеяло и свежим зерном пшеничным.
В дверях Иван – сын, уставший, смущенно нос потирает.
- А, мне-то, прокатиться дашь?
- Не вопрос, Ваня, вместе   заработали, вместе и водить будем!
Все нынче есть: и работа, и дом, и хозяйство, ...   И, главное, от людей  уважение, и в глаза глянуть не стыдно.

Телевизор выпуклым глазом от слоя пыльного ничего разглядеть не может. Слепо в пустоту пялится.
Первый гарант частенько в нём  мыслями делился, а  Василий понять его не мог.
 Что перестраивать перестройкой взялись, коли от затеи этой толку никакого?
 И  со вторым так же! Услышал: голову он под шпалы уложить собрался, и  понял: от балабола этого толку не будет.
Колхоз его, вдруг,  Акционерным Обществом обозвали и почему-то закрытым.
 С приватизацией «наградили» Василия бесплатным паем, а по нём не пройтись, не пощупать землицу и не разглядеть её вовсе!
Да, и к чему тот пай, где не  взрастить и не сжать ничего, с  которого не прокормиться и радости от  работы не получить!  Бумажкой землица стала!?
 

В черном углу зашуршало, словно газету смяли, пустая бутылка тощим горлышком показалась, из неё жук выполз. Шевельнул усами, шумно лапками перебирая, да и пропал в кромешной темноте, будто и не было его.
Все замерло в ожидании рассвета.

Первые лучи глянули из-за пустого горизонта, пролилась заря летняя, проявились дворы травой заросшие, заборы кривые и  дома мертвые:  не от войны, или от мора какого  без души  живой. Сгинули люди разом, а может и не разом, да, какая разница - не осталось живого!
 Солнце взошло нехотя, осмотрело  разор жуткий, да и спряталось стыдливо  за серую тучу, а та, всплакнув, брызнула мелким дождем на забытую, теперь никому  не нужную землю.