Моя мама - Война

Воскресенье 22 июня взрывается стонущими гудками завода, Так он гудит только при пожарах, потому что на заводе такой запас взрывчатых веществ, что может погибнуть наш поселок. Но сейчас другое – у завода толпа плачущих женщин... Жизнь резко меняется. Старшие дети с восьмого по десятый класс едут под Смоленск рыть окопы. Мы – с четвёртого по седьмой классы – едем за 60 км. от дома собирать на болотах сено. С нами едет молоденькая учительница по литературе – безвольная. Опасаясь анархии, особенно в вопросах питания, девочки поддерживают жесткий порядок. Из трёх дежурных, остающихся в лагере для готовки обеда, одна обязательно старшая девочка. Юрка, сын директора, уже поймал на болоте ужа и норовит засунуть его учительнице за пазуху. Приходится мне отнимать у него ужа. После него руки противно пахнут селедкой. У НАС две громадные палатки – для девочек и для мальчиков – спим на сене. Но в первую ночь не спали из–за комаров. Заснули только утром на песке у реки, там ветер разогнал комаров. Потом мы разводили в палатке дымный костер. После каши на заре одноногий лесничий ведет нас лесом на болота. Идти далеко 6 – 8 км. Всю дорогу мой милый друг Вера рассказывает мне очень подробно прочитанные книги. От нее я впервые узнаю Айвенго, Квентин Дарварда, Веницианского купца, Графа Монте Кристо, Трёх мушкетеров – и ведь все их разговоры помнит. С такой памятью она могла бы учиться не хуже меня! На болотах мы выносим траву, скошенную лесником, на поляну и сушим ее. У нас на обед кусок сахара и краюха хлеба, а воду пьем болотную с живыми инфузориями. Правда, мы цедим ее из бутылки сквозь уголок косынки. Вечером нас ждет обед из консервов и сон в палатке. Болото быстро расправилось с нашей обувью. А Юрку, вообще, угораздило сесть между кочками в болото по грудь. Поэтому мы идем в соседнее село и покупаем там брезентовые туфли. 24 ИЮЛЯ В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ я вызвалась дежурить. В этот день к нам пришел милиционер и забрал наш школьный приемник. Последнее, что мы слышали, – это то, что бомбили Москву. Теперь мы совсем отрезаны от мира в дремучих лесах. Может уже немцы и наш дом захватили? Но в сентябре благополучно возвращаемся домой. С радостью узнаем, что и наши старшие вернулись. Окопов они не успели нарыть, но 200 км бежали под огнем. Немецкая армия катится лавиной. Мама сложила рюкзаки. Может и нам придется бежать, только бабушка очень слаба, надо ее везти.
Весь сентябрь и октябрь работали на поле – выбирали из мерзлой глины картошку. В ноябре началась учеба. Мальчики девятых и десятых классов ушли на фронт, несколько позже встали к станкам подростки 12 – 14 лет. Им выдали рабочие карточки, они жили в общежитии и учились там в вечерней школе. Для девочек общежития не было. Родители сказали – учиться! В классе углы покрыты льдом, сидим в полушубках суставы рук красные и распухшие. Учителя ушли на фронт.
Голода еще нет. Всем рабочим на заводе дают обед даже с кусочком мяса. Иждивенцы получают по 300 гр. хлеба – до весны. Весной кончаются запасы. Собрав самые красивые кофточки и платья, идем с мамой по деревням, метет поземка, через шесть км. деревня. Бабы рассматривают нас, примеряют наряды. Приносим круг топленого масла и мешочек пшена. В другой раз приносим ведро картошки. Мама разрезает каждую картофелину на три – четыре части с глазком посерёдке. Их кладут на доски на моей кровати для яровизации. Немцев от Москвы отогнали, но опасность существует. Завод распахал землю до самого оврага. Всем рабочим дают огород десять соток. Мы посадили картофельные глазки. Они толстые, зеленые, мохнатые. Все удивляются, когда на черном поле зеленеет один наш огород. Однако, есть нечего. Бегаю с мешочком по всем межам – ищу крапиву. Бабушка варит из нее пустые щи. Хочется чего–то твердого. И так два месяца, пока не начинает проглядывать молодая картошка. А завод работает бесперебойно на старой картошке, но попробовал бы кто-то взять со склада хоть одну картошку! Зима. Мама приходит с работы поздно. Вывешиваем ее химическое платье за окно. Берём фонарь и идем в сарай пилить и колоть дрова – в жизни не видела таких перекрученных и сучковатых древнин.
Вот так и идет дело всю войну – Сталинградская битва – возвращение уцелевших батюшек из лагерей и битва на поле Славы в Прохоровке, где солдаты видели Божью Матерь на облаках, и был, наконец, сломан хребет немецкой армии – и она покатилась назад. В девятом классе наших мальчиков призвали в военные училища и отправили на Восток, на войну с Японией. Между тем, преподавание в школе шло по полной программе. Хотя все учителя были на фронте, к нам приехали в эвакуацию семьи химиков из Москвы, которую немцы продолжали каждую ночь бомбить. Химию и физику преподают чудные учительницы. Хорош также и математик – хромой, больной, бледный, но с каким чувством юмора: как смешно он умеет осадит неумеху! Мы особенно стараемся на его уроках, чтобы не попасть ему на язычок. ВВ сохранили от фронта по броне, но для этого он должен перейти на работу в спиртовой склад завода – опасное место, но у него уже семья, и он должен – загубили талантливого учителя...
Девочки продолжают учебу по полной программе. Уже прочитан Дон – Кихот с осуждением рыцарей и дам и написаны сочинения про Обломова. В условиях холода и голода так нелепы и смешны их проблемы. Обычные девичьи мечты о любви или женихах отсутствуют полностью. На переменах собираемся кучками и поем, поем о подвигах, о жертве, о труде во имя отчизны. Настрой на подвиг на уровне подсознания – сознательно на войну не хочется, но все с этим смирились как с неизбежностью. Окончившие школу девочки давно уехали: кто в школу медсестер, кто в зенитную школу, кто в связистки или поварихи. В тылу остаются дети, старики и инвалиды. Общественная среда мощным прессом сформовало наше поколение. (Именно тех, кто встретил и провел войну в школе с еще неустановившимся характером – в отличие от тех, кто встретил ее по окончании школы). Из нашего поколения сформировался монолит, резко отличавшийся по убеждениям и психическому настрою от того, что считается нормой. Например, исчезли индивидуальные отличия – все стали коллективистками – не возникало в зародыше чувство влюбленности. И ТОЛЬКО архаичное присущее женщине чувство жалости, сохранялось – заботились о больных щенках, спасали котят... Кстати, интересная черта, - в наших деревнях: о муже говорят: "Он жену жалеет" слово "любовь" употребляется в другом контексте: "он баб любит”. Немцы вывезли из черноземных областей на платформах чернозем – тот знаменитый чернозем четырехметровой толщины, который так изумлял на Первой Всемирной выставке в Париже посетителей. Вывезли и трудоспособный народ. А у них и собственное население голодало из–за многолетней войны с Европой.
И наши русские рабы там голодали. И у нас – колоссальное напряжение сил… Утром – "Вставай страна огромная, вставай на смертный бой! с фашистской силой чёрною, с проклятою ордой!" – вместо привычной песенки – побудки – "Нас утро встречает прохладой – нас песней встречает весна" и т.д.
Приходя из школы, вяжем варежки бойцам, готовим им подарки и открытки. Открытки очень хороши: “Василий Теркин”, “Немец пролетел”, “Смерть пастушка”, “Плен партизана”, “Зоя Космодемьянская”, “Сталинградская осень” – все это талантливые, художественные картины – и они берут за душу – требуют помочь, спасти с напряжением всех сил! И фронтовые песни туда же зовут – на подвиг и смерть за наших людей, за Отчизну.

Продолжение: http://www.proza.ru/2015/01/07/1762