Белый Воин

Глава 2
Белый Воин

Дети бежали со всех ног, а ворота с треском закрывались. Рэни заметила на «обозрительном шпиле» (единственное здание, возвышавшееся над воротами) чью-то тонкую фигуру и с ужасом узнала в ней мать. Лица женщины она не могла разглядеть в сгущавшихся сумерках, но ей показалось, что руки чёрной фигуры сильно трясутся, да и вся фигура колышется, как осенний лист на ветвях дерева. Рэни сглотнула и прибавила шаг, ежеминутно окликивая брата, бегущего за ней следом. В эту минуту девочка проклинала и себя, и свою невнимательность, и Скалистый пляж, и все «эльфийские слёзы» Пурпурного моря.
Мальчику казалось, будто его ноги и руки опустили в ледяную воду, и сам он время от времени не понимал, откуда у него берутся силы, чтобы двигаться дальше. Он был настолько напуган, что ему казалось, заплачь он сейчас — они обязательно потеряют несколько секунд, из-за которых не успеют спасти свои жизни. Больное воображение мальчика и напряжённые до упора нервы играли с ним злую шутку — каждую минуту ему казалось, будто со стороны на них набрасывается тот чёрный клыкокрыс, который так сильно испугал мальчика на пляже. Стэну казалось, они никогда не достигнут цели, что будто какие-то колдовские чары сделали тропинку до входа в их деревню нескончаемо длинной. Он не мог заплакать, хотя ему этого хотелось сильнее, чем никогда. Всё что он мог — издавать на выдохе непонятные звуки, напоминающие крик подбитой птицы.
Они успели. За несколько секунд до полного закрытия ворот. В этот день дети потрепали нервы не только матери, но и каждому, кто оказался свидетелем этого «смертельного забега». Дежурный на воротах в этот день — сосед семейства Стэна — выругался во всём своём красноречии, плюнул в сторону и, сгоряча бросив в пыль свою шляпу с козырьком, громко топая, отправился домой. Остальные зрители, молча, кто с состраданием, кто с осуждением, кто с облегчением, смотрели сначала на детей, затем — на их мать, быстрым шагом приближавщуюся к своим чадам.
Одна старуха, проходя мимо, злобно бросила:
 — За родными дитятями уследить не может! Стыд-то какой!
Час был поздний, в деревне начали зажигать высокие факелы-фонари. И Рэни наконец смогла разглядеть при тусклом свете лицо матери. Густые, но выразительные чёрные брови были сдвинуты к переносице, лоб был полностью сморщен, тонкие синие губы плотно сжаты. Согнув руки в локтях, она тёрла ладони друг о друга, будто силясь что-то сказать. В лице читалась душевная борьба. И всем присутствующим было до жути интересно, что она сейчас сделает. Какое чувство пересилит — радость о спасении детей или гнев по поводу их безрассудного поведения? Или же верх возьмёт чувство вины, что она сама не отправилась за детьми на их поиски? В один момент Стэну казалось, она сейчас заплачет — глаза женщины покраснели, а губы начали дрожать ещё сильнее. Затем ему показалось, ей хочется крепко обнять их обоих, в следующий момент — она едва сдерживается, чтобы не дать им крепкий подзатыльник. Он сделал бы что угодно, лишь бы исчезнуть сейчас — провалиться сквозь землю и очутиться в родной кроватке, где никто его не побеспокоит. Лишь бы не видеть этого укоряющего взгляда, от которого внутри становилось так больно.
К всеобщей неожиданности женщина вдруг резко повернулась и сильным гневным голосом крикнула прямо в небольшую толпу, собравшуюся у ворот:
 — Пошли все вон! На что уставились?! Здесь вам всем не место, прочь! — затем она резко схватила мальчика и девочку за запястья и, не сказав ни слова, повлекла их к дому.
Всем известно, что безмолвие всегда является худшим наказанием. И, хотя Стэн знал, что доля его вины совсем невелика, тем более, что сестра почти против его воли повела мальчика к пляжу, а сам он был гораздо младше, ему не хотелось оправдываться и сваливать всю вину на сестру. Напротив, ему почему-то очень хотелось получить выговор, которого так и не последовало.
Мама проследила за тем, чтобы он лёг в постель, подоткнула края одеяла, как она делала по своему обыкновению, и одарила его сухим поцелуем. Лицо матери было холодным, наверное, потому, что она очень долго стояла на улице, ожидая возвращения детей, или потому, что вся кровь отлила от лица, как бывает, когда очень волнуешься. Стэну хотелось протянуть руки и обнять маму за шею, но он страшился. Напоследок она, как всегда, шепнула ему на ухо «Пусть Белый Воин хранит тебя во сне!» и положила в рот кусочек подсохшей голубой сливы — от плохих напастей.
Дверь маленькой комнаты закрылась, но Стэн, как он ни старался заснуть, слышал из кухни голоса матери и сестры. Больше всего на свете он не любил, когда два самых дорогих ему человека ругались друг с другом, что происходило всё чаще по мере того, как Рэни взрослела. Стэн был очень юн и не мог точно сказать, почему так происходит — все его догадки были основаны на чувствах. На самом же деле, с самого его раннего возраста, вышло так, что воспитанием мальчика занималась его старшая сестра. Она кормила его, учила разговаривать,  гуляла с ним и пела на ночь колыбельные. Сначала она была уверена, что так оно должно быть и так оно бывает у всех. Но по мере взросления темнота начала проникать и в душу юной девочки, к тому же, характер у неё сложился очень непростой. Она была уверена, что у матери гораздо больше времени, чем может показаться. Мать занималась домашним хозяйством (выращивала овощи на грядках, собирала в рощах фрукты и кормила кур, а после отвозила часть товара на рынок) и ремеслом слёзника (изготавливала товары из «эльфийских слёз»). Рэни же успевала помогать матери во всех её начинаниях, притом, не забывала следить за братом. Ей казалось, что мать давно забыла про собственных детей, и будь её воля, она могла бы обходиться с ними более ласково, брать их на прогулку до Прохладной рощи, или, хотя бы, интересоваться их делами. Для матери Стэна на самом же деле не было ничего дороже её собственных детей. То, что она делала: ремесло и хозяйство — всё было ради них, чтобы прокормить их и обеспечить их будущее.
В этот раз гораздо чаще и отчётливей звучал голос мамы. И хотя, несомненно, Рэни осознавала свою вину, в силу своего упрямого характера она время от времени, совсем неуверенным голосом пыталась сказать что-то в свою защиту.
Стэну не хотелось прислушиваться. Но уснуть он тоже не мог. Поэтому неподвижно лежал, уткнувшись носом в подушку, и тихо плакал.
Голоса умолкли, но Стэн не мог перестать плакать. У кровати послышались осторожные шаги, и через секунду мальчик почувствовал, как кто-то гладит его по голове.
 — Не спится? — раздался уставший мамин голос. Стэн повернулся и увидел, что глаза матери тоже были красными.
Она подвинула табуретку, и села рядом с кроватью, продолжая гладить мальчика по голове.
 — Мам... Прости, пожалуйста... — шёпотом пробормотал Стэн. — Я не хотел... чтобы всё так...
 — Ш-ш-ш-ш... Я знаю, знаю. Вы оба не хотели. Рэни извинилась, и я её простила. Всё будет хорошо. И тебя, конечно, прощаю. Нам всем сейчас тяжело, и я знаю, что вы больше никогда так не поступите.
Стэн схватил мамину руку и прижался к ней щекой.
 — Мам, расскажи про папу.
 — Про папу... — женщина задумалась. — Ты знаешь уже всё, что я могла тебе рассказать...
 — Мам, почему-то, когда я думаю про папу, я вижу его, как будто он Белый Воин. Такой же прекрасный, хороший, такой же герой...
 — Нет-нет-нет, — мать смутилась и потускнела. — Твой папа... был прекрасным человеком, но никого нельзя сравнивать с Белым Воином.
 — Расскажи ещё раз про него.
 — Про папу? — женщина напряглась.
 — Нет, про Воина.
 — Говорят, раньше, когда все спокойно могли выезжать из Глориата, когда вместо туч небом правили мягкие белоснежные облака, когда дождь был каждую неделю, а не раз в год, как теперь, он являлся некоторым людям в своём земном обличии, — лучившийся из окна мягкий лунный свет, смешавшийся с жёлтым светом факелов, освещал мамино лицо, и впервые за последние несколько часов Стэн почувствовал себя в безопасности. Как будто ничего плохого не происходило. — Они не могли вспомнить отдельные черты его лица, но все утверждали, что сразу его узнали. Представь, будто незнакомый прохожий поворачивается к тебе, и ты ощущаешь на себе весь свет от его лика. Как будто лицо человека источает тепло и доброту.
 — Обычный прохожий? Без коня, без рыцарских доспехов?
 — Да-да, самый обычный прохожий в лохмотьях! Как все мы. И всё же, в миллион раз белее, чем мы. Он никогда никому не желает зла, даже самым жестоким людям на земле. Потому что он, как никто другой, знает, что внутри каждого, даже совсем заплутавшего человека, остаётся светлая частица.
 — Раз он такой добрый, как ты говоришь, почему его назвали Воином? Он же не стал бы никого убивать?
Женщина на секунду задумалась.
 — Он сражается с тёмными силами, он помогает нам с ними сражаться, когда нам кажется, что больше нету мочи. Представь, будто ты бежишь куда-то изо всех сил, и тебе кажется, что ноги сейчас обломятся как спички, и бежать уже не сможешь. Но тут откуда ни возьмись берутся новые, неожиданные силы! То же самое происходит внутри нас, когда кажется, что нету больше сил бороться, но они вдруг вырастают как из ниоткуда.
 — А его больше нельзя увидеть? Нигде? Даже если очень захочешь?
 — Ну конечно можно, глупыш! Помнишь, я говорила, что его можно услышать в песнях птиц, в шуме моря, в скрипе ветвей старых деревьев? Он существует среди нас, и ты можешь почувствовать, как он следит за тобой, выглядывая из чашечек цветов глазами маленьких насекомых. И внутри тебя он всегда будет жить, даже если тебе будет казаться, что все тебя на этом свете покинули. Он живёт внутри каждого из нас, сражаясь с нашими демонами.
 — Как так может быть, что он повсюду, и никто не может его увидеть, как... как Белого Воина?
 — Поймёшь, когда вырастешь, — мама ещё поцеловала сына в лоб и поднялась.
Только сейчас Стэн заметил, что сестра всё это время сидела на пороге комнаты, обняв худые колени руками и всхлипывая. Мать похлопала Рэни по плечу и, видимо, отправила спать.
Несколько минут Стэн лежал молча, пытаясь осмыслить то, что ему только что рассказали, пока вдруг не вспомнил кое-что очень важное. Мальчик вскочил с кровати и бросился к корзине с «эльфийскими слезами», где на самом верху лежал морской конёк.
 — Умер, конечно умер, — губы мальчика задрожали. Разумеется, морской житель не смог бы пережить такой длинный путь до дома без воды. И целый час Стэн потерял после прибытия их в деревню.
Почти полностью потеряв надежду, мальчик всё-таки налил в стакан воды из кувшина и опустил туда бездыханное тельце морского конька. Около пяти минут Стэн пристально смотрел в прозрачный сосуд, еле сдерживая слёзы. Но когда он совсем было отчаялся, морской конёк слабо шевельнулся, и вся комната наполнилась тусклым голубоватым светом.
Стэн чуть не задохнулся от восторга.
 — Прости меня, дружок! Мне должно было оставить тебя в море, с твоими родными, в безопасности... — не пытаясь больше сдерживать слёз, шёпотом бормотал Стэн. — Прости! Я постараюсь, чтобы тебе здесь было не так плохо... И я буду звать тебя Блик.
Прежде чем вернуться в постель, мальчик улыбнулся, и ему показалось, что сам Белый Воин смотрит на него из воды глазами морского конька.