Плач в жилетку номер один

     Не знаю, чем я заслужил такую честь,  да и не обо мне речь...
Мне частенько доводилось выслушивать исповеди – да, именно так, исповеди разных людей, подчас случайных знакомых. Что болит, о том и тянет поговорить. Выговориться, и чтобы потом никто больше не узнал. Они говорят со мной, наверное, чувствуют – я не болтун и не стану разглашать чужие секреты.
     Они правы, я не болтун, я ни слова, никому никогда не скажу об услышанном.
     Не скажу, но напишу, и на весь мир оглашу чужие тайны.
Может быть и Вы, читающий сейчас эти строки, узнаете cвою историю, доверчиво поведанную мне однажды?
     Я, Гуаров, обещаю не называть ваших настоящих имен и имен всех действующих лиц... Я  и сам, как Вы уже поняли, скрыл лицо под маской.


Итак,
Плач в жилетку номер один,
произошедший в самолёте Дюссельдорф – Тенерифа.

     Салон самолёта наполнялся суетливыми, галдящими людьми, торопливо пихавшими своё барахло в шкафчики над креслами. Усевшись у круглого окошка, я наблюдал за пассажирами.  Два кресла рядом пустовали, и мне очень хотелось, чтобы они остались не заняты. Нет ничего ужаснее лететь в обществе болтуна или, еще хуже, рядом с орущим младенцем.
     Вдруг я увидел очень красивую молодую женщину, и несмотря на то, что у неё на руках был ребёнок лет шести, мне очень захотелось, чтобы именно она села рядом.
     Так и получилось. Ребёнка – это был белокурый мальчуган – она усадила в кресло у прохода и принялась заталкивать пальто в переполненный шкафчик. Не обращая на меня никакого внимания, прекрасная незнакомка плюхнулась в кресло, задев слегка плечом. От неё сладко повеяло духами и потом. Я не успел хорошо рассмотреть её, но мне показалось, что она – русская.
     Но обратился я всё же по-немецки, предложив пристроить её сумку под моим креслом.  Она кивнула и посмотрела на меня. Вернее, сквозь меня, и натужно улыбнулась, просто растянув губы. В огромных  глазах красавицы я увидел такое страдание, что аж дух перехватило.
     Мы сидели рядом, молча, самолёт гудел моторами, заглушая праздную болтовню и смех пассажиров. Я решил подождать и не заговаривать первым с прекрасной соседкой. Вдруг зазвонил её мобильник. Голос незнакомки оказался тоже очень красивым – мелодичным, нежным. Она говорила по-немецки. Я жадно вслушивался в её речь, всё больше утверждаясь, что она – русская.
     «Да... сидим в самолёте... у тебя всё хорошо? В холодильнике котлетки, не забудь... да, и чесночный соус... мы будем ждать... осторожней на дороге...»
     Она отключила телефон и, с коротким, нервным смешком сказала по-немецки:
     – Это был мой муж. Он прилетит на Тенерифу через неделю.
     Я посмотрел на неё и... не узнал. Какое чудесное преображение случилось вдруг с незнакомкой! Она улыбалась – беспечно, беззаботно, как улыбаются счастливые люди. Глаза, показавшиеся мне поначалу тёмно-серыми, сделались светло-голубыми, они светились, источали лукавые искорки.
     – Вы можете со мной по-русски говорить, – сказал я ей.
     Она смущенно улыбнулась.
     – Мой муж твердит: у тебя ужасный акцент! Поэтому вы сразу поняли, что я не немка.
     – Не поэтому. Таких красивых немок не бывает.
     – Мне муж тоже однажды сказал, что... ой, мы взлетаем!
     Момент, когда шасси отрывается от взлётной полосы и огромная машина устремляется  ввысь – самый прекрасный во всем полете. Я почувствовал себя очень счастливым: вот, сижу  рядом с красивой русской женщиной, а через несколько часов буду слушать шум прибоя, подставив лицо солнцу и солёному ветру. Может быть, рядом с ней?
     – Как вас зовут? – спросил я, сначала представившись сам.
     – Анья. Вообще-то Анна, но мой муж меня называет Анья.
     – Вы постоянно говорите «мой муж». Почему?
     – Да? Я не заметила. Хотите на него посмотреть?
     Она достала бумажник и раскрыла, показывая фото. Я посмотрел. Обычная немецкая физиономия. Разве что прищур глаз казался немного злобным. Анна убрала бумажник в сумку, но я успел заметить гримаску страха на её лице.
     – Вы его боитесь? – прошептал я, приблизив губы к её ушку. Как она возбуждающе пахнет.
     Её сынишка заснул, свернувшись в кресле. Анна медлила с ответом, то ли размышляла, то ли просто давала понять, что вопрос ей не нравится.
     – Это другое. Нет, это не страх. Просто... я очень завишу от его настроения. Если он хмур и раздражён, то мне становится тоскливо, я места себе не нахожу, хоть вой... Вот, только что, в аэропорту, он разозлился из-за того, что я испачкала чемодан шоколадкой. Ну, и мой муж вспылил, начал ругаться, ему было стыдно за грязный чемодан. А у меня сразу настроение упало, еле слёзы сдержала.
     – Ерунда какая. 
     – Я знаю, ерунда. Но я так мучалась потом. Я просто цепенею вся, когда он на меня накричит. А когда он позвонил, вы слышали наверное, и как ни в чём ни бывало стал говорить приветливо, шутить, всю тоску как рукой сняло...
     Я был удивлен. Как может такая красавица позволить помыкать собою? Словно угадав мои мысли, Анна сказала:
     – Вы знаете, сама не могу понять, отчего  я так завишу от его настроения. Оно очень переменчивое – он то добр со мной, то, внезапно – зол. А я – то счастлива, то несчастна. Я ведь раньше такой не была. В меня  часто влюблялись, и я увлекалась мужчинами. Но чтобы так влипнуть... Я перестала быть собой. Как тряпичная кукла, которую надевают на руку. Как зеркало, отражающее его гримасы. Он манипулирует мною, сам того не желая. А я – безвольное, жалкое создание.
     Анна вздохнула и провела кончиками пальцев по шелковистым волосам спящего сына.
     – Уходите от него, – сказал я.
     – Ну что вы, я не смогу. Пока он жив, я буду такой. Меня не излечить.
     Мы помолчали немного. А потом я всё-таки решился и тихо-тихо произнёс:
     – А если ему грибков каких-нибудь в супчик подложить? Бледной поганки, например?
     – Это всё быстро вычисляется, – Анна ответила так  быстро, что стало понятно: она уже подумывала, как отправить супруга в мир иной...
     – Кто-то сказал, что если бы был лёгкий способ убивать так, чтобы никто об этом не узнал, то человечество вскоре исчезнет.
     Анна сдела вид, что не слышит.
     – Есть еще один выход, – выждав паузу, произнес я и доторонулся кончиками пальцев до её колена. – Отвлечься с другим мужчиной...
     – Нет, – ответила она, отталкивая  мою руку.
     Пожалуй, я поторопился с коленом, подумал я и сказал:
     – Простите. Я дурак. Сам не знаю, как моя рука к вам вдруг потянулась. Я, наверное, тоже стал как безвольная тряпичная кукла.
     – Я не сержусь, – спокойной ответила Анна. – Вы мне нравитесь. Но я не могу быть ничьей любовницей... да, я пробовала. Беполезно. Кроме моего мужа я ни с кем не смогу...
     – Потому, что вы так сильно его любите? – спросил я.
     – Нет. Я не люблю его. Иногда я его ненавижу и желаю его смерти.
     – Тогда почему? Он хорош в постели?
     – Мне нравится чувствовать, как он наслаждается мной. 
     – А вы? Разве вам не доставляет удольствие секс с ним?
     – Ну... это приятно, потому что он занимается со мной любовью только в хорошем настроении...
     Я перестал понимать логику Анны. Но мне нравилось её слушать. Мы сидели в самолёте, набитом немцами и говорили по-русски. Навряд ли кто-то мог нас понять, но мы всё равно заговорнически шептались, приблизившись лицами.
     Мне было довольно того, что у неё хорошее настроение и она хочет высказаться...
 
     Незаметно пролетели четыре часа полёта. Я помог Анне донести её пакеты и сумки до автобуса. И тут зазвенел её мобильник.
     «Да, прилетели... хорошая погода... он в порядке... ты съел котлетки?...»
     Услышав про котлетки, я отвернулся и, не прощаясь, пошел к своему автобусу.