Сны

               

   Мне снилось, что я жил на вокзале. Я совсем не был бомжом и не помню, собирался ли куда уезжать. Два моих чемодана стояли под стойкой, но я за ними и не следил. Мне было около тридцати лет.
    Вокруг было много людей, с какими-то девушками я раскрашивал глиняные штучки, с двумя пожилыми мадам немного поговорил о политике.
   Я тянулся через головы ожидающих обеда стариков к раковине и, стараясь не обрызгать их, мыл руки. И кто только догадался ее здесь повесить?!
    В какой-то момент я уже сидел за столом и весело болтал со своим кузеном. Гоша куда-то уезжал. Нам было так хорошо, что когда он поднялся уходить, у меня вырвалось: «И что ты мне не родной (брат)? Тогда бы мы могли жить вместе...»
   Какое-то невосполнимое одиночество волной накрыло меня. Я помнил, что у меня есть друг, но где-то далеко. И поразился: всего один друг за столько лет...
    Там во сне  я совершенно не помнил ту радость, даже восторг, которые так часто наполняют меня теперь наяву. Ведь только накануне вечером я ходил в магазин и, слушая в наушники громко-громко БГ и «Океан Эльзы», с трудом сдерживал слезы от непомещавшихся в меня чувств, и выделывал мысленно такие «па», что встречные подальше обходили меня, видимо, замечая мои подергивания и мокрые глаза навыкате. Я-то казался себе прекрасным и так всех любил...
    Я еще думал вчера, проходя высоко по мостику над зеленым оврагом: это ж я еще не умею летать, и, представив себя парящим над весенними деревьями и цветущими кустами, понял, что лучше пока не учиться, такого восторга я просто не вынесу...
   И мне казалось, кем бы я не родился в будущем, пусть даже калекой или собакой, я больше не буду так мучиться, что я не смогу ЭТО забыть.
   И вот забыл. Даже не в следующей реинкарнации, а в первом же сне. Будто и не было в сердце того островка радости, будто и не я так прыгал и танцевал накануне...
   Я был бесконечно одинок, пуст, и не мог придумать, зачем я здесь.
     Я сел в подвернувшийся автобус, думая, что он снова привезет меня на вокзал, но он свернул в другую сторону. Я хотел выйти, но вся магистраль была перерыта и в насыпях кирпичей, вряд ли там ходит еще какой транспорт.. Узнал, что автобус идет к банку «Энгиком», это в центре, на Покровке, и остался, решив, что пересяду там на другой и доберусь до своего дома.
                6 мая 2014.


                Чужой ребенок.

Я проснулся, все еще ощущая вкус ладана, меда и воска во рту. Это я зачем-то выпил две расплавленных медитационных свечи, видимо, форма прасада, предназначавшихся даже не мне, а двум другим монахам. Может, я начинаю во снах припоминать свою вину, гордыню, из-за которой был сослан в этот мир?
   Помню, я еще бросил однообразную медитацию с бормотанием мантр, а закрыв глаза, стал кружиться на месте, для равновесия балансируя третьей ногой.
    Была еще большая богемная тусовка с пением романсов и одним походным котелком на всех — но оттуда я вскоре ушел.
     Какая-то пьяная мать бросила в плетеных санках грудного ребенка: сани съехали на край промерзшего болотца, ребенок молчал и потемнел от холода, но почему-то был не синий, а словно бы сильно загорел. Я думал, он мертв, но нет — живой, просто тихий, и я взял корзину с ним и стал кричать непутевым детям, катающимся неподалеку с горы, кто бросил брата и что он совсем замерз. Но дети были из неблагополучной семьи и не обращали внимания на мой крик. И тогда я неожиданно решил, что оставлю ребенка себе, раз он никому не нужен. Эта мысль по пробуждении напугала больше всего. Но там, во сне это казалось единственно правильным решением.
     Я пришел в свой дом, закрыл двери на деревянную щеколду, и собирался, по-видимому, нагреть воду, чтобы его искупать. При этом я размышлял, что у него, наверное, плохая наследственность, не будет ли это большой обузой, как-никак — из семьи алкоголиков. Но подумал, что раз он такой маленький и так рано свыкнется с моим образом мыслей и моими взглядами на жизнь — может и обойдется.
    Я нечаянно завалил его какими-то тряпками, а когда их убрал, то опять удивился и спросил его : «Ты же мог задохнуться, почему ты не кричал?» На что он меланхолично ответил: «Зачем?»
     И я подумал, какой аскетичной и трудной была его жизнь, если уже в грудном возрасте он научился говорить и знает о бесполезности крика — к нему все равно никто не подходил. Это так тронуло меня, что я точно решил его никому больше не отдавать.  И еще обрадовался, что совсем недавно мне подарили таймер-прищепку, иначе я просто забуду про него, я же столько лет был занят только собой, могу не вспомнить, что его нужно часто кормить.
    Была глубокая ночь, и я услышал, что к дому кто-то подходит. Деревянная щеколда почему-то была вновь открыта, но я бесстрашно распахнул дверь во мрак. Это был его взрослый двадцатилетний брат. Он очень серьезно сказал, что это хорошо, что я оставил ребенка себе, и ушел.
     Когда я проснулся, я был уже не монахом, а женщиной, я вспомнил, что у меня есть муж, собака и взрослая дочь, что у нас не так много места в квартире... И испугавшись, что мне уже много лет, я не хочу детей, почему-то одновременно почувствовала жалость, что он остался там, во сне, ведь он был такой умный.
                26.04.2014.