Сатрапия

     Можно себе представить положение
моей матери среди этих полудиких людей
с бородами, одетых в нагольные тулупы,
говорящих на совершенно незнакомом
языке, в небольшой закоптелой избе...

             А.И.Герцен. Былое и думы.



     Оставшись сиротой с трех лет, Марфушка Никодимова попала в семью дальних родственников, пожалевших сиротку и взявших ее в свою многодетную семью.
     Нет, она не жаловалась на приёмных родителей - к ней относились, как к своим, родным детям, но как только ей исполнилось шестнадцать годков, поспешили выдать замуж за соседского бобыля Фрола, мужика, как считали селяне, с чудинкой в голове, который среди общинной работы мог остановиться и подолгу смотреть то на небо над головой, а то просто уставившись в никуда.
     Иногда над ним подшучивали, но он, казалось, не слышал насмешек и, простояв так некоторое время, принимался за работу, как ни в чем не бывало.
     Свадьбы, как полагалось бы, не было - переговорили с мужиком, собрали скудные ее вещички и отвели к нему в хату. Вот и все - живи, не тужи, лихом не поминай.
     Делать нечего, принялась Марфушка за привычную бабью работу - приводить в порядок совсем запущенную бобылью хату, а мимоходом, как и положено, через год принесла ему мальчонку, которого отец  назвал Кириллом. Она не спорила - Кирилл, так Кирилл, лишь бы здоровый был да матери с отцом помогал в старости.
     Так все и шло до тех пор, пока Фрол в одну из зим не пошел рыбалить, да и соскользнул в прорубь. Только его и видели. Весной тело-то нашли, конечно, да Марфушке с сыночком легче от этого не стало.
     Так и осталась она одна, без мужика выполняя и мужицкую, и бабью работу. Да разве она одна такая у нас на Руси? Одинокая баба - дело обычное...
     Трудолюбие молодой вдовы на общинных работах не прошло мимо внимания старосты, и он выделил ей тёлочку, правда захудалую, но постоянным уходом Марфуша подняла ее, выпестовала и бала несказанно рада, когда та дала первое молоко. Отныне маленький Кирилка на молоке посвежел и стал заметно подрастать. И чем старше он становился, тем больше отцовских черт мать в нем обнаруживала - те же задумчивость, неторопливость и даже рассудительность.
     С мальчишками он не играл, а больше любовался природой и порой донимал мать вопросами, на которые та не могла ответить.
     Мальчонка изначально по мере сил старался помогать матери, приняв на свои хрупкие плечики нетрудные домашние заботы - кормление кур, сбор яиц, прополку в огороде, носил дрова в дом...
     Соседи, глядя на него, не раз хвалили его матери, отчасти даже завидуя ей.
     Серьезного мальчугана заметил и дьячок в сельской церквушке. После одной из служб он обратился к матери:
     - Хороший у тебя сынишка растет. Взгляд у него умный, вдумчивый. Учить бы его надо...
     - Да где уж нам, не до учёбы, - начала было Марфуша, но дьяк остановил ее:
     - Нет, нет, не супротивничай. Парню непременно надо учиться. Что же ты хочешь, чтобы он, как все, хрип гнул на барщине?
     - Да когда ему учиться, он мне помогает, - ответила польщенная женщина.
     - Вот видишь, работы не чурается. Ты давай вот что: как только будет у него свободное время, пусть прибегает ко мне домой. Знаете, где я живу. Поучу, чему сам обучен.
     - Спасибо вам, - Марфушка поцеловала ему руку.
     - А сам -то учиться хочешь ли? - спросил дьяк мальчика. - Только откровенно: наука - дело непростое, труда требует.
     - Хочу, - смутился Кирюшка.
     - Ну, вот и сговорились, - он погладил мальца по голове и перекрестил их вслед.
     Выйдя из церквушки, Кирюшка сиял, как начищенный медный пятак.
     - Чему ты радуешься? - с улыбкой спросила мать. - Мы вот неученые, а живем, как и все.
     Мальчик огорчился было, но заметив это, мать сказала:
     - Ладно, ладно. Коль надумал, так учись. Авось в жизни когда-нибудь пригодится...
     На следующий день мать одела на сына чистую рубаху, перешитую из старой отцовской, и отпустила к дьяку, благо жил он неподалеку. Но того не было дома - еще не пришел с обедни.

     Дожидаясь его, мальчишка сел на завалинку и, пригревшись на солнышке, даже вздремнул. Он вздрогнул, когда его затылка коснулась чья-то рука. Подняв голову, он увидел того, кого ждал.
     - Давно тут сидишь? - ласково спросил священнослужитель.
     - Не-а, - ответил Кирюшка, вставая с завалинки.
     - Ну, пошли в избу, потрапезничаем, а то я что-то проголодался.
     - Я не хочу..., - начал было Кирюшка, но тот улыбнулся:
     - Ну, конечно! Только тебе надо расти, а для этого без еды не обойтись. Да и для учебы силы тоже нужны.
     Матушка Таисия, увидев входящих, словно извиняясь перед мужем, проговорила:
     - Звала, звала в избу, так и не пошел... Садитесь за стол, попотчую, чем бог послал.
     Помолившись и поблагодарив бога за трапезу, дьяк сказал:
     - Ну, почнем, перекрестясь. Ты, малец, сбегай к деду Силивёрсту - он держит гусей. Попроси у него перьев, скажешь - я просил для письма.
     Мальчик сорвался было с места, но дьяк остановил его:
     - Да не сейчас, опосля, как закончим. А завтра приходи с ними. А теперича мы начнем с того, что я познакомлю тебя с буквицами, коими слова наши изображают на бумаге. Вот смотри, - он открыл какую-то книжицу и стал тыкать пальцем.
     Кирюшка увидел множество красных непонятных значков, на которые указывал учитель. Увидев все это, он испугался было, но дьяк его утешил:
     - Ты не пужайся, мы станем потихоньку их заучивать, не все враз. А потом привыкнешь и будешь читать целые книги, вот хотя бы эту, - он поднял и показал толстенную книгу в кожаном переплете с металлическими застежками.
     - Вот посмотри, - он ткнул пальцем в одну из буквиц. - Это есть "аз", про нее еще говорят: "Аз есмь свет миру". Ну-ка, повтори...
     - Аз, аз, аз, - затараторил мальчик.
     - Правильно, - ободрил его дьяк. - А это "буки" - "Бог есмь прежде всех век"
     - Бука, буки, - повторил Кирюшка.
     - А это "веди" - "Ведаю всю тайну в человеце и мысль".
     - Веди, - снова повторил мальчик.
     - Так какая это буквица? - дьяк ткнул пальцем в одну из них.
     - Буки, - ответил малыш.
     - А эта?
     - Аз, а это - веди.
     - Молодец.
     - А эта как забор, - засмеялся Кирюшка, ткнув в буквицу в конце азбуки.
     - Как забор, говоришь? - улыбнулся дьяк. - А что, и впрямь похожа. Это - "ша" - "шумом и попалит дубровы". Запомнил ли, что мы с тобой учили?
     - Запомнил, - кивнул мальчик головой и быстро затараторил, тыча пальцем: Аз, Буки, Веди, Ша...
     - А ну-ка, в обратном порядке!
     - Ша, Веди, Буки, Аз...
     - Вот и ладно, вот и хорошо. Ты, главное, запомни, как они смотрятся, а завтра, как принесешь перья, мы с тобой писать их станем налаживать.
     - Как это? Пером?..
     - А вот завтра я научу тебя обрезать перо и станешь сам изображать и Аз, и Буки... Да ты сам дома возьми уголек и попробуй их нарисовать на память.
     - Где, - расширил от удивления глаза Кирюшка.
     - Да хоть на стенке хлева. А вот когда выучишь все буквицы и наладишь читать и писать, мы с тобой почнём учиться счету. Цифири станешь учить...
     Увидев новые непонятные значки, Кирюшка испугался было, но дьяк ободрил его, погладив по голове:
     - Испугался, что не осилишь? А как же другие грамотные? Ничо, у страха глаза велики, а дело делается. Не страшно?
     - Нет, - ответил мальчик, хотя и сказал неправду пожилому человеку и покраснел...


     В тринадцать лет Кирюшка уже полностью освоил не только азбуку и цифры, но и мог бегло читать и считать. Дьяк не уставал нахваливать парнишку матери, а та только непонимающе пожимала плечами: зачем крестьянскому парню это баловство?! Но, видя старательность и интерес сына, не препятствовала ему в учебе.
     Староста Тарас Семёнович прослышал про успехи отрока и направился к Марфе.
     Увидев его в окне, Марфа не на шутку перепугалась, а тот, войдя в избу, перекрестился на красный угол и сел за стол.
     - Не спрашиваю, как живешь-можешь, сам все вижу. По делу я к тебе, Марфа, - оглядев избу, промолвил он. - Где Кирюшка-то?
     - Дак на дворе навоз убирает, - испуганно ответила она.
     - Да ты не пужайся, с добрым делом я к тебе. Присядь-ка, в ногах правды нет.
     Марфа присела на краешек скамьи и уже более спокойно взглянула на Тараса Семёновича.
     - Дьяк ныне поведал мне, что сынок твой силен в грамоте, да и в счете тоже, - начал он.
     - Баловство все это, - отмахнулась женщина. - Уж и не знаю, в кого он такой. Как выберется свободная минутка, так всё что-то пишет. Отстругал себе доску и по ней углем водит...
     - Баловство говоришь? А много ли ты в нашем селе грамотных-то видела?
     Подумав, Марфа ответила:
     - Вы, Тарса Семёнович да дьяк. И всё, наверное...
     - И твой Кирюшка.
     Марфа смутилась:
     - Выходит, что так.
     - Грамотный, стало быть, - продолжил староста. - Так вот мне и нужна его грамотность да умение счесть. Стар я уже стал, глаза плохо различают, что пишу в амбарной книге для отчета барину. Увидел он мои каракули и спрашивает: пьяный, что ли, писал?.. А какой я пьяный, забыл уж, когда и выпивал в последний раз.
     Марфа молчала, пытаясь понять, к чему клонит самый уважаемый в селе человек. А он продолжил:
     - Боюсь, что в следующий раз принесу ему свои каракули, он и попрёт меня из старост. А кому я потом нужон стану? В поле работать уже не могу из-за хвори...
     Старик помолчал, а потом продолжил:
     - Ты вот что, Марфа. Пошли-ка ко мне Кирилла-то, пусть перепишет мои книги, да и потом ведет приходные записи. Я ему буду говорить, а он станет записывать за мной да складать... Не боись, не обижу - много платить не могу, а вот стол обеспечу.
     - Дак я что, - растерялась хозяйка. - Тарас Семёнович, недоимок за мной...
     - Да полно, забудь. Много ли с тебя возьмешь?
     Марфа хотела было бухнуться на колени перед старостой, но тот удержал ее:
     - Полно, полно. Не я тебе, а ты мне поможешь.
     - Так ведь, Тарас Семёнович, мы со всем сердцем.
     - Вот и сговорились. Завтра с утречка пусть и приходит ко мне.
     Как и было уговорено, Кирюшка с утра стоял у дома старосты, не смея беспокоить хозяев. Увидев его из окошка, Тарас Семёнович крикнул:
     - Чего там толчешься, заходи.
     Парень робко вошел в избу старосты и, как полагается, перекрестился на иконы и остался стоять у притвора двери.
     - Ел ли нынче? - спросил староста.
     Кирилл от волнения не мог говорить и только мотнул головой.
     - Ну, коли так, вот тебе книги, переписывай. Что нужно-то?
     - Чернила да перо, - робко проговорил отрок.
     Тарас Семёнович достал из-за божницы и то, и другое и поставил перед пареньком.
     - Коли что непонятно будет, спрашивай, не тушуйся, - проговорил староста. - А я тута буду, дома дел невпроворот.
     Он устроился у окошка и принялся доплетать лапти, которые начал накануне. Между делом спросил:
     - Лапти-то можешь плести?
     - Не, - проговорил Кирюшка, не отрываясь от письма. - Некому учить было.
     - Научу, - коротко бросил хозяин. - Как же так - мужик и не может лапти плести. Непорядок!
     Парень старательно переписывал доходную книгу, изредка обращаясь к старику за пояснением. Тот на время отрывался от работы, а потом снова брался за свое занятие и как бы про себя по-стариковски бормотал:
     - Мужик он что - голова в дому, все уметь должон делать: и избу подправить да перекрыть свежей соломой, и лапти сплести, и косить, и молотить, и сено стоговать, и лошадь запрячь... Да мало ли дел у крестьянина? Вон мне-то не повезло - одни девки рожались, некому умение свое передать. А я ведь первым парнем на деревне был - все умел, ну а уж выстругать там топорище или еще что - никто лучше мово не мог сделать. И грамоте умудрился выучиться, за что меня барин-то и отметил, старостой назначил...
     - А у кого вы учились грамоте? - не отрываясь от письма, спросил Кирюшка.
     - Так у нашего же дьячка, когда он еще совсем молодым был прислан к нам.
     - А кого он еще научил?
     - Да, почитай, никого боле. Малыши-то еще глупы, мало что понимают. А как подрастут, то уж с родителями в поле - то сено сушить да ворочать, то за младшими присматривать, то еще чего. Без дела не сидели...
     Помолчав немного, старик продолжил, разговаривая сам с собой:
     - Зимой! Опять же за малышами присмотр - вон их сколько в каждой семье! Иным и выйти на волю не в чем... На двор припрёт, так они, босоножные, вылетают, сделают свое дело и назад - отогревать на печке остывшие ступни. А вот отец твой, хоть и с чудинкой мужик был, а ить позаботился о вас - лаптей наплел, на всю жизнь хватит...
     В это время Степанида, старостиха, оторвалась от прялки и сказала:
     - Ну, мужики, поработали, снедать пора.
     - И то, - пробурчал Тарас Семёнович, откладывая лыко и еще не доплетённые лапти.
     Кирюшка отложил писание и хотел было пойти домой, но его остановили:
     - Привыкай, заработал честно. Садись за стол...
     После того, как закончили обедать, староста отпустил парнишку домой:
     - Беги, чай и матери надо помочь.
     - Да я бы еще пописал, - начал было паренек, но староста обнял его за плечи:
     - Будя, будя седни! А завтрева мы с тобой пойдем по избам, надо сказать, кто и какой оброк должон сдать. А ты все запишешь.
     Прошло несколько дней. Староста с Кириллом обошли все село, сделали необходимые записи, после чего крестьяне, видя парня рядом со старостой, говорили между собой:
     - Никак себе смену Тарас-то готовит.
     - Дак а чего? Парень сметливый, в воровстве не замечен... И мать у него женщина справная, не баловала сына.
     - Только бы не хуже нашего старосты оказался, Господи, прости!
     - Не должон вроде бы...
     - Дак ить жизня покажет...
     В один из дней староста запряг свою гнедую и сказал Кириллу:
     - Со мной поедешь.
     - Куда? - спросил удивленный Кирилл - до сих пор они со старостой бродили только по селу, а тут надо куда-то ехать.
     - Одень все чистое, посвежее, - коротко бросил Тарас Семёнович, - да не мешкай. А я пока приходную книгу возьму.
     Узнав о поездке, Марфа заволновалась:
     - Куда ехать-то?
     - Не знаю, не сказал, - ответил сын, натягивая на себя рубаху. Марфа подала ему отцовский кушак подпоясаться.
     - Подвяжись, а то рассупонился, - все еще встревоженно проговорила она и на всякий случай перекрестила сына. - Ну, береги тебя Бог!
     Староста тоже оделся во все чистое, борода была расчесана надвое, на голове картуз, который он надевал только в особых случаях. Да и сам он выглядел хоть и празднично, но и встревоженно одновременно.
     - К барину едем, - коротко бросил он, подбирая вожжи и крестясь. - Ох, Пресвятая Богородица, спаси и сохрани, не дай в обиду раба твоего...
     Старостиха Степанида, стоя на крылечке и глядя вслед отъезжающим, шептала молитву и часто крестилась...


     Всю дорогу, пока они ехали, старик творил молитву, изредка что-то бормотал про себя и постоянно проверял, на месте ли доходная книга. Видя такое состояние старосты, молчал и Кирюшка, пытаясь представить, как выглядит их барин, которого все боятся и на которого они гнут хрип...
     Наконец, в куще деревьев показалось имение помещика, перед которым раскинулся запущенный сад с белыми статуями, каменными скамейками, а поодаль на возвышении сквозь зелень листвы виднелась беседка.
     Кирюшка растолкал дремлющего старосту и ткнул кнутовищем в сторону имения.
     - Никак задремал, - извиняющимся голосом проговорил тот.
     Он взял из рук парня вожжи и направил лошадь немного в сторону от дома помещика, где ее и привязал к коновязи у домика, в котором жил его знакомый слуга барина. Увидев приезжих, из дома вышла жена знакомца пожилая Макарьевна.
     - Тарас, заявился, пропащий. Ну, проходи в дом, - поприветствовала она старосту. - А это кто же с тобой? Почти всех ваших селян знаю, а его - нет.
     - Кирюшка, Марфин сынок. Мне помогает, - с гордостью представил его Тарас Семёнович.
     - Батюшки-светы! - воскликнула она. - Дак я помню его совсем маленьким. Как время-то бежит...
     - Это кума моя, - объяснил старик парню.
     И уже обращаясь к Макарьевне, спросил:
     - Сам-то дома?
     - Должон вот-вот подойти, обед ему уже сготовила. Да вы проходите, устали, я чай, с дороги...
     - Тарас Семёнович спал всю дорогу, - засмеялся Кирюшка.
     - А ты не смейся над старым человеком, - легонько шлёпнула она по загривку парнишке. - Доживешь до наших лет, таким же станешь.
     - Да чего, я так, шутейно, - извинился парень.
     - Сено-то стряхните с себя, неча в хату его тащить. Корова у нас в хлеву, а не в хате, - продолжила она, подталкивая гостей в избу.
     - Как тут живете-можете? - спросил староста.
     - А чо с нами станется под крылом нашего благодетеля? Ан ничего нового. Разве что Машутка девчушку родила.
     - Это, выходит, третий у нее ребенок-то? - усмехнулся Тарас Семёнович. - Богатая ты бабка!
     Хозяйка напоила гостей хлебным квасом, настоянном на хрене, достав его из подпола.
     - К барину приехали, али как? - спросила она.
     - К нему, милостовцу, - вздохнул старик. - Веришь ли, а кажинный раз, как к нему являюсь, робею, словно малец.
     - Да уж, строг он, ничего не скажешь, - ответила Макарьевна. - Но, слава Богу, напрасно не обидит. Строг, но справедлив.
     - Что так, то так, - согласился с ней староста. - А все равно опасаюсь. Вдруг что-то не так сделал. Не хотелось бы на старости лет опозориться.
     - Да ничего, Бог милостлив, - поддержала она его.
     В это время к избу вошел Никифор, хозяин, и прямо с порога кинулся приветствовать старика, троекратно поцеловавшись с ним.
     - Ты глянь, как вырос Марфин-то сынишка, - Макарьевна кивнула на Кирюшку.
     - Да ты что! Экий богатырь вымахал, - хозяин обнял парня. - Как мамка-то поживает, здорова ли?
     - Да все, слава Богу, хорошо, - засмущался парень от такого внимания к себе. - Спасибо вон Тарасу Семёновичу, без него пропали бы.
     - Ну и ладно, - кивнул головой Никифор. - Давайте-ка к столу. Макарьевна такие  наваристые щи варит, что гляди того ложку проглотишь!
     - Ну, уж ты скажешь, - засмущалась хозяйка.
     После того, как закончили трапезничать и перекрестили лбы, Тарас Семёнович осторожно спросил кума:
     - Как барин-то? В настроении ли?
     - Как обычно, - ответил тот. - Ты же знаешь - спокойный, лишний раз не осердится. Сейчас в домовую церковь пошел, я и сбежал отведать щец. Сейчас пойду к нему, доложу про тебя...
     Войдя в барский дом вместе со стариками, Кирюшка растерялся от огромности дома, картин на стенах, цветастых обоев и мягкой мебели, которых он не видел никогда в жизни.
     Пройдя через анфиладу комнат, они подошли к кабинету барина.
     - Погодьте тут, - одергивая синий сюртук и сдувая с него невидимые пылинки, попросил Никифор. - Я пойду доложу о вас.
     Он осторожно постучал в дверь и когда ему ответили, как-то боком нырнул внутрь. А через некоторое время вернулся и пригласил Тараса Семёновича и Кирюшку заходить.
     Сдернув с голов картузы, мужики робко вошли в кабинет. Помещик Ипат Сергеевич сидел в глубоком кресле рядом с письменным столом, на котором лежали какие-то книги и бумага. Он выглядел настолько величественно и строго, что Кирюшка сробел и невольно спрятался за спину старосты.
     Мужики низко поклонились, а тот, увидев вошедших, поздоровался:
     - А, Тарас! Ну, здравствуй, старина! С чем пожаловал?
     - Дак вот, доходную книгу принес, - староста протянул ему ту книжицу, которую заполнял Кирюшка.
     Небрежно взяв ее, Ипат Сергеевич спросил:
     - А это кто с тобой?
     - Парнишка, помощник мой. Слаб я глазами стал, вот он и помогает мне записывать все, как есть, - ответил Тарас Семёнович. - Сынишка Марфы-вдовы, может помните? Такой смышленый парнишка и грамоте обучен...
     - Да? - барин удивленно вскинул брови. - Ты присядь, Тарас, в ногах правды нет.
     - Благодарствую, барин, - ответил старик. - А и впрямь, ноженьки-то, видно, отходили свое. Особо к дождю - ноют и ноют, спасу нет.
     Не слушая его старческое брюзжание, барин неторопливо открыл книжицу и еще раз вскинул брови. Оглядев запись и итог, кивнул на Кирюшку и спросил:
     - Это он писал и считал?
     - Он самый, - закивал головой Тарас Семёнович. - Я ему говорил, он за мной и записывал.
     Еще раз оглядев записи, барин приказал:
     - Ты, Никифор, и ты, юноша, подождите в соседней комнате. А ты, Тарас, садись-ка поближе ко мне.
     Когда мужики вышли, он обратился к старику:
     - Тяжко тебе стало?
     - Дак ить, барин, чай не отрок - осьмой десяток пошел. Да и ноги вон отказывают...
     - Вижу, вижу, - словно в раздумье проговорил Ипат Сергеевич. - Вижу, старик. Сам на себе свои годы ощущаю. Что поделаешь, ушла наша молодость.
     - Да уж, - согласился староста. - Да видно богу мы еще нужны здесь, коли не берет к себе.
     - Ты вот что, Тарас. Пришли-ка ко мне парнишку, пусть он разберется с записями других деревень, да все обобщит. А то что-то мой управляющий Егорий путается в цифрах. Да заодно пригляжусь к нему - толковые да грамотные нужны в хозяйстве.
     - Да я хотел готовить его замест себя - никогда не знаешь, когда Бог призовет к себе, - ответил Тарас Семёнович.
     - Добро, там увидим. А ты давай-ка через недельку пошли его ко мне. Парень-то, видать, сообразительный. А вот честный ли?
     - Бог с тобой, Ипат Сергеевич. Ручаюсь, как за себя.
     - Ну-ну, посмотрим. А сейчас ступай с Богом. Привет своей половине передавай. Да поглядывай, чтобы крестьяне не баловали.
     - Не изволь беспокоиться, батюшка. Народ у нас тихий, работящий...
     - Ну, ладно, ладно, иди. Да не забудь прислать парня. Как, бишь, его зовут?
     - Кириллом батюшка покойный назвал. 
     - Ну, добро. Ступай...
     Под впечатлением разговора с барином староста и Кирюшка возвращались в село.
     - Испужался? - спросил Тарс Семёнович.
     - Дак ить он и царь и Бог над нами, - подумав, ответил парень.
     - Вот-вот, - согласился с ним старик, с уважением посмотрев на смышленого паренька.
     - А кто это там? - спросил Кирилл, показывая в сторону поля, на дальней стороне которого виднелась фигура женщины, видимо, пашущая поле.
     Сощурившись, Тарас Семёнович попытался разглядеть, кто она, а потом неуверенно произнес:
     - Вроде как Анисья из Стрешнева. Тоже вот, как и твоя матушка, осталась вдовой. Вот и приходится пахать вместо мужика. Ох, беда наша - мрут мужики, а одинокие бабы тянут лямку вместо них.
     - А почему они рано умирают? - спросил Кирилл.
     - На работе надрываются, - ответил старик. - Надо и барщину отрабатывать, и для себя, и сена наготовить скотине, и дрова на зиму. А семьи-то большие - по семь-десять ртов, а то и боле. Всех прокормить надо, а кормилец один...
     - А зачем тогда столько детей плодить? -
     - А это уж как богом предписано. Тут нашей воли нет.
     Марфа, узнав, что ее сына позвал к себе барин, напугалась было, но тот успокоил ее:
     - Он повелел мне токмо с доходными книгами разобраться, а потом я вернусь.
     - Давай я тебе рубаху постираю, все свежей будет выглядеть. Ах, батюшки, как бы беды не было... Ты уж там старайся...
     На следующей неделе чуть свет Кирюшка направился в имение - путь неблизкий, дай бог к обеду добраться.
     Он сразу же зашел к дядьке Никифору - единственному знакомцу в барском имении. Макарьевна, увидев паренька, обрадовалась и пыталась сразу усадить за стол, но Кирюшка поблагодарил и отказался:
     - Да мамка с собой дала с собой хлеба и вареных яиц. Я уже перекусил малость в дороге.    
     А вскоре явился и хозяин. Увидев парня, он приветливо сказал:
     - А барин вчерась вечером спрашивал о тебе. А ты тут как тут. Сейчас поснедаем и пойдем к нему.
     Войдя в барский дом, Кирюшка остался в прихожей, а дядька Никифор пошел доложить о его приходе. Он возвратился почти сразу же и передал распоряжение барина идти в комнатушку Егория и передать, что Кирюшка поступает к нему помощником до тех пор, пока они не разберутся с приходными книгами.
     Проходя по коридорам барского дома, Кирюшка робко спросил:
     - Дядя Никифор, а где я буду жить?
     - У нас остановишься. Дочерей-то мы выдали замуж, места в избе много, да и Макарьевне ты приглянулся. Сыночка нам бог не дал, так что вместо сына у нас будешь...


     Пройдя по каким-то коридорам и спустившись вниз по лестничке, они попали в полуподвальное помещение со сводчатым потолком. Возле стены за столом, покрытым красным полотном, сидел невзрачный дядька и копался в бумагах, разбросанных по всей столешнице. Тут же, прямо на бумагах, стояли кувшин, горшок и кружка, видимо, с квасом, а может быть, с сытой.
     Заслышав шаги входящих, он поднял голову и, сощурившись, сонным голосом спросил:
     - Никифор, ты что ли это? Чего тебе, старина?
     - Дак вот помощника тебе привел - Ипат Сергеевич распорядились, - ответил старый слуга.
     Приглядевшись, Егорыч спросил:
     - Этого пащенка? Чего он может-то? Разве что квасу принести али еще что...
     - Грамотный он, - возразил дядька Никифор. - В бумагах с тобой приказано разобраться да навести в них порядок.
     - Гра-а-мотный, - протянул Егорыч. - Ишь ты - сосунок еще, а уже гра-а-мотный.   
     - Ты не гляди на его года, - продолжил дядька Никифор. - Он вон Тарасу Семеновичу так бумаги обставил, на загляденье. Барину зело понравилось.
     - Ну, коли барин приказал, тут ничего не попишешь, - вздохнул Егорыч. - Ладно, Никифор, ступай, мы тут без тебя разберемся.
     - Обедать приходи, мы с Макарьевной ждать станем, - уходя, сказал Никифор, обращаясь к Кириллу.
     Когда старый слуга вышел, Егорыч обратился к парню:
     - Садись, в ногах правды нет. Чему обучен?
     - Письму, счету, - коротко ответил тот.
     - Эва! В такие-то годы! Молод больно, зелен...
     - Дак и вы обучились не вчерась, - ответил Кирилл. - Тоже, небойсь, с малых лет...
     - Ты не перечь старшим - ишь, умник какой нашелся! Еще молоко на губах не обсохло, а туда же...
     Когда Кирюшка сел, старик начал подавать ему бумаги, приговаривая при этом:
     - Это оброк и недоимки из Стрешнева, энто - из вашего села, энто - из Покровки, энто - из Дерюгина, энто - из Козловки, из Архиповки. Разбирайся  пока, а я вздремну чуток, чтой-то всю ночь кости ныли, не иначе к ненастью.
     Он прилег на широкую лавку, сбросив с нее старые доходные книги и вскорости захрапел.
     Три дня Кирилл корпел над старыми и новыми доходными книгами и отдельными свежими записями поступлений оброка, а потом, вечером, отужинав, смущенно обратился к своему опекуну:
     - Дядя Никифор, не знаю, говорить ли...
     - Начал, так говори, - ответил тот, ковыряя щепкой в зубах.
     - В бумагах и старых записях Егорыча разница есть того, что старосты ему докладывают, и записями в обшей доходной книге.
     - Ну и чо? Ошибся старый... Годов-то ему, почитай, не мене, чем мне.
     - Дак странные какие-то ошибки. Во всех записях старост доход показан один, а в доходной книге для барина - другой, меньший. И ни разу не ошибся в другую сторону.
     - Это что же выходит? - удивился дядька Никифор. - Стало быть, подворовывает Егорыч-то?
     - Не знаю, но цифири говорят, что он ошибается только в свою пользу.
     - И за сколь лет ты это увидел?
     - Пока что за четыре года, а что дальше - не знаю. Часть старых книг крысы погрызли, часть он на растопку пустил.
     - То-то он такой терем себе отстроил! - произнесла от печки Макарьевна. - И Домна его барыней ходит...
     Пораженный дядька Никифор помолчал, а потом, словно в раздумье, произнес:
     - А ведь он почти сызмальства ведет учет-от. Верил ему барин, ан вот на тебе... Ну и Егорыч, ну, старый бес! А ведь таким тихим показывается, словно пришибленный чуток.
     - Так в тихом омуте, - начала было Макарьевна, но муж не дал ей досказать.
     - Вы вот что оба, - наставительно произнес он. - Языки-то попридержите, неровен час... А ты, Кирюша, посмотри еще раз повнимательней, а то может выйти, что на старого человека напраслину наводишь.
     Егорыч, видя старательность парня и полагая, что он просто переписывает его записи, совсем обошел от дел - приходил из дома после обеда и, увидев, что парень корпит над бумагами, спокойно ложился на скамью и спал, а проснувшись, уходил домой.
     В один из дней Никифор спросил Кирилла:
     - Разобрался с записями Егория?
     - Разобрался, - выдохнул тот. - Выходит, что он то пудик сенца себе отвезет, то меру зерна...
     - И чего теперь делать-то, ума не приложу, - почесал затылок Никифор.
     - Чего, чего, - передразнила его Макарьевна. - Надо барину доложить.
     - Дак ты знаешь характер Ипата Сергеевича, - ответил тот. - Не пощадит старика.
     - Ага, а не доложишь - вон его накажут: почему не доложил вовремя, - Макарьевна кивнула в сторону Кирюшки.
     - Тоже верно, - согласился с ней муж. - Ох, как все нехорошо вышло!
     - Вот и думай - подставлять невинного парнишку или нет, - наставительно проговорила женщина.
     - Пожалуй, что придется донести, - перекрестился дядька Никифор.
     На следующий день он взял с собой парня и, оставив его в прихожей, пошел докладывать барину. А вскоре вышел и позвал Кирилла.
     Ипат Сергеевич, выслушав подробный рассказ парня, покраснел, словно вареный рак, но кричать не стал, сдержался. Подумав немного, он приказал Никифору:
     - Скажи конюху, чтобы заложил пролетку.
     Когда ему доложили, что пролётка готова, он распорядился:
     - Кирилл, поедешь со мной, а ты, Никифор, не отпуская Егорыча домой до нашего приезда.
     - Слушаюсь, - ответил старый слуга, предчувствуя неминучую беду.
     Всю дорогу барин не произнес ни одного слова. И только когда подъехали к богатому дому Егорыча, он вылез из пролётки и, осмотрев дом снаружи, вошел во двор. Кирилл следовал за барином и с удивлением взирал на дворовые строения, где в конюшне стояли три лошади, в коровнике лениво жевали свежее сено четыре коровы и телёнок, а поодаль от них выгуливалось небольшое стало свиней голов пять или шесть.
     Ипат Сергеевич также молча развернулся и коротко приказал Кириллу:
     - Поехали!
     За всю обратную дорогу он снова не произнес ни слова, но было видно, что в нем бурлила едва сдерживаемая ярость.
     Когда въехали во двор барского имения, Ипат Сергеевич приказал конюху Степану:
     - Егорыча на конюшню и всыпать ему батогов до тех пор, пока я не остановлю.
     Перепуганный Степан передал вожжи своему помощнику, бросив емк:
     - Распряги и оботри лошадей.
     - Все сделаем, Степан Лукич, - ответил молодой помощник, предчувствуя что-то
недоброе.
     Через некоторое время из полуподвала работники выволокли растерянного Егорыча и потащили его на конюшню, куда знаком барин приказал идти и Кириллу.
     Степан уже расчистил место и приготовил батоги.
     - Помилуй, барин, пожалей внуков и детушек, - стоя на коленях, выл Егорыч.
     Но тот был неумолим и зло поглядывал на провинившегося.
     С Егорыча стянули рубаху и распластали на полу. Степан начал было экзекуцию, но Ипат Сергеевич прикрикнул на него:
     - Не балуй, пори, как следует, не то рядом прикажу положить.
     Перепуганный Степан начал бить со всей силы. Егорий первое время было вскрикивал и молился, а потом затих и уже не вздрагивал при каждом ударе.
     - Видел, что бывает за жульничество? - обратился барин к Кириллу. - И с тобой тоже будет, если станешь меня обманывать.
     Помолчав немного и посмотрев на перепугавшегося  до смерти парня, он остановил Степана:
     - Будет! Выбрось его за ворота. А завтра с утра поезжайте к нему домой. Вышвырнешь его и щенков из дома на улицу, всю скотину приведешь на мой скотный двор. И сено с зерном перевези.
     - Слушаюсь, барин, - в пояс поклонился Степан, мокрый то ли от работы, то ли от страха.
     - Так будет с каждым, кто станет воровать. Ворам поблажки не будет, - почему-то он посмотрел на Кирюшку.
     У парня от страха подкашивались ноги - он впервые в жизни наблюдал "барскую милость".
     Уже отойдя на несколько шагов, Ипат Сергеевич остановился и сказал, обращаясь к Кириллу:
     - Будешь вести дела вместо него. Да смотри у меня! Не пощажу...
     А потом, выждав немного, приказал уже Степану:
     - Завтра с работниками перевезете скотину ко мне, а в освободившийся дом посели евойную мать, - он кивнул на Кирюшку. - Они там будут жить, пока он батогов не заработает.
     Придя домой к дядьке Никифору, Кирилл рассказал о распоряжении барина.
     - Ой, как бы беды не было, - разволновалась Макарьевна. - Ты уж, сынок, старайся...
     - Как-то нехорошо: одну семью выгнали на улицу, а в нажитый ими дом вселяют вас, - покачал головой Никифор. - Не к добру это...
     - Да я и сам не хочу, - ответил расстроенный парень. - И ослушаться страшно.
     - У Егорыча хозяйство нажито воровством, так что барин правильно сделал, отобрав у него наворованное, - стала размышлять Макарьевна. - А вот вселяться в него другим людям... Хорошо ли это?
     - Мне кажется что Ипат Сергеевич сделал это намеренно: пусть-де этот дом напоминает Кириллу о том, что будет с ним, если он пойдет по стопам Егорыча, - рассудил дядька Никифор.
     - Не учился бы я, ничего бы этого не было, - вконец расстроился парень.
     - Не говори глупостей, - обрезал его хозяин. - Я вон честно служу и в чести у барина, ничего плохого он нам не сделал. Наоборот, к каждому празднику непременно одарит чем-нибудь. И ты тоже не оплошай.
     Через два дня Степан перевез Марфу в новый дом. На телеге было загружено немудрящее имущество вдовы, сзади к телеге привязана коровенка.
     Войдя в чужой дом, женщина растерялась:
     - Зачем нам такие хоромы нас-то всего двое. И в своем доме было хорошо.
     - Привыкай, - усмехнулся Степан. - К плохому привыкать тяжко, а к хорошему... Радуйся, чудачка.
     - Коровушке-то сена не захватили, - засуетилась было Марфа, но Степан успокоил ее:
     - Да мы отсюда не все сено вывезли, осталось. Хватит твоей Буренке.
     - Спасибо вам, - Марфа низко поклонилась Степану.
     - Чего там, - засмущался конюх. - Если не станем помогать друг дружке, пропадем. Живите счастливо и дай Бог вам здоровья.
     Для Марфы и Кирилла потекла новая жизнь. Парень пропадал в барском доме, приводя в порядок бумаги, а иногда выезжал по деревням, проверяя, как идут дела у старост.
     Время от времени Ипат Сергеевич заходил к нему в полуподвал и интересовался делами. Видя усердие парня, он только крякал, но не хвалил его. А в один из дней вдруг спросил его:
     - Чем матушка-то занимается?
     - Так по дому хлопочет. Вон вы нам какой дворец отвалили! Спасибо вам, по гроб жизни мы с ней обязаны, дай вам Бог здоровья!
     - Ты, главное, работай с усердием да честно, а это не останется незамеченным, - ответил барин. - Кстати, пусть матушка зайдет к Никифору, я дам ему распоряжение относительно ее.
     Вечером, прежде чем идти домой, Кирилл заскочил к дядьке Никифору и поинтересовался:
     - А что с Егорычем?
     - Совсем он плох. Вытащили его за ворота и бросили на лужайку. Николка, слуга, плеснул на него пару ведер воды, а он только тихонько застонал.
     - А с семьёй-то что? - поинтересовалась Макарьевна.
     - Что, что, - передразнил ее муж. - Выбросили их на улицу. Поселились в чьей-то брошенной избе, кое-как ее подлатали...
     - А как же зимой-то им? - не отставала жена.
     - Отколь мне знать? - отмахнулся Никифор.
     На третий день после наказания Егорыч тихо скончался, оставив свою старую жену да дочку Глашку на выданье, которых забрал к себе старший сын старика, живший в соседней с имением деревне Дерюгино.
     Кирилл часто отлучался, выезжая по деревням, исполняя порученную барином обязанность, и вскоре крестьяне и старосты стали почитать его, как управляющего, от которого во многом зависит и их благополучие. С Егорычем-то все было просто: кинешь ему лишку, он и спишет часть подати. А этот, молодой? Как он поведет себя, неведомо.
     В Архиповке Кирилл как раз и повстречался с Натахой, дочерью местного кузнеца. Дюже приглянулась ему эта смешливая, немного конопатая девчушка.
     И он каждый раз искал предлог, чтобы лишний раз заехать к ней повидаться. Да и она с радостью встречала его, не таясь ни от кого. Видя их такие отношения, люди поговаривали:
     - Никак дело к свадьбе идёт!..


     В день восемнадцатилетия барин одарил верного своего слугу синим кафтаном с позументами, плисовыми же синими портами и юфтевыми сапогами и приказал появляться в барском доме только в этом одеянии. Смущенный Кирилл долго благодарил благодетеля, поминая, что не заслужил такой милости. А про себя думал: "Вот бы показаться в такой одёжке Натахе!"
     Его стали звать в домовую церковь на праздничные богослужения, где он впервые близко увидел молодую барышню Машеньку, как ее звал барин.
     Кирилл не обратил на нее особого внимания - ну, девушка, как девушка, много таких в барском доме. А то, что она хозяйская дочка, так что? Кроме почтения, она никаких чувств не вызывала. Она была года на два моложе Кирилла.
     Но Маша, жившая в отцовском доме практически в полной изоляции от других молодых людей, явно скучала по обществу сверстников. А тут Кирилл... Ну, и девичье сердчишко забилось в непонятной тревоге и волнении.
     Вечером, ложась спать, она долго не могла уснуть, постоянно рисуя в своей головке самые разнообразные картины, большей частью связанные с Кириллом.
     Старая нянька Пелагея быстро поняла, что происходит с молодой девушкой и не на шутку разволновалась. Но сделать что-либо не могла - любовь не поддается никаким уговорам!
     Ипат Сергеевич также заметил, что с дочерью творится что-то неладное: она стала задумчивой, малоразговорчивой, лицо стало бледным, под глазами появились темные круги. Как человек, проживший долгую жизнь и хорошо разбирающийся в людях, он не стал пытать дочь, а вызвал к себе для разговора няньку.
     - Барин, время пришло, созрела девочка для любви, - просто объяснила она недомогание девушки.
     - Так что делать? Ты сама женщина, подскажи!
     - А что тут сделаешь, природа берет свое. Замуж ее пора отдавать. Пора пришла...
     - Да, все бегала, бегала пигалица, и вот добегалась, - в раздумье проговорил он. - Теперь вот ломай голову, за кого ее отдать. Ладно, ступай, теперь это моя забота.
     А Марьюшка сохла день ото дня. Она старалась хотя бы мимолетно встречаться с Кириллом, обжигая его при встрече взглядом влюбленных глаз, а потом стыдливо опуская голову.
     Предчувствуя неминучую беду от чувств барышни, однажды он поделился с матерью своей тревогой.
     - Ох, сынок, беда, - расстроилась та. - В таком возрасте девчонки влюбляются едва ли не в первого встречного, и это чувство настолько сильно, что они теряют голову, забывая обо всем на свете.
     - А мне-то что делать? - растерянно спросил сын.
     - А тут от тебя ничего не зависит, - ответила мать. - Тут никакие убеждения не помогут. Природу словами не уговоришь. Ты постарайся пореже с ней встречаться, авось у ней все это пройдет со временем.
     - Может быть, мне попросить барина отдать за меня Натаху?
     - Не знаю, сынок. Может быть, это и к лучшему, а может быть, и наоборот.
     - Как это наоборот? - изумился сын.
     - А так. Кабы барышня чего с собой не сделала. В таком случае это возможно.
     - Господи, вот еще она свалилась на мою голову, - почти простонал Кирилл.
     - Молись, милый, проси Бога, чтобы отвел он ее от тебя, - совсем расстроилась мать, понимая, что в таком случае надежда на Спасителя мало что даст.
     А Марьюшка, совершенно потерявшая голову от любви, подкараулила парня в саду и, совершенно потеряв всякий девичий стыд, напрямую спросила:
     - Ты что бегаешь от меня, словно я уродина какая?
     - Не бегаю я, - растерялся тот от неожиданности. - Дел много, боюсь прогневить Ипата Сергеевича...
     - Не люба я тебе? - напрямую спросила девушка.
     - Вы очень красивая, - пролепетал Кирилл. - Но я - подневольный человек, сам себе не принадлежу.
     - А если я поговорю с батюшкой? - не отставала она.
     - Он меня запорет на конюшне, как Егорыча, вот и весь сказ будет. Не ровня мы друг другу. Вам, барышня, другой нужен, богатый...
     - А я ему в ноги кинусь.
     - Умоляю Вас, не делайте этого, погубите Вы меня, - едва не взвыл Кирилл.
     Этот разговор окончательно расстроил парня и он поспешил поделиться с матерью.
     - Господи! - взмолилась та. - Да что же это такое? Всю жизнь я как проклятая. Сама намучилась, а теперь и к сыну беда пришла.
     Подумав немного, она посоветовала Кириллу:
     - А может быть попросить барина, чтобы он позволил тебе обвенчаться с Натальей? Может быть, тогда барышня и отстанет? А?
     - Надо будет посоветоваться с дядькой Никифором, - согласился сын. - Он ближе барина знает, может посоветует что...
     - Поговори, поговори, сынок, - обрадовалась та. - Он худого не посоветует.
     На следующий же вечер, покончив с делами, Кирилл пошел к своим старым знакомым и рассказал о своей тревоге.
     - Худо дело, - погрустнел старый дядька. - Дочка в батюшку пошла - такая же упрямая. Коли задумает что, не отступит.
     - Так делать-то что? - набросилась на него Макарьевна. - Что насоветуешь?
     - Да уж и не знаю, - грустно ответил тот.
     - Я хотел попросить у барина позволения венчаться мне с Натальей из Архиповки, - промолвил вконец расстроенный парень.
     - Это не кузнецова ли дщерь? - поднял голову дядька Никифор, на что Кирилл ответил кивком головы.
     - Слышал много хорошего о них, - сказал старик. - Достойные люди.
     - Можа и впрямь отстанет тогда? - неуверенно произнесла Макарьевна.
     - Ох, не знаю, не знаю, - вздохнул Никифор.
     - Я думаю, плохо от этого не будет, - сказала хозяйка. - Токмо надо время выбрать, когда барин в духе будет.
     - Пожалуй, что так, - согласился с женой дядька. - Другого-то не придумаешь, пожалуй. Авось все и образуется, господь не оставит в беде.
     - Господи, помоги парню, - истово закрестилась Макарьевна. - Отведи беду!
     Тем временем Ипат Сергеевич объезжал соседей, присматриваясь, у кого из них есть подходящий кандидат в зятья.
     В двадцати верстах от своего имения он заехал к старому знакомцу Демьяну Калистратовичу, с которым еще в молодости служил в волостном суде. Подслеповатый хозяин, когда ему доложили о госте, вышел того встречать, а увидев его, радостно заключив в объятия.
     - Сколь лет, сколь зим, - вскричал он. - Совсем ты, Ипат, заматерел в своем имении, носу на люди не кажешь.
     - Дак ить сам знаешь - за хозяйством постоянный пригляд нужен, - ответил гость, заметив, что вслед за хозяином встречать его вышло все семейство помещика. - Чуть упустишь, разворуют, никому доверять нельзя.
     - Это уж точно, - согласился с ним Демьян Калистратович. - Народишко ныне пошел вороватый, глаз да глаз за ними нужон.
     В доме хозяин познакомил гостя со своим семейством. Оказалось, что у них есть холостой сын девятнадцати годков.
     - Чего не женишь его? - спросил гость хозяина, тыча парня в грудь. - Экий молодец вымахал, а я ведь сосунком его помню...
     - Так время скачет, нас не спрашивая, - ответил польщенный Демьян Калистратович. - Дак ведь женить абы на ком не хотелось бы. А у тебя как дома-то?
     - Серафима так и лежит, не вставаючи...
     - А что доктора-то говорят?
     - Да ничего вразумительного. Не обещают, что вообще встанет...
     - Эка беда! - посочувствовал хозяин.
     - Так уж богу, видно, надо, - махнул рукой гость.
     - А дом-то кто ведет?
     - Самому приходится управляться. Да вон дочка помогает.
     - Погодь, погодь, сколько же ей годков? - заинтересовался Демьян Калистратович. - Замужем?
     - Шестнадцать вёсен стукнула, замуж пора, да вот не знаю, как быть...
     Мужчины посмотрели друг на друга и улыбнулись.
     - Приезжайте-ка к нам с сыном, посмотрим, а там видно будет, - проговорил Ипат Сергеевич.
     - Так а чего ждать-то? Вот вечерком попаримся в баньке, а завтра, если ты не против, и поедем, - ответил приятель. - А сейчас давай-ка примем анисовой...
     Старые товарищи почувствовали себя близкими людьми и еще долго сидели, обсуждая дальнейшие планы на своих детей.
     А утром, плотно позавтракав и взяв с собой узелок для перекуса в дороге, Ипат Сергеевич и Демьян Калистратович, прихватив с собой Данилу, сына хозяина, и жену, тронулись в путь.
     Ближе к вечеру путники подъехали к имению Ипата Сергеевича. Выбежавшие встречать хозяина слуги с удивлением увидели три коляски, из которых вышли незнакомые им господа. Среди них выделялся молодой, красиво одетый, с прыщеватым лицом молодой барин...
     - Никак жениха на смотрины для барышни привезли, - зашептались слуги. - А энтот-то старый, видать, его батюшка.
     - Сговор будет, - уверенно проговорил кто-то.
     - А как иначе, как по обычаю положено...
     - Стал быть, надо готовиться к празднику.
     - А барынька-то знает, что ее сватать приехали?
     - А где она?
     - Чай, опять к Кирилке убежала, - предположил кто-то из толпы, но на него зашикали:
     - Молчай, не наше это дело!
     - Укороти язык-то, а то оторвут...


     После отъезда гостей Маша еще сильней прикипела к Кириллу. А тот, выждав удобный момент, когда Ипат Сергеевич зашел к нему проверить бумаги и находился в прекрасном расположении духа, осмелился обратиться к нему:
     - Барин, можно попросить Вас?
     - Что ты хотел? - спросил тот.
     Кирилл пробормотал, опустив глаза:
     - Я осмеливаюсь просить у вас разрешения жениться.
     Ипат Сергеевич вздел брови вверх и с ехидцей спросил:
     - Никак созрел! Невесту выбрал?
     - Дочку кузнеца из Архиповки Наталью.
     - Никак полюбилась?
     Вместо ответа парень густо покраснел
     Подумав, Ипат Сергеевич распорядился:
     - Вот что. Когда по делам будешь в Архиповке, привезешь девицу - хочу самолично глянуть, кого ты выбрал. Хорошему работнику нужна такая же работящая жена.
     - Спасибо, Ипат Сергеевич, - искренне растрогался Кирилл.
     - Рано благодаришь. Сначала посмотрю, а потом уж и решу.
     Не выдержав, уже через день Кирилл попросил конюха Степана запрячь ему лошадь и выехал в Архиповку. Наталья, увидев его, бросилась ему на шею.
     - Кирюшенька, приехал, милый!
     Нежно поглаживая девушку по голове, парень ласково проговорил:
     - Специально за тобой приехал. Пересказал барину, как люблю тебя, и он приказал привезти тебя, показать.
     - Ох, как же так, - испугалась Наташа. - А зачем?
     - Если понравишься ему, он разрешит нам пожениться.
     - А как же мои батюшка и матушка, да и твоя мамка?
     - Ты же знаешь - крепостных крестьян не спрашивают - все решает барин. Захочет - разрешит...
     - А если не захочет? - она испуганно посмотрела на него.
     - Как это не захочет? Я у него в чести, да и ты не можешь не понравиться.
     - И все-таки надо сказать родителям, зачем меня вызывает барин.
     - Так чего ждать, пойдем прямо сейчас к ним.
     Вдвоем на телеге они подъехали прямо к кузне.
     - Здравствуй, дядя Иван, - поклонился Кирилл кузнецу.
     Тот, выглянув из полутьмы кузни, узнал его.
     - А, Кирилл! Здорово! Что, лошадь расковалась?
     Наташа засмеялась, а Кирилл ответил?
     - Да нет. Разговор у меня к тебе.
     Кузнец положил молот на наковальню и кивнул помощнику:
     - Держи огонь, за заготовку из огня вынь, не то перекалишь еще, испортишь.
     Выйдя на воздух, он вытер руки о тряпицу и поручкался с парнем.
     - Что за дело? - коротко спросил он.
     - Да вот, мы с твоей Натахой хотели бы пожениться. Благословения просим.
     - Так дела не делаются, - усмехнулся тот. И обернувшись к кузне, бросил помощнику: - Кончай на сегодня, шабаш. Домой иди.
     Усевшись вместе с молодыми на телегу, они поехали к дому Натальи.
     Евфросинья, мать Наташи, увидев важного гостя, засуетилась, вытирая скамью тряпицей:
     - Садись, Кирюша, - пригласила она.
     - Ты приготовь там чего, да медовуху из погреба достань, - распорядился хозяин.
     - Я принесу, - девушка бросилась исполнять распоряжение отца.
     Когда стол был накрыт, дядька Иван разлил медовуху по кружкам и сказал, обращаясь к жене:
     - Вот, мать, дождались мы с тобой. Сватать приехали нашу дочку.
     - Как-то не по-людски, - растерялась та. - Сначала, чай, родители сговариваются...
     - От родителей мало что зависит - барин все решает. Как он скажет, так и будет, - ответил дядька Иван.
     - Тетка Евфросинья, дядька Иван, отдайте за меня Натаху. Я добрым мужем ей стану, - встрял Кирилл.
     - Ну, каким ты мужем станешь, это еще поглядеть надо, - усмехнулся Наташин батюшка. - Жизнь в своих жерновах помелет, вот тогда и проявится, какой ты муж.
     - Да они уже давно женихаются, - проговорила мать. - Вся деревня об этом знает.
     - Ну, женихаться одно, а жить - другое, - наставительно проговорил дядька Иван. - В общем-то мы тебя давно знаем, честный ты человек, работящий, не ловкач. Не зазорно такому дочь отдавать. Как ты, мать?
     - Да я что, лишь бы жили мирком да ладком.
     - Вот и ладно. Считай, что мы не супротив, - проговорил отец, поднимая кружку. - Будем считать, что сватовство состоялось.
     - Барин велел привезти Наташу показать, - сказал Кирилл, выпив медовуху.
     - Когда? - встревожилась тетка Евфросинья.
     - Я за ней и приехал, - ответил Кирилл.
     - Господи, Пресвятая Богородица, спаси и сохрани нас от немилости барской, - запричитала мать, крестясь на образа.
     - Ты не причитай, а помоги Натахе собраться, - прикрикнул на нее хозяин.
     Мать с дочкой выскочили из горницы, чтобы выбрать девушке лучшую одежду. Оставшись одни, дядька Иван спросил:
     - Жить-то где собираетесь? С матерью?
     - А как же матушку одну оставлять? - удивился парень. - Да и места у нас хватает.
     - Места-то хватает, только вот дом-то не вами ставлен, вот ведь как...
     - Не я выгонял семью Егорыча, - ответил Кирилл.
     - Да знаю и не виню тебя. И все-таки как-то не по-человечески это получилось.
     - На то барская воля. А что было делать? Ослушаться?
     - Не приведи бог! Он ить токмо с виду тихий, а вон как с Егорычем-то расправился. Был человек и не стало...
     - У меня у самого в душе свербит, как только в его дом захожу, - признался Кирилл. - И маменька до сих пор переживает. Только супротив господской воли не попрешь.
     - Да уж, - согласился с ним кузнец.
     В людской собрались едва ли не все слуги с семьями, чтобы взглянуть на невесту Кирилла - добрый и покладистый парень был всем по нраву. Немного погодя зашел туда и барин. Усевшись на лавку, он сказал:
     - Ну-ка, покажите нам эту красавицу!
     Натаху вытолкнули вперед, и она, смутившись, встала перед господином, не зная, как себя вести и что говорить.
     Окинув ее взглядом сверху донизу, Ипат Сергеевич с видимым удовлетворением произнес:
     - Какие красавицы, оказывается, у нас вырастают! Хороша, право, хороша! Молодец, Кирилл, ишь какую кралю отыскал. Ну, добро. Устраивайся у нас, будешь прислуживать ключнице Варваре, а там посмотрим.
     Потом похвалил Кирилла:
     - Экую красотку отхватил! Добро, вот выдадим Машу замуж, займемся тобой.
     - Спасибо Вам, Ипат Сергеевич, за доброту Вашу, - промолвил ободренный Кирилл. - Век не забуду!
     - Посмотрим, как запомнишь, - ответил барин. - Да, тут тебя нередко с моей дочкой видят. Ты не вздумай шашни с ней крутить, знаешь меня...
     - Да Вы что, барин, у меня же Натаха есть. Люблю я ее и никого боле.
     - Я упредил, - погрозил пальцнм Ипат Сергеевич. - Не забывай, кто ты, а кто она.
     За два дня до венчания Маша спустилась в полуподвал к Кириллу и сразу кинулась к нему на грудь.
     - Кирюша, милый, меня замуж выдают за постылого, - заплакала она. - А я не хочу за него выходить.
     - Так нельзя перечить родительской воле, - растерянно бормотал он. - Так уж заведено. Стерпится - слюбится...
     - Я же тебя люблю, а ты вон какую-то девку приволок. Нешто я хуже ее?
     - Дак ить сердцу не прикажешь, - ответил он.
     - А как же мне быть? Я тоже не могу приказать своему сердцу.
     - А чем же я-то могу помочь, барышня?
     - Не знаю, - медленно проговорила она и, вытерев глаза от слез, начала расстегивать пуговицы у сарафана.
     - Что Вы делаете, барышня? - испуганно вскочил он. - Неправильно это!
     - Хоть разочек да побуду с любимым человеком, а там будь, что будет, - проговорила она, продолжая разоблачаться.
     - Нет, нет, ни за что, - замахал он руками и хотел было выскочить наружу, но она вцепилась в него руками и, покраснев, яростно зашипела:
     - Не хочешь меня, свою барыню? Грязная лапотная девка тебе по душе? Ты еще пожалеешь об этом!
     Кирилл рванулся, что было силы и выскочил наружу. Постояв немного на свежем воздухе, он побежал к дому дядьки Никифора. Макарьевна, увидев его в таком растрепанном виде, испуганно спросила:
     - Что случилось, Кирюша?
     И тот, ничего не соображая, рассказал ей, как к нему приставала барышня и как он убежал от нее.
     - Если она расскажет батюшке, да наплетет невесть что, не миновать беды, - начала креститься Макарьевна. - Господи, спаси и сохрани душу невинную...
     - Что же мне делать-то? - обхватив голову руками, стонал Кирилл. - Я же не виноват ни в чем!   
     - Ты дождись-ка здесь Никифора, он придет и все перескажет, - наконец, сообразила Макарьевна. - А там видно будет. Да из избы-то не высовывайся, а я пойду погляжу, что да как...
     Оставшись один, Кирилл присел на лавку возле окна и заплакал - под угрозой оказалась его с Наташей жизнь. Да и ей может не поздоровиться - страшен в гневе Ипат Сергеевич.
     Через некоторое время вернулась встревоженная Макарьевна.
     - Беда, Кирюша, - запричитала она. - Тебя по всему двору ищут. Барышня про тебя такого наговорила отцу, что тот готов тебя растерзать.
     - Гос-по-ди! - простонал парень. - Что же делать-то? Хоть беги, куда глаза глядят.
     - Ты вот что, - подумав, рассудила тетка. - Спрячься-ка в хлеву в сене. А как к ночи все успокоится, задами беги в лес. Пересиди там несколько дён, авось все уляжется и барин охолонет. А я приготовлю тебе поесть на первое время. Нельзя тебе сейчас барину на глаза попадаться. Помнишь, что он с Егорычем-то сотворил? То-то...
     Дядька Никифор к обеду не пришел и вернулся домой только ближе к ночи. Он тяжело сел на лавку и схватился за голову.
     - Чо там за гвалт такой? - нарочито спокойно спросила жена.
     - А ты не знаешь? - глухо ответил он.
     - Отколь мне знать, я вон цельный день кручусь - то сготовить, то постирать, то скотину покормить, корову подоить, молоко процедить...
     - Барышня прибежала к отцу расхристанная, в порванном сарафане. Сказала, что Кирюшка ее снасильничал...
     - Да полно тебе брехать-то. Не таков он, не поднимется у него рука на барышню.
     - Ан поднялась...
     - Не верю, и все тут, - стояла на своем Макарьевна.
     - Хошь верь, а хошь не верь, а что случилось, то случилось. Вона его всем миром искали, сбежал окаянный. Коли не виновен был, так не утёк бы.
     - А то ты нашего барина не знаешь, - возразила хозяйка. - Не больно-то разбираться он станет.
     - С нами-то что будет? - почти стонал старик.
     - А мы тут с какого боку-припёку? - удивилась та.
     - Я приютил его на первых порах, у нас он и жил.
     - Ну, жил и жил. Дал ему хату барин, он и съехал.
     - Кабы так... Ох, лютует он, смотреть страшно.
     - Полно тебе, садись-ка поешь, небойсь, за день маковкой росинки во рту не было?
     - Какое там!
     - Выпей вот медовухи чуток, успокойся, - предложила Макарьевна. - Набегался за день-то...
     Дядька Никифор так и сделал, как сказала жена. Плотно поев и выпив кружку медовухи, он лег и, уставший за день, почти тут же захрапел.
     Когда совсем стемнело, Макарьевна тихо встала, зажгла свечу и, прихватив узелок с заранее приготовленными продуктами, выскользнула в хлев.
     Кирилл спрятался в сене так, что наружу едва заметно торчала его голова. Макарьевна шепотом позвала его и он спустился с сеновала.
     - На-ко вот, - она передала ему узел. - Беги задами в лес да подальше. Да дерюжку захвати с собой - укроешься, ночи-то в лесу прохладные.
     - Спасибо тебе, Макарьевна, век помнить буду, - также тихо прошептал он. - Вы уж как-нибудь передайте матушке и Наташе, что жив, мол, здоров. А там как бог рассудит.
     - С богом, - перекрестила его она. - Беги, ночи-то летом короткие. Да подальше, а то облавой пойдут.
     - Спасибо, - еще раз поблагодарил старушку Кирилл и нырнул в ночь.
     Побушевав некоторое время, Ипат Сергеевич немного успокоился - слава богу, как оказалось, парень ничего не успел сделать с дочерью, да и свадьба на носу - некогда пустяками заниматься.
     В эти дни вся прислуга была занята приготовлением к свадьбе - нужно было пошить новые обновки для барышни, привести в порядок и украсить пролетки, да мало ли дел перед свадьбой! Поэтому огольца долго не искали, рассудив, что никуда он не денется, обязательно заявится. На этот случай барин выслал по всем деревням наказ - схватить негодного и доставить к нему. Не то...
     Маша, видимо, смирилась со свадьбой, но стала раздражительной и нередко кричала на слуг, а то и поколачивала их.
     Но вот настал день, когда обоз тронулся к жениху, увозя с собой и слуг, которые были необходимы невесте, да и ее отцу, для подготовки к венчанию.
     Через неделю Ипат Сергеевич со слугами вернулись и он первым делом спросил, не обнаружился ли Кирилл.
     - Как сквозь землю провалился, - развел руками Никифор, хотя облава далеко в лес не заходила, да и особого усердия отыскать хорошего парня люди не предпринимали.


     Выскользнув из дома Никифора, Кирилл задами пробрался на опушку леса и остановился, чтобы сообразить, куда ему лучше податься. Посмотрев в последний раз на темневшее имение, в предрассветной мгле, он осторожно двинулся вглубь леса, решив зайти в него как можно дальше.
     В густом ельнике, сквозь который можно было продраться с большим трудом, он отыскал огромную ель и решил под ней устроить себе логово. По крайней мере, здесь было сухо, да и от зверья, которого здесь немало, подале - сквозь такую чащобу под силу пробраться разве что зайцу или лисе.
     Костра он не разжигал, чтобы не выдавать свое местоположение. Все мысли            
были заняты одним - как там матушка и Наталья, что с ними сделал обозленный барин.
     Он прекрасно понимал, что сидеть здесь вечно он не может. Бежать куда-либо не имело смысла: прежде всего, здесь оставались его любимые женщины, потом - куда бежать? Края далекие, незнакомые не прельщали - там такие же господа и от одного барина попадешь к другому...
     На второй день где-то вдалеке он услышал крики облавы, но в ельник никто не полез, и его, само собой, не увидели. Сквозь редколесье он увидел, что облава больше занята сбором грибов да ягод, чем поиском беглеца.
     Как ни экономил еду Кирилл, на шестой день он съел последний кусок засохшего хлеба и даже собрал в щепоть последние крошки и проглотил их.
     Просидев голодным целый день, он облазил всю округу в поисках ягод, но они не утоляли голод. Есть сырыми грибы он не решился. Орешник, который он отыскал, не накормил его - год для него оказался неурожайным.
     Наконец, голод взял свое - парень решился выйти к людям, чтобы попросить у добрых людей хоть что-нибудь поесть. Это было, конечно, рискованно, но не помирать же с голоду в лесу!
     Постоянно оглядываясь и прислушиваясь, он стал пробираться к своему селу, рассчитывая, что кто-кто, а односельчане его не выдадут.
     Выйдя к полю, он увидел косцов, сзади которых двигались женщины, увязывая снопы. Подойти к ним Кирилл не решился.
     Дождавшись позднего вечера, он начал пробираться к дому старосты, благо его изба стояла несколько на отшибе. Еще мальчонкой он облазил все улицы, поэтому в слабом свете прикрытой облачком луны, прячась в тени изгородей, он довольно быстро отыскал дом Тараса Семёновича. Собака, учуявшая его и забрехавшая было, замолкла, узнав своего.
     Во дворе он спрятался за жердями, прислоненными к хлеву, а утром, когда старая тетка Степанида, жена Тараса Семёновича, выгоняла корову к пастуху, собирающему стадо, нырнул в притвор ворот и спрятался на сеновале.
     Когда же тетка Степанида вернулась и стала закрывать ворота, он тихо позвал:
     - Тетка Степанида!
     Та вздрогнула от неожиданности, но потом, видимо, решила, что ей послышалось, закрыла изнутри хлев и направилась к двери со стороны хлева в избу. Кирилл снова позвал ее:
     - Тетка Степанида!
     Старушка вздрогнула и мелко закрестилась.
     - Кто тут? - испуганно спросила она.
     - Это я, Кирилл, - прошептал парень.
     - Кирюшка? - едва не вскрикнула она. - Так тебя же всем миром ищут!
     - Да знаю я, - отозвался он. - Мне бы поесть чего.
     - Сиди тут, не высовывайся, - пробормотала старушка и направилась в избу.
     Вскоре в хлев вошел Тарас Семёнович и сразу полез на сеновал.
     - Где ты тут хоронишься? - прошептал он, вглядываясь в полумрак сеновала.
     - Туточки я, - зашевелился  в сене Кирилл.
     - Облава на тебя была, - объявил староста. - Шибко рассердил ты барина.
     Кирилл рассказал ему, что произошло в имении.
     - От ведь злыдня, - изругался староста на барышню. - Коль она дочь барина, так полагает, что все ей дозволено? Ан не тут-то было...
     - Как там маменька с Натахой? - поинтересовался Кирилл.
     - Не тронул он их, а Натаха в имении служит...
     Потом помолчал немного и добавил:
     - Слухи, слышь, нехорошие ходят.
     - Что такое? - насторожился Кирилл.
     - Не знаю, правда, нет ли, но поговаривают, что-де Ипат Сергеевич насильно взял Наталью в полюбовницы. Так и держит возле себя, греховодник старый.
     - Как же так? - почти закричал парень.
     - Да ты не ори, услышат. И тебе худо будет, и нам со Степанидой не сдобровать.
     Кирилл закрыл лицо руками, плечи его мелко вздрагивали.
     Тарас Семёнович продолжил рассказывать:
     - Я намедни ездил к барину по делам, так Никифор вот что мне передал. Узнав, что ты сбежал, Ипат Сергеевич совсем голову потерял, грозился запороть тебя до смерти. А потом, когда немного успокоился, ему на беду вспомнилась твоя Наталья. Он велел ей постелить постель, да и набросился на нее. Никифор слышал, как она кричала, умоляла его не трогать ее, что она тебя любит... Он и воспользовался этим: сказал, что оставит тебя в живых, если она согласится с ним... Куда ей было деваться? Вот ради тебя так все и случилось. Теперь он почти каждый раз требует ее к себе постель ему греть. Да и в баню с собой берет, креста на нем нет, бессовестник...
     Помолчав, старик продолжил:
     - Ты Наталью не вини - что она могла сделать, девчонка. Тебя хотела спасти. Да если бы и не согласилась миром, взял бы силком - ты же его знаешь. Да еще бы и над семьями поизгалялся бы. Грозился...
     Увидев, что Кирилл побелел, как мел, а под скулами гонял желваки, староста продолжил:
     - Ты только не выдумай чего дурного - токмо себе и близким хуже сделаешь. И матери твоей будет плохо, и родителям Натахи.
     - Так что же мне делать? - простонал парень.
     - Время выждать, а там посмотрим. А то, что с Натахой случилось, уже не исправишь. И ее не вини - подневольные мы все, так уж заведено, так, видно, богу богу надо...
     Мужики надолго замолчали. Наконец, Тарас Семёнович спросил:
     - Что дальше-то думаешь делать?
     - Не знаю, - откровенно признался Кирилл.
     - Ты вот что, - в раздумье начал староста. - Сиди здесь, на сеновале, и не высовывайся. В лес тебе не резон идти - осень на носу, дожди пойдут, холода, да и еды там не найдешь об эту пору. А через две-три недели мы повезем оброк барину сдавать, там и посмотрим, как и что. А еду тебе сюда мы станем носить.
     С этими словами Тарас Семёнович, кряхтя и охая, спустился с сеновала и ушел а избу.
     В один из вечеров, когда староста снова поднялся к Кириллу на сеновал, тот спросил старика:
     - А как барышня поживает? Счастлива ли с мужем?   
     - Чудеса, сказывали, вытворяет.
     - Что так?
     - Говорят, что едва ли не всех мужиков на себя затаскивает. Никакого укорота
нет. И с конюхом грешила, и с егерем, и со всеми слугами в доме. Выбирает мужиков покрепче, помоложе...
     - А муж-то куда смотрит?
     - Порол он ее, бил, а она только больше сатанеет. Уж и батюшку звали беса изгонять. Ничего не помогает. Беда...
     - Папашина порода, - покачал головой Кирилл.
     - Да уж. Энтот тоже до девок дюже охочий. Сколь их испортил, не сосчитать. И детишек от него нарожали бессчетно. Правда, выдал всех замуж, поблажку сделал.
     - Куда только боженька смотрит...
     - Все воздастся за грехи его.
     - Это когда будет, а он здесь вон что вытворяет.
     Через несколько дней, собрав оброк в селе, Тарас Семёнович во главе длинного обоза выехал к имению барина. Там, на подворье, толпилось множество телег из других сел и деревень, привезших оброк господину.
     Тарас Семёнович с трудом отыскал кума и, отведя его в сторонку, спросил:
     - Как барин-то?
     - Да как обычно. Злобится, когда получает весть о дочери. А Натаху перестал к себе звать - понесла она от него. Сейчас вон не знает, как быть - добра-то вон сколько навезли, а Кирилла нет, чтобы все это правильно оприходовать. Егорыча-то запорол. Хоть самому садись да пиши. Грамотных-то нет. Ничего не слышал о Кирюшке-то?
     Оглянувшись, Тарас Семёнович тихо прошептал:
     - У меня он живет, таится.
     - Да ты что? - воскликнул удивленный Никифор. - Как он?
     - Не знает, что делать. И я не знаю: выгнать не дому не могу, а держать у себя опасно.
     - Да уж, - выдохнул кум.
     - Что посоветуешь-то? - спросил староста.
     Подумав, тот предложил:
     - Ты вот что. Вечером заходи к нам, переночуешь, а я пока разведаю, как там барин, в каком настроении.
     Тем временем со сдачей оброка началась путаница. Старосты привезли и доходные книги, но проверять соответствие записей и привезенного оброка было некому. В толпе постоянно спорили, иной раз толкались и бранились, разбирая, где кому стоять и кому очередь сдавать привезенное.
     Ипат Сергеевич долго стоял у окна, наблюдая эту суматоху. Наконец, он не выдержал и крикнул:
     - А ну, остановитесь. Пусть обозы от каждого села или деревни встанут отдельно друг от друга. А сдавать начнете завтра. Разберитесь сначала между собой. Ишь, устроили толчею!
     Усевшись в кресло, он задумался: нужен учетчик, а где его взять? Подумав о Кирилле, он вспомнил, что его рекомендовал ему староста села Купреяново, кажется, его зовут Тарас...
     Обернувшись к двери, он позвал Никифора.
     Тот, собравшись уже было домой, вошел к барину.
     - Слушай, Никифор. Как, бишь, зовут старосту, который привез Кирилла?
     - Тарас Семёнович из Купреяновки, - испуганно ответил слуга.
     - Он здесь?
     - Туточки он, приехал, как же...
     - Позови его ко мне.
     - Слушаюсь, барин, - ответил Никифор, подумав про себя: "Вот оно как. Что теперь будет-то?"
     Делать нечего. Явившись к себе домой, он объявил куму волю барина.
     - Как  быть-то? - растерялся Тарас Семёнович.
     - Не сказывай, что он у тебя, - заговорила Макарьевна. - Слышал, мол, краем уха, что ребятишки видели его в лесу. Только давно это было, может быть, уже ушел куда, бог его знает.
     Явившись к барину, Тарас Семёнович низко поклонился ему в пояс:    
     - Звал, Ипат Сергеевич?
     - Звал, - строго глянув на старосту, проговорил тот. - Кирилл-то из твоей деревни. Где он может находиться, не знаешь ли?
     Староста проговорил то, что ему подсказала кума, а потом добавил:
     - Чай, боится он тебя, барин. Помнит, что случилось с Егорычем, вот и прячется. Он ведь, как и всякая живая душа, жить хочет. Вот и скрывается. Да разве отыщешь его в наших лесах?
     - Надо отыскать, старик. Пошли людей туда, где его ребятишки видели. Авось найдется. Да передайте ему, что наказывать не стану. У него ума хватило не трогать мою дочь... Прощаю я его.
     "Как же, прощаешь! - подумал про себя староста. - Просто деваться тебе некуда без Кирюшки. Вот что творится во дворе-то с обозами!" Но вслух сказал:
     - Все, что можем, сделаем, Ипат Сергеевич. Ему-то в лесу не больно ладно, чай не медведь, зимой в берлогу не заляжет...
     - "Зимой!" - передразнил его барин. - - Он мне сейчас нужен. Сейчас, понимаешь?
     - Как не понять, - согласился с ним староста. - Что сможем, сделаем...
     - Ладно, иди, - отпустил его барин.
     Вернувшись в дом Никифора, староста пересказал разговор с барином.
     - Наказывать-то его сейчас он не станет, - начал рассуждать кум. - А вот опосля...
     - Не резон ему наказывать и опосля, - сказала Макарьевна.- Нужно будет оприходовать оброк, найти покупателей и на зерно, и на овес, и на сено, и на скотину... А это в один день не сделаешь. Сам-то барин этим заниматься не станет - все на Кирюшку свалит.
     - Так-то оно так, - согласился с ней муж.
     - Так чего делать-то? - растерянно спросил Тарас Семёнович. - Ай поехать за ним, а?
     - Коли ты привезешь его сам, барин поймет, где он прятался, - заметила Макарьевна.
     - Тоже верно, - поддержал жену хозяин. - Ты вот что, Тарас: пошли какого-нибудь неболтливого мальца верхи к Кирюшке, пусть скажет, чтобы он через денёк явился к барину. Не будет, мол, наказания - обещал. Да пусть сам явится из леса, а не из деревни, и мы тут не при чем...
     Согласившись с этим доводом, Тарас Семёнович позвал своего десятилетнего внука Ванюшку, оседлав для него лошадь, упредив при этом, что если будут спрашивать, чего он приехал, сказать, что дед забыл какие-то бумаги.
     Смышленый парнишка быстро вскочил на лошадь и погнал в Купреяновку...


     Услышав приказание Барина, Кирилл растерялся.
     - Чего делать-то? - воззрился он на Даниловну.
     - Чего-чего, - передразнила его та. - Не век же тебе скитаться по лесу да в сене прятаться. Вишь, барин обещал не наказывать. Да и не резон - нужон ты ему сильно топерича.
     - Он уже наказал меня с Натахой, - пригорюнился парень. - А потом?
     - А потом как бог рассудит, - ответила она.- Ты ночью давай в лес, испачкайся там в иголках, что ли, словно все время был там, а уж потом заявляйся.
     - А что я скажу, если спросит, как мне передали его приказание?
     - Скажешь, что оголодал до изнеможения, вот и решил заявиться.
     На следующий день, рано утром, Кирилл стоял перед окнами спальни барина. Никифор, словно только что увидев парня в окне, постучался в дверь спальни барина и через дверь крикнул:
     - Барин, глянь-ка в окошко. Никак Кирюшка виниться пришел...
     Ипат Сергеевич встал и подошел к окну. Прямо перед ним во дворе стоял на коленях с поникшей головой пропавший его учетчик.
     Высунувшись в окно, барин крикнул:
     - Что, нагулялся, шелопай? Ужо тебе! Поди в дом и жди, выйду.
     Одевшись и умывшись, Ипат Сергеевич прошел в столовую, где возле дверей стоял, не поднимая головы, Кирилл. Дядька Никифор, прислуживавший барину за завтраком, с тревогой ждал, что будет дальше.
     Сев за стол, барин обратился к парню:
     - Гуляешь, а кто за тебя работать будет? Надо бы тебя наказать за то, что на хозяйскую дочку позарился...
     - Она сама, - еле слышно пробормотал Кирилл.
     - А ты что, теленок? Не мог мне сказать?
     - Боялся я...
     - Боялся он! - передразнил его барин. - А вышло хуже. Иди работай, принимай оброк, да смотри у меня, чтобы все было без претензий. И переоденься - воняет от тебя...
     Кирилл вышел и тут же столкнулся с поджидавшей его Натальей. Не обращая внимания на слуг в прихожей, она бросилась к нему и запричитала:
     - Кирюшенька, миленький, прости, Христа ради. Не виновата я перед тобой...
     Он обнял ее и, косясь на посторонних, зашептал:
     - Знаю, все знаю, не виню тебя нисколечко. Родненькая моя, как же я скучал по тебе, едва с ума не сошел, право слово. И виниться тебе не в чем... Мы еще встретимся, а сейчас мне нужно идти - люди ждут. Не дай бог, барин снова осерчает. Все будет хорошо, верь мне, родненькая моя...
     Освободившись от невесты, Кирилл быстро сбегал домой, умылся, переоделся и поспешил в полуподвал, где уже толпились старосты и их помощники. Увидев учетчика, которому безоглядно верили, они обрадовались:
     - Что барин-то, обошлось ли?
     - Сильно ругался, наверное?
     - Ладно, мужики, - остановил их Кирилл. - Давайте делом заниматься, а то и впрямь нам всем попадет. Сами знаете, каков он у нас.
     - Да уж что-что, а на расправу он горазд, - поддержали его старосты.
     Занятый делами, Кирилл весь день принимал оброк и вел учетные записи, а всю ночь потом приводил записи в порядок. И только под самое утро вздремнул на той самой лавке, на которой обычно спал Егорыч.
     Днем он все-таки выкроил свободную минутку и заскочил в людскую. Но ему передали, что девушку куда-то отправили. И не просто отправили с узелком, но и повезли на телеге, сзади которой была привязана жеребая кобыла Ночка. Куда ее повезли - по приказу барина было не велено говорить.
     Только на второй день после обеда Кирилл освободился и, завершив записи в общей доходной книге, отчитался перед Ипатом Сергеевичем.
     Увидев, что в этом году оброков собрано больше, чем ранее, он удовлетворенно хмыкнул, но ничего не сказал своему крепостному. Только уходя, бросил:
     - Неделю можешь отдохнуть дома.
     Усталый и изможденный, поздно вечером Кирилл возвращался домой. В одном из окошек чуть теплился свет - видимо, мать не спала и что-то делала при лучине.
     - Матушка, - крикнул он из сеней.
     Дверь тотчас распахнулась и к нему выскочили мать и... его Натаха.
     Усталость как рукой сняло. Увидев любимых, он обнял обеих, да так и стоял, не веря своему счастью.
     - Сыночек, - Марфа гладила своего сына-кормильца, а Наталья прижалась к нему и только плакала то ли от счастья, то ли от горя.
     - Ну, будя, будя, - растроганно бормотал он. - Чего мы в сенях стоим, пошли в избу...
     Жизнь постепенно стала налаживаться и вошла в привычную колею. Кирилл хлопотал по хозяйству, пропадал в своем полуподвале или ездил по поручению барина на ярмарку торговать, каждый раз привозя матери и жене немудрящие подарки - связку бубликов, пряники, а то и кулек недорогих конфет. Каждое его возвращение было праздником в доме.
     О том, что Наталья беременна от барина, никто не напоминал, только сама девушка порой ночами орошала подушку слезами. Ну да, как известно, слезами горю не поможешь.
     Ипат Сергеевич полностью простил своего учетчика и даже сделал его управляющим имением взамен престарелого Власа, который и видеть, и слышать стал плохо, да и с хозяйством имения ему было уже трудно управляться. Ему польстило и то, что Кирилл предложил попридержать зерно до посевной, когда оно заметно вырастет в цене. Одновременно барин приказал Кириллу приготовить себе смену - подыскать и обучить грамотного смышленого парнишку, которого учетчику предстояло выбрать самому. Кирилл выбрал внучонка Тараса Семёновича - того самого, который приезжал к нему в Купреяновку с наказом "выйти из леса" и явиться к барину.
     В зимние святки, когда люди отдыхали от трудов праведных, а ребятишки веселились на улице, тихо угасла барыня Серафима, проводить в последний путь приехала и беременная Мария с мужем. Но едва матушку отвезли на погост, они тут же уехали, даже не оставшись на поминки.
     Видя такое отношение дочери к умершей матери, Ипат Сергеевич откровенно загрустил и даже пожаловался Демьяну Калистратовичу, оставшемуся на пару дней у приятеля:
     - В кого она такая пошла, ума не приложу!
     - Ты уж меня прости, но это что-то невообразимое, - посочувствовал гость. - Никакого укорота нет.
     - Может успокоится, когда родит? - с надеждой проговорил хозяин.
     - Родить-родит, никуда не денется, - вздохнул Демьян Калистратович. - От кого только...
     - Господи, за что наказуешь? - начал креститься Ипат Сергеевич. - Откуда такое паскудство? Уж ты прости, Демьян, что так получилось.
     - Чего там, что вышло, то вышло, - нехотя ответил гость. - Она ведь и ко мне приставала.
     - Совсем обезумела, совесть потеряла, - хозяин выпил рюмку можжевеловой.
     А потом, подумав, спросил:
     - Слушай. Демьян, а не отправить ли ее в монастырь после того, как родит?
     Подумав и выпив за компанию с приятелем, тот ответил:
     - Коли не перебесится, так иного выхода и не вижу. Нельзя же так далее.
     - Людям в глаза смотреть стыдно, - отрешенно проговорил Ипат Сергеевич. - Единственная дочь и вот на тебе... Кому хозяйство оставить? Ить окромя ее у меня никого нет...
     - Дак чай родит кого - неуверенно пробормотал Демьян Калистратович.
     - Вот именно "кого!" - отмахнулся хозяин. - И, главное, от кого? Хоть в петлю лезь...
     - Да уж, дела, - вздохнул гость. - А про петлю даже и не думай - вона у тебя сколь крепостных, не сиротить же их. Туда-то всегда успеется.
     - Да я это так, к слову, - хозяин снова наполнил рюмки. - Давай помянем грешную душу Серафимы.
     - Давай, - согласился гость. - Упокой душу ее, Господи...    
         

     Май - самая горячая пора у крестьян.
     На день пророка Иеремии (14 мая) или, как его называют в народе, Еремея, начался сев, который продолжился весь следующий день - день святых Бориса и Глеба.
     Едва успели отсеяться, как наступил день святой великомученицы Марфы (16 мая), когда нужно готовить рассаду, а на следующий день - в день святой мученицы Ирины Рассадницы высаживать капусту. Только управятся с этим, как в день святых мучеников Дениса Горошника, Ивана Почаевского и Ивана Огуречника (19 мая) сажали горох, бобы, фасоль, кабачки и любимую в народе тыкву. При этом горох сеяли непременно вечером, чтобы воробьи не видели и не склевали его. При этом девки напевали: "Сею, сею бел горох, уродися, мой горох, и крупен, и бел, и сам тридесят, старым бабам на потеху, молодым ребятам на потеху!"
     Кирилл все эти дни мотался по селам и деревням, наблюдая за посевной и ночуя в том или ином месте, совершенно не бывая дома. А когда вернулся домой, узнал, что в его отсутствие стал отцом - Наталья родила мальчика.
     Роженица лежала на кровати и плакала.
     - Ты чего ревешь, дурашка, - Кирилл наклонился и поцеловал жену. - Сын у нас, сын!
     Наталья заплакала пуще прежнего:
     - От тебя я хотела родить...
     - Да полно, главное - это ты выносила ребенка, значит, он наш с тобой, - успокаивал ее муж.
     Позже оказалось, что почти в то же самое время барыня Мария родила дочку.
     Это известие вконец расстроило Ипата Сергеевича.
     - Внука я ждал, понимаешь, внука, наследника, - пожаловался он Кириллу. - И здесь ослушалась.
     - Так что бог послал, - успокаивал его управляющий. - Здесь мы не вольны...
     - Эх-ма! Кабы парнишка был, взял бы его к себе да воспитал, как положено. А тут... Не приведи, Господь, если в мать пойдет.
     - Да разве плохо, когда в доме девочка ласковая да нежная, - стоял на своем Кирилл.
     - Все они ласковые да нежные, пока не созреют.
     Потом, успокоившись, спросил:
     - Слышал, Наталья тебе сына принесла?
     - Сына, - с гордостью ответил молодой отец.
     - Вот и хорошо, вот и ладно. Когда подрастет, отпишу ему деревеньку, чтобы нужды ни в чем не имел.
     - Благодарствуем, барин. Чай ничего, и так проживем, вашей милостью не нищенствуем.
     - А вот это уже не твоего ума дело, - резко оборвал его Ипат Сергеевич. - Сказано, так и будет. А теперь иди, я хочу побыть один.
     Кирилл направился к двери, но барин остановил его:
     - Подай-ка бутылочку анисовой - на шкафчике стоит. И две стопки.
     Кирилл принес требуемое, после чего барин коротко приказал:
     - Налей!
     Когда вино было налито, он приказал:
     - Давай выпьем за твоего сына и мою внучку. И дай им бог долгой и счастливой жизни.
     В середине лета Ипату Сергеевичу стало плохо. Возможно, его доконала жара, стоявшая уже вторую неделю, то ли поплошало от известия, что после родов дочь не изменилась, а словно сошла с ума, бросаясь едва ли не на всех мужиков в округе.
     Вызванные из города доктор долго сидел у постели больного, а когда он вышел из спальни, Кирилл спросил его:
     - Доктор, как он?
     - Плохо дело, - ответил тот. - Сердце совсем плохое. А тут еще эта жара. Вы хоть откройте окна да развесьте в спальне мокрые тряпки - все легче ему будет.
     - Доктор, вы останетесь? - спросил управляющий.
     Видя, что тот замялся, продолжил:
     - Вы не будете в накладе, обещаю вам.
     - Ладно, задержусь на пару-тройку дней, пока ему не полегчает.
     - А я пойду распоряжусь, чтобы вам приготовили комнату возле спальни барина, - Кирилл кинулся к дверям, чтобы отдать необходимые распоряжения.
     Ближе к вечеру, когда жара спала и больному стало немного легче, он велел позвать Кирилла. Когда тот вошел, Ипат Сергеевич велел подойти к нему ближе и слабым голосом сказал:
     - Ты смотри, не балуй, пока я тут лежу!
     - Что вы, барин, как можно, - сказал Кирилл несколько обиженным голосом. - Разве я был замечен в чем?
     - Человек слаб, при случае может и честный человек покуситься на чужое.
     - Да уж меня не переделать, - ответил тот. - Не мальчик уже.
     - Всяко в жизни бывает, - отмахнулся барин. - Коли со мной что случится, служи верно Марии, как и мне. А я все добро отпишу внучке. Пока мать распоряжается до ее совершеннолетия. Если только не профукает все раньше времени. А с Марией не путайся, даже если станет приставать - съест она тебя. Живьем...   
     - Ни в коем разе, сыном поклянусь.
     - Сыном, - почти простонал Ипат Сергеевич. - Ладно, иди. Да помни, что я сказал.
     О болезни отца известили дочь и она приехала на следующий день.
     Кирилл, увидев подъезжающий возок с Марией, уехал в дальние деревни с тем, чтобы не попадаться барыне на глаза.
     Через пару дней он задами возвращался в имение. Но прежде чем зайти в него, решил искупаться в пруду, что расположен в полуверсте от имения. На заросшем лесом берегу он полностью разделся и бросил разгоряченное голое тело в прохладную воду.
     Лежа на спине, он смотрел в прозрачное голубое небо и наслаждался покоем и прохладой. Где-то послышался всплеск воды. "Рыба играет", - подумал он и снова погрузился в размышления.
     Неожиданно он почувствовал чье-то прикосновение. Обернувшись, он к своему ужасу увидел барыню. Она была совершенно обнажена и не стеснялась этого.
     - Думал сбежать от меня? - заговорила она. - Я тебя всюду найду. Пока не добьюсь своего, не отпущу.
     Развернувшись, она прижалась к нему всем телом, обхватила его ногами и буквально впилась ему в губы.
     - Что вы, барышня, не надо, - кое-как оторвавшись от ее губ, пробормотал он. - Не хочу я...
     - Захочешь, еще как захочешь, - шипела она. - Прямо здесь. И потом тоже.
     Она уже полезла рукой вниз, отыскивая его плоть, но он рванулся что было силы, оттолкнул ее и быстро поплыл к берегу. Не оглядываясь, он схватил свою одежду и побежал прочь. И только поняв, что его не преследуют, оделся и сел на поваленное дерево.
     - Господи, она же не оставит меня в покое, - вполголоса бормотал он. - Что же делать-то? Может, барину рассказать? А что толку, он уже упреждал меня. А эта кошка не отстанет, пока не добьётся своего.
     Отдохнув и успокоившись, он медленно побрел домой, обходя имение лесом, чтобы случайно не столкнуться с барыней.
     И уже дома несколько пришел в себя, но рассказывать домашним о случившемся не стал, чтобы не расстраивать мать и жену.
     А утром следующего дня, придя в имение, он застал там суматоху.
     - Что случилось-то? - спросил он перепуганного дядьку Никифора.
     - Беда у нас, Кирюша, - почти простонал он. - Барыня молодая пропала.
     - Как пропала? - встревожился и он. - Когда пропала?
     - Да вчерась. Сказала, что пошла купаться на пруд, да так и не вернулась. Пошли ее искать и нашли ее одёжку на берегу. И ничего боле. Ты, случаем, не встречал ее?
     Кирилл едва не проговорился про вчерашнее купание, но вовремя опомнился и сказал:
     - Где же мне было встретить ее? Я вчера поздно вечером вернулся из Архиповки и сразу домой. Ахти, беда-то какая!.. Ищут ли?
     - Мужики пошли с баграми и сетью, в пруду ищут. Не приведи, Господи, чтобы утопла.
     - Вот ведь несчастье-то какое! - воскликнул и Кирилл, хотя у самого замерло сердце. "Ведь это, выходит, я ее утопил? - стучало в голове. - Или сама утопла? Да нет, я же ее только оттолкнул, не должна бы захлебнуться..."
     Не зная, как поступить, он сел на приступок крыльца и задумался. Из этого состояния его вывел дядька Никифор:
     - Кирюшка, поди - барин зовет...
     Едва Кирилл вошел в спальню барина, как тот закричал на него:
     - Ты где шляешься?
     - В Архиповке был, там недобор с оброком, разбирался, - испуганно промямлил управляющий. - Вернулся затемно, потому не стал вас беспокоить.
     - Мария пропала, - почти простонал Ипат Сергеевич. - Искать надо. Беги помогать...
     - Слушаюсь, - отозвался парень и кинулся вон из спальни.
     Когда он прибежал к пруду, мужики уже вытащили бледное тело Марии из воды, не зная, что делать дальше.
     - Заверните ее во что-нибудь и несите в дом, - распорядился Кирилл.
     Вернувшись вместе со всеми в имение, он пошел доложиться барину. Тот сидел в постели, опираясь на подушки. Рядом с ним находились доктор и дьячок из домовой церкви.
     - Нашли барышню, - сказал Кирилл, опустив голову. - Утопла она, Ипат Сергеевич. Принесли...
     - Господи, за что наказуешь? - простонал старый барин. - Чем провинился перед тобой?
     Доктор встал и попросил Кирилла:
     - Проводите меня к ней, я осмотрю.
     Кирилл посмотрел на барина, испрашивая его разрешения.
     - Иди, что истуканом стоишь? - простонал тот.
     Тело барыни лежало на ее кровати, из открытого окна доносились звуки пилы и стук топора - там сколачивали гроб для утопленницы.
     Кирилл высунулся в открытое окно и увидев в толпе возле крыльца помощника конюха, крикнул ему:
     - Трифон, скачи срочно к Демьяну Калистратовичу, обскажи, что да как.
     Парень сорвался с места и побежал исполнять приказание.
     Доктор, осматривая тело Марии, время от времени покачивал головой. Закончив осмотр, он, ни слова не говоря, вернулся в спальню барина.
     - Ну, что? - спросил его больной.
     - Странное дело, - в раздумье проговорил тот. - Возле ключиц видны синюшные пятна, словно следы от пальцев. Очень странно...
     - Что ты хочешь сказать? - насторожился больной.
     - Трудно определить, когда они появились, - медленно проговорил доктор. - Но у меня складывается ощущение, что она боролась с кем-то. Но не исключено, что это пятна были на ней до купания. Не знаю... Греха брать на себя не могу...
     - Уто-пи-ли? - взревел Ипат Сергеевич. - Кто?
     - Я не говорю наверное, - извиняющимся тоном произнес медик. - Я только высказываю предположение, не более того...
     - Опроси всех, кто видел, как Мария купалась, - приказал барин, обращаясь к управляющему. - Срочно... всех!
     В результате опроса оказалось, что все слуги были на виду друг у друга и никак не могли быть причастны с смерти барышни.
     Казалось, что после похорон Марии все успокоились - по крайней мере, так казалось Кириллу. Но оказалось, что барин вызвал старосту из Архиповки и допросил его. Тот сообщил, что Кирилл выехал из деревни в полдень, а вернулся домой, по его признанию, лишь поздно вечером.
     До Архиповки было около двух часов пешего хода, следовательно, Кирилл где-то пропадал почти полдня? И потом у Кирилла были основания избавиться от барыни, поскольку та, как говорится, положила на него глаз, но взаимности не получила.
     Рассуждая таким образом, Ипат Сергеевич пришел к выводу, что в смерти дочери мог быть причастен Кирилл и никто более.
     Своими мыслями он поделился с Демьяном Калистратовичем, оставшимся погостевать у больного:
     - Мне думается, что на пруду, когда Маша купалась, она встретила Кирилла. А поскольку она давно к нему тянулась, то стала приставать к нему. Он начал отбиваться и ненароком утопил ее...
     - Она вправду приставала к нему до замужества? - спросил гость.
     - Он даже в бега ударялся из-за нее.
     - И все равно, коли так случилось, его следует наказать.
     - Запорю мерзавца, - вскипел Ипат Сергеевич. - До смерти запорю! Жаль, правда терять такого управляющего, но оставлять это дело безнаказанным тоже нельзя...
     - Хороший управляющий? - в раздумье проговорил Демьян Калистратович.
     - Толковый и, главное, честный, на полном доверии у меня был, - ответил хозяин, не понимая, к чему клонит его собеседник.
     А тот предложил:
     - Слушай, а ты не продашь мне его? У меня жуликоватый попался. Уж сколько раз я его не наказывал, все равно руки к барскому добру тянет. Нет, правда, продай! Я хорошую цену дам...
     - Вот так и продать без наказания?
     - Ну, выпори, только не до смерти.
     - У него мать, жена с мальцом...
     - Пошто они мне? Нет, эти пусть у тебя остаются. Зачем мне лишние рты? А и ему это лишнее наказание.
     - А что, дело говоришь. Так я, пожалуй, и сделаю. Правда жалко отдавать его - где я найду такого?
     Поторговавшись, обе стороны пришли к обоюдному соглашению - Кирилла продать Демьяну Калистратовичу, внучку, рожденную незнамо от кого Марией, передать на воспитание Наталье. Кормит грудью сына, покормит и девочку. А когда кормленье грудным молоком закончится, назначить ее нянькой внучке.
     Ипат Сергеевич не стал сказывать гостю, что намеренно решил перевести Наталью к себе в имение - баба еще молодая, горячая, будет кому греть холодную  постель вдовцу. А Марфу выселить из бывшего дома Егорыча - не барыня, поживет и в старом своем доме.
     Так и порешил. И уже на следующий день Демьян Касьянович уезжал в свое имение. Сзади не телеге везли лежащего на сене на животе выпоротого Кирилла с тем, чтобы он больше никогда не смог встретиться со своей семьёй...
     Глядя вслед удаляющемуся обозу, на которой без сознания лежал бывший управляющий, бабы вздыхали:
     - Продали хорошего человека, как скотину... Вот она сатрапия, право слово, сатрапия...