Личная библиотека вампира

Приезжая в новый город, я первым делом посещаю все библиотеки. Муниципалки, ютящиеся в квартире на первом этаже или занимающие небольшой домик, ярко раскрашенный снаружи и пугающий следами пожара и течи внутри. Детские библиотеки с низкими цветными полками и школьными партами вместо столов. Мощные здания областных с неизменной широкой лестницей и угрожающе нависающим фасадом, запутанностью переходов и уютными уголками, в которых читателям неловко сидеть — неужели не прогонят? И самые любимые — университетские, чопорные и легковесные одновременно, ведь что еще может получиться при смешении профессорской и студенческой крови? Я бы предпочел студенческую на завтрак. Мастер говорил, в ней больше молодой силы, я же отмечаю, что в ней больше чистоты, как будто знания и опыт могут примешаться грязью к кровяным тельцам.
Сейчас я облюбовал научную библиотеку* при университете. Всегда захватывали высокие здания. Мою драгоценную коллекцию лучше всего размещать на высоте, ведь характер книг выше городской суеты. Кроме того, меня позабавило разместиться прямо над залом социально-философских наук и устроить вход в мою скромную незримую библиотеку над "полем битвы", где смотрят ненавидящими слепыми корками друг на друга священные книги и оккультные труды.
Признаться, я случайно нанес вред металлическому стеллажу с Библией, скрывая колдовством вытащенные плиты потолка. От моего неловкого падения прогнулась полка с богословием. Гости иногда подшучивают, что сэр Дэниэл только выглядит худосочным, а на самом деле его рыжая голова очень тяжела, ему следует меньше думать. Лет двести назад Мастер дал такой же совет. Я стоял на коленях и зажимал руками рваную рану на шее, клянясь вампиру в вечной верности. Помню, я так и не донес до места томик Брэма Стокера. "Дракула" — моя первая книга для неживого чтения, но я держу роман в закрытом ящике: страницы до сих пор одуряюще пахнут кровью.
Именно Мастер порекомендовал собирать коллекцию. Этим грешат почти все вампиры, скрашивая тоску по "настоящей" жизни. Тоска проходит с умиранием эпохи. Знакомые теряют молодость, черты лица изменяются под давлением старости. Люди тихо сходят в гробовой покой кладбищ, а ты внезапно осознаешь, что свеж и полон сил, как никогда. Коллекционирование становится приятным хобби.
Я собираю не просто книги, а точки зрения моих ночных братьев. Если вампир берется за перо или ручку, как правило, строчки текут в сторону темы жизни и смерти. Пройдя через болезненный обряд посвящения, мы не можем отречься от увлеченности собственной смертью и, совсем как живые, ищем смысл нового бытия — личного и родового. Говорят, истину знает лишь Первый Мастер, но он не желает проливать свет на вампирскую ночь, потому мы ищем сами, иногда доверяя найденное бумаге.
В самых старых европейских книгах много внимания уделяется христианскому богу и происхождению человека, пусть Библия ни единой строчкой и не упоминает носферату. Я люблю "Евангелие от вампира" автора, пожелавшего скрыть имя во тьме веков. Кожаная обложка украшена перевернутым крестом, знак издательства — змей, обвившийся вокруг Древа Познания, а год пьянит меня, как охота: тысяча шестьсот тридцать второй. Я молод, и моё собрание еще не может похвастаться древностью. "Евангелие" — сокровище, а ещё — подарок Мастера на столетие. Витиеватый язык — как заросли терновника — обращается к распространенной легенде про вампирического отца, Люцифера, потомки которого противостоят доброму началу людей, божьих детей. Автор силится разбить отождествление вампиров со злом. После обращения мы не утрачиваем мораль, не превращаемся в неразборчивых чудовищ. Исключения лишь подтверждают правило, ведь мы сами ловим озверевших братьев и предаем их второй смерти. Кто-то называет законы способом вампиров выживать и скрываться, но было бы ложным полагать, будто нам милы жестокость и сумасшествие. Имея в арсенале соблазнов плод жажды, носферату* пересиливают себя. Автор задает риторический вопрос: разве ж вампирическая аскеза от Дьявола? Люди менее гуманны, чем дети ночи.
Далее безымянный защитник вампиров ссылается на "Откровение Иоанна Богослова" и учение адвентистов. Он кружит вокруг образа Небесного Иерусалима и безгрешной жизни, которую подменяет превозмоганием искушений. Вампиры держатся лучше, чем иные люди. Грех убийства гораздо тяжелее мелких грешков простых смертных, а потому "темный евангелист" возносит вампиров на пьедестал святых. Только вампиры достаточно святы, чтобы переступить порог божьего града, только вампиры живут так долго, что смогут увидеть Апокалипсис. Небесный Иерусалим — город немёртвых. Но как вампиры сохраняют внутреннюю чистоту племени, не допускают заблудших овец, не дают светлым зернам оскверняться плевелами?
Меня восхищает, что в ту далекую эпоху мой брат-искатель сумел тонко подметить один момент: вампиров тянет к личностям утонченным, творческим и образованным, и именно таковые становятся первыми кандидатами на обращение. Он называет вампиров собирателями знаний, а их будущий Город Вечной Ночи — царством, превосходящим соломоново, ведь легендарный царь был одним мудрецом на своей земле, а Небесный Иерусалим будет переполнен познавшими вечность носферату.
Религия издавна теснится наукой, и в Сорбонне я встретился с одним занятным господином. Он видел открытие первого университета и неизменно находился среди преподавателей, заставляя людей забывать своё лицо. Отобрать память и у одного-то нелегко, а Робер Деко "кормил маковыми семенами" целый университет. Даже не могу представить число наук, в которых профессор достиг почестей мэтра. Если бы не моя страсть к путешествиям, я бы остался под его крылом надолго. Подземная библиотека Деко обширна и так же нетленна, как её собиратель. Увы, многие экземпляры, годные мне в коллекцию, уникальны, и я даже не стал спрашивать их цену у Деко. Очевидно — бесценны. Профессору понравился восхищенный блеск моих глаз, и он с щедростью владыки мира подарил электронные копии старинных фолиантов, а сверх того добавил свежеотпечатанную монографию, "Кровавый пир эволюции" под псевдонимом Экон Сорбоннский. Я увлеченно читал про эволюцию, не умеющую останавливаться. Натура извлекла из недр  вулканов бесклеточных, развила их до прямоходящих зверей, сотворила человека, обратившегося против природы. Деко называет вампиров следующим этапом эволюции, развившимся из жестокости людей. Оторвавшись от борьбы за ресурсы окружающей среды, человечество увлеклось завоеваниями интеллектуальными: привлечение в секты, общества, партии... Власть над другими — сладчайшая амброзия для homo sapiens, а её образным выражением является жажда крови. Человек взывал к матери-природе из поколения в поколение, и эволюция сотворила новый человеческий вид. Деко предполагает, что и наши желания могут обратиться против нас самих, а могут, наоборот, поднять нас на еще одну ступень великого генеалогического древа земных существ.
Любопытен опус Вилфрида Мердера "Аристократы и паразиты". В предисловии автор заявляет, что писал с одной-единственной целью — убить время. Мердер — потомок графов и баронесс, получивший в наследство не земли, а Наследство Крови (родная сестра упросила вампира избавиться от брата-конкурента, не думая, что потом носферату справедливости ради приведет к ней Вилфрида свести счёты). Мой хороший друг окрестил его снобом, скучающим по благородной привычке.
Итак, в "Аристократах и паразитах" дан тезис превосходства вампиров над людьми. Вечная жизнь, вечная молодость, исчезновение страха перед ночью. Люди и сами догадывались, что для обновления необходимо шагнуть во врата смерти. Они брели в лабиринтах Элевсинских и Орфических мистерий*, сжимали голову ладонями, как зародыши, в пещерах Индии, бросали вызов духам и демонам, ночуя на кладбищах, облекались в белые или чёрные траурные одежды, отбрасывали, как змеиную кожу, старые имена, праздновали новый год как ночь сжигания прошлого и начинали с чистого листа. Смерть очищает и поднимает над исчерпанной природой. Превращение в вампира — посвящение в рыцари, перерождение лордом, приобщение к королевской крови Мастеров.
Вампиры благородны по своей сути. Они могут править людьми, и известно немало исторических примеров, когда такое управление приводило привыкших к хаосу людей к процветанию. Железная хватка, исключительный интеллект, магия подавления разума и многолетний опыт — вот то, что необходимо для удержания черни в порядке. Однако, если люди могут прожить без вампиров, вампиры не могут обойтись без людей. Эксперименты с кровью животных или вампиров не увенчались успехом. Это привело Мердера к мысли о паразитизме вампиров. Но, увы, узнать о содержании второй половины книги можно лишь встретившись с автором. Страницы вырваны, и порой мне кажется, что вокруг "Аристократов и паразитов" держится аура остервенения. Может быть, граф-вампир сам уничтожил написанное, поскольку оно разрушало мечту об аристократической миссии носферату.
Обложка "Красного прилива" Гразины Вежавской похожа на импрессионистическую картину. Я никогда не ставлю эту книгу между другими, потому что мне нравится сочетание цветов — глубокий синий, на который накатывает алая волна. Полячка посмотрела на обращение с другой стороны. Нам, вампирам, сложно говорить друг с другом. Мы предпочитаем одиночество и редкие встречи постоянным шумным компаниям. Отторжение общества было присуще нам и до встречи с Мастером. Мы были индивидами, непонятными для своего круга. Творческие или инакомыслящие, мы замыкались в уединении, обретая в нем впоследствии надгробие и колыбель. Сложно понять, мы ли начали отвергать человеческий мир или он отрекался от нас заранее. Непонимание приводило нас к запретной черте: мысли о том, что смерть приятнее жизни. И Мастер приносил нам смерть. Вслед за траурными крыльями — крылья возрождения во вселенной иного покроя. Нежизнь вырезает нас бумажными фигурками из книги судеб, и — вуаля! — страдание от несовместимости уходит, уступая место новым впечатлениям и отношениям.
Мы можем любить и ненавидеть по-прежнему, но чувства изменяются — у них появляется глубина и расчет на вечность, в то же время — лёгкость, потому что вампиры не связывают друг друга обязательствами. Разве что нерушимая связь с Мастером, но редкий Мастер будет долго удерживать сотворённого силой. Мастер передает знания и уходит, оставляя на долю ученика изучение даров крови. Мастер уходит, и разлука оставляет одновременно и неизгладимую боль, и восхитительное чувство доверия. Мастер исчез, а значит, ты больше не нуждаешься в покровительстве.
Если ты стал вампиром, ты исключителен. Мне нравится, как Гразина заставляет проникнуться самолюбованием, казалось бы, недостойным разумного вампира. Она сплетает тончайшее кружево превосходства вампира, но цель ее не в том, чтобы показать носферату венцом творения. Гразина смеется над упивающимися неведомыми ранее мощью, трансформацией и полетом. Был никем, стал ночью! Бойтесь, презиравшие меня! Дрожите, когда сумерки украдут ваше солнце! Я велик, потому что смерть отступилась от меня! И вправду, смешно. Я был таким. Я не мог не быть таким, мое тело менялось, и эйфория накатывала красным приливом. Книга — напоминание о прошлом. О юности до укуса и юности после него. И таинстве посвящения, загадка которого так и не разрешена.
Гразина без стеснения описывает, как обратила впервые. Я разволновался, читая те несколько страниц. Пришлось отложить книгу — на несколько дней. Нет ничего более интимного, чем встреча с Мастером, и заглянуть за грань, разделяющую меня и Его — так страшно, так похоже на школьную выходку или воровство. Любопытство оказалось сильнее меня. Я вновь взялся за "Красный прилив" и узнал, каково ей пришлось. Гразина и не помышляла делать студента равным себе. Ужин — всего лишь ужин, за пять столетий привыкаешь не относиться к охоте иначе. Но близость к телу донора опьянила вампиршу. Как будто тысяча чувств свилась нитями в груди, и хотелось петь, бежать, преследовать, впиться, обнять. Она сделала всего лишь пару глотков крови студента, и вкус поражал, совсем не походил на кровь. Гразина долго ещё обнимала его. Человек умер и ожил в её руках, и Гразина испытывала нежность, несравнимую даже с теплотой матери к ребенку (у нее были потомки среди людей). Потом я спрашивал у Мастера в телефонном разговоре, было ли и у него так же, но Мастер рассмеялся: у каждого обращение идет своей дорогой, и он не будет рассказывать о себе ребёнку. Ну вот, я вновь беспокоен. Но я должен завершить рассказ о "Красном приливе". К чему же всё это... А, не вампир избирает жертву, а судьба.
В восемьдесят девятом году я познакомился на Третьем Конкурсе мистической литературы в Будапеште с Игорем Вороновым. Писатель, раз в девять лет символически меняющий имя, стиль и тему романов. Однажды он решил избавиться от личной библиотеки, чтобы писать без оглядки, и я мало того, что получил полное собрание его сочинений, так еще и редкую у нас, в Европе, русскую букинистику. Фаворит в "вороновых книгах"  — "Ночные гости". Когда прочитал её впервые, забросил в дальний угол. Но текучий слог и атмосфера лунной полночи, играющей очертаниями вещей, крепко привязали меня к томику в вытертой тканой обложке. Когда-то её цвет был темно-синим и буквы серебрились на свету лунной дорожкой, теперь же книга закутана в саван времени. Книга, как и люди, может восставать из мёртвых, и я провожу обряд воскрешения, выбирая скамейку в парке, нашептывая заклинание отвода глаз и погружаясь с головой в метафоры "Ночных гостей". В темноте.
Люди появились от случайной мутации. Вампиры — тоже. Случайно, что и те, и другие сумели закрепиться в переменчивом течении истории. Случаен выбор жертвы и выбор обращённого. Каждый, кто выходит из дома, не защищен от прикосновения клыков к шее. Каждый, кто изведал одну смерть, может ожить снова и умереть снова.
Люди — гости дня, а мы — гости ночи. Люди отдалились от природы, закрывшись в городах, а мы отдалились даже от человека, закутавшись в тайну. Частицы воды отрываются от океанских волн и уносятся ветром. Мы отрываемся от первоисточника и встречаем неизвестное будущее.
Кочующие хищники, пытающиеся обрести смысл жизни. Вроде бы своей, но на самом деле, по инерции, человеческой. Мы ищем не то, что должны, а цепляемся за людское прошлое и корни. Отречься от наносного и найти истинную природу вампира. Понять, что же такое Вампир. Осознать, что Человек умер. Найти верную дорогу Ночных Гостей. Может, она в яркости восприятия жизни? Нас ведет жажда крови — отпитой чужой, раскрывшейся своей. Мы — юные боги, потому что только боги не ведают, кто они на самом деле. Может, мы утратили связь с человеческим и не знаем их печалей, но не можем перестать играть в них, да ещё и усиливаем многократно, уходя в сон или устраивая багряное пиршество. Вампиры должны слушать себя. Нам проще, ведь сердце не бьется, и пульс не мешает обратиться к внутренней тишине. Ответ скрыт внутри.
Краешек титульного листа подписан синей ручкой: "Саша". То ли автор, то ли владелец книги. Я знаю, что это краткая форма имени, и по ней не понять, мужчина или женщина. Но именно "Саша" подходит к словам книги. Имя не дает уверенности, но заставляет вспомнить, что мы не прекращаем поиски — себя.
Наверное, только в России вампиры так любят писать для людей. "Мастер моего Мастера" почти неотличим от бульварной литературы, и, если бы Воронов не указал мне на авторство, я бы прошел мимо. Вымысел от правды не отличить — где кончается автобиография и начинается фантастика? Думаю, даже спроси я у Владислава Кольного, или как там его на самом деле, не ответил бы, чтоб сохранить интригу.
Главный герой книги — Мстислав Багрянцев. Он задался целью проследить всю цепочку Мастеров и задать каждому вопрос "почему?". Герой отправился в путешествие, длившееся от наших дней до двадцать второго века. Собственный Мастер, к слову, выгнал Мстислава под дождь охладиться и подумать, хочет ли он встречаться с древними тварями. Возмутительно, что так можно назвать создателей. Герой лишь раззадорился, мечтая узнать больше о прошлом Мастера и ссорах между ним и теми, древними. Мстислав выкрал дневники Мастера (тот позволил) и узнал, кого искать.
Корней Стоцкий устроил герою ночь ужасов в заброшенной больнице и чуть не убил. Старший вампир хотел напугать новичка, разыгрывая безумие, а потом спросил:
— Каково тебе оказаться на волоске от второй смерти?
— Не хочется, но не страшно.
— Бесстрашие и было причиной. Я не мог удержаться, когда твой Мастер смотрел на меня с вызовом и равнодушием. Я хотел окунуть зазнавшегося человечишку в смерть и вытащить обратно. Как ребенка научить плавать. Я тоже был безбашенным. Знаешь русскую рулетку? Мой создатель дал мне выстрелить вхолостую четыре раза, а потом, вместо одной дырки от пули я получил две от зубов. Он-де не хотел проливать кровь напрасно. Я такой: "Почему тогда не выпил до конца, проклятый упырь?!". А Мастер так спокойно: "Неинтересно, когда добыча не трепыхается".
Потом Мстислав нападает на след Артемиса, Мастера Корнея. Добыча меняется местами с охотником, и Артемис почти век водит Мстислава за нос, не давая ему ни поймать себя, ни расслабиться. В век космолетов старый Мастер наконец позволяет герою встретиться. Артемис собирается мигрировать на Марс и стать первым марсианским вампиром. Он смеётся, что еще до Рождения Христова он пугал римлян на узких улочках, и один пьяный сенатор пал перед ним ниц, думая, что видит бога Марса. Артемис похвалил Мстислава за неутомимость, ведь именно её Мастер хотел видеть в потомках. Вампиры не могут иметь детей, и единственный способ продолжения рода — обращение. Артемис замечает, что у каждой линии вампиров есть особенные черты, которые проявляются после укуса. Если бы Мстислав сдался за прошедший век, Артемис бы всё равно пришел к нему — убить, потому что счел бы потомка недостойным. Но упорство Артемиса бьётся кровью в Мстиславе, и старый вампир может быть спокоен.
Мстислав просил наградой рассказать о Мастере Артемиса. К несчастью, Артемис стал старшим в роду: предшественники уже отправились в вечную ночь. Спустя два дня Мстислав узнает по телевидению, что лайнер, везущий Артемиса, взорвался.
Последняя книга, о которой я хочу поведать, — "Морфей мёртвых". Её написала очень молодая вампирша, совсем недавно обращенная в Томске, городе студентов. Ее исследования затрагивали ту область человеческой жизни, что проходит во сне. Научный руководитель Софьи посчитал, что исследованиям аспирантки не хватает глубины. Не мог же вампир просто рассказать о снах ночной расы? Не поверишь, пока не узнаешь. Он подарил сотворённой свидание с Морфеем мёртвых, и в каждой строчке Софьи читается благодарность. Настоящий ученый остается верным науке в любой ситуации.
Софья описывает сны вампиров. Их объединяет одно: вампир перестает быть участником действия, он наблюдает за кем-то другим, не разобрать, новым или древним. Герой сна умирает много раз. Страшно, жестоко, горько. Его сопротивление смерти так велико, что герой воскресает, мёртвые глаза распахиваются и горят алым огнем. Он поднимается и пробует языком вытянувшиеся клыки. Он испытывает первую жажду. Я тоже видел этот сон не раз.
Уже давно изучено, что не существует "вампирского яда", который бы Мастер "впрыскивал" в обращенного. По мнению Софьи, жажда крови есть жажда жизни. Первый Мастер хотел жить так сильно, что преодолел закон смерти. Его будущие потомки, встречающие вампиров, тоже хотят жить — и выживают. А потом хотят поглощать чужую кровь, ощущая в ней единственный источник, позволяющий существовать дальше.
Ныне я продолжаю искать русские книги. И не только. В интернете я познакомился с очаровательной особой, тувинкой Ак-кыс, что значит "белая девушка". Она обратилась очень давно, когда курганы были чистым полем, кочевала по Сибири, притворяясь шаманкой. Ак-кыс пришла в город всего лишь в середине прошлого столетия, и сейчас не раскусить в ней дикой природы. Она не имеет книг, знания в ее роду передавались песнями. Меня охватывает трепет, когда я думаю о нашей встрече: Ак-кыс споет мне о восьми поколениях Мастеров, слово в слово, погрузит меня в музыку веков. Даже если мне не удастся уговорить Ак-кыс на запись, я запомню. И однажды спою Мастеру.

Примечания:
*Прототипом была Научная библиотека Томского государственного университета
*Носферату — "переносящий болезнь", одно из названий вампиров в Европе.
*Элевсинские и Орфические мистерии — эзотерические обряды взросления, второго рождения, единения с божеством в Древней Греции.